Итак, началась моя почти взрослая жизнь. Но почему - "почти"? А потому, что, слава Богу, ещё долгие годы жила моя мама. Она принимала на себя мои боли и обиды. И мне тоже доставалось, но непрерывно существовало самое надёжное укрытие - мамины глаза, её нечаянные прикосновения, согретый её дыханием воздух.
Почему эти простые истины приходят к нам так поздно?
Первым местом работы молодого инженера оказалось весьма своеобразное предприятие. Официально оно называлось Ивановским радиотехникумом Облсобеса для туберкулёзных больных. Немногие жители знали, что в городе существует такое учебное заведение. Да оно и мало на него походило. Скорее, этот "техникум" был продолжением одной из больниц, в которых его ученики провели уже годы.
После первого удара опасной болезни и лечения рождалась надежда, что всё позади. Но вскоре эти девушки и юноши и совсем взрослые люди снова и снова попадали в периоды обострения. Они оказывались прикованными к тубдиспансерам, где периодически "поддувались", надеясь, что введенный внутрь воздух, прижимая пораженное легкое, задушит, наконец, несущие смерть палочки Коха.
Не менее губительными становились и психологические травмы. Молодые люди смирялись с мыслью, что обыкновенная человеческая жизнь - для них невозможна. Они не могли создать семью, иметь детей, сознавали свою опасность для окружающих... От комиссии до комиссии, от одной группы инвалидности до другой, от полной пенсии до частичной. И постоянно нависающая угроза, каждый раз превращающаяся в зловещую действительность - открытый процесс. В некоторые периоды болезнь будто бы сдавалась, переходила в не опасную для других "закрытую" форму, а в редких случаях и вовсе проходила. Но иногда неожиданно вспыхивала вновь.
Не помню, предупреждали ли меня об опасности этого общения. Возможно, и сказали вскользь. Только много позднее заметил, что некоторые педагоги, входя в класс, брались за ручку двери "через халат" (я, как и все, получил белый халат и работал в нём). Также позднее я узнал, что практически все преподаватели до работы здесь уже когда-то болели туберкулёзом.
Группа обучающихся радиоспециальности встретила меня по-разному. Одни, те, что помоложе, с любопытством смотрели на нового и подозрительно молодого преподавателя. Всех удивляло, что он окончил не только техникум (чего по понятиям администрации было вполне достаточно), но ещё и институт!? Другие, старшее поколение, посматривали на новенького с опаской. Как бы не загнул что-нибудь, нарушающее привычный уклад жизни. С учёбой для отвода глаз.
И вот стою перед устремлёнными на меня с надеждой и сомнением десятками глаз. Чувствую, эти люди мне симпатичны. Я должен и могу сделать для них то, во что они сами уже почти и не верят: а, может быть, настоящая жизнь для них не закрыта?
Объясняю премудрости радиотехники, рисую на доске схемы и графики. Оказывается, очень увлекательно растолковывать слушающим людям то, чему они привыкли верить, не понимая сути, и видеть просветление лиц, до этого безразличных или отстраненных.
Система занятий здесь, как в школе. Урок начинается с опроса, вызываю по очереди моих учеников к доске. Все волнуются - не хочется выглядеть плохо. Вижу, что готовились, но не у каждого получается ответить.
Когда новый преподаватель поставил двойки тем, кого другие педагоги из жалости отпускали без отметки, класс возроптал, заспорил. Мне доносили (это завуч считала своим долгом), что самые авторитетные ученики в классе приняли мою сторону. Они убеждали остальных, что этот учитель, в отличие от других, не сомневается в их способности стать настоящими техниками, которые смогут работать, как и все остальные.
Мне было мучительно жаль этих людей. Так хотелось каждый раз ободрить и наградить их за любую попытку вникнуть в мою науку. Но было ясно, что тогда другие, на самом деле просидевшие весь вечер над конспектом и открывшие для себя секрет вопроса, почувствуют фальшь и игру преподавателя. А этого я никак не мог допустить. Мне всерьёз верилось, что они непременно вырвутся из когтей обстоятельств. Возможно, именно моя вера и строгость и радость при удачном ответе того, кому раньше это никак не удавалось, - меняли облик моих учеников.
Постепенно, преодолев собственную застенчивость, я смог даже вне класса беседовать с моими ребятами, многие из которых были намного старше и опытнее учителя. Как-то они пригласили меня после уроков зайти к ним в комнату общежития, отметить какой-то случай. К их удивлению я не отказался выпить с ними, и кто-то тут же сбегал ещё раз вымыть для меня стакан. Я видел их удовлетворение, когда легко вылил в себя немного водки. Подозреваю, что до этого были всякие пересуды об особенностях нового преподавателя.
Однако не всегда было так легко и приятно. Однажды после неудачного ответа одного из учащихся, хорошего, скромного и старательного парня, я по заведенному порядку поставил ему тройку или даже двойку. Весь вечер переживал свою неумолимость. На следующий день его не было на занятиях. Он отсутствовал и в дальнейшем. Потом пришла весть, что этого мальчика не стало.
Учащиеся были очень дружны между собой. Они, что называется, жили одной семьёй. Все события обсуждали и решали сообща.
Как-то до меня дошла весть (думаю, все уже давно говорили об этом), что одна из моих лучших учениц Патренкина влюбилась в одного мало заметного ученика. Об этом заговорил весь техникум. Эта девушка с рыжеватыми пышными кудрями всегда оказывалась в центре любого спора. В лаборатории она не уступала парню закручивание гаек и проводов, а всё должна была делать сама. Её рука всегда первой поднималась, когда я задавал вопрос классу, причём эта рука была самой прямой и нетерпеливой. Приходилось даже её сдерживать, чтобы ещё кто-нибудь попробовал свои силы в собственном открытии истины. В конфликтных случаях, если не было на месте старосты группы, именно её выбирали посланницей к завучу или директору.
Всем нравилась эта умная, готовая каждому придти на помощь девушка.
И вдруг она выделила кого-то одного. И как выделила! Только чрезмерно углубленный в обучение и воспитание мог не заметить, как расцвела эта ученица. Её сияющие глаза рассеяли сумрак нашего, отмеченного мукой, заведения. Обыкновенно возникающие по такому поводу ханжеские слова воспитателей куда-то затерялись. Директор даже предоставил им отдельную комнату. Вы не поверите - мы все, неизвестно почему, по-доброму улыбались друг другу. Что-то чистое и высокое коснулось каждого.
Да, это была любовь. Однако вскоре её болезнь обострилась и забрала к себе молодую жизнь.
К сожалению, некоторые и не подозревают о подобной программе, заложенной в нас Создателем. Послушайте внимательно обращенные друг к другу мелодии Виолетты и Альфреда - эти пронзающие сердце звуки, исторгнутые душой гениального Верди. Такую силу счастья и отчаяния не выразить словами. Может, поэтому люди изобрели музыку.
На память приходит другой случай. Уже работая несколько лет в институте, я пристал к профкомовцам, которые распоряжались путёвками, чтобы помогли полечить по-настоящему болезнь, постоянно мучившую меня еще со студенческой картошки. Ессентуки, как водится, забрали более нуждающиеся из начальства и приближенных. Для меня нашлось менее дефицитное место.
Как-то раз на завтраке в столовой санатория все обратили внимание на сидящую за столиком пару. Отдыхающие уже присмотрелись друг к другу. Тихая высокая женщина всегда здесь сидела, а вот мужчину напротив её увидели впервые. Разумеется, пошли потихоньку расспросы и вернулись ответы: "Разве не знаете, она здесь схлестнулась с одним, кто-то сообщил, вот муж приехал". Действительно, за столом восседал с непроницаемо важным видом крупный мужик. Он спокойно отправлял в рот и с аппетитом жевал санаторную пищу. Но, заглянув "за тёмную вуаль" сидящей напротив его женщины, можно было заметить такую отрешенность и печаль на застывшем её лице, столько муки в неподвижных окаймленных тенями или следами слёз очах, что все тотчас забыли только что услышанное резкое слово. Сочувствие, сострадание овладело этими разными и, наверное, не очень везучими людьми. Никто ничего не мог сделать для бедной женщины. Но, возможно, ей чуть легче дышалось в этой внезапно возникшей атмосфере сопереживания и даже преклонения.
Мы стремились по серьезному готовить радиоспециалистов. Мы - это я и лаборант Саша Бабушкин. Мне очень повезло с этим человеком. Он был мастером на все руки, самоотверженно преданным и исполнительным работником. Бюджет техникума не позволял покупать необходимые материалы и приборы. Да собственно, их и негде было купить. В "открытой продаже", а это означало - в магазине для радиолюбителей, можно было найти только некоторые случайные детали, не пригодившиеся для серьёзной (читай - военной) промышленности. Всё остальное заказывалось и "выбивалось" в министерствах и их главках. Конечно, это было не по силам какому-то техникуму социального обеспечения.
И тут Саша проявил чудеса предприимчивости. Он мобилизовал своё военное прошлое. Через верных знакомых пробился к начальству военной базы на Северном аэродроме. Отсюда взлетали огромные бомбардировщики, чтобы осчастливить отсталые народы передовыми идеями. А для начала забрасывали туда инструкторов по террору и оружие. Через определенные периоды времени установленная на самолётах аппаратура заменялась на новую, а старая уничтожалась.
Саша привёз полный грузовик всевозможных блоков, по которым безжалостная рука контролёра стукнула молотком. Какие-то детали были разбиты, но большинство - ценнейшие вещи - остались целёхонькими. В результате мы смогли развернуть такие лабораторные дела, какие не снились и маститым институтам.
Работа преподавателя приносила определенное удовлетворение, но мысли об осиротевшем ультразвуке все настойчивей посещали меня. По совету знакомых я попросился на приём к Горбачеку - начальнику СКБ КОО (специального конструкторского бюро красильно-отделочного оборудования).
Через проходную вступаю на заводскую землю. Это один из самых крупных в Иванове "Завод текстильного машиностроения". Оказывается, так приятно снова видеть корпуса большого завода, вдохнуть запах стружки металла, слышать шум мощных машин из открытых ворот цехов, видеть спешащих людей в спецовках. Нет, я не могу без завода! Ведь я - инженер, моё призвание - техника!
Начальник со снисходительным интересом слушал восторженный рассказ начинающего инженера о волшебных свойствах ультразвука. Слухи о его возможностях в текстильных делах, видимо, уже привлекли внимание специалистов и обсуждались на техсоветах СКБ. А тут и "зверь" бежал навстречу. Горбачек согласился принять меня на работу при условии, что на прежнем месте отпустят "молодого специалиста".
Я был окрылён. "Первая любовь" проснулась и овладела мной без остатка. Но как преодолеть крепостную зависимость?
Михаил Иванович, как всегда, встретил меня доброй улыбкой. Мои сбивчивые объяснения по поводу "отпустить", он слушал невнимательно. Возможно, он уже что-то знал, хотя скорее, и сам считал, что этот кадр - не для его заведения. Он сказал, что очень доволен моей работой и ему, как директору, жаль отпускать такого преподавателя, но он не встанет поперек молодой карьеры и жизни.
Я принял экзамены, закончил учебный год и расстался с моими питомцами и коллегами. С моими милыми питомцами, которых я от души учил жить полной жизнью трудового человека и гражданина. С моими дорогими коллегами и администраторами. При этом не говорилось много слов, но ни в ком я не видел следа осуждения, скорее, немного... доброй зависти. Особо сохранилось в памяти открытое красивое лицо нашего завуча - невысокой женщины, физический недостаток которой совершенно перекрывался светом души. Она всегда заботилась о моём самочувствии.
Ребята с грустью смотрели мне в глаза, но ни один не сказал что-то в смысле "остаться".
Спустя немного, я узнал, что мой лаборант Саша заболел туберкулёзом.
К сожалению, здесь я смогу вспомнить немного имен.
У торца стола сидит справа наш директор Михаил Иванович Алексахин, слева у угла мой лаборант Саша Бабушкин, слева от меня староста группы, которая очень мне помогала. Меня окружают дорогие мне лица, смотрю и почти всех помню.
![[]](/img/t/trahtenberg_r_m/gorodaigody-25/foto2013radiotehnikumtubbolxnyh.jpg)