Места тут красивые. Степь да степь кругом. Речка течет. Бурная. Ни одного дерева. Мы с собой досок привезли, клуб поставили, Местные ходят, на клуб смотрят, облизываются.
Пьянка повальная. У партизан. У нас денег нет. Замполиту уже дали в морду и он из своей каморки не высовывается. Так спокойнее.
Повар запил, его отправили в штаб и держат там на губе. Он и там бегает по бабам. Он там, а наши партизаны здесь. Местные смотрят на все с восхищением: сами ленинградцы их девок по кустам волокут!
Один дед пашет изо всех сил. Все по пять рейсов туда обратно, он по восемь. Хочет заработать. Я почитал расценки, стало его жалко. Пошел, поговорил, цифры показал. Он не понял. До первой зарплаты. Потом работать перестал.
Нас, финансистов, двое (кроме прапора). Я и Болтунков. Первое время по 8 часов наряды обсчитывали, сейчас уже приноровились, за три-четыре управляемся.
Прапор в эти дела не лезет, он за нами, как за каменной стеной, его дело с председателями колхозов разговаривать. Получается неплохо: в столовой у нас и сметана и мясо бесплатные. Готовит партизан - повар из кафе “Север” в Питере. Готовит так, что мы едим перловку с добавкой и спорим: рис это или не рис.
Утром купаюсь в речке. Страшно боюсь утонуть. Если б не Болтунков, утонул бы.
В магазин завезли сидр. 90 копеек литр. Ходим, нюхаем. Мы не водители, нам ничего не платят. Грабовский попытался часы заложить. Не взяли. Стали собирать бутылки. На литр собрали. Ну и пакость.
Время проводим в беседах. Часто приходит друг ростовчанин (кем он был, не помню). Ведем философские споры. Прапор дал книжку почитать. Думал: интересная, взял с собой, оказалась дрянь. Решил выбросить, да пожалел, подарил мне. Книжка эта - Маркес, “100 лет одиночества”.
Климат резко континентальный. Днем изнываем от жары, ночью под одеялом и шинелью трясемся от холода. Мухи кусачие. Их не счесть. Мы их бьем линейкой и не абы как, а только в момент совокупления и только самца. Самка освободиться не может и издыхает. Садизм.
Из штаба приехал майор, меня забирать. Щас. Я пропал, ему вместо меня нашего радиста корейца Тена подсунули. Все равно у него рация не работала. Но это не беда, машина-рация в штабе тоже не фурычила.
Через день майор приехал опять. Подавай ему именно Святского и все тут. Дали ему партизана - алкоголика, чем-то проштрафившегося.
Через три дня он опять приехал. Полкан обозлился, послал его трехэтажным, показал два кукиша и еще несколько жестов. Больше тот не ездил.
Кончился сентябрь, кончилась уборочная. Услышали мы, что перегоняют нас на Рязанщину. Свеклу убирать. Хорошо!
Разъехались с начфином собирать деньги с колхозов. Пока собирали, нас обворовали. Мальчишки, видимо. Брать нечего было, так погоны с бушлатов посрезали, пуговицы. Хожу теперь, как партизан.
Родилась мысль: а не продать ли клуб на дрова? Решили встать часа в три, и разобрать по-тихому. Встали. Слышны топоры, молотки. Не одни мы такие умные...