Мы уезжали из Одессы в год солнечного затмения. Конечно это ничего не значит, но теперь я смотрю назад, как на солнце, словно через кусочек закопченного оконного стекла, чтобы не обжечь глаза, но и не забыть.
В то лето стояла невыносимая жара, облегчения не приносила даже ночь. Мы укладывались спать на полу, головой к открытой двери балкона и лежали тихо не шевелясь, потому что каждое движение вызывало приступ пота. Все предотьездные хлопоты слились в мучительную бесконечную полосу препятствий и каждый новый день начиналась гонка по кабинетам чиновников. В перерывах между беготней я пыталась учить немецкий, приспособив под место для занятий наш большой балкон, который выходил в тихий старый двор. Двор был квадратным, окруженным ветхими старинными домами, но главной его прелестью были шесть большущих каштанов, посаженных тесно посередине. В мае они покрывались белыми и густо-розовыми свечами и своими раскидистыми ветками заглядывали к нам в окна. На этом балконе меня и застало солнечное затмение. Я напрочь забыла о его дате, поэтому ощущение внезапности перемен было таким резким. День переменился на что-то иное и заполнился перламутрово-серым светом, слепящим, как жар от печи. Словно вся Земля переместилась в другое измерение и время и там, каким то странным образом предметы получили вторую тень. Она была слабой, но вполне различимой и удивила меня больше всего. Появилось ощущение, что я никогда не смогу забрать из Одессы все и моя вторая тень останется в этом городе.
В день отъезда пошел первый дождь за четыре месяца. Он был теплым и тихим и почти не мешал нам грузить вещи в старый микроавтобус, а потом прощаться с близкими. У всех были мокрые лица, то ли от дождя, то ли от слез и этот последний кадр был режиссирован жизнью так точно, что ему мог бы позавидовать сам Феллини.
Когда наше переполненное книгами транспортное средство медленно выбралось за город дождь кончился. По обе стороны дороги потянулись поля невысокой сухой пшеницы и перестоявшей кукурузы. Ухабистая дорога заставляла автобус приседать на все четыре колеса, и пока он усердно пыхтел по ней, разогретый до температуры кипятка мотор поджаривал мои ноги и Багино пузо. Бедная собака пыталась найти место получше и постепенно все больше и больше залезала мне на колени. Учитывая ее вес и размеры взрослого боксера, можно представить мои ощущения. Кроме того, каждый дорожный ухаб сотрясал багаж за спиной и картины, лежащие поверх, все сильнее били меня по затылку. Хорошо мужу, сидящему рядом с водителем, ему то не приходится страдать за искусство.
Мы ехали и ехали, оставляя позади беленые хаты с васильковой окантовкой окон и скамейками у ворот, яркие взгляды из-за заборов уже совсем осенних георгин и густой запах чернобрывцев, врывавшийся в автобус с горячим ветром. Первый большой привал сделали уже далеко от Одессы. Я разложила на подстилке арбуз и что-то еще из походных запасов и оставила хозяйничать дальше мужа с водителем. Мне хотелось побыть одной, посмотреть в тишине на поля в вечернем солнце. Звучит сентиментально, но мне захотелось попрощаться с этой землей. Ее необъятный простор, ветер, такой тихий и упорный, запах пыли, оксамитовый цвет холмов все было знакомо с детства и вошло в душу когда-то, и навсегда. Осторожно оглянувшись, как бы кто не заметил, я поклонилась этому полю.
Поближе к границе все чаще стали попадаться вдоль дороги живописные группы женщин с ведрами, полными перцами, лаковыми помидорами и разной другой растительной снедью. Уже издали можно было заметить их группы по ярким разноцветным полотнищам, которыми они огораживали свои посиделки. Водитель сказал, что это все для иностранцев, которые возвращаются в Европу и набирают по дороге украинские деликатесы. То-то меня удивил праздничный вид продавщиц, так резко отличающийся от вида наших деревенских на Привозе. И вот последнее воспоминание об Украине. Как сейчас вижу в вечернем мягком солнце прозрачно-янтарные тушки соленой рыбы- осетра, воблы, леща, которые словно хоругви качаются вдоль дороги, развешенные на палках и заманивающие иностранцев своей экзотической красотой. Я тоже не выдержала, признаюсь слаба к соленому, и попросила остановить у ближайшего базарчика. Но к моему огорчению рыба оказалась по европейски дорогой и, несмотря на ее аппетитный запах и хорошее качество, я позволила себе купить только четыре вяленых воблы, невероятно соленые и столь же замечательно пахнувшие. Одну из них я тут же сьела сама о чем в дальнейшем сильно пожалела, а вторую, уже изрядно подсохшую и с выступившими на светлой шкурке крупинками соли, мы подарили механику поляку, когда прочно засели в его недостроенной ремонтной мастерской под Краковом, среди козьего сена и желтых полян зверобоя. Но об этом позднее.
К украинской границе мы добрались уже поздно вечером. Я надеялась, что нас не заставят выгружать все из автобуса и распаковывать каждую коробку, но именно это и произошло. К счастью большинство коробок с книгами таможенники все же оставили в покое, вероятно их поразила нелепость такого количества книг, и возиться со всем этим "хламом" особого желания у них не было. Но все остальное они перетрясли с завидным усердием, постоянно причитая на украинском языке о том, что они не знают ценности всех этих фарфоровых " цацек " и "каменных дiдов " и, мол что же им с этим всем теперь прикажете делать. Была уже глубокая ночь, мы устали до одурения и вид моих домашних безделушек, стоящих на асфальте посреди скомканных клочков газет, нагонял на меня какое-то тупое отчаяние. Казалось, что вся жизнь, прожитая и нажитая уместилась на этом пятачке украинской границы и выглядит так уныло и беспомощно. Каждая вещь, которую я знала с детства и которая несла в себе часть моих воспоминаний, здесь была безликой и немой, как декорация. Думаю, вся экзекуция не имела какой либо особой цели, а была только потребностью пустых душ этих людей. Я поймала взгляд одного из них, злорадный и упорный, как взгляд павиана. Они поиздевались и были этим довольны. Но нам тогда уже было все равно, мы только и ждали разрешающего сигнала, что-бы поскорее переехать к полякам и там снова пройти процедуру проверки. К счастью в Польше пограничники к нашим вещам интереса не проявили, хотя вначале тоже заставили все выгружать. Однако, увидев, что мы безропотно выполняем их требования, на второй или третьей коробке успокоились и разрешили поставить все на место. Но совершенно без потерь нам уйти не удалось, хоть 10 долларов да содрали с нас братья славяне. Оказалось, что Баги требуется какая-то справка уж не знаю по поводу чего, т.к у собаки был нормальный заграничный собачий паспорт. Но скорей всего требовались деньги и они их конечно получили. Наконец то мы переехали через границу и тут же в пяти метрах от нее улеглись спать прямо в автобусе, распределив по братски одеяла и подушки. Мы так устали, что заснули мертвым сном в самых неудобных позах.
Я проснулась раньше всех с ощущением, что выспалась, хотя было около шести утра. Было холодно, ужасно затекли ноги и хотелось в туалет. Баги проснулась вместе со мной и очевидно тоже хотела выйти, но я боялась разбудить мужа и водителя, ведь впереди был долгий и трудный день за рулем.
Он начался с крепкого кофе из термоса и легкой пробежки вокруг автобуса и к туалетам. Было по настоящему холодно и это было так не похоже на ту удушающую жару, которую мы оставили в Одессе, что казалось будто мы пропутешествовали за 24 часа из лета прямо в глухую осень, словно кто-то нарочно быстро отдалял от нас вчерашний день, превращая его в прошлое.
День, начавшийся так бодро не мог закончиться без приключений и они не заставили себя ждать. В двадцати километрах от Кракова наш автобус сломался. Что заставило его принять такое решение, тяжесть книг или его старость не знаю, но к счастью заглох он не на пустой дороге в поле, а рядышком с ремонтной мастерской какого-то пана Коцького. Я не помню настоящего имени пана, но это было первое, которое пришло мне в голову при взгляде на круглую, красную и усатую физиономию. С помощью его работников мы затолкали автобус внутрь двора и затем в гараж. Вопрос с ремонтом был улажен в рамках 50 ДМ и сейчас я понимаю, что это было просто даром. Он же предложил нам ночлег на втором этаже его недостроенной мастерской. Там были стены и крыша над головой, и проемы окон без рам, и чудесно пахло высохшим сеном, потому что все комнаты были им до верху заполнены. Ветер свободно гулял из угла в угол, посвистывая и вороша сено, не давая ему заплесневеть. Собственно для сушки сена и служил второй этаж. Когда еще он превратится в благоустроенную гостиницу для пострадавших автомобилистов, а коза пока что обеспечена кормом на всю зиму. Это сено было просто даром небес, потому что мы сделали себе из него чудесные постели и, несмотря на холодную ночь, чувствовали себя в них просто великолепно. Баги зарылась в сено рядом со мной и даже ночные мыши, постоянно шуршавшие в нем, не заставили ее проснуться. А я не могла долго заснуть. Слушала возню и какие-то всхлипы, удары крыльев о воздух, наверно охотились летучие мыши, а в проем окна светила большая одинокая звезда, словно из библейской притчи о поисках пути.
Мы застряли у пана Коцького надолго, т.к наш бедный автобус оказался незаконным сыном Англии и Японии и все запчасти не соответствовали каталожным. Пан Коцький обьехал близлежащие автомагазины, но ничего похожего на нужную деталь так и не смог найти. Пришлось ему направлять заказ в Варшаву, а нам терпеливо ждать судьбу. Это было удивительное время, после всех сумашедших дней перед отьездом мы с мужем получили передышку для душевного отдыха. Кто знает что нас ждет впереди в Германии, какие неурядицы принесет период вживания! А здесь мы были, как на необитаемом острове, словно вне пространства и времени. Никто не знал где мы, никто не мог послать вслед свою зависть или беспокойство. Мы были свободны от чужих чувств и своего долга перед кем-либо. Это было замечательно! Целый день я валялась на одеяле под нежарким августовским солнцем или собирала зверобой на полянах вдоль дороги. Его аромат привлекал не только меня, но и множество пчел и воздух уже с утра заполнялся их трудолюбивым гулом. Погода стояла хорошая, конец лета здесь выдался мягким и все вокруг было свежим, и листва, и синее вымытое дочиста небо. Утром густая трава была словно холодная, росная купель и я умывалась в ней вместо воды из под крана. Стоило только опустить ладони в глубину травы и они наполнялись водой до краев, а Баги принимала каждое утро ледяную ванну, плавая в зеленых волнах. Она наконец перестала пахнуть псиной и снова стала похожа на себя. Мой сорок восьмой день рождения мы справили на польской бензоколонке, запивая что-то острое и достаточно вкусное, немецким пивом. Я давно уже не отмечала свои дни рождения, потому что не нахожу в этих датах ничего приятного, но этот запомню, как подарок перед будущими неожиданностями.
Наконец-то необходимая деталь была доставлена и ремонтная команда с помощью здоровенной кувалды и Божьей матери насадила таки подшипник на нужную ось. Трехдневный привал закончился и мы бодро покатили дальше. Немецкая граница у Герлица встретила нас заспанным пограничником, которому больше всего понравилась Баги и на нас он просто не обратил никакого внимания. В конце концов звание "немецкий боксер" еще кое-что значит по эту сторону границы. Но он улыбался нам доброжелательно и открыто. Это удивило меня больше всего. После государственно-озабоченных лиц моих соотечественников было странно видеть такую человеческую улыбку на лице совершенно постороннего человека, да еще при исполнении служебных обязанностей.
Эта готовность улыбаться в ответ на мою улыбку уже перестало удивлять меня теперь, через три года жизни в Германии. Наверное я наконец выздоровела. А тогда на границе я сразу успокоилась и почувствовала себя если и не дома, то по крайней мере в безопасности.
Ощущение безопасности не смогли разрушить ни безликое, какое-то стерильно-больничное пребывание в нюренбергском распределителе, ни ужасный, самостоятельный проезд на поезде со всем багажом от Нюрнберга до общежития. Вот когда мы с мужем действительно выглядели, беженцами! Хорошо еще, что книги и собаку оставили у дочки под Гамбургом. Но вот разномастные коробки с надпечатками от одесской кондитерской фабрики, едва втиснутые на вокзальную тележку, и мой растрепанный вид в спортивном костюме с оренбургским платком поверх, сразу же привлекли к себе внимание пограничников на вокзале в Нюрнберге. По моему они так и не поняли откуда мы появились среди приличной публики, но тем не менее отпустили с миром без выяснения обстоятельств. Комфорт покоя и безопасности был таким оглушающим, что мы уже почти в конце пути бросили свои пожитки прямо на станции и ушли прогуляться и перекусить в маленький городок у вокзала. Мы были просто уверены, что ничего плохого с нами не случится.
Я уверена в этом по сей день. Уже давно прошло чувство неизвестного будущего, которое преследовало меня в первый год германской жизни. Оно не пугало, но мне было так необычно и неприятно абсолютно не видеть свое будущее. Однако со временем эта чернота постепенно стала прозрачной и появились контуры, а затем и картины жизни, в которых я уже видела себя и мужа, и всю нашу теперь большую семью реально и живо. На все нужно время и оно помогает мне понять и принять эту жизнь, и простить ту, которая уже стала прошлым, но не умерла.