Не знаю как так получилось, но моя первая неприязнь к Гибсону возникла когда я зашел в кабинку туалета сразу после него. Черт его знает, может это их африканский обычай, может что еще, но Гибсон не смыл за собой воду, а сходил он по-большому и даже очень большому. Он удалялся по корридору своей обычной задумчивой походкой, слегка касаясь стен пальцами руки, в своей неизменной куртке, которую он носит и в жару и в холод. Я не знаю - Гибсон это его имя или фамилия или и то и другое. Все зовут его Гибсоном и больше никак. Задыхаясь от миазмов исходящих из зева униатаза, я спустил воду. Отмотав с полрулона бумаги я замостил дужик, где сидела его черная задница и, стараясь думать о содержании прочитанной вчера книги о предателе Пеньковском, начал срать. Аромат от фекалий Гибсона все еще витал между стенок кабинки, смешиваясь с запахом от моих фекалий и эта смесь меня раздражала гораздо больше, чем каждая в отдельности. Казалось, будто наши с Гибсоном судьбы переплелись на этом фекальном уровне и теперь будут идти рука об руку, как судьбы двух гомиков-извращенцев, которые не трахают друг друга в задницу, а жрут друг у друга гавно. Тогда еще у меня не было мысли покончить с Гибсоном, так лишь легкое предзнамение ее. Случилось это позже когда он на своем диком наречии предложил мне пойти вместе пообедать в кофи-рум. Я отказался, сказав, что пойду позже, но, когда я таки туда пришел, Гибсон сидел у нетронутого завтрака, поджидая меня и широко улыбаясь белозубой африканской улыбкой. От него привычно пахло каким-то муксусом и негритянским потом, свежим и многодневной давности от давно немытой сорочки и подкладки неизменной куртки. Он начал рассказывать про Гамбию и, невзначай, брызги его слюны попали мне на сэндвич. Может быть мне показалось, что попали, но меня стошнило прямо на стол к его искреннему удивлению и ужасу.
Наверное тогда, извиняясь придумывая какие-то нелепые объяснения и вытирая блевотину, я впервые всерьез подумал о том, что от Гибсона можно избавиться только одним путем. По странному стечению обстоятельств, Гибсон, наоборот, очень привязался ко мне. Видимо, его очень тронуло мое извержение на стол. Может быть в Гамбии так принято выражать свою дружбу - демонстрацией содержимого желудка, но он стал следовать за мной тенью, буквально провоцируя меня на поступок.
Случай подвернулся однажды вечером, когда все сотрудники уже ушли, а он по привычке пялился в монитор. Кряхтя и рапространяя вокруг себя привычное зловоние муксуса, он подошел ко мне и, обдавая меня смрадом из своей черной с красным ободком пасти, попросил занять ему пятерку до получки. Выдав ему в ответ "джаст э моумэнт", я наклонился и вынул из-под стола заранее заготовленную кочерёжку, которую я нашел в корридоре пожарной эвакуации. Я саданул ему вдоль черепа между бровей. Огромные белки его глаз казалось выскочили из орбит. Я размахнулся еще раз и дал ему по шее. Кочерёжка слегка согнулась, а Гибсон упал по направлению удара, как столб, ударившись дополнительно тупой черной башкой об ксерокс. Он лежал бездыханный, из дырки в его черепе вытекала струйкой кровь. Я решил, что это может сойти за несчастный случай, но необходимо избавиться от орудия убийства. Я выскочил в корридор, забежал в туалет и подставил кочерёжку под воду. Даже кровь его воняла фекалиями и была черного цвета.
Когда я вернулся в комнату, Гибсона на полу не было. Лужа крови впиталась в ковер и кто-то бросил поверх нее промокательную бумагу. "Уже убрали" подумал я с ужасом и срочно выбежал из корпуса.
Спал я не очень хорошо. Всю ночь мне снился Гибсон, который ел из моей тарелки моих любимых кальмаров грязными черными пальцами.
Утром я пришел на работу. Я ожидал увидеть полицейские оцепления, кородоны, но ничего такого не было. Я спокойно прошел в офис. Все сотрудники были уже на месте, кроме Гибсона. Ну конечно. Лежит прохдаждается себе где-то в морге, а нам тут пахать еще целый день. Я вдруг поймал себя на том, что завидую Гибсону.
Приближался обеденный перерыв и я, прихватив бутерброды, прошел в кафетерию. Первое что я там увидел - была широкая белозубая улыбка Гибсона. Он сидел с замотанной бинтом головой и лопал чахлый бутербродик. Он приглашающе махнул мне рукой и я сел напротив него. Как обычно, он много и слюняво говорил, часто брызгая слюной мне на сандвичи и в лицо и, как обычно, я не понимал ни слова из его речи из-за тяжелейшего африканского акцента. Все было как обычно....