Дедушка сначала попросил документы, надолго задумался и все пытался взять в толк, у кого я получил разрешение задавать вопросы.
- Без разрешения же нельзя, - повторял он - Мало ли что?
А я тоже никак не мог взять в толк, кого он имеет в виду, говоря о " разрешении". Но явно - не себя самого.
Так мы и толковали.
Его мать в 1938 году забрали в НКВД. Она была шляхеткой, из дворян, но дети об этом не знали. Забрали её потому, что много лет до того она не раз ездила в Польшу, к родственникам. Тогда арестовывали всех, кто имел родных в этой стране и навещал их, не подозревая, что это аукнется лагерями и смертью.
Мать его замучили в смоленской тюрьме. До сих пор не сказали, где она похоронена и кто подписывал смертный приговор.
- Чтобы не было причин для мести, - объяснили. Видимо, в этом мире палачи живут долго. Им есть, что терять.
Но он и не настаивал. Мало ли что?
Из-за матери его не сразу приняли в пионеры. А он, как и большинство, верил в Сталина. И приходил на уроки, где все вместе они дружно выкалывали иголками глаза в книгах и учебниках, где были портреты Блюхера, Тухачевского, Бухарина, Зиновьева и других предателей, бывших вождей. А их имена и текст замазывали чернилами. Новые учебники не поспевали за разоблачениями.
- И я выкалывал глаза. Старался. Врагов же надо ненавидеть. Все так считали.
- Все, - назидательно сказал дед - Это и есть народ.
И я настороженно посмотрел по сторонам. Мало ли что?
Потом началсь война. Оккупацию они с отцом благополучно пережили в Минске. В школе он вступил в национальную прогитлеровскую молодежную организацию. Там давали дополнительный паек. И учили ненавидеть тех же, кого надо было ненавидеть до войны. И - еще оставшихся.
Но, после разгрома немцев под Сталинградом, отец сказал, чтобы он оттуда вышел. Вернутся - спросят. А лучше, когда власть тебя ни о чем не спрашивает. Мало ли что?
После победы, снова из-за матери, его не сразу приняли в комсомол. Припомнили. Но взяли. И он не сразу вступил в коммунистическую партию, куда очень хотел. Но - допустили. И он учился, занимал должности и служил.
И всегда помнил о матери. В смысле, как о " враге народа", из-за которого у него в любой момент могут быть неприятности.
Мало ли что?
Но все было нормально. Жизнь прошла, дети выросли. Пенсия начисляется. Немного обидно, что ничего особенного не сделал. А что сделаешь?
И своей матери дед уже не стесняется. Даже наоборот, мол, мы из дворян, а не хухры- мухры, как другие. Есть чем гордиться.
Многое он узнал, о чем теперь можно узнавать из разрешенных, понятно, источников. Раньше все врали и правда была запрещена. Где ее возьмешь, у кого спросишь?
Да, и мало ли что?
- Народ не обманешь, - сказал он, прощаясь. И сегодня мы, наконец, знаем о том времени. Я жил - и не знал. Теперь вот, читаю. И, к слову, пытаюсь выяснить, сможем ли мы, дети репрессированных, получить надбавку к пенсии за своих расстрелянных коммунистами родителей? Пока отказывают. На себя у них деньги есть.
Кстати, у меня не будет проблем за то, что я с вами поделился?
- Не думаю, - неуверенно ответил я - А вы никому не рассказывайте. Мало ли что?