В то утро Миша проснулся не от тишины, как обычно. Хотя ему давно уже стало все равно. Есть будильник у кровати или нет его. На работу идти было незачем. Да и некуда. Это русский человек всегда знает куда ему пойти и по какому направлению отправить другого. Миша был евреем. Правда, тоже русским. Но это уже надо пережить.
Он и пережил. Империю, любовь и даже двух жен. Что почти невероятно в этом мире. И всегда исполнял свой долг: и дома, и на работе. На чем, с возрастом, и погорел.
Если ты не чиновник и не военный, нельзя просто так безнаказанно всю жизнь ходить на работу. И зарабатывать на жизнь. Что дают. Работа когда-нибудь заканчивается, но жизнь, ей назло, продолжается. А вместе с ней и потребности. Неудовлетворенные, как сосульки.
Вожди меняются, будто девки у развилок дорог. Начальство, потеряв лицо, держит автофасон и фигуру, наливаясь наглостью и обожанием нижестоящих. Подрастают, волнами, молодые, кипящие тестостероном и амибициями. Затравленно оглядываясь, в затылок дышат те, кто засиделся. К возрасту их начнут просто сбрасывать с поезда, даже не дожидаясь и не затыкая рот убогой, как власть, пенсией или пособием. Награждая пустым добрым словом по телевизору и полным молчаливым презрением в кабинетах. Ходят, чего-то хотят, жить другим не дают...
Короче, Миша, что зарабатывал, то и проел. На древней земле с молодой страной-оторвой и потому ищущей к кому прислониться, в свои почти 60 лет ему уже ничего не светило. И даже солнце все чаще скорее слезило глаза, чем радовало разноцветием тонуса.
В смутные времена жена с детьми уехала на историческую Родину, где героически полегла в борьбе за это. Он остался дома и работал, пока не пришло сокращение. А за ним сначала удивление, но потом и возмущение, что ничего нового, даже близко к профессии, найти не просто трудно, но даже невозможно. Везде всё и все есть. А где нет, нужны помоложе и пошустрее. Начались случайные подработки и связи. Все более короткие, по мере прибавления лет, роста цен и истощения ежемесячных доходов.
От прежних накоплений, поделенных с бывшими женщинами, осталось одно короткое емкое, но общее для них, слово. Увлажняющее хмельными ночами в молодости, но ходосочное к вечеру многолетия.
Все это можно было и пережить, если бы он был не один. И Миша старался найти близкого человека. О любимом уже речи не было. Любить - это беззаветность. И запах счастья отдавать. А жизнь учила считать и душиться парфюмом целесообразности. Не удивительно, что женщины рядом тоже так думали. И уходили. У него осталось только желание разделить с кем-нибудь одиночество проживания и стремление жить дальше.
Пусть и на постном масле.
Дольше всех с ним прожила энергичная, не по возрасту, относительная молодуха. С трудной и неудачливой личной жизнью. В интерпретации. Ей тоже нечего было терять, кроме памяти о бывшей службе в какой-то школе, преподавая там много лет то ли географию, то ли литературу, то ли историю. Это вдруг оказалось нигде и никому не нужным. Как и она сама. Новую историю и литературу пришли преподавать другие. С новоспущенной сверху очередной правдой.
И потому подруга его уже мечтала о другой жизни в другой европейской стране. Тем более, молодежь рванула туда- сюда в открытые наконец границы и возможности. Но у молодежи есть самое лучшее образование - годы впереди. А зрелые люди нередко считают, что главное для будущего - это то, что у них позади.
Только кому хочется туда заглядывать?
Миша, как мог, прикрывал расходы на жизнь, пока она искала варианты, договаривалась и переезжала. Убеждая, что, как только устроится и немного оглядится вокруг, то найдет место и ему. Через почти год жизни " там", она вернулась. Но дома делать было нечего. И не с кем. Не считая Мишу. Она его и не считала. Кому-то деньги дают жить, если они есть или приходят. А кому-то не дают. Если их нет.
Грабить банки они боялись. Должности, чтобы красть, даже по - человечески, были заняты. Чиновничество и уличный рекет оказались недосягаемы. Там нужны рекомендации и обратная связь. Полный привод. Оставалось немногое.
Вскоре она снова засобиралась в ту же страну, где убирала и ухаживала за стариками на дому. А Миша с удивлением рассматривал турецкий словарь и учебник, которые она привезла с собой и нередко заглядывала. Закатив глаза и расхваливая почему-то люля- кебабы и шермет.
Наконец, отдышавшись и поцеловав его на прощание, она уехала. Но вместо приглашения сообщила, что сошлась с замечательным турецким мужчиной, хотя и немцем, и они теперь попробуют вместе построить там свою очередную жизнь. В чем-то очень не похожую на прежние.
Но надо верить в лучшее, ведь правда?
Миша долго переживал и наконец почувствовал себя, по- настоящему,одиноким и немолодым. Это когда ты ничего не можешь дать, а значит никому не нужен. Отдавать - это тоже наука жизни, как и самодостаточность. Он об этом и не думал. Он просто работал всю жизнь, где взяли и держали, пока им было нужно.
Миша и сейчас работал: то на выборах, то на подхвате, то статистом в кино.
В кино с ним это и случилось. Однажды его пригласили сниматься в новом фильме известного режиссера. В массовке. Картина была о трагедии евреев его родного города, которых начали убивать еще до прихода нацистов. Лишили работы, бизнесов, права ходить по улицам. Нацепили шестиконечные звезды. А потом выгнали из домов и, в чем есть, согнали в гетто. И тоже убивали. Почти всех.
В первый день съемок была сцена, как этих людей гнали вдоль затихших или ничего не видящих домов. Не видел - значит не знаю. Бывают времена всеобщей слепоты. Куриной. Зато живой.
Евреев привели в район, где они должны были жить и откуда их забирали умирать в пригородных рвах.
Мише выдали шикарное драповое пальто по фасону тех времен с желтой шестиконечной звездой. Настоящее, большое и теплое. Как мама. Вокруг были люди и какие-то разговоры ни о чем. О жизни. Мише это нравилось, потому что появлялись новый знакомые и можно было с кем-то поговорить. О ценах и "ТВ-звездах". Удавалось и поспорить, чтобы на тебя обратили внимание. Это и называется общением.
К сожалению, режиссер довольно быстро скомандовал идти. Прямо. Неизвестно куда. Режиссер явно был не русский. И Миша пошел со всеми. Массовка была немалая. Но с обедом и какими-то деньгами в конце дня.
Еще уходя из дома, он открыл почтовый ящик и получил платежку с выплатами за свет, газ и квартиру. Это было почти все, что получалось от государства на жизнь.
- Не толпитесь, - командовал режиссер откуда-то сбоку и сверху. Смотрите под ноги и вперед. Но не по сторонам. Вам тревожно и горько....
Миша шел со всеми и смотрел только вперед, и без команды, но ничего не видел. Ему было и тревожно, и горько. Если выплатить все, что прислали, то едва хватит на еду. Хотя - подумал он - с голода не умрешь. Все-таки, не те времена...
- Стоп, присядьте. Кто у стены, кто рядом. Смотрите вдаль или перед собой. Вы не знаете, что с вами случится завтра или даже сегодня. Вам только-только сказали, что теперь будете жить в гетто. Неизвестно как и на что. Но жить... Камера!
- Твою мать, - думал Миша - А еще хлопоты с документами. С квартирой в доме, на который объявился хозяин с довоенных времен. Недобиток. Сколько же у меня останется теперь в день на расходы? Мама моя! И никого близкого.... И никто не обнимет... Как же не хочется возвращаться в комнату, где пусто. А по телевизору рекламы новых домов и вкусной, но дорогой еды. Со скидками. Общество потребления грязи. И вечный праздник секса и ментов. Друзья все разъехались кто куда. Старички в синагоге со своим Богом, внуками и болячками. А, если только болячки и остались? Им есть, к кому обращаться. С верой. Сначала долго- долго учишься выживать в этом мире. Затем жить. Зато вечно... Как я все это выплачу вовремя. Господи, чтоб вы сдохли в своих кабинетах. И нет на вас ни Сталина, ни Бога. Даже надежды нет. Не во что верить. У верующих евреев - есть в кого. Русские тоже себе всегда, во все времена, новую живую икону нарисуют. А таким, как я...
Наутро, едва за девять, Мишу разбудил резкий и настойчивый звонок. Номер был незнакомый. - Или неприятности, от какой-нибудь государственной службы. Или, может быть, где-то работу предложат, - подумал он и с опаской взял трубку.
- Я звоню вам от режисера фильма, - бодро рапортовала девушка по ту сторону жизни - Он просто в восторге. Даже не то слово. Он восхищен вами. Вашим талантом и чувственностью. Так и просил передать. Съемки массовки будут еще, но мы заплатим вам больше...
- Что случилось? - растерялся Миша.
- Как что? Когда режиссер стал просматривать сцену евреев, которых пригнали в гетто, то - у нас это называется" панорама" - камера шла по лицам. От одного к другому. И дальше. Медленно. Но ваше лицо... В нем было столько скорби, столько отчаяния и эмоций. Тоска и трагедия всего вашего народа. Режиссер остановился на вас, замер и оставил на тридцать или сорок секунд. Это очень много для одного крупного плана. Только большим актерам удается выразить столько трагедии и эмоций в молчании. Так прочувствовать время, и ужас, и гетто. Режиссер просил выразить вам благодарность и восхищение. Он сказал, что лишь евреи способны чувствовать преемственность эпох и пережитое их народом сегодня, как когда-то, много лет или веков назад. Это ваш великий национальный дар...
- Оно конечно, - польщенно сказал Миша. И подумал, - А сколько они накинут за это? За сорок секунд? Но спросить постеснялся. Когда разговор о смешной сумме, то деньги - это не главное...