Однажды прабабушка, которой было 36 лет и имела она уже семь детей, почувствовала себя плохо. Заболел живот. Доктора не оказалось, пришел фельдшер. Аппендицита в завершающей стадии не опознал, прописал успокаивающее, опиум. К ночи прабабушка успокоилась навсегда. Все пятеро сыновей, включая далеких от совершеннолетия, взяли по топору и пошли убивать фельдшера. Соседи с трудом их удержали, и скольких еще успокоил этот фельдшер, мне не известно.
Двоюродный дедушка работал в милиции. Жили в Крыму. Перед второй мировой немцы подошли так быстро, что эвакуировать никого не успели. Он поменял детям национальность и ушел на войну. Пришедшим вскоре немцам не очень понравились ни внешность, ни имена типа Розы, но документ есть документ. Тут же вмешались добрые соседи, исправили несправедливость, и семья переселилась в гетто.
Вскоре все гетто повели на окончательное решение вопроса. Проходили мимо церкви. Ни во что не верящая жена дедушки повалилась с детьми на колени и стала истово креститься. Конвоир удивился, спросил - Так вы что, христиане?
Зная идеш, понять и ответить труда не составляло. Он выпихнул их из колонны, и они бежали подальше, где их никто не знал.
Остальные не выжили.
Однажды дед пришел к родителям своей будущей жены. Жили они в маленьком домике с восьмерыми детьми. Посидел, а что-то, говорит, я Тани (пятой дочери) не вижу? А, - отвечают, бегает тут где-то. На другой день то же. На третий стали вспоминать, а и правда, давно что-то ее не видно было. Поискали и нашли под кроватью. Лежала в тифу. Но выжила.
Дед от отца унаследовал крутой характер. Маленького роста (165 примерно), был он очень силен физически и невероятно властен. Превосходно учился в школе. Церковно-приходской. То есть, синагогальной. Оттуда вынес знания пяти языков, логическое мышление, талант к математическому комбинированию и похвальную грамоту от его императорского Величества. Проучился он всего четыре года, на большее у отца не хватило ни денег, ни желания - к чему все эти учености?
В 1916 году, как и положено, пошел на империалистическую. Там увлекся политикой, спорил до хрипоты с сослуживцами за кого голосовать лучше, за большевиков али за коммунистов? Ходил по митингам, слушал, разбирался. К началу двадцатых разобрался, больше никогда в политику не лез и всячески не высовывался. Даже не знаю, был ли он членом партии. Был, наверно, но упоминать об этом не любил.
Женился, работал, растил детей. Однажды сказали ему - пока ты на работе, повадился к бабушке ухажер ходить, соблазнять. Деду ушел со смены, пришел домой, жена стирает, а красавчик в костюмчике ей, что живем однова рассказывает, надо брать от нее, от жизни, где только чего увидишь. Дед, хоть и поговорить любил и за словом в карман не лез, тут дискутировать не стал, поднял красавчика железными руками за костюмчик и посадил задом в горящую печь. Потом пересадил в бочку с водой. Потом поддал ускорение в открытое окошко. Больше красавчик не появлялся. В другом месте чего-нибудь увидел.
На Отечественную пошел дед сразу. В 1942 попал в окружение. Вышло их из армии человек сто. Цинга сьела зубы. Мучил живот. Живот прошел в 1944. Дед был старшиной, выдавал довольствие братьям-артиллеристам, сидел на спирту, но сам не пил - зарок дал - пока за границу не войдут. Как вошли - выпил, и неприятности с животом сразу кончились. В 1945 в Германии увидел дед, как солдат быка завалить пытается. Да не умеет. Дед подошел, взял быка за рога, одним движением положил. Умел со скотиной обращаться, да и на бойне успел поработать. Увидел это все полковник, забрал деда во снабжение армии. Там генерал к нему присмотрелся, оценил. Быкам крутить хвосты хорошо, а вот сможешь ты производство здесь наладить. Чтоб немцы здесь в тылу не саботировали, макаронные изделия для нас производили, да сапоги тачали. Дед скромно сказал - смогу. Остался в городке главным. Погоны с него сняли, командовал офицерами, нечего им знать было, что он старшина всего лишь.
Производство наладил так здорово, что генерал хотел его в офицеры произвести. Да забыл в суете. Наверное.
С войны все везли чемоданы, а дед одну брошку. Ее стоимость все потери должна была окупить. Германия ему сильно понравилась своей аккуратностью, порядком и работоспособностью, говорил, если б не семья, нипочем бы не вернулся. В день возвращения младшая его дочка, то есть моя мама, очарованная драгоценностью и проснувшимся к тринадцати годам вкусом к украшениям, взяла ее поиграть на улицу. Больше ее не видели. Брошки, разумеется. Маму даже не лупили, слишком велика была радость возвращения, а что брошка, не такое теряли...
Дядя был характером в деда. Рожденный в начале 20-х, с детства был он заводилой во всевозможных проделках и драках. Для маленькой моей мамы это была защита. Сперва ее отлупит за ябедничество, но уж потом и обидчикам достанется так, что ей и не обидно.
На войну его по малолетству не взяли, отправили на оборонный завод. Это не по характеру. Хоть и все для фронта, все для победы, но фашистскую гадину хотелось душить собственными руками. Он и еще четыре друга сбежали на фронт.
В Брянске разбираться не стали, куда там эти сбежали. Может на фронт, а может и империалистам в объятия? Бросили оборонное предприятие в военное время - расстрелять. Решение суда дошло до части, где воевал он с друзьями, через год. К тому времени в живых их только двое осталось, а были они разведчиками. Может полковыми, а может ротными. Командир части почесал в затылке, да и отписал, что погибли все пятеро. А дяде сменил в документах имя и отчество.
Судили их потом, после войны. Но простили. Не от войны же бежали.
Бабушка по отцу была врачом. Когда началась война, оказалась с госпиталем (и отцом) на Кубани. Немцы приближались. Госпиталь надо было вывозить. Сытые кубанцы, имеющие хорошо отточенный зуб на Советскую власть, лошадей не давали. Бабушка взяла пистолет, не знаю пристрелила ли кого, но стреляла. Госпиталь вывезли.
По дороге 10-летний отец отстал от эшелона. Пытался воровать. Избили жестоко. Потом научился. Иначе б не выжил.
Когда он нашел мать, она лежала в госпитале. С тифом. А он беспризорничал. Да подъедал ее обеды, которые она ему отдавала.
Потом она вылечилась.
Характер у отца воспитался, разумеется, резкий. В башкирской школе иначе конец. Когда девятиклассники у них, шестиклашек, стали отнимать деньги, напал сразу на троих. Был бит. Отловил каждого по одному и отходил подручными средствами. Кого ломом, кого поленом. К нему не лезли, называли - бешеный.
Ни в парке ни на улице нельзя было быть незащищенным. Пойдешь в расстегнутом пиджаке, тебе его тут же с плеч стянут, чтоб руки связать, и - в морду. Научился, если сзади по плечу похлопают, оборачиваться с ударом в зубы.
Позже уже некому стало отца трогать. С ним подружился девятиклассник шестнадцатилетний, вскормленный на одном молоке. И силой с бычка. Подерутся мужики на танцах, подойдет он к ним стукнет головами друг о друга, и - все. Больше они драться сегодня не в состоянии.
Закончив школу отец уехал в Смоленск. Там у матери сестра была. И медицинский институт. Хотел он быть только врачом. На первом курсе перед сессией выпил и остался без стипендии. С тех пор спиртного в рот не брал. Никогда.
Подрабатывал в психбольнице. Дежурил по ночам санитаром. Методы там были социалистические, гуманные. Заблажит ночью больной, выскочит с осколком стекла или бритвой в коридор, один санитар его, весь бледный такой, успокаивает, а второй сзади подкрадывается и - табуреткой по голове. Потом вяжут. А что делать - лекарств не хватало.
День - в институте, ночь на дежурстве, день опять в институте, ночь - с будущей женой гуляет. Когда спал - сам не знает. Что ел - тоже. Стипендии хватало на один обед в месяц, потом каждый день буханка хлеба и банка кабачковой икры. Деньги же отсылал брату. Мама умерла, а брат школьник, остался.
Сессии отец сдавал на памяти. Прослушает лекцию и всю помнит. Через месяц расскажет вплоть до каждой запятой.
В институте он научился многому. Даже гипнотизировать. А вот от безрассудства не отучился. Как-то в институте один сокурсник поцапался с преподавателем. Его исключили из комсомола. При этом на комсомольском собрании спросили кто против? Но не кто против исключения, а кто против советской власти? Трое, в том числе отец, подняли руки.
В общежитии у них была "еврейская" комната, почему-то селили по национальностям. Резвились, придет девушка из избиркома записывать голосующих, спросит фамилии, а они - студент Пенис, студент Клитор. Потом в ректорат шли телеги - студенты Пенис и Клитор не явились на голосование.
Потом женился и - по распределению - за Урал. На огромной территории единственный врач. Тут тебе и зубы рвать и роды принимать - больше некому.
И знание гипноза однажды пригодилось. Заехал к друзьям, а они - посмотри девочку, никак не вылечим, непонятно все. Девочка не ходит - паралич ног. Но странный - не продольный, не поперечный, в симптомах сумятица. Выяснил - когда начался. Болела маленькая ангиной сильно, врач участковый сказал - не выживет. Девочка услышала и вот так сильно испугалась.
Отец ее загипнотизировал и велел идти. И пошла. А ему пришлось бежать из городка - гипнотизировать без лицензии запрещено было.
Смоленский медицинский выпускал не просто врачей, а военных. В погонах. Родителей с маленьким ребенком отправили в деревню Сычевка под Смоленском. Там была психбольница для особо опасных преступников.
Может кто помнит историю, как наш корабль зашел в корейские территориальные воды (по предательству?), был арестован и злобные империалисты сманивали наших матросов предать Родину. Про это еще в конце 50-х отсняли фильм "ЧП". Матросов потом вернули, в том числе и предателя. Его судили, проговорили к смертной казни, зачитали приговор и он от страха сошел с ума. Был в Сычевке. Его болезнь легко излечивалась, приводили в разум, опять зачитывали приговор, и все повторялось по кругу.
В Сычевке рос и я. Научился драться и лихо материться, в общем, был хорошо подготовлен к жизни. Потом разучился. А зря.
Потом родителям удалось перевестись в Калининград.
Отец работал в тюрьме. Было скучно, хотелось психиатрии. Написал диссертацию. Узнал что, чтобы защититься надо не только знать, но и дать. Диссертацию сжег.
Отказался от звания майора, снял погоны и ушел в психбольницу.
Там стал замначальника, но не надолго - не хотел вступать в партию. Начальник пользовался, как давать людей в колхозы, уходил на больничный, оставлял отца, тот никого не давал - некого. Вызывают в райком орать, а он им - вы мне никто, я не член вашей партии. Вскоре вопрос поставили ребром и он стал рядовым врачом.