Аннотация: Жизненная история, которая могла случиться в любой стране. Любовь, революция, иммиграция, возврат к своим корням. Случайная встреча или предначертание свыше?
Р А С С К А З Т У Р И С Т А.
Приехал я в Иерусалим случайно. Захотелось ещё раз пройтись по
улицам в нежаркий февральский день, побродить в удовольствие, посидеть в
какой-нибудь кафешке, поглазеть на проходящий люд, подивиться, в какой уже
раз, нашему многообразию и ещё раз ощутить щемящее чувство утраты,
услышав лепетание какого-то рыжего, в веснушках, но уже с локонами возле
торчащих ушей, карапуза на таком сегодня диковинном идиш. Пошёл по
переулку. Решил спросить, выйду ли на ту улицу, котороя мне
нужна . Впереди шла пожилая пара, как я решил, наших соотечественников по
той и этой жизни. Но к моему удивлению господин, повернувшийся на моё
обращение, ответил мне на великолепном английском. Его спутница, на том же
языке, пошутила: “Джон, ты можешь здесь оставаться жить и начать практи-
ковать свой русский уже сейчас. “ Действительно, мой новый собеседник
выглядел совсем, как наши прославленные ветераны, только не было орденских
планок на пиджаке. Его спутница выглядела немного иначе. Может быть
причёска была более аккуратно уложенна или брючки сидели чуть-чуть более по-
европейски элегантно. А так, ну просто наши, родные пожилые родители на
прогулке, особенно он. Большеголовый, голубоглазый, широкоплечий и высо-
кий господин.
Самое главное, что он ответил мне на вопрос, заданный по-русски.
- Не могу вам помочь, сэр. Мы сами почти заблудились. Но здесь это
не страшно. Многие понимают английский и очень доброжелательны.
Помогут, даже такси вызвать, если надо.
- Прошу прощения, - я продолжал на русском, по привычке,- вы תתת<פ<פ
знаете русский?
- Не так, как бы хотелось. Всё понимаю, но не говорю.
Наконец, я сообразил, что надо перейти на английский, потому что
спутница моего нового собеседника явно не понимала меня и, когда я говорил
по-русски, она смотрела на него и пыталась понять по его выражению лица о
чём разговор. Мы продолжали путь в одном направлении и беседовали по-
английски.
Простите,- обратился ко мне Джон, - вы тоже эмигрант из России?
Можно сказать, так, но здесь это называется иначе. Мы, как бы
вернувшиеся на свою Родину, и слово другое, смысл отличный от
”эмигрант”.
Вы так себя и ощущаете, иначе?
Да, это, в общем, так. Вот я приехал в Иерусалим, просто походить
по его улицам, к Стене. Я не могу это рационально обьяснить, но
так себя ощущаешь, будто был здесь раньше. Всё твоё и очень
дорого, давно знакомое, вы понимаете?
Мои спутники пригласили меня присесть за столик уличногно кафе и
заказали себе чай и мне кофе. Было неудобно, что я, вроде как хозяин, а они
меня угощают. Но радушие чувствовалось натуральное и видно, что они
рады мне, как собеседнику, и желают таким образом продолжить разговор.
Мы путешествовали по Средиземному морю, были в
Константинополе. Потом решили посетить и Иерусалим. Так как я
понимаю всё по-русски, мы поражены обилием этого языка на улицах
древнего города евреев. Человек, проживающий на континенте (он
так и сказал) или в Англии, привык слышать иностранную речь:
много рабочих из развивающихся стран и из Восточной Европы, в
последнее время, туристов, а здесь больше говорят на русском, чем
на государственном языке. В чём дело? Так много приехало из
России?
Да, - у меня даже гордость какая-то зазвучала в голосе, - почти
каждый шестой житель государства определяет русский, как родной.
Жители всех республик и Украины, и Грузии, и Молдавии , и
Прибалтики, и Белоруссии, и Средней Азии, - все говорят на
русском, обучали ведь в школах на русском. А иврит более старшим уже не осилить. Столько газет выходит на русском, театры работают
на русском или с синхронным переводом, а есть города, где до
сорока процентов живёт бывших советских граждан. Скажите,
пожалуйста, а вы где изучали язык?
Мои собеседники переглянулись, Джон сказал серьёзно: “Если по вашим
правилам судить, еврейским,- уточнил он, - то я - русский. Моя мать бежала из
Советской России в двадцатом вместе с сэром Врангелем. Вам знакомо это имя,
я надеюсь. “
Я бы многое мог рассказать сэру Джону о бесчинствах врангелевцев, о
смерти моего отца на погроме в Екатеринославле, о других моих родствен-
никах, пострадавших а Одессе от его контрразведки. Но это бы заняло много
времени, да и не хотелось обострять через столько лет: ведь наши родители
были, как я понял, по разные стороны баррикад.
Мы поехали с Джоан посмотреть те места, где умерла моя
пробабушка, а бабушка и мама спаслись лишь благодаря отцу,
который увёз их в Англию и там женился на ней.
-1-
Я расскажу вам историю из той эмиграции. Её называют первой русской,
если я не ошибаюсь. Мой отец был офицером британских оккупационных сил,
расположенных в Константинополе. К моменту прибытия туда армии генерала
Врангеля и оставшегося андреевского флота, он прослужил там более трёх лет.
Русские военные и все остальные появились как-то внезапно и было их страш-
но много для этой уже очень перенаселённой, пыльной и жаркой столицы.
Европейский район Пери был переполнен задолго до прибытия этого челове-
ческого вала. Гостиниц не хватало, да и не могли большей частью новопри-
бывшие платить за них. Пансионы были раньше пристанищем для девиц самой
древней профессии, но хозяева выгоняли их и за более высокую плату сдавали
жалкое жильё всем этим отпрыскам знатных русских фамилий. Искали любую
работу.Фрейлины и институтки рады были работать официантками или
продавать цветы. Густо населённые кварталы косили всевозможные болезни, не
было спасения от гнид и вшей.
Моя мать была из древнего дворянского рода. Семейное имение было в
Тверской губернии. Но жили они, конечно, в Санкт-Петербурге. Мама была институткой, пробабушка фрейлиной у государыни. Оба старших брата матери
воевали и, ко времи бегства из России, была известна судьба только младшего
из братьев - он погиб в Москве в 18 году. Отец мамы в звании полковника умер от тифа ещё на судне, во время следования из Севастополя в Константинополь.
Погребение было по-морски быстрым, и каюта, где они ехали все вместе: мама,
бабушка и пробабушка, вполне могла полностью освободиться, но не доехал
лишь мой дедушка. Оставшиеся женщины были в полном отчаянии, и много раз
мама вспоминала, что они завидовали ему, не смотря на твердые религиозные устои семьи.
Первый раз встреча моих родителей была почти трагической. Как и все
офицеры, мой отец посещал всем известные дома. И в тот раз после хорошей
армейской выпивки компания отпраилась к “девочкам“. Папе открыла дверь
сторойная, стриженная наголо леди, одетая почти по последней французской
моде. Он оторопел. Сзади подошла молоденькая, очень худая и болезненная
девочка, покрытая шелковым платком. Она тоже была стрижена наголо. Он
почти протрезвел, но произнести слово не мог от неожиданности и курьёзности
ситуации. Дверь молча захлопнули.
Прошёл ещё примерно год. Веселые британцы уже освоились с благо- воспитанными официантками, изъясняющимися на двух-трёх европейских
языках свободно и литературно. Бывали приёмы, на которые прглашались
французские, британские, итальянские офицеры. Рассказывали множество
случаев, которые благополучно заканчивались браками. Даже один высоко-
поставленный японский офицер увёз русскую красавицу домой. Но чаще
рассказывали, как сходят с ума достойные главы семейств, восточные горячие
турки и высланные богатые греки из Измира(Смирны). В каком-то кафе отец
обратил внимание на очень молоденькую официантку, тихо отвечающую
своему хозяину по-турецки. Спросил сидящего рядом переводчика, что она говорит?
Она отказывается принять деньги от его друга. Он грозит, что завтра на не будет здесь работать, а это значит - кормить всю свою семью.
Девочка заплакала и убежала. Отцу показалось, что он уже видел эти
испуганные глаза. Прошло ещё сколько-то времени. Он шёл по улице и
услышал крики и плач. Женщина говорила по-английски, а уличный меняла переводил сказанное ей хозяину кафе.Это был тот же человек, что и в кафе, где он сидел несколько дней назад с друзьями. Женщина плакала и требовалавернуть ей дочь. Она ушла на работу в кафе ещё в шесть часов утра, сейчас прибежала её подруга по работе и сказала, что какие-то двое насильно засунули её дочь в мешок и, погрузив в пролётку увезли её.Она обратится в жандармерию немедленно. Она жена русского полковника, её мать фрейлина российской империатрицы и ей помогут вернуть её дитя. Мой отец узнал эту женщину. Это она открывала ему дверь наголо стриженная, но одетая, как на прием к государю-императору. Он подошёл и вмешался в разговор. Вид британского офицера не испугал турка, но женщина, почувствовав поддержку, стала излагать свои мысли менее сбивчиво. В жандармерию они отправились втроём с переводчиком - менялой. Там нашёлся и служащий, говоривший на сносном английском. Через долгий, для отчаявшейся матери, час времени к кафе подеъзжали уже на жандармской повозке с офицером и жандармом. Отец сказал, что его вмешательство принесло пользу, иначе с бабушкой никто бы не разговаривал, их документы на проживание были не оформлены и бесправностью беженцев пользовались все кто, только мог. Хозяин кафе не ожидал вмешательства жандармерии и столь быстрого их возвращения. От неожиданности он назвал сразу имя хозяина пролётки, и отец с жандармами, оставив плачущую женщину прямо на улице, поехал искать пролётку и её хозяина. Хозяина пролётки нашли уже ближе к вечеру, и он показал забор в противоположном конце города, где двое, взяв мешок, открыли калитку и исчезли. Его не отпустили, приказали ждать. Калитка отворилась. Во дворе было несколько маленьких строений и в отдалении большой богатый дом, неожиданно оказавшийся в этом бедном районе. Офицер жандармерии пошёл к дому, приказав жандарму осмотреть строения. В третьем строении обнаружили на землянном полу двух девушек, почти подростков. Одна была мертва, а вторая без сознания. Вторая была моя будущая мама. Отец дал ей воды, стал растирать виски, но еще двадцать-тридцать минут она не открывала глаза. Вернулся жандармский офицер с хозяином дома и, забрав мертвое тело, на двух экипажах все прибыли в жандармское управление.
Девушка приходила в себя и могла уже отвечать на вопросы. Записали
всё, что она могла рассказать, и отец решил сопровождать её домой. Подни-
мались в уже зннакомую ему квартиру молча. Дверь открыла заплаканная
бабушка и пропустила их в квартиру, пристально обведя взглядом все двери на
этаже и лестничный пролёт вверх и вниз. Отец представил, как эти бедные
женщины живут в постоянном страхе и ожидании следующего удара судьбы.
Хорошее воспитание не дало забыть бабушке, что британец не понимает по-русски.
Мама, позволь мне прилечь.
Да, деточка. Обязательно. Сейчас. Прошу прощения, господин офицер.
Бабушка помогла обессилевшей дочери пройти в смежную комнату и
прикрыла дверь. Слышен был ещё голос женщины более пожилой, вероятнее
всего плакавшей и в данный момент. Отец чувствовал себя ужасно. Мысли
крутились вокруг возможных неприятностей по службе, перемежались страха-
ми за жизнь и безопасность этих несчатных русских беженцев, особенно девуш-
ки. Её жизни, он считал, грозит вполне реальная опасность и, кроме того, ясно,
что она потеряла работу, может и вообще душевное и физическое здоровье.
Бабушка вернулась и не успела произнести ни одного слова.
Мадам, в сложившейся непростой для вас всех ситуации, я прошу
принять небольшую сумму на необходимые вам траты: вызов врача для
дочери и всего, что вы посчитаете необходимым. Хочу предложить вам
покинуть этот город. Необходимые визы, если не возражаете, я мог бы
попробовать достать, но только в Англию.
Благодарю вас, господин офицер.
Лорд Питер Брокль, мадам.
Очень приятно, лорд. Екатерина Острогина, урождённая графиня
Остроумова. Моя дочь Мария Острогина и моя мать графиня Остроу-
мова весьма признательны за ваше участие в поисках . Надеюсь видеть
вас завтра у нас за обедом, если не возражаете. Сейчас мы не сможем
решить все вопросы.Я плохо понимаю, что произошло и беспокоюсь о
здоровье обеих . До завтра, лорд.
Я слушал внимательно и сопереживал всем перепитиям этой драмати-
ческой истории. Временами я невольно обращал внимание на вторую слуша- тельницу - Джоан. Сдержанная британка не могла скрыть свои чувства и даже подалась слегка в сторону говорившего мужа. Их отношения вызывали хоро- шую зависть. Чувства сохранились и по прошествию многих лет. Уважение и житейская мудрость окрасили их в тона взаимопонимания и сопереживания. Она смотрела ему в глаза, как в зеркало, и видела ответную любовь. Без сомнения , она слышала эту исповедальную историю о семье мужа много раз. Как видно, и сейчас история захватила её полностью. Женщина была буквально участницей разворачивающегося действия. Я тоже не смог остаться равнодушен к волнующему рассказу. Джон отпил остывший чай, сглотнул, перевёл дыхание и продолжал, положив крупную мужскую длань на маленький сжатый кулачок жены.
-2-
Отец потратил много трудов, заплатил приличную сумму и получил для
всех троих визы на въезд в границы Великобритании. На это потребовалось
почти восемь месяцев. Мария уже не вернулась на работу и долго болела.
Физически она была здорова, но душевное равновесие возвращалось медленно.
Лорд и Мария подолгу гуляли в прохладное время года днём и вечерами,
когда спадала жара. Девушка была живая, весёлая , но временами задумывалась
и замолкала на полуслове. Глаза заволакивала грусть, лицо покрывала
бледность и она сжимала его локоть. Проходили минуты, она была в себе и
спутник не мешал ей своим присутствием . Потом весёлость возвращалась, но
Мария просила вернуться домой.
Друзья не узнавали бравого британца.
Ты заболел русским сплином, - говорили ему.
Он не мог объяснить себе, чем трогала его эта беззащитная и безыс- кусная молодость, - весёлостью или грустью. А потом стало поздно. Он понял,
что влюбился не на шутку. Разница в возрасте была допустимой, но он был
женат. И молодая жена ждала его с нетерпением, а он откладывал отпуск до
получения виз для Марии и её близких.
Образованность и способности Марии его поражали . Особенно
удивляло её знание турецкого. Она выучила сначала разговорный, потом по
учебникам для младших классов и письмо.
Мария рассказала очень трогательную историю про своего учителя
турецкого - шестнадцатилетнего подростка, который жил в доме напротив.
Семья мальчика, как и все восточные семьи, была очень большой, он - самый
старший. Отец держал пекарню через две улицы, и этого едва хватало на
полуголодное существование. Мать его, ещё совсем молодая и очень красивая
женщина, обратила внимание на худую и болезненную девочку. В один из
ненастных дней, когда Мария возвращалась после очередных поисков работы и
остановилась у подъезда дома, чтобы смахнуть слёзы и войти в квартиру с
бодрым видом, босоногий подросток вырос перед ней, как из-под земли, и
сунул в руку плетёную корзинку с тёплыми лепешками, прикрытую кружевной салфеткой. Он ей что-то говорил, показывая рукой на корзинку и на окно их квартиры. Она его не понимала. Он убежал. Утром она поставила корзинку на верхнюю ступеньку возле дверей подъезда и не успела доити до угла, как какой-то карапуз выскочил из одноэтажного дома напротив и забрал корзинку. За ней следили чьи-то внимательные и добрые глаза. После этого каждый день ранним утром она находила возле дверей квартиры корзинку. Содержимого не всегда хватала на троих женщин, а один раз вместо хлеба лежали три яблока. Мария старалась встретить этого мальчика и поблагодарить его. Но его не было видно, и только в субботу она его увидела. Он стоял и как будто бы ждал её. Она подошла, но на каком языке поблагодарить его? Она говорила, он кивал головой, а потом наоборот. У неё не было ни подруг, ни знакомых. Но вечером, если она выходила, появлялся Салим и сопровождал её. Так она начала учить турецкий, а через некоторое время, когда она уже смогла объяснить ему, он принёс свои старые школьные книги. Мария стала учить
по ним письмо. Старательность обещала многое. И она вскоре нашла работу в
кафе. А Салим очень её хвалил: “Ты правильно говоришь, почти без ошибок. “
ВЃ кафе посетители удивлялись, когда она отвечала им по-турецки, а другие
замолкали, если разговор был о ней или о фривольных вещах. Одно дело говорить, когда скромная русская девушка не понимает, что разговор о ней
или её подруге. Она и считать могла, и написать, всё что необходимо.
Когда разговор заходил о том неприятном случае, благодаря которому
они встретились с отцом, Мария с трудом, но вспоминала, что до того момента,
когда её в мешке опустили на пол, она несколько раз очень больно стукалась
головой. И, когда открыли мешок и стащили его, один из мужчин сказал:
“Посмотри, она не дышит. Умерла. Зачем тащили? Ой, ой, ой! “ И они ушли, а она потеряла сознание. Пришла в себя уже в его присутствии и больше ничего не помнит. Это всё она написала собственноручно, как её попросили в жандармерии на двух языках: по-английски и по-турецки.
День отъезда приближался. Но кроме отца никто почти и не радовался.
Женщины были признательны ему и очень хотели покинуть жаркий и перенаселённый восточный город. Состояние бабушки, графини Остроумовой,
день ото дня ухудшалось, и врач из Британского корпуса, который по просьбе
отца посетил больную, очень сомневался в её возможностях перенести морское
путешествие. Так и случилось. За десять дней до дня отьезда вызвали священника из прихода, и после причастия, на рассвете, графиня умиротворённо покинула этот мир. Мать и дочь стойко перенесли и эту утрату. Плакали уже сами в квартире после похорон. Питер посещал их каждый вечер. Пили чай, и мать рассказывала о своём счастливом детстве, в котором не было ни революций, ни дальных плаваний. Была счастливая семья со своими традициями, летние дачные веселья и первый бал во дворце. Знакомство с отцом Марии, первая любовь и замужество. Радость рождения детей. И всё рухнуло. Они без дома, без средств и одни.
Дорогой лорд, если бы не ваше доброе сердце, мы погибли бы здесь
все. А теперь прийдётся оставлять здесь могилу дорогой мамы. А где
могила мужа и сына? Я не представляла, что могу всё это перенести и
продолжать жить. Доченька, дорогая, только ты осталась со мно
Такое урождённая гафиня Остроумова могла себе позволить только в
присутствии близких людей, а она уже считала лорда очень близким их маленькой семье человеком. Волновала её невозможность вернуть ему деньги, потраченные на их семью за эти долгие восемь месяцев ожидания. Была слабая надежда, что она сможет в Англии получить по вкладам в швейцарском королевском банке. Дай-то Бог.
Попрощаться с благородным семейством пекаря Мария пошла вместе с
матерью. Как только они вышли на крыльцо, появился Салим. За то время, что
они прожили на этой улице, он стал взрослым высоким и красивым парнем. Мать говорила слова благодарности на русском , а успешная ученица Салима
излагала это всё на турецком, и учитель был доволен содержанием и стилем. А
ещё более счастливой, от полученной благодарности, выглядела мать Салима -
Мирьям. Женщина ещё никогда в жизни не слышала столько хороших и красивых слов о своём сыне и о добром сердце его матери, пославшей голодным женщинам-чужестранкам половину своего хлеба. Мать положила на
стол небольшой свёрток. Обе семьи с полнейшей искренностью обещали не
забыть это трудное время, и помнить взаимовыручку до конца своей жизни, и
На глазах Джоан блестели слёзы. Мне тоже было очень непросто сдержать себя. Джон достала бумажный носовой платок из сумочки и передала его мужу.
Джон, может в другой раз закончишь свою историю?
Нет, нет. Всё в порядке. Вы нас извините, пожалуйста. Мы оба взволнованы. Саша, я буду продолжать, если вы не возражаете.
Прошу вас,- сказал я.
-3-
В Англию все втроём приплыли поздней осенью. Под Лондоном сняли небольшой тёплый домик. Мария очень болела. Питер приезжал каждый день, привозил лекарства, врачей и роскошные корзины цветов, чтобы хоть чем-нибудь утешить свою любимую. Это уже не скрывалось от графини Екатерины, и она была бы не против, но Питер не мог получить развод . Хлопоты по денежным вкладам завершились успешно, потому что покойный муж графини был человеком предусмотрительным и документы были оформлены на него и жену на равных условиях. Дети получали свою часть. Наследство младшего из братьев перешло к матери. Мария получила хорошее приданное, но о другой партии, кроме Питера, дочь и мать не говорили. Старший брат остался чудом жив и приехал в Англию из Парижа уже на мои крестины. Бабушка и мама всё сделали по православному обряду. Потом уже, когда жена моего отца погибла по пути из Австралии на родину, и они могли пожениться, были проблемы признать меня наследником, так как я родился до заключения брака моими родителями и был также крещен по-православному. Но это всё были уже мелочи. Главное, что мама и бабушка смогли вырваться из славного Стамбула.
-4-
Мои собеседники заметно устали. Чувства , даже у холодных жителей Британии, требуют больших энергетических затрат. Мы выпили ещё по одной
чашке чая и кофе. Было уже за полдень. Отправились обедать в гостиницу, где новые знакомые жили. Проведенное вместе время было невелико, но чувствовали мы себя после столь длинного и откровенного повествования почти хорошими и давними знакомыми. За обедом разговор шёл обо мне, моей
семье, детях, внуках. Как мы справляемся с трудностями нового материального и морального образа жизни. Как мне и жене без театров, кино, большой библиотеки дома и вообще без библиотек и т.д. Прощались мы очень тепло и, вдруг, Джоан попросила разрешения приехать ко мне домой. Я был в смущении. Несомненно, что материальный достаток моих новых знакомых и их
социальное положение не шли ни в какое сравнение даже с самыми номенкла- турными чинами нашей бывшей Родины.
Не волнуйтесь, Саша, я работала рядовым врачом во многих миссиях Красного креста в местах очень отдалённых и вам не надо специально готовиться к нашему приезду. Просто между нами установились, как нам кажется, - она взглянула в глаза Джона, ища его поддержки и одобрения,- теплые отношения и нам бы хотелось
познакомиться с вашей семьёй, если можно, конечно.
Конечно, без сомнения. Только дети живут отдельно и они на работе, вот маленький внук и дочь-школьница старшего сына после обеда будут у нас. Если останетесь на вечер, все будут в сборе часов в семь.
-5-
Когда в тот вечер я вернулся домой, моя дорогая жена уже очень
беспокоилась и обратилась к нашему хозяину и большому другу последних лет
Шалому. Как они объснились, я уже не знаю, наверное через внучку- школьницу, но всю историю про своё путешествие в Иерусалим мне пришлось излагать на двух языках: жене по-русски, а бывшему адвокату Шалому по-английски. Правда он знает ещё пару - тройку языков, но я с ним могу общаться только по-английски. Наш хозяин и друг живёт на своей вилле один. Дети уже давно разбежались: кто в Тель-Авиве, кто в Хайфе, есть дочь в поселении Эли и, конечно, кто-то там в Париже и в Лос-Анжделесе. Жены уже
давно нет. А мы, как приехали и поселились вместе с семьями детей у Шалома, так и остались у него после их переездов, сначала младший купил квартиру, а потом старший через несколько месяцев. Мы очень привязались к нему. По возрасту он почти как наши покойные родители, но бодр и весел. Только ходит
опираясь на палку. В страну преуспевающий адвокат из Стамбула перебрался
как-то там нелегально, через третью страну, еще до образования государства Израиль. Со многими, кого знаем только по снимкам, дружил или был знаком лично. Унас с ним долгие беседы каждый день. Живём как одна семья, только он не доверяет нашей кухне, соблюдает кошрут. Обеды ему привозят каждый день по заказу, убирает и ухаживает за ним дальняя родственница Сарра. Она никогда не бранит наших внуков, бегающих по всему дому и даже поднимающих Шалома своими криками в послеобеденное время. Он им очень рад, дарит подарки, целует как своих, бранит, и видно , что любит. Чтобы делал Шалом один на целый дом, он уже не представляет.
Так должно было быть, что вы поселились у меня. Скажи, Саша, вы с
Софочкой, -это он повторяет за мной, но очень смешно,- жили бы в
другом месте?
Я не знаю, что он имеет ввиду, но искренне уверяю его, что нам очень
хорошо в его доме, в его саду, и вообще мы уже давно, почти десять лет, одна
семья. И это правда.
Шалом внимательно слушал этот рассказ и только один раз переспросил
имя этой русской семьи. Потом он ушёл. Мы ещё долго разговаривали с женой,
заботы были необычные. Готовить на большую семью для моей Софочки это
удовольствие, но графов и лордов ей принимать не приходилось.
Моя жена, добрая и гостеприимная , Софья Давидовна, родилась, как и
большинство из нас, на Украине. Это потом был мединститут, замужество и долгое проживание в столичном обществе. Но давние традиции в нашем доме сохранились. Был немедленно сварен некошерный холодец с глазками долек яиц в каждой отдельной порционной тарелочке, заливная рыба саломон была также порционной, а вот пирожки с мясом высились в огромной эмалированной
миске, конечно не на столе, а на кухне. Решили фаршированную рыбу не делать: гости вряд ли знакомы с традиционными блюдами восточно -европейского еврейства. Яйца начинили красной икрой, так что до получения пенсии будем строго экономить и вспоминать какой пир закатили англичанам.
*************
В Иерусалиме, в гостинице чопорные английские аристократы также долго говорили о новом случайном знакомом и приятном собеседнике.
Джон, почему мы так и не побывали в России ещё до горбачёвской
перестройки? Были проблемы с визами? Ты мог бы найти следы своих
русских корней.
Милая, ты стала забывать, что не было времени, и столь частые
разъезды, которые нам приходилось совершать, довели нашу семью почти до распада. В то время о путешествиях в каникулы или в отпуске ты бы и не подумала. Сидела в загороднем доме со Стивом, Андре и Николя даже в плохую погоду радуясь, что вы вместе. Детей взять туда было немыслемо. Они были ещё малы, а сами мы путешествовали и так достаточно. Когда я работал в Тегеране, сколько времени мы проводили вместе? Только мой отпуск. А в последний год моей работы там ты уехала в свою Африку за неделю до окончания отпуска и Николя тут же заболела у меня на руках.
Да, Джон. Дорогой, всё прошло, и мы наслаждаемся обществом друг
друга, не смотря на столь долгий и не всегда спокойный наш союз.
Скажи, почему ты так откровенно, что тебе совсем не свойственно,
разговорился с Сашей?
Мне понравился этот человек. Он умеет слушать. Может профессионально - он журналист. При том , что он совсем недавно жил в Москве, бывал в Петербурге и быть может там, где было имение мамы, он воспринимает этот рассказ, как часть истории той страны, в которой он родился, жил и работал. Очень много надо иметь внутри, в душе, или очень хотеть жить здесь, чтобы перенести в столь немолодом возрасте переезд в другой мир. По сути этот миллион евреев из бывшего Советсткого Союза совершили Исход, как из Египта. Тогда их вёл пророк Моисей. А сейчас, что могло подвигнуть такое количество людей приехать в столь маленькую и очень неблагополучную страну? Большая часть из них неверующии. Исторический момент, я думаю, для всего цивилизованного мира. Этот феномен ещё будут изучать веками. А Саша мне очень понравился. Он сохранил, может благодаря профессии или это национальное качество, тонкое чувство юмора и умение чувствовать людей и сопереживать им.
Наверно, материально им трудно жить. Одна пенсия. Без постоянного жилья. Мне не надо было просить их принять нас дома?
Нет, ты не права. Он смутился совсем чуть-чуть. Наши громкие титулы его смутили. Затраты мы, я надеюсь, сможем им возместить. Мне действительно интересно посмотреть, как они устроились на новом месте. Новое поколение увидеть: они ведь здесь родились. Это другой мир. Мы живём в поместье, которому более трёхсот лет. А его родители меняли места, он живёт на новом месте и ещё неизвестно, где будут его внуки. Многострадальный народ. Вспомни только войну.
************
Наши гости приехали из Иерусалима прямо на такси к воротам виллы. Мы уже ждали их, извещённые телефонным звонком. Они привезли огромную
корзину цветов хозяйке дома и подарки детям. Но пока детей не было, мы расположились в нашем маленьком салоне. Беседа как бы продолжалась. Через
некоторое время появился наш Шалом, тепло приветствовал наших гостей и пригласил нас в большой салон наверху. Там уже был накрыт стол с различными напитками и фруктами. Шалом скромно сел в кресло возле двери и
мы продолжили беседу. Жене я тихонько переводил её содержание.
Джон и Джоан восхищались всем увиденным в Иерусалиме, Бейт-Лехеме, на Мёртвом море и в Эйлате. Только для них и теперь уже было жарко.
Саша, - обратился ко мне Джон, - я забыл вам сказать, что после
мамы остались несколько тетрадок дневников. Я могу прочитать там
только даты. Передать кому-либо для перевода я опасаюсь. Всякое бывает. Потом семейные дела становятся достоянием прессы. Вы, как
человек, связанный с литературой, не согласитесь ли сделать перевод
этих дневников? Нет, я не думаю, что мы будем их издавать. Только для
семьи.
Предложение было и заманчивым, и неожиданным. Тем более,
это личные дневники юной девушки. Мне было как-то неловко. Я ответил, что
подумаю. Тут появились наши внуки. Сначала привезли из детсада внука Давида, а через час школьницу Сарит. Со старшей не было проблем - она учила английский с пяти лет и щебетала быстро и правильно. А Давид, получив в
подарок необыкновенный сверкающий автомобиль и сказав : “ Тода раба“,-
быстро устроился на коленях у Шалома. Они понимали друг друга лучше всех:
Давид предпочитал всем языкам, как настоящий сабра, иврит.
Время плавно приближалось к обеду. Мы благополучно преодолели и
этот барьер. Всё было к общему удовольствию принято, съедено и все хвалили
мою жену. Только Шалом с Давидом обедали на кухне.