' Гранма', та самая лодка, на которой горстка революционеров мятежно приплыла на Кубу стояла под стеклом во дворе Музея революции в самом центре Гаваны.
Людей не было. Только туристы. Но им все равно нечем заняться, кроме как шататься по городу, торговаться с лоточниками, делать удивленные глаза и еще фотографии. Чтобы потом, дома, всучивать их, навязчиво и безотказно, родственникам и знакомым: мол, я и Гавана, я и памятник, вид из окна моего отеля, я на улице или с торговцем, И еще, я в музее. Крокодилов, сигар, Хемингуэя или революции. Какая разница?
Короче, как сказала бы Моника Левински, делавшая минет президенту США прямо в его Овальном кабинете: ' Я там была и видела Клинтона без трусов. А вы - нет...'
Рауль, мой кубинский товарищ, сказал, что здесь, в этом Музее, до сих пор работает капитан ' Гранмы'. А ему есть, чем поделиться. Именно он когда-то вел яхту с повстанцами из Мексики к легендарным горам Сьера- Маэстра, где и началось вооруженное восстание победившей затем революции.
Я загорелся. Еще бы, самый настоящий герой, из первых, отчаянных. Куба - 'си', янки - 'но'. Венсеремос. Свобода или смерть. ' Куба, отдай наш хлеб и забирай свой сахар...'
Но это уже русское народное. Вернее, народное - когда людей, придумавших что-то, уже давно нет. Можно петь, ссылаться или цитировать, что угодно, не боясь. А это так... Проплаченные незримой ' третьей силой' бирюльки или придуманное в ЦРУ злопыхательство.
Мне ничего не надо было придумывать. Я шел на встречу с открытым, как пустой кошелек, но наполненным сердцем: и к Кубе, и к ее людям. Не говоря уже о революции. В новой России вовсю шла реставрация старых порядков благородной и процветающей столетней давности. Это называется будущим. Пока без царя в голове.
А здесь, на острове Свободы, народ, голодный и счастливый, держался за свои завоевания до последней капли крови. По прежнему красной, а не голубой. У народа кровь всегда красная.
Показав аккредитацию журналиста, оформленную в пресс- службе за шестьдесят вражеских долларов на две недели, мы попросили служащую вызвать капитана. Он не заставил себя ждать и оказался чернокожим немолодым человеком в полевой форме. Со звездами на погонах.
Я вытащил камеру из рюкзака с портретом Че Гевары и попросил его ответить буквально на пару общих вопросов. Капитан больше интересовал меня не как источник обстоятельной информации о том походе, а, скорее, как свидетель, подтверждающий экспозицию. Все равно такие очевидцы больше,чем положено по тексту, ничего не говорят.
Герой Кубы, в прямом смысле, Герой, выслушав просьбу, что-то прошептал на ушко сопровождающей его служащей. А Рауль, тоже на ушко сказал мне - Он не против рассказать и о плавании, и даже, если надо, о Фиделе.
- Еще бы - подумал я, проникаясь - Ведь он выскажется о своей революции, о том, как они ее начинали. Есть чем гордиться.
- Но понимаешь, - продолжил Рауль, шепча - Капитан просит за это 200 американских долларов. И сбрасывать не хочет.
- Но я же не американец. Я русский журналист, типа свой. Пять минут баек и пафоса - это же для Кубы.
Не помогло. Как я ни старался.
Видимо,' свой' - это когда постоянно платишь.
Прямо как с женой.
Такого подлого контрреволюционного удара я не ожидал.
Отказаться от халявной поездки на курорт Варадеро, чтобы снимать там красоты и красоток, и заодно отдохнуть. С ними. Купить недешевый билет за свой счет, найти кубинского товарища, который учился в Советском Союзе, остановиться у него дома в рабочем районе Ла Лиса - живом, настоящем, а не на сутенерском пятачке отелей для иностранцев, который обычно показывают, зазывая в Гавану. Достать на черном рынке два велосипеда, чтобы мы могли гонять по раскаленному городу и разговаривать с людьми. Ни о чем - об их жизни.
Я хотел увидеть последнюю надежду молодости, не сломленную и не купленную. Так казалось и там, далеко внутри, надеялось. На маленькое и городое чудо. Реальное, как стены древней Капакабаны.Увидел.
Капитана увели обратно, куда-то наверх. Он выглядел разочарованным. Всегда неприятно осознавать, что опускался зря...
Че Гевара все-таки рано ушел, но, возможно, именно поэтому его помнят и многие уважают, даже не разделяя его взгляды.
Революция, как любовь: либо надо рано умереть, либо смириться с предательством.