Вокруг Дармштадта уютно располагаются не то горки, не то холмы, в общем, возвышенности. Они густо населены: фруктовыми садами, плодоносящими кустами, бегающими, гуляющими с детьми или собаками, а то занимающиеся северной ходьбой (полубегом и с лыжными палками) или горным велосипедом, людьми.
Идешь себе по своему маленькому Эберштадту, незаметно переходящему в еще более маленький Мюльталь, мимо открытого бассейна, где подводная часть зачем-то застеклена и постоянно видны плавающие зады, слава богу, только летом. Мимо фермы-ресторана, удаленной от всяческих населенных мест, с парковкой возле коровника, где кормят вкусной и здоровой, неприхотливой и без изысков,крестьянской пищей из свежей убоины, но прочь, мы собрались не за лишним весом, а за здоровьем - в горку, мимо ежевичных, богатых ягодой кустов, мимо алычи и черешни, мимо груш и грецких орехов и безумного изобилия яблонь.
В пути постоянно с кем-то здороваешься, ибо принято у немцев не только улыбаться встречным, но и здороваться с ними, есть и на что приятно посмотреть.
Вот две девочки ведут стадо коз. Первую козу тащат за рога, остальные тащатся следом. Вдруг одна раздумала, развернулась и - обратно в город, по делам или так, погулять. За ней тут же увязалась товарка. Девочки звали их, звали, где там. Пришлось догонять километра с два, меряться силой и тащить беглянку подальше от соблазнов цивилизации. А товарке все равно куда, лишь бы в компании.
Козочки, вероятно, из Вальдорфшуле, а о ней стоит рассказать поподробнее. Как-то некто восстал (или восстала) против современной системы обучения, где детей ломают, подчиняют, дисциплинируют, втаскивают в прокрустово ложе. И он(а) придумал(а) школу, где дети делают, что хотят, а учителя не заставляют, а выявляют интересы и подталкивают их в интересном направлении. В школе и свой живой уголок с перекормленными зверьми (и великая честь тому или иному классу их обихаживать), свой цирк, скульптурная и художественная мастерские, да и прочее рукомесло в почете. Естественно, не без проблем. Вечно не хватает учителей, ибо такому учить не учат. Далеко не все дети приучаются учиться и школа гордится 8 учениками, сумевшими сделать абитур и получить право на поступление в ВУЗ. А вот, расплачиваются ли дети за счастливое детство проблемами во взрослой жизни (таково устойчивое мнение общества), того не ведаю, нет у меня статистики.
А вот растолстевшая от домашней беззаботной жизни такса (если я правильно опознал породу в этом бочонке) увидела зайца и решила его загнать. Заяц долго и удивленно смотрел на то, что ей казалось бегом, потом лениво отпрыгнул в сторону. Такса высунула язык и легла с намерением не вставать никогда. На помощь к ней уже спешила хозяйка.
А вот и фермы с лошадьми и столь непривычными всадниками на полях и лугах.
Теперь начинаются фруктовые сады. Под деревьями с фруктами по сезону пасутся пугливые стада эмигрантов. На деревьях обычно прибиты таблички, мол, рвать нельзя, но эмигранты редко умеют читать на немецком. Кто умеет и относится к более пугливой национальности, собирает плоды упавшие. Ибо непонятно эмигранту, как это можно добру гнить и пропадать.
Аборигены ходят по дорожкам, бросая на эмигрантов косые, слегка испуганные взгляды, и чувствуют себя как на сафари, только без автомобиля.
Те владельцы фруктовых садов, кто действительно дорожит урожаем, обносят участок забором, пуская поверху любимую колючую проволоку, а по ночам слабый ток, предупреждая табличкой кабанов, что это от них защита. Вряд ли кабаны таблички читали, но, вероятно, догадываются.
Выйдя из фруктовых зарослей, аборигены попадают на луга и утыкаются взглядом в мою высоко торчащую задницу, являющуюся в этот момент высшей точкой организма. Когда из травы выползает голова и здоровается с явно выраженным акцентом, в самых образованных головах проносятся обрывочные сведения о первобытных людях, их близости к природе, тайным знаниям о травах, утерянных захимизированной цивилизацией, и они робко спрашивают, что это я рву тут, надеясь втайне услышать что-либо об одолей- или разрыв-траве. Но я их разочаровываю - щавель. Здесь в овощных продается великое множество трав, но щавель можно встретить только в наборе "Франкфуртский соус", на котором гордо написано, что он усовершенствован мамой Гете и любим поэтом, и который, состоящий из семи трав, предназначен для заливки отварного картофеля, а то спаржи, хотя, честно говоря, и то и иное можно залить и повкуснее. В наборе этом щавля кот наплакал, вот и занимаюсь гимнастикой на природе.
Аборигены удивляются ответу, некоторые разочаровываются, а, у нас это в саду растет, или - а, мы это в войну ели. Те, кто так и не приобщился к радостям современной кухни с жареными макаронами по-китайски или вареными по-итальянски и турецким денером (шаурмой), радостно восклицают - на супчик? На супчик - отвечаю я и снова выставляю на обозрение пятую точку. Если же вопрос звучит - А для чего? - отвечаю экзотическим: на борщ, про который они знают, что это что-то сложное, русское и загадочное.
Запасшись наконец-то щавлем, двигаемся дальше и находим места, с которых город виден вдалеке и как на ладони,, опознаваемый в основном по церквям, две евангелических, одна католическая, хотя с расстояния этого не разобрать, а адвентистская ничем не отличается от жилого дома. Еще видны многоэтажки квартала Зюйд-драй, резервации для эмигрантов, ибо кто еще станет селиться в многоэтажках?
И - природа, беспрерывно меняющаяся во времени и пространстве. И - небеса, просящиеся, особенно на закате и рассвете, на холсты Чюрлениса.
Свернув с привычных маршрутов, легко заблудиться, мы уже так делали, смеясь поначалу, а давай спросим дорогу на Эберштадт, во в ступор впадут. Вскоре пришлось спрашивать, в ступор никто не впал, посоветовали не дурить, выйти тропкой к трамваю и с часик на нем покататься. Но мы посрамили маловеров, вернувшись пешком. Другим разом сократили слегка путь через лесок, вместо двадцати минут гуляли два часа.
Как-то, случайно, забрели мы к звучащей башне, действительно извлекающей странные звуки под беспрерывными ветрами, с потрясающим обзором, где и Франкфурт и Майнц рукой подать, хочется пешком дойти, а сбоку Оденвальд, где рубал когда-то Зигфрид дракона, а сейчас житница южного Хессена. По лесу рассеяли выставку лесной скульптуры, устроенной, вероятно, для того, чтобы убедиться в бессилии человеческого умствования перед живой природой.
И вот, усталые и довольные, возвращаемся мы в унылый город, вспоминая, что умный в горы не пойдет, но это ж не горы, да и мы ж не умные.