Аннотация: Главы из книги воспоминаний "Бросок на Север", гл. 7
http://world.lib.ru/t/trahtenberg_r_m/gorodaistrany-95.shtml
Роман Трахтенберг
7. Лекция в ФСБ
Как-то, читая дело в ФСБ, я сказал своему куратору, что встречаюсь с ивановцами, рассказываю о своей жизни, знакомлю с книгой воспоминаний. Многие интересуются. Предложил передать его начальству, что согласен выступить и здесь.
Через несколько дней мне позвонили.
- Роман Михайлович, с вами говорят из ФСБ, Афонин. Нам передали, что вы согласны выступить у нас. Удобно ли вам будет в среду?
- С кем я буду говорить?
- Мы хотели бы, чтобы вы выступили перед нашим офицерским собранием. Оно назначено на среду 3-его сентября в десять.
Это было для меня рановато, учитывая утренние трудности с умыванием (чайник с водой на газ, разбавить в тазике и т.д.). Приглашавший меня сразу принял моё предложение - "в одиннадцать". Определенно чувствовалась его заинтересованность.
Должен признаться, под влиянием тревоги домашних в меня тоже вселилось некоторое беспокойство. В голову лезли "мудрые" слова, что стоит проявить осторожность и избегать слишком резких фраз. Всё-таки контора не шуточная. Правда, подобные мысли были мне весьма противны, они шли вразрез со всем мероприятием. Какова была его цель? Я не задумывался об этом. Если 50 лет назад я входил сюда студентом, возмущенным преследованием, которое неожиданно проявилось при окончании института, с чётким намерением вернуть положение нормального гражданина в своей стране, то теперь, почти прожив жизнь, меня, наверное, влекла сюда всегда сидевшая внутри обида, неудовлетворенность, необходимость высказаться в этих враждебных стенах перед наследниками режима. Мной владело непреоборимое желание как-то замкнуть мои отношения с этой организацией.
До этого, встречаясь в Иванове со многими людьми, мне не приходилось задумываться, как и что говорить, я делал это от души.
Сориентируюсь по реакции публики - решил я и успокоил себя этим привычным правилом лектора.
К назначенному часу я снова вхожу в серое здание с колоннами, уже ставшее почти свойским. Хотя и что-то таившим. Дежурный в окошке, завидев меня, сразу сказал:
- Сейчас к вам выйдут, подождите напротив.
Через пару минут вошел в приёмную - узкую с высоким потолком комнату без окон - среднего роста невысокий без особых примет человек лет сорока. Он с любезной улыбкой представился:
- Афонин Александр Николаевич.
- Можно узнать ваше звание и должность?
- Полковник, начальник отдела контрразведки, - охотно ответил он.
Мы прошли через зашторенные двери в вестибюль, и снова резанула хозяйская невозмутимость чёрного чугунного лица на пьедестале. У меня даже вырвалось что-то вроде: "А этот зачем здесь!" (Недавно ведущий ТВ-передачи из Нью-Йорка Виктор Топаллер определил Дзержинского: "создатель российского гестапо").
- Хотите посмотреть наши помещения? - отвлёк моё внимание хозяин, превращаясь в гида.
- Пожалуй, я ожидал, что с началом перестройки здесь вообще будет музей...
- Ну, пришлось бы сооружать что-то новое, кстати, это здание построено в виде пули, а проект утверждал сам Берия.
- Понятно, то была эпоха конструктивизма. Вот рядом Дом-корабль...
- Верно, а там Подкова?
Мы переглянулись. Показалось, что между нами возник какой-то контакт. А, может, это работала всего лишь профессиональная выучка полковника в штатском.
Действительно, когда-то в Иванове одновременно появились большие здания, по форме напоминавшие многопалубный корабль, круглую подкову, да вот ещё, оказывается, и пулю.
Мы двинулись на второй этаж. Поднявшись по знакомой широкой лестнице, я заметил висевшее на стене большое объявление о встрече с профессором Р.М. Трахтенбергом, бывшим ивановцем, ныне жителем Израиля.
- Знаете, хотел бы сказать, что я уже давно живу в свободном мире и отвык от ограничений в свободе выражений, мои слова...
- Можете говорить всё, что хотите, нашим людям это будет интересно и полезно.
Он открыл дверь и ввёл меня в один из кабинетов.
- Видите, из-за особой формы здания комната постепенно расширяется и даже имеет два окна наружу.
Действительно, заметно было что-то уродливое в этом помещении с письменным столом и парой стульев. Выйдя из комнаты, я открыл рот, чтобы спросить своего гида о пыточных камерах, но за очередной открытой дверью увидел ожидавшее меня собрание.
Актовый зал средних размеров. Препровождающий и я стоим на возвышении типа сцены за длинным столом, а публика - 20 сорокалетних и около того сотрудников обтекаемо-непроницаемого вида разместились внизу в отдалении от сцены. Меня коротко представляют, я шагаю на самый край сцены, поближе к зрителям и начинаю импровизацию.
Сначала несколько кратких замечаний о моей биографии и зловещей роли в ней КГБ. Воспринимают спокойно, среди публики нет резких движений и попыток возразить. Решаю снять всякие ограничения и говорю всё что думаю, в том числе и об их организации.
- В течение нескольких дней я читал здесь наконец показанные мне дела отца и брата. Ваш коллега очень тщательно исполнял свою работу, опекая меня. Он неотступно без секундного перерыва часами не сводил с меня глаз, наверное, чтобы не заглянул на запрещенные почему-то страницы. Под запретом оказался и туалет. А между прочим, при советском режиме в 1954-ом меня студента по пропуску впустили в здание, и я бродил, где хотел. Куратор много раз повторял о приоритете законности и, я понимаю, действовал строго по инструкции. За эти несколько дней, мне казалось, что мы уже достаточно познакомились, однако он отмёл мои попытки пробиться к человеческому разговору, назвав это эмоциями.
Похоже я напрасно взывал к сочувствию слушателей, но не было заметно и какого-либо злорадства. Тогда я привлёк свой европейский опыт.
- А вот недавно на экскурсии по Франции, пока я глазел на собор Парижской богоматери, жена успела втиснуться среди интересующихся сувенирами в ларьке. Когда она отошла, то не обнаружила сумочки на плече. А там паспорта и документы. Гид сразу усадил группу на ступени очередного собора и повёл нас в полицию. Заштатный вход, узенькая полутёмная лестница, тесное помещение. Навстречу вышли двое высоких, солидных, в форме человека, и один из них что-то произнёс. Естественно, по-французски. Гид перевёл: "Не выпьет ли мадам стакан воды?" А ведь они тоже должны были совершить формальные действия (чуть позже полицейский с трудом примостился за крохотным столиком у пишмашинки и выдал нам необходимую бумагу). Но в первый момент им, видимо, руководило обычное чувство человека, увидевшего растерянную женщину, на которой лица не было. Вот я и опасаюсь, что достаточно какой-то новой инструкции и произойдёт реставрация коричневого времени. Этот эпизод с французскими полицейскими я рассказал здесь начальнику отдела реабилитации. Он не принял мои намёки. Защитник оскорблённых тоже назвал это "эмоциями".
Они слушали, и на некоторых лицах мне виделось понимание.
- Меня сильно смущает, что в моём городе на главной площади всё ещё стоит Ленин. И это после всего кошмара, поставленного им преступного эксперимента над многомиллионным народом. Мне странно было узнать, что в моём городе у власти коммунисты. Пусть, как говорят, уже и не те, что раньше, но сама дерзость власти называть себя так и согласие жителей видеть и подчиняться людям с таким названием - удручает.
Никаких движений в зале, многие сидели потупившись, но некоторые смотрели на докладчика и мне виделось в них понимание и согласие.
- Мне дали, наконец, возможность ознакомиться с делами моих растерзанных отца и брата. Однако многие страницы в папках оказались зашпиленными. Мне объяснили, что по закону нельзя видеть всё, что касается третьих лиц. Почему? Во избежание ущерба от мести и т.п. У меня в руках решение Верховного суда о признании отца невиновным в связи с отсутствием состава преступления. Значит те доносчики, свидетели и следователи, кто написали на него свои сочинения, допустили клевету. Закон требует за такие дела наказания. Почему же вы продолжаете игры с пострадавшими и покрываете преступников?
Они слушали и на некоторых лицах, мне кажется, виделось смущение.
- Я приехал в это непростое для меня место в надежде, что концы оборванных струн у меня внутри и встречные линии новой системы в России, которые сейчас искрят при контакте, - сомкнутся. Передо мной извинятся, и я пойму, что прошлое исчезло. Моя цель одна - благо моего города. Я кончил.
Мне хлопали неожиданно дружно и долго. Афонин, улыбаясь, пожал мне руку и вручил два тома книги, которая не распространяется открыто.
Потом было несколько вопросов. Запомнился один: есть ли в Израиле еврейский национализм? В ответ лектор шумно вздохнул и пожелал, слушателям приехать в Израиль, чтобы самим понять невозможность этакого явления. Еврей в Израиле - абстрактное понятие. У нас евреи со всех концов света, в разных одеждах, с разными традициями, культурой, языками, они резко расходятся во мнениях об устройстве страны... Да вот миллион русскоязычных, разве они едины? Даже здесь, в России, уже существует две спорящих еврейских организации. Конечно, против арабов, которые взрывают наших детей, есть единство.
Мы вышли из зала, и внезапно Афонин спросил:
- Может быть, зайдём ко мне и выпьем по рюмке виски?
- Не откажусь.
Мы сели за столик в его кабинете, появились рюмки и фирменная бутылка. Короткое обсуждение качества напитка. Вошёл, человек, которого мне представили, как начальника отдела кадров. Отпили ещё втроём. Я отказался снова добавить, мне нужно вскоре ещё выступать в библиотеке.
- Но у меня тост, - сказал со значением хозяин кабинета. - За безвинно погибших ваших родных.
Я допил свою рюмку. Затем мы ещё не менее часа беседовали втроём, и я от души досказывал всё, что не успел на собрании. Афонин очень просил подарить им мою книгу. Но она была последней, и я обещал подумать и, возможно, прислать из Израиля.
- Запишите мне ваш почтовый адрес.
Афонин подумал и написал, а затем ещё подумал и дописал свою фамилию. Он проводил меня до выхода, и мы расстались, как добрые знакомые.
Я порядочно был утомлён, но весь путь до дома словно крылья некоей победы над чёрной силой, над собой, над скептиками и осторожными снимали усталость и играли марши.
Теперь я думаю - могут сказать: вот, простодушный человек, расчувствовался, да они профессионалы, артисты, изобразят что хочешь. Действительно, наблюдая на экране ТВ их начальника, вышедшего нынче в президенты, нельзя прогнать подобные мысли. Хотя он имеет дела с незаурядными людьми - руководителями государств свободного мира, но в "искусстве общения" последние выглядят самоучками, наивными детьми перед натренированным спецом.
И всё-таки не могу отказаться от того впечатления, что было по горячим следам. Никто не может знать, как изменится человек в новых обстоятельствах, но тогда они были искренними. Так мне хочется думать.
Перечитал последние строки после просмотра "Последних известий" по 1-му каналу России. Очень похоже, что уже опаздывают мои заметки по свежим следам. На днях ко Дню Красной Армии 23 февраля (теперь его назвали иначе, и дана команда праздновать его с небывалой помпой) Путин приказал провести стратегические учения, каких не было 30 лет. Весь мир увидел, как, несмотря на грозный взгляд главнокомандующего из-под морской с каракулем фуражки, не взлетели ни первая, ни вторая баллистические ракеты подводных лодок. Ну осечка, бывает. Только от граждан России это спрятали. Прирученное телевидение скромно сообщило: "Испытания прошли с невиданным успехом". А затем раздалась его угрожающая антиамериканская речь. Такое всегда называли: "Бряцанием оружием".
Как остановить лихорадочную реставрацию имперской гордыни? Что делать, если напрочь атрофировался инстинкт самосохранения у этого народа, затасканного фанатиками?