В первый раз я должен был умереть в трёхлетнем возрасте от какого-то воспаления, которое распространилось на мозговую оболочку. Отец, нежно прижимая и целуя, нес меня в больницу несколько километров. А я был не из лёгких. Даже при рождении мой вес был более пяти килограммов. Мама же, семенящая рядом, держала меня за руку. И я до сих пор помню тот восторг, несмотря на боль и высокую температуру, от внимания родителей, которого я был лишён в повседневности, потому что они много работали и видел я их редко.
Мама мне потом рассказывала, что врач приёмного отделения, осмотрев меня, сказал:
- Напрасно, Вы, мамаша, принесли дитё. Спасти его нет никакой возможности. Жить ему осталось всего ничего. Смиритесь.
И ушёл. Мама, схватив меня, побежала в хирургическое отделение, где ей сказали то же самое. Она не могла сдержать рыданий и стенала так громко, что в комнату заглянул пожилой мужчина в белом халате и пенсне на кончике носа. Мужчина смотрел на мир поверх стёкол.
Узнав в чём дело, он осмотрел меня, затем больно надавил на большую опухоль за ухом, холодными пальцами простучал меня по груди и спине, и сказал, ни к кому не обращаясь:
- Такой богатырь, я думаю, выдюжит. А ну, подготовьте-ка его, а я пока закончу осмотр отделения.
Этот хирург во главе многочисленной комиссии проверял работу больницы и проходил мимо кабинета, в котором заходилась криком моя мама.
Удивительная вещь - память. Как попал в операционную, как проходила операция - не помню, а холодные пальцы хирурга, его движения, тембр голоса и мимику - помню, как будто это было вчера. Помню просветлёное надеждой, но всё ещё тревожное лицо мамы, а присутствие папы - не помню. Бантик на волосах медсестры, выползший из под белой косынки - помню, а то,что всё время пытался вырвать трубку из шеи, и этим не давал маме ни минуты покоя - не помню.
Размышляя в зрелом возрасте, я пришёл к выводу, что из Москвы хирург был прислан в Севастополь не для проверки жалобы, а для моего спасения, что подтверждается и гаданием цыганки, и дальнейшей моей жизнью, о которой продолжу рассказ.
Так, впервые некая сила проверила меня на прочность и, удовлетворившись результатом, вытолкнула в жизнь. В напоминание этой проверки у меня за ухом остался внуши-тельных размеров шрам.
Зима 1942 года. Отец остался работать на Морском заводе в осаждённом Севастополе и уже более полугода нет никаких сведений о его судьбе. Наша же семья, после длительных, полных драматизма и страданий, переездов, обосновалась в селе Владимировка Астраханской области.
Я стою у плетня, выходящего на дорогу, и наблюдаю за игрой в кости приятелей хозяйкиного сына. Меня кто-то трогает за плечо. Поворачиваюсь. За плетнём стоит цыганка, одетая в полушубок, из под которого видна яркая, цветастая юбка.
- Позови мать, - говорит она. Рядом со мной стояли еще несколько ребят. Почему она решила, что именно я живу в этой хате? Об это я подумал, но значительно позже.
Я вызвал маму и она, накинув пальто, выбежала на крыльцо. Они присели на ступеньки, и цыганка, взяв руку мамы, стала ей что-то говорить.
Я подошёл к ним и услышал слова цыганки: "У тебя будет большая радость. Твой муж на пороге".
Пока мама отлучилась в избу, чтобы вынести цыганке краюху хлеба (что тогда было дороже любых денег), цыганка взяла мою руку и стала говорить слова, которые для одиннадцатилетнего мальчишки не могли иметь какого-либо значения, и, которые я тут же бы забыл, если бы на следующее утро, когда в избе все ещё спали, к нам в окно не постучал отец.
Их завод был переведён из Севастополя в грузинский город Поти и отца вместе с ещё одним человеком, чья семья также жила в нашем селе, отпустили, чтобы они смогли перевезти свои семьи на Кавказ. Оказавшись в районном центре Енотаевка, они, несмотря на предупреждения о надвигающейся пурге, решили всё же идти во Владимировку, которая находилась всего в десятке километров от районного центра.
В пути их застала пурга, которая час от часу усиливалась и они сбились с дороги. Надвигался вечер. Отец, идя согнувшись, чтобы преодолевать сильный ветер, неожиданно наткнулся на стог сена. Путники с трудом (пальцы, скованные морозом, плохо слушались) вырыли в стоге небольшую нору, еле в неё протиснулись и мгновенно уснули.
Рано утром, дрожащие и голодные, они выбрались наружу.. Пурга стихла. Солнце ещё не взошло, но начинающаяся заря осветила село, которое находилось в километре от стога.
Они осмотрелись и обнаружили, что в той части степи, где они находились, стоял только один стог-спаситель, мимо которого они могли пройти, и навсегда удалиться в необъятные калмыцкие степи.
Я не буду рассказывать, что нагадала мне та цыганка зимой 42 года, но всё предсказанной ею - сбылось. Кроме одного. Я, конечно, не знаю - доживу ли до того возраста, который она мне наворожила или нет, но её слова отпечатались во мне на всю жизнь: "Ты уже один раз умирал и ещё много раз будешь умирать, но проживёшь до ... А помрёшь в другой стране, которая отсюда далече".
Второй раз я умирал в тридцатилетнем возрасте. Проболев много месяцев, побывав в больницах многих городов, выслушав несколько противоречивших друг другу диагнозов, я попал в военно-морской госпиталь в Севастополе. Моё состояние всё ухудшалось и ухудшалось.
В конце концов заведующий терапевтическим отделением пригласил из Симферополя светило медицины, который поставил диагноз: "Рак лёгкого в запущенном состоянии". Мне , конечно, об этом диагнозе никто не сказал, но мою сестру и маму оповестили. Могу представить, что они тогда пережили.
Спас меня молодой, только что пришедший в госпиталь, капитан медицинской службы, который позволил себе усомниться в диагнозе светилы, и после операции я вышел ослабленным, но здоровым.
Моя радость усилилась ликованием, которое испытали все советские люди - в день моей выписки Юрий Гагарин полетел в космос. Так совпало, что через некоторое время Гагарин попал в то же хирургическое отделение, где ему зашивали рану над глазом, и одну ночь Юрий Гагарин провёл в моей палате и на "моей" койке.
Вот ещё одно совпадение: в день, когда мне делали операцию, в роддоме, находившемуся недалеко от госпиталя, родилась моя жена, которая стала матерью моих детей.
Вспоминая гадание, я задумывался о роли случая и предопределенности в моей судьбе. Постепенно я пришёл к мысли, что существует сила меня оберегающая и охраняющая, но и жестоко наказывающая за все многочисленные грехи мои.
Теперь, став религиозным в той мере, каким им можно стать, не впитав в себя веру с младенчества, я сознаю сколь ужасны были мои поступки и сколь милосердной была ко мне та сила.
Ещё неоднократно меня спасал мой ангел-хранитель, и, когда я на самом деле стал онкологическим больным, и когда наша машина на большой скорости столкнулась с другой машиной, и
вся моя семья не получила ни одной царапины, хотя обе машины были сильно повреждены, и когда...
Сейчас я благодарю Создателя за каждый день, который предоставлен мне для жизни на той земле, о которой более трёх веков мечтали мои предки в Польше и Украине, а ещё раньше в Германии, а ещё раньше в Испании, а ещё раньше на севере Африки. С моим приездом в Израиль замкнулась двухтысячелетняя цепь блужданий и страданий моего рода.