Бейт Хаяль (Дом солдата), ул. Вейцман, 60, 19-00 до 20-55
Встречи с великим поэтом я ждал с нетерпением и огромным сочувствием.Его выступление и общение с залом были превосходны и сняли беспокойство.
Жаль, что поведение устроителей и администрации зала оказалось той каплей дегтя.
Сразу к концу выступления без пяти минут девять народ сгрудился возле сцены, в страстной жажде быстрее добраться до поэта, но Евтушенко поднялся с кресла, что-то проговорил об обязательной обещанной им очистке зала (или всего здания).
Люди замешкались, не посмели приближаться, а ивритговорящие охранники или просто служащие, вытеснили всех в боковые выходы с невнятным обещанием, что поэт где-то "наверху будет", и все мы оказались через сотню метров быстрого шагания по нечистому коридору-туннелю на какой-то дальней автостоянке.
Здесь многие заподозрили обман, а остальные поняли, что поэта не будет. Ещё сохранялась надежда и некоторые бросились за угол по улице ко входу в эдание, но здесь массивный организатор, начал рьяно объяснять, что следует выйти и "направо и ещё раз направо", и мы снова подошли к выходу из того самого туннеля.
Тут мне стало ясно, что всё сорвалось, и я отправился по знакомому пути к тахане рекевет (к поезду). Кстати, пробивалось опасение, что иначе опоздаю на последний рейс,останусь один в ночном городе, и нечего капризничать - надо быстро двигаться на поезд.
Поэтому вместо восторженных воспоминаний о счастливом событии ниже последует сухой стенографический отчет (не свойственный автору, не знаю у кого хватит терпения следовать за ним) об этом долгожданном с надеждами и волнениями событии.
Учитывая большое число неизвестных в предстоящей поездке, я вышел из дома в Реховоте за 3 часа до начала. Можно было ждать автобус, но решил для надежности идти пешком через Махон Вейцман. Благо с магнитной карточкой можно пройти сквозь ограду этого прекрасного парка, в котором среди диковинных деревьев и цветов со всех концов света, вольно плывут десятки научных институтов, в которых полторы тысячи молодых исследователей под началом маститых профессоров вскрывают тайны жизни, а также занимаются химией, физикой, техникой и ещё кое чем, здесь встречаешь симпатичных аспирантов из Китая, Индии, и других дальних стран, и близкой Палестинской автономии.
Магнитная карточка выпустила меня за ограду прямо напротив Таханы рекевет. Вежливый кассир выдал за полцены, как ватику (не спрашивая о возрасте), билеты до Тель-Авив Мерказ и обратно. Два любезных охранника пропустили меня через рамку, а сумка по транспортеру прошла глубокое обследование - на перрон, где уже ожидал красавец поезд. Я нажал кнопку, открылись двери, пропустив первого пассажира на второй этаж, где он устроился с шиком "по ходу", приготовившись смотреть на Израиль. Несколько неожиданно было не услышать знакомого по прежней жизни грозно-тревожного предупреждения об отправлении поезда. И это, когда тронулись, кажется приятным.
Извините, не удержусь пожалеть тех пассажиров, которые, сидя поблизости, всё время упирались взглядами в свои мобильники, лишая себя редкого наслаждения ощущать плавное скольжение в полной тишине и комфорте, наблюдая за окном чистые и ухоженные (даже в ж.-д. полоске отчуждения) окрестности.
Приятный голос сообщает о следующей станции, пересадках на другие направления, советует не забывать свои вещи и приготовить билет, ибо только он позволит свободно покинуть станцию прибытия. Табло в начале и конце вагона информируют о необходимых деталях путешествия.
Я приехал почти за час до назначенных 19, и не спешил. Волна пассажиров поднесла меня к экскалатору, провела по сложным пристанционным переходам, привела к турникету с зеленым огоньком, который, получив в щёлку мой использованный билет, пощупав его, выдал обратно и открыл воротца. Далее я, как все впереди идущие, опустил, потерявший статус талончик в изящный сборный контейнер, с сожалением утратив при этом, ощущение заботы о пассажире, в котором уже пообвыкся, и отправился вперед простым пешеходом уже лишь под личную ответственность за будущее.
Я шел минут десять и, убедившись у прохожего, что следующий поворот - это улица Вейцман, вышел к огромной круглой площади Кикар-а-Медина (Площадь Родины), о существовании которой слышал, но никогда не видел. Говорят, что проектировал её и окружение сам Оскар Нимейер.
Это свободное пространство в виде огромного круга диаметром метров 300 довольно неожиданно возникает среди тесного скопления строений и автомобилей. По кругу идет широкая бетонная дорожка, где взрослые по-старинке бегут, а дети по-современному гонят на всех изобретенных после велосипеда самокатах.
Внутри идешь, наконец, по земле, просто по земле среди травок, кустов и редких деревьев. И постепенно понимаешь смысл названия "Кикар-а-Медина" (это "а" на иврите означает: точно, единственно) - это вот и есть Родина, Израиль.
Я всегда писал лаконично, однако некоторые пишут пространно, и ничего, тоже получается проза. И все же сомневаюсь, что найдутся вежливые люди, которые прочитают и поймутмой уклон.
Через пять минут подхожу к Бейт Хаяль - приземестому длинному строению. У входа небольшая очередь в кассы. Значит народ будет. Зашел для начала внутрь. Два молодых охранника стоят на пути. Говорю им, что лично знаком с Евтушенко и хотел бы его увидеть. Они улыбаются, мотают головами:
- Рак иврит (только иврит).
Повторяю знаменитое имя, которое на всех языках звучит одинаково. Ещё улыбаются: никогда такого не слышали. Странно, пришли охранять неизвестно кого. Походил внутри, буфеты, кофе... Вернулся к кассам. Аж два кассира:
- За сколько вам билет 160 или 180?
- 140.
- Таких нет.
А в рекламе были. "Всё тонет в фарисействе", - так сказал другой великий поэт.
Зал шикарный, 900 мест, красивые мягкие кресла, пожалуй, излишне тесно прижаты друг к другу.
Десяток дальних рядов (и мой 19 в том числе) перекрыты занавесом. Посидел на десятом, а ровно в 19 вместе с другими двинулся вперед и сидел в центре на пятом-шестом. Думаю в зале было человек 300-400. Но самых преданных. Молодежи - нет, они теперь в мобильниках и компьютерах, кажется, вообще не читают книг. У большинства языком общения и учебы стал иврит, русский уходит.
На сцену вышла Маша, положила на стол стопку книг, не реагируя на нерешительные хлопки зрителей, узнавших её и благодарных преданной музе поэта.
Женя вышел на сцену:
не таким:
но всё равно желанным, и сел (немного не соразмерив собственную высоту и уровень глубокого кресла - несколько плюхнулся в него, возможно с болью).
Он сразу заговорил о стихотворении которое хочет прочитать, взялся искать его в книге, одной, другой, наконец поднял толстенный тяжеленный том и тоже не находил и настойчиво позвал: "Маша, Маша...". Попутно переходил на разные относящиеся к стиху события, связанные с поездками по миру, встречами с президентами и знаменитыми писателями, а также ронял слова о современных соответствиях, правда не поднимал вопросы о союзе писателей или иных подобных инициативах, на которых он последнее время настаивал.
Подошла Маша, взяла несколько книг и через минуту вынесла одну, открытую на нужной странице.
Тут Евгений Александрович начал читать. Голос его сразу утратил болезненные интонации, окреп и зазвучал во всем евтушенковском диапазоне от тихого, почти плачущего до громоподобного. И я с удивлением почувствовал, что давно знакомые привычные строки и отдельные слова, которые сам иногда для себя говорю, приобрели проникновенное, до слез, звучание, новые важные оттенки смысла...
Евтушенко закончил чтение, зал вышел из замирания, с благодарностью зашумел, захлопал, прозвучало "браво!"
А поэт продолжал рассказ о новой поэме, которую он ещё никогда не читал, о том, как он ездил в Колумбию, встречался с поэтом Гонсало Аранго, который подтолкнул его к красавице Доре Франко, сказав, что они созданы друг для друга. И далее (снова с помощью Маши) начал читать о страстной любви... на секунду отклонившись от книги, заметил в зал: "Я тогда ещё не был знаком с Машей".
Поэма оказалась очень длинной, но зал слушал с вниманием и после окончания долго аплодировал. (Стоит почитать в Интернете, интересно).
Два часа пролетели незаметно. Оставалось минут 15. Поэт обратился к залу задавать вопросы, спросил, что бы хотели послушать? Из разных концов раздались голоса:
- Бабий Яр!
Евтушенко с явным удовлетворением принял просьбу.
- Чтобы не сбиться я загляну в книгу.
- Мы вам подскажем. - ответили из зала...
И снова без успеха он начал открывать книги одну, вторую, наконец, взял тяжеленный том...
Голоса из зала :
- Посылаю вам открытую на нужной странице!
- Вот газета, в которой оно было впервые опубликовано!
Евтушенко оживился и махнул, чтобы передали газету.
По рукам к сцене доплыли одновременно книга и газета. Евгений Александрович сразу взял газету в обе руки и поцеловал её. Зал замер в порыве сочувствия и восторга.
- Над Бабьим Яром памятников нет!
Крутой обрыв, как грубое надгробье...
Мне страшно.
Мне сегодня столько лет,
как самому еврейскому народу...
Зазвучал Его голос...
Наверное в зале были люди из Украины и из Киева, но в Израиле нет олимов ("поднявшихся на Родину", репатриантов), у которых бы сердце не облилось кровью при этих словах.
Конечно, у каждого в зале эти строки хранятся в душе.... Но то, что их произносил сам Евтушенко с его неповторимым трагизмом и гневом, развернули снова память людей к тем дням катастрофы, как будто это случилось вчера и все в зале трепетали.
Но когда стихли аплодисменты и возгласы, случилось необычное, нежданное...
Евтушенко сказал залу:
- Последний раз я читал эти стихи на стадионе двадцати тысячам людей. И тогда и всегда после - люди вставали...
Зал начал подниматься, послышались возгласы:
- Простите нас!
А Евтушенко ответил:
- Простите меня.
Ожидая лично увидеться с Евгением Александровичем, что всегда в конце мне удавалось сделать за полсотни лет знакомства с Женей, я много дней твердил про себя слова восхищения его поэзией, гражданской активностью, к которым добавилось редкое физическое мужество и отчаянное желание всеми силами помочь людям жить.
Очень жаль, но заботами устроителей финал встречи оказался иным.
Трудно надеяться, что ещё когда-нибудь жизнь позволит мне погрузиться в его бездонный взгляд и услышать ласковое слово.
P.S. 17 мая 2016
Не оставляет мысль - почему мы не встали подобно другим залам после чтения поэтом "Бабьего Яра". Почему не возникло в тельавивском зале спонтанного импульса, поднимающего людей в скорби и гневе?
Я должен был встать и сказать:
- Дорогой Женя, нет, мы не живем в атмосфере вины и горькой памяти, а совсем в ином окружении ежедневных нападений арабов с ножами на стариков, женщин, на наших детей в военной форме. Это иное существование.
Нет, мы не боимся, нет атмосферы страха. Но каждый в любой момент, в любом месте может оказаться перед убийцей и его ножом. Это объясняет необычную реакцию зала на Ваше героическое произведение и выдающееся его исполнение. Простите и поймите нас.
* * *
Эта мысль не отпускает (июнь 2017)
Спустя время снова понимаю: в Израиле 'Бабий Яр' звучит иначе, чем в других местах мира.
Здесь часть людей это выбравшиеся из той ямы, и все мы под ракетами и ежедневными угрозами арабов и других не застрахованы от возможного повторения.
Надо было тогда встать и сказать ему. Не догадался. А теперь уже не объясниться.
![[]](/img/t/trahtenberg_r_m/gorodaigody-135/ewtushenko2016zalbejthajalxozhidanie.jpg)
![[]](/img/t/trahtenberg_r_m/gorodaigody-135/ewtushenko1.jpg)
![[]](/img/t/trahtenberg_r_m/gorodaigody-135/ewtushenkowizrailebetjthajalxt-a2016.jpg)