Моя родословная

Трахтенберг Роман Михайлович: другие произведения.

Моя родословная

Сервер "Заграница": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]

Комментарии: 4, последний от 09/05/2020. © Copyright Трахтенберг Роман Михайлович (romantr@netvision.net.il) Обновлено: 14/01/2021. 28k. Статистика. Эссе: Украина Иллюстрации: 12 штук.		Оценка: *6.4112** Ваша оценка:
Аннотация: С этого рассказа должны были начинаться мои воспоминания. Получилось иначе. Ну что же - лучше позже, чем никогда. Главы из книги "ПРОЗРЕНИЕ", гл. 3

Этот параграф полезно терпеливо прочитать моим родственникам. Другие любознательные читатели приглашаются тоже, но они вполне могут чисто биографические подробности пропустить. Ничего, я не обижусь.

По этому историческому поводу я мало что смог бы сказать, если бы не написанные по моей просьбе маминой сестрой Дорочкой две тетрадки. Её память и общительность были исключительными. Теперь я смог по этим записям 1978 года составить настоящую генеалогическую схему. Постараюсь описать словами это дерево нашего рода, дополнив его крону известными мне сведениями и краткими комментариями.

Мой прадед со стороны мамы Герц Геллер слыл в Берлине богатым человеком. Прабабушка Крейня жила в Могилеве Подольском (на Днестре), где и обосновалась их семья. Крейня тоже была богата, имела магазин кож, два больших дома. Один из них и теперь стоит на углу улиц Ленина и Мельника, здесь до революции помещался Соединенный банк, а после - 1-ое Госкино.

Помню, что мои дед и баба жили в маленьком ветхом деревянном строении во дворе дома Кино, где дед работал сторожем. (Нормально - охранял наследственное владение своей жены). Другой дом располагался в Рыбном переулке возле Красной площади, он занимал весь переулок и сдавался жильцам и магазинам. В 1916 летом, как обычно, прабабушка Крейня лечилась в Карлсбаде на Майне и там прямо в ванне умерла. Прадедушки тогда уже не было в живых.

Остались от них пять дочерей. Был ещё и сын, но его жизнь оборвалась в 11 лет от несчастного случая. Отец ночью встал дать заболевшему сыну лекарство, спутал в темноте бутылочки и влил ему стоявшую рядом карболку (крепкий дезинфицирующий раствор). Мальчик умер.

Моя бабушка Сарра-Шифра была 3-ей дочерью Герца и Крейни. Она была очень красивой девушкой. Против воли её выдали замуж за Граната, мать которого имела кожевенный завод. Крейне это было важно. На свадьбу мать одела девушку в бриллианты на 40000 рублей (так пишет Дора). Сын от этого брака Соломон Гранат жил и умер в США. Сарра была несчастна в этом замужестве. Её очень жалел родственник юрист Гранат из Киева, он помог устроить развод. Во втором браке с дедом Шомшоном у неё было 7 детей.

Выжили только две дочери - моя мама Берта и Дора.

Это мои родители Бузя(Берта) и Миша в те годы, когда они были просто счастливы, и их будущее само не предполагало о предстоящих трагедиях.

Ниже (смотрю и не могу оторваться) - это единственное сохранившееся фото, где перед войной и бедой мы все ещё вместе. День рождения у наших друзей Фельдманов. Толя - именинник в центре, рядом его мама Минна Ефимовна и бабушка, далее наши друзья - Софья Иосифовна и её муж Иосиф Яковлевич(стоит второй слева) Бухгалтеры (это их фамилия, чем занимались - не помню). С правой стороны отец Толи - Исаак Осипович, приветливый, сильный человек, мастер на все руки, у него позднее я почти научился перетяжке пружинных матрацев. Остальных гостей, к сожалению, не помню, но какие же приятные лица.

Моя мама вторая слева, у нее на руках я пяти лет. Слева вдали стоят обнявшись - мой старший брат Лёня (12 лет, погиб под Брянском в 1943) и папа (43 года, в 1945 за два месяца до Победы умер дома на наших руках после гулага).

Это моя бабушка Сарра-Шифра со своей младшей дочерью Дорой. Их спокойные лица прекрасны. Кто мог подумать тогда об атаке с неба в начале июля 1941-ого немецких ассов на бредущих по дороге стариков, среди них и мои дед и баба.

И неотвязная мысль: немецкая мать, слушая хвастливый рассказ сына-летчика в отпуске, не сказала ему - они такие же люди, как и мы, Бог покарает вас, меня и Германию. Так и случилось четыре года спустя. Но мои родные не вернулись. И могил их я не нашел.

А моя тетя Дора сумела вынести дочку из-под пулеметов, палящих в спину женщины с грудным ребенком на краю рва с трупами евреев минского гетто. Она спасла Адиночку для жизни.

Это письмо мы получили в 1944-м, когда не имели никакой надежды, что Дорочка жива.

Старшая сестра бабушки Бейла и её муж Шор имели троих детей. Сын Моисей стал профессором в США. Дочь Мальвина Кац жила с тремя детьми в Ленинграде. После 41-го года о них ничего не известно. Дочь Мародель приехала на роды в 1918 году в Могилёв из Хотина. Возвращалась зимой в стужу на санях по Днестру. Была укутана в тулуп и в пути на замерзшей реке не заметила, как выронила ребёнка. Муж заметался, затеял развод - жена растяпа, потеряла дитя.

Это всё со слов Доры. Она имела право на эти ноты осуждения. Сама-то своё дитя вытащила изо рва, где гитлеровцы расстреливали евреев Минска, вылезла из-под трупов, ушла голодная и раздетая в Польшу, назвалась украинкой и вырастила Алиночку вопреки всему. Правда, вот недавно прочитал, что в то время тоже было не легче. В этом самом Хотине было восстание крестьян, убито 500 евреев, включая стариков, женщин и детей. Может, не так уж и была виновата несчастная Мародель?

Вторая сестра бабушки Ента, по мужу Шпильберг, имела троих детей. Сын Лазарь окончил вуз и жил до 1941-го года в Ленинграде. Дочь Бетя жила в городе Белая Церковь, муж её Давид Баксанский был там прокурором города. После 41-го о них ничего не известно. Дочь Сара была красавицей и ... глухонемой. Жила в Могилёве с мужем по фамилии Флейшер. Он был сапожником, очень приятным человеком. Были дети. После 41-го пропали все.

Третья сестра бабушки - Мотель, по мужу - Гольденберг, имела пятерых детей: три сына и две дочери. Старший сын Мирон с женой Нюсей - умерли. Их дочь Майя была женой известного летчика, Героя Советского Союза Геннадия Гофмана. Майя сгорела в самолёте при посадке в Праге. Она летела в Карловы Вары. Сын Мирона - Гриша с женой Лидой жили в Одессе, у них была дочь. Второй сын Мотели - Израиль Гольденберг в 1919 году уехал в США, его ласково звали Беб. Третий сын - Яша (Хаскель) и его жена Таня Сивакова имели сына Нолика. Он в 1977 на своей машине погиб. Его жена Галя нашла родню в Швейцарии и должна была выехать туда. Старшая дочь Мотель - Бетя, по мужу Копытман, имела дочь Милу и сына Марика. Они с 1967-го живут в Израиле в Иерусалиме. Дочь Мотель - Надя, по мужу Сиркис, с детьми: сыном Милей и дочкой Людой - живут в Одессе. У Мили дети - Таня и Гена. У Люды, по мужу Ихтейман, дочь Инна.

Четвёртая сестра бабушки - Роза (Рикль), по мужу Учитель. Она и её муж Исаак умерли в США. Остались дети: дочь Ева, вдова без детей, и сын Изя с женой Тамарой. Они приезжали в Одессу в1975 и1977 годах с маленькой дочуркой. Имени её не знаю. Может быть, именно эта девушка унаследует родительский "зов крови", который позвал их в дальние поездки.

По линии деда Самсона (Шомшона) Гринберга сведения о родных гораздо скупее. Известно только, что прадеда Гринберга звали Иосиф, а прабабу Слува. Они имели дочь и двух сынов.

Дочь Хэйвед была замужем за Давидом Кацем. Она рано умерла от чахотки, оставив трёх сынов и дочь. "Папа с мамой большое участие приняли в их воспитании" - запомним эти слова Доры. Хотя, возможно, было в традиции еврейской семьи всерьёз помогать в беде семье сестры.

Дочь Хэйвед - Эстерка (Соня) погибла в войну. Думаю, это её фото - склонившей голову печальной красавицы всегда привлекало моё ещё детское внимание.

Сын Сёма - детей не имел, жил в Кривом Роге.

Сын Арон (самый старший) служил в Конной армии Буденного, погиб в гражданскую войну.

Сын Иосиф, его жена Поля, дети: Нолик, Надя и Миша. В отличие от других имён с этими родственниками я встречался много раз, приезжая в Москву. Они жили в тесной квартирке в доме "засыпного" типа. Такие строил социализм для временного (до 20 лет) обеспечения граждан крышей над головой. Хотя Москва всегда была в стране на особом положении матери всех городов (только вопреки привычному значению слова "мать" - она не кормила, а наоборот высасывала соки из всех "провинций"), но и здесь в Москве такие дома стояли и далеко за 20 лет. В морозы и дожди они уже плохо прикрывали проживающих. Дядя Иосиф был всегда серьёзен и замкнут, он работал в управлении винно-водочной промышленности. Однажды уже много после войны он приезжал к нам в Иваново, и меня поразила теплота его встречи с мамой. Я отвык от того, чтобы моя мама радовалась и кого-то обнимала. Ещё, помню, он удивился, что я начинаю день не с упражнений и гантелей. Мне тогда ещё было не до того, но, возможно, и поэтому уже с давних, давних лет каждое утро, перебарывая недомогания, тоску или просто лень, делаю набор особых движений. Они почерпнуты из самых разных источников - от моих занятий спортивной гимнастикой, до подсмотренных у тех, кому доверяю без размышлений.

Сын Мирон, жена его Татьяна Абрамовна Могилевская, дочь Инга, её муж Аркадий, их сын Гарик и дочь, к сожалению, имя забыл.

Дядя Мирон - это особый рассказ.

Этот человек, один из немногих, который и сегодня живёт во мне. Когда я юношей приезжал в Москву, на метро и троллейбусе добирался до солидного дома на Новослободской, с некоторой робостью, поднявшись на лифте, нажимал кнопку звонка - мне открывал человек, лицо которого вдруг озарялось таким приветом, теплом и радостью, что все неловкости родственника из провинции (как говорила тётя Таня - "из Иваново-Вознесенска", хотя мой город уже сто лет назывался просто Иваново) испарялись. Я оказывался в непривычной среде истинно родных людей. Меня не знали куда посадить и чем угостить.

- А гусиную печенку, ты любишь? Положить тебе к судаку майонез? А этот соус

тебе понравился?

Я не знал, что отвечать. О многих блюдах и не слыхивал, тонкости сочетания разных приправ - не различал. Война, карточки, пайки... осталась одна оценка - съедобно. Может, чем-то я был симпатичен дяде Мирону, но главная причина слышалась в том, как он, оглядываясь на окружающих, произносил: "Это Бузи сын!". Моя мама была для него эталоном лучших человеческих качеств.

Дядя Мирон не раз с волнением начинал мне говорить: "...ты не знаешь, твоя мама чудный человек, как она о нас заботилась, когда мы голодные прибегали в их дом, она всегда спешила нас кормить...". При этом лицо его озарялось каким-то светом и становилось просто прекрасным. Я дальше не расспрашивал, а мама никогда ни слова об этом не говорила. При каждом случае дядя Мирон стремился сделать хорошее любому из нашей семьи. А был он в советской Москве на виду, во время войны руководил Главком пищевой промышленности у Микояна. Осенью 1941-го, когда Лёня убежал из дома на фронт, чтобы доказать невиновность папы, и эшелонами добрался до Москвы, дядя Мирон принял его, отмыл, отогрел, накормил, оставил пожить и смог уговорить поехать домой. И Лёня вернулся взрослым, спокойным, да ещё с ящиком концентратов супов и каш. А в 1944-м, когда папа, чуть окрепший после лагеря, быстро продвинувшего его больное сердце к последнему рубежу, приехал в Москву - дядя Мирон не побоялся встречаться и поселить дома "антисоветского преступника", которому и в Иванове-то жить было запрещено. Он нашёл способ помочь нам, не прибегая к благотворительности.

Уже после войны, в 1966 мы приехали в Москву вместе с мамой. Жили, конечно, у дяди Мирона. Мама всегда была близорука и хотела использовать поездку, чтобы сделать себе очки. С всякими справками мама пришла в аптеку, но её быстро отшили. Узнав об этом, дядя Мирон тут же отправился с мамой. Он попросил позвать заведующего. И что-то в его внешности и голосе заставило работников немедленно подчиниться. Зав сходу начал надменно объяснять провинциалке, что ей ничего не полагается. Однако строгие слова и властный голос незнакомца мигом его остудили. Вскоре он сам вынес маме пакет с очками, и извинялся "за недоразумение".

Что же руководило этим человеком в его постоянном стремлении помочь нам?

Передо мною письмо от деда Шомшона от 1.7.1941. Это значит - война уже бушует. 3-4 июля Могилёв бомбили, улица, где жили дед и баба, была разрушена. По-видимому, когда это письмо добралось до Иваново, деда и бабы уже не было среди живых. А их останков - среди могил.

Вот это письмо.

"... Мы за нас не думаем, только мысли о наших детях. Мы считали к 1.7 выехать к Дорусе, так мы остались, очень больно переносить такое. Как Доруся останется без Вили в таком положении. Ликвидировали всё и теперь НАДО БЫЛО ВОЗВРАТИТЬ КАЖДОМУ ДЕНЬГИ ОБРАТНО, ХОТЬ ЭТО ПОМОЖЕТ НАМ ПОЛОЖИТЬ ГОЛОВУ НА СВОЁ МЕСТО. Ваш папа Шамшон".

Вдумавшись в отмеченные мной строки, я поразился. Как эти люди из евреев-

торговцев, продав свои вещи, получив за них столь необходимые сейчас деньги - отдают их обратно? На грани спасения жизни! Может быть, и их сестра Хэйвед успела передать своему сыну Мирону этот ген? Не его ли ощущаю и в себе: если тебе от души сделали добро - оплатить это невозможно никогда.

Далее переписываю почти дословно из Дориной тетради.

О семье брата деда Шомшона - Давида мало что известно. Он сам рано умер. Остались два сына - Лёва и Израиль, и дочь - Катя.

Лёва в Виннице ведал аптекоуправлением. Он умер. Его жена Этя Моисеевна жила в Ейске с дочерью Ларой и зятем Спектором. Дора с ней переписывалась, видно она умерла, её дочь и зять на письма не отвечали.

В Череповце у них был сын Давид на паровозном заводе. (Когда я был со студентами на практике в Череповце, на металлургическом комбинате, в космических размеров цехах с огненными огромными машинами и спокойными приятными работниками, я созвонился и познакомился со своим родственником).

Израиль как-то в Могилёв приезжал. Он тоже был начальником аптекоуправления в Казатине. (Мой родственник, живущий в Реховоте, прочитав это, уточнил: "Израиль никогда в Казатине не жил (?), как и Этя не жила в Ейске (??)").

В Чебоксарах ещё у папы (т.е. у деда Шомшона) была племянница Катя, это сестра Лёвы и Израиля. Переписки с ними не было. Бузя с ней переписывалась. (И здесь родственник заметил: "Действительно мою маму звали Катя, но она не жила в Чебоксарах").

Мой родственник, с которым невольно вступила в спор Дора (благословенна её память), это, пожалуй, один из самых известных в мире людей, с кем мне довелось познакомиться. В своё время и в своём месте я вернусь к рассказу о нём.

На этом закончились записки Доры.

Могу ещё добавить на тему родословной очень немного.

Так выглядели граждане России 100 лет назад, до путча большевиков. Мой папа в Одессе среди сотрудников компании во втором ряду в центре (с черной бабочкой). Ему только 22 года. Кто мог подумать, что впереди революция, разруха, бросок на север в Иваново, арест сына, унижения, гулаг.

О родных моего папы. О его родителях мне совсем ничего не известно.

* * *

Дополнение:

Отца папы звали Трахтенберг Роман Гершкович, он был часовым мастером, умер в 1926 году .

Это я узнал из анкеты, заполненной папиной рукой в тюрьме НКВД. В 2003 году я приехал в Иваново, получил прием в Сером доме и в моих руках оказалось "Дело" папы (с его фото в фас и профиль, измученного, но не сломленного).

Об этом можно прочитать в моей книге "Прозрение" параграф 10 (есть в "Загранице" и в "Проза.ру") и более подробно в моей книге "Бросок на Север" (есть там же в "Загранице" и в "Проза.ру")

* * *

На этом месте должен ввести ещё одно дополнение.

Сегодня 9 апреля 2012, просматривая в очередной раз свои старые бумаги, я обратил внимание (возможно, потому что к этому моменту и в моем правом глазу заработал новый хрусталик), так вот, раскрыв одну из папок, я вдруг заметил выпавшую из неё вырезку из газеты в черной рамке:

Таким образом я понял, что мою вторую бабушку, то есть

папину маму, звали Эсфирь Моисеевна, что она работала в типографии газеты, что она умерла 21 сентября 1936 года.

Последнее в объявлении не сообразили указать, но на обороте этого кусочка газеты я сумел прочитать фрагмент заметки, в котором резко порицали некоего комсорга Кифорука, который не знает даты недавнего 10-го съезда ВЛКСМ. Нетрудно было установить, что это эпохальное событие свершилось в апреле 1936.

И ещё я позавидовал российскому порядку, в котором указывается не только имя человека, но и отчество. Благодаря этому дополнительно узнал, что моего прадеда по отцовской линии звали Моисеем. В нашей израильской жизни человека называют просто по имени. Вот недавно ожидал операции в приемной глазных хирургов известной клиники "Асута" и вызвали по имени очередного пациента. На этот вызов поднялась старушка и подошел средних лет джентльмен. Конечно, недоразумение быстро разрешилось, но... по крайней мере, недостаточно называть взрослого человека только по имени.

А уже к исходу дня к моим поискам подключилась с помощью Скайпа моя племянница из Нью-Йорка Лорочка (фото ниже) и сняла все сомнения с таинственных инициалов М.Р. и А.Р. Это брат папы Мирон, работавший в той же могилевской типографии наборщиком, и сестра Аннушка, о которой вообще ничего не было известно. И Великий Скайп позволил нам расшифровать фото:

Слева мой папа, в центре его свердловский брат Ефим, а симпатичная дама справа - их таинственная сестра Аннушка.

Кстати Лорочка несколько раз повторила мне семейное предание, что мой папа отличался особой мужской красотой, добродушием и остроумием.

Знаю, что у папы были два брата: Мирон - в Могилёве Подольском и Ефим - в Свердловске.

Дядю Мирона помню смутно. Меня пятилетним привезли в Могилёв. Папа ведёт меня на работу к брату. Одноэтажное строение, в открытые окна которого видны шумно работающие печатные машины. Из этого заманчивого чрева выходит невысокий, как папа, черноволосый весёлый человек - мой дядя Мирон. Он дарит мне несколько блокнотиков из зелёной бумаги. Они ещё хранят жар машин, которыми командует мой дядя. Один из этих блокнотиков храню до сих пор. Так и не решился никогда использовать его вне прямого назначения - памяти о той встрече. У тёти Фани, жены дяди Мирона, бывал иногда. Помню, что в доме было тесно, много людей, детей, и не до меня. Хотя тётя Фаня всегда старалась меня чем-то угостить.

Уже после войны я - студент и мама ездили в Могилёв. Жили мы в наследственном доме. Это строение имело вид довольно жалкий, ещё и потому, что нередко весной Днестр поднимался, затапливая всю эту улицу. Все жители уходили к родным-знакомым повыше, а когда река успокаивалась - возвращались, что-то приколачивали, другое выбрасывали, сушили - до следующей весны. Здесь хозяйствовала Нюся - одна из дочерей Фани (её уже не было на свете). Муж Нюси - Саша всегда был на заводе. Я купался в Днестре, крутился в компании студентов, но их весёлые перепалки на смеси идиша и украинского, такая жалость,

- не понимал.

С моей ровесницей Ритой, сестрой Нюси, мы как-то чуть не утонули. Своим быстрым течением Днестр промывал на дне ямы. Мы стояли в десятке метров от берега по плечи в воде, весело болтая. Неожиданно я заметил, что в глазах Риты веселье сменилось тревогой, а твёрдое дно уходит из-под ног, и я уже на цыпочках удерживаю нос в воздушной среде. Течение не давало стоять на месте. Мы понемногу переступали в направлении берега, однако становилось глубже. Как опытный пловец, я смело погрузился под воду и поднял сестрёнку на руках к воздуху. Она, как человек плавать совсем не умеющий, стала делать энергичные движения, но куда попало. Воздух у меня кончался. Пришлось временно опустить Риту, вдохнуть, а потом поднять снова. К счастью, какой-то парень увидел и правильно понял эти наши упражнения. Он быстро подплыл и выдернул на мелкое место девушку, уже довольно безразлично отнёсшуюся к бесцеремонному к себе прикосновению.

Ещё у Нюси были две дочери: подрастающая редкой красоты - Стела

и тихая незаметная Лора (позже и она расцвела, как такой цветок, к которому надо присмотреться, а потом глаз не отведёшь).

Теперь они совсем взрослые, с детьми живут в Америке. В 1998 году пролётом из Калифорнии я около суток пробыл в Нью-Йорке у Стеллы. Пришёл посмотреть на меня Саша. Он пенсионер, вид у него бодрый и вполне довольный, рисует картины, как заправский художник. А вот с Лорой встретиться не получилось, хотя живёт она рядом. Звонил ей, никто не отвечал. Так жаль, уехал не повидавшись.

Стеллочка нашла в себе силы освоиться с английским, закончить в Нью-Йорке медицинский институт, подтвердить свой диплом, устроить зубоврачебный кабинет. На моих глазах она принимала посетителей, лечила их и очень умело разговаривала, что для успеха частной медицинской практики, как известно, важнее, чем профессионально ликвидировать зубы и создавать новые. Я смотрел, удивлялся, и в памяти снова всплывала такая тихая и далёкая от жизненной ловкости девочка. Муж её в Новосибирске был доктором наук, но здесь ему потребовалось больше труда и времени, чтобы восстановить своё положение. Их талантливые сыновья уже стопроцентные американцы - успешные и энергичные.

Сын дяди Мирона - Иосиф - мой двоюродный брат.

Это единственный из родных, с кем я действительно много встречался, не раз приезжал в его первую московскую квартиру - каюту на дебаркадере, который стоял на Москва-реке, делил с ним холостяцкую трапезу. Он теперь тоже в Израиле, на севере в Нацрат-Элите. Они с Галей получили хорошую квартиру, которую Иосиф по своему обыкновению быстро усовершенствовал, перевесив двери справа налево для удобства передвижения и пристроив по всем уголкам практичные полочки. Реализуя далее свой талант строителя, он помог сыну Саше и дочке Линочке построить большой дом. Вскоре он собирается слетать к родным за океан. Галя развила свои способности к рукоделию до размеров особого вида искусства - сочетания вышивки с пространственным раскреплением предметов. Получается так здорово, что народ идёт на её выставки. Вот только Иосиф огорчил меня, ответив на просьбу написать, что помнит о родных с папиной стороны - "это никому не нужно" (а ведь упорно проталкивает свой патент о размораживании загустевшего мазута, такой актуальный для нашего Израиля).

Но пришло печальное известие, Иосиф ушёл из жизни. Я смотрел на воткнутую в свежую землю табличку с моей фамилией... Лежит он теперь на высоком холме над Израельской долиной. Место красивое и надёжное. Таким было всё, что он делал. Теперь открылось мне, что он был подобен тем древним жителям этой земли, которых отличал здравый крепкий ум, сильные умелые руки, благородство и мужество настоящих мужчин.

Дядя Ефим со своей женой Сабиной жили в Свердловске. Старший из их сыновей Зёма военный моряк на Дальнем Востоке, младший - мой тёзка. К сожалению, с ними никогда не встречался. Одно время я носился с идеей съехаться всем в Москве, познакомиться. Но... подошли сборы в Израиль, и проект заглох.

Уф, наконец, могу поставить точку в этой неожиданно так растянувшейся родословной. Но два дня назад раздался звонок:

- Рома? Говорит Мила, да-да дочь Бети Копытман (спешно припоминаю - это ветвь

от сестры моей бабушки Мотель), как трудно тебя разыскала, приезжай в Иерусалим.

И мы с Верой приехали. Вот они какие - мои родные. Мила и её муж Яков. Их сын Натан, красивый и милейший человек - электрик и механик, который разъезжал по Иерусалиму на своими руками созданном электровелосипеде. Говорят, пораженные любители бежали за ним с кликами: "Продай!" (Всё жду, когда он, как обещал, приедет ко мне в гости). Его сестра Белла и её муж Гидеон Ремез - журналисты. К сожалению, как и почти все их коллеги - левые. Израильтяне этого склонения убеждают нас, что на свете есть страна для евреев, но это... США. Их сыновья, отрывались от телевизора только, чтобы попросить ещё кусок вкусного пирога со стола. В общем, нормальная еврейская семья в свободном мире. Каждый имеет своё понятие о настоящем и будущем.

Мила много лет проработала гинекологом и даже своего мужа Гезунтермана склонила сменить техническую профессию на медицинскую. Мила помнит всех родственников, всем стремится помочь, а сверх того имеет несколько оригинальных патентов и надеется после победы Израиля в олимпийских играх одеть всех в свои замечательно устроенные шапочки. Брат Милы - Марк Копытман, известный израильский композитор. (В СССР он был известным молдавским композитором и его музыка, особенно опера, часто исполнялась по радио). У Марка и Муси (Марии Исааковны) две дочери - Майя и Ира. Мы познакомились позднее. В Израиле. Об этом в рассказе "Новые знакомства".

Я заметил, что мои рассказы приобретают опасное свойство - не дожидаясь окончания текущего сюжета, давать непредвиденные ветви в неожиданные стороны. Если уж проросло сравнение с растением, то это, конечно, влияние на меня природы Израиля, где имеются породы деревьев, которые, кроме выращивания "законных" веток, вдруг выпускают с высоты вниз воздушные корни. Достигая земли, они запросто превращаются во вполне солидные стволы. Получается балаган. (Это здесь любимый термин, ибо на иврите и русском он понимается примерно одинаково и означает неразбериху). В нашем случае - не узнать, где основной ствол, где его дети или внуки. Впрочем, это совсем не мешает дереву пышно разрастаться, а нам наслаждаться его спасительной тенью.

Дополнение 2021 к "Родословная"

Мы приехали с мамой на лето в Могилев. Это было в году 1936. Мне было лет пять. Я не помню, чтобы мама особо встречалась с бабой и дедом, своими ролителями. Мы жили не в их сарае, а в доме сестры папы красавицы Нюси. Этот дом был довольно крепким и казалось надежным. Только беспорядок и груды всяких вещей по углам и коридорам были следствием ежевесенних наводнений, когда расшумевшийся Днестр врывадся в дом, обитатели убегали в гору к кому-то переждать наводнение, а сырые шмотки не успевали сушить и они, видимо, лежали по закоулкам дома.

Нюся в недакнее время жила у нас в Иваново, она поступала в Ивановский институт, не помню какой, не знаю зачем, но мы были с ней близки.

Мамины родители до революции были богатыми людьми. Они владели несколькими домами на этой улице. И жили соответственно в одном из них. После смены власти их выселили в сарай во дворе их бывшего дома, который помнится, стал банком.

У меня в памяти сохранились несколько четких видео.

Баба готовит обед на примусе (или керосинке) во дворе прямо на земле. На тарелках лежат куски курицы. Рядом сидит кошка. Баба уходит иногда в дом и долго там задерживается. Кошка, мужественно преодолевая соблазн, ждет, когда ей бросят что-нибудь из отходов.

А дома, в полосатом халате сидел дедушка и бормотал что-то согнувшись над книгой в руках. Баба на мой вопрос, сказала, что он молится. А на мое желание облегчить ему жизнь, сообщив, что никакого бога нет, нам в школе объяснили, сказала - не трогай его, он старый.

Если бы он мог подумать, что этот шустрый внучек через полсотни лет окажется в Святой земле и даже в самом Иерусалиме... может быть он положил бы руку на мою голову со вздохом освобождения.

Комментарии: 4, последний от 09/05/2020. © Copyright Трахтенберг Роман Михайлович (romantr@netvision.net.il) Обновлено: 14/01/2021. 28k. Статистика. Эссе: Украина	Оценка: *6.4112** Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта

"Заграница"

Путевые заметки

Это наша кнопка