26.09.13 Беспокоюсь о здоровье. Верю в Ваше мужество.
К приезду Евгения Евтушенко в Израиль (ноябрь 2007)
Как я познакомился с поэтом Евгением Евтушенко? На подобный вопрос охотно ответят множество людей нашей планеты. Вот и мой скромный рассказ.
Это было в советское время. Воскресенье на пляже в Киеве. Тепло, приятно, и моя командировка удалась. Перед одеванием, стряхивая с себя днепровскую водичку, я провёл рукой по груди и обнаружил под левым соском плотный шарик, величиной с порядочный орех. Я бы, может, и внимания не обратил на это, но ровно год назад мне удаляли точно такую штуку.
Молодой хирург, копаясь в моей замороженной груди, искусно охмурял хорошенькую медсестру, которая смеялась, смущалась и путалась, подавая нужные инструменты. Отпуская меня домой, он беззаботно сказал:
- Скушали что-то жирное, нечего и на анализ посылать.
Конечно, подумал я, он не всё удалил, вот и выросло снова. Да... пожалуй, побольше, чем была. А в те годы всюду заговорили о грозной болезни, название которой избегали произносить вслух.
На обратном пути, в Москве, я зашёл в специальный пункт для консультаций. Средних лет внушительного вида хирург внимательно меня прощупал и сказал: "Не похоже, но по приезде немедленно обратитесь".
И вот я уже в настоящей операционной. В больнице, которую называли именно тем словом, вселявшим холодок по спине. Известная в городе женщина-хирург, занимаясь своим делом, говорит, что постарается не попортить мою мужскую красу. Вот все отошли с моим кусочком. Лежу один и соображаю, если придут и начнут меня зашивать, значит, всё в порядке. Если нет - будут удалять соседние лимфатические узлы. Прошло минут пятнадцать. Кира Александровна вернулась весёлая. Вскоре я занял одну из десятка коек в палате.
Теперь нет нужды описывать всё, что меня окружало. Возьмите Солженицина "Раковый корпус". Но тогда не было никакой литературы. Только слухи...
Со мной лежали настоящие больные, уже прошедшие предварительные проверки, а кое-кто и операции в своих районных больницах. Вели себя все спокойно. Друг к другу относились с какой-то заботливой предупредительностью. За несколько дней, что я там пробыл, два места, где лежали наиболее тяжёлые - освободились.
Самым жизнерадостным среди всех был Павел, лет 30 красивый мужчина, работавший директором только что появившегося телеателье. Он охотно рассказывал всем свою историю: "Строгал ножом для сына коробку, поранил немного большой палец. Ну, завязал и забыл. Но палец никак не заживал, стал нарывать. Врачи почистили, но опять не заживало. Тогда сделали анализ... палец отняли. Прошло время, забыл всё. Но под мышкой появились "орешки"".
К Павлу часто приходили нарядно одетые знакомые и родственники. Он усаживал их возле корпуса, на природе, подальше от жутких микробов. В ответ на испуганные взоры и осторожные слова он смеялся, хлопал их по плечу. Кушал всё, по слухам, спасительное, что ему приносили. Пил настойку гриба чага. Ложками ел особый мёд, шутил и поглощал фрукты. Утром он делал зарядку и бегал вокруг нашего корпуса.
Я чувствовал себя неловко среди этих людей. Попал не по чину. Они относились ко мне, как ко всем - ровно, тепло.
Все в нашей палате воспрянули духом, когда после операции, лежавший в тёмном углу человек, который уже неделю ничего не мог есть, очнувшись, потребовал обед. Затем он начал рассказывать разные истории из своей жизни председателя колхоза. Перед тем, как меня выписали, он прогуливался по палате, со всеми заговаривал, подбадривал.
Через месяц я пришёл в больницу, как было условленно, показаться врачу. У входа выглядывающие из осыпающейся кладки красные кирпичики, казалось, тихо приветствовали меня, пришедшего с воли. Вот уголок с прижавшимся к стене кустом яркой бузины. Здесь много времени сидел я, размышляя о мире людей, спешащих куда-то по улице за оградой. Почему не хватает им для полного благополучия простой радости быть здоровыми?
Врач не должен проявлять особых эмоций, однако хирург Смирнова Кира Александровна светилась радостью, объявляя пациенту, что результаты анализа поступили - всё в порядке.
- Как чувствует себя председатель колхоза? - спросил я полный уверенности, что делаю хирургу приятное. Но лицо её мгновенно посерело.
- Что вы, мы же только посмотрели и... ничего не смогли сделать. Он прожил неделю.
- Но, он так хорошо себя чувствовал! Ходил, кушал и поправился...
- Так бывает.
Спросить о других я уже побоялся. Через месяца полтора в газете появилось в чёрной рамке: "С прискорбием сообщаем о безвременной... Павла Морозова". Это невозможно! Он же держал жизнь в своих уверенных руках! Так время от времени напоминает нам природа, что нет в ней никакой гарантии нашего существования. Эх, как же надо ценить этот ветерок, ласкающий кожу, синеву неба, заглядывающую в глаза, тепло солнца, зелень листьев, движение, по своей воле, собственными ногами...
...И если надобно платить
За то, что этот мир прекрасен,
Ценой жестокой - так и быть,
На эту плату - я согласен!
... подсказывает память слова живущего рядом с нами пророка Жени Евтушенко.
Кстати, именно в этой больнице впервые попали мне в руки его стихи "...соленые брызги блестят на заборе. Калитка уже на запоре. И море...". Это показалось сначала так неблагозвучно - на запоре... море... Но, словно, их ждали, эти и многие другие строки Поэта освоились во мне.
Например, такой фрагмент, подобный хрустальному изделию:
...И было небо в облаках,
Как бы в бессонных синяках,
Под впавшими очами,
Творца, держащего в руках
Мир, сотворенный впопыхах,
Погрязший в крови и грехах,
Но здесь на Ленских берегах,
Прекрасный, как в начале.
И на всю последующую жизнь.
Когда становилось совсем душно, я прибегал к стихам Евтушенко. Они лечили душу, сочувствовали и объясняли сущее, спасали.
В какой-то момент я нечаянно услышал о приезде Евтушенко к нам в Иваново.
Незадолго перед этим прозвучали его стихи "Москва - Иваново". Местные власти усмотрели в них оскорбление наших прославленных ткачих и живо организовали в местной газете "Рабочий край" гневные выступления простого народа.
У дверей вагона Поэта встречали лишь несколько молодых людей из нашего "Театра поэзии" во главе с самой Региной Гринберг, да я с сыном.
Евтушенко показался на площадке. В пышной меховой шапке, поразительно свежий после ночи в поезде, он щурил голубые глаза от яркого зимнего солнца и улыбался. Самая симпатичная и энергичная из артисток тут же вручила ему букет цветов, и группка двинулась по перрону. Каждый спешил зайти чуть вперёд, вежливо потеснив соседа, чтобы оказаться рядом с дорогим гостем.
После рассказывали, что Евтушенко согласился ехать в Иваново при условии, что ему предоставят для выступлений лучшие залы. Городское начальство не смогло остановить визит столичной знаменитости. Для четырёх концертов ему выделили зал в клубе Зубковского двора. Если придётся побывать в Иванове - прогуляйтесь посмотреть на это историческое место. Прокопчённые общежития окрестных фабрик обступают узкий кривой спуск к речке Уводь, в которой первые умельцы отмывали свои ситцы. Облезшие кирпичные стены оживляют зарешеченные окошки да остатки поручней балконов, которые должны были украшать жизнь трудящихся, но так и не были достроены. Даже тройки алкашей не задерживаются в этих "антисанитарных условиях".
Узкий зал с низким потолком был набит до отказа. Евтушенко вышел на убогую сцену, сверкнул стальным взглядом в полутёмный зал. Загремели слова, которые и слышать было страшно:
Достойно, главное, достойно,
Чтоб раздаватели щедрот
Не довели тебя до стойла
И не заткнули сеном рот!
Видно было, как ёжились занявшие первый ряд партийные начальники низкого ранга.
Зал слушал, затаив дыхание, взрывался короткими аплодисментами. Он читал, как Бог. Такое было чувство, что поэт решил: если уж засунули в такое место, то он выложит им всё сполна. Казалось, после этого стихотворения обязательно выйдут серые личности и уведут под руки высокого человека в длинной полосатой свободной рубахе, решившегося хлестать всё тайное, но явное - направо и налево.
Когда закончилось чтение стихов, поэт спустился в зал. Некоторые подошли поближе. Он был настороже. Я протиснулся, произнёс свой вопрос. Он чуть повернулся, глаза наши встретились, и я почувствовал, как его взгляд проник в меня до самого затылка, прочитав не произнесённое вслух, а что-то другое, более важное для него.
Вернувшись на место, я сказал об этом моему гостю Гридлингеру, которого привёл на концерт, хотя он плохо понимал по-русски. Этот профессор математики был экзотической фигурой в нашей провинции. Он когда-то приехал на короткий срок "по обмену" из Штатов в Москву. Познакомился с аспиранткой Леной, влюбился, женился и остался в стране трудящихся. Их, уже с малыми детьми, послали работать в Иваново. Но здесь не оказалось вакансий. Гридлингеры смело поехали в Шую. Там он получил кафедру и квартиру, совсем новую, в которой при каждом закрывании дверей отваливались куски штукатурки. Он был алгебраистом с мировым именем в "теории групп". Это один из самых мутных разделов современной математики. Как мне сын ни объяснял, к своему стыду, я не смог понять даже, как войти в эти построения. Шуйский педагогический был знаменит физкультурным факультетом. Он принимал спортсменов, отличившихся в областном масштабе. Им требовался диплом о высшем образовании, чтобы руководить впоследствии отделами спорта в райкомах и т.п. Эти славные ребята проявили интерес к лекциям американского профессора. Из многочисленных предметов они выбрали "теорию групп", надеясь постичь тайны управления командами футболистов, хоккеистов и других групповых видов спорта.
Но вернёмся в зал. Гридлингер захотел сам поговорить с Евтушенко. Я, было, взялся его остановить, но он совсем запросто обратился к знаменитому человеку, а Евтушенко оживился и заулыбался, услышав английскую речь. Они довольно долго беседовали, как старые знакомые. Профессор вернулся довольным и сказал: "А он очень неплохо говорит по-английски".
Уже в Израиле я снова слушал Евтушенко,
и после выступления попросил подписать его книгу. Спросив моё имя, он написал: "Дорогому Роману от всего сердца".
- Евгений Александрович, двадцать лет тому назад я встречал вас на вокзале в Иванове. Это были незабываемые дни. Сохраняю фото, сделанное у поезда.
- Ромочка, не могли бы вы сделать мне копию? У меня пропали все фотографии.
На следующий день я ждал назначенного часа в фойе небольшой Тель-Авивской гостиницы. Наконец, мне представился случай написать несколько строк, которые точно попадут в руки Евтушенко. На обороте фотографии стояло:
"Это фото всю жизнь лежало под стеклом на моём рабочем столе рядом со снимками Эйнштейна, Винера, Сахарова и карточками сыновей. Сегодня его заменила копия. Счастлив, что могу сделать Вам этот маленький подарок за то огромное, что Вы вложили в меня своими волшебными стихами, поразительными открытиями в сути людей и дерзкой смелостью поступков. 20.12.1994, Реховот, Израиль".
Он вошел стремительно. Лицо - чужое, жесткое. Подумалось - не узнает. Но, словно, ток включили, весь засветился. И снова он говорил: "Ромочка!" Так называла меня мама.
В 1986-м мне повезло достать очередную книгу Евтушенко "Мама и нейтронная бомба". Там Женя всё рассказывает о своей маме и что работает она в газетном киоске у Рижского вокзала.
И вот я в Москве. Обычный киоск, приютившийся у надёжных зданий на краю бесконечной площади. И нет никакой толпы у оконца. А за ним видна маленькая женщина, деловито перебирающая газеты. Я решился:
- Зинаида Ермолаевна, я хотел бы сказать вам спасибо за Женю. Он столько делает для людей.
Она явно не ожидала такого от покупателя. Её лицо вмиг потеплело. Так смотрела на меня, когда возвращался, моя мама.
- К сожалению, у меня нет сейчас никакой его книги. Он сейчас за границей.
- Спасибо, у меня есть, я купил бы "Московские новости"... с вашим автографом. Будьте здоровы и счастливы. Желаю вам, насколько возможно, поменьше беспокоиться за него.
Вспоминаю ещё об одном событии. Это было примерно в те же годы. Видимо, выполняя "разнарядку", в наше Иваново приехал с "авторским" концертом Эдуард Колмановский.
Довольно большой, но мрачный и глуховатый зал клуба Железнодорожников заполнила не театральная и не музыкальная публика. Концерт был назначен на раннее время и довольно неожиданно. Хотя песни композитора были очень популярны, билетов продали мало, и фабричные профкомы (по чьей-то команде) пополнили зал работницами. Отдельные ряды явно выделялись сходно одетыми текстильщицами.
На сцену вышел усталый пожилой человек "еврейской наружности". Немного скомкано и смущаясь (не оратор), поговорил о песне и музыке. Не заметив реакции зала, поспешил за рояль. Поиграл и попел. Вышел ещё долговязый певец. Ему тоже не удалось расшевелить слушателей, которые были скорее зрителями. Но на что же было смотреть?
А я в ту пору был захвачен Евтушенко. А Евтушенко в то время был в сильной опале. И меня так и подмывало спросить композитора, почему он выделяет из поэтов именно Евтушенко, и как это он вообще решился приблизиться к столь опасному человеку?
Я послал записку в этом духе. Она была единственным ответом зала.
Зато ответ Колмановского оказался неожиданным Он будто проснулся, оживился, прочитал записку вслух. Сказал, что ему очень нравится Женя, и он его любит, и это талантливый поэт, и он охотно пишет музыку на его стихи.
Тут он буквально набросился на рояль и принялся с воодушевлением играть и петь одну за другой знакомые всем и новые вещи. Зал зашевелился, родились и не замолкали аплодисменты. Это продолжалось ещё более часа. Надо ли говорить, что я с трудом удерживался в своём кресле, ибо мне казалось, что всё это чудо совершается ещё и именно для меня. Хочется думать, что и для Эдуарда Савельича этот вечер стал памятным.
Мы живем в эпоху информационного взрыва. Он нарушил прекрасное качество - "молчание, которое золото", и позволил практически каждому внести свое "собственное мнение" в слух всех.
Посмотрите, сегодня редко увидишь человека, который не прижимал бы к органам речи соответствующий аппаратик. Это прекрасно. Но и издержки тяжелы. Мы очутились в океане лжи, которую генерируют не только паразитические особи, но и сверхактивные любители "оригинальных" теорий, догадок, слухов.
Нынче в мире так мало людей, которые его понимают и заслуживших доверие. Беречь бы нашу надежду, но океан лжи брызжет и на них. Я был поражен, прочитав такое: "Мои "друзья" бешено завидуют, стараются всячески меня очернить..." - Дмитрий Сергеевич Лихачев (из письма автору 4.11.90). Не жалеют и других рыцарей совести России Андрея Дмитриевича Сахарова и Елену Боннер. Недавно Натан Щаранский через суд отмылся от лживой книги, тяжело пробивается Владимир Буковский, сколько наветов на Виктора Топаллера, Гарри Каспарова.
И даже у величайшего поэта-гражданина современности Евгения Александровича Евтушенко находится немало разного калибра критиканов, которые норовят укусить его за все места, прикрываемые раздражающими их яркими одеждами.
Здоровья Вам, Евгений Александрович.
Ваши последние стихи также громоподобны, проникновенны и совершенны.
Вдохновения Вам до 120.
Примечание к фото
К сожалению, имени автора фото я не помню.
Автора этого очерка можно при желании рассмотреть: все стремились идти возможн ближе к поэту, но он оказался в этот момент ближе всех.
Обращение к Поэту.
Открыл видео "Комментарии". На экране Евгений Евтушенко, он смотрит старые записи своих выступлений, откликается, иногда согласно кивает, иногда удивляется.
- Меня критикуют - слишком простые стихи, мало недоговоренностей. Да я иногда писал упрощенно, чтобы всем было понятно. Читал ведь простым людям.
Хочется сказать: Женя, не поддавайтесь. Простота стиха - его высшее качество. Так иногда обычный уголь принимает форму кристалла, но именно это делает его стоимость баснословной, а вид - ослепляющим.
О "недостатке" Ваших стихов могут рассуждать завистники, которые разобьются, а приблизиться к строке Евтушенко - не смогут.
"В твоих следах лед расставания,
Ну, поверни, ну поверни следы обратно!
По собственным следам и по слезам..."
" Идут белые снеги,
Как по нитке скользят
Жить и жить бы на свете,
Да наверно нельзя..."
Возможны неточности, пишу по памяти, где такие строки живут.
7ноября 2014
После тяжелейшей операции, в состоянии, которое многих "выбивает из седла", Евгений Александрович отправился в напряженные поездки по многим городам и странам. Он выступает в залах и просто перед собравшимися встретиться с Евтушенко. Он говорит о жизни сегодня, читает стихи, замечательно умно и заботливо отвечает на вопросы.
Выходят из встретивших один, другой, спешат произнести строки поэта, когда-то спасшие им жизнь. Стихи, которые навечно поместились в их головах. И ещё одно - со страстью и надеждой стараются напомнить поэту о прошлой встрече, чтобы убедиться, что и в его необъятной памяти хранится момент той давней встречи. И Евтушенко отвечает (как и мне когда-то) "да я помню, помню". И видно, что он помнит и рад обрадовать этим человека.
Давно Евгений Александрович поставил перед коллегами планку "Поэт в России больше, чем поэт", и сегодня его мужество и любовь к людям подтверждают, что он именно больше, чем просто великий поэт. Только жаль, что в 21-ом веке не вижу рядом с ним близких последователей.
![[]](/img/t/trahtenberg_r_m/gorodaistrany-55/ewtushenko1.jpg)
![[]](/img/t/trahtenberg_r_m/gorodaistrany-55/ewtushenkowiwanowe.jpg)