Перед нашей верандой на пятом этаже акации вольготно раскинули свои ветви, заняв всё пространство освещенное солнцем.
Здесь живут синицы, извещающие громким мелодичным свистом о приходе весны. В любое время года.
Пара скворцов весь день деловито перебирают на земле старые листья, а после работы кавалер усаживается на ветку и поёт на все голоса, которые я когда-то слышал. Среди бархатных нот угадываются в его трелях и резкие скрипучие голоса местных зелёных попугаев, которые иногда настолько расшумятся, что обиженный солист замолкает, а то и вовсе покидает сцену.
Иногда прилетает большой дятел в чёрной кипе и красных брючках, свистнет, словно отметится в книге прибытия. Потом он обегает стволы, внимательно заглядывает в дупла, прислушивается, поворачивая голову так и этак, постукает крепким клювом, проглотит кого-то, снова свистнет и улетает.
Изредка появится другой маленький дятел. Этот выбирает сухой длинный сук, крепко уцепится и как закатит частую пулемётную дробь: "Тр-р-р-р-р, тр-р-р-р-р". Поиграл - и нет его.
Иной раз откуда-то с пронзительными криками мигом опустится стая больших зелёных попугаев. Как они удерживаются на самых тонких веточках? Сидят, думают. То пощиплют молодые побеги, то поцелуются. Подождут, пока успеешь рассмотреть их нежно-зелёное одеяние, длиннущий хвост, крепкий короткий клюв и стремительно унесутся.
В пору цветения наших деревьев прилетают крохотные колибри. Такая птичка умудряется повиснуть в воздухе над цветком, просунуть в него свой длинный изогнутый острый клювик, выпить нектар, и снова к следующему цветку. Устанет - сядет на ветку, но спокойно ей не отдыхается, вертится, дёргается, сверкает иссиня-чёрной грудкой. Читал у какого-то авторитета, что они не умеют ходить. Не знаю, может, по паркету?
Но однажды с противным карканьем заявились несколько ворон. Вскоре улетели, а одну оставили. Сидит она чёрная неприятная, и каждый раз кричит скрипучим надсадным криком. Как хозяйка переступает вперёд-назад по ветке, пересматривает какие-то свои заначки в складках коры.
Так проходит день и другой. Иногда подлетит к ней другая ворона, присядет рядом, раскричатся они, словно споря. И опять она одна.
Вижу, все свои птицы исчезли. Только эта чужая лазает по стволам, каркает и нагоняет тревогу.
Не выдержал, замахал на неё, прикрикнул. Никакого впечатления.
Взял в руки большую газету, попытался пугнуть - не обращает внимания.
Ну, это уж, согласитесь, слишком!
Соорудил, по прошлому опыту, из проволоки рогатку, нарезал и согнул пульки. Стал в неё стрелять. Пульки пролетают рядом, она на них поглядывает и пытается дотянуться клювом, поймать. Пару раз попал в сук, на котором она сидит. Подскочит от стука и даже не слетит на соседний.
Я от злости совсем раскипятился. Надо искать какое-то серьёзное оружие или лезть на дерево, или его спилить!
И вдруг эта ворона снялась со своей ветки, подлетела к самому моему окну, села в двух метрах, сидит, смотрит на меня так, словно слышна её мысль:
- Ну, что ты так волнуешься, успокойся, пожалуйста, неужели не видишь - надо мне здесь побыть!
Я замер. Вот она рядом, почти рукой достать.
Почему мы так высоко организованы, что не слышим простого языка животных? Не понимаю я их вороньих забот и безвыходных жизненных ситуаций. Но, если уж она, рискуя собой, сидит вот так близко и смотрит на меня с надеждой, значит у неё что-то серьёзное...
И я успокоился. И в голосе её стали слышны совсем не противные и разные ноты. И интересно мне стало узнать, в чём же её нужда? А через несколько дней улетела и больше её не видать.
Ящерица
В конце нашей короткой улицы в Реховоте город переходит в свободное пространство.
Пока ещё в Израиле не принято беречь эту землю и на неё, не задумываясь, бросают всякий мусор, от пластиковых бутылок и пакетов, до старых стиральных машин и отходов ремонта. Однако зимой и весной и эта земля зеленеет, зацветает, бабочки вьются среди высоких трав и остатков апельсиновых деревьев.
На самом краю холма у поля ещё стоит высокий стройный кипарис. Пятнадцать лет назад, когда я впервые вышел сюда, здесь росли три таких дерева. Одно из них мне удалось как-то отстоять от огня, который уже приступил к своему делу, выйдя из не затушенного костра любителей природы. Но через три года, придя сюда после недельного перерыва, я застал только сгоревший ствол, который вскоре упал.
Мой маленький внук любил забираться на него и с риском сорваться или поцарапаться пролезал между сучьями от корня до бывшей вершины.
Потом мы сидели рядом на тёплом дереве и смотрели вдаль на Иудейские горы.
Я часто прихожу на это место. Кроме меня его полюбили ящерицы. Им удобно прятаться в тесных щелях между стволом и землёй. Они здесь такие чёрные с большими головами и зазубренными спинами, похожие на динозавров, но очень боязливые. Только рассмотришь её издалека, а она уже юркнула под дерево.
Недавно я снова оказался здесь. В тени ещё живого кипариса можно за несколько минут охладиться и подготовить себя к продолжению путешествия. Неожиданно, прошуршав по коре кипариса, к самым моим ногам сбежала большая, длинной чуть не с кошку, чёрная ящерица. Сунулась пару раз мордочкой, подняла голову, чёрные выпуклые глазки нацелились на меня. Нет, не на рядом стоящие с ней мои ноги, а прямо в глаза. Она явно понимала, кто в этой большой фигуре управитель. Посмотрела так укоризненно и медленно поднялась по стволу в крону.
Она хочет пить? Я пошёл в пардесы и, конечно, нашёл баллончик из-под минералки. Набрал воды в кране. Сорвал несколько задержавшихся на ветвях апельсинов. Вернулся к дереву, соорудил поилку из смятой пластиковой бутылки, наполнил её водой, а баллон с остатками спрятал в колючий куст. Почистил апельсины и разложил их в щели нашего дерева. Ждать пришлось вдалеке и долго. Пришла маленькая ящерка и стала жадно трепать апельсин. К воде так при мне никто не прикоснулся. Но теперь каждый раз, когда возвращаюсь из пардеса, пою и кормлю апельсинами моих рептилий. Правда, при мне вылезать боятся. Но к следующему разу вода и пища исчезают.
Прошло несколько лет. Я продолжаю регулярные выходы в природу. По обе стороны моей горки выстроились многоэтажные районы. А мои места мэрия бережёт. Говорят, что по планам здесь будет парк.
Единственный кипарис всё ещё борется за жизнь, которую пытаются забрать у него любители драть с обожженного ствола на новые костры остатки коры. Спокойнее живётся тому дереву, что лежит.
Моя знакомая ящерица постарела. Там, где полагается быть усам, появилась у неё белые полосы. Несколько её детей разного размера проживают тут же.
С мамашей мы дружим. Когда я подхожу к дереву, она на передних лапах приподнимается и, глядя на меня, приветливо качает вверх-вниз крупной с зазубринами головой небольшого динозавра.
Сознаю, что в этом месте читатель вправе засомневаться. Вот уже и ящерица ему кивает: "Здрасьте". Но ей-ей не придумываю ни грамма. Сам удивляюсь, и пытаюсь найти объяснения.
Возможно, она угрожает приближающемуся чудищу?
Может быть, часто двигает головой вверх-вниз, чтобы лучше рассмотреть угрозу и оценить обстановку?
А может, просто у них так принято?
Попробуем понять, и рассудим методом исключения.
Ящерица вовсе не относится к агрессивным, атакующим существам. Обычно она совершенно неподвижно лежит, приникнув к стволу. Окрашена она под цвет дерева, её зазубренная спина плавно переходящая в такой же хвост придаёт ей вид обыкновенного сучка. Сходство вполне приличное, но она особо на него не надеется, и не подпускает человека даже на десяток метров, а стремительно убегает и прячется.
Ящерица - хищное создание. Иногда ей надоедает дожидаться пока простофиля-букашка окажется возле рта. Тогда оттолкнувшись сразу всеми четырьмя когтистыми лапами от ствола, она кидается на насекомое, упивающееся нектаром на соседней ромашке. Причём нападает совсем не заботясь о том, куда и как потом будет падать. Но через мгновение после броска, она уже сидит на том же стволе и смачно хрупает несчастным жучком.
Такое бывает нечасто. Обычно она за своей добычей не гоняется, а, затаившись, дожидается, когда беспечная муха или озабоченный жук приблизятся вплотную, чтобы мгновенно их схватить. Тут ей никак нельзя шевельнуть головой для лучшей оценки расстояния.
Как уже упоминал, кроме старой моей знакомой на дереве живут также и её взрослые потомки и крохотные детки. Они выбираются на дерево и внимательно глазеют на гостя, следят за ним. Но определенно - головами не качают.
Вот и остаётся единственное - приветствует она меня. И я ей отвечаю:
- Эй, вылезайте, давайте поговорим. А то вы без слова человеческого совсем одичаете.
Скворец
А, может быть, дрозд. Это там, в стране одного языка, придавали такое значение прозванию существа. Попробуй, ошибись в произношении одной буквочки - засмеют, затюкают. Носитель имени, пожалуй, надуется, разговаривать не захочет.
Но в свободном мире фамилия лица на разных языках звучит по-разному. И не придают этому непомерного значения. Как и всяким там званиям, жетонам. Тем более выданным распавшейся страной с крайне подмоченной репутацией.
Был бы человек хороший. Сущность его важна, и при встрече её вспоминают.
Вот так и эта птица, вся в чёрном. Как артист классического стиля на концерте. И ведёт себя похоже. А, может, как раз артист видел его в деле и воспринял форму.
Вдруг он прервал свои ковыряния в старых листьях, уселся на крепкой высохшей ветке. "На сцену вышел", - затаил я дыхание. Минуту молчит, сосредоточился. И полилась песня - громкая, с бархатными переходами, свистом на разные ноты, речитативами, отдельными словечками и снова божественного тембра переливами.
Ну, что это он делает? Специалисты орнитологи говорят - самку зовёт. Да нет нигде никакой самки. И не смотрит он по сторонам. Поднял голову, прикрыл глаза.
Ну, прямо - Паваротти. Но не может же он подражать великому тенору? Да и певец, когда выпевает свои мелодии, о птичке не думает.
Просто и тот и другой наслаждаются своим даром.
Ну, никак не истолкуешь поведение этого скворца удовлетворением естественных материальных потребностей. Смотрите - душа поёт у этой пичужки.
Душа? Но разве это не присуще только человеку? Вон у него какой мозг большой. А что уместится в крохотной птичьей головке? Но, видимо, и ему необходимо самовыражение. Не заполняют простейшие инстинкты всё его существование. А в большом мозгу человека, наверное, мно-о-го места занимает просто дурь.
Закончил выступление. Послушал, поворачивая головку так и этак, - нет аплодисментов. Или уловил что-то нам неведомое. Вспорхнул - и нет его. Тишина, обычные звуки городского дня.
Лишь сухой сучок дрожит, постепенно успокаиваясь.
Да и меня тревоги доставали. А сейчас нет их в помине.