Свердлов Леонид: другие произведения.

Пицца и Ротвейлер

Сервер "Заграница": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 108, последний от 07/04/2013.
  • © Copyright Свердлов Леонид (l_sverdlov@mail.ru)
  • Обновлено: 07/10/2002. 28k. Статистика.
  • Рассказ: Германия
  • Оценка: 6.17*208  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Сценки из жизни немецкого студенческого общежития.

  •   Я вселяюсь в общежитие.
      Комендант показывает мне мою комнату, отдает ключи, разъясняет правила поведения и распорядок дня. Я осматриваюсь и привыкаю к новой жизни.
      
      Оставшись один - иду на кухню и встречаю там первого студента. "Привет, - говорит он. - Ты из России?" Мы знакомимся. "Я из Ротвейля, - говорит он. - Ты ведь знаешь Ротвейль? Его все знают. У нас вывели самую знаменитую породу собак. А я сам родился в год собаки. Так что я самый настоящий чистопородный ротвейлер". Он не похож на ротвейлера. Он высокий худой брюнет с тонкими усиками и черными блестящими глазами. Такими обычно изображают итальянцев.
      
      "Идем, - говорит он, - я тебе покажу нашу гостиную". В гостиной стол, диван, ящики с пивом, видеомагнитофон и большой широкоформатный телевизор. "Какой хороший телевизор, - говорю я, - наверное, очень дорогой". "Нет, - отвечает Ротвейлер, - нам его отдали почти даром. Он не работал, но мы его починили. Мы же все-таки будущие инженеры". Я нажимаю кнопку. Телевизор издает неопределенный звук, но не включается. "Да он и сейчас не работает", - говорю я. Ротвейлер наносит телевизору несколько ударов кулаком. Телевизор тяжело вздыхает и начинает показывать. "Он нормально работает, - говорит Ротвейлер, - только включается плохо. И пульт у него часто заедает. А вообще он хороший".
      
      Я осматриваюсь. Стены увешаны плакатами с футболистами и голыми тетками. Как, наверное, во всяком мужском общежитии.
      
      – Хороши, правда? - говорит Ротвейлер, показывая на теток.
      
      – Да, - говорю я. - Я, вообще-то, живых предпочитаю.
      
      Ротвейлер усмехается.
      
      – Забудь об этом.
      
      – Забыть об этом? Как я могу об этом забыть? Почему?
      
      – Забудь и все. Здесь секса нет. И взяться ему неоткуда.
      
      – У вас не учатся девушки?
      
      – Их очень мало. Почти нет.
      
      – Странно. А зачем внизу стоит автомат с презервативами?
      
      – На празднике начала семестра устраивается соревнование: кто быстрее натянет презерватив. На голову.
      
      В комнату заходит еще один студент. Он маленький, толстенький, с редкими светлыми волосами.
      
      – Опять о женщинах, - сварливо говорит он. - Вы что, не можете говорить о чем-нибудь другом? У вас одни бабы на уме. Мы сюда учиться приехали, а не развратничать.
      
      – Это Пицца, - говорит Ротвейлер.
      
      – И ничего не пицца, - отвечает толстенький. - Ты сам пицца. Я человек, а не пицца, а пиццу я даже не ем.
      
      – Должна же у человека быть кличка, - говорит Ротвейлер.
      
      – У человека есть имя. Впрочем, тебе это не понять. Пока тебя здесь не было, всех называли по именам. А когда ты здесь завелся, сразу пошли эти клички, будто мы поросята какие. В их деревне все такие, - Пицца поворачивается ко мне, - они строят церковь без окон, а потом носят туда свет горстями. У них все не как у людей.
      
      Пицца берет пульт и с нескольких попыток переводит на другую программу.
      
      – Что показывают? - спрашивает Ротвейлер.
      
      – Фильм про акул.
      
      – Интересно. Ты смотрел "Челюсти"?
      
      Пицца подскакивает от возмущения.
      
      – И нечего там смотреть! - говорит он. - Это все чудовищная ложь и наговоры. Акул изображают какими-то отвратительными монстрами-людоедами. А они просто живут там, где жили веками. Они едят не людей, а хватают что движется. У них зрение плохое, они не знают, человек это или тюлень какой-нибудь. А люди уничтожают их за это. А что бы ты сказал, если бы к тебе в дом приперлись какие-то незнакомые существа и начали творить что им в голову взбредет?
      
      – Ты любишь акул? - спрашиваю я.
      
      – Я люблю природу. И не люблю, когда клевещут на тех, кто не может себя защитить.

      
      Вечером весь этаж собирается в гостиной. Немцы и вновьприбывшие русские знакомятся, пьют пиво и смотрят телевизор.
      Заходит девушка, приехавшая с нами.
      
      "Вот вы где, - говорит она. - Как у вас тут весело. А меня поселили в соседнем корпусе. Там на этаже ни одного немца. Два негра и все. Они даже не говорят по-немецки. Скучно. Я, наверное, лучше сюда буду приходить. Вам вообще повезло. Мне говорили, что иностранцев здесь всегда селят отдельно, а вас вселили к немцам по ошибке".
      
      Она тоже пьет с нами пиво, смотрит телевизор и разговаривает. Немцы молчат и, кажется, прислушиваются к нашему разговору. Через некоторое время она спрашивает, где здесь туалет. Здесь нет женских туалетов, но это не страшно: там же кабинки. "Я одна не пойду, - говорит она. - Проводи меня".
      
      Я провожаю ее до кабинки и стою у двери как часовой. Заходит студент.
      
      – Ты чего здесь стоишь?
      
      – Там дама, - шепотом говорю ему я.
      
      – Подумаешь, - отвечает он и отворачивается к писсуару.
      
      Выйдя из кабинки, она подходит к студенту и внимательно рассматривает, что он делает. Студент краснеет и выбегает из туалета, на ходу застегивая штаны. "Он в тебя влюбился", - говорю я.
      
      
      Поздно вечером, когда она ушла, немцы снова возвращаются к жизни.
      – Кто это? - спрашивает меня один из них.
      
      – Студентка, - отвечаю я.. - Она с нами приехала.
      
      – Она такая красивая.
      
      – Находишь? Впрочем, да. У нас в институте много таких, я уж и не обращаю внимание.
      
      – Ты так запросто с ней разговаривал. Ты ее хорошо знаешь?
      
      – Я ее вообще не знаю. Мало нас тут, русских. Вот и общаемся запросто.
      
      – А она говорит по-немецки?
      
      – Не знаю, спроси ее сам.
      
      
      Днем встречаю в институте учительницу русского языка.
      "Знаешь, - говорит она мне, - обычно на мои курсы ходят два-три человека. А сегодня записались больше десяти. Они все с одного этажа. Друзья, наверное - хотят вместе учиться. Я, пожалуй, поговорю с администрацией, чтобы в этом семестре мне увеличили нагрузку".
      
      
      После тяжелого дня захожу в гостиную.
      С трудом соображая, говорю сидящему там студенту: "Закрой, пожалуйста, окно". Закрыв окно, он отвечает: "Не забывай, что ты в Германии, и по-русски тут никто не понимает".
      
      Действительно, я ведь обратился к нему по-русски. Впрочем, какая разница - главное, что он меня понял.
      
      
      Вечером застаю Пиццу на кухне.
      Он сидит там один и кормит хомяка.
      
      – Как дела? - спрашиваю я.
      
      – Никак.
      
      – Почему не идешь в гостиную?
      
      Пицца поднимает на меня глаза.
      
      – Она. Она там.
      
      – Кто она?
      
      Пицца отворачивается к хомяку.
      
      – С кем она?
      
      – Одна.
      
      – Ты упускаешь шанс, о котором будешь жалеть всю жизнь. Пойди и поговори с ней. Она скучает.
      
      – О чем мне с ней говорить? Кто я ей, чтобы она стала со мной разговаривать?
      
      – Расскажи ей про акул. Кажется, она тоже любит природу.
      
      – Брось эти идиотские шутки! Ты же знаешь, как это серьезно.
      
      – Покажи ей хомяка.
      
      – И что?
      
      – Она подумает, что это мышь, испугается и завизжит.
      
      – Ты думаешь?
      
      – Мне ли не знать русских женщин.
      
      Пицца хватает хомяка и бежит в гостиную.
      
      Через минуту он выходит мрачный и понурый.
      
      – Показал? - спрашиваю я.
      
      – Да. Она не завизжала.
      
      
      Мы приехали в Дармштадт чтобы продлить визы.
      Мне не повезло с фамилией. Очень многие фамилии начинаются на "С", потому к чиновнику, ответственному за мою букву всегда большая очередь. Мои коллеги уже продлили визы, а я все жду. Мне даже не хватило номерков. Таких обслуживают в последнюю очередь, когда все с номерками уже пройдут, если, конечно, время работы еще не закончено. Когда очередь прошла, остался только я и еще один иностранец без номерка. Он пришел раньше меня. До конца приема осталось около минуты.
      
      – Они еще принимают? - спрашивает он.
      
      – В порядке живой очереди.
      
      – А чья сейчас очередь?
      
      Идиот! Рассчитывает на мое благородство.
      
      – Моя.
      
      Я захожу. Над столом симпатичной молодой чиновницы висит табличка "Глупых вопросов не задавать!" Сама чиновница, совсем, кажется, школьница. Гладит плюшевого мишку, лежащего на столе.
      
      Я подсаживаюсь. Она оставляет мишку и ее лицо сразу становится серым и холодным. Она не поворачивает голову в мою сторону, я вижу только ее профиль. Короткие вопросы, короткие ответы. Она берет мои бумаги и выдает мне новую визу.
      
      – Продленная виза должна быть предъявлена при пересечении границ Федеративной Республики представителям федеральной пограничной службы, не дожидаясь дополнительных вопросов, непредъявление визы рассматривается как нарушение паспортно-визового режима и влечет за собой санкции, вплоть до запрета на последующий въезд в пределы Федеративной Республики Германия, - говорит она.
      
      – Повторите, - прошу я.
      
      – Продленная виза должна быть предъявлена при пересечении границ Федеративной Республики представителям федеральной пограничной службы, не дожидаясь дополнительных вопросов, непредъявление визы рассматривается как нарушение паспортно-визового режима и влечет за собой санкции, вплоть до запрета на последующий въезд в пределы Федеративной Республики Германия.
      
      Невероятно! Она повторила эту фразу в точности и без запинки, на одном дыхании и с одной интонацией. Как красив бывает немецкий язык!
      
      В кабинет врывается идиот без номерка.
      
      – Разве вас вызывали? - удивленно обернулась к нему девочка.
      
      – Я хочу обслужиться! Я без номерка.
      
      – В порядке живой очереди.
      
      – У вас же уже закончился прием!
      
      Девочка смотрит на часы.
      
      – Действительно, - говорит она. - Тогда приходите завтра.
      
      – Я ехал сюда за двести километров!
      
      – Это ваши проблемы.
      
      И как таких идиотов земля носит?
      
      
      Мы гуляем по Дармштадту.
      Она останавливается у газетного киоска и смотрит на обложку какого-то журнала для женщин.
      
      – Какой мужчина! - с восхищением говорит она.
      
      – Подумаешь, - отвечаю ей. - У меня длиннее.
      
      – Скот! - говорит она.
      
      
      Вечером захожу в гостиную. Там собрались русские.
      Она держит в руках журнал.
      
      – Смотрите, - говорит она. - Он сказал, что у него длиннее.
      
      – Неправда, - говорю я. - Там был совсем другой журнал. Она нарочно этот журнал купила, чтобы теперь на меня наговаривать.
      
      
      На дискотеке встречаю Ротвейлера.
      Он выпивши и в хорошем настроении.
      
      – Так, значит, у тебя длиннее? - ехидно спрашивает он.
      
      – Неправда это. Это я говорил про другой журнал.
      
      – Не важно, - говорит Ротвейлер, закидывая ногу на ногу и потягивая пиво. - Все равно ты хорошо это сказал. С ними, с бабами, только так и можно говорить. Нечего разводить с ними церемонии, а то совсем ведь на шею сядут. Она воображает о себе черт знает что, будто принцесса какая.
      
      – Кстати, о птичках. Я ее только что видел.
      
      – Где?
      
      – Она пьет коктейль в соседнем зале и ждет тебя.
      
      – Откуда ты знаешь?
      
      – Я же говорю: видел.
      
      – Нет, откуда ты знаешь, что она ждет именно меня?
      
      – Я пошутил. Конечно, она ждет Пиццу.
      
      – Не придуривайся, я же серьезно спрашиваю. Она тебе сказала, что меня ждет?
      
      – Кто же станет такое говорить? По ней и так все видно. Кстати, она меня на днях про тебя спрашивала.
      
      Ротвелер допивает пиво и заказывает водку.
      
      – Скажи ей, что я сейчас приду.
      
      – Ну да, уже побежал. Делать мне больше нечего.
      
      – Ну будь человеком, она же уйдет.
      
      – А я думал, что говорю с совершеннолетним мужиком. Ошибся, жаль.
      
      Ротвейлер выпивает водку и уходит.
      
      
      Днем она приходит ко мне, кипя от возмущения.
      – Зачем ты подослал ко мне этого извращенца, скотина?!
      
      – Я? Подослал? Извращенца?
      
      – Этого идиота с вашего этажа. Этот алкаш приперся ко мне и начал меня лапать!
      
      – Извини, лапать, это как?
      
      Она делает неопределенный жест в мою сторону.
      
      – Это теперь называется лапать? Когда лапают, обычно остаются синяки. Он тебя… погладил, что ли.
      
      – Нечего меня гладить! Тоже мне, утюг нашелся! Да еще и при людях. Хам он, так ему и передай.
      
      – А я-то тут при чем? С чего ты взяла, что это я его подослал?
      
      – Он сам мне это сказал.
      
      
      Я захожу к Ротвейлеру.
      – Да ты знаешь!.. - начинает он.
      
      – Я-то знаю. А вот ты что себе позволяешь?! Как ты ведешь себя с дамой?!
      
      – Да я же ничего…
      
      – Она мне все рассказала. Она порядочная девушка, между прочим, а ты руки распускаешь.
      
      – Я не распускал руки, я ее даже не потрогал.
      
      – Именно это я и имею в виду. Стыдись. Ты же весь Ротвейль опозорил своим поведением.
      
      
      И что они все в ней нашли? Конечно, она очень даже ничего, по местным меркам, так вообще красавица. Но стоит ли так сходить по ней с ума. Может быть, я и не прав. Может мне и самому попробовать, а то что я всех только учу? Нет, пожалуй. Я ведь в Германию не за этим приехал. Что я в Питере девушек не видел? Я хотел с немцами общаться, а если что, со мной ведь никто и разговаривать не захочет. Вон все как друг на друга окрысились. А если чего добьюсь… Подскользнусь на балконе, и никто ничего не видел.
      Лучше уж буду дальше изображать из себя Купидона.
      
      
      Проходя мимо комнаты Пиццы, слышу странные звуки.
      Заглядываю. Пицца лежит на диване и смотрит порнуху по видео. Заметив меня, он вскакивает, пытается броситься одновременно ко мне и к телевизору и загораживает экран.
      
      – И это эталон нравственности нашего этажа, - говорю я.
      
      – Ты! Ты вторгаешься в мою личную жизнь! Как тебе не стыдно?!
      
      – Тебя я там не заметил, так что никакая это не твоя личная жизнь, а обыкновенная порнография. Перепишешь?
      
      – Ни за что. Это глубоко личное, понимаешь. Это безнравственно, то, о чем ты просишь. И вообще ты ведешь себя как последний негодяй.
      
      – Пока нет. Вот когда я всем расскажу, что видел…
      
      – Ты не посмеешь.
      
      – Почему? Я ведь не ты, у меня нравственных принципов с гулькин нос.
      
      – Тебе никто не поверит.
      
      – А если я их позову прямо сейчас? Впрочем, если ты угостишь меня пивом, я не буду этого делать.
      
      – В этом ты весь! Ты знаешь, я не пью пива, я вообще не употребляю алкоголь, эту отраву, эти экскременты микроорганизмов.
      
      – Я разве сказал, что пить будешь ты? Это в твоих интересах, чтобы я напился и все забыл. А то ведь проговорюсь, у меня же язык без костей.
      
      
      Я пью пиво, а Пицца мрачно разглагольствует:
      – Вы, русские, все такие: вам бы только напиться и напакостить.
      
      – Оставь, - дружелюбно отвечаю я, - немцы тоже не подарок.
      
      – Немцев оклеветали. Нас все все время подставляют. Если в Америке нацисты устроят демонстрацию, то никто и не заметит, а если у нас - все пальцем будут тыкать.
      
      – Ну, есть же причины.
      
      – Нет. Первую мировую войну начала Австрия, а все подумали на Германию. Гитлер тоже был австриец, а все говорят, что немец.
      
      – Еврей он был.
      
      – Правда? Конечно! Он был еврей, как это я сам не догадался?!
      
      – Угу. Кстати, пиво кончилось, а я трезвый.
      
      – Ладно, пей еще, кровопийца.
      
      – А про русских ты зря. Не такие уж они плохие. В смысле, бывает и хуже.
      
      – Разве что поляки.
      
      – Да что ты говоришь! И они тоже?
      
      – Конечно. Знаешь, что такое польское троеборье? Это когда поляк бежит в бассейн, там плавает и едет обратно на чужом велосипеде. Они тянут все, что плохо лежит. И откуда такие вообще берутся?!
      
      – Ладно, говорю я, поднимая бутылку. За рукопожатие на германо-российской границе.
      
      – Нет, - говорит Пицца, подумав. - Пусть Польша все-таки будет.
      
      – О'кей. Тогда чтобы Польска не згинела.
      
      
      – Что за дурацкий язык?! - говорит Ротвейлер. - Напридумывали кучу странных букв. На письме их вообще невозможно различить, а обозначают они все одно и то же.
      – Разве? - спрашиваю я.
      
      Ротвейлер рисует на уголке газеты буквы , "Ш", "Ж", "З" и "С".
      
      – Это все один звук, - говорит он. - А буквы разные.
      
      – Ты уверен, что это один и тот же звук?
      
      – Это в их деревне один и тот же звук, - говорит Пицца. - У нормальных людей это разные звуки. Лучше объясни, для чего нужны слова "а" и "и". Они переводятся одинаково. И означают одно и то же. А слова разные.
      
      – Перед "а" всегда ставится запятая, - говорю я первое, что приходит в голову.
      
      
      – Сегодня мы не будем есть мясо. Оно не разморожено, его не нарезать. Оно твердое как камень.
      – Как камень? - говорю я. - Если камень уронить с десятого этажа, то он разобьется на мелкие кусочки. Кроме того, от удара должна повыситься температура.
      
      Мясо заворачивается в пакет и роняется в окно. Я бегу вниз. Оно упало на мокрый газон. Я приношу его обратно, и мы снова его скидываем, но уже более аккуратно. Оно падает на асфальт и в мясе образуется вмятина. Попытка повторяется. Из окон соседнего корпуса доносятся аплодисменты и крики "Повторить!" Интересно, что подумал комендант, когда я несколько раз пробежал мимо него с окровавленным пакетом.
      
      Я нагулял аппетит. Мясо немного деформировалось, но не раскололось. Берем хлеборезку. Этакая циркулярная пила, только ручная. Соседи видят это и приносят набор инструментов. Мы зажимаем мясо в тиски и разделываем его ножовкой по металлу.
      
      Интеллект всегда побеждает.
      
      
      Она показывает мне открытку.
      – Посмотри, что сегодня мне подсунули под дверь.
      
      На открытке изображена собака.
      
      – Ротвейлер, - говорю я.
      
      – Да, действительно ротвейлер.
      
      – Значит, ему стыдно за его безобразное поведение. Я же говорил, что он хороший.
      
      – Откуда ты знаешь, кто это написал?
      
      – Есть только один человек, который дарит открытки с ротвейлерами. Он сам из Ротвейля и родился в год собаки. Его самого все Ротвейлером называют.
      
      – А я и не знала. Не похож. А что, он знает русский язык?
      
      – Он его учит. У нас весь этаж учит русский язык.
      
      – Да? А почему?
      
      – Красивый. Язык Толстого и Достоевского. Его учат даже негры преклонных годов.
      
      – Нет, серьезно?
      
      – Я приятный собеседник, а по-немецки говорю плохо. Вот им и приходится учить русский.
      
      
      Кубок Европы по футболу. Германия играет с Россией.
      Немцы болеют за немцев, русские - за русских. Когда забивают третий гол, немцы перестают радоваться и говорят нам с сочувствием: "Ничего, ведь есть и другие виды спорта". Мы уходим, чтобы не мешать немцам смотреть дальше.
      
      
      Германия победила.
      Из окон общаги вырываются ракеты. Куриные яйца прицельно летят в стоящие под окном машины и мотоциклы. Один студент выбегает и пытается увести свой мотоцикл из под обстрела. "Поздно!" - кричат ему.
      
      В окна летят рулоны туалетной бумаги и обрывки телефонных справочников. К утру в общежитии нет туалетной бумаги. Здесь у людей нет ничего святого.
      
      Поутру по разгромленному кампусу ходят дворники с отрешенными лицами. Они не рады победе Германии.
      
      
      Ротвейлер продал свой мотоцикл. Перед этим он целый день проторчал в гараже, готовя его к продаже. Сбрасывал показания счетчика, говорит, что так принято.
      
      
      Я сижу в гостиной и смотрю телевизор.
      Заносят Ротвейлера. Он в полной мере отметил продажу мотоцикла. Сказав невнятные слова на нескольких языках, он достает шмот сала и начинает его пилить перочинным ножом. "Что за чушь ты смотришь?" - говорит он, хватая пульт. Несколько неудачных попыток перевести на другую программу и пульт летит в окно.
      
      – А пульт-то не твой, - говорю я. - Он общий.
      
      – Какая разница, - говорит Ротвейлер, выключая телевизор.
      
      – Со своим ты бы так не поступил.
      
      Я едва успеваю уклониться от летящего в окно сала.
      
      – Поступил бы, - говорит Ротвейлер, удовлетворенно разваливаясь на диване.
      
      Заходит Пицца и включает телевизор. Телевизор не хочет включаться. Ротвейлер пинком ноги заставляет его переменить решение.
      
      – А где пульт? - спрашивает Пицца.
      
      – Ладно, - отвечает Ротвейлер. - Сейчас принесу.
      
      Я иду вместе с ним. На улице темно. Мы шебуршимся на газоне, пытаясь в потьмах что-нибудь нащупать.
      
      – Что случилось? - спрашивают нас с балконов.
      
      – У нас пульт от телевизора в окно выпал, - отвечает Ротвейлер.
      
      На балконах зажигаются фонарики. Нам светят и дают ценные советы. Я нахожу сало.
      
      – Тебе нужно?
      
      – Ты что, с ума сошел? Впрочем, давай.
      
      Мы возвращаемся.
      
      – Это надо же было так напиться! - ворчит Пицца.
      
      – У меня есть причина, - гордо отвечает Ротвейлер.
      
      – Какая у тебя причина? Пропил мотоцикл и рад.
      
      – Если бы ты знал настоящую причину, - усмехается Ротвейлер, - ты бы так не говорил. Ты бы заткнулся на всю оставшуюся жизнь, если б знал настоящую причину.
      
      – Ничто не заставит меня замолчать, потому что я говорю то, что думаю. Какая у тебя причина?
      
      – Сегодня ко мне придет она, - загадочно улыбается Ротвейлер.
      
      – Придет кто? - дрогнувшим голосом спрашивает Пицца.
      
      – Белая горячка к нему придет, вот кто, - говорю я. - Что пристал к человеку? Не видишь - он совсем лыка не вяжет.
      
      – Мне, конечно, приятно смотреть, как вы мне завидуете, но будет еще приятнее посмотреть на ваши лица, когда она придет.
      
      У Пиццы сжимаются кулаки.
      
      – Ты лжешь! - говорит он. - Мало того, что ты бессовестно лжешь, ты еще и порочишь девушку! Это кем же надо быть, чтобы к тебе прийти?!
      
      – Вам даже не удастся меня обидеть, - говорит Ротвейлер. - Я понимаю ваше огорчение. Расслабьтесь. Повезет в другой раз.
      
      – Это вранье! - шипит Пицца. - Хоть ты скажи, что это вранье.
      
      – Пьяный бред, - поддакиваю я.
      
      – Ладно, неудачники, придется вас проучить. Ставлю ящик пива, что она ко мне придет.
      
      – Недорого же ты ее оценил, - говорю я. - Согласен. Это ведь для меня совершенно безопасно.
      
      – Бабы больше и не стоят, - цинично усмехается Ротвейлер. - А докажу я вам в два счета.
      
      Он выносит из своей комнаты телефон и звонит ей.
      
      – Ты придешь сегодня ко мне? - спрашивает он, включая динамик в телефоне.
      
      – Приду, - отвечает она.
      
      Он вешает трубку и высокомерно говорит:
      
      – С вас пиво, коллеги.
      
      Пицца встает.
      
      – Мне противно здесь находиться.
      
      – Приятных сновидений! - ехидно бросает ему в спину Ротвейлер.
      
      Мы выходим.
      
      – Ну почему? - спрашивает меня Пицца. - Почему женщины всегда выбирают самых худших? Что она нашла в этом швабском выродке, этом алкоголике, второгоднике, недоумке? Я этого не понимаю.
      
      – Не пытайся понять женщину, - отвечаю я.
      
      Я тоже чувствую себя уязвленным. Поведение Ротвейлера меня раздражает. Кроме того, я попал на ящик пива и был обозван неудачником. Это после всего, что я для него сделал! Кто-то за это заплатит.
      
      Я набираю ее телефон и говорю: "Не знаешь, что это Ротвейлер так нажрался? От него разит как от целого вытрезвителя, на ногах он не держится, всем хамит и выкидывает в окна неодушевленные предметы".
      
      На следующее утро я застаю Ротвейлера на том же месте, где я его оставил. Он поднимает на меня растерянный взгляд и говорит:
      
      – Она не пришла.
      
      – Не пытайся понять женщину, - говорю я.
      
      
      В гостиной никого нет, и я решаю заняться ностальгией.
      Я засовываю в видеомагнитофон "Старые песни о главном" и наслаждаюсь. На музыку приходят немцы. Они садятся и тоже смотрят. Никто не просит перевести. Неужели им нравятся эти песни? По звукам, которые они издают, понимаю - на экране женщины. "В России все женщины такие?" - спрашивают меня. Я не думал, что этот фильм так эротичен. Впрочем, каждому свое.
      
      – Что за песни? - спрашивает меня один студент, когда фильм закончился.
      
      – Песни тридцатых сороковых годов. Тебе нравятся песни тридцатых-сороковых годов?
      
      – Нет, они напоминают о мрачных временах национал-социализма.
      
      – Жаль. А мне, например, нравится "Лили Марлен".
      
      – Это где "Перед казармой, у больших ворот…"?
      
      – Да. Ты ее знаешь?
      
      – Нет. И знать не хочу, - говорит он и выходит из гостиной, насвистывая "Лили Марлен".
      
      
      Вечером в коридоре я встречаю Пиццу.
      Глаза его нездорово блестят, его слегка покачивает.
      
      – А мы празднуем конец семестра, - говорит он.
      
      – Я вижу.
      
      – Мы курили, пока тебя не было.
      
      – Ты курил? Ты, который не курит, любит природу, ведет здоровый образ жизни и почти не интересуется сексом?
      
      – Кто сказал, что мы курили табак?
      
      – Никто не сказал: я и сам все вижу. Ты окончательно пал в моих глазах. Мне стыдно за тебя!
      
      
      Моя учеба закончена.
      Я подарил все свои книги библиотеке, чтобы не везти их обратно. Они еще пригодятся тем русским, которые будут здесь учиться после меня.
      
      Я прощаюсь со своим профессором. Заходит его дипломник, только что защитившийся.
      
      – Что ты тут делаешь? - спрашивает его профессор.
      
      – Пришел за своими файлами.
      
      – Какие файлы?! По моим расчетам, ты уже должен лежать в ближайшей канаве!
      
      – Виноват, - отвечает бывший студент. - Исправлюсь.
      
      
      Мы прощаемся с нашими немецкими друзьями.
      Ротвейлер обменивается со всеми адресами, обещает обязательно приехать.
      
      Я захожу к Пицце.
      
      Мрачный, он сидит в своей комнате и листает какой-то журнал.
      
      – Мы уезжаем, - говорю я. - Ты не хочешь с ней попрощаться?
      
      Он мотает головой.
      
      – Уже сегодня ты будешь в Петербурге, - говорит он. - Ты рад?
      
      – Конечно.
      
      – Я понимаю… Ты говоришь, у вас много таких студенток?
      
      – Да, кто-то получше, кто-то похуже.
      
      – Они все хотят стать инженерами?
      
      – Одни хотят стать инженерами, другие хотят выйти замуж за инженера.
      
      – Русские женщины любят инженеров?
      
      – Конечно. Они образованные и интеллигентные.
      
      – Я слышал, они за немцев любят выходить замуж.
      
      – Любят.
      
      – А трудно инженеру найти работу в России?
      
      – Кто хочет, тот находит.
      
      – А иностранцев в России берут на работу?
      
      Я подсаживаюсь к нему.
      
      – Конечно, ты бы смог найти работу в России, но там очень мало платят, гораздо меньше, чем здесь. А русские женщины очень требовательные.
      
      Он отворачивается.
      
      – Деньги что? Не в них счастье. Русские же живут.
      
      – Очень тяжело жить за границей, - говорю ему я. - Другие нравы, другая культура, язык тоже другой.
      
      – Язык можно выучить, - вздыхает он.
      
      – Не переживай. На твой век женщин хватит. Они и в Германии есть. Вот окончишь институт, уедешь из этой дыры, будешь зарабатывать хорошие деньги, и женщины появятся.
      
      – Не в этом дело, - отвечает он. - Мне душно здесь. Этот фильм с песнями… Оставь мне его, пожалуйста.
       Я оставил ему кассету.
  • Комментарии: 108, последний от 07/04/2013.
  • © Copyright Свердлов Леонид (l_sverdlov@mail.ru)
  • Обновлено: 07/10/2002. 28k. Статистика.
  • Рассказ: Германия
  • Оценка: 6.17*208  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта
    "Заграница"
    Путевые заметки
    Это наша кнопка