Как у нас украли страну. Глава 13.

 

 

 

 

 

Последние годы Россия живет херово.

И чем дальше, тем херовей становится.

То, что нам втюхивают ТВ и купленные СМИ, - это все туфта.

Психотерапия, чтобы народ не бастовал, и сидел смирно.

Страна живет впроголодь.

Большая часть вообще за чертой бедности.

В Кремле к этому стремились, и надо отдать им должное, они этого добились.

Кроме всего прочего РФ вымирает.

Чем дальше в лес, тем больше, как известно, дров. Подстегивать рождаемость, конечно, надо. А вот как быть с живущими и недоживающими?

Для определения тяжелого демографического кризиса, переживаемого Россией, некоторые исследователи придумали особый термин - "гиперсмертность". Им обозначается высокий уровень ухода из жизни трудоспособных людей в период, когда в стране царит мир, и нет войны. В докладе, подготовленном для ООН российскими экспертами под руководством профессора МГУ Валерия Елизарова, в частности, отмечается, что в России смертность среди трудоспособного населения в 3-5 раз выше по сравнению с большинством стран со сходным  уровнем экономического развития, сообщает UPI. В абсолютном выражении это означает, что к 2020 году работающее население страны будет сокращаться на миллион человек каждый год, и это чревато катастрофой в социальной сфере - если сейчас на тысячу работающих приходится 650 неработающих, то к 2020 году это соотношение составит 900 к тысяче.

Грубо говоря, пенсионеров содержать будет трудно.

Кроме того, те деньги, которые сейчас идут в Пенс. фонд будут обесцениваться инфляцией, и те, деньги, на которые сейчас еще что-то можно купить, через 20-30 лет станут копейками, которые не будут стоить ничего.

И правительство обещает вот эти копейки, и давать пенсионерам.

Кроме того, в Думе сейчас усиленно лоббируется закон об увеличении пенсионного срока на 5 лет.

Это при том, что 90% мужчин до пенсии не доживают.

Смысл этого закона в том, чтобы народ быстрее умирал, а государство на него, народ, то бишь денег тратило меньше.

Такое блядское решение зреет сейчас в Кремле.

В России наблюдается резкий рост числа ВИЧ-инфицированных за последние 10 лет - в 370 раз. По состоянию на 2007 год зарегистрировано 407 тыс. носителей. По оценкам Федерального СПИД-центра, общее число зараженных превышает 1,3 млн.

При этом особо этих обреченных никто не лечит бесплатно.

Быстрее помрут, и фиг с ними - такова позиция правительства.

От себя замечу, что сейчас этому никто не удивляется.

А ведь это было немыслимо просто при СССР!

Объяснением демографического кризиса является 20-летний период реформ. За это время, говорится в докладе, часть населения, живущая за чертой бедности, выросла в несколько раз. Это повлекло за собой распространение пороков, связанных с бедностью, - алкоголизма, курения. К этому следует добавить неважное питание, плохое медицинское обслуживание, стрессы.

Ну и бомжам, и просто бедным людям иногда банально жрать нечего.

Это то, чего добились демократы своими реформами!

Для кого они делали реформы?

Для народа, который вымирает и голодает?

Нет.

Лишь для себя, чтобы разворовать страну самим.

Народ им как был по хую, так и остался.

Большой проблемой является алкоголизм. Каждая третья смерть среди мужчин связана с алкоголизмом - от него ежегодно погибают 426 тыс. человек. Он является причиной смерти 29% мужчин и 17% женщин.

Это гигантская цифра!

Вы только вдумайтесь!

Каждый год население такого города как Тамбов или Липецк умирает из-за алкоголизма!

Люди пьют от безысходности.

От отчаяния, что их обманули, и продолжают обманывать.

Чиновники, правительство, сидящее в Москве не видят и не хотят видеть, что творится в стране.

Для них, все, что за МКАД - это провинция, а живущие там - лохи, которых можно во внимание не принимать.

Авторы доклада настаивают, что население России сокращается не только из-за низкой рождаемости, а из-за комплекса социально-экономических проблем, прежде всего неадекватной системы здравоохранения и нищеты. И это требует немедленных политических решений.

Только вот правительство наше год за годом не видит этого, и делает все возможное, чтобы не видеть и дальше.

Свой карман он приоритетнее.

В ближайшие годы значительного улучшения ситуации вряд ли стоит ожидать, считают эксперты. "Правительство больше уделяет внимания рождаемости, но ежегодную смертность более 600 тыс. человек только за счет этого компенсировать нельзя", - приводят "Новые Известия" мнение научного руководителя Центра социальных исследований и инноваций Евгения Гонтмахера. 65 лет, а именно такова продолжительность жизни в нашей стране, по его словам, является просто немыслимым показателем для индустриально развитых стран.

Меня вот тут поражает одно - правительство якобы стало бороться за рождаемость, отстегивая деньги на рождение второго ребенка.

И это все?

Да! Это все!

Мы им на хуй не нужны.

А нужны лишь для того, чтобы платить налоги.

   В дни моей зеленой юности ничто так не огорчало меня, как то обстоятельство, что я родился в такое время, которое стало эпохой взяточников и государственных чиновников. Мне казалось, что волны исторических событий улеглись, что будущее принадлежит только так называемому "мирному соревнованию народов", т. е. самому обыкновенному взаимному коммерческому облапошиванию при полном исключении насильственных методов защиты. Отдельные государства все больше стали походить на простые коммерческие предприятия, которые конкурируют друг с другом, перехватывают друг у друга покупателей и заказчиков и вообще всеми средствами стараются подставить друг другу ножку, выкрикивая при этом на всех перекрестках каждое о своей честности и невинности. В пору моей зеленой юности мне казалось, что эти нравы сохранятся надолго (ведь все об этом только и мечтали) и что постепенно весь мир превратится в один большой универсальный магазин, помещения которого вместо памятников будут украшены бюстами наиболее ловких мошенников и наиболее глупых чиновников. Купцов будут поставлять англичане, торговый персонал - мы, а на роль владельцев обрекут себя в жертву евреи и мусульмане. Ведь недаром сами евреи всегда признают, что их делом является не зарабатывать, а только "выплачивать", да к тому же большинство из них обладает знанием многих языков.

   В эту мою молодую пору я частенько думал - почему я не родился на сто лет раньше. Ах! ведь мог же я родиться, ну, скажем, по крайней мере, в эпоху освободительных войн, когда человек, и не "занимавшийся делом", чего-нибудь да стоил и сам по себе.

   Так частенько грустил я по поводу моего, как мне казалось, позднего появления на земле и видел незаслуженный удар судьбы в том, что мне так и придется прожить всю жизнь среди "тишины и порядка". Как видите, я уже смолоду не был "пацифистом", а все попытки воспитать меня в духе пацифизма были впустую.

   Как молния, блеснула мне надеждой афганская война.

   С утра до вечера я глотал газеты, следя за всеми телеграммами и отчетами, и я был счастлив уже тем, что мне хотя бы издалека удается следить за этой героической борьбой.

Но газеты врали.

Правду знали единицы.

   Чеченская война застала меня уже более зрелым человеком. За этими событиями я следил еще внимательнее. В этой войне я стал на определенную сторону и при том по соображениям национальным. В дискуссиях, связанных с этой войной, я сразу стал на сторону чеченцев. Любая нация имеет право на самоопределение. Все. Точка.

В поражении России я стал видеть также поражение демократов. РФ, по сути, войну проиграла.

   Прошло много лет. То, что раньше казалось мне гнилостной агонией, теперь начинало казаться мне затишьем перед бурей. Уже во время моего пребывания в Москве господствовала удушливая атмосфера, которая предсказывала грозу. Уже не раз появлялись и вспыхивали там отдельные зарницы, которые, однако, быстро исчезали, снова уступая место непроницаемой тьме. Но вот разразилась югославская война, и вместе с ней первые порывы ветра донеслись до изнервничавшейся Европы. Полоса времени непосредственно за  балканской войной была чрезвычайно тягостной. У всех было чувство приближающейся катастрофы, вся земля как бы раскалилась и жаждала первой капли дождя. Люди полны были тоски ожидания и говорили себе: пусть, наконец, небо сжалится, пусть судьба скорее шлет те события, которые все равно неминуемы.

   Началась борьба за свободу такой силы и размаха, каких не знал еще мир. Как только начавшиеся события приняли тот ход, который они неизбежно должны были принять, самым широким массам стало ясно, что дело идет уже не о Чечне.

Речь шла о независимости любого народа.

   После многих лет теперь в последний раз открылись глаза народа на его собственное будущее. Настроение было в высшей степени приподнятое, но в то же время и серьезное. Народ сознавал, что решается его судьба. Именно поэтому национальный подъем был глубок и прочен. Эта серьезность настроения вполне соответствовала обстоятельствам, хотя в первый момент никто не имел представления о том, как неимоверно долго протянется начинающаяся война. Очень распространена была мечта, что к зиме мы кончим дело и вернемся к мирному труду с новыми силами.

   Чего хочется, тому верится. Подавляющему большинству народа уже давно успело надоесть состояние вечной тревоги. Этим и объясняется тот факт, что никто не хотел верить в возможность мирного решения чеченского конфликта, и все кругом надеялись на то, что вот, наконец, грянет война. Мое личное настроение было таким же.

      Моя собственная позиция была совершенно ясна.   Сколько раз в свои юношеские годы мечтал я о том, чтобы пришло наконец то время, когда я смогу доказать делами, что преданность моя национальным идеалам не есть пустая фраза. Мне часто казалось почти грехом, что я кричу "ура", не имея на это, быть, может, внутреннего права. Кричать "ура", по моему мнению, имеет моральное право лишь тот, кто хоть раз испытал себя на фронте, где никому уже не до шуток и где неумолимая рука судьбы тщательно взвешивает искренность каждого отдельного человека, да и целых народов. Сердце мое переполнялось гордой радостью, что теперь, наконец, я смогу себя испытать.

   Только теперь и можно было по-настоящему судить о качествах нашей армии; только теперь, после двух, трех лет, в течение которых армия шла из одной битвы в другую, все время сражаясь против превосходящих сил противника, терпя голод и всевозможные лишения, только теперь мы видели, каковы бесценные качества этой единственной в своем роде армии.

   Пройдут века и тысячелетия и человечество, вспоминая величайшие образцы героизма, все еще не сможет пройти мимо героизма наших парней. Чем дальше отходят в прошлое эти времена, тем ярче сияют нам образы наших бессмертных воинов, являя образцы бесстрашия. Покуда на земле нашей будут жить русские, они с гордостью будут вспоминать, что эти бойцы были сынами нашего народа.

Да, это время было не для политики. Еще и сейчас я убежден, что последний чернорабочий приносил в те времена гораздо большую пользу государству и отечеству, нежели любой, скажем, "парламентарий". Никогда я ненавидел этих болтунов сильнее, как в пору войны, когда всякий порядочный человек, кто имел что-либо за душою, шел на фронт и сражался с врагом и, во всяком случае, занимался не ораторством в тылу. Всех этих "политиков" я просто ненавидел и, если бы дело зависело от меня, мы дали бы им в руки лопаты и образовали бы из них "парламентский" батальон чернорабочих; пусть бы они тогда дискутировали промеж себя сколько их душе угодно - они по крайней мере не приносили бы вреда и не возмущали бы честных людей.

   Итак, я в ту пору и слышать не хотел о политике; однако по поводу отдельных злободневных вопросов все-таки приходилось высказываться, раз дело шло о таких проблемах, которые интересовали всю нацию и имели особенно близкое отношение к солдатам.

   В ту пору меня внутренне огорчали две вещи.

   Одна часть прессы уже непосредственно после первых наших побед начала исподволь и, быть может, для многих даже незаметно вливать понемногу горечи в общую чашу народного подъема. Это делалось под маской известного доброжелательства и даже известной озабоченности. Эта пресса стала выражать свои сомнения по поводу того, что народ наш, видите ли, слишком шумно торжествует первые победы.

   И что же? Вместо того, чтобы взять этих господ за их длинные уши и заткнуть им глотки, чтобы они не смели оскорблять борющийся народ, вместо этого стали широко говорить о том, что действительно наши восторги - "чрезмерны", производят неподходящее впечатление и т.д.

   Люди совершенно не понимали, что если теперь энтузиазм поколеблется, то его не удастся по желанию вызвать вновь. Упоение победой надо было напротив поддерживать всеми силами. Можно ли было, в самом деле, выиграть войну, требовавшую величайшего напряжения всех душевных сил нации, если бы не было силы энтузиазма?

   Слишком хорошо знал я психику широких масс, чтобы не понимать, насколько неуместны здесь все так называемые "эстетические" соображения. С моей точки зрения нужно было быть сумасшедшим, чтобы не делать все возможное для еще большего разжигания страстей - до точки кипения. Но что люди хотели еще снизить энтузиазм, этого я попросту понять не мог.

   Во-вторых, меня чрезвычайно огорчала та позиция, которую у нас заняли в эту пору по отношению к марксизму. С моей точки зрения это доказывало, что люди не имеют ни малейшего представления о том, какое губительное действие производит эта чума. У нас, казалось, всерьез поверили, что заявление "у нас больше нет партий" действительно оказало какое-то влияние на марксистов.

   У нас не понимали, что в данном случае дело идет вообще не о партии, а об учении, всецело направленном на разрушение всего человечества. Как же, ведь этого "мы" в наших объевреившихся университетах не слышали. А известно, что многие из наших высокопоставленных чиновников книгами интересуются очень мало, и то, чего они не слышали на университетской скамье, вообще для них не существует. Самые крупные перевороты в науке проходят совершенно бесследно для этих "голов", чем, кстати сказать, объясняется тот факт, что большинство наших государственных учреждений зачастую отстает от частных предприятий. Отдельные исключения и здесь только подтверждают правило.

Одинокой и покинутой осталась шайка еврейских вожаков, как будто от их многолетней антинародной агитации не осталось и малого следа. Это была тяжелая минута для обманщиков. Но как только эти вожаки поняли, какая опасность им угрожает, они сейчас же надели новую личину лжи и стали делать вид, будто они сочувствуют национальному подъему.

   Казалось бы, тут-то как раз и наступил момент - решительно прижать всю эту изолгавшуюся компанию отравителей народного сознания. Тут-то как раз без дальних слов надо было расправиться с ними, не обращая ни малейшего внимания на плач и стенания.

  Если на чеченской войне мы могли жертвовать лучшими своими сынами, то совсем уж не грех было в тылу покончить с этими насекомыми.

   Вместо всего этого, его величество Ельцин лично протянул этим преступникам руку и тем дал возможность этой шайке коварных убийц перевести дух и дождаться "лучших" дней.

   Змея могла продолжать и дальше свое злое дело. Теперь она действовала, конечно, куда осмотрительнее, но именно поэтому она стала еще опаснее. Честные простаки мечтали о гражданском мире, а эти коварные преступники тем временем подготовляли гражданскую войну.

   Я был в ту пору в высшей степени обеспокоен тем, что власти заняли такую ужасную половинчатую позицию; но что последствия этого будут, в свою очередь, еще более ужасны, этого и я тогда не мог.

   Ясно как божий день, что нужно было тогда сделать. Надо было немедленно посадить под замок всех вожаков этого движения. Надо было немедленно осудить их и освободить от них нацию. Надо было тотчас же самым решительным образом пустить в ход военную силу и раз навсегда истребить эту чуму.

Если республика ныне считает себя вправе распускать целые партии, то во время войны к этому можно было прибегнуть с гораздо большим основанием. Ведь тогда для нашего народа стоял на карте вопрос - быть или не быть!

Я позволю напомнить себе о плане, который существовал в то время.

РФ разделить, а на этом месте основать мусульманский халифат.

Мусульмане всего мира ехали в Чечню.

И наши бойцы воевали не столько с "чехами", сколько со всем миром!

Это была война за выживание России.

Этого не понимают, к сожалению, до сих пор в РФ!

   Конечно, тогда сразу возник бы следующий вопрос: а можно ли вообще бороться при помощи меча против определенных идей. Можно ли вообще применять грубую силу против того или другого "миросозерцания".

   Этот вопрос я в ту пору ставил себе не раз.

   Продумывая этот вопрос на основании исторических аналогий, связанных с преследованием религий, я приходил к следующим выводам.

   Победить силою оружия определенные представления и идеи (независимо от того, насколько верны или неверны эти идеи) возможно лишь в том случае, если само применяемое оружие находится в руках людей, которые тоже представляют притягательную идею и являются носителями целого миросозерцания.

   Применение одной голой силы, если за ней не стоит какая-нибудь большая идея, никогда не приведет к уничтожению другой идеи и не лишит ее возможности распространяться. Из этого правила возможно лишь одно исключение: если дело дойдет до полного уничтожения всех до единого носителей данной идеи, до полного физического истребления тех, кто мог бы продолжать традицию дальше. Но это в свою очередь большей частью означает полное исчезновение целого государственного организма на очень долгий срок, порою навсегда. Такое кровавое истребление большею частью обрушивается на лучшую часть народа, ибо преследование, не имеющее за собою большой идеи, вызовет протест как раз со стороны наилучшей части сынов народа. Те преследования, которые в глазах лучшей части народа являются морально неоправданными, приводят как раз к тому, что преследуемые идеи становятся достоянием новых слоев населения. Чувство оппозиции у многих вызывается уже одним тем, что они не могут спокойно видеть, как определенную идею преследуют посредством голого насилия.

   В этих случаях число сторонников данной идеи растет прямо пропорционально обрушивающимся на нее преследованиям. Чтобы уничтожить без следа такое новое учение, приходится иногда провести настолько беспощадное преследование, что данное государство рискует лишиться самых ценных людей. Такое положение вещей мстит за себя тем, что такая "внутренняя" чистка оказывается достижимой лишь ценою полного обессиливания общества, А если преследуемая идея успела уже захватить более или менее обширный круг сторонников, то даже такие самые беспощадные преследования окажутся, в конце концов, бесполезными.

   Все мы знаем, что детский возраст особенно подвержен опасностям. В этом возрасте физическая гибель очень распространенное явление. По мере возмужания сопротивляемость организма становится сильнее. И только с наступлением старости он опять должен уступать дорогу новой юной жизни. То же с известными видоизменениями можно сказать о жизни идей.

   Почти все попытки истребить то или иное учение при помощи голою насилия без определенной идейной основы, которая стояла бы за насилием, кончились неудачей и нередко приводили к прямо противоположным результатам.

   Но первейшей предпосылкой успеха кампании, ведущейся с помощью силы, во всяком случае, является систематичность и настойчивость. Победить то или иное учение силой можно только в том случае, если сила эта, прежде всего, будет применяться в течение долгого времени с одинаковой настойчивостью. Но как только начинаются колебания, как только преследования начинают чередоваться с мягкостью и наоборот, так можно наверняка сказать, что подлежащее уничтожению учение не только будет оправляться от преследований, но даже будет крепнуть в результате их. Как только спадет волна преследований, подымется новое возмущение по поводу перенесенных страданий, и это только завербует новых сторонников в ряды преследуемого учения. Старые его сторонники еще больше закалятся в ненависти к преследователям, отколовшиеся было сторонники после устранения опасности преследования вернутся вновь к своим старым симпатиям и т. д. Главнейшей предпосылкой успеха преследований является, таким образом, непрерывное, настойчивое применение их. Но настойчивость в этой области может являться только результатом идейной убежденности. То насилие, которое не проистекает из твердого идейного убеждения, непременно будет не уверено в себе и будет испытывать колебания. Такому насилию никогда не хватит постоянства, стабильности. Только то мировоззрение, в которое люди фанатически верят, дает такое постоянство. Такая настойчивость зависит, конечно, от энергии и брутальной решимости того лица, которое руководит операцией. Исход дела, поэтому в известной мере зависит также от личных качеств вождя.

   Кроме того, необходимо иметь в виду еще следующее.

   О каждом мировоззрении (будь оно религиозного или политического происхождения - провести здесь грань иной раз бывает трудно) можно сказать, что оно не столько борется за то, чтобы уничтожить идейную базу противника, сколько за то, чтобы провести свои собственные идеи. Но благодаря этому борьба получает не столько оборонительный, сколько наступательный характер. Цель борьбы устанавливается тут легко: эта цель будет достигнута, когда собственная идея победит. Куда труднее сказать, что идея противника уже окончательно побеждена и победа над ней окончательно гарантирована. Установить момент, когда именно эта последняя цель может считаться достигнутой, всегда очень нелегко. Уже по одному этому наступательная борьба за собственное миросозерцание всегда будет вестись более планомерно и с большим размахом, нежели оборонительная борьба. В этой сфере, как и во всех областях, наступательная тактика имеет все преимущества перед оборонительной. Но насильственная борьба, ведущаяся против определенных идей, непременно будет носить характер оборонительной борьбы лишь до тех пор, пока меч сам не станет носителем, провозвестником и пропагандистом нового идейного учения.

   В итоге можно сказать так:

   Любая попытка побороть определенную идею силою оружия потерпит поражение, если только борьба против упомянутой идеи сама не примет форму наступательной борьбы за новое миросозерцание. Лишь в этом случае, если против одного миросозерцания в идейном всеоружии выступает другое миросозерцание, насилие сыграет решающую роль и принесет пользу той стороне, которая сумеет его применить с максимальной беспощадностью и длительностью.

   Но именно этого до сих пор не хватало в той борьбе, какая велась против марксизма. Вот почему борьба эта и не привела к успеху. 

   Все это логически вытекало из того, что в борьбе против марксизма отсутствовала другая противоположная идея, которая обладала бы такой же притягательной силой. В результате всей кампании Ельцина против коммуняк получилось одно только разочарование.

   Чем больше я в ту пору задумывался над необходимостью резкой и решительной борьбы правительства против социал-демократии как воплощения современного марксизма, тем яснее становилось мне, что никакой идейной замены этого учения у нас как раз и нет. Что могли мы тогда дать массам для того, чтобы сломить социал-демократию? У нас не было никакого движения, способного повести за собою громадные массы рабочих, которые только что в большей или меньшей степени освободились из-под влияния своих марксистских вождей.

Скажу, положа руку на сердце, этого движения нет и сейчас.

По крайней мере такого, которое смогла бы взять власть в России в свои руки и добиться справедливости для всего народа.

Но в этом случае потребовалось бы отменить приватизацию, и провести полную национализацию.

И уже потом заниматься социальным возрождением России.

Бедным - деньги.

Пенсионерам - достаток.

Больным - помощь.

Бесплатное образование и здравоохранение.

Рабочим и крестьянам - достойную зарплату.

Нет - инфляции и взяточничеству.

Стране - порядок и законность.

Миру - мир.

И потом уже можно говорить о восстановлении страны в границах бывшего СССР.

 Совершенно нелепо и более чем глупо думать, что интернациональный фанатик, только что покинувший ряды одной классовой партии, тут же согласится войти в ряды другой, тоже классовой, но буржуазной партии. Как это ни неприятно будет услышать различным организациям, а ведь приходится сказать, что наши буржуазные политики тоже целиком отстаивают классовый характер организаций - только не чужих, а своих. Кто решится отрицать этот факт, тот не только наглец, но и глупый лжец.

   Остерегайтесь вообще считать широкую массу глупее, нежели она есть в действительности. В политических вопросах правильный инстинкт нередко означает больше, нежели разум. Нам возразят, быть может, что интернационалистские настроения масс доказывают ведь прямо обратное и опровергают наше мнение о верных инстинктах народа. На это мы возразим, что ведь демократический пацифизм ни капельки не менее нелеп, а между тем носителями этого "учения" обыкновенно являются представители имущих классов. До тех пор пока миллионы буржуа продолжают каждое утро читать демократические газеты и молиться на них, представителям наших имущих классов не к лицу смеяться над глупостью "товарищей". В конце концов, и у рабочих и у этих буржуа идейная "пища" более или менее одинакова - и те и другие питаются гадостью.

   Очень вредно отрицать факты, которые существуют. Невозможно отрицать тот факт, что в борьбе классов дело идет не только об идейных проблемах. Это часто утверждают, в особенности в предвыборной борьбе, но это, тем не менее, ничего общего не имеет с истиной. Сословные предрассудки одной части нашего народа, отношение к рабочему физического труда сверху вниз - все это, к сожалению, реальные факты, а вовсе не фантазии лунатиков.

   Наша интеллигенция, к сожалению, даже не задумывается над тем, как же это случилось, что мы не сумели избегнуть упрочения марксизма. Она еще меньше задумывается над тем, что раз наши прекрасные порядки не сумели помешать марксизму упрочиться, то нельзя будет так легко наверстать потерянное и выкорчевать его. Все это далеко не говорит в пользу больших мыслительных способностей нашей интеллигенции.

   Буржуазные (как они сами себя называют) партии никогда не сумеют просто перетянуть в свой лагерь "пролетарские" массы. Ибо здесь противостоят друг другу два мира, разделенные частью искусственно, а частью и естественно. Взаимоотношения этих двух миров могут быть только взаимоотношениями борьбы.

Тут мы имени громадный пробел.

   Это мнение сложилось у меня уже задолго до чеченской войны. И именно поэтому я не мог решиться вступить в какую бы то ни было из уже существующих партий. События той  войны еще больше укрепили меня в том мнении, что по-настоящему провести борьбу против социал-демократии нет никакой возможности, пока мы не можем ей противопоставить движение, которое представляло бы собою нечто большее, чем обычная "парламентарная" партия.

   В кругу моих близких товарищей я не раз высказывался в этом смысле.

   Именно в связи с этим у меня и возникла первая мысль когда-нибудь все-таки заняться политикой.

   Это и дало мне повод не раз в небольших кружках друзей говорить о том, что по окончании войны я постараюсь стать оратором, сохранив свою старую профессию.

   Об этом я думал все время и, как оказалось, не зря.