Валентин Тарас, интеллектуал и белорусский публицист, недавно ушел из жизни. Но для меня, как и писатель Василь Быков или Алесь Адамович, он остался живым воплощением того, что называют совестью нации. Все, что касалось Беларуси, он пропускал через себя, о себе не думая. И сегодня, и будучи мальчишкой, когда он добровольно бежал из Минска в лес к партизанам. Незадолго до его неожиданного, как это всегда случается, ухода я как-то заехал к нему с видеокамерой поговорить о том времени...
- Когда немцы вошли в Минск, это было потрясающим шоком. Просто не верили. Глаза не верили. Но это было так. В Минске я не видел, но я знаю достоверно, что во многих небольших городах и деревнях, особенно в Западной Беларуси, их встречали хлебом- солью. Часть населения - нельзя сказать, что все население. Но были люди, которые увидели в них освободителей. Кстати, многие из этих людей впоследствии стали коллаборантами. Те, кто помоложе, пошли в полицию.
Но я знаю это достоверно,большинство людей очень скоро разочаровались. Они увидели оккупационный режим. Целая куча запретов. Вплоть до того, что дорогу переходить, где не положено, запрещается. И за нарушение каждого запрета был один рефрен - расстрел, расстрел, расстрел. Буквально через три недели после оккупации в Минске уже были виселицы, уже висели люди.
На минчан немцы обрушили репрессии сразу. Они похватали все мужское население в возрасте от 16-ти до пятидесяти лет и загнали на пустырь. Такой сделали лагерь. И люди провели там десять дней. Им не давали ни еды, ни воды, ничего. Там черт знает, что творилось. А потом они начали сортировку. Это были репрессии, чтобы ошеломить сразу, чтобы ни у кого не было и мысли о сопротивлении.
Я это к чему вспоминаю? Сейчас очень многие, в том числе и молодые наши историки говорят, что гитлеровский режим по отношению к сталинскому был для Беларуси меньшим злом. И что не было бы никаких репрессий от немцев, если бы не партизаны. А партизаны были созданы чекистами и только чекистами. И реакцией немцев на это всё и было сожжение деревень и свирепость оккупантов.
Это всё болтовня. Либо от невежества тех, кто не знает реалии тогдашней жизни. Либо это политические спекуляции.
Я ушел в партизаны подростком, воевал с сорок третьего года и я знаю, что мой отряд был создан никакими не чекистами. Частично это были окруженцы - военнослужащие, которые не сдались в плен, а прятались по деревням, по лесам. И где-то к осени сорок первого года они уже начали создавать, чисто стихийно, первые партизанские отряды. Вот так был создан и мой отряд "За советскую Родину" , из которого потом выросла целая бригада. И никакие чекисты не создавали. Было очень много местного населения в моем отряде, много минчан. В каждом отряде был " особый отдел" , это ясно. Особый отдел - это особый разговор. Без него было невозможно. Это оккупированная территория, мало ли кто может проникнуть в отряд. Но со временем они вырождались в охранку, как это было по всей стране. И мы этих особистов недолюбливали и, прежде всего, боялись. Когда приходили и говорили, что тебя вызывают в особый отдел, к некоему Метелкину, то человек бледнел. Ничего за тобой не было, опасаться нечего, но сам факт, что тебя вызывают туда вызывал большую тревогу. Все было. Были и бессудные расстрелы и произвол.
Но я хочу подчеркнуть, что это происходило позже. Где-то в начале сорок третьего года к нам прибыли уполномоченные Министерства государственной безопасности из Москвы и вот они занялись проверкой этих партизанских отрядов. И были репрессии якобы за утрату политической бдительности.
А чем питались? - Мне этот вопрос часто задают,. Даже не задают, а упрекают. Ну, мол, твои партизаны... Я вот в период оккупации жил в своей деревне и был твоим ровесником. И помню, когда пришли партизаны и забрали корову, продукты, сапоги забрали. Один писатель, ныне покойный... Очень хороший, замечательный писатель, я бы сказал классик белорусской прозы 20 -го века, без преувеличения. Фамилию здесь называть не буду. Вот он меня всю жизнь упрекал - Что ты все о своих партизанах твердишь? Партизаны у моего отца сапоги забрали, совсем новые еще, польские сапоги. Совсем не ношенные, желтые, с высокими отворотами, красивые. Я помню эти сапоги, как сегодня. Пришли из леса, забрали. А ты мне говоришь - партизаны...
У каждого была своя война. Даже у кого ее, по сути, и не было.
Здесь ответ очень простой и вразумительный. Партизаны не регулярная армия. Никто их в централизованном порядке ничем не снабжал. Ни продуктами, ни одеждой. Все это нужно было где-то доставать. Где? Деревня... Белорусская деревня, ограбленная трижды. Грабили немцы, потому что надо было сдавать им сельскохозяйственные поставки. Грабили полицаи. И партизаны тоже, скажем так, грабили.
Вот наш отряд был в сто восемьдесят человек. Каждый день нужно что- то съесть. Хотя б маленький кусочек мяса? Где брать? Брали в деревнях. Одно время был приказ - последнюю корову не забирать. Но дошло до того, особенно к лету- осени сорок третьего года, когда уже остались только последние коровы. И всё - последнее. И уже приходилось забирать это последнее. Конечно, выдавали расписки. Что партизанский отряд такой-то реквизирует корову и по предъявлению расписки, после войны,будет компенсация или ее вернут. Ничего этого, конечно, не было. Никто ничего не компенсировал потом, никто ничего не отдавал.
И я вспоминаю такой трагикомический эпизод. Уже 1944 год , июль. Мы соединились с Красной армией. Она пошла дальше, а мы до определенного приказа оставались на своих базах в Налибокской пуще. Я был в одном из последних дозоров. Стояли мы на реке у деревни Першай. И видим, что со стороны хат, а все ближайшие деревушки были сожжены немцами в блокаду 1943 года, идет огромная толпа женщин к нашему дозору. Человек двести. Они пришли за своими коровами с этими расписками. Отдавайте коров. Мы стали смеяться, так эти тетки нас чуть не разорвали. Мы еле объяснили, что " теточки дорогие, давно съели ваших коров"... Нашлись и с чувством юмора, тоже стали смяться - А мы, глупые, думали, что наши коровки здесь пасутся...
Я ушел в партизаны под влиянием двух факторов. Прежде всего воспитание. И советская школа, и кинофильмы, которые я смотрел, и книги, которые читал, того же Аркадия Гайдара. Он воспевал романтику революции. Искренне в это верил. Как, впрочем, и миллионы людей. И потом то, что я видел вокруг себя,когда пришли оккупанты. Я конечно не мог осознать полностью и сформулировать для себя. Но эти виселицы на улицах Минска. Видеть, что делают с военнопленными. Над ними измывались, как над скотом.
Картины начала июля 1941 года я никогда не забуду. Эти бесконечные колонны военнопленных. Голодных. И женщина ставили на дорогу ведра с водой, стелили полотенца и на них хлебушек и еще еда. Так впереди шел немецкий конвой, три человека, и эти ведра опрокидывали ногами и топтали все подношения, что лежали на полотенцах. И никто из пленных не мог нагнуться. Некоторые не выдерживали и нагибались, голодные. Их тут же пристреливали на месте. Не останавливаясь. Конвоир чисто автоматически, как робот, стрелял человеку в затылок и шел дальше. Когда через деревню проходила такая колонна, дорога оставалась , усеянная трупами.
Почему же оказалось так много пленных? Всего в плен попали пять миллионов семьсот тысяч. Из них примерно три миллиона в начальный период войны, до середины июля 1941 года. Весь Западный фронт был разгромлен вдребезги. А что людям оставалось делать, когда они отрезаны от всего: ни связи, ни поддержки. И шок был тоже. Такого удара не ожидали.
Был и такой момент, когда, если есть ближайшие родственники и они приходили и могли доказать, то отпускали пленного.С одной стороны это была политика некоторого заискивания, аванса перед населением. С другой стороны, это было облегчением. Хоть чем-то и как-то эту гигантскую массу пленных нужно было кормить. Их практически не кормили.
Вот был лагерь военнопленных напротив парка Челюскинцев в Минске . Там и поныне стоят два огромных жилых дома. До войны это были недострооенные коробки зданий. И там был лагерь и сегодня памятная плита погибшим - кажется, названо 55 тысяч человек. В этот лагерь, на всех, привозили лошадиную тушу, дохлого или пристреленного коня и швыряли к пленным. И они, кто чем мог, рвали эту тушу на части. Иногда привозили немецкий эрзац - хлеб, заменитель хлеба. Я до сих пор помню его. Это кошмар. Когда ты разрезал эту маленькую буханочку, из нее сыпались опилки.
В Минске работали несколько предприятий. Мясокомбинат, станкостроительный завод, электростанция, ЗАГСы и куча учреждений. Люди ходили на службу. Женщины стирали и работали в немецких госпиталях. Но один корпус был для высших советских офицеров - военнопленных, от полковника и выше.
Моя тетка работала в одном госпитале на кухне посудомойкой и кормила всю семью. Из котла брать не разрешалось, но слитые остатки можно было приносить домой. Она приносила эти объедки,огрызки хлеба и так многие женщины кормили семьи.
Полицаи получали свой паек. Немецкий паек. Они вынуждены были есть этот немецкий эрзац- хлеб. И тоже разживались чем могли. Сегодня некоторые договорились до того, что полицаи - это не полицаи, а белорусская народная полиция, которая на первый план ставила борьбу с большевизмом. А уже потом как-то от немцев открутимся. Будет своя Беларусь. А полицаи мол зародыш будущей белорусской армии. Это полный бред.
В народе полицаев называли " Бобиками", ( Беспородные дворовые собаки). И каждый, кто пережил оккупацию, вам это скажет. Не было другого слова - Бобики! И даже знакомым полицаям, зная, что он тебя сразу не прибьет и скулу на бок не свернет, говорили - Ну, что ж ты в Бобики пошел, Коля? Часть полицаев со временем конечно переходила к партизанам. Были случаи.
Некоторые пошли в полицаи из отчаяния, так же, как некоторые военнопленные вступали в армию генерала Власова или, до нее, в национальные батальоны. Был украинский национальный батальон, помню. У нас оказалось несколько партизан, которые успели послужить в этом украинском батальоне, а потом, при первом удобном случае, перебежали в лес. Но я этим людям не завидую.Во- первых, плен. Во- вторых , служба в этом батальоне. Это с них не снималось по гроб жизни. И счастливы тех из них, кто после партизан, попал в армию, шел на фронт и там погиб. Поэтому что, те кто остался, все получили лагерные сроки. Их судили и за плен, и за службу у немцев. Гебисты им прямо говорили - А ты когда в партизаны ушел? После разгрома немцев под Сталинградом? Да, ты в партизанах воевал, честь тебе и хвала, но теперь надо заплатить за плен и за службу немцам.
А кто шел в полицаи?
- В полицию шли разные люди. Не правда, как в одно время утверждалось, что туда шли одни уголовники, деклассированные элементы, алкоголики. Были конечно и такие, но были и те, у кого оказался свой счет к советской власти. Дети и внуки раскулаченных. Или был знаменитый закон, когда за десять минут опоздания на работу можно было схлопотать год тюрьмы. В любой стране, куда приходят оккупанты, всегда найдется часть населения, которая их принимает. И принимает эту новую власть,чтобы поквитаться, свести счеты за обиды. Были и такие.Некоторые оказались в этом последовательны, шли до конца. Но многие, когда начались кровавые акции и они увидели, что их заставляют делать и повязать кровью, ужаснулись. И эти люди потом старались перебежать к партизанам.
Скажем, Минск, в основном, был шокирован, когда начали уничтожать минское гетто. Среди моего окружения люди были угнетены.В Минске половина города были евреи и существовало много межнациональных браков. На этой почве возникло немало трагедий. Иногда муж или жена шли вместе с супругом в гетто. Или дома оставался кто -то один, чтобы сохранить детей. Были и те, которые злорадствовали. Говорили - Пускай теперь жиды заплатят за то, что они нам сделали. А что сделали? Обычный юдофобский бред. Вроде как "все большевики - жиды". Обычная песня...
Но когда начались массовые погромы в гетто , город был очено угнетен и напуган. Я помню, что люди даже стыдились смотреть друг другу в глаза. Это было тяжело. Особенно, когда дети из гетто стали разбегаться, прятаться по подъездам. А полицаи вылавливали этих детей, как вылавливают бездомных собак. Это страшно травмировало людей.
А евреи были у вас в отряде?
- Да, и немало. Был бывший студент, шофер из Минска,еще пулеметчик нашего взвода. Медсестра Зюта. Достаточно. Хотя пришел лицемерный и двуличный приказ начальника центрального штаба партизанского движения Пономаренко - Евреев в отряды не принимать. Пусть создают свои. Формально евреи не назывались. Городские жители. Но кто бежал из городов, из гетто, в лес от расстрелов тогда? Однако евреи создавали и свои отряды. В нашей Налибокской Пуще был отряд Левина. Но это был отряд , обремененный людьми. Полусемейный отряд, куда принимали всех беженцев, а не только мужчин. Семьи из окрестных местечек, из Минска. Когда началась блокада немцами зимой 1943 года, то им досталось больше других. Мы снялись и ушли, в непроходимые топи и там растворились. А им куда? Человек двести, если не больше, семьи. Но Левин как-то свой отряд сохранил.
Белорусы к евреям, в целом, относились лояльно?
- Безусловно. Белорусы - действительно толерантный народ. И оголтелого, я бы сказал, " идейного" антисемитизма среди них, можно сказать, не было. Бытовой был. Сколько угодно. Ну, в сердцах там скажет - Ах ты, жидовская морда. Но он обзовет, а через час будет, как ни в чем не бывало, и что-то тебе одолжит и поможет. Но " это" сидело в головах , конечно. Бытовой антисемитизм был. Я бы хотел знать, где его нет? Назовите мне страну? Но идейный был чужд большинству населения, хотя среди коллаборантов были и такие.
А белорусская национальная идея?
- Она конечно была. Но я тогда был подростком и политическими категориями не мыслил. Многое я понял потом, после войны, вспоминая, что пережил. В коллаборации была такая Лариса Гениюш, которая всю жизнь искала свою белорусскую правду. Она действительно была патриоткой и обожала все белорусское. Потом она отсидела много лет в сталинских лагерях. Я переводил для журнала " Неман" ее повесть " Исповедь". Это потрясающей силы человеческий документ и , прочитав эту повесть, я понял, что среди коллаборантов были разные люди.
Хотя я хочу подчеркнуть, что, какими бы побуждениями не руководствовался тогда человек, в условиях оккупации, как бы он не думал обмануть немцев, сыграть на противоречиях в надежде выторговать что-то для Беларуси, ее независимости, в тех условиях это было изменой. Изменой своему народу.
Была такая организации БНС - Белорусская народная самопомощь. В начале 1942 года она начала создавать школы. Они почему-то назывались " пляцовками" - площадками. Я записался в эту школу. Почему? Там три раза в день кормили. Преподавателями оказались целый ряд моих довоенных учителей. Они пошли туда, в основном, потому что людм нужно как-то жить, выживать,кормить и себя, и семью. Преподавали белорусский язык, историю, географию. Были и уроки политической грамоты, где нам внушали, что Фюрер - это освободитель, а немецкая армия пришла , чтобы покончить с жидами и большевистскими комиссарами. Это было.
Я месяца два пробыл в этой школе и загорелся идеей,что это фашистское гнездо нужно сжечь. Подговорил нескольких ребят и мы как-то под крыльцо школы подложили щепок, бумаги и стали поджигать. Прибежала учительница, испугалась, побелела - Что вы делаете? А один мальчишечка ей и говорит - Валик сказал, что это фашистское гнездо треба спалить. Она долго объясняла, что мы подставляем под петлю своих родителей и никому потом об этом не сказала. Но я все-таки вскоре ушел в партизаны, в лес.
Однако уже после войны понял, что надо разграничивать. Не всякий национализм - это нацизм. Практика двадцатого века, особенно национально- освободительные движения доказали, что это разные понятия. Хотя, что касается излишних слез по поводу судьбы коллаборантов, то я утверждал и утверждаю - нельзя вырывать ту войну, которую мы называем Великой Отечественной, из общего контекста Второй Мировой. А это было мировой битвой с германским нацизмом. И западные демократии вошли в противоестественных союз с Советским Союзом, но тогда не было альтернативы. Надо было скрутить голову этому зверю - нацизму.
И у нас, в Беларуси, были элементы гражданской войны, хотя меня за это сильно публично ругали в прессе. Но так было. И прежде всего психология гражданской войны, выраженная в поиске врагов всегда и везде. В собственном народе. Если крестьянин богатый, есть мельница, а таких немало было в Западной Беларуси, то ты враг, ты завтра меня продашь и тебя надо заранее обезвредить.
Однажды я был в партизанском дозоре вместе с белорусским парнем, Мишей Гаспером. И мы поспорили. Он стал хаять колхозы. смеяться, мол "у калгасе добра жить: адзин робиць - дзесять спиць". Я настолько был возмущен, что рассвирепел, сорвал с плеча карабин, вогнал патрон и в последнюю секунду мой командир отделения успел ударить по стволу ногой. Я бы влепил ему эту пулю в лоб, а так только прострелил плечо. Потом там же решили замять это. Случайный выстрел. Как было и что говорил Миша - не надо об этом. Если узнают в " особом отделе", то мне за его ранение дадут трое суток карцера, в худшем случае. А Гасперу за такие разговоры грозят большие неприятности. Замяли...
Разве это не психология гражданской войны? Нередко было, что один брат в партизанах, а второй в полиции и оба друг за другом охотятся. У нас был такой Витя Витушко - Вот, поймаю своего братика - полицая, повешу на первом же суку. А тот говорил точно так же. Но главным содержанием партизанской войны все-таки было не это. Главной основой ее была борьба с оккупантами. Чтобы ни говорили сегодня новоявленные ревизионисты истории, которые хотят иметь ту историю, что им нравится, их устраивает по политическим воззрениям - было то, что было: борьба с оккупантами и их прихвостнями. И, как сегодня меня возмущает, не надо проливать излишние слезы о судьбах предателей. Это было в рамках исторического возмездия. Так же. как и во Франции или в Норвегии.
А правда, что были партизанские деревн и полицайские?
- Отчасти правда. Были деревни, где большинство стали партизанами, а были и такие - что в полиции. Партизанскими были, в основном, те, что находились вблизи партизанских баз. Я воевал в Воложинском районе и там у нас было много поддерживающих деревень. Это была партизанская зона. И кормили нас, и сами шли в лес. Полицаи в наших краях сидели в гарнизонах, боялись высунуться. А доминировали там, где были немцы, куда к деревне были трудные подходы из леса.
Есть мнение, что многие белорусы выжидали почти два года прежде чем включиться в борьбу. Это так?
- То, что выжидали многие - это правда. Но это касается не только белорусов, но даже и бывших " окруженцев" - военных из разгромленных летом 1941 года советских армий и не сдавшихся в плен. Их у нас называли " приписняками". Они в какой-то деревне оседали, некоторые приженились со вдовами, одинокими женщинами и даже с девками, и крестьянствовали. Не шли ни в полицию, ни в партизаны. Ожидали - чем это все кончится. Правда, что только после Сталинграда, особенно, к весне- лету 1943 года начался массовый приток этих " приписников" в партизаны. Они поняли, что вернется Красная армия и с них спросят - где ты, военнообязанный, хотя и не сдался в плен, был все это время? Надо называть вещи своими именами, у многих был просто шкурный расчет - выжить. Не хочу ни к этим, ни к этим. Есть хата, земельки немного, женщина, дидятко. Вот и крутились между полицаями и партизанами. И там, и там могут убить - лучше попробую отсидеться.
Но это не спасло. Когда пришла Красная армия, их всех мобилизовали, обучили неделю- две и бросили в первый эшелон атаки. Они,в большинстве, полегли и под Варшавой, и в Польше, и в Германии. Почти все погибли потом. Оговорюсь еще раз - я не историк и, тем более, не современный самодельный историк, который подгоняет под свои взгляды факты. Исхожу только из личного опыта и того, что видел. При этом, я стараюсь делать поправку на то, что был подростком, с соответствующим пониманием того. что происходит вокруг, не говоря уже об аберрации памяти со временем.
Но, скажем, когда в Красная армия пришла впервые в Западную Беларусь в сентябре 1939 года, то поначалу ее встречали с цветами. Большинство приняли ее, как избавление от полонизации, от панов, как объединение в цельное государство. Но потом быстро наступило разочарование. Как везде, начались депортации в Сибирь. Нежелательного элемента, классово чуждого элемента. А потом началась коллективизация. Ее, правда, не успели тогда везде провести, но в 1944-ом уже знали - никуда не деться.
После войны оставалось и вооруженное сопротивление. Место партизан в той же Налибокской пуще заняли банды, в основном, тех, у кого были замазаны руки кровью. Те, кто по разным причинам не успели уйти с немцами. Они пробивались на Запад. Отдельным группам это удалось, но оставшихся истребили. Это была не идейная борьба. Их сопротивление - это скорее акт отчаяния. И, главное, у них не было даже пассивного сочувствия и поддержки населения.
У нас, партизан, даже в Западной Беларуси было пассивная поддержка. Люди не хватали на нас топоры и не бежали к немцам доносить. Отдельные случаи , конечно, были. Вот два наших разведчика погибли потому, что оставили на хуторе лошадей, а когда вернулись за ними, то их ждала засада. Тетка донесла со страху. Немцы за укрывательство партизан и убивали, и хату сжигали. Но послевоенное сопротивление было уже бандитским, их никто не поддерживал.
Рассказывают, то польские партизаны из " Армии Крайовой" с советскими не ладили и даже воевали. Это правда?
- У меня были даже личные моменты , связанные с " Армией Крайовой. Моя мама, кстати, моя бабка Геля - полячки. А с другой стороны я " четвертинка". Мать моего отца, бабка Крейна, была еврейской, лицом, так сказать,нежелательной национальности. Она погибла в Минском гетто вместе со своим мужем- белорусом, моим дедом Миколой. Его отправили раньше в Освенцим, а ее расстреляли, когда ликвидировали гетто в 1943 году. Что касается польских корней, то Россия всегда не любила поляков. За бесконечные восстания: 1831 года, 1863 года... Поляки вечно бунтовали в Российской империи. А в советской России была серьезная обида за разгром Красной армии на Висле в 1920-ом году, когда их разгромили и вышвырнули. Российское имперское сознание такого не прощает.
Что касается " Армии Крайовой", то она была создана в ноябре 1939 годав Варшаве, в подполье, при поддержке лондонского правительства в изгнании. Приняла лозунг " Против обоих оккупантов, советских и немецких." В Западной Беларуси у нас был некий мир друг с другом. Даже наша бригада вместе с польской бригадой " Армии Крайовой" громили полицейский гарнизон в Ивенце. Был мир, но настороженный.
Однако поляки в 1944 году получили приказ от лондонского правительства продолжать боевые действия против немцев, но также и против советских партизан." Мы сами должны свой край освободить". Их быстро в нашей Пуще интернировали, окружили, разоружили. Офицеров почти всех сразу расстреляли, начиная от командиров взводов.
Вот в нашем отряде сидели пять офицеров " Армии Крайвой". Я охранял их землянку. Выводил по- одному по нужде под сосенку, стоял над ними с карабином. Видел как их вели на расстрел. Это был январь 1944 года. Хорошо помню, что в тот день я охранял колодец. У нас был такой пост - охрана колодца. А их вели особисты, в белых полушубках с автоматами. И эти люди, проходя мимо меня, с такой тоской на меня смотрели. Двое их них несли огромные деревянные лопаты из фанеры. И я понял, зачем эти лопаты - чтоб потом забросать тела снегом. Потом я услышал очереди. Через несколько часов отряд подняли по тревоге. Один из нх выжил, выполз и ушел. Мы раскинулись цепью и было приказано искать босый след на снегу, потому что их разули перед расстрелом. Но, слава Богу, мы его не нашли.
В общем, можно сказать, что " Армия Крайова" оболгана. И только потому, что она сражалась с нацизмом под своими национальными знаменами, за свою Польшу. Но, поскольку советская сторона никакой другой Польши, кроме просоветской, не представляла, поэтому она стала " вражеской силой". А там было немало примеров настоящего героизма. Почти все польское антифашистское подполье - это преимущественно " Армия Крайова". Коммунисты тоже были, нельзя зачеркивать, но доминировала " Крайова". Ее поддерживал католический Костел. А в Польше Костел был и остается огромной силой. У нас, В Беларуси, кстати, были храмы, которые поддерживали партизан, и были те священники, кто поддерживал нацистов. Это как раз те самые элементы гражданской войны, о которых я говорил ранее. Политический раскол внутри народа и даже внутри религиозных конфессий.
Но белорусы что, и вправду, такие спокойные и толерантные во всем?
- Это миф. Есть и такие, и сякие, и спокойные, и буйные. Как все. Но какая-то приспособляемость , особенно к смене властей, режимов, неспособность на активное сопротивление злу, есть. " Не лезь. Это не твое дело. Абы тихо. Что ты сделаешь - ты же ничего не изменишь. Так что ты лезешь?". Так было и есть по сей день. У меня есть масса знакомых в том же Мннске, которые во многом думают, как и я, но выслушают меня только наедине, чтобы никто больше вокруг не слышал. Это уже исторически. Беларусь всегда была на семи ветрах. Проходной двор. И для тех, кто шел на Москву, и обратно. Приспособляемость - почти национальная черта.
Сейчас в России многие хвалят Сталина. Явно или тайно. А партизаны как к нему относились?
- Я ни разу не слышал, чтобы шли в бой за Сталина. Вот на митингах, по случаю праздника на построении комиссар наш, Соколов, мог кричать, что мы сражаемся за светлый путь социализма, за Родину, за Сталина. И мы, в строю, кричали " Ура!". В партизанах люди были более свободные, чем в армии. К Сталину относились со страхом, смешанным с уважением. Но Беларусь была крестьянской страной и это типично крестьянский подход к любому высокому начальнику.
Этот подход был и, хотя республика сегодня вроде как городская, но нынешние горожане, приехавшие из села, все равно с крестьянской психологией. Корни -то в деревне остались. Так что, в этом смысле, пока еще не очень-то поменялась...