Досрочно сдав экзамены, выехали 7-го июня. Бесконечно длинный состав из товарных вагонов повез 1200 "комсомольцев- добро -
вольцев" в Казахстан. Ехали долго и весело - с гитарами, песнями. 12-го июня прибыли на конечный пункт - станцию Есиль Акмолинс-
кой области. Зерносовхоз "Акмолинский" раскинулся на площади порядка тридцати тысяч гектаров. Группы развезли по отделениям и поселили в сборные финские домики. Член парткома совхоза рассказал нам, что хозяйство организовано на месте бывшего лагеря для
особо опасных преступников, отсидевших по 10-25 лет. Некоторые "бывшие" остались работать в совхозе. С ними рекомендовал в
разговоры не вступать. "Особенно с ингушами. Они агрессивные, искалечат-убьют не задумываясь".
Вечером пошел дождь, лил неделю. Строили "все удобства во дворе" из саманных кирпичей и душевые кабины ( вода поступала из
бака, нагреваемого солнцем), играли в преферанс. Утром, в обед и вечером приезжал молоковоз , в одном баке - борщ (ешь до упаду),
в другом баке - сладкий чай. Старшим в нашей группе был Серега (Сергей Александрович) Купреев - будущий первый секретать
Бауманского райкома Москвы, где на учете состояли члены Политбюро ЦК КПСС. Именно он вручал партбилет за номером 2 Брежневу , когда
тот задумал смену партбилетов (Ленину "вручили" билет номер 1, другим покойным нерасстрелянным большевикам билетов не досталось).
Серега был прост в общении, но учился на "трояки". В группе таких было всего двое. (Отец Купреева - Александр Клавдиевич - служил
в одном полку с моим отцом, в конце войны получил звание генерал-майора. До сАмой смерти они переписывались. А Сергей уже
через пять лет перестал приходить на юбилейные встречи группы ).
Наконец , небо прояснилось и начался сенокос. Отвозили-привозили на автобусе. Сгребали сено, копнили, скирдовали, делали сальто
вперед-назад (кто умел). Работали в плавках. Через пару дней четырех крепких парней (в том числе меня) отрядили копать яму под
автовесы (т. е. весы для взвешивания грузовых автомобилей). Вот тогда-то мы воочию увидели - что такое "земля целинная". Процесс
"копки" верхнего слоя (до глубины порядка 0,7 метра) был двухэтапным: сначала заостренным треугольником стального листа в 5 мм,
приваренным к обычному лому, отбиваешь кусочки земли-камня, а затем выбрасываешь их совковой лопатой . Нижние слои до нужной
глубины поддавались штыковым лопатам. За неделю сбросили лишний вес и от загара стали похожи на негров.
После ямы и завершения сенокоса началась уборка пшеницы. На зерноуборочных комбайнах в те времена работало по два человека -
комбайнер (профи) и копнильщик. Комбайнер - в кабине, копнильщик - на площадке сбоку от копнителя. Площадка ограждена (чтобы
не упасть) П-образными перилами из металлических уголков . Задача копнильщика - вилами равномерно разбрасывать поступающую в
копнитель солому и после наполнения копнителя нажимать на педаль. Задняя стенка копнителя (решетка) должна подняться , чтобы
позволить выпаданию копны на землю. Затем решетка закрывается и т.д. Помню первый раз нажал на педаль, а решетка ни с места.
Комбайн остановился. Разъяренный комбайнер кричит: "Ты чо не сигаешь в копнитель?! Податчик соломы забился, твою мать!.."
Так, говорю, там зубья по низу решетки, спину подерут. А ты, говорит, сигай "рыбкой" и прижимайся к соломе. Делать нечего -
приноровился сигать "рыбкой", потом подхватывать вилы (сброшенные на землю перед сиганием), догонять комбайн , заскакивать на
мостик... и так полмесяца с раннего утра до позднего вечера . Талия от уголков ограждения превратилась в сплошной синяк (руками
ведь не держишься, когда работаешь вилами). Телогрейку для защиты не оденешь в 40-градусное пекло. Трижды в день приезжал все
тот же молоковоз. Ночевали в копенках в ватных штанах, телогрейках, сапогах. шапках - даже в июле температура ночью опускалась
почти до нуля . О всяких мылах - зубочистках - дУшах забыли до возвращения в домики. После этой "тренировки на выживание" меня
вполне можно было забрасывать в тыл любого врага (тем более, парашютную подготовку я уже прошел, ибо "какой же ты маевец,
если не нюхал неба").
Дали день отдыха (мыться - бриться). Вечером пошел к нашим ребятам - сторожам на зерноток (поиграть в преферанс). Ночью вдруг
приезжает молоковоз с незнакомым шофером . Просит насЫпать в бак зерна. Ни накладных, ни другой бумажки. Мы - "в отказ".
А он в ответ - дурачки, все равно половина зерна сгниет. Говорит с кавказским акцентом. Мы решили, что - ингуш. Приготовились.
Но он тихо - мирно уехал. На следующую ночь ребята брали с собой двухстволку (один наш охотник привез ее с собой в рюкзаке ), но
ингуш больше не приезжал.
Началась вспашка убранных участков под озимые и меня направили помощником к трактористу Ивану (здоровенный мужик с пудовыми
кулаками , неразговорчивый; я вспомнил словА насчет "агрессивных" и разговорами его не донимал). По инструкции я должен был регу-
лировать глубину вспашки, сидя на железном "кресле" над лемехами. По факту мы договорились пахать по-одиночке по очереди :
восемь часов - он, восемь часов - я. В мою смену Иван уезжал на велосипеде домой , в его смену я чаще предпочитал спать в оставшихся
копенках или уезжал на его велосипеде (первый раз он предложил велосипед безо всякой моей просьбы ).
Начальство решило дать местному населению самодеятельный концерт в день открытия фестиваля (28 июля). Студенты МАИ
в сегда отличались страстью к сцене. (В 70-х годах к нам в Йошкар-Олу приезжал с концертом мой любимый исполнитель русских романсов Николай Николаевич Никитский вместе с вечно молодым Львом Оганезовым. После выступления мы пригласили их домой на
"посиделки". Я тогда был доцентом кафедры кибернетики. Уставшего Никитского мы пощадили . Романсы на слова Есенина исполнял я
под аккомпанемент Левы. После N-той бутылки Николай Николаевич сказал мне: "Бросай свою кибенематику, поехали в Москву, устрою в
Москонцерт". Утром он вернулся к этой теме на трезвую голову, но повторять путь "самородков" без музыкального образования мне было
не по душе).
Для участия в концерте мне нужно было освободиться на день. С Иваном я договорился отпахать подряд две смены (16 часов) 27-го
июля. Пропахал часов 10-11 и нечаянно уснул за штурвалом ДТ-54. В бескрайних просторах ДТП было исключено. Проснулся, испугался.
Развернул трактор . В сумерках было видно, что вспаханная полоса уходит чуть ли не до горизонта. Поехал по полосе обратно, до "круга"
добрался минут через 20, "вырубил" движок и уснул. Разбудил меня громкий мат Ивана. "Агрессивности" он не проявлял. Его взбесила
не вспаханная двухкилометровая полоса и не то, что я не доработал норму. Главное - зачем "вырубил" трактор?! "Мудохались" поочеред-
но специальным "пускачем - заводилкой" минут тридцать пока двигатель не затарахтел. Иван дал велосипед и я уехал спать. Утром - репетиция.
Вечером поставили два грузовика - один для сцены (откинули борта), другой для освещения фарами. К началу концерта уже стояла
приличная толпа зрителей (человек 200 - не меньше). Освещение "зала" - естественное (звезды на небе), курить можно, пить нельзя.
Зрители оказались благодарными - номеров без хороших аплодисментов не было. Подошла моя очередь. Спел пару известных романсов
и третий на мои слова и музыку. Спрыгнул со сцены. Кромешная тьма из-за ослепленных фарами глаз. Пробираюсь через толпу, чтобы
в сторонке курнуть. Вдруг на плечо опустилась тяжелая рука и хриплый бас "прошептал": "Пойдем - поговорим...". Услышав стандартную
Воронежскую фразу - приглашение к драке, я подумал: "Вот она! Агрессивность местных!". Сосредоточился, прикинул варианты воздействия
на "противника" . Отошли еще метров на десять от толпы и неожиданно слышу: "Друг, спиши слова последней песенки...". Трудно
передать нахлынувшие чувства. Я порывался спросить его - зачем нужно было куда-то отходить с такой просьбой и многое другое...
Он прервал меня : "Нам запрещено разговаривать со студентами. Концерт закончится, начальство уедет. Я со своими приду попозже.
Выпьем , поговорим".
Слово он сдержал. Человек пять пришло с парой бутылок "Питьевого спирта". Рассказывали долго. Больно было слушать. Это был
лагерь политзаключенных, в том числе из поволжских немцев и ингушей. Ни убийц, ни насильников среди них не было. Но все имели
клеймо "враг народа". На вопрос типа - а почему же Вам запрещено говорить со студентами, ведь нам читали это " Письмо" по поводу
культа личности , - ответ был четкий: "А что Вы, пацаны, поняли из этого "Письма"?.. И действительно, суть "Письма" доходила только до
тех людей, чьи близкие пострадали в годы ленинско-сталинских репрессий. А остальные, воспитанные в духе культа личности Сталина и
и оболваненные пропагандой, воспринимали выступление Хрущева Н.С. как обычное желание свалить на предшественников свои ошибки.
Таких, зашоренных, и сегодня немало - демонстрантов с портретами Сталина.
Заканчивалась наша целинная эпопея. Каждый получил по 1200 рублей ( это 56 бутылок водки по 0,5 л или примерно 800 буханок
хлеба, или два хороших костюма, или четыре месячные стипендии) - все заработанные деньги шли в общий котел, который разделили
поровну . Разрешили взять по котелку пшеницы на память. В последний день перед уездом устроили костер, который закончили игрой -
бросаем по очереди по одной своей рабочей шмотке в костер; у кого бросить уже нечего, тот отдает 50 г своей доли спирта будущему
победителю. Естественно, играли только парни, ведь одежду снимали с себя! После нескольких кругов очередь дошла до Толи Парадовского,
который уже стоял и дрожал в одних плавках. Думали - греется . Но он, воскликнув "Эх, была - не была!" стянул плавки , кинул в костер
и убежал в темноту (бегал он быстро - был спринтером). Стоявшие на крыльце девчонки завизжали. Игру мы прекратили, поскольку
единодушно присудили Толику приз победителя.
На обратную дорогу нам были поданы плацкартные (!) вагоны . Сидим ночью, пишем "пулю" и вдруг утром по вагонному радио
сообщение : "... впервые в мире в СССР запущен искусственный спутник Земли...". Это было 4-го октября. Но мы же маевцы! Посрывали
стоп-краны , выскочили в степь и бесились, как невменяемые. С трудом загнали нас в вагоны. В Москву поезд пришел по расписанию.
Грамоту ЦК ВЛКСМ за подписью будущего председателя КГБ Семичастнова сохранил как память о веселой молодости. Конечно, жалко,
что фестиваль прошел без нас. Но мне, человеку из общежития, даже не будь целины, "не светило" остаться в столице на июнь-июль или
(тем более!) приехать в Москву из Воронежа к открытию фестиваля. До 101-го километра - пожалуйста...