Сказать, что французы беспечны - всё равно, что заявить, что масло - масляно. Но если второе утверждение не нуждается в обоснованиях, то первое звучало для меня довольно абстрактно, и в значительной степени принималось на веру. До некоторого момента, когда мы отправились прогуляться по французским Альпам.
Дело было ещё до введения единой европейской валюты. Сразу же после пересечения швейцарско-французской границы мы вдруг вспомнили, что у нас нет французских денег, и свернули в первый же городишко французского государства. Там, в единственном обменном пункте нам сразу объяснили, что имеющиеся у нас долларовые банкноты обменять на франзузские франки никак невозможно, потому что доллары наши надобно проверять, а проверяльной машинки не имеется, может быть, она имеется в крупном банке соседнего города, а может, и нет. А банк этот - может, работает, а может, и нет. Дэйв сразу занервничал, заспешил ехать в "соседний город", а я, почувствовав что-то родное в этом меланхолично-безразличном объяснении, сказала Дэйву: "Едем обратно, в Швейцарию." Дэйв удивился, но, подумав секунду, согласился.
Озадаченному пограничнику, только что видевшему нас едущими в противоположном направлении, на вопрос о цели поездки, мы ответили без долгих раздумий: "Выпить шоколаду". Ему это обоснование не показалось подозрительным, и через полминуты мы уже честно пили в приграничном кафе вкусный швейцарский шоколад, попросту говоря, густое какао. После чего тут же, на приграничной заправочной станции, мы поменяли без всяких проблем наши "проблемные" доллары, и, успокоившись, уже полностью подготовленные к повторному вторжению, мимо того же невозмутимого пограничника вернулись во французское государство.
Приехав к подъёмнику в горы около Шамони, купили билеты и встали в очередь. Она шла быстро, люди усаживались в подплывающие без перерыва трёхместные кабинки, вернее, на сиденья, а работающий на подъёмнике инструктор опускал нависающий над ними сверху прозрачный колпак, основание которого служит, с одной стороны, опорой для ног сидящих, а с другой - наглухо фиксирует закрытость кабинки.
Дэйв выглядит так, что все почему-то принимают его за специалиста в своей области. Физики видят в нём коллегу, лирики принимают за лирика, а горнолыжники - за опытного горнолыжника - он выглядит "профессионально". Видимо, за горнолыжника и принял его дежурный подъёмника, иначе трудно объяснить, почему он, подогнав под нас очередное трёхместное сиденье, не натянул на него сверху колпак безопасности, а плавно подтолкнул наше открытое утлое судёнышко в путь, дружески-напутственно махнув нам вслед рукой. Может быть, он решил, что мы бывалые, и сами справимся. Но пол посадочной площадки моментально ушёл у нас из-под ног, и поплыли мы над серыми камнями предгорья.
Пластмассовые сиденья под нами оказались покатыми и скользкими: никакой возможности ни зацепиться руками из-за отсутствия поручней, ни опереться ногами, поскольку подножка на колпаке не опущенной кабины торчала высоко над нашими головами. Захлопнуть тяжёлый колпак теперь было невозможно: не дотянуться, да и не справиться без опоры под ногами. Мы с Дэйвом похолодели от ужаса, и только Янка, не осознавая всей степени опасности, сидела между нами, с любопытством глядя на нашу уходящую вверх дорогу, прямую и воздушную, подобную нити, по которой сумеют пройти в день Страшного Суда только праведники...
Не знаю, как насчёт Страшного Суда или уверенности в достаточной степени своей праведности, но точно могу сказать, что некую судьбоносность этого момента мы с Дэйвом ощущали. Расстояние до громоздящихся внизу камней было уже так велико, что в художественной литературе такой общий вид сверху именовался бы с полным правом "полётом над бездной", на каждом стыке тросов наше сиденье встряхивало, едущие навстречу люди крутили нам пальцами у виска из своих стеклянных кабинок, мы же, с одной стороны вцепившись в дочку, с другой - судорожно пытались зацепиться за что-либо на этой чёртовой гладкой и покатой поверхности и не соскользнуть вниз. Я лично ощущала себя серой ящерицей, которую чёрт дёрнул заползти на верёвку воздушного змея, - и вот, летит она теперь высоко над светлыми, почти светящимися, родными камнями, по которым она так ловко и легко умеет бегать. И ещё - тикают в голове дурацкие слова "Рождённый ползать..."
...Проплывающие же внизу камни освещены неярким весенним солнцем, местами обрамлены тёмной, почти чёрной травой, они кажутся мне одушевлёнными, и ещё кажется, что лежащий на них мягкий свет исходит на самом деле из их глубин. Они совсем не страшные, я люблю эти камни...Вот так думаю, вернее чувствую я, не веря, что у нашего полёта будет другой конец, кроме того, внизу.
... Не знаю, как, но нам удалось продержаться до ближайшей горной станции, на которой дежурный, помогая нам сойти, очень выразительно качал головой и говорил (исходя из моего скромного владения французским языком) примерно такие слова: " Месье, я, конечно, уважаю Ваш опыт, но то, что вы проделали, было опасно!" Бедный Дэйв не нашёл даже сил объясняться.
Придя в себя и осознав, что "обошлось", постояли мы немного, подождав, пока ноги перестанут подгибаться, и пошли вверх по извилистой тропинке в горы, в прекрасную, местами слегка заснеженную вечность, другим путём, тем более приятным, что, нагулявшись, в нужный нам час, могли тем же путём из неё и вернуться...
Вот и всё. Могу лишь добавить, что французскую беспечность в тот день я оценила всесторонне. На обратном пути, во время спуска на том же подъёмнике, но на этот раз в тщательно закупоренной, застеклённой кабинке, мы поняли вдруг, что радости от защищённого полёта над снежно-зелёной каменной бездной нет, не хватает в нём остроты, словно прелесть жизни нам дали ощутить, глядя на экран телевизора...