Внимательный читатель после такого заголовка может удивиться. Помнится, в начале своего трудового пути автор гордо отделял себя от иных соискателей ученых степеней. Он высмеивал всякие там диссертации и уверял, что его вела вперёд и ввысь чистая жажда знаний и поиск светлой истины. Но вот он уже обладатель первой степени и, как видно, готовится получать их ещё и ещё.
Уважаемые судьи, прошу слова. Конечно, попав в институтскую среду из заводских инженеров и покрутившись в ней, мои руки отвыкли от мозолей, а из мозгов повыветрилось рабоче-крестьянское отношение к "белой кости". Все хотели степени, все стремились к ней. Но, всё-таки, не в этом было главное моё побуждение.
Во-первых, со мной работала группа ребят, оставленных при кафедре после окончания института.
Через несколько лет мне разрешили официально быть их научным руководителем. Они, естественно, свои труды завершали в форме кандидатских диссертаций. Я был обязан помогать им во всём, включая защиту. Ключевой момент - найти первого оппонента. И здесь выяснилось, что, будучи кандидатом, мне трудно обратиться к любому профессору с просьбой, стать оппонентом по работе моего ученика. А доктор наук делал это легко, так как подобная просьба являлась автоматически обещанием выполнить такую же работу для этого профессора, когда ему потребуется. Поэтому мои ребята с очень ценными работами ходили в унизительном положении просителей. А рядом группа профессора зав. кафедрой то и дело поднимала бокалы за нового кандидата-текстильщика, вклад которого в текстильном городе мало кто мог бы объяснить.
Во-вторых, - внедрения. Электропривод - это не голая теория. Такая наука и называется прикладной, т. е. имеет смысл лишь, сделав что-то ценное для производства. А таких вещей мы делали всё больше. Заводы в Иванове, Саратове, Азове начали серийно выпускать машины с нашими приводами, крупные предприятия в Новгороде, Коврове и Москве хотели использовать достигнутую нами точность движений. Далеко не каждый соискатель докторской степени мог предъявить такое применение его идей. Зрело во мне понимание, что удалось сделать важное дело, и оно заслуживает и требует более надёжного признания.
С пухлым томом в солидном переплёте я поехал в столицу. Мой опыт с кандидатской в МЭИ вселял оптимизм. Сначала я списался с Ключевым. Он уже стал профессором и занимал на кафедре видное положение. Помня его обо мне лестное мнение и даже удивление кандидатской, я бодро надеялся на более-менее плавное качение по рельсам защиты новой действительно крупной работы.
"Но оказалось всё куда сложней, она молчала..." - повторял я про себя слова Евтушенко, сказанные им, правда, по другому поводу. Кафедра МЭИ странно тормозила простое знакомство с моим трудом, и никак не совершался элементарный ни к чему не обязывавший их первый шаг. Обычно в таком случае кому-то из солидных учёных дают работу на просмотр. Все меня там знали, включая и самого ректора Чиликина, который, здороваясь, всегда приветливо расспрашивал о делах "младшего брата" - Ивановского энергетического. А "племянник", со свежего воздуха, благоговел, вступая в "альма матер", и подробно, насколько хватало у слушателя терпения, делился "нашими достижениями". Но дело стояло.
Наконец, после многих напоминаний, междугородних переговоров: "...он ещё не пришёл с лекции", "он куда-то вышел", "позвоните в будущий четверг" - назначили мой доклад. Сразу было странно, что никакой проверяющий со мной предварительно не говорил. Ключев тоже был весьма уклончив.
В тесной комнате собралось человек 80, это была большая кафедра. Я доложил довольно бойко. Плакаты красноречиво подтверждали блеск идей и вес результатов. Ответил на несколько вопросов, далёких от сущности доложенного. Затем выступил "оппонент". Им оказался молодой парень, как я узнал потом - парторг кафедры. Он держался очень самоуверенно.
- Чтобы глубоко вникнуть в такую большую работу, как докторская диссертация, надо много времени. Я должен прямо сказать, что таковым не располагал. Но вполне понял суть работы и её общий характер. С точки зрения научного содержания всё это давно известно. В общем виде, в структурных схемах, "в квадратиках" всё это изложено в учебниках. Конечно, автор провёл большую работу ...и т.д.
Я ожидал любой критики, но что можно сказать во спасение вашей книги, если её разносят за отсутствие новизны, ибо она написана такими же, как у всех буквами.
Не менее, чем оппонент, удивило меня и всё собрание. Они удовлетворились такой "оценкой" диссертации. К тому времени уже несколько заводов серийно, т.е. непрерывно продолжающимися партиями, выпускали различные машины с моим приводом. Немногие из сидевших здесь маститых могли похвастать такими результатами.
Я сворачивал чертежи, ошарашенный таким небрежным, высокомерным отношением. Никакого разбора плюсов и минусов работы, как это всегда бывает. Никакого внимания к теории, наконец, внедрениям. Никакой дискуссии. Чисто формальное отклонение. Никаких предложений об изменении, улучшении, что обычно говорят в порядке внешнего смягчения разгромного заключения.
Одно было ясно - МЭИ для меня закрыт.
Я вышел на улицу. Ветер чуть не разметал мои плохо свёрнутые плакаты. Как это может быть? Те же люди десяток лет назад так доброжелательно и с интересом приняли мою кандидатскую. А сегодня они не хотят даже увидеть эту же тему, но в действительно полезном многогранном развитии. Кандидатская - была только новаторским предложением, удивленным нащупыванием нового пути. А здесь им было представлено полнокровное развитие принципа с надёжной теорией и ещё более убедительной практикой. Всё подтверждалось не просто осциллограммами и таблицами экспериментов, но и фотографиями с шеренгами машин, выходящих из сборочных цехов заводов. Теперь трудно было высказать сомнения в значимости нового направления. Но никто такого и не говорил. Просто не хотели ничего видеть. И сам Чиликин замялся на мой вопрос о будущем работы и быстренько слинял.
А Москва вокруг не верила моим слезам. "Сам виноват", - слышалось мне с витрин шикарных магазинов. "Какой он невзрачный и неловкий", - посматривали в мою сторону довольные, удачливые прохожие. "И чего я сюда приехал, со своим свитком никчемных чертежей?" - говорил уже сам себе.
Но я был ещё вполне молодой, научными проходимцами не битый, уверенный в своём пути. Некоторый шок улетучился. Я искал другие места защиты. А главное, вовсю продолжалась увлекательная работа с моими аспирантами. Один за другим закручивались в нашей лаборатории диковинные стенды, которые делали для нас Азов, Ковров и другие военные заводы.
В это время мне удалось связаться с профессором Иваном Ивановичем Петровым. Он считался вторым после Чиликина административно-научным авторитетом в нашей науке. Петров принял меня в своём Автодорожном институте, где заведовал кафедрой электрооборудования. С очевидным интересом слушал он мой рассказ о работе, внимательно всматривался в перелистываемые страницы диссертации, задерживался над таблицами, схемами и осциллограммами, кое о чём переспрашивал, уточнял. Затем отодвинул бумаги и решительно посмотрел на меня:
- Ну, что же, очень интересная и вполне сильная работа. Но вам будет нелегко её продвинуть.
Он снова пронзительно вгляделся в меня и, видимо, не заметив в моих глазах понимания своей мысли, снова с нажимом произнёс:
- Вам будет очень трудно, - и уже открытым текстом добавил. - Понимаете? Если бы вы были Иваном Ивановичем Петровым - было бы другое дело.
Он не взялся как-нибудь помочь мне. Его участие ограничилось решительным одобрением моей работы. И откровением. Но в то время человек "на должности" не решался искренне говорить то, что видел и думал. Эта встреча подстегнула мою решимость, укрепила в борьбе и вселила уверенность в будущей победе. Я понял, а может, вспомнил, что нахожусь в особом положении. Но успешное развитие моей техники будет работать на меня!
ФОТО
В "Лаборатории точного привода" ИЭИ руководитель и его аспиранты:
Алексей Ханаев, Михаил Фалеев, Александр Киселев, Александр Ширяев, Владимир Саблинский (ст. лаборант)
![[]](/img/t/trahtenberg_r_m/gorodaigody-36/romantrahtenbergsaspirantami.jpg)