- "Родные, близкие и друзья", - стала читать Матрёна,- "извещают о безвременной смерти Михаила Петровича Сигаева"... ну и прочее, и прочее..."Панихида и похороны состоятся 15-го"... так это же выходит сегодня..."...в 10 часов"... Давай съездим, проводим человека - не чужой ведь! Да и прикупить надо ко-што. Ты намедни говорил - замазка на окнах прохудилась. И у меня шерсть кончается...
- Так я полагаю, Матрёна, не поспеем-то мы...
- Оно, конешно, к панихиде не поспеем, а на погост в самый раз будет.
Сигаев жил вместе со своей перезревшей, так и не вышедшей замуж, дочерью, и общался только с Егоровыми, да и то, от случая к случаю.
Егоровы, нарвав в полисаднике последние осенние цветы, сели в свой старый, дребезжащий всеми своими суставами "Москвич" и покатили в город.
Приехали вовремя. Закрытый гроб с телом покойного заносили в ворота кладбища. Моросило.
Народу было много. Дочери Сигаева Егоровы не увидели. Правда, лица каких-то двух женщин были скрыты чёрными вуалями.
Все прошли к вырытой могиле. Батюшка в помятой рясе, лениво помахивая дымящимся кадилом, скороговоркой, неразборчиво прочёл молитву.
Начались речи. Покойному приписывались такие деяния и качества, что Егоров просто диву давался. Он стал перешёп-
тываться с Матрёной, но получалось почему-то так громко, что на них стали оглядываться. Они и замолкли.
В конце, когда могилу засыпали и аккуратно уложили на неё многочисленные венки и букеты, молодой человек, одетый в чёрный костюм и чёрную сорочку с белым галстуком-бабочкой, с комсомольским задором пригласил всех на поминки, отчего печальные лица присутствующих заметно разгладились и перестали быть театрально трагичными.
Егоровы решили, пока суть да дело, быстренько проехаться по магазинам и потом успеть на поминки.
Хорошей замазки в хозяйственном магазине не оказалось, а плохую, пересохшую, к делу не приладишь. Огорчённый неудачей сидел он в машине, дожидаясь Матрёну, и стал думать, что жизнь - непонятная штука. Живёшь, живёшь, а зачем - неизвестно. Вот и Сигаев, зачем родился, зачем жил? Чтобы отслужить в армии и родить непутёвую дочь?! И что это за жизнь, когда даже замазки хорошей нет! И ему сильно, так что желваки закостенели, захотелось выпить. Тут как раз и мысль подоспела, что скоро на поминках он хорошо приложится. И вдруг ему стало легко и весело, да так, что он стал бормотать какие-то непонятные слова, которые вчера вечером пел по телевизору молодой лохматый певец: "Ой, мама! Шику дам, шику дам!"
Обычно он редко напивался - Матрёна следила строго, но иногда это ему удавалось, хотя и приводило к продолжитель-ным скандалам, которые сопровождались матрёниными тяжё-лыми тычками.
"Хорошо оно, што Матрёна умет управляться машиной, так сегодня зальюсь под завязку", - подумал он, и предчувствие того состояния, в котором он скоро окажется, разлилось теплом по всему телу.
Когда Егоровы поднялись к квартире Сигаева, дверь оказа-лась запертой.. Это удивило и озадачило. Они стали стучать со всё возрастающей силой, но за дверью не было слышно ни звука.
- Наверно, поминки в другом месте, - высказала предположение, быстро соображающая, Матрёна.
- А может он сменил жильё?
- Навряд ли, што ему здесь было плохо - центр города...
От обиды, что выпивка сорвалась, Егоров стал упрекать жену за то, что она не спросила, где будут поминки. Матрёна не осталась в долгу. И между ними разгорелась обычная семейная дискуссия, на шум которой вышла соседка.
- Вы к Сигаевым? - спросила она.
- Да! - одновременно, ошалело ответили супруги.
- Так они вышли в магAзин,- оповестила всё знающая соседка.
- Как! - также вместе вскрикнули Егоровы.
- Да вот, кажись, он сам и идёть...
Увидев живого Сигаева, поднимающегося по лестнице, Егоров ослабел и стал медленно оседать на давно немытый пол, а его жена, остолбенев от ужаса, стояла, прислонившись к стенке, прикрывая ладошкой широко открытый рот.
- Что с тобой, Николай? - ничего не понимая, проговорил Сигаев, рассматривая сидящего на полу Егорова.
Услышав голос "мертвеца", Егоров впал в истерику, содрогаясь всем телом, стал мычать, не в силах произнести ни одного слова. Подбородок конвульсивно дёргался, и Егоров пытался усмирить его, придерживая двумя руками.
Когда общими усилиями (к тому времени подошла, равно- душная ко всему, дочь Сигаева) Егорова занесли в квартиру и уложили на диван, он, не отпуская руку Сигаева, шёпотом произнёс:
- Так ты,значит, не помер?
- С чего ты взял, что я помер?
- Но мы с Матрёной тебя сегодня похоронили...
- Как это? Ничего не понимаю!
- Чего ты не понимаешь? Мы в газете прочли, што ты помер, ну и поехали на кладбище...
- В какой газете? Что ты мелешь!
- В какой, в какой! В местной!
- Алевтина, - обратился Сигаев к соседке,- ты выписываешь местную. Принеси, будь добра.
Пока соседка ходила за газетой, дочь Сигаева, бормоча невнятно что-то недоброжелательное, подала Егорову на блюдечке стакан чая с лимоном.
- Да! - сказала соседка, входя в комнату. - Вот написано: "Родные, близкие и друзья извещают о безвременной смерти Михаила Петровича Сигаева...
- Ну! - вместе воскликнули Егоровы. - ...персонального пенсионера, - продолжала читать соседка, - ...республиканского значения, ранее работавшего начальником автобазы горпищеторга".
Егоров, наклонив голову, как носорог перед атакой, так посмотрел на Матрёну, что она покраснев, стушевалась и стала быстро перебирать бахрому вышивки, покрывающей спинку дивана. Она не ожидала, что в следующий момент в неё полетит стакан с горячим чаем и блюдечко. - Што же ты со мной делаешь, стерва! - срывающимся на визг голосом закричал Егоров. - Тебе мало, што кажинный мой дых проверяшь, дак ишо и в гроб вогнать хошь.
- Прости, Николушка. Виновата, чего уж тут... - пропела Матрёна и в силу природной женской сообразительности поняла, что ей надо немедленно бежать в магазин за водкой и закуской.
А Михаил Петрович Сигаев, несмотря на два инфаркта, всё ещё живет, терпеливо принимая житейские невзгоды и обиды, которые наносит ему, несдержанная на язык и во всём его обвиняющая, дочь.
УМ У БАБЫ ДОГАДЛИВ...
...на всякие хитрости повадлив.
А.С. Пушкин
В Севастополе, недалеко от Центрального почтамта, на холме стоит удивительный пятиэтажный дом, построенный из тяжёлых блоков белого инкерманского камня. Он обращает на себя вниманием тем, что над каждым вертикальным рядом окон, кроме тех, через которые дневной свет проникает в подъезды, из плоской крыши выступает бетонная балка с массивным крюком. Эти балки появились намного позже постройки дома, как следствие некоторых событий.
Узость лестниц и лестничных площадок севастопольского дома была такова, что даже отдельные части разборной мебели не всегда было возможно пронести в квартиры и их приходилось поднимать с помощью верёвок, и втягивать через оконные проёмы.
Люди, встречавшиеся на лестнице, должны были проходить только боком. Если кто-то нес две сумки, то одна из них выбивала дробь о железные прутья перил, а другая - сдирала извёстку. Хоть это и вызывало недовольство жильцов, но до поры до времени народ безмолвствовал.
В одной из квартир умерла небольшого роста сухонькая старушка.Она была столь древней, что её разрешили похоронить без обязательного вскрытия. Маленький гробик пронесли в квартиру, правда, в вертикальном положении. После обмывания тело уложили в гробик, и только после этого сообразили, что не смогут вынести его. Тогда тело старушки и гробик вынесли во двор по отдельности.
Такие манипуляции, конечно, не сохраняли у присутствую- щих подобающей случаю скорби, а у некоторых даже вызывали лёгкие улыбки, которые, впрочем, они пытались скрыть...
Тогда кто-то пошутил, что в таком доме могут жить только вечно живые. Вот почему этот дом прозвали "домом Ильича".
Похороны старушки вызвали, наконец, шумные протесты и коллективные письма жильцов во многие учреждения и газеты. На стихийном митинге люди требовали, чтобы этот дом отдали под общежитие, но власти додумались только до установки балок с крюками, что и было выполнено в рекордные сроки.
Второе же происшествие было настолько значительным и необычным, что о нём писала не только местная пресса, но и центральные газеты.
В квартире на пятом этаже умер пенсионер. Лёг вечером спать, а утром, сколько не трясла его жена, не хотел подавать признаки жизни. Супруга, которую он несколько месяцев назад привёл в свою квартиру, стала нервничать, потому что муж не оставил завещания, и, как она сразу сообразила, квартиру и имущество она должна была бы разделить с прямыми наследниками: тремя детьми от предыдущего брака.
Не сообщив никому о смерти мужа, она поехала на окраину города, где жил её отец, Александр Иванович Кабаков, бывший артист, страдающий от алкоголизма. Когда он был в труппе местного театра, то спектакли часто отменялись по "техническим причинам". Но всем театралам в городе было известно, каковы эти технические причины.
Администрация долго терпела такое положение вещей, потому что Александр Иванович, несмотря ни на что, был талантливейшим актёром. Но кстати подоспевший пенсионный возраст, дал ей возможность, без скандала, избавиться от Кабакова, наносившего в последнее время ощутимый ущерб кассе театра.
- Папа, - сказала свежеиспечённая вдова, - Алексей умер.
- Какой Алексей? - сказал Кабаков, который, по причине отсутствия спиртного, мог думать только об одном...
- Какой, какой! Муж мой!
- Ну...
- Вот тебе и ну. Что делать будем?
- А что делать? Похоронить, да и дело с концом.
- Мозги твои, папа, от водки совсем размокли. А квартира, а мебель, а машина, а дача!
- Не пойму. Ты жена или не жена?!
- Так завещания-то нет! Совместно нажитого имущества тоже нет! Мне же достанется с гулькин хвост...
- Так что ты хочешь делать? - растерянно проговорил Кабаков.
- Что делать, что делать! Шевелить мозгами!.. Ты сыграешь умирающего Алексея и продиктуешь нотариусу завещание.
- Кто, я? - воскликнул ничего не понимающий папа.
- А кто же?! Великий артист - я или ты? Тем более, что вы одинакового возраста и лица ваши схожи.
- Наталья, за такие дела можно загреметь, и надолго...
- Не беспокойся. Я устрою всё, как надо. Через час, чтобы был у меня, там и пригубишь, а я пока побегу договорюсь с нотариусом и найду свидетелей. Если что, - успокоила она отца, - сидеть будем вместе.
Через час они убрали труп под кровать, окна завесили тёмными шторами и на абажур настольной лампы набросили вишнёвого цвета ткань.На прикроватную тумбочку выставили несколько видов сердечные капели и таблетки, предусмотри-тельно купленные вдовой.
Когда пришёл нотариус, в комнате царил нужный полумрак, а два свидетеля, которым было обещано вознаграждение, томились на кухне. Пахло лекарствами. Лампа из под абажура слабо освещала смертельно бледное лицо тяжело и часто дышащего больного.
Действие прошло в лучших традициях русского драмати-ческого искусства. Нотариус, сличив фотографию в паспорте с лицом умирающего, который стонал, закусив нижнюю губу, и задав несколько вопросов, убедился, что больной находиться в здравом уме и твёрдой памяти. И поэтому, ни в чём не усомнившись, стал записывать под диктовку умирающего текст завещания. После этого под завещанием подписались свидетели, и нотариус подтвердил их подписи.
На радостях вдова выставила на кухне бутылку "Столичной", которую нотариус и свидетели распили, закусывая копчёной колбасой, нарезанной тонкими кружками. "Умирающий" же в это время действительно испытывал страшные муки, опасаясь, что на его долю ничего не останется.
Приняв соболезнования и выслушав банальности о неизбежности смерти, жена с печальным лицом выпроводила всех за порог.
Отец и дочь, ещё некоторое время просидев молча, стали хохотать, обниматься и хлопать друг друга. Радость отца усилилась при виде непочатой бутылки армянского коньяка.
После этого вдова отправилась к патологоанатому в городскую больницу. Увы, сколько она его ни упрашивала выдать справку без вскрытия, он не соглашался и сказал, что пришлёт машину с санитарами.
Санитары, не совершив всех медицинских действий, необходимых в таких случаях, решили спускать тело на досках, привязанных верёвками к крюку на выступающей балке.
По причине нетрезвости эти работнички ничем не закрепили труп на досках, и, то ли не сбалансировали положение мертвца на досках, то ли причиной тому был порыв ветра, но труп соскользнул и упал, правда, уже с небольшой высоты, самортизировав о кусты сирени, росшие прямо под домом
И вот тут произошло невероятное. "Труп" сел. Потирая ушибленный бок, и ничего не понимая, стал материться, включая в свои пассажи всё, что попадало в поле его зрения, что вызвало смех и одобрительные возгласы многочисленных зевак. Или его летаргический сон был запрограммирован на короткий срок, или удар о землю пробудил его, что можно было бы запатентовать как новый метод лечения, но Алексею крупно повезло.
Что было дальше - предоставляю довообразить самим читателям.
А Алексей и сейчас продолжает жить так, как будто ничего не случилось. Факт прихода нотариуса ему до сих пор неизвестен. Фальшивое завещание, на всякий случай, хорошо припрятано его молодой женой, которая вот уже несколько лет предпринимает, пока безуспешные, попытки убедить мужа составить завещание в её пользу.
"ЛЁГКИМ" ДВИЖЕНИЕМ РУКИ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
ПРЕВРАЩАЕТСЯ В ПОМИНКИ
И НАОБОРОТ
В городе N жила семья, муж и жена Мухины. Сказать, что пара была пьющая, значит, не сказать ничего. Пара была запойная... Пила она каждодневно и много. Тела их настолько проспиртовались, что подойти к ним с дымящейся сигаретой было бы небезопасно. Некоторые даже высказывали предположение, что после смерти Мухины станут нетленными мощами.
Никто не знал, откуда бил водочный родник, но Мухин время от времени исчезал из дому. Где он в это время обретался, что делал, по каким полям перекатывал его ветер авантюр, не знала, наверное, даже его жена Клава, а если и знала, то не распространялась на эту тему. Возвращался Мухин трезвым и злым и, перво-наперво, бил жену, правда, знал меру и до больницы дело никогда не доходило.
Сам же он нередко попадал в травматологию, потому что во время обычного употребления меж ним и женой разгорался принципиальный спор. Побеждали всегда доводы Клавы, которая для большей доходчивости использовала любые предметы, попадавшие ей под руку, и при этом она не знала никакой меры.
И на этот раз, во время празднования Клавиного дня рождения, Мухин обратился к сидящему рядом первому мужу Клавы, всегда приглашаемому на подобные торжества:
- Петя, почему я пью, ты знаешь лучше всех. Тебе повезло - ты вовремя сошёл с баржи. Потому ты пьёшь с радости, а я пью с горя. Вот так... понял?
Пётр, не реагируя на речи Мухина, сидел с отрешённым лицом. Хорошо зная бешеный нрав Клавы, он предчувствовал дальнейший ход событий.
- И чем же ты, гад, недоволен?! - встряла в мужнину речь жена.
Мухин, не поворачиваясь, продолжил делиться своими проблемами:
- Эта баба загубила мою биографию, понимаешь? Она ничего не умеет делать, даже детей. Только перепрыгивает с одной шеи на другую.
Визг, с которым вскочила Клава, вмиг притушил застольный шум, и гости, не переставая, впрочем, закусывать, повернули головы к торцу стола, где разворачивались не новые для них, но всё же интересные события.
Тесть, который, по обыкновению, быстро пьянел и засыпал, положив голову лбом на край стола, вдруг взвился над всеми, как подброшенный, и заорал:
- Доча, ты чего так кричишь. Нельзя ли потише?
- Помолчи, трухлявая табуретка! Тут твою дочь поносят, ты же дрыхнешь, как кот на печи. А ты, сволочь,-опять обращаясь к мужу, продолжила кричать Клава, уперев кулаки в свои крутые бёдра,- всё недоволен, всё тебе не так. Я на тебя, импотенца, жизнь положила, а ты меня позоришь перед людями.
Ударив мужа кулаком по затылку, она метнулась на кухню, откуда выскочила с тяжёлой чугунной сковородой, которую с криком "Получай, гад!" опустила на его голову.
Дальнейшее разворачивалось , как в фильме с ускоренной съёмкой. Всех сдуло с мест. Гости, размахивая руками, в которых поблескивали вилки с нанизанной закуской и рюмки с вином и водкой, бестолково рывками перемещались по комнате. Мухин, с залитым кровью лицом, дёргаясь, сполз под стол и затих.
Кто-то побежал на перекрёсток к телефону-автомату, но вызвал почему-то не "скорую помощь", а милицию. Через полчаса, на двух газиках, появились стражи порядка во главе с лейтенантом. Все они по степени опьянения не отличались
от гостей, особенно, лейтенант, который плохо выдерживая вертикаль, двигался перебежками, широко расставляя ноги. Подойдя к лежащему на полу, он опустился на колено - предотвратив тем самым возможное падение. Приложив два пальца к шее Мухина, он, естественно, не нащупал пульса. Предупредив, что всех вызовут для дачи показаний, лейте- нант распорядился отправить тело в морг. Жену, как убийцу, отвезли в отделение милиции и заперли в подвальном помещении вместе с миловидной, но сильно пьяной девушкой.
На табурете, выкрашенном в ядовито-зеленую краску, стояли замызганные гранёные стаканы. Две пустые бутылки из-под "Московской" валялись рядом на полу. Остатки хлеба и колбасы, лежащие на другом табурете, украшали этот натюрморт. В углу, на привинченных к полу и потолку двухъярусных нарах, лежали грязные матрасы. Из их рваных боков торчали космы сухой травы. Клава взобралась на верхний ярус и быстро заснула, несмотря на громкий разговор, который вела сама с собой сокамерница.
На утро, прибывший из прокуратуры следователь, прочитав в журнале информацию о вчерашнем происшествии, вызвал Клаву на допрос, подтвердивший ту единственную, изложен- ную суконно-бюрократическим языком, версию. Позвонив дежурному патологоанатому, своему приятелю, он попросил его, как можно быстрее, так как предстояли четыре праздничных дня, "раскроить жмурика", а пока продолжил оформлять необходимые документы. Вскоре его позвали к телефону.Звонил патологоанатом. Он сообщил, что труп исчез. Сторож показал - вчера он немного выпил, для сугреву, и неожиданно уснул. Поэтому он и не знает, когда привезли тело, почему милиционеры, не разбудив его, взяли со стола ключи, открыли двери морга и забыли их затем закрыть. А утром он своими глазами видел, как из дверей морга выполз трясущийся и воющий вурдалак с зелёным лицом и окровавленной головой, перелез через высокий забор, хотя ворота были открыты, и скрылся. Сторож был настолько напу-ган, что и не пытался остановить его, хотя до сих пор мертве-цов не боялся и в нечистую силу не верил. Мухин же, придя в себя и содрогаясь от жуткого холода, увидел свет, слабо струящийся из открытой двери. Он выбрался наружу и направился прямиком к матери, живущей недалеко от морга. Не добившись от сына путного объяснения, она обмыла рану на голове, и неумело перевязав, уложила спать. К невестке не пошла, потому что ненавидела её до зубоскрежета, считая виновницей всех несчастий и страданий сыночка.
А в это время следоватедь, взяв подписку о невыезде, отпустил Клаву домой до выяснения обстоятельств, но ничего ей не сообщил о своём разговоре с патологоанатомом.
Вернувшись домой, безутешная вдова увидела, что на столе при большом количестве закуски, не осталось ни одной бутылки. Сообразив, что спиртное унесли гости, она, чтобы лишний раз не тратиться, решила устроить поминки раньше похорон. Послав соседских мальчишек по адресам вчерашних гостей, она наказала передать им, чтобы к вечеру все приходили со своим бухлом.
Днём пришёл участковый Хрякин:
- Муж дома?
- Какой муж?
- Твой, не мой же.
- Так мой - в морге, - спокойно сказала Клава.
- Ну, ну... - неопределённо пробурчал участковый и ушёл.
Во время поминок, перебивая друг друга, гости громко говорили об исключительных достоинствах покойного, но разбившись на группки, шепотом обсуждали разные версии освобождения убийцы из под стражи. И тут от сильного удара с треском распахнулась дверь, и на пороге обозначилась фигура "мёртвого" мужа, голова которого была беспорядочно обмотана большим количеством бинтов с торчащими клочьями ваты.
Оглушительный, длительный вой пронёсся по комнате. Женщины падали в обморок, забыв, что в наше просвещён-ное время он вышел из употребления.
Мухин же, не обращая внимания на реакцию гостей, прошёл вдоль стола к своему месту и взял полный стакан, прикрытый ломтиком черного хлеба. Повертел хлеб, посмотрел на гостей, на жену, удивился их испуганным лицам, пожал плечами, и ничего не уразумев, осушил стакан. Затем он повернулся и стал этим стаканом, ритмично покрякивая, бить Клаву по голове, предусмотрительно ею прикрытую руками. При этом она не издавала ни одного звука, только во время каждого удара сжималась, тем самым смягчая последствия.
Удовлетворившись, Мухин налил в уцелевший после экзеку-ции стакан мутного самогона из стоящего перед ним пузатого самовара и обратился к обществу, предварительно постучав вилкой по бутылке, хотя тишина была такой, что слышно было, как на кухне капает из крана:
- Может кто-нибудь хочет взять в жёны такую иклюзивную женщину? - и выдержав паузу, продолжил, - Что, никто не хочет?! Ну, тогда выпьем за её процветание, мать её ети. Аминь.
В этот момент вошёл следователь.
- Мухин.
- Я!
- Ты куда делся из морга?
-Из какого морга? - сразу протрезвев, прошептал Мухин.
- Морг в городе один.
- Я не понимаю, о чём Вы говорите...
- Где ты был целый день?
- У матери. А что?
- А как ты себя чувствуешь?
- Пока хреново.
- Что значит "пока"?
- Дак, выпил всего один стакан...
Следователь рассказал всем гостям о событиях последних суток и объявил о прекращении дела об убийстве.
Мухин же предложил выпить за своё, хоть и не святое, но воскресенье.
Следователь, дав себя уговорить, выпил стопку "Столич- ной", хотя долго упирался. Окончательно его обезоружил довод Мухина, что не пьют только столбы, потому что в их перевёрнутые изоляторы ничего не нальёшь.