Если вам кажется, что я прилично пишу по-русски, то могу объяснить причину. Особенно повезло мне в той "опасной" ивановской школе #44 на учителя русского языка. Мария Савельевна Гуревич, рыжеватая женщина в сильных очках, с явно еврейской внешностью, учила нас языку с какой-то отчаянной страстью. Сухие, как принято говорить, правила грамматики, тонкости исключений, хитрости перехода причастий в прилагательные и другие, трудно уловимые подробности будто бы составляли главное содержание её существа. Цель - научить этих разношёрстных и не очень сытых мальчишек военного времени - была близка к навязчивой идее. Многие ученики вообще являлись в школу, чтобы удивиться - где это они оказались? А может, у их затурканных матерей оставалась единственная светлая надежда в жизни - сделать что-то путное из сына.
Мария Савельевна входила в класс всегда собранной и серьёзной. Весь её вид говорил о том, что вот с этой секунды как раз начинается то, ради чего все мы, собственно, и существуем. Непостижимым образом ей удавалось сразу собрать внимание класса, быстро и чётко проверить домашнее задание, строго заметить тем, кто чего-то не сделал. И поверить невозможно, но самые отчаянные хулиганы смущались и готовы были сквозь землю провалиться от кратких и не резких слов учительницы. Увлекательным (именно так!) становилось изучение нового материала. Вопросы: "Ну, кто скажет, почему...?" - словно порывом ветра склоняли все мозги к быстрейшему поиску ответа. Кто первым поднимет руку? Кто, переборов волнение, первым торжественно произнесёт вдруг открывшееся ему слово или правило? Это состояние было сродни неведомому мальчишкам вдохновению. Иногда поиск затягивался, молчание класса длилось минуту-другую. Тогда Мария Савельевна обращалась к самому из всех отличнику Бодяге, который в такие минуты обычно сидел с непроницаемым видом. Обычно этого чистенького "интеллигентного" ученика общество презирало, но тут возникал момент его величия. К всеобщему удивлению незаметно в знатоки выдвинулся Петро. К нему даже прилепилась новая кличка.
- Ну, а что скажет наш "профессор"? - спрашивает Мария Савельевна.
С трудом преодолевая узость парты, поочерёдно распрямляя части своей фигуры, поднимается долговязый Петро, вообще-то, знаменитый в классе далёкими от учёбы штуками. Действительно, он выдаёт такое, что все мы поражаемся глубине его мыслей и верности догадки. Учительница нервно потирает руки, через линзы её очков на класс излучается сияние радости.
Даже мой сосед по предпоследней парте Бобок, который на других уроках прибегает к изобретённому им способу "чтобы не спросили" - скорчившись в три погибели, погружается возможно глубже в парту, чтобы его не было видно от учительского стола, и, запустив руки промеж ног, хватается за свой амулет, шепча заклинания, - так даже Бобок, не отдавая отчёта в собственных действиях и нарушая свой принцип высочайшего презрения к методикам учителей, - поднимает руку!
Мария Савельевна не читала нам морали, не "воспитывала", не учила жить "с пользой для общества". Нет, всем своим обликом, непререкаемым уважением к труду-познанию, радостью совместного поиска решений - она, как теперь понимаю, уверенно формировала граждан из этой аморфной уже не детской среды. Вместо упорно насаждаемой коммунистической модели "члена общества" - "ты что особенный?", "все делают, а ты не хочешь!", размазывающей человека в собственных глазах, - она возрождала в человеке Личность!
И поразительным был успех этой маленькой женщины, если даже в подобном Петро ей удавалось пробуждать такое, что мы все, до этого сознававшие его превосходство, как допущенного к настоящей бандитской элите, внезапно начинали видеть в нём иное - глубину интеллекта и вероятность совсем другого будущего.
И всё это в захудалой провинциальной школе на Балаганной улице города Иваново. Посредством уроков грамматики русского языка.
Горько сознавать, сколько таких самоотверженных, талантливых учителей благотворно влиявших на души множества детей России, в годы развала советского режима, были изгнаны из школ. Вряд ли их можно заменить. Это тяжкая потеря для страны, народа. Как без примеров кристальной честности, трудолюбия и добра можно ожидать рождения в больном обществе благородных и мудрых руководителей?
Почему Россия отторгла их? Эти люди ни в коей мере не были диссидентами. Напротив, они отличались патриотизмом. Я встречаю их в Израиле. Поднимая потное лицо от швабры, эти женщины с одухотворёнными лицами на вопрос о профессии смущённо отвечают: "Учитель, русский язык и литература". Не пытайтесь их ободрить, чтобы лишний раз не ранить.
Не так ли большевистский переворот в 1917-м выгнал с родины другой миллион российской интеллигенции и на парижском кладбище нашли приют выпускницы Смольного института.