Один день
Сервер "Заграница":
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Помощь]
"У Вас одно новое письмо...". Судорожно начинаю искать спички, сигареты рядом, а спички вечно куда-то пропадают. Вскакиваю, нога запутывается в проводах, ковыляю на кухню, нахожу спички, ковыляю обратно, сажусь на стул в самой неудобной позе, которую только можно придумать. Так, теперь главное успокоить биение сердца, все-таки негоже такому великому викингу, как я, так переживать из-за какого-то "нового письма". Втягиваю сигаретный дым и наконец кликаю мышкой...О...как я ненавижу эту связь, эту скорость, этот компьютер, этот город, эту страну, эту жизнь!!! Окно открывается слишком медленно. Прибегаю к старой, давно проверенной, уловке, начинаю с безучастным видом смотреть на улицу, краем глаза все же слежу за монитором. Уловка сработала, тупая машина снова попалась и открыла окно интеренета, но читать пока рано. Закуриваю еще сигарету, читаю... "Кинотеатр...." Стоило ли так мучиться, ковыляя по квартире? Чертова реклама. Закрываю окно и захожу на порносайт. Первые пять-десять минут равнодушно смотрю, как загружаются фотографии, постепенно появляется интерес. Теперь главное посчитать, сколько сегодня стоит качать. Двадцать шесть, неплохо. Очередной вечер распланирован...
-Привет, - сказал он, не открывая глаз и зная, что она уже не спит.
-Привет, - сказала она и провела рукой по его волосам.
- Люблю тебя, - улыбаясь, сказал он.
- Неправда, ни капельки не любишь, - сказала она, и постучала кулачком по его плечу. - Совсем не любишь.
- Люблю, и ты это знаешь.
- Знаю.
Он вытащил руку из-под одеяла, потянулся к стулу, на котором лежали сигареты, угодил в переполненную пепельницу, закурил.
- Кушать хочу, сказала она, - и писать хочу.
Он рассмеялся, но смех сразу застрял в кашле. Он много курил, и большинство сигарет выкуривались им утром, еще в постели. Она тоже курила, сигареты ее были легкими и длинными, как и ее пальцы. Утром она курила только после того, как он приносил завтрак.
-Ты мне очень нравишься утром. - Сказала она, смотря на него, когда он остановился у окна.
Он вопросительно вскинул брови.
-Только утром, - спросил он и улыбнулся.
-Просто утром ты совершенно другой, таким, как сейчас ты в течение дня больше не бываешь. Ты стоишь у окна, смотришь сквозь жалюзи на улицу, у тебя серьезное, даже суровое выражение лица. - Она замолчала и в ее глазах появилась смешинка. - Особенно с твоей утренней прической, в сочетании с суровым лицом, просто безумно нравишься.
- Может, ты меня даже любишь. - Спросил он, прыгая обратно в постель и пытаясь укусить ее за грудь.
- Нет, не люблю, а-а-а-а-а, щекотно, - закричала она.
- Все, - сказал он, устроившись у нее под мышкой.
- Ты будешь там жить. - Спросила она смеясь.
- Да и не только здесь.
- Знаю я, где бы ты хотел жить все время.
- И я знаю, и сейчас как раз направляюсь туда.
- Куда, - притворно млея от страха, завопила она, - куда, я еще не кушала.
Он вылез из-под одеяла, показал ей язык и скорчил страшное лицо.
- А, боюсь, - закричала она.
- Не бойся, такие лица у утренних поваров, которых не пускают жить туда, где им просто необходимо жить. - Он поцеловал ее в ухо и вскочил на ноги. - Что ты хочешь на завтрак?
- Блины и чаю.
- Хорошо.
Она рассмеялась, глядя, как он не может попасть ногой в штанину. А когда он, наконец, влез в штаны и повернулся к ней, что бы еще раз пощекотать, она спряталась под одеяло.
Проснулся я с великим чувством отвращения. Выпитое вчера давило, голова болела, челюсть болела, и ноги, господи, как у меня болели ноги! Вспоминаю, что же было. Картина одна неприятней другой. Ну, то, что выпил, понятно, много выпил, тоже не удивительно, но почему так ноги то болят? Вспомнил, игры в десантирование... Проходя мимо центрального парка, решил пройти все же по парку, там забор, красивый, высокий, как и подобает ограде центрального парка столицы, вход был метрах в пяти, но не мог же я просто войти, нет, мне надо было перелезть через ограду, и спрыгнуть, как настоящий десантник! Помню, как меня закачало на этой ограде и, как я неудачно приземлился. На ноги конечно, но это только в первое мгновение, потом я приземлялся поочередно: то на бок, то на другой, то на голову, то на спину... Так, потом я еще пил пиво, много, и закончил опять водкой. Во всем этом есть все же положительный момент, проснулся я дома.
Она тихо подкралась к нему и закрыла глаза руками.
- Угадай, кто?
- Даже не знаю, - улыбнулся он.
- Даааа, - радостно воскликнула она, - не знаешь, потому что я партизан.
- Лучший, партизан, - добавил он.
- Ого-го, я вообще главный лучший партизан, я, я...
- Что, - он обнял ее.
- Не знаю дальше что говорить, - и она очень смешно надула губы.
- Ну, хорошо, он поцеловал ее, - ты будешь главным, лучшим и почетным партизаном. Согласна?
- Да. - Она обвила руками его шею и повисла на нем. - Все, а теперь неси меня в постельку, мои ножки устали.
Он подхватил ее и, кружась, понес в комнату. Медленно опустил ее на кровать.
- Холодно - заявила она, и раскинула руки в разные стороны, - я дохлый зверь, потому что меня никто не любит, и я умерла от голода и холода.
- Я тебя очень и очень люблю, - сказал он, укрыл ее одеялом и сложил ее безвольные руки на груди. - Хочешь блин?
- Нет, я хочу с тобой кушать, - и она открыла один глаз.
- Ты снова живой зверь, - удивленно воскликнул он, - разговор о еде тебя воскресил.
- Ну так, - она изобразила важную персону, - еда она, ого-го...я даже... люблю тебя...чуть - чуть.
- Насколько чуть - чуть?
- Вот настолько, - и она показала маленький просвет между пальцами.
- Хорошо, тогда я иду, а то точно окажется дохлый зверь, умерший от голода.
- Иди, - и она послала ему воздушный поцелуй, - а я посмотрю телевизор.
Стоять на ногах больно, боль проходит спицей по всему телу, стоит только наступить на ногу. До кухни добирался минут десять. Первую и последнюю ошибку я допустил на пороге комнаты, когда присел отдохнуть, подъем мне показался нечеловеческой пыткой. Захожу на кухню, разруха, холод, грязь, как - будто в доме никого кроме меня нет. Зачем зашел-то? Сам не знаю. Делать здесь нечего, есть я не хочу, да и не могу. Мне плохо. Мой желудок, как и жизнь (странное сравнение), мертв, и оживет не раньше чем через два часа. Так же медленно возвращаюсь в комнату, осторожно ложусь, ноги все равно болят. Как не положи их, болят, они наверно тоже мертвы. Совсем забыл с этой болью, что еще не курил. Первая пошла... Как всегда желудок реагирует именно на первую сигарету, оживает. В это время легкие умирают. Вот незадача, постоянно балансировать на грани жизни и смерти. Включаю телевизор, понимаю, что смотреть могу только EuroNews, смотрю. Желание продолжить сон велико, но так и остается желанием, по квартире уже ходят, гремят кастрюлями на кухне, хлопают дверьми, пытаются войти ко мне. Я давно поставил замок на свою дверь, помогает отчасти, но я и этой части рад.
Он водрузил блины и чай на поднос, зашел в комнату и остановился на пороге. Она уже чинно восседала на кровати, потирая прекрасные руки в предвкушении завтрака.
- Ура, - крикнула она, - блины пришли, и чайчик пришел, еда. Ух ты, какие блины классные.
Он устроился рядом с ней, взял верхний блин, намазал его варением, свернул.
- Открой пасщенку, - улыбнулся он.
Они всегда так кушали блины, давным-давно, она сказала, что ее слабые лапки не способны держать огромный блин, поэтому по утрам он кормил ее. Она откусывала маленький кусочек от блина, остальное съедал он. Чай она пила сама.
- Уууу, сытая, - протянула она, - даже объевшаяся зверуха, - и снова очень смешно надула губы. - Теперь чай буду пить. Спасибо тебе, большое, - и она обняла его, укусила нежно за ухо, и проурчала, - люблю тебя.
Он оставил поднос на столе и нырнул под одеяла. Теперь они оба курили и лениво просматривали телевизионные каналы. Выкурив сигарету, она прильнула к нему, обняла и начала гладить его живот. Через несколько секунд он затушил свою сигарету, и провел языком по ее шее. Он почувствовал, как она напряглась. Он провел языком еще раз, по шее и вниз к груди, легко укусил сосок и хитро посмотрел на нее.
- Поблудим, - тихо спросил он.
- Да, - ответила она, закрыла глаза и удобней устроилась...
- Хорошо поблудили, - томно произнесла она, - еще хочу.
- Через десять минут, - улыбнулся он.
- Ладно, время пошло, - она скорчила серьезную гримасу, - ты мне еще знаешь, сколько блудов должен?
- Знаю, много, до конца жизни расплачусь по долгам.
- Посмотрим, - засмеялась она, и обняла его, - люблю тебя я.
- И я тебя...
- Теперь фильм хочу.
Он продолжал курить, она нашла старый советский фильм, и теперь остро переживала за красную армию, не забывая при этом гладить его. Он особенно любил эти моменты, казалось, что именно это и было раем, счастьем, смыслом жизни. Иногда так проходили целые выходные, но сегодня была среда, ей надо было на работу.
- Будешь должен мне еще один раз, - сказала она, потягиваясь перед тем, как окончательно встать и превратиться в деловую женщину.
- Буду, - ответил он.
- Ой, и доволен, - притворно не соглашаясь с ним, произнесла она.
Она вернулась из ванной и начала одеваться. Он никогда не мог понять, в такие моменты, что она делает с ним, она столь прекрасная, что казалось нереальной, и он полный балбес, неудачливый журналист и еще менее удачливый литератор.
Он проводил ее, вернулся домой, позвонил ей на мобильный.
- Люблю тебя, - нежно сказал он.
- Люблю тебя, - нежно ответила она.
С трудом, это всегда трудно, если полночи пьешь, выпил чашку кофе. Сигарета за сигаретой, дым поднимается к потолку, мысли обретают ясность, но лучше от этого не становится. Главная проблема, день только начался, и надо делать видимость деятельности, все должны подумать, что я ухожу, по делам, или в Университет, или на работу, никто не должен понять, что все это эфемерно, нереально, и давно уже не существует в моей жизни. Мой друг как-то сказал мне, что чувствует себя овощем, я, наверное, целый овощной рынок. Перед уходом включаю компьютер, захожу в интернет, это совершенно бессмысленно, мне никто не пишет, к тому же только утро (этим я себя всегда успокаиваю, хотя знаю, что все равно никто не пишет). Ни с кем, не попрощавшись, иногда мне кажется, я их ненавижу, выхожу на улицу. Ноги болят невообразимо, но потребность видимости превыше боли, направляюсь к старым знакомым, благо они живут в соседнем доме. Сидим, играем в преферанс, разговариваем, время от времени. Водки сегодня нет, не пьем. В четыре отправляюсь домой, никто ничего не скажет, ведь уже четыре, меня не было почти семь часов, как и полагается.
Он всегда встречал ее на остановке, иногда делал сюрприз и приезжал за ней на работу. Сегодня он ждал ее рядом с домом, целый день он готовил ужин, ему нравилось, как она радуется, когда дома ее ждет ужин.
- Привет, - он обнял ее, как только она подошла, - соскучился по тебе очень.
- И я, - она поцеловала его, - идем быстрей, я так устала и замерзла, и работа еще меня достала.
- Тебя отнести домой - Спросил он.
- Нет, я могу сама, - она потянула его за руку. - Что у нас на ужин?
- Мясо тушенное, картошка, салат, и две бутылки вина, белого.
- Ооо, - ее лицо просто посветлело, - я говорила, как я тебя люблю?
- Нет, - он ущипнул ее за попу.
- Не ври, говорила.
Зайдя домой, она первым делом кинулась на кухню, пооткрывала все кастрюльки, сковородку, втянула запах.
- Да, - сказала она, - я тебя точно люблю, даже больше кекса.
Они поужинали, закурили по сигарете, он налил вино в бокалы...
Перекусив, я больше не готовил, оставив кухню "им", поэтому только закусывал, большинство "их" блюд не могу есть, я закрылся у себя в комнате. Лег, вытянул ноги, они продолжали умирать, закурил. Пробегаясь по телеканалам, как всегда остановился на EuroNews. Почти задремал, "они" меня разбудили. Включил компьютер, вошел в интернет....
Кишинев. Декабрь 2004.
Связаться с программистом сайта
