Когда становилось совсем душно, я прибегал к стихам Евтушенко. Они лечили душу, сочувствовали и объясняли сущее, спасали. Когда я нечаянно услышал о приезде Евтушенко в Иваново, то поспешил на вокзал. Незадолго перед этим прозвучали его стихи "Москва - Иваново". Местные власти усмотрели в них оскорбление наших прославленных ткачих и живо организовали в местной газете "Рабочий край" гневные выступления простого народа.
У дверей вагона Поэта встречали лишь несколько молодых людей из нашего "Театра поэзии" во главе с самой Региной Гринберг (справа в белой шапочке), да я с сыном (Лёня впереди всех, а я прикрыт самим Е.А.). Евтушенко показался на площадке. В пышной меховой шапке, поразительно свежий после ночи в поезде, он щурил голубые глаза от яркого зимнего солнца и улыбался. Самая симпатичная и энергичная из артисток тут же вручила ему букет цветов, и группка двинулась по перрону. Каждый спешил зайти чуть вперёд, вежливо потеснив соседа, чтобы оказаться рядом с дорогим гостем.
После рассказывали, что Евтушенко согласился ехать в Иваново при условии, что ему предоставят для выступлений лучшие залы. Городское начальство не смогло остановить визит столичной знаменитости. Для четырёх концертов ему выделили зал в клубе Зубковского двора. Если придётся побывать в Иванове - прогуляйтесь посмотреть на это историческое место. Прокопчённые общежития окрестных фабрик обступают узкий кривой спуск к речке Уводь, в которой первые умельцы отмывали свои ситцы. Облезшие кирпичные стены оживляют зарешеченные окошки да остатки поручней балконов, которые должны были украшать жизнь трудящихся, но так и не были достроены. Даже тройки алкашей не задерживаются в этих "антисанитарных условиях".
Узкое помещение с низким потолком было набито до отказа. Евтушенко вышел на убогую сцену, сверкнул стальным взглядом в полутёмный зал.
Загремели слова, которые и слышать было страшно:
Достойно, главное, достойно,
Чтоб раздаватели щедрот
Не довели тебя до стойла
И не заткнули сеном рот!
Видно было, как ёжились занявшие первый ряд партийные начальники низкого ранга.
Зал слушал, затаив дыхание, взрывался короткими аплодисментами. Он читал, как Бог. Такое было чувство, что поэт решил: если уж засунули в такое место, то он выложит им всё сполна. Казалось, после этого стихотворения обязательно выйдут серые личности и уведут под руки высокого человека в длинной полосатой свободной рубахе, решившегося хлестать всё тайное, но явное - направо и налево.
Когда закончилось чтение стихов, поэт спустился в зал. Некоторые подошли поближе. Он был настороже. Я протиснулся, произнёс свой вопрос. Он чуть повернулся, глаза наши встретились, и я почувствовал, как его взгляд проник в меня до самого затылка, прочитав не произнесённое вслух, а что-то другое, более важное для него.
Вернувшись на место, я сказал об этом моему гостю Гридлингеру, которого привёл на концерт, хотя он плохо понимал по-русски. Этот профессор математики был экзотической фигурой в нашей провинции. Он когда-то приехал на короткий срок "по обмену" из Штатов в Москву. Познакомился с аспиранткой Леной, влюбился, женился и остался в стране трудящихся. Их, уже с малыми детьми, послали работать в Иваново. Но здесь не оказалось вакансий. Гридлингеры смело поехали в Шую. Там он получил кафедру и квартиру, совсем новую, в которой при каждом закрывании дверей отваливались куски штукатурки. Он был алгебраистом с мировым именем в "теории групп". Это один из самых мутных разделов современной математики. Как мне сын ни объяснял, к своему стыду, я не смог понять даже, как войти в эти построения. Шуйский педагогический был знаменит физкультурным факультетом. Он принимал спортсменов, отличившихся в областном масштабе. Им требовался диплом о высшем образовании, чтобы руководить впоследствии отделами спорта в райкомах и т.п. Эти славные ребята проявили интерес к лекциям американского профессора. Из многочисленных предметов они выбрали "теорию групп", надеясь постичь тайны управления командами футболистов, хоккеистов и других групповых видов спорта.
Но вернёмся в зал. Гридлингер захотел сам поговорить с Евтушенко. Я, было, взялся его остановить, но он совсем запросто обратился к знаменитому человеку, а Евтушенко оживился и заулыбался, услышав английскую речь. Они довольно долго беседовали, как старые знакомые. Профессор вернулся довольным и сказал: "А он очень неплохо говорит по-английски".
Уже в Израиле я снова слушал Евтушенко, и после выступления попросил подписать его книгу. Спросив моё имя, он написал: "Дорогому Роману от всего сердца".
- Евгений Александрович, двадцать лет тому назад я встречал вас на вокзале в Иваново. Это были незабываемые дни. Сохраняю фото, сделанное у поезда.
- Ромочка, не могли бы вы сделать мне копию? У меня пропали все фотографии.
На следующий день я ждал назначенного часа в фойе небольшой Тель-Авивской гостиницы. Наконец, мне представился случай написать несколько строк, которые точно попадут в руки Евтушенко.
На обороте фотографии стояло:
"Это фото всю жизнь лежало под стеклом на моём рабочем столе рядом со снимками Эйнштейна, Винера, Сахарова и карточками сыновей. Сегодня его заменила копия. Счастлив, что могу сделать Вам этот маленький подарок за то огромное, что Вы вложили в меня своими волшебными стихами, поразительными открытиями в сути людей и дерзкой смелостью поступков. 20.12.1994, Реховот, Израиль".
Он вошел стремительно.
Лицо - чужое, жесткое.
Подумалось - не узнает.
Но, словно, ток включили, весь засветился.
И снова он говорил: "Ромочка!" Так называла меня мама.
![[]](/img/t/trahtenberg_r_m/gorodaigody-42/ewtushenko1.jpg)
![[]](/img/t/trahtenberg_r_m/gorodaigody-42/ewtushenkowiwanowe.jpg)
![[]](/img/t/trahtenberg_r_m/gorodaigody-42/ewtushenkowzubkowskomdwore.jpg)