Эти строки, давшие название спектаклю, не могли в нем не прозвучать. Они и прозвучали. Савостин читал их в микрофон за сценой.
Спектакль - целиком и полностью его идея. Ему хотелось подумать на тему: Люди и война. Художник и война. Талантливый человек в рушащемся мире. Для этого он выбрал два известных киносценария Е.Габриловича "Коммунист" и "В огне брода нет", прекрасно поставленных в кино, и соединил их воедино. Потому что ему были необходимы Губанов и Теткина.
Сюжет рассказывать незачем - все видели, все слышали. Кроме, разве, молодежи. Ну, ладно.
На строительство ГЭС во время гражданской войны приезжает списанный с фронта по ранению солдат-коммунист Губанов (С.Кузьмин). Его селят в дом к скуповатому крестьянину Федору (М.Снапир). У Федора красавица жена (Н.Арефьева / Л.Галезник). В нее влюблены, кроме Федора, еще два нехороших человека: поп-расстрига (И.Красовский) и пьяница и бандит Степан (Игорь Кузьмин). В нее же влюбился и Губанов.
Губанов мучается. На стройке его в кладовщики записали, тяготит его это работа, скучно бухгалтером. Ругается с парторгом стройки (я), просится на живое дело. А тому надо, чтоб не разворовывали. Мучается и из-за того, что чужую жену полюбил. Парторг зудит ему, что не по-коммунистически это. Парторгу не до любви - не молод, ранен, проблем много. Он талантливую художницу Теткину (О.Шаталова) опекает. Вот напросилась, он ее с Денисом (В.Воеводин) за хлебом послал. Денис хлеб привез голодая, сам с себя всю одежду продал, ни зернышка общественного не взял. Теткина попалась белым. Полковник (Э.Войтехович) долго силился понять, что она, что они все, этот народ, ну быдло ж безграмотное, нашли в революции. Пожалел за талант, отпустил. Далеко она не ушла - убили. Убили и Губанова. Напала банда, там был Степан, конкурента не забыл.
Савостин как раз вернулся из армии, откуда он все бомбардировал Михайлова просьбами сделать эту композицию. Михайлов сделал три варианта. Савостин приехал со своим.
Играли все. Мужчины, конечно. Кроме меня. Чем-то я сильно Савостину не нравился. Вопрос с Губановым решился просто. Михайлов сказал: "Вот посмотрел я на вас - у кого глаза светлые, душа чистая, внутри огонь горит - и ясно, что Губанова могут играть только Пранц или С.Кузьмин". Пранц отъезжал. Вариантов не оставалось.
Федор - Снапир. Играл между хорошо и очень хорошо. То есть как всегда.
Анюта - Арефьева. Прекрасно играла трагедию. Любовь не получалась. Оказалось, она вообще мужененавистница. В это время ее из коллектива выгнали (см. про нее в Людях второго сезона). Роль перешла к Галезник. Любовная сцена стала лучшей. А вот трагедия... Ну, Галезник и трагедия - это как гений и злодейство...
Теткина - Шаталова. В ней, видно, сомневались, потому что была и дублерша - Ольга Демчик. Но Ольге даже не пришлось порепетировать. Потому что после этой роли в Шаталовой уже не сомневались. Она уже все могла.
Денис - Воеводин. С этого спектакля он и начался. Оторваться невозможно было, как играл. Более того, он и Михальченко по две роли играли. Оба - от автора, он еще Денис, она - парторг Хромченко. Играли они блистательно. Но незадолго до премьеры выяснилось, что не очень ясно, когда они от автора, а когда персонажи. Пришлось весь авторский текст отдать Татьяне, а роль Хромченко ...
Мужчин свободных (а роль у Габриловича мужская) - один, но мне Савостин давать ее не хотел, объявили конкурс. Михайлов настаивал на моей кандидатуре, Савостин пробовал Галезник, Кайданову, Южакову... Конкурс выиграл я. Тщательно скопировал то, что делала Михальченко, получилось неплохо. Савостину пришлось сдаться.
Ох, и провалился же я в этой роли. Но об этом позже.
Михальченко была бесподобна. Ее монологи ничем не подкреплялись сценически - но слушались с неотрывным вниманием. Завораживали.
В этом спектакле дебютировал Игорь Кузьмин. Впервые он появился в агитбригаде Геофака. Им Войтехович поставил какую-то пьесу о Джордано Бруно. Смотреть было жутко скучно. Единственно светлое пятно - Игорь. Сразу подумалось - его бы сюда. Он и пришел. Очень ярко сыграл гада. У него был талант на гадов. У него вообще был талант, жаль мало использованный.
Небольшая роль полковника - Войтехович. Безумное число раз они с Савостиным бились над этой, ключевой по теме, сценой. И добились своего.
Егоров написал песню на стихи Окуджавы - "Молю, чтоб не было разлук". Под нее убивали Губанова. Прекрасная и жуткая сцена. Потом этот текст положили на музыку в фильме "Жизнь и смерть Фердинанда Люса" и спели Кобзоном. Испортили.
Савостин из-за кулис читал стихи - Луговского и Багрицкого. Прекрасно! То есть как всегда.
Спектакль стал новым словом в нашей сценографии. Сцену перегородили занавесами не целиком, а частями. Слева играют, справа за занавесом новую выгородку ставят. Так появилась возможность играть киносценарии и прозу с частой сменой места действия.
Ну, и о себе. Выиграл я конкурс и Михальченковский рисунок роли забыл. Как всегда. И не знаю, как играть. Ну, не могу я серьезно произносить фразы типа "Рабочий класс ведет бой, какого еще не знала история, а мы будем чужих баб уводить?" Несерьезно могу, а серьезно - нет. Стал играть какого-то бюрократа. Пиявку на теле трудового народа. Савостин посмотрел - ну и ладно. А ничего не ладно. Пластику не нахожу, сделал перевязь через плечо, руку в марлю - мол, раненый. И, чуть не знаю что делать, хватался за руку и от боли корчился. Кузьмин меня потом лет десять передразнивал.
Много позже, на пляже, вспоминали мы с Савостиным этот спектакль. И он сказал "Интересный был материал. О людях, которые делают большое дело, и сами не понимают, что делают. Какая она, эта революция? Что будет в результате? Живут на всю катушку, жизни отдают, толком не понимая за что". Вот тут мне стало интересно. Тут-то я понял, что играть. Да поздно было.
Тем паче, к этому времени выяснилось, что играть я могу только подлецов и негодяев. Наверно, сам такой. Так что неудача была предопределена.
Вскоре в Калининграде провели зональный смотр самодеятельных театров. Понаехало ленинградцев и прочих. Комиссия из старых, но широконеизвестных театральных деятелей.
"Песня..." им не понравилась.
- Я смотрел на сцену, - сказал председатель комиссии, - и чувствовал: не верю!" Особенно не понравилась сцена, где Снапир вожжами бил Галезник (или еще Арефьеву). Он колотил по одному месту сцены, а она лежала и громко стонала в другом.
- Я чувствую здесь Таганку! (О, ужас!). Но, глядя в ваши расстроенные лица, мне хочется сорвать с себя этот значок лауреата и подарить его вам!
Как удалось не заржать?
Потом еще Михайлова долго доставали.
- Почему спектакль о коммунистах идет на черных занавесях и без полного света, а только на "пистолетах"?
- Жизнь была такая - им отвечали.
Такая и была.
Памяти Пушкина.
"Вечер старинного романса" я не видел. Знаю только, что он ставился совместно с областной филармонией, солисты филармонии пели, наши: С.Кузьмин, Н.Макарова, кто-то еще - стихи читали. Так что опускаю. Перехожу к Пушкинскому.
Был клич: ставьте все! Ставили Михайлов, Сухов и Савостин.
Играть решили в Малом Зале - во дворце кроме огромной сцены с залом и балконом, была еще большая комната на третьем этаже с небольшой, слегка приподнятой сценкой без всяких занавесей - для камерных вещей. Там стояло кресел человек эдак на сто. Тяжело: зритель сидит прямо перед тобой, глаза в глаза, и прямо в лицо смотрит. Нервирует, однако.
Материал разбили на пять блоков, каждый начинался стихотворением на смерть Пушкина, после чего следовали жизнерадостные произведения самого Пушкина. Жизнерадостные произведения звучали почему-то минорно. Михайлов ругался, но помогало мало.
Тогда он собрал пятерых задорных чтецов (Воеводина, Кузьмина С., Зинина, меня, еще кого-то), разложил на нас "Что смолкнул веселия глас", велел быть камертоном. Камертон звучал весьма жизнерадостно. Сразу после него веселия глас смолкал.
Сухов поставил второй блок из малоизвестного материала. Больше блок ничем от остальных не отличался. Но все равно было приятно послушать редко печатающиеся строки. Например из "Прозаик и поэт (Ты богат, я очень беден)":
Окружен рабов толпой,
С грозным деспотизма взором,
Афедрон ты жирный свой
Подтираешь коленкором.
Я же грешную дыру
Не балую детской модой
И Хвостова жесткой одой
Хоть и морщуся, а тру.
Пушкин - поразительно веселый человек. Чего мы его так заминорили?
Еще хороша была подборка высказываний врагов Пушкина. Особенно хорош был Вова Левченко, высокий, стройный и постоянно неспокойный. Вот он в гусарском мундире, а форма всем к лицу, еще краше делает, высоким, срывающимся голосом: Несмотря на то, что Пушкин был неплохим поэтом, характер у него был преотвратительный. И гордо добавляет: кавалергард Трубецкой, приятель Дантеса.
Савостин поставил прозу: “Читаем "Пиковую даму"". Ее потом и отдельным спектаклем играли - больше часа шла. Усадил актеров за стол, и они читали Пушкина вслух. Оторваться было невозможно. Прежде всего, оригинальная идея (не поддержанная профессорами КГУ): русская сатирическая проза началась не с Гоголя, а с "Пиковой дамы". В это же время М. Козаков пытался поставить ее на телевидении и отказался.
- Не понимаю жанра - сказал он.
Позже ее все же поставил В.Мельников. И зря. Савостин был прав - под сатирическую трактовку проза легла прекрасно. Не верите? Возьмем Лизу. Только, упаси бог, не по опере, которая, почему-то, известней оригинала. Там совсем другой жанр - мелодрама. Лиза, бедная приживалка у старухи графини, которую та тиранит, как вожжа под хвост попадет. Увидела красавца офицера, что в ее окна уставился, ну, не старуху же ему высматривать, все ясно, сразу и влюбилась. А офицер от нее сбежал. Ничего, зато старуха померла, наследство оставила. Никаких переживаний, как у Чайковского, никаких самоубийств, взяла себе бедную девушку в приживалки и давай тиранить, как ее когда-то. Вот ту девушку жалко, Лиза не старуха, помрет не скоро.
Под тем же углом можно и остальных рассмотреть. Савостин обладает редким даром замечать не только то, на чем писатель заострил внимание, но и то, что притушевал. Позже он ставил "Метель" и "Выстрел". Я их не видел, описывать не буду, одно скажу. Вспомните "Выстрел". А то - перечитайте, он того стоит. Заметили, какой там разный Сильвио во всех трех эпизодах. Благородный, возвышенный в сцене дуэли, злобный, мрачный монстр, явившийся к молодожену графу за отложенным выстрелом, и, наконец, усталый, измученный жизнью и своими поисками ее смысла в конце. Эка ж его жизнь корежила – три прямо-таки разных человека. Да не жизнь, не жизнь, что вы, бог с вами, окститесь. Вы лучше ответьте на вопрос: кто это рассказывает? Ну да, конечно, Белкин, Иван Петрович. А он, что, сам всему этому очевидцем был? Да ни боже мой. Первую сцену ему полковник И.Л.П. рассказал, гусар в ту пору, всех видевший в благородно-романтическом свете. Вторую - сам граф, перепуганный до смерти, вот ему монстры и видятся. А там уж и сам Белкин с ним встретился. Савостин все это заметил и реализовал - отдал роль Сильвио трем разным актерам, в каждом эпизоде - другой, под стать повествованию. Тоже, кстати, и в "Метели", большая часть рассказана девицей К.И.Т., дамой не лишенной приятности, но легкости мысли необыкновенной и памяти короткой беспредельно. Сколько она там понаврала...
Но вернемся к нашим милым дамам, пусть и пиковым.
Чтецкое мастерство: от автора и Германн - Савостин, Лиза - Кайданова, Старуха - Шаталова (а после ее отъезда в деревню - Савостин), Тоцкий и остальные - Филатов (позже С.Кузьмин). Все - блистательно. Вот ведь - час чтения при свечах, изредка под музыку - три раза слушал и еще хочу.
Режиссер областного кукольного Григорий Мазин читал "Графа Нулина". Очень копировал С.Юрского.
Снапир был бесподобен. "Анчар" и "Признание" - превосходно! Все были хороши. Да и я то ж. Даже с Корниловым перед вторым блоком. Он мне до того не нравился, что сейчас и слова не вспомню. Цветаеву помню, Окуджаву помню, Антокольского и Евтушенко в общих чертах, а из Корнилова ни слова. Зато - "Телега жизни"! Поверил, что я чтец.
Позже решили, что такие поэтические программы в Малом зале вообще нужны. Затеяли цикл - "Час поэзии".
Говорят, сейчас он заглох. Жаль.
День смеха, перенесенный на вечер N 2
К 1 апреля - традиционный спектакль! Точнее - эстрадно-развлекательная программа. И название придумали оригинальное - "День смеха, перенесенный на вечер". N 2.
Появилось много танцев - везде солировал Левченко - "Ча-ча-ча" - нечто испанское с Глускиной и "Гуд найт" по Тухманову уже не помню с кем. "Гуд найт" пелся по-английски. Текст его в переводе предельно прост: Спокойной ночи, дорогая, хотя я сделаю все, что бы она не была для тебя спокойной. Посему и музыка далеко не напоминала колыбельную. Потому и танец был, ну, не шибко эротическим, но энергичным, задорным, экспрессивным. Впереди скакал Левченко с партнершей, за ними целая толпа, которым тоже не спать хочется.
"Мир старых фильмов" - музыкальная пантомима, очень смешная, с замечательными пластическими выдумками Красовского, И. Кузьмина, Кошелева, неожиданным финалом. Стоит ширма, пред ней дама (Т.Бритоусова), пред дамой любовник (И.Красовский). Движения ускоренные, слов нет - немое кино. Неожиданно возвращается муж (М.Снапир). Любовник прячется за ширму. Сидит там неспокойно, все вылазит, рукой машет, воздушные поцелуи посылает. Она ему все: прячься, прячься машет. Муж, он тоже не за шляпой пришел, нагло пристает к жене. Но вдруг замечает ее стороннюю активность. Оборачивается не вовремя. Обнаруживает любовника. Выволакивает из-за ширмы, дает поджопника, устраивает жене скандал. Смотрит еще за ширму. Выволакивает еще одного. Тот подставляет филейную часть сразу. А за ширмой еще один. И еще, и еще. Кое-кто убегает, а кто и бицепс покзывает, и не вмажешь ему, страшновато. Потом рота вышла. Муж аж честь отдал. Потом он схватил ширму, стал трясти. Оттуда выпал маленького роста грузин (6-летний Илья Снапир), поцеловал даме на прощание руку, гордо и степенно ушел. Муж подумал и ушел за ними.
Все это под задорную польскую песенку.
В целом же спектакль стал праздником искусства миниатюры, разговорной сценки. "Укушенный" и "Нюанс" - прекрасные работы Снапира, С. Кузьмина, Шаталовой и Красовского. "Укушенный" ставился с 50-х годов, все союзные эстрадники его, наверное, переиграли, но до чего хороши были Снапир и Кузьмин. Снапира щенок укусил, пришел привиться, вдруг бешеный. Пока заполнял опросник - взбесился. Не от щенка однако. Вопросы были: - У вас родственники есть? - Нет. -Их когда-нибудь кусали? Или - Фамилия? - Бобков. - А укусил кто? - Бобик. - Вы родственники или однофамильцы?
Это, кстати, не так уж и легко смешно сыграть, но Снапир до того четко вел нарастание раздражения, переходящего в бешенство, а Кузьмин был столь обаятельно хамоват. Бесподобно.
"Нюанс" - это история о том, как скромного, тихого бухгалтера (И.Красовский) взяли в порт на работу. Но - маленький нюанс - работать бухгалтером, а числиться верхолазом. Ну, Советский Союз, все делают одно, числятся другим, получают за третье. Но бухгалтер высоты очень боится. Он и со стула вниз посмотрит, в голове все кружится. Кадровик (О.Шаталова) пытается ему втолковать нашу систему, но - куда там: - А что говорить, если спросят, кем работаю? Скажу: бухгалтер, скажут - врешь, ты - верхолаз. Скажу: верхолаз, скажут - Лезь". Кадровик доходит до истерики, наконец договариваются, на прощание бухгалтер спрашивает: Когда я оттуда упаду, а это непременно, вы меня бухгалтером возьмете?
Превосходная пара - Воеводин и И.Кузьмин: "Вжик", "Выпить-закусить" (это, пожалуй, первый случай, когда миниатюра, поставленная для СТЭМа, а Михайлов к тому времени оставил СТЭМ и его, после годового безвластия, потихоньку прибирал к рукам С.Кузьмин, была взята в театр). Причем текст ее сначала предлагался Михайлову, был отвергнут, но так разыгран, что Михайлов просил разрешения включить сценку в спектакль. Отличная семейная пара (С.Кузьмин и Л.Полина), он домой приходит, на диван и читать. Скажут: сядь - сядет. Скажут: встань - встанет. Скажут: сделай хоть что-нибудь - спросит, а что? Ляпнула в сердцах, а если я тебе скажу повеситься? Вешается. Жена в шоке. Не что вешается, что ногами на стул забрался. Дает газетку подстелить. Ну, он газетку увидел, все забыл, зачитался.
Еще была прекрасная сценка про двух алкоголиков, приведенных в милицию "Товарищ Налейтенант". Виртуозная работа Каминского и Кошелева - алкоголики, хорош Левченко - милиционер.
Со мной вышла глупая история. Михайлов сказал - Не хватает коротких связующих сценок, пантомим. Они нужны, чтобы декорации менять. Занавес закрылся, ставят новую выгородку, а зрителю что делать? Вот ему и играется или поется что-нибудь перед занавесом. Особенно одна запомнилась: Выходит на сцену Красовский (рост за 180, вес около 60, плюс нос характерный) весь в белом костюмчике, томно цветочек нюхает. А навстречу ему бой-баба в тельняжке, переразмалевана, на голове черт-те-что, в зубах сигарета (низенькая Ленская) и говорит хриплым голосом: Эй, мужик, закурить есть? Красовский томно нюхает цветочек и тоненьким голоском отвечает: Курить - здоровью вредить. - Ну ты даешь! Красовский мило улыбается и возражает: Нет. - Что нет? - Не даю-у.
А я как-раз осенью придумал абсурдную штуковину "Только через мой труп". Сам ставить не решался, рассказал ее Сухову. Тому понравилось, он сказал: беру, и ушел в армию. А тут - клич. Взял и поставил. Михайлов обрадовался, закричал - беру! Автора! А как я скажу - я, если отдал Сухову? Сказал - Сухов. Михайлов удивился, писал Сухову поздравления, тот тоже удивлялся, так как давно про нее забыл, а я тихо страдал от непризнанности. Вот такой вот был ... .
К миниатюре потом Михайлов смешную концовку придумал, и называться она стала "Принципиальные люди". Там выбегал на сцену мужик, кричал: Только через мой труп! И умирал. Потом один за одним выскакивали. И каждый: Только через мой труп. Нет, через мой. Скоро сцена завалена телами. Тут появлялся толстенький, противный человечек, смахивающий на Иудушку Головлева (И.Кузьмин), начинал прыгать через трупы: И через его труп. Оп! И через ее тельце. Оп!
Тут я закончил. Но Михайлов завершил дело: пропрыгав всех, он задирал ногу, присматривался в зал, спрашивал: Ну, кто тут еще такой принципиальный? Оп!!!
Не один сезон игралась.
По Ладоге
В июне Михайлов объявил: желающие могут пройтись с концертами по Ладоге. Нужны три человека. Первыми захотели Снапир, я и Филановский.
Выехали в Питер. С нами ехали: худрук Дворца Вера Матвеевна с хором, Некрасов - исполнитель народных песен, романсов и "Дня Победы", двое танцоров от С. Мартыненко и женщина-змея семнадцати лет.
Загрузились на маленький теплоход. Капитан посмотрел сомнительно: периферия. Обязали: 20 концертов за 20 дней. Что играть? Поет один Филановский и то вне театра. Набрали миниатюр: Укушенный, Нюанс, Выпить - закусить, Ни дать ни взять и в этом роде. В Финский залив погода нас не пустила. Пошли на Ладогу. Красота!
Останавливались у каждого земснаряда, играли в цехах. Принимали хорошо. Филановский, почти не имевший до этого актерской практики, рос на глазах и к концу гастроли был лучше меня. Снапир держал на себе все. Мы с ним вели концерты. Мне было б лучше не вести, но надо ж дать ему передых.
Сначала пел хор. Что-то и Пугачеву: "Посидим, поокаем". В конце они пропевали: "Хорошо-то, хорошо" и делали большую паузу. Раз в эту паузу им сказали: Да ничего хорошего.
Танцоры (очень молодые) классно танцевали румбу и еще что-то. Змея змеилась. Народные песни пелись. Играли по три - четыре раза в день. Остальное - загорали, купались, играли в карты. Места чудесные. С Ладоги перешли на Онегу, потом на Белое озеро. В Ладоге Снапир учил плавать шестилетнего Илью на мелководье, а я рядом пытался утонуть. Не получилось.
В Белозерске мы с Филановским (он был весь в "фирме" - редком по тем временам джинсовом костюме "Wrangler") пошли давать телеграмму Голубеву с днем рождения.
Почта была переполнена. Филановский обратился к очереди на чистом английском, народ расступился, и он спокойно и быстро отправил телеграмму на чистом русском.
Отыграли все концерты. Время есть, а делать нечего. Пошли на Ильмень, к Новгороду. По вечерам собирались втроем в кают-компании и что-то пили. С нами была еще повариха Мэрика, красивая эстонка. Филановскому нравилась она, ей - я. Я комплексовал. Росту в ней было за 180. Во мне - 170. Тогда это действовало на меня почему-то отрицательно.
В Новгороде ходили в Кремль. По выходу Филановский опознал какого-то крупного американского физика, пошел с ним побеседовать. Я зачем-то торчал рядом. Позже оказалось, что они пообсуждали свои физические проблемы и американец пригласил Игоря зимой в Италию. Игорь обиделся и объяснил, что зимой у нас с билетами на Италию трудно.
Вечером он напился и всю ночь пел мне (Мэрика ушла спать) "Иисус Христос - суперстар". Утром нас вызвал замполит парохода.
- Об чем ето вы разговаривали с американцем? - спросил он.
Мы объяснили, что ему очень понравился фотоаппарат Филановского, и он спрашивал, где можно такой достать.
- Негоже, - сказали нам - Советскому артисту контактировать с американцами.
Мы осознали.
На Ильмене попали в качку. Все лежали с морской болезнью. Кроме шестерых - тех, кто играли в карты. В Кинга. Закон был такой - последние двое выбывают. Выбываешь - делать нечего, все давно прочитано, погоды нет. Тут уж не до морской болезни.
Вернулись и три дня до конца срока стояли в деревне, где уже были. Дали еще концерт. Мы, с тоски, предложили Вере Матвеевне два отделения: первое без нас, второе - мы. Она обиделась и сказала, что мы специально хотим их выставить на посмешище. Понавспоминали, что могли, вплоть до студенческих сценок. Шло на ура.
Вернувшись, обнаружил, что должен был это месяц провести на практике. Теперь от меня хотели какую-то программу. Пошел к Воеводиной, она написала. Теперь я программист, а она - нет. Смешно.
Люди сезона
Игоря Кузьмина нашел Войтехович. Его попросили что-то там на геофаке поставить, он что-то там поставил, причем без мэтров, без Каминского, Стрюка, С.Кузьмина, и - открыл талант. Талант привели в театр. С первого же появления он стал играть негодяев, гадов, мерзавцев, сволочей. Играл он их так ярко, что другие роли ему давать и не помышляли. Дадут ему просто роль прохожего на две фразы, он их так произнесет, что страшно становится - явно этот прохожий тебя в чем-то подозревает и уже донос строчит. Раз он сыграл в СТЭМе декана. Абстрактного. Был такой скандал, что СТЭМ пытались закрыть. Что характерно - больших ролей ему так и не досталось. Почему?
Сейчас он в милиции. Конкретней не знаю. В прошлую встречу был майором.
Вова Левченко не появился, а ворвался. Маленькая роль попутчика в "Песне о ветре" была сыграна на таком нервном надрыве, что и не могла не заметиться. Потом он тоже был заметен, но для режиссера опасен. Беда та же, что и у Стрюка. Неистощимая фантазия и неумение остановится. Вот маленькая сценка о художниках, которые не желают заказ выполнять, пока их не подмажешь. Подмазали - заказанную картину моментом сляпали. Одну втроем. Что делает Левченко? Заходит сзади картины, перегибается и малюет сверху. Благо, рост позволял. Зритель в откате. Михайлов счастлив. Сыграл он так раза два и стал новое придумывать - надоело. Что ему, что зритель другой, ему и это еще внове? Вот режиссеры его и опасались.
Потом он женился, не до театра стало, отошел. Потом накатила перестройка, "бешеная как электричка". И без того неуравновешенный Вова, попав в финансовый кризис, стал искать виноватых. Виноватые нашлись сразу - евреи. Причем ни Снапир, ни я для него евреями не были, евреи для него - глава администрации области и прочие, портящие ему жизнь люди. Что он, собственно, вкладывал в это слово, одному ему известно. Но за митинги, листовки и прочую гражданскую активность пришлось и посидеть. Где сейчас - не ведаю.
Игорь Филановский - прежде всего талантливый ученый. В школьные годы выиграл всесоюзную физическую олимпиаду. Поехал в МИФИ. С друзьями. Сдал три экзамена с блеском. Друзья уже завалились, уезжают, устроили отвальную. Он - против, завтра ж письменная математика. - Да что она тебе, с закрытыми глазами напишешь. Наутро, с больной головой, завалился. Встретил физика, кому сдавал. Тот ему - Пойдете ко мне? - Да я не сдал... - Как? Быть не может! - Болел. Педагог пишет записку декану, просит о пересдаче. Игорю - 17, декана боится. Пошел, выпил для храбрости. Явился: Вы должны мне дать переэкзаменовку. - Должен?!! Вон!!!
Поступил к нам. В первый год сдал все экзамены за все курсы, кроме общественно-политических. Работал на одного ленинградского физика, писал статьи в иностранные журналы под двумя подписями, ждал, когда его заберут в Питер. Так и не забрали. Так и преподает в Калининграде.
В театре он больше любил петь. Хотя играть - мог, не до конца это его занимало.
Люда Полина появилась вместе с Демчик и Леной Васильевой, как личность заметна была сразу, играла же долго мало. Где на столько женщин ролей набрать? Лене так и не повезло, а Люда себя сделала. Раз получила главную роль, так сыграла, что отныне без нее уже ничего не обходилось. Заодно всех в себя влюбила. Тут появился наглый замполит Игорь Штерн, насильно выдал ее за себя замуж, поиграл слегка в театре для виду и увез ее сначала в Свердловск, потом в Одессу, потом в Канаду. Где они сейчас оба и процветают. И что характерно - программистами, хотя она по образованию филолог. А он - неизвестно кто. Кто замполиты по образованию?
Лиля Воеводина тоже появилась не одна. С подружкой Кларой Шехтман. И не как Воеводина, а с самой, что ни на есть девичьей фамилией - Копылова. На "Пушкинском" спели они замечательно "Гляжу, как безумный, на черную шаль". Очень смешно спели. У Клары актерская судьба так толком и не сложилась, а у Лили пошла. Ростом она - травести, но оказалось, какую роль не дай - все прекрасно. Режиссеры долго осторожничали, потом поняли - с ней не ошибешься, как Снапир, - все сыграть может. Из тех, кто сегодня Офелию, завтра - Гертруду и обеих - прекрасно. Сейчас ее диапозон от 15-летних (травести ж!) до 95-летних. Без неудач.
А фамилию она забрала у Воеводина. Претендентов на ее руку было далеко не один, но Воеводин и здесь оказался талантливей. Ему ж и повезло.
Приложение к сезону.
Первоапрельская песня.
Музыка и исполнение Егорова, слова - не знаю чьи. Сам он, кажется, стихов не писал, может, Михайлов?
Самое трудное - веселым быть,
Юмористов не бояться.
Не пытаться самому острить
И при этом не смеяться.
Припев:
Ни ушам, ни глазам не верь,
Если скажут - пришел апрель.
Видно плохи твои дела,
Если все же спина бела.
Самое трудное - найти карниз,
На который не взобраться.
Попытаться не свалиться вниз,
И при этом не смеяться.
Припев.
Самое трудное - купить билет,
В зал заполненный пробраться.
Убедиться, что смешного нет,
И при этом не смеяться.
Припев.
Вжик (Студенческая миниатюра).
Преподаватель сидит, входит студент.
Студент: Здравствуйте, Иван Иванович. Сейчас. (Начинает надуваться воздухом. Надувается как культурист. Воеводин это замечательно делал - и ростом выше стал и плечистее - не зря ж дважды чемпион Универа по ГТО. Хлопает преподавателя по плечу). Здорово! У меня - 1-й разряд по самбо, 2-й по боксу, 3-й по дзюдо. Я как начну бицепсами играть (играет) - первокурсницы плачут!
Преподаватель (не впечатлен): Рыдают, говорите? А я вот, как железную кочергу узлом завязываю, так все смеются.
Студент: Смеются?
Преподаватель: Силушке моей молодецкой радуются. Пришел ко мне раз один - первый разряд по..., второй по... . Ну я ему - чпок (легонько тючет студента пальцем в живот. Студен сдувается.)
Студент: Ясно. А... природу вы любите? Шашлычки, костерчик, а? (при этом все время делает характерные жесты пальцами по горлу).
Преподаватель: Не, язва у меня.
Студент: А... рыбалку вы любите, а? Чуден Днепр при тихой погоде, а? Премудрый пескарь, а? Бычки в томате, а? (опять характерные).
Преподаватель: Нет, не люблю я этого.
Студент: А... может вам джинсы нужны? А? Лев и Страус. Могу достать. А? Синие такие. На молнии. Вжик - открываются, вжик - закрываются. (Показывает где и как открываются и закрываются).
Преподаватель (с трудом): Нет. Не надо мне.
Студент: Ох, и скучный вы человек, Иван Иваныч. И поговорить с вами не о чем.
Преподаватель: Нет, это вы скучный человек, Воеводин. На семинарах всегда молчите. Даже удивился, что заговорили сейчас.
Студент: Заговоришь тут. Экзамен завтра.
Преподаватель: Вы что, с луны свалились? Экзамен на неделю перенесли. И принимать его буду не я.
Студент: На неделю? Да я за неделю китайский выучу и опять забуду. А я тут распинаюсь. (Убегает)
Преподаватель: Стойте! А вы вправду говорили, что джинсы можете достать?
Студент: А-а-а! Лев и Страус?
Преподаватель: Да. Леви страус.
Студент: На молнии?
Преподаватель: Да, на молнии?
Студент: Вжик - открываются, вжик — закрываются?.. (делает комбинацию из трех пальцев под нос педагогу) Во!
Налейтенант
Отделение милиции, сидит лейтенант, дружинники вводят двух алкоголиков.
1: В этот прекрасный, солнечный день, мы с другом Колей... (ищет Колю, находит на полу, радуется). Вот он. Замечательный человек. Так вот... В этот прекрасный, солнечный день, мы с другом Колей... (опять ищет Колю).
Лейтенaнт: Выпили что-ли?
2: Упаси бог. Не выпили, а тор- торж- торжественно отметили день рождения жены!
Лейтенaнт: Она у вас когда родилась?
2: В мае.
Лейтенaнт: А сейчас какой месяц?
1: Так мы отметили не просто день рождения, а приближающийся день рождения. Какие у нас замечательные женщины, товарищ налейтенант!
Лейтенaнт: К девушкам приставали.
2: Но это были отрицательные девушки. Хыповые.
1: Разве могли мы с другом Колей (ищет Колю, находит, радуется) - вот он! пройти мимо и ничего не сказать.
Лейтенaнт: Выражались, значит.
1: Сначала слово для оглашения взял Коля.
Лейтенaнт: На каком языке оглашал?
2: На родном! (Падает)
1: А потом к нам подошел явно отрицательный тип и начал сожалеть. Тогда Коля обьяснил ему, что не в деньгах счастье.
Лейтенaнт: Отнимали бумажник.
2: Упаси бог! Просто пытались установить, на какие такие нетрудовые доходы он себе вот этот импортный пиджак приобрел.
Лейтенaнт: Дальше.
1: Дальше усталые, но счастливые, с чувством исполненного долга, мы пришли в нашу замечательную милицию и привели с собой двух чем-то недовольных типов.
Лейтенaнт: Дружиников.
1: Точно. Какие у нас замечательные дружинники, товарищ налейтенант!
Лейтенaнт: Все ясно.
1: Опять по 15 суток?
Лейтенaнт: Точно. Какие у нас замечательные нарушители. Все понимают!