Аннотация: Россия пришла за ним, прийдет и за тобой.
Кажись, комп задымился. Так въебывать нельзя. Главное неблагодарный же труд. Кто-то из моих бабушек помню пиздел, что Леха Стаханов был нашим родычем. Видимо, его трудо-алкогольный ген где-то бродит по моми клеткам. Как дорвусь до работы, так не оттащишь за уши. То же самое с водярой, кстати. Однако,надо пойти хлебнуть какого-нить пойла. Гребаного немецкого фруктового чаю. Насыщенное концентратами и канцерогенами переслащенное пойло, напоминающее наш компот, в который кто-то сыпанул стрихнина. Но, как назло, кофе закончился и выбора нет.
Я беру с полку свою обосранную и заляпанную засохшим кофием и космической пылью кружку с изображением жирного кота, празднующего Вайнахт где-то на фоне живописных гор, обмотанного шарфиком и в дурацком колпачке. Он бы был похож на нашего Матроскина, если бы не напряженный взгляд немецких кошачих глаз. Эти сцуки даже животных изуродовали своими истеблишментом. Задевая башкой за полки, телепаясь яйцами в штанах, бреду в комнату общего пользования. Тут, как обычно, какие-то дрочиллы умничают друг перед другом, перегородив проход. В центре небольшой группы малюсенького росточка шахид-мультяшка в галстухе, с выдраенной до блеска кружкой в руке и стетоскопом на шее, поблескивая очками, рассуждает о проведении медицинских процедур. Вокруг него стали полукругом три немки, вылупившись на него в тупом благоговении. Чуть поодаль стоит толстожопый высокий негр и, отчаянно размахивая руками в поисках слов, пытается доказать четвертой немке, что результаты какого-то теста, который этот болван провалил, вовсе не свидетельствуют о том, что он плохой доктор. При каждом взмахе его руки у него из-под мышки вырывается струя прелого воздуха. Думаю, что и руки он последний раз мыл когда вплавь добирался до своей хижины, удирая от крокодилов, в родной Замбии или откуда там он еще.
Я ставлю чайник нагреваться и с ненавистью смотрю в окно, где какие-то хуи понакручивали свои вонючие велики к изгороди. Во дубье. Они прикручивают, а их все равно пиздят.
Чайник закипел, тоненько свистнув загаженным носиком. В моей чашке обнаруживается старый засохший пакетик от предыдущего чаепития и я направляюсь к мусорке выкинуть его. Шахид все еще умничает и стоит так близко к ведру, что я не могу пройти. Я пискаю свое "энтушильдиген", пытаясь заставить эту свинью посторониться. Но шахид слишком увлечен, красуясь перед немками, сверкая своим непомерно разросшимся эго, и не слышит меня. "От чурка гребаная стала тут бля.." говорю я по-русски вполголоса.
- И вовсе не нужно так ругаться - вдруг произносит шахид по-русски, отступая на полметра от урны. Я оторопело смотрю на мультяшку, плямкая ртом и глупо улыбаясь. Немки с интересом глядят на нас, если постоянное застывшее выражение снулой рыбы в глазах этих чудовищ можно назвать интересом. Шахид продолжает свою лекцию, а я поспешно ретируюсь, так и не испив псевдофруктовых химикалий.
Примерно через неделю после этого случая я сильно заболел. Валялся в бреду, общаясь с каким-то духами, громко кричал и стонал. Супругу мою заебало жить в одной квартире с лунатиком и она вызвала скорую. Скорая привезла меня в родной госпиталь, где я сам работаю. Не помню с чем сравнить тот шок, когда над моими носилками склонилась голова моего лечащего врача, которым оказался тот самый шахид.
- А-а-а это вы - недобро, как мне показалось, ухмыляясь, сказал он по-русски. - А ругаться все-таки нехорошо! - сообщил он, показав мне свой указательный палец в профиль.
"Издевается скотина" подумал я, стараясь тщательно подбирать слова, ибо в моем бредовом состоянии граница между тем что на уме и что на языке была на то время практически стертой. Я понял, что обречен и если бы моя гадюка-супруга не выперла меня из дому, то может быть я бы еще выжил или, по крайней мере, сдох более менее естественной смертью у себя на диване. Теперь сто пудов эта мусульманская тварюка меня чем-нибудь отравит. Меня покатили по корридору с сияющими под потолком лампочками. Ах сколько раз я ходил по этому корридору, брезгливо обходя вот такие вот шествия, как мое нынешнее. Каждый раз я думал, что это возят каких-то дедуганов из палаты в морг и обратно с гниющими конечностями, торчащими из них капельницами и завернутыми в кулек кишками. Вот пришла, похоже, и моя очередь...Кажется, я пытался слезть с носилок, бормоча о том, что мне лучше и я уже готов идти домой, кажется что-то перевернул и разорвал на ком-то одежду, уткнувшись в чью-то мягкую теплую женскую грудь. Это было мое последнее ощущение - удивления - откуда здесь такая теплая мягкая женская грудь? Видимо, нянечка была не немкой..Я провалился в бред и высокую температуру.
Очнулся я через 2 дня. Помню как меня колотила страшная дрожь и меня укрыли тремя одеялами. Во сне мне вдруг приснилось будто бы я под водой и не могу вынырнуть. Заорав, я вырвался на поверхность, сбросив одеяла и жадно хапая воздух пересохшим ртом.
Голова гудела, как пчелиный рой. Сознание, как это часто бывает после высокой температуры, раздвоилось и один субъект во мне наблюдал за действиями другого.
Хватаясь за стены, я проковылял в уборную, где помочился странной жидкостью цвета пепси-колы, с запахом, как от три дня как сдохшей собаки. Заглянув в зеркало, я увидел там желтую харю, обросшую щетиной и разъезжающимися в разные стороны глазами. Не в силах смотреть правде в глаза, я поковылял обратно в палату, попутно заметив висящий на стене стенд с физиономиями сотрудников департамента. Зрение больно резанула фотокарточка давишнего шахида-мультяшки, моего лечашего врача, о котором в бреду я совсем было забыл. "Господи, господи" прошептал я. Непонятно было почему я до сих пор жив. Может быть доктор взял урлауб и поехал на воды с семьей?
На тумбочке валялся вчерашний выпуск местной газеты. Я взял ее и поковылял в палату, просматривая колонку смертей и браков, в тайной надежде наткнуться на сообщение о смерти моей супруги. Сообщения не было и я развлекся чтением безграмотной статейки о борьбе российского газа и украинского сала. В палате темнело. Госпиталь пустел. Я попытался зажечь бра над своей головой. Нажал кнопочку, но лампочка не работала. Я вздрогнул. Почему-то этот маленький сбой в работе слаженной немецкой машины меня насторожил и удивил. Я заглянул под абажурчик. Лампочка была не месте. Видимо, перегорела. Я решил вызвать сестру и нажал на кнопку. Но сестра не шла. За окном совсем потемнело, ударил гром и грянула гроза. Я тоскливо глядел как мощные струи полощат поверхность стекла. Мне опять стало нехорошо. Захотелось блевать, хотя я уже два дня ничего не ел. Я встал было с кровати, как вдруг дверь бесшумно отворилась и в палату как-то не вошел, а вполз доктор-шахид. Ноги у меня подкосились, я тихо взвизгнул и осел на кровати.
Доктор был одет в желтый халат, в кармане у него лежало что-то подозрительно грузное.
- Ну как наше здоровье? - спросил доктор и подошел к столику, где были разложены какие-то шприцы, скальпели и прочий гестаповский причиндал.
Я завороженно наблюдал за действиями шахида. Он выбрал какой-то шприц, хмыкнул, добыл из кармана какой-то пизурочек и начал наполнять шприц из него. Закончив, он стал приближаться ко мне, держа шприц слегка наотмашь, слегка побрызгивая подозрительной жидкостью с кончика иглы. "Мама" проблеял я, чувствуя как по ноге побежала теплая струйка.
- Спокойно, больной, что вы так разволновались? - в голосе шахида были ненатурально смешаны искусственная теплота и настоящая ненависть.
Вдург я увидел как дверь за спиной доктора отворилась и в палату заглянул мой друган Жора. С Жорой мы друзья со школы. В школе он списывал у меня контрольные и охранял мое тщедушное тело от хулиганов. Традицию эту мы пронесли через всю жизнь. Позднее, я открывал офисы, а он их охранял, а когда настал час драпать в Говняндию пришлось Жору взять с собою. Не бросаете же вы кошек и собак при переезде. Жора был большой преданной собакой и бывшими вэдэвэшником.
- А ругаться все-таки не надо!- опять, как в прошлый раз поучающе, сказал доктор и очки его метнули угрожающие молнии.
- Мочи шахида, Жора! Это врач-убийца - проорал я из последних сил.
Жора моментально оценил ситуацию, аккуратно положил пакетик с апельсинами на столик, на огромных мягких лапах приблизился к шахиду и профессиональным движением вывернул его руку, потом слегка подал его тело вперед, проскользнул под его локтем и, перевернув тело шахида в воздухе, послал его ничком на татами. При этом что-то хрустнуло. Сначала суставы шахида, а потом его очочки под сапогом Жоры. По привычке Жора нанес контрольный удар пудовым кулаком шахиду в грудь. Шахид сказал что-то жалобное и умолк, как выяснилось потом, надолго.
Моя гадюка приехала за мной в день выписки. Жору тоже уже выпустили из полицейского участка. В шприце у шахида тогда был безобидный раствор глюкозы. Он пришел потом ко мне с забинтованной рукой и с грустью поведал историю своей жизни. Оказалось, что он в принципе был удачливым человеком. Пока не поехал учиться в Россию. Там он узнал, что такое отчаяние и дикая невезуха. На него все время что-то падало. Его конспекты и учебники самовозгорались, а на улицах его несколько раз роняли под троллейбус. В общежитии он постоянно был дежурным, а в институтской столовой регулярно получал пищевые отравления. До получения диплома оставалось всего полгода, когда он не выдержал и сбежал, едва оправившись от ушибов, которые нанесли ему в темном переулке неизвестные личности, позарившиеся на его наручные часы. Он возненавидел Россию и все русское как источник его бед. Встреча со мной и Жорой лишний раз убедила его в ненапрасности его подозрений. Он ушел, а я стал собираться домой.
Выезжая из паркпляца, жена сунула в рот цыгареттен и полезла за зажигалкой. Маленькая фигурка мелькнула перед капотом, раздался сдавленный крик, машина подпрыгнула как на ухабе, жена истерично закричала. Я не стал выходить смотреть. Я знал кто это и что с ним. Мне было жаль его, но даже мое искреннее сострадание к нему не могло заглушить ликования в душе по поводу дальнейшей судьбы моей супруги.