Да, так это было. Уже в специально сшитом по такому случаю дорогом костюме я, уверенно улыбаясь приятным знакомым (все кругом как родные), входил в привычные коридоры Центрального Института. После обычных приветствий инженер, с которым я непосредственно работал, сказал, что звонил зам. директора, спрашивал обо мне, просил передать, чтобы зашел к нему. "Наверное, что-то по оформлению", - с тенью беспокойства подумал я. Вообще-то крутилось где-то: "Странно, ни разу за всё время предзащитных дел никто из администрации со мной не говорил". Но я гнал от себя такую мысль. Мало ли чего приходит в голову.
Секретарша, опустив глаза в бумаги, пропустила меня в кабинет. Ничем не примечательный человечек обычного чиновничьего вида предложил сесть и без всяких эмоций произнёс:
- Защиты не будет.
- Но в чём дело, могу я знать? - спросил я, придя в себя, невольно подчиняясь бюрократическому тону.
- Опубликовано постановление ЦК КПСС и СМ СССР об изменениях в порядке защит и о создании Спецсоветов. Срок полномочий нашего Совета скоро истекает. Поэтому мы отсылаем работу по месту изготовления. Бесцветный голос, будто зачитал строчку одной из бумаг, разложенных на его канцелярском столе.
Догадываясь, что другого случая не будет, я попытался повлиять на эту машину.
- Видимо, вскоре выйдет разъяснение руководящих органов о том, как быть с работами, уже находящимися в процедуре защиты по действующему Положению. Ведь я не один оказался в таком положении. Прошу подождать и не отсылать мою диссертацию.
- Мы не можем хранить секретную документацию. - Был ответ.
Дней через десять все мои красивые тома диссертаций, пачка рефератов и других бумаг оказались в сейфе спецчасти моего института в Иванове.
Это был нокаут. После счёта "десять!" я, как труп, был вынесен с ринга.
Конечно, кинулся к Ч. Он был замкнут. Наверное, всё знал, пытался противостоять, но его осадили. Правда, это мои домыслы. Мне он только сказал:
- Боритесь. Я буду на вашей стороне.
Профессор Ч. и впоследствии при моих жалобах на всякие препятствия с продвижением в защите отвечал, что, где возможно, поддержит меня. Он всегда был для меня примером русского интеллигента, которому противно беззаконие и преследование евреев. (Таких слов, разумеется, вслух не произносилось.)
Но, как стало всем ясно потом - во всей великой России нашёлся только один человек - Сахаров, который решился на бой против всех и всего за жизнь в согласии с собственной совестью.
Наверное, поведение Ч. было очень смелым. Но я-то, с кем и как мог бороться? Ведь даже телефонные справочники в этой системе недоступны. После многих изворотов я добился-таки приёма в ихнем Главке министерства Оборонной промышленности. (Господи, даже таких слов никто тогда и шёпотом не выговаривал). Начальник отдела науки Сидоров, этакий вышколенный господин, вежливо и с любопытством рассматривал меня. Похоже, впервые увидел человека, пролезшего к ним из гражданского мира. Он выслушал мою историю. Слегка сделал вид, что удивлён. Обещал разобраться. Потом я звонил с центральной междугородней (заказ на такой номер не принимали, автоматов тогда в городе не было). После десяти попыток узнал его голос. Он опять удивился, опять что-то сказал. Я понимал - пустое дело. Решал всё бросить. Убегал от себя в леса. Но через неделю снова, набрав горсть монет, крутил телефон. Однако уже никакие мои дальнейшие звонки к нему не доходили. В конце концов, когда удалось пробиться, выслушав, ответили, что такого Сидорова они не знают.
Временами находило отчаяние и желание всё крушить. Но, ведь, если даже удастся сломать что-то и пробиться в их совет, что меня ожидает? Нет ничего проще, чем завалить соискателя на защите. Предлогов... и искать не надо - "мало формул", "много формул", "недостаточно обосновано", "нет новизны" и т.п. И тогда уже с этой работой нечего будет делать! Нет, не идут в Совет защищаться посредством ссоры или драки.
И всё-таки в один из особенно острых приступов обиды я написал письмо-жалобу в ВАК (Высшую аттестационную комиссию), которая, как нарочно, всё печатала в это время во всех газетах новое "Положение о защитах". В нём утверждалась законная процедура защит. На фоне этого закона то, как поступили со мной, выглядело вопиющим произволом. С этим письмом я отправился к ректору, ибо послать от себя письмо с упоминанием "секретных" организаций было бы самоубийством.
С ректором я был знаком со студенческих спортивных лет. Вроде был неплохой парень. Ну, хитрый и расчётливый, как все баскетболисты, которые ведут мяч, глядя в одну сторону, думают о другой, а дёргаются в третью.
Вопреки предположениям, он сказал: "Пиши, я подпишу".
Маленький штрих. В те времена был принят начальством такой не кичливый рабоче-крестьянский стиль общения - на "ты". Но только в одном направлении: начальника к подчинённому. Попробовал бы подчинённый, подражая начальнику, ответить ему тем же. Теперь думается: их бы всех в Израиль - в иврите вообще нет обращения на "Вы". Солдат генералу говорит "ты".
Приведу с сокращениями этот длинный документ.
Секретно экз.Љ
Председателю Высшей Аттестационной комиссии
при Совете Министров СССР
Профессору В.Г. Кириллову - Угрюмову
28 ноября 1976 года
Ректорат Ивановского энергетического института им. Ленина вынужден обратиться к Вам в связи с затруднениями в ходе защиты докторской диссертации доцента нашего института Трахтенберга.
В соответствии с Положением ЦК КПСС и СМ СССР и планом подготовки докторов наук, в которых наш институт испытывает острую потребность, Ученый Совет 19.01.1972 перевёл Трахтенберга на должность с.н.с. и утвердил ему тему диссертации.
Законченная в срок диссертация получила положительную оценку кафедры. Учитывая, что результаты работы находят преимущественное применение в оборонной технике, Экспертный Совет института присвоил диссертации гриф "Секретно" и представил её к защите в Центральный Институт - организацию, занимающую ведущее положение в отрасли.
В мае 1975 г. Учёный Совет ЦИ принял диссертацию к защите, разослал её оппонентам и предприятим. На осень была назначена защита.
Интерес к работе соискателя со стороны ЦИ выразился и в заключении с ИЭИ хоздоговора на длительный летний срок.
Однако в июле 1975 г. все документы по диссертации были возвращены нам без законных обоснований.
В начале 1976 г. в строгом соответствии с новым Положением ВАК мы получили разрешение в нашем Министерстве, и диссертация вновь была направлена в ЦИ на имя Председателя Спецсовета. Через 10 дней все документы были снова возвращены в ИЭИ без всякой мотивировки. Председатель Спецсовета проф. Ч. не был даже поставлен в известность о поступлении дела на его имя.
Хоздоговорная работа ЦИ с соискателем, успешно развивавшаяся - прервана.
Работа Трахтенберга вносит вклад в науку, она внедрена на закрытых предприятиях Азова, Коврова, Ленинграда, Москвы, Саратова, Казани.
Задержки с защитой наносят ущерб обороноспособности страны.
Просим Вашего содействия.
Ректор ИЭИ
Перед отправкой этого письма я снова был у Ч. Он выглядел уверенно и сказал:
- Боритесь, процедура защиты теперь будет гораздо более короткой.
По существовавшим правилам ответ на письмо с грифом "секретно" должен поступить в течение 14 дней.
3 января 1978 года, т.е. через 1 год и 1 месяц, меня вызвали в спецчасть, и немного смущенный начальник выдал мне под расписку листок бумаги:
ВАК СССР Ректору Ивановского энегетического института
На Ваш номер 79 от 28.9.76 по вопросу о защите докторской
диссертации т. Трахтенбергом Р.М.
В соответствии с пунктом 55 "Положения..." совет может отказать соискателю в приёме диссертации к защите, если она не соответствует профилю совета. Соискателю должна быть вручена выписка из протокола с мотивировкой отказа.
Зам. нач. отдела В.С. Соколов
Итак, высшая инстанция сообщает потерпевшему, что должны вручить... Но, где же ссылка на письмо из ВАК тому самому нарушителю, который надсмеялся над Советом Министров и КПСС? Нет ничего такого. Утопленному предлагается... что? Плюют на соискателя, заодно на его институт, ректора и т.д. (Последние, кстати, легко подключаются к плюющим сверху.)
Дух мой, помоги удержаться на плаву.
Кто сказал, что динозавры вымерли в третичной эре?
Их потомки преспокойно проживают в СССРе.
Разных уровней вожди,
И добра от них - не жди.
Больше никакой надежды не оставалось. Выше жаловаться некуда. Но это была не просто обида. Вся моя работа в институте осложнялась. Хоздоговорная работа с "обороной" полностью прекратилась. В ЦИ успели построить первый стенд, и все убедились, что наши изобретения действительно дают недостижимую ранее точность. Хотели продолжать работу по плану, но... Оборонная промышленность признала более важным избавиться от слишком ретивого новатора. А, собственно, что я им сделал? Перебираю в уме все свои действия и не вижу никаких ошибок. Может, кроме нарушения советской заповеди - "не высовывайся!"
Замутились перспективы моих аспирантов. На всё, касавшееся меня и моих работ, стали смотреть косо. Даже студенты на лекциях вели себя тише. Вероятно, видели подавленность преподавателя. Не исключаю, что шок от произошедшего, подсовывал мне такое излишне пессимистическое мироощущение.
Позднее знакомые из ЦИ, утешая меня, объясняли: как раз в это время состоялась защита ихнего завлаба Л., и администрация не могла пропустить двух евреев подряд. Так вот отчего волновался Л., когда я появился на горизонте. Хотя он был в этой системе свой, со всеми в дружеских отношениях, его лаборатория работала успешно, а его самого только что наградили орденом "Красного знамени". Между прочим, позже стало известно, что ВАК не утвердил его защиту, и он намучился круче, чем я.