Однажды мне были знакомы два человека, как оказалось, связанные друг с другом. Один и еще один. Глядя со стороны - в плюсе. При всех минусах.
Я знал их. Каждого в отдельности. Но они от меня об этом так и не узнали...
- А, собственно, что я теряю? Да, ничего. Если выгонит, то вернусь и успокоюсь тем,что попытался. Все равно, он о чем-нибудь, да скажет. Иногда любая фраза - тоже ответ. Может еще и в дом не пустит...
Это уже было сложнее. Он не представлял себе как построит разговор и спросит о том, из -за чего, собственно, пришел. Глупо как-то все выглядит. По - детски, несерьезно, бессмысленно.
Но и выхода у него не было. Вернее, был. Выход-то есть всегда. Правда он на него не решился. Несколько раз, разогнав машину, ловил себя не нестерпимом желании резко повернуть руль на мосту или вдоль глубокого кювета. Или просто - в лоб бетонного забора какой-то стройки. В конце- концов, это меньше секунды. Главное, не думать. Мысли, если они бесцельны, порождают страх. Словно камень на шее плывущего. Это называется здравым смыслом.
Он ни разу не смог дернуть руль в сторону. Не из -за боязни неизвестного. Боязнь для других. Так может уйти каждый. И даже когда-нибудь уйдет. Сам по себе. Не велика заслуга. Мужество жить ему тоже не помогало. Оно необходимо, чтобы преодолеть и пережить давление внешнего мира, других людей и нелюдей. А здесь...
Смерть столь же безобразна и неизбежна, как разочарование в женщине, с которой мужчина жил. Но которой у него никогда и не было.
Он недолго стоял у двери. Квартира оказалась не там, где он ожидал, приблизительно зная прежний адрес. С её слов. Наверное, хозяин переехал на новое место. Надо же хоть чуточку менять жизнь.
Но все-равно, Он хотел посмотреть и на того, Другого, и на его дом. Совсем, почему-то ему не чужой. Квартира - это другое лицо, гораздо более откровенное, чем натянутое. Квартира многое говорит о хозяине. И о хозяйке, если она есть. Особенно кухня и ванная. Сразу все видно. Как личное, не для чужих глаз, исподнее. Особенно, если оно сушится здесь же.
Но Он уже знал, что у Другого никого , кроме матери, нет. Они жили вместе, в ее доме, всю жизнь. Свой не построил, как ни собирался. Все его годы сложились в сплошные сборы, но без похода. Так и чертыхался, словно на чемоданах. Ничего не поделать. Свободных билетов в кассе не было. А в кассиры не протолкнуться.
И женщина его ушла. Не вынесла разговоров о светлом будущем и очередных потугах. Семья же не церковь. Не заиконишься. Двоим ужиться вместе гораздо труднее, чем каждому по отдельности - с тем же Богом. Это ему, вечно живому, уже ничего не надо. Все стерпит.
И жена ушла в никуда, посчитав, что так ей будет легче, чем с кем-то, которого еще нет. Но что-то будет. Забрала ребенка, скомканные, как простыни, их совместные годы и съехала. Другому было особенно обидно, что она ушла не к другому. Но пережил.
В мире достаточно тех, кому его проекты еще не надоели. Можно распаривать, как веником в бане, подливая. И водка, при свечах, всегда будет стоить недорого. Это то немногое, что государство имеет от оборота. Не считая своих граждан - сожителей.
Он выяснил о том, Другом, что мог, поскольку навел кое-какие справки , пока искал нужный телефон и адрес. Надо же было понять, к кому идешь. Если уж решился.
Сначала Он ничего не знал, кроме имени. Его выкрикнула однажды Она, напившись с утра. А точнее, с ночи, не просохнув. Выкрикнула отчаянно и зло, как может кричать лишь женщина, забывшая о себе всё, кроме темных просветов прошлого. Когда еще не было ни семьи, ни дома, ни детей, ни тягучих, словно бессонная тьма, разочарований. Этих отходящих вод вылезающей наружу ненависти. Тогда оставались только встречи. Короткие, как ночи, в которые её засасывали проходящие мимо мужчины. Свободные, веселые и ничего не обещающие с утра, проспавшись.
Но Ему было наплевать. Какая разница, кто у нее случался до него. Или не случался. Любимая не имеет прошлого. Сама не хочет и не помнит. Для нее то, что было вчера, но не с Ним - не было. Причем, искренне. Она начинается только со дня встречи, даже если мысль о постоянной совместной жизни приходит к Нему намного позже. Их знакомство и, главное, ощущение близости, отбивает исходную точку отсчета. Ту самую. Настоящую. До библейскую. " Вначале было..." А затем уже - слово.
Все, что происходит потом, вместе с ней, и становится Его реальностью. Что бы ни свершалось вокруг. Но никого другого в этой реальности Он выдержать не способен. Одновременно. Параллельно. И, тем более, неведомо. Такое мало, кто забудет или простит. Даже если и сделает вид, что забылось.
Короче, Она кричала ему в лицо, что пока они встречались и он, утонувший по уши в любви, бегал к ней, провожал и все такое прочее, в свободное ее время были еще и другие. Те, кто крутились в округе и рыскали неподалеку. Женщины, они же ближе к земле, витая. И, как змеи, реагируют на то, что теплое и рядом. По- человечески.
- Ты все время был занят и никогда не умел проводить рукой по груди так, как это делал... И она, аккордеонно скользнув по себе кончиками пальцев ,назвала имя. Того, Другого. У дверей которого Он и стоял сейчас. Опущенный.
Это самое точное слово, которое Он нашел для себя. Все рухнуло в одну секунду: и их совместные годы, и дом, и дети, и карьера. Опустилось вместе с диафрагмой там, внутри, и стало ненужным, ненастоящим. Таким же искусственным, как раскрашенные цветы на похоронных венках успешности. Никчемной, по сравнению с тишиной двоих. Прикорнувших.
Мир вокруг него стал напрасным. Но Он еще ехал по инерции. Агонизируя в работе. Эта, всеядная, примет любого. Только давай. Его заставляло жить дальше, замешкавшись, иное. Уйти просто так и оставить Её, трубящую во все фаллапиевы трубы? Пока одну, а потом с кем-то другим, живым, еще дергающимся? Ну и пусть. Но выпрыгнуть из жизни проигравшим, после того, как победил? Такое пережить невозможно. И что, сбежать?
Он продолжал ехать. По движению. В своё никуда. Думал,что в создаваемый рай, а на самом деле - совсем в противоположную сторону. А может, вся жизнь это и есть одностороннее движение? Единое для всех. Только скорости и маршруты между бетонными оградами разные. И спешить незачем. Дорога, покрутив, все равно приведет к обрыву. Даже и без Неё, уже давно пересевшей в свое авто. Сам же ей купил...
Мужчина что-то делает в жизни, если делает, то только для женщины. Для той, которую считает своей. Завоеванной у других или выбравшей именно его. Дворцы Версаля и Санкт- Петербурга строили для женщин. Не жен - но какая разница? Веру целой страны, той же Англии, меняли из-за женщины. Сжигали Трою и скитались по морям. Собирали походы и грабили. Убивали, сочиняли, открывали, придумывали, изобретали - тоже ради нее. Или вместо. Чтобы заглушить одиночество. Раздвинув его до вселенной. Особенно, если где-то за спиной Она. Правда, уже отодвинутая в сторону. А как же еще? Иначе не получается, если хочешь быть лучшим. Так надо. Удерживать, задаривая, одну и завоевывать, восхищая, многих. Такое, сидя на месте и не рискуя ничем, не сделаешь.
Но, чем выше строился замок, тем меньше и грустнее становилась в нем Она. И старше. Для нее уже хотелось не покупать что-то новое, доказывая себя, а откупаться. Или смириться в привычке. Как у других. А чего дергаться? В природе все изначально одинаково. Только у человека придумок больше и игры разнообразей.
А вокруг уже подрастает новая трава. Еще зеленая, не пожухлая от ожиданий, а посочнее...
Он вздохнул и надавил на звонок. В портфеле одиноко булькнула бутылка купленной для знакомства водки.
Другой не очень понял, что это был за странный разговор по телефону. Мужской голос, приятный и уверенный, но незнакомый, попросил о встрече и почему-то именно в спокойной обстановке. Так и сказал - Мне кажется, нам есть о чем поговорить в спокойной обстановке. И добавил утвердительно - Может дома?
И это его несколько встревожило. И заинтересовало. Дела шли ровно, лекции, которые он читал в институте, катились по накатанной дороге, романов со студентками он уже не заводил.
Хватило однажды. Выпускница, с которой он втихаря встречался полгода вдруг заявила, что беременна. Хотя и сказала в первую их ночь, что сама проследит за этим. Обманула. Или перепила.
Он и сам был не дурак выпить и столько же наливал подругам, тоже вроде не дурам. Но кто знает, что у них на уме, протрезвевших? Хуже пьяной женщины может быть только трезвая. Тогда Другой испугался. У него и так были выплаты за своего ребенка, растущего уже в параллельном мире. Даже и не выплаты, но все равно расходы. И он только -только вошел с спокойную стабильную жизнь, тоскливую, правда, и временами нудную, как вдруг свалилась эта прошмандовка.
- Я беременна. Что будем делать? В тот момент у нее было растопыренное, словно ноги, лицо.Тоже о покое задумалась. И о квартире при муже и его должности. Это у них называется защищенностью. Все дамы хотят в дамки. На раз. Но каждый день, и особенно утро встречать с ней - это было слишком. Да и мать выступила бы против. Им и вдвоем неплохо. Без сюрпризов.
Молодость - это готовность к переменам. А сюрпризы - её состояние. По незнанию. На то и молодость.
Другой давно уже понял, что хочет на трезвую, к обеду, голову. Ни-че-го. Весь пар уходил в свистки застольных разговоров. Пошипели - и домой. Без перемен ему было хорошо. Спокойно.
Иногда он вытаскивал шашки и играл сам с собой. На деньги. Для интереса. Ему было приятно выигрывать, но и проиграть - не обидно. В любом случае, остаешься при своих.
Вечерами Другой частенько задерживался в институте, где студенты занимались дополнительными практическими занятиями. И ему это нравилось. Можно показать свою состоятельность, не напрягаясь, как раньше. Должность, пусть и не высокая, но все-таки, стала главным завоеванием, на которое студенты смотрели, внимая. Поэтому жена уже была не нужна.
Но о чем все-таки этот голос, вроде не агрессивный, хочет поговорить? Скорее всего, какие-то идеи или проекты. Сегодня все стали идейными, особенно, когда нет денег. А надо.
Он ожидал увидеть если не красавца, то хотя бы привлекательного дядьку. Дверь открыл доброжелательный, но совершенно неприглядный мужичок, слишком худощавый для своего возраста и довольно потрепанный. - Как и квартира, - подумал Он машинально, оглядывая прихожую, заставленную старой мебелью и наваленными вещами. Темными и экономными, как коридорная лампочка.
- Проходите сразу ко мне, - пригласил Другой - У нас две комнаты. В одной мама, а в этой обитаю я.
Книжный стиллаж от пола до потолка - наследие прежнего режима, когда все читали, потому что нельзя было говорить. Допотопный, но надежный, как смирившаяся жена, сервант. Рабочий стол с компьютером и вопросительной настольной лампой. Типа, "ну и что?" Пара скупых, по- возможностям, стульев. Половину комнаты занимала мощная кровать тридцатилетней давности под абажурным торшером - Для интимной обстановки, - отметил Он, прокашливаясь - А, кровать, видать, та самая.
- Могу предложить только чай, - Другой сел на табуретку и подставил стул гостю, прямо у волнистой спинки своего былого танкодорома, аккуратно застеленного покрывалом с линялыми, как член ветеринара, видами Востока - Кофе я уже не пью.
- Может лучше водочки? - Он распахнул портфель, вытащил бутылку и посмотрел через нее на Другого. Все поплыло.
- Нельзя. Уже нельзя. " Зашился". Врачи сказали, одна рюмка и может быть смертельный приступ.
Другой полез в сервант - Но, если вы хотите, то можете и без меня. Считайте, что за кампанию.
- Вот сюда ее привозили, на эту самую площадку, - Он задохнулся - Вытаскивали водку, включали торшер и мягко укладывали, мол, поздно уже домой возвращатся. Пора и отдохнуть.
- Так о чем вы хотели поговорить? - подставил рюмку Другой. Его смутил громадный глаз, мигающий через бутылочное стекло. Безволосый и похожий на масонский. Еще лет десять назад повеселился бы. Но с возрастом он ударился в мистику. Головой. И постояно выискивал какие-то знаки. Они оказались полезными: снимали ответственность и одновременно обкуривали мысли иллюзией полета. Словно просматриваешь со стороны свой день и поступки. И живешь уже не сам, а за кого-то. Зато избранного. В собачьей стойке на самого себя. Осознанно на каждый звук.
Так ведут себя первое время пришедшие из армии или тюрьмы. Считывая все окружающее. И движение, и людей, и шорохи. Там привыкают - иначе, расслабленный, не выживешь. Другой этого не знал. Но игра в осознанность давала разнообразие и значимость. Весь мир крутится вокруг тебя, а судьба подбрасывается намеками. Только цепляй их, играя с собой, и все становится понятно. И предрешено. И многопланово. До нового знака.
Думать просто о жизни, своей или соседской, было уже невыносимо. Иногда, когда еще разрешалось пить, отдыхая от очередной гостьи, но не зная, чем себя занять, он запрокидывал голову и молча выл в потолок. Протяжно и хрипло. Тоже молитва. До новой рюмки. Но это не помогало и наконец закончилось серьезной язвой. С ней, на вечно свежую голову, жить стало совсем невозможно. Ни куража, ни женщин. Пустота. А тут еще непонятный гость, со своим глазом вместо лица, что-то мямлит.
- Да, собственно... Просто жена мне много расказывала о вас, о том, как вы дружили когда-то. Вы помните такую? Он назвал ее и почувствовал себя мячом, из которого выпустили воздух. Перед ударом - Вот я и решил, при случае, сам познакомится. Со временем, понимаете, старые друзья, даже не твои, а близких, становятся не чужими. Начинаешь ценить и тех, кто рядом, и тех, с кем жизнь когда-то сводила.
Другой сначала растерялся. Все-таки сюрприз и не очень приятный. Мало ли, кого мы таскали в молодости со случайных вечеринок? Алкоголь и запахи юности - смесь безбашенная. Что бы там не придумывали, а почти до темени в глазах каждый здоровый парень идет только за своим членом. Как слепой за поводырем. Все остальное - дымовая завеса. Для перебежек и переодеваний в отстиранное. А если идет не всегда, то мечется или тоскует, работая с утра до ночи и самоутверждаясь хоть в этом. Трется о политику и прочие бизнес - игры для неудовлетворенных, чтобы в один день все равно плохо кончить. Безвозвратно. В кабинете, авто или на девочке по вызову. Протянув ноги. Душой кверху. Он, вообще, что, разбираться сюда пришел?
- Была такая замечательная девушка. Дружили по работе. Прислали практиканткой, а я взял шефство.
Другой не мог усидеть на месте и,вскочив, полез в сервант - Вот здесь какая-то фотография ее сохранилась. Он начал рыть в стопке старых снимков, словно выигрывая время, но говорил не переставая. И о том, какая тогда была работа, и как интересно они сидели вечерами, задержавшись. И о ней, совсем девчонке, смотрящей на него, лет семь постарше, как на начальника, снизу вверх. Но фигура у нее была точеная. И ножки тоже. Это он вспомнил сразу. Но не сказал.
Другой, высунув язык, смочил губы. Во рту было сухо. Как и в трусах. - Старею...Чего ему надо?
- Она до сих пор помнит ваши руки. Говорит, волшебное подарили время.
Он никак не мог понять, зачем ему это? В чем убедиться? В том, что мотался неделями по командировкам, стараясь. А руководство оценило бы и заметило. Хотел показать ей, что он не просто специалист, но и перспективный. У него все получиться. И с ним ей будет надежно. А может, крутился, чтобы зарабатывать на их встречи и не чувствовать себя ущербным или не выглядеть бедным? Ключевое слово - выглядеть.
Он и стал, довольно быстро, серьезным бизнесменом, подняв дело почти с нуля. Точнее, отмыв деньги, свалившиеся на тех, кто был при кормушке, когда вдруг, с испуга, распустили целую державу на все четыре стороны. Поделив её, лежащую, между ханами и их вновь обретенной челядью.
Но Он рассчитывался аккуратно, лишнего не рвал. Его не трогали, не убили и не принудили к бегству. Чтобы по- настоящему подняться, надо знать, под кого ложиться. Молча. Иначе назовут шлюхой и выбросят, помяв. Раз не заценил. Где такие сейчас? А Он всегда старался выглядеть солидным и преуспевающим. В соответствии с нужным статусом. Иначе бы не поняли и не приняли там, куда ему хотелось попасть. Встречают-то по одежке, а провожают - по банковским счетам. Главное, переходить улицу в положенном, по ранжиру, месте. Не перебегать.
Он давно понял, что жить надо красиво, даже если временами это страшно или противно. Пока не привыкнешь.
Успешный бизнессмен, он - как ассенизатор. Если брезгуешь или задумываешься над запахами, неизбежно окружающими кабинеты, то меняй дело, компаньонов и помощников. А где тогда сделать деньги? Наследство - надо правильно родиться. Развод - менять ориентацию. Забрать или "кинуть" - без силы за спиной не обойдешься. Она всегда, подталкивая и защищая, оказывается сзади. Даже у тех , кто пробивается на самый- самый верх. Уж они цену знают. Голова на то и дана, чтобы чувствовать, когда беречь задницу. Потому и выгоду, и опасность унюхивают, как никто другой. Который так не умеет, вот и остается снизу.
Хочешь - не хочешь, а зарабатывать - доля неудачников, откладывающих от зарплаты до зарплаты, после выплат, чтобы раз- два в году съездить в короткий отпуск. Поджарый, как кошелек. И счастливый, что выпрыгнул, порезвился вне оградки, и потом взахлеб рассказывающий, где и на чем там можно сэкономить. А Ему нравилось считать себя успешным. И чтобы остальные это видели и ценили.
Так было везде, кроме дома. Здесь ничего не спрячешь, а дорогие игрушки, заполняющие пустоты метража, уже не производили впечатления. И даже начинали раздражать. Ей же хочется Его, настоящего. Без лосьона, политуры или бронзы. Не для зевак. Восторженных от собственной никчемности. А - для себя. Хоть когда-нибудь, которое не наступает.
Вот Она и подсела на " стакашок". Сначала вина, потом - все подряд. Пока наконец не сорвалась.
И что ему теперь, выбросить Ее из своей жизни? Вроде, всего достаточно, чтобы построить заново, с кем-то помоложе. Как это и происходит у тех же других. Но он не мог. И знал - почему. Вся его прошлая жизнь, рядом с ней, была для нее. Самой лучшей. Избранной и избравшей. Неужели еще тогда, в самом начале, его так обманули и многие годы дурили, подыгрывая? К тому, что он узнал, она, нынешняя, уже отношения не имела. Разбегайся или расходись, ничего не изменишь. Дело не в ней. Есть она или нет рядом, не беда.
Он сам уже не мог перечеркнуть все, что прожил, во имя чего или , точнее, кого рисковал, проигрывал, терпел и снова поднимался. Легко сказать, зачеркни свое прошлое. Без Нее, что останется? Регалии да вещи, стоимостью... Это значило бы признать себя таким же, как и те, другие. От кого он оторвался, вырвавшись, и чем гордился. От идущих по кругу вокруг одного и того же колодца. Жерновов. Или даже ипподрома. Выдыхаясь. Год за годом. До куцей, как тюремная пайка, пенсии. Спасибо, что дают.
И какая разница, насколько больше или меньше, если все, независимо от ступеньки, на которой их выстраивают, одинаково хлопают в ладоши, где положено. Словно сами себя - по щекам. Заливаясь слезами умиления.
Ковровая дорожка, конечно, щекотит яйца. Тем более, прилюдно. Но молчаливые пальцы твоей женщины - лучше.И теплее. Интересно, а не душно ему в этой комнате, одному?
- Вы говорите, руки? Не помню, - соврал Другой. У нас ничего не было. Я ведь, если честно, скорее гладильщик, чем молотобоец. Обнять, согреть, погладить. А ей было трудно и одиноко тогда. Она говорила, что встречается с парнем, но у него много работы и разных поездок по делам. Вот я ее и водил по знакомым кампаниям. Иногда засиживались допоздна. Всякое бывало, но ничего серьезного.
- Всякое или всякие? - не расслышал он, но переспрашивать постеснялся. - Значит Она не соврала. Держалась столько лет и наконец выплеснула. Надоело носить в себе. Захлебнулась. И я надоел. Уже и потерять не страшно. Если некого. А ведь понимала, что не женился, если бы знал тогда. Таких, из кампаний, и так хватало. Конфетти. Подобрал бы какой-нибудь, Другой. Неужели это конец? Вот и все...
- Вот и всё, - сказал он, вставая - Извините, что не так. Просто зашел познакомится. Еще раз убедился, что у жены хороший вкус.
- Заберите бутылку. Я все равно не пью, - облегченно засуетился Другой. Ему было одновременно и легко, и тяжко. Кружилась голова. Приходилось смотреть куда-то в сторону и искать, разглядвая, новый объект для внимания. Только не на гостя. - Черт, я, кажется, испортил жизнь хорошему мужику. Иначе бы Он не пришел. Кто ж знал, что легкий романчик с пустоголовой курочкой станет для кого-то через двадцать лет такой серьезной проблемой. Катастрофой. Сразу видно, неудачник. Один глаз чего стоит. Так и всплывает, куда ни глянь. Знак...
- Пусть остается, пригодиться еще, - Он застегнул портфель, еще раз чиркнул зрачками по кровати и зажмурился от напрыгнувшей волны. Живой, черно - белой. На восточном покрывале лежала Она. Тогдашняя, молодая. Но раздетая, распаренная и уже мокрая. Прямо над застиранном десятки раз, вручную, минаретом. Похожим на ракету с усиками пальм.
- Я проведу, - хлюпнул у плеча носом Другой и пожаловался - Вот, простыл немного, теку. Вы в коридоре сами свет не найдете...
Они оскалились друг - другу, прощаясь. Как цивилизованные люди. " Все будет хорошо"; "Берегите себя". Но руки не подали.
- Глупо, конечно, но что оставалось делать? Поговорить - то надо , раз пришел...
Он плюхнулся на сиденье машины и расслабился. Ноги были ватными и бессильными. Как дурнота под сердцем. Полым и гулким.
- Глупо , конечно, но что оставалось делать? Поговорить - то надо , раз пришел...
Другой вернул стул к столику и осел у компьютера. Ноги были ватными и бессильными. Как дурнота под сердцем. Полым и гулким.
Через несколько месяцев Он случайно узнал, что тот, Другой, неожиданно умер. На своей постели. Говорят, " зашился" от алкоголизма, но однажды нашел дома, видно, забытую кем-то початую бутылку водки и выпил ее всю. Залпом.
- Дурак, - сказала Она, услышав об этом и посмотрела на Него.
Все равно в комнате никого другого не было.