Сегодня 16 апреля 2015 года, снова 2-минутная сирена в память Катастрофы
День катастрофы
Сегодня 5 мая "День Катастрофы и героизма европейского еврейства" - День Холокоста. Через несколько минут я прерву свой рассказ и встану под плачь сирен. Весь Израиль в этот момент остановит всякую работу, остановятся люди на улицах и авто на дорогах, водители выйдут и встанут, потупив головы, возле своих машин. Никто в нашей стране не нарушает этот порядок. Все - молодые и старые, западные и восточные, в кипах и без, покладистые и дерзкие, согласные с правительством и ни с чем вообще не соглашающиеся - все в эти минуты едины. Нет еврейской семьи, которая бы не потеряла в той неведомой до тех пор и необъяснимо жестокой расправе с целым народом, кого-нибудь из родных и близких. Исчезли шесть миллионов евреев, больше, чем сегодня живёт в нашей стране.
Сестра моей мамы Дора и её муж Виля перед войной жили в Минске.
Дядя - радиоинженер - работал на радиостанции, Дорочка - не помню где. Они жили в достатке, только девять лет совместной жизни не привели в их благоустроенную квартиру ни сына, ни дочки. Поэтому весть о том, что Дорочка, наконец, ждёт ребёнка, дошла и до меня, мальчишки. Такое событие вызвало даже решение бабушки и дедушки расстаться со своим гнездом в Могилёве-Подольском и переехать в Минск.
Но накатилась война, и все планы людей сгорели. Иногда вместе с ними самими. В первые же дни войны погибли на дороге, растворились в хаосе бомбёжек и беженцев мои баба и дед. Минск немцы бомбили. Дядя с Дорочкой (с 6-ти месячным дитя в ней) метнулись на восток, но никуда пробиться не смогли. Дядя, чтобы не оказаться дезертиром, призвался в армию, а Дорочка сумела добраться до своей минской квартиры.
Конечно, ничего этого мы в Иванове тогда не знали. Просто все пропали, и только спустя месяцы пришло письмо с фронта от дяди с сообщением, что Дора исчезла и крохотной надеждой, что мы что-то знаем? Это теперь могу разложить события одно за другим в их истинной последовательности.
Когда Дора вошла в свою квартиру, соседи вытаскивали оттуда её мебель. Дора была очень общительным человеком, она дружила со многими людьми, всем стремилась помогать, а уж отношения с соседями были более чем родственными. Поэтому она была уверена, что эти люди, горюющие о её пропаже, в таком положении, увидев её, в радости бросятся ей помогать.
- Ох, вот я вернулась, - вымолвила она. Но встретила ненавидящие, нет не испуганные взгляды и злобное шипение, что немцы уже ищут евреев.
Вот завыла сирена. 10-00. Я стою возле своего компьютера. Боль, слёзы, гнев, отчаяние душат меня...
Затихла сирена, и я закончу свой рассказ.
Дора убежала, забилась в какие-то трущобы, попала в гетто, родила там дочь. Пришёл час, когда всех погнали на расстрел. Рядом с Дорой оказалась женщина тоже с крохотным ребёнком на руках. Они успели сговориться броситься в ров раньше, чем в них попадут пули. Ночью немцы и полицаи ходили и достреливали шевелящихся. Дочка беззвучно лежала на её груди, не подавая признаков жизни. Позже они выбрались из-под трупов, и ушли в лес. Через несколько дней блужданий попутчица, выбившаяся из сил, положила своего ребёнка под деревом и ушла. Дора унесла дочку в Польшу, назвалась украинкой Дарьей, устроилась кухонной работницей к ксендзу и дождалась прихода Красной Армии.
Все эти годы дядя Виля писал нам и даже выслал воинский аттестат, по которому мама получала каждый месяц определённую сумму и откладывала их. Дядя постоянно писал, что хочет этим помочь маме.
Ксёндз хорошо относился к толковой и безотказной работнице. Возможно, он догадывался о том, что Даша скрывала, хотя она была похожа и на хорошенькую черноокую украинку. К тому же её дочка Алиночка (такое получилось имя) росла беленькой весёлой девочкой и не вызывала подозрений у иногда заезжавших в имение немцев. Есть фотографии, где девочка сидит на руках солидного человека в рясе, и оба выглядят весьма довольными.
После освобождения Минска дядя узнал о расстреле всех евреев гетто. Его письмо было полно отчаяния, он потерял надежду, с которой жил все эти годы.
В один удивительный день мы достали из почтового ящика странный, видавший виды конверт. На нём чётко был выписан наш адрес, а отправителем значилась Дарья Семёновна Нестеренко!? Мы с мамой читали этот листок, выхватывая его из рук друг друга. От кого это? О чём? Нас забила дрожь от несбыточной догадки ... Мы в один голос закричали: "Это наша Дорочка! Жива наша Дорочка!".
И полетело сообщение дяде в армию. Он сумел быстро приехать за ними, возил их некоторое время в своём обозе по Германии... Ну, а в 47-м приехали к нам, с демобилизованным капитаном и тётя, и хорошенькая пухленькая шаловливая сестрёнка.
Дядя быстро устроился в техникум, где оказался единственным специалистом, подходящим для вновь открываемой радиоспециальности. Его назначили зав. отделением, избрали, как недавнего фронтовика, в партком. Труднее устраивалась Дора. Её документы были далеко не так блестящи. То, что человек спасся с ребёнком от расстрела, звучало для отдела кадров никак не героически, а крайне подозрительно. Наверное, дяде непросто было заслонить чудо воскрешения жены и дочери от воинствующих атеистов.
Теперь я написал в Яд Вашем - Израильский институт катастрофы и героизма европейского еврейства - относительно возможности принятия Дориного спасителя в "праведники мира". Здесь надо пояснить, что Израиль истово разыскивает среди всех времён и народов тех немногих, кто помогал скрываться евреям от гитлеровских и местных убийц. Воздают этим людям честь и материальную благодарность. Институт ответил, чтобы сообщили подробности. Я написал Алине в Курск, но она молчит. Так же не отвечает она на все мои "информации" относительно возможности получения ею "немецких денег" в компенсацию за то, что было.
Наверное, знает что делает.
ФОТО
1. Перед войной, Дора с дядей Вилей и приехавшей к ним в гости мамой (моей бабушкой), в Минске.
2. Алиночка, дочь Доры и Вили, моя двоюродная сестричка, родившаяся в гетто, спасенная своей мамой от расстрела немцами.