От долгого сидения за компьютером уже давно болели глаза.
- Нужно сделать перерыв и почистить очки, - подумала Ольга и вздохнула.
Хорошо бы выйти на балкон и подышать весенним воздухом, но сроки поджимают. Завтра назначена встреча с чиновником биржи труда, а значит, следует основательно подготовиться. Фрау Молик* обязательно дотошно проверит по телефону всех работодателей и даты отсылки им ольгиных резюме. Очень уж ей хочется в очередной раз напомнить своей подопечной о настойчивости в поисках работы. И, конечно же о том, что Германия не намерена её бесконечно кормить и поить.
Как ни успокаивала себя Ольга после каждого такого визита, но было очень обидно, ведь, обычно, новый день начинался с электронного поиска работы, а заканчивался распечаткой писем резюме. Хорошо ещё, что биржа оплачивает почтовые расходы и бензин на поездки. Но и отчёт при этом требует по всем правилам.
- Словно на охоту каждое утро выхожу, - в который раз подумала Ольга. - Только безуспешно. Может слово ключевое поменять?
Она стала перебирать в уме все варианты своих профессий: инженер-электронщик, патентовед, библиотекарь, информационный агент, домработница, няня, специалист по отглаживанию мужских рубашек.
- Постой-ка, а почему не писатель, - зло усмехнулась Ольга, - В конце концов, я ведь и это - "умею". Интересно, что выбросит машина на моё предложение?
Пальцы заскользили по клавишам, вводя новые данные в поисковик. Сердце уже не замирало от ожидания результата, как раньше, когда два года назад она впервые начала поиски работы в Германии. Теперь это только безнадёжная и нудная рутина, эдакая игра в кошки-мышки с биржей труда. Ритуальный танец не на живот, а на жизнь, как выражается Сашка. Танец танцем, но его нужно исполнять профессионально, не-то обрежут социал, и без того мизерный.
Интерфейсное окно загрузки мелькнуло синим. Вот сейчас выскочит привычное: "На Ваш запрос нет соответствующего ответа".
И вдруг. Ольга не поверила своим глазам - похоронное бюро Берлина приглашало на работу писателя со знанием русского языка.
- Сумасшествие какое-то - ошарашено подумала Ольга и стала читать дальше.
Писатель должен владеть литературным русским и немецким языками и уметь ладить с людьми.
- Интересное сочетание, особенно для похоронного бюро. Немедленно звоню, хорошо, что телефон указан, а то с перепиской только время потеряю. И так уже, наверное, кто-нибудь обскакал.
В животе, как обычно при виде долгожданной добычи, защекотали мурашки, а руки мгновенно похолодели.
- Ну, я и псих. Каждый раз, как первый, девственница чёртова - осадила себя Ольга и набрала нужный номер телефона.
- Как звать то, работодателя? Ага, герр Пельц*, пушистенький, значит.
На том конце проявился мужской голос с бархатными интонациями.
Выслушав Ольгу, мужчина приветливо сказал - Когда Вы сможете прийти?
Не ожидавшая такого поворота событий Ольга, ляпнула - Сегодня, после обеда.
- Ну что ж, давайте на 15.30, - и герр Пельц назвал нужный адрес.
- Вот это да, пойду-ка я валерьянки выпью, или лучше коньячку, там ещё осталось на дне одесской бутылочки - подумала Ольга и спешно стала соображать, что же надеть на предстоящую встречу.
Внимательно выслушав кандидатку, одетую по всем правилам представительских визитов, Пельц вдруг предложил ей сесть за компьютер и сочинить экспромтом несколько фраз о мудрости и справедливости жизни.
- Помоги мне, о Господи, написать то, во что не верю! - взмолилась про себя Ольга и стала припоминать изречения великих. На ум, как назло, ничто не шло, поэтому пришлось выражаться своими словами, тщательно согласуя их с литературным немецким.
Герр Пельц долго читал небольшой, в десяток строк абзац, а потом несколько минут глядел в окно.
- Вы хорошо пишете, - спокойно заметил он, - Я думаю, что Вы нам подходите.
- Для чего?- спросила, совершенно обалдевшая от напряжения Ольга, - Я так и не поняла, чем же могу у Вас заниматься.
- Вы будуте писать жизнеописания людей по их заказу и согласовывать с ними при жизни то, что следует говорить о них после смерти при последнем прощании. У нас теперь очень много русских клиентов и они желают, чтобы последнее слово на кладбище произносилось на их родном языке. И родственникам понятнее, ведь большинство из них немецкого языка не знают и то, что на немецком говорит патер, проходит мимо ушей и сердец.
- А не страшно ли - при жизни, - засомневалась Ольга
- Ну, кто же лучше будущего покойного знает свою жизнь, вот с ним и оговорите все подробности будущего текста. Ваша предшественница прекрасно с этим справлялась, жаль, что перешла работать в рекламное агенство.
- А если клиент ещё долго проживёт?
- Текст ведь не пропадёт даром, а мы подождём пока его час придёт. Оплата от этого не зависит.
Выяснив все необходимые формальности, а, главное, узнав более чем приличную сумму аванса, Ольга вышла на улицу. В ежедневнике стоял адрес первого заказчика, с которым было необходимо встретиться уже завтра.
Впервые за несколько часов она по настоящему перевела дух. Колени дрожали, а в голове с трудом проворачивались немецко-русские слова.
- Вот, ужо завтра позвоню фрау Молик и скажу ей - "гуд бай, май лав, гуд бай" - злорадно подумала Ольга и стала набирать домашний номер. Надо было срочно порадовать мужа неожиданной удачей и поделиться очередными впечатлениями о необыкновенной немецкой предусмотрительности.
Увидев Лидию Петровну, Ольга сразу поняла всю срочность разговора. Той явно оставалось недолго до прощального слова священника. Но голос женщины оказался, на удивление, громким и напористым. Да и в глазах её не было ни покоя, ни смирения. Скорее, они удивляли каким-то злым упрямством.
- Вас как зовут? Ольгой? Ну, по возрасту будете Олей. А меня Лидией Петровной зовите. Хотя по настоящему то я - Инга Хаупт*, да только давно меня так никто не называл. Может ещё мама в детстве, в Изюме. Слыхали про такой город? Название сладкое, к губам липнет, а так, город как город. Ничего в нём интересного не было.
- Ваня! Принеси нам чаю. Да поторопись, пока я не умерла.
Никогда от него ничего не добьёшься. А Вы, почему не записываете? Записывайте, записывайте, я ведь повторять не стану. Тяжело мне много говорить.
- Что-то не заметно, чтоб тяжело было, - подумала Ольга.
Лидия Петровна, или Инга, говорила без остановки, повернув в сторону слушательницы сухое лицо с туманом белых волос над желтоватым лбом.
- А, вот и чай принёс. Спасибо внучек, уважил. На табуретку, на табуретку ставь, да подвинь поближе к софе, не дотянуться мне.
За несколько минут, пока заказчица прихлёбывала чай, Ольге удалось осмотреться в небольшой комнате. Чисто, не по-немецки много книг, на стуле у окна спит толстый чёрный кот.
- Что, осмотрелись, - старуха уже не пила чай, а сама с интересом наблюдала за Ольгой.
- А Вы не глядите, а спрашивайте, я ведь и сама всё расскажу. Но о теперешней жизни не буду, пустое это. Я ведь зачем Вас позвала? Маюсь я жизнью, устала уж, а смерть - всё не идёт. И поговорить о ней не с кем, неинтересна я теперь всем, всё ждут, когда помру, наконец. Даром, что сюда паровозом за мной прибыли. Какие они немцы, пятая вода на киселе, а внуки так и вовсе о своём родстве с Германией, лет шесть назад, как узнали. Мы же скрывали всю жизнь, что немцами были, никому ни-ни. Вы то, как в Германию попали, по немецкой или по еврейской линии? Ах, по еврейской! Да... ну, да ладно, мне то уже всё равно.
Ольгу всё больше угнетал темп разговора. Ещё ничего не было рассказано, а в воздухе уже висела нервная напряженность спора. Какое-то болезненное ощущение следственного дознания.
- Лидия Петровна, расскажите мне всё сначала, как жили, учились, что любили в своей жизни, - попыталась она вернуть старуху на проторенную дорожку автобиографии.
- Учиться я любила. Поэтому и уехала из отцовского дома в Одессу. В мединститут поступать. Нечего мне в Изюме было делать, одно слово - провинция. Да и семья моя всё больше хозяйством занималась. То свиньи, то куры. А мне не того надо было.
- А чего же? - перебила Ольга, чтобы не допустить новых нравоучительных отступлений.
- Верующая я. В идею нашу коммунистическую верила всем сердцем, и служить ей хотела по настоящему. Поэтому и в партию вступила уже на втором курсе медина.
- А как же это удалось. Ведь по документам Вы немкой были?
- Да до войны это ещё не так страшно было. А потом, я активная была, отличница. Меня сразу же в "Дом на Бебеля" вызвали, и работать с ними предложили, доверяли, значит.
- Это что, Вы в органы, вступили?
- Да, и горжусь этим. Ничего плохого они мне не сделали, а врагов тогда было множество, кто-то же должен был с ними бороться. Нет, я ни о чём не жалею, я правильно делала, когда сообщала о врагах. А потом, в конце четвёртого курса - война началась. Нам всем справки выдали о неполном медицинском образовании и повестки в военкомат. А меня сразу вызвали на Бебеля и сказали, что на фронт врачом не пошлют, потому что немка. Они мне, конечно, доверяли, но нельзя им было меня на фронт посылать, опасно.
Лидия Петровна замолчала, словно выдохлась на минуту.
- Этим они тебе жизнь спасли, - подумала Ольга, - Карге старой.
Старуха не вызывала у неё симпатии, да и будущее прощальное слово как-то не складывалось.
- А ведь его ещё прийдётся с ней согласовывать,- ужаснулась Ольга - Пожалуй, этот "железный Феликс" всю кровь из меня выпьет, в борьбе за чистоту рядов.
- Да, - очнулась рассказчица, - Вместо фронта отправили меня в эвакуацию в Киргизию. Не могла я себе представить, что существуют такие забытые богом места, как тот кишлак Аксу, рядом с тянь-шаньскими горами. Одно здание там было из кизяка с глиной - для поселкового совета и больницы, сарай сараем. Там и поселилась, прямо рядом с рабочим кабинетом.
- И долго Вы там проработали врачом?
- Да всю войну, до 10 апреля сорок четвертого. Как Одессу освободили - мне сразу разрешение пришло на возвращение в город.
- Интересно, чем же это она заслужила такое право. Ведь немцам не разрешали возвращаться на старые места проживания. Да и эвакуация её вовсе не была переселением, как это случилось со всеми остальными. - Спросить, что ли, - подумала Ольга, но вслух только сказала:
- А что было самое трудное в той работе?
- А ничего лёгкого не было. Ни лекарств не было нормальных, ни антибиотиков. От кишлака к кишлаку приходилось по 40 километров на кургузой лошади трястись, в мороз или в пыльную жару, чтобы прививки от оспы вовремя сделать или роды принять. Но уважали меня сильно, и боялись. А самое страшное начиналось, когда приходило очередное извещение о мобилизации. Мне тогда присылали несколько солдат на подмогу из Каракуля, иначе бы не справилась.
На минуту Ольга представила себе ту девушку, почти девочку, которая была для всех тех людей самой властью, карающей или милующей, и ей стало страшно.
- Сколько мне тогда всего несли, Вы и представить себе не можете. Они готовы были мне всё отдать, чтобы сына или мужа комиссовала по болезни. Но я не брала ничего, никогда не брала.
Она снова замолчала, словно, собираясь с силами. Только сейчас Ольга заметила хрупкую воздушность своей собеседницы. Прежде, за непререкаемым напором слов, она мало, что видела в Лидии Петровне, кроме упорных глаз, да крутой ямки на подбородке.
- Я потом ничего из того не вспоминала. Как отрезала. И не снились мне они, мальчишки те. В сороктретьем только мальчишки и остались, уж ни одного мужика не было в округе. А эти, ещё младше казались из-за своего маленького роста и худобы. В чём только жизнь держалась.
Она снова замолчала и потянулась к чашке уже остывшего чая.
- А теперь вот стали сниться, - сказала она каким-то мёртвым голосом и, не дотянувшись до чашки, коротко взглянула на Ольгу.
- Помню одного парня, мать его привела на комиссию. Седьмой он был у неё, младший. На первых шестерых уже похоронки пришли, а этот последний остался. У него вроде бы паралич руки был, сохла с детства. И что я только не делала, ничего не могла определить - врёт или действительно болен. Очень уж, похоже, было на болезнь.
Она коротко вздохнула и добавила с прежним напором:
- Но ведь я же тоже умная, очень умная была. Додумалась ввести ему в вену снотворное. Если врёт, то во сне рука обязательно оживёт.
- Ну, и как, - взволнованно спросила Ольга.
- Да как, конечно же, врал, подлец! Мобилизовала я его, как миленького.
- А мать, что с матерью стало?
- Выла она, как собака умирающая воет, дня два. Потом её увезли куда-то, больше я её не видела. И что с парнем этим тоже не знаю. Уехала я через год в Одессу. Год он ещё пожил, это точно. Похоронной при мне не было, мне бы доложили.
-Я ведь знаю, что права была, знаю. Почему за них кто-то воевать должен был, а они бы отсиживались! Родина была в опасности, всюду враги, прислужники фашистские, и у меня свой фронт был, не легче другого.
Она привстала с дивана, словно собиралась вступить с кем-то в бой.
- Сплю я плохо, а как сморит сон, так сразу мать его в дверях каких-то стоит и не пускает меня внутрь. Я ведь даже лица её толком тогда не разглядела, совсем не помню её, а всё равно стоит. Не знаю куда, но не пускает. Устала я, ох, устала.
Лидия Петровна замолчала и отвернулась к спинке дивана.
- Надо закругляться, - подумала Ольга, - завтра закончим, иначе она умрёт прямо у меня на руках.
Ольга не могла понять жаль ли ей эту женщину, а главное, как бы она сама поступила на её месте. И в который раз попросила кого-то не испытывать её, потому что слаба.
Вдруг старуха повернула голову и спокойно сказала:
- Спасибо Вам Оля!
- Да за что? - удивилась та.
- За то, что выслушали старую каргу. Легче мне стало, - неожиданно светло улыбнулась Лидия Петровна.
- Это Вам зачтётся когда-нибудь. А сегодня давайте прощаться, устала я очень. Завтра приходите с утра пораньше, я буду ждать.
Но на следующее утро, уже в восемь часов Ольге сообщили из похоронного бюро, что Лидия Петровна умерла ночью во сне и текст прощального слова должен быть готов к послезавтра.
- Значит, впустила её та мать к себе в дом. Смилостивилась, - подумала Ольга и, прежде чем включить текстовый редактор, проверила поступление аванса от работодателя на свой электронный счёт .