- Нет - ответил я - Жиды - это те, кто с вами остаются
На мне была легкая рубашка, а на шее - цепочка с шестиконечной звездой Давида.
Я был тут - и уже не здесь.
Мы и глухие советские времена начала восьмидесятых стояли у палатки с пивом в городе, где друзья посоветовали переждать после обыска дома. Обыск проводили симпатичные ребята, молодые, но неулыбчивые и чем-то озабоченные.
- Улыбаясь, вы делаете ваши зубы беззащитными, - говорил тренер по боксу в воркутинском Дворце пионеров, наставляя молодежь как держаться на ринге и выживать за канатами.
Гости молча собрали еврейские книги, фотокопии учебника иврита, какие-то иностранные журналы, личные записи, отпечатанный почти на папиросной бумаге самиздат и пачку книг из " билиотеки алия" - от Герцля до хасидских притч.
- Поехали - сказал старший через пять часов обыска.
-Приехал - подумал я.
- Подпишите, это предостережение. Посадим, если не прекратите, - кивнул головой прокурор и налил себе воды из казенного графина.
Мутного как взгляд полицая.
- И чего вам не хватает, куда уезжать из страны колотитесь, не понимаю. Вон другие евреи, в большинстве своем довольны, а вы только бесстыдно воду мутите...
Прокурор был с похмелья или на работе, но предвзято.
Он посмотрел на свое отражение в графине и его передернуло - Жиды...
- Еврей - это национальность, а не обессудьте - сказал я и подумал - А каково русским?
Уже третий год какая-то горячо любимая тетя Хася не могла со мной воссоединиться.
Но она жила в Израиле, а я не жил на Украине.
- Переждешь пору месяцев на квартирах, - сказал Саша Х., человек, который создал сеть подпольного еврейского образования от Москвы до самых до окраин - Вот адреса в Питере и Ереване...
Когда я вернулся, жить уже было негде. В одной комнатке - три кровати для маленьких детей, не считая нас с женой. Туда можно было только войти.
Выхода не было.
Не было даже работы на местном телевидении, оставленной перед обращением на выезд из страны. "Перед" - чтобы не ставить коллег-журналистов в неприличное положение на обязательных в таких случаях интернациональных собраниях осуждения.
Но журналисты и помогли.
Сначала появилась разоблачительная статья в местной городской газете. Под названием " Паутина". Пауком, понятно, был я. А за мной - академик Сахаров, ЦРУ и Моссад.
И началось...
Знакомые стали переходить на другую сторону улицы. Сосредоточенно, словно бродячие собаки. Телефон замолчал, как алиментщик в бегах.
И только один сосед- украинец предложил свою солидарную помощь. Даже по поводу лица автора статьи, скрывшегося под псевдонимом.
- Можете на меня рассчитывать -сказал сосед - Дорого не возьму. Лучше долларами. Но у вас их, должно быть, много...
Мало - это когда больше, чем ничего.
И тогда я положил перед женой чистые листы бумаги.
Вот. Два заявления. Одно на развод. Другое - к городским властям.
- А к властям -то зачем? - спросила жена. И я не понял.
- А зачем иначе на развод?
- И я не знаю, - растерялась жена - наверное, для городских властей?
И мы написали. Точнее, писала она.
Так ведут себя хитроумные евреи с простодушными гоями.
Все было очевидно - продвинутая русская женщина, мать троих детей, не может заснуть в одной комнатке с человеком, который спит и видит какой-то мифический Израиль. Ничего еще не понимающие малыши растут в атмосфере религиозного мракобесия и недостатка жизненного пространства, а нити масонской паутины, блестяще описанной в местной прессе, взывают к бдительности , как вопли еще не родившегося козла искупления на алтаре жертвенной любви к власти и ко всем ее блядским народам вместе взятыми.
- Разве можно жить с таким подонком? - спросил я, проверив ошибки.
- Нельзя, - сказала жена и посмотрела на меня влюбленными глазами.
- Вы три тысячи лет издевались над моим несчастным народом - теперь тебе придется расплачиваться за это всю твою оставшуюся жизнь.
Дети спали, раскинувшись, как бессмертие молодости и жидомасонского заговора любви.
Квартиру, правда не новую, но отдельную, она получила через четыре месяца.
Три дня заняло, чтобы перевезти туда детей и все им необходимое.
Два санитара везли меня в густую украинскую ночь за город в местную психиатрическую больницу.
- Не делай нам вырванные годы, - мягко предупредил один из них, подсаживая в карету с крестом, да еще красным.
Я и не вырывался.
Они забрали меня из милицейского участка, куда , в свою очередь привезли из конторы, где я в сто двадцатый раз услышал, что мотивов для воссоединения с тетей Хасей в Изриале они не видят.
- Конечно, хотелось бы вас здесь обоссать от души, - сказал я подполковнику с рожей рецедивиста- медвежатника, - но это чревато. Однако из кабинета я не уйду. Или только с милицией.
Они и приехали. Через час. Сначала.
А за полночь появились другие.
Два санитара с докторшей на поводке, как три апостола, все в белом - на контрасте с серой милицейской крысобойней.
- Сынок, угораздило же тебя... - сердобольная пожилая няня провела меня в большой бокс с душевыми и желтой от подтеков воды противной плиткой. В глухой пришибленной тишине ее голос отдавался о зябкие мутно-кафельные стены.
Чисто как в раю по понедельникам
Ни души . Пахло здоровой хлоркой.
- Раздевайся и мойся. - вздохнула она - Вода холодная, но так положено.
- Вы понимаете, кто я? - спросил сразу по лбу доктор-психиатр.
- Нет - Мне хотелось быть проще
- А кто я?
Он замер. Как стул, привинченный к полу.
Справа потели окна с решетками.
Слева - портреты членов правительства.
Клиника...
- Вы верующий? - обеспокоился доктор.
- Верующий, - трудно было понять, к чему он клонит в три часа ночи.
- И у вас в доме иконы есть? - спросил он.
- Да какие там иконы? У евреев икон нет - нельзя изображать Всевышнего.
- Да? - переспросил психиатр - А кому же вы молитесь?
- Невидимому Богу.
- Невидимому? - он, похоже, искренне удивился и почему-то обрадовался.
- Но это же чистой воды шизофрения...
Один человек сказал мне, что я жид.
Нет - ответил я - Жиды - это те, кто с вами остаются...
Мир, в котором я живу - не похож на мир, в котором я живу...