Трахтенберг Роман Михайлович: другие произведения.

Кандидатская

Сервер "Заграница": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 5, последний от 31/03/2019.
  • © Copyright Трахтенберг Роман Михайлович (romantr@netvision.net.il)
  • Обновлено: 28/03/2019. 19k. Статистика.
  • Рассказ: Россия
  • Иллюстрации: 4 штук.
  • Оценка: 7.00*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Главы из книги "ПРОЗРЕНИЕ", гл. 47

  •    Роман Трахтенберг
      
       Кандидатская
      
       Вообще-то защита диссертации является логическим завершением аспирантуры. Молодого человека для того и принимали на 3 года, чтобы он сделал и перед ученым миром защитил научную работу - кандидатскую диссертацию. В случае успеха ему присваивали звание "кандидата технических наук", а это давало право последующего преподавания в вузе, с повышенной оплатой.
       Но моя защита была ещё впереди. Мне предстояла непривычная теоретическая работа. Надо было строго доказать, что протоколы экспериментов - не случайное удачное совпадение данных. Что очень желаемое не выдаётся за действительно существующее. Я засел за математику. Используя известные методы, необходимо было подступиться к вновь открывшимся явлениям. Каждая полученная формула проверялась бесконечными расчётами. Никакая экспериментальная кривая не могла противоречить уравнениям. Для таких занятий нужна была тишина, покой и книги. Всё это я нашёл в Областной библиотеке. Там просиживал с утра до закрытия. Просторный зал с высоким потолком, удобными столами и, самое главное - торжественной рабочей обстановкой - были идеальным местом для непростого дела. Очень трудно заставить себя час за часом, неделями, с нудным упорством крутить неподдающиеся формулы, вытаскивать за уши ошибки, отвергать известные приёмы и находить новые.
      
       Именно за этой работой я понял справедливость расхожей поговорки: "Наука требует жертв". Вот описание обычного рабочего дня. (Нерабочих - не было).
       Ещё немного и закончим этот расчёт. Та-ак, только убедимся в совпадении с экспериментом, тогда и обедать будет приятно. Эх, немножко не то получилось. Ожидал раза в полтора больше. Проверим. Ага, вот она ошибка, взял в справочнике цифру из соседней строчки. Ну, теперь сойдётся. Но... что это? Получилась в 10000 раз другая скорость. Спокойно, где-то ошибся в размерности. Ну, конечно, вот здесь. Исправляем, сейчас пересчитаем и обедать. Так, теперь несоответствие только в 10 раз. Ладно, не пойду домой, куплю пару пирожков, запью водичкой.
       Правильное решение могло придти завтра, и через несколько дней. А ведь речь идёт о простом случае, где ответу и спрятаться было некуда. Так продирался. Хотелось ли всё бросить и поехать... в парк, искупаться? Конечно. Не раз. Но всё это откладывалось на завтра, ещё день и т.д.
       Временами поднимался протест против привязавшегося насилия, хотелось просто потрепаться с кем-нибудь. Вот стоишь внизу в фойе, куришь, рядом такая же скучающая библиотечная девушка. Поделиться бы оригинальными наблюдениями о весенней погоде, а, если повезёт на внимательную слушательницу, то и острым сопоставлением ивановских нравов с киевскими... Но уже на страже мысль - полдня прошло, а ещё и на шаг не продвинулся. Тащишь себя наверх, за стол, заваленный бумагами, снова и снова крутишь неуклюжие формулы. Никак не понять, что делать с такой функцией, в этой книге об этом говорится так нечётко, а в той слишком сложно...
       Чтобы не тратить много времени на курение, а приходилось спускаться с третьего этажа на первый, назначил себе перерывы раз в полтора часа. Потом сделал их ещё реже. Так через полгода почти отстал от курения. Когда я начал, не помню, наверное, в техникуме. Там среди демобилизованных было неловко выглядеть таким юнцом. Меня никогда это особо не удручало, ибо владел собственным рецептом на тему - как бросить курить.
       Хотите, поделюсь? Нет, не методом Марка Твена, который утверждал, что ничего нет проще, ибо он на себе проверил это уже много раз. Нет, серьёзно. Сразу бросать нельзя: организм привык, надо его отучать постепенно. Первым делом, особо не стараться покупать папиросы. Стрельнёшь раз-другой, начинают коситься. Уже куришь реже. Затем, курить только после еды, когда особо пристаёт желание. Когда доведёшь число папирос до пяти в день, можно и вообще не беспокоиться - это не так и вредно, а иногда выручает от стресса.
      
       Однажды, решая свои задачи по импульсному управлению моторами, я натолкнулся на статью В.С. Кулебакина, где он без доказательств предлагал формулу для расчёта тока. Формула очень мне подходила, но неприлично просто сослаться на человека с именем и воспользоваться непонятным. В науке авторитет - хорошо, но истина - дороже. Поупражнявшись сколько-то в выкладках и расчётах, я нашёл доказательство этой формулы. Это меня воодушевило. Я уже говорил, что был очень слабого мнения о своих теоретических способностях. Кстати, это мнение со временем не изменилось. Только понял, что многие теоретики сложным путём решают практические задачи, крутясь вокруг явления, которое требует здравого смысла, а не математики.
       Вот пример! Скрипит дверь. Да, очень назойливо и просто нестерпимо скрипит дверь в комнате.
       Что делает теоретик? Он приступает к исследованию явления "скрип". Раскладывает этот противный звук в ряды Фурье. (Есть такое - загляните в математический справочник). Изучает его частотный спектр, выдвигает глубокие гипотезы, строит небоскрёбы уравнений, пишет статьи и диссертации...
       Что делает здравый человек? Он капает каплю масла в навеску дверей, и... тихо. Испарился сам "объект исследования". И делать больше абсолютно ничего не надо - всё "о кей".
       Вы думаете, что я шучу? Но встречал в жизни подобные случаи. Как-то в одном интеллигентном обществе меня познакомили с молодым ученым. Научная этика требовала спросить:
       - Чем занимаетесь?
       - Мы с профессором, моим научным руководителем, разрабатываем новый прибор для определения количества масла в картофельном пюре(?!). Это тема моей кандидатской диссертации.
       - А разве нельзя взвесить масло прежде, чем пустить его в пюре?
       - Что вы! Экспертиза должна иметь возможность проверить закладку.
       Я с трудом удержался от логичного вопроса, не выбрать ли затем тему докторской диссертации - "Прибор для проверки правильности работы прибора эксперта"?
       Так вот, я нашел чисто теоретическое доказательство формулы, приведенной академиком Кулебакиным в форме интуитивной находки. Понятно то приятное чувство, которое заполнило сомневающегося в собственных силах юного "теоретика" в момент осознания неожиданного успеха. Я послал академику письмо с просьбой оценить мои результаты.
       Спустя немного времени, пришёл ответ от секретаря, в котором говорилось, что из моего письма Виктор Сергеевич не может понять существа вопроса и предлагает приехать для личной встречи.
       Кулебакин - это имя было известно каждому электротехнику моего поколения.
     []
    В 20-х годах шло становление новой страны. Каким станет "всем" тот, кто был "ничем", ещё никто не знал. Но уцелевшие инженеры и ученые, изголодавшиеся по настоящему делу, охотно включались во всякие комиссии для выбора правильной стратегии в области техники. Участником знаменитого плана ГОЭЛРО - электрификации России - был и профессор Кулебакин. Он обосновал выбор частоты сетей переменного тока в 50 Герц, командовал крупными научными институтами, участвовал в становлении авиационной электротехники и других военных делах.
      
       В назначенный день и час я нетвердой рукой звоню в дверь с табличкой "В.С. Кулебакин". Открывает и приглашает войти пожилая очень любезная женщина. Понимаю из первых слов, что она и есть его секретарь. Говорит как-то вскользь, что он не совсем здоров. На моё замешательство делает успокаивающий жест рукой и просит подождать.
       Сижу, разглядываю крохотный кабинет, заставленный книжными шкафами. Открывается дверь и входит невысокого роста седой человек с простым лицом в тёплой пижамной куртке и с прижатой к телу рукой. Приветливо и просто здоровается. К сожалению, только потом я узнал, что незадолго до этого у него был инсульт, пострадала рука и нога (двигался он не очень уверенно). Но всё это не послужило уважительной причиной отказа в приёме мальчишки, написавшего какую-то формулу. Правда, мальчишки воодушевленного наукой.
       Мы сели за старенький письменный стол. Кулебакин взглянул на лежавшее перед ним моё письмо.
       - А теперь рассказывайте всё "от печки".
       Вначале волнуясь, но постепенно всё более складно, я начал излагать свою идею. Кулебакин, выслушав речь, казавшуюся мне полностью убедительной, не поддержал мою исходную посылку о "вранье" существующих приводов.
       - Напрасно вы так считаете. Можно получить очень хорошее управление по сравнению с прежними приёмами (он назвал уж очень кустарный, на мой взгляд, подход).
       Меня охватило чувство, что зря беспокою старого и больного человека. Он, естественно, пребывает в плену прежних взглядов и не может так сразу воспринять новые идеи. Надо вежливо закругляться. Но, всё-таки, решился задать ещё один мучивший меня вопрос. Точный привод позволил мне поставить уникальный эксперимент по проверке центрального понятия "теории устойчивости". Оказалось, что критическое значение коэффициента в 2 раза выше, чем ожидалось. Я не видел никаких оснований для такой явной ошибки. И тут Виктор Сергеевич высказал простое и совершенно неожиданное объяснение: энергия колебаний "стекала" в гистерезис. Получалось, что это совсем не ошибка, а интересный результат измерения, которого раньше нельзя было поймать. Такое одновременно теоретическое и практическое понимание сути сложного процесса было поразительным. У меня холодок пробежал по спине. Да, "академик" - это не зря!
       Затем Виктор Сергеевич вдруг сказал:
       - А мне нравится ваше направление в регулировании моторов. Это очень интересная и перспективная область техники. Вам нужны оппоненты для защиты? Запишите. Первый оппонент - профессор Бобов из Академии Жуковского, второй - ктн Рабинович из МЭИ.
       - Как я смогу обратиться к этим людям? Может быть записку...
       - Ничего не надо, просто скажете, что это я их назвал вам.
       Забегая вперёд, замечу, что предполагаемый 2-ой оппонент, услышав по телефону мою просьбу, быстро открутился и не захотел даже посмотреть диссертацию. Гораздо большую ответственность берёт на себя 1-ый оппонент. С тревожным чувством позвонил я Бобову. Но он сразу назначил мне встречу в Академии. При первом разговоре Бобов этак хитренько спросил:
      - И Виктор Сергеич так просто сказал вам ко мне обратиться?
       Я искренне рассказал о нашей беседе. Бобов был вполне удовлетворён такой антибюрократической формой поведения своего бывшего шефа.
       Я попрощался с Виктором Сергеевичем и полетел, как на крыльях. Простота, гениальность и... самоотверженность знаменитого человека, его неожиданное желание помочь аспиранту с нестандартной фамилией - окропило мою душу.
       Теперь мои шансы на защиту становились вполне реальными.
      
       Вскоре после встречи с академиком Кулебакиным началась эпопея кандидатской защиты. Пришлось ещё порядочно потрудиться над диссертацией. Только вопреки фельетонному образу ученого - всклокоченному типу с воспаленными от бессонницы глазами, должен признаться - никогда не работал ночами. Довольно скоро я понял, что это слишком дорого обходится для самой же работы. Прихватишь после одиннадцати несколько часиков, а потом весь день чувствуешь себя разбитым, ничего путного не приходит в голову, даже простые вещи упираются, в постоянной борьбе с собой начинают побеждать тёмные силы.
       Мне повезло, что 2-м оппонентом согласился быть Ключев, о знакомстве с которым уже упоминал. Я заметил, что при упоминании его имени важные лица на кафедре в МЭИ (где предполагалась защита) как-то теряли официальность, и становилось заметно, что и они сами совсем не плохие и добрые люди.
       Заслуженные приводчики относились тогда высокомерно к теоретикам. Эти люди участвовали в создании огненных прокатных станов и могучих доменных печей, а некоторые недавно сняли рабочие спецовки. Они не могли признать, что какие-то кабинетные учёные открыли всеобщую теорию, которой подчиняется и их любимый привод. Именно Ключев принял эти новые методы, что за ним сделали и многие другие.
       В 1962 году Владимир Иванович Ключев был ещё и техническим секретарём Совета по защитам, поэтому он давал мне точные советы по оформлению работы.
     []
       Переплетенную книгу-диссертацию я дал будущему возможному оппоненту для ознакомления. В научном мире так странно это было устроено. По идее, оппонент - это ученый, критикующий работу, но в действительности он брался за это дело, лишь внимательно изучив диссертацию и убедившись в её ценности. Тогда он из обвинителя превращался в главного защитника.
       При следующей встрече, совсем по-новому, как-то, даже уважительно и с завистью на меня взглянув, он заметил:
       - Как это вам удалось такие новые вещи выразить математически?
       Но этого я и сам не знал.
      
       Теперь всё зависело от позиции, главного оппонента, которым по закону мог быть только доктор наук. С трепетом вступил я на дорожку старинного парка, где размещалась Военно-воздушная Академии им. Жуковского. Во всех направлениях шли подтянутые военные люди. Мне указали на один из старинных особняков затейливой архитектуры. На табличке значилось: "Кафедра электрооборудования самолётов". На стенах коридоров висели изображения самолётов в разрезе. В глаза бросались портреты Гагарина и других космонавтов, учившихся здесь. Меня встретил невысокий плотный пожилой человек с добрым штатским лицом в сильно потёртом военном мундире с погонами полковника - зав. кафедрой профессор К.С. Бобов. До встречи я прочитал его статью 30-х годов по импульсному управлению и, таким образом, знал о его интересе к этому направлению.
       Бобов по-деловому поговорил со мной, взял диссертацию и обещал к сроку защиты подготовить отзыв. Потом мы ещё раз встретились, и он подал мне листы со своими замечаниями. Константин Семёнович легко воспринимал мои дерзкие новшества в обращении с моторами и частично согласился с возражениями.
       Наконец пришел день защиты.
       В назначенный час я развесил плакаты с формулами, схемами и фотографией моих регуляторов в цехе капроновых машин. Всё происходило в обычной учебной аудитории МЭИ без цветов и бархатной скатерти. За партами расселись человек десять членов ученого совета. Некоторые лица были мне знакомы, других солидных людей - видел впервые. Не было только Бобова, но Ключев объявил, что тот звонил и вовремя приедет.
       Ключев зачитал "данные соискателя". Нормально прозвучал год рождения - 1931, слабее - город Иваново, а уж - еврей... Соискатель начал доклад. Требовалось уложиться ровно в 20 минут. Это также было показателем уровня готовности к научному званию.
       Я с энтузиазмом говорил и размахивал указкой, которая выполняла важную роль, подтверждая слова формулами и графиками на листах. Через 10 минут я почувствовал некоторое беспокойство, которое к 15 минутам стало мешать мне, ибо требовало замедления темпа изложения. Ведь без 1-го оппонента защита невозможна. Я уже приступил к чтению "выводов" (это минуты 3-4), и видел растерянность в глазах Ключева, который снова бегал к телефону. Сейчас я закончу, и... катастрофа неминуема.
       И в этот момент дверь распахнулась, и вошёл Бобов. На нём блистало новёхонькое, с иголочки, генеральское одеяние. Сверкали золотые погоны, сияли значки на мундире, красные лампасы на брюках довершали торжественность явления. Видимо, недавно состоялось его производство в новое звание, и только что пришивались последние пуговицы.
     []
       В миг всё внимание Ученого совета переключилось на вошедшего. Все радостно вылезали из-за тесных парт и шли пожимать руку блестящему генералу, поздравляли его, обменивались приветствиями. Соискатель, всеми забытый, стоял в стороне со своей указкой. Сердце его стихало, успокаивалось. Страшная угроза миновала.
       Вёл заседание председатель Совета, крупный и властный проф. Ефремов. Он, на зависть другим, получил недавно Государственную премию за усовершенствование троллейбуса (его новшество так и не привилось на практике). Все вернулись на свои места, и 1-й оппонент зачитал с кафедры свой отзыв. Пришла пора по регламенту задать вопросы оппоненту. Председатель грозно спросил генерала, есть ли в диссертации доказательство эффективности чего-то? (Даже я не понял, о чём это он спрашивает). Опытный оппонент глазом не моргнул и в тон вопросу по-военному заявил: "Да, такое доказательство в работе имеется". На всякий случай я уже лихорадочно придумывал чёткий ответ на то - не знаю что. К счастью, подвергать сомнению слова оппонентов, похоже, не полагалось. Затем выступил 2-й оппонент. По должности ему полагалось сделать детальный анализ работы, залезть во все её закоулки, проверив, не спряталось ли там чего ложного, нет ли в выводах бездоказательных заявлений. Ничего существенного дотошный, но доброжелательный контролёр не нашёл. Он также одобрил работу.
       Наступил черёд вопросов соискателю. Я без затруднений на всё ответил. Благодаря новизне содержания ученым было неловко экзаменовать меня. Председатель обратился к членам совета: "Кто желает выступить?" Вышел Абрам Соломонович Сандлер, уважаемый на кафедре профессор.
     []
    Он с похвалой отозвался о работе. Ещё кто-то высказался, тоже за здравие.
       Председатель предложил избрать счётную комиссию. Это всегда вызывает оживление, ибо те, кого выберут, не смогут в перерыв выйти покурить или поговорить с приятным знакомым. Получается спор в шутливом тоне: "Я был в прошлый раз, вот он как раз вернулся из отпуска, пусть поработает, а этот всё равно не курит..."
       Наконец, объявляют результаты голосования. Все члены совета, кроме отсутствующих - "за". Все, улыбаясь, подходят ко мне, пожимают руку, уже совсем по-свойски, приняв меня в когорту учёных.
       Так легко и без особых волнений в 1963 году получил я степень к.т.н. и ещё один диплом в коллекцию этих красивых бумаг.
       В советской научной иерархии существовало две степени, возвышающих специалиста над всеми, окончившими институт. Кандидат - это первая, низшая степень. Она позволяла надёжно закрепиться преподавателем в вузе, а на производстве давала некоторые преимущества в занятии начальственной должности при меньшей зависимости от умения подлизываться к партайгеноссе или директору. В научном мире слово "кандидат" понималось скорее буквально и определяло человека ещё не как учёного, но существо пригодное для дальнейшего выращивания.
       Вторая, высшая степень - доктор - давалась уже за серьёзные достижения в науке, подтвержденные другими ведущими учёными, крупными статьями, книгами и внедрением в серийное производство. Доктору наук доверялось руководить кафедрой (т.е. группой преподавателей одного профиля) или отделом в научном институте. Это звание давало человеку определенное "положение" и ещё меньшую зависимость от партийных шавок.
      
  • Комментарии: 5, последний от 31/03/2019.
  • © Copyright Трахтенберг Роман Михайлович (romantr@netvision.net.il)
  • Обновлено: 28/03/2019. 19k. Статистика.
  • Рассказ: Россия
  • Оценка: 7.00*4  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта
    "Заграница"
    Путевые заметки
    Это наша кнопка