Утро. Наверное, еще темно. Муж отвез дочь в школу, вернулся в кровать, залез под одеяло, привалился и жарко шепчет в ухо:
- Ты ж оттопырь губу, не забудь, и скажи им: рынок работает на покупателя, цены на дома падают каждый день. Ты скажи, что не будем ничего сейчас у них покупать, придем через два месяца, и они еще пожалеют, что не продали нам дом раньше. Сейчас в этом районе четыреста домов на продажу - есть из чего выбирать. И не забудь же ж - оттопырь губу.
- А если она так и останется? - бормочу я сквозь сон.
- Кто?
- Губа...
- Ну, не знаю, но ты ж не забудь - оттопырь ее, а потом разберемся.
- Я поняла - оттопырить губу, - бормочу я, пытаясь снова заснуть.
Но муж уже возбудился от предстоящей покупки домов и от бросания меня на амбразуру их осмотра.
- Оттопырь губу, - бормочет он.
- Да вряд ли мы с реелтером сегодня что-то посмотрим, ведь понедельник, и не такая уж безработица, чтоб сидеть дома и продавать свои дома. Так что - не беспокойся... Иди спокойно на работу.
- Нет, ты оттопырь губу..., - снова засыпает муж.
- Оттопырила уже, дай поспать...
Звенит будильник - пора собирать в школу сына. Встаю, захожу в детскую спальню и чешу его голые пятки, торчащие из-под одеяла. Пятки уворачиваются и начинают почесываться друг об друга. Сын тяжело и лениво сползает со своего второго этажа кровати:
- Опять понедельник... А ты какой дом будешь покупать сегодня?
- Сегодня покупать не буду. Мне сегодня надо только оттопырить губу и объяснить продавцам, что я к ним пришла, чтоб объяснить, что покупать у них я ничего не буду, потому что цены падают, количество домов, выставленных на продажу, растет. Я им должна сказать, что вернусь к ним через два месяца, и они пожалеют, что не продали мне дом раньше... Или не к ним, а к их соседям, которые снизят цену вдвое за это время, - хорошо выученной скороговоркой сонного человека говорю я.
- Мам, ты ж не забудь, чтоб в доме basement был, - сын улегся на диван, замотался в спальник и включил ТВ - до школы еще полчаса.
- Я не могу помнить сразу все. Пока я помню, что надо оттопырить губу - это главное.
Включаю свет на кухне, достаю из холодильника йогурт и приношу ему, лежащему на диване.
- Чай налить?
- Налей, или лучше кофе... Нет, лучше чай, теплый чтоб, не горячий...
- Ты рюкзак собрал? Все положил?
- Все-все, не беспокойся...,- бормочет сын, разглядывая ТВ.
Налила чай. Включила комп. Новости. Юбилейное интервью Жванецкого в 'Эхо Москвы'. Длинное. Не могу удержаться не прочитать. Хотя времени нет. Совсем. Пятнадцать минут до выхода. Зубы не чищены, штаны сыном не напялены. Читаю. Не могу удержаться. Люблю его. Оторвалась с трудом:
- Ты йогурт будешь есть? Пять минут до выхода!
- Буду. Уже почти начал.
- И штаны не забудь одеть. А то пойдешь без штанов!
- Ага.
Читаю дальше. Снова люблю его невозможно. И как-то он так о женщинах хорошо, тепло... Не зря мы все его так любим. Не зря... Есть в нем что-то чертовски обаятельное... И это его 'уезжают не от голода, уезжают от хамства'...
- Все, пора, две минуты до выхода. Штаны одень!
- Уже почти,- сын прыгает по комнате на одной ноге, пытаясь натянуть джинсы. Попрыгал куда-то в спальню...
- Ты чего скачешь? Ищешь что?
- Барабана моего не видела? Сегодня ж понедельник - музыка...
- И ноты же, наверное, надо? И палочки?
- Да,- сын мечется по дому в неодетых штанах.
- Почему ты только сейчас вспомнил? Я ж тебя еще вчера спрашивала: все положил? Давай быстрее... Автобус уйдет! - я стою у порога в куртке с надвинутым на голову капюшоном, держа в руке его сумку с ланчем. В капюшоне я не потому, что холодно, а потому, что не успела причесаться, пока читала Михал Михалыча.
- В туалет еще....,- скачет по квартире сын, приближаясь к туалету, не сильно углубляясь внутрь, где-то с порога... замирает..., возвращается, подскакивает ко мне, на ходу застегивая штаны и пытаясь впихнуть с разгону одну ногу в зашнурованный кроссовок.
- Нет, мы с тобой сегодня точно опоздаем, - в отчаянии смотрю я на часы.
- А что у тебя лицо такое?- замирает сын, глядя на меня.
- Какое?
- Ну, улыбчиво-остановившееся?
- А... это я Михал Михалыча читала... и успела дочитать...
- А кто это?
- Я тебе обязательно расскажу, потом... Побежали скорее - автобус ждать не будет!
Я запираю дверь и бегом вниз по ступенькам, распахиваю затемненные стекла подъезда, сбегаю с крыльца. На елке поют птицы. Вот, оказывается, почему мне всю ночь снились голубые колибри на террасе в Подмосковье, висящие над цветком и сосущие пыльцу крошечными хоботками. Мы бежим с сыном к автобусу, по бетонным ступеням вниз, по мокрой траве среди сосен. Желтый школьный автобус уже разворачивается и собирается уезжать с парковки. Мы припускаем быстрее.
- Ланч не забудь! - кричу я ему вслед.
Он хватает ланч и бежит наперерез автобусу, бросаясь под колеса. Только б водительница успела затормозить... Она тормозит прямо рядом с ним, двери автобуса открываются, сын поднимается внутрь.
- Я специально подъехала поближе к вам, - по-английски кричит мне водительница через открытую дверь,- ведь вам далеко идти!
- Спасибо, - кричу я в ответ, улыбаясь, и машу ей рукой.
Она машет мне в ответ и тоже улыбается. Двери автобуса закрываются, и он уезжает, весь такой желтый, с мигалкой на белой крыше.
А я иду домой в надвинутом на голову капюшоне. Не потому что холодно, просто голова не причесана - я читала Жванецкого.
А кругом весна.
И губа не оттопыривается, и хочется, почему-то, купить самый большой и красивый дом не торгуясь, чтоб продавцы улыбались и сомневались, а стоило ли им продавать сейчас дом, может, он уже начал расти в цене?
И поют птицы, и роса висит хрупкими каплями на самых кончиках длинных сосновых игл. Скачут белки. И голубые сойки, а совсем не колибри, поют на елке, как сумасшедшие. А вокруг весна, почему же я заметила это только сейчас? Я читала Жванецкого. И где-то между строк, наверное, разглядела его главную мысль: пришла весна.