ГЛАВА V
РИМСКИЕ КАНИКУЛЫ -2
( ОПЫТ СЦЕНАРИЯ )
ЭПИЗОД # 1
Хмурое декабрьское утро. Маленькая железнодорожная станция, скорее полустанок. На путях замер поезд. По обе его стороны выстроились шеренги солдат в черной форме с автоматами на изготовку и собаками на поводках. Не слышно ни единого звука. Настороженная тишина.
Звучит отрывистая команда, и мгновенно тишина взрывается различными звуками: кричат дети, слышен женский визг и крепкий мужской мат. Подают голос занервничавшие собаки. Вокруг начинается страшная суматоха. Люди носятся туда и обратно, из окон вагонов летят чемоданы и баулы.
Крупным планом - изумленные глаза дешевой проститутки, случайно забредшей на эту станцию.
Главный герой несет на руках спящую дочку, бережно прижимая ее к своей груди. Немного поодаль камера выхватывает из толпы обезумевшую от горя женщину. Это теща главного героя мечется по платформе в поисках пропавшего чемодана.
Голос за кадром читает выпуск новостей: "За период с 1986 по декабрь 1989 в Италию прибыли 547 698 тысяч эмигрантов из Советского Союза. В следующем году ожидается прибытие еще 250 тысяч..."
ЭПИЗОД # 2
Большой трехкомнатный номер роскошной гостиницы, окна которого выходят на берег Адриатического моря. Повсюду валяются раскрытые и закрытые чемоданы, типичный дорожный беспорядок.
В центре комнаты местный перекупщик бухарского вида скупает по дешевке черную икру, водку, фотоаппараты и другой скарб, привезенный на продажу. С ним отчаянно торгуется вся присутствующая здесь семья. Несколько раз перекупщик уходит, потом снова возвращается.
Наконец, сделка завершена -- нагруженный вещами перекупщик уходит, а семья подсчитывает барыши. Такое чувство, что их надули. Главный герой пытается объяснить им, что черт с ней, с икрой. Пусть он ею подавится!
Важно, что они выбрались из той страны на свободу и скоро начнут новую жизнь, а деньги появятся. На него смотрят как на сумасшедшего, теща за спиной крутит пальцем у виска.
Следующий кадр показывает набитую вещами маленькую тесную римскую квартирку. Мертвый перекупщик сидит в кресле, уставившись безжизненными глазами в экран работающего телевизора.
Вокруг кресла валяются ложка и пустые консервные банки из-под черной икры. Крупным планом надпись на банке "Произведено в СССР".
ЭПИЗОД # 3
Встреча Нового Года. Крупным планом - из окна виллы, где поселились эмигранты, видно припорошенное снегом дерево, с которого свисают ярко-оранжевые мандарины.
Вся семья собралась за праздничным столом, уставленным бутылками с дешевым итальянским вином и разбавленным спиртом. В центре стола -- огромное блюдо с "крыльями советов" -- жареными индюшачьими крыльями.
Все сидят в теплой одежде, в углу единственный газовый баллон, который по очереди возят из комнаты в комнату. Разговор крутится вокруг одной темы -- когда же, наконец, дадут разрешение на въезд в Америку?
Дети все это время вертятся у стола, стараясь схватить что-нибудь вкусненькое. За ними зорко наблюдают тещи и мамаши, делая вид, что им все равно. Мужчины, отяжелев от еды и осоловев от выпитого, молча курят. Главный герой в одной рубашке выскакивает во двор по малой нужде, так как единственный туалет в доме все время занят.
Возвращается, но дверь закрыта, замок защелкнулся. Он пытается открыть застекленную дверь, ведущую в кухню. Она не поддается, он дергает сильнее, и стекло рассыпается! Большой осколок впивается ему в руку, много крови.
Никто не признается, что захлопнул дверь. Злорадное лицо тещи крупным планом.
ЭПИЗОД # 4
Рынок "Американа". Плотными рядами стоят русские эмигранты. На тротуарах перед ними разложен товар. Ошалевшие от такого обилия матрешек, значков со звездами и серпами, деревянных ложек и прочей хохломы между ними бродят итальянцы, испуганно шарахаясь от криков нахальных зазывал: "Очень дешево, кванта коста (сколько стоит)" и "Купи рыгало(подарок)".
Вдруг появляется полиция. Все в панике бегут, оставляя товар на тротуаре. Потом с опаской возвращаются. Оказывается, тревога ложная, несколько полицейских в форме забрели на рынок случайно, привлеченные интересным зрелищем.
Главный герой продает сувенирные шахматы и трубку, подаренные ему перед отъездом коллегами по работе, а на вырученные деньги покупает косметику и сувениры жене, теще и дочкам.
-- Дешевка, -- кривится жена, рассматривая коробку с косметикой.
-- Постыдился бы такое дарить, -- вторит ей теща.
Только дочки искренне рады подаркам и целуют отца.
ЭПИЗОД # 5
Вилла. Вечер. Главный герой простудился, его мучают кашель и высокая температура. Жена ушла на почту звонить подруге в Союз. Перед этим они в очередной раз поссорились. Он пока еще не понимает, почему она себя так ведет.
Заходит пьяный мужчина в черном костюме и черной шляпе. Это Гриша из Кишинева. С ним маленький мальчик лет четырех. Это Гришин сын, которого он всюду таскает с собой.
Очень странная семья: Гриша без памяти любит сына и ненавидит жену и тещу-коммунистку. Те отвечают ему взаимностью. Гриша мечтает по прибытии в Америку развестись с женой и отсудить сына. "Глупый, -- думает главный герой, -- кто ж ему позволит?"
Гриша достает бутылку, они выпивают. В это время возвращается жена главного героя. Она все еще возбуждена состоявшимся разговором с любовником, который находился у подруги дома.
С ходу устраивает скандал, выгоняет Гришу с сыном, сама уходит в соседнюю комнату, хлопая дверью.
Главный герой под действием высокой температуры и алкоголя засыпает. Ему снится черно-белый сон.
ЭПИЗОД # 6
СОН ГЛАВНОГО ГЕРОЯ
Тюрьма. Не американская, с ее спортзалами и чистой столовой, а типично советская -- тесная, набитая людьми камера, вонючий спертый воздух.
Вокруг отвратительные уголовные хари. Кто-то играет в карты, кто-то поет блатную песню под гитару, кого-то опускают возле параши.
Следователь на допросе добивается, чтобы главный герой подписал какую-то бумагу, иначе его не выпустят из тюрьмы, а тем более из Советского Союза.
Следователь сначала только уговаривает, угощает сигаретами, потом начинает запугивать, грозит самыми страшными последствиями.
В камере героя предупреждают, что сегодня ночью уголовники замыслили расправиться с ним. Он решает не спать и дорого продать свою жизнь.
Ночь. Напряженное ожидание. В темноте слышно приближение крадущихся шагов. По стенам мечутся страшные тени.
Главный герой просыпается в холодном поту, долго лежит с открытыми глазами, прислушивается.
Слышен громкий звук спускаемой воды и громкий топот босых ног -- это теща возвращается из туалета.
ЭПИЗОД # 7
Зал ожидания Римского аэропорта. Уставшие эмигранты зорко следят за своими чемоданами. Дети бегают тут же и постоянно теряются.
Красивая итальянка в форме подходит к главному герою и по-английски просит его перевести всем остальным, что можно, а что нельзя брать с собой в салон самолета. Также передает ему для ХИАСА документы на всю группу. Жена и вездесущая теща крутятся вокруг, стараясь подслушать разговор, но не понимают по-английски.
Главный герой польщен оказанным вниманием, ему хочется поговорить с прекрасной итальянкой совсем на другие темы, но он вдруг вспоминает, что он лишь несчастный, бесправный эмигрант, фактически никто, и моментально сникает. Удивленная итальянка уходит, он еще долго смотрит ей вслед. Теща довольно ухмыляется.
Объявляют посадку. Толпа эмигрантов с чемоданами и детьми медленно движется по длинному узкому коридору на летное поле, где уже дожидается самолет.
Позади Рим, так толком и не увиденный, впереди -- Америка и полная неизвестность.
Главный герой уже на трапе самолета вдруг оборачивается и машет рукой. Просто так, ни к кому конкретно не обращаясь, а, словно бы прощаясь с Вечным городом.
Ему не видно, как камера плавно разворачивается и стремительно наезжает на здание аэровокзала, где на третьем этаже у окна стоит та самая итальянка и смотрит на него так, как будто хочет запомнить на всю жизнь.
КОНЕЦ
ГЛАВА VI
ВСТУПЛЕНИЕ В НОВУЮ ЖИЗНЬ
НЬЮ-ЙОРК - ГОРОД ХЛЕБНЫЙ
Высокий таможенник, по виду типичный айриш, небрежно просмотрев мою въездную визу, неожиданно поинтересовался, кем я работал в России.
-- Bridge engineer, - по-английски ответил я.
-- O, this is great! There is a lot of bridges in New York. You will get a good job here, -- доброжелательно улыбнувшись, сказал он.
-- Твоими б устами, -- про себя подумал я, шагнув из здания аэропорта прямо в новую жизнь.
Нью-Йорк встретил нас необычно теплой для этого времени года погодой. Температура поднялась до летнего уровня, деревья покрылись почками, а трава приобрела почти зеленый цвет. Местные жители мгновенно отреагировали на это, сбросив надоевшую зимнюю одежду, и вовсю наслаждались неожиданным подарком природы, оккупировав близлежащие скверы и парки. На улицах появились смельчаки, одетые в шорты и майки.
Отель Lathem, в который нас поселили, располагался на 28 улице, между 5-й авеню и Мэдисон авеню.
По коридорам бродили обкуренные наркоманы и проститутки, а в маленьком номере, где мы ютились вчетвером, хозяйничали мыши и тараканы. Позже я где-то читал, что в этом отеле проживал легендарный советский разведчик Абель и там же был арестован ФБР по чьему-то доносу.
Через несколько лет, уже работая в Манхэттене, я проходил по 28-й, и, увидев знакомый дом, решил заскочить на минутку. И ничего не узнал. Внутри все чудесным образом изменилось: интерьер стал богаче и респектабельнее, по стерильно чистым коридорам прогуливались туристы из Америки и других стран, а управляющий внешним видом скорее напоминал английского лорда из палаты общин.
В тот первый вечер я выскочил из отеля, только чтобы купить сигарет в лавочке напротив, но не смог удержаться и прошел еще несколько блоков по 5-й авеню. Неоновые вывески в магазинах и ресторанах призывали зайти, товары в витринах -- купить их. Так вот она какая, Америка!
Только работай, зарабатывай деньги, и ты сможешь купить и иметь все, что раньше было несбыточной мечтой на твоей бывшей родине.
Однако скоро первый восторг уступил место повседневным заботам. Прежде всего требовалось поскорее найти жилье и выехать из этого ужасного отеля, так как даже и здесь нас не собирались держать вечно.
Каким-то образом нас разыскал мой бывший коллега по последней работе и предложил переехать к нему в Бруклин. Мы с радостью приняли предложение, но оказалось, что он снимает квартиру с одной спальней. И хотя он великодушно уступили нам эту единственную спальню, вчетвером жить там было сложновато. Утешало только то, что вскоре должна была освободиться другая квартира в этом же доме.
Сначала я не понимал причины такого самопожертвования со стороны моего коллеги, и только потом до меня стало доходить, что своим присутствием мы помогаем ему оплачивать его собственный рент.
Почти через две недели ремонт квартиры, предназначаемой нам, закончился, и мы, наконец, смогли въехать в нее. Но, оказалось, что теща с тестем хотят жить поближе к любимому зятю. А так как свободных квартир в этом доме в то время больше не было, то они согласны пока временно пожить в нашей. Естественно, со всеми своими чемоданами.
Еще около месяца наша квартира представляла собою что-то среднее между палаточным городком и мусорной свалкой. У тестя вдруг неожиданно обнаружилась страсть к коллекционированию выброшенных на мусор предметов, и все это барахло он с усердием муравья тащил в нашу квартиру.
Я же в его отсутствие потихоньку относил все обратно.
Внешне жизнь постепенно налаживалась. Мы оформили всю полагающуюся нам помощь от еврейской благотворительной организации НАЯНА, выслушав за время ожидания в ее многочисленных офисах немало "приятных" слов в свой адрес от ранее прибывших: "Вот съедите столько дерьма, сколько нам пришлось, тогда и станете настоящими американцами!"
Почему-то не очень хотелось повторять этот путь, и я всеми силами пытался разомкнуть порочный круг, рассылая резюме по всей Америке. И если бы мне в тот момент пришел вызов на интервью с Аляски, можете не сомневаться, я бы немедленно помчался собирать вещи.
Чуть только научившись отличать фудстемпы от купонов, мы с дочками стали делать покупки в большом супермаркете по соседству, все больше и больше осваиваясь в огромном мире незнакомых ранее продуктов.
Старшая дочка пошла в школу, и поначалу ей было очень тяжело из-за незнания языка, но, быстро освоившись, она, как и все дети, стала хватать его буквально на лету. С младшей мы проводили много времени в ближайшем парке, а потом встречали старшую из школы. Вечерами, уложив детей спать, я дожидался возвращения жены с очередных курсов. Днем она ходила на курсы английского языка, а потом допоздна пропадала еще на каких-то подготовительных.
Ее кратковременное присутствие в доме все чаще сопровождалось скандалами и истериками, и в конце концов, мне было предложено пойти работать в такси, а не маяться дурью, рассылая бесполезные резюме.
Остро сознавая свое бессилие в сложившейся ситуации, я пытался найти хоть какую-то подработку, не брезгуя даже разноской флайерсов или уборками домов в Боро Парке.
Но все это уже не имело никакого значения для женщины, давно для себя решившей и мою судьбу, и судьбу наших детей. Случайно найденная мною анкета на приглашение в гости совершенно незнакомого мне мужчины послужила лишь формальным поводом для нашего расставания.
ПОИСКИ РАЯ
Чтобы не пропали деньги за квартиру, уплаченные вперед, мы договорились, что останемся под одной крышей до конца месяца. Поэтому неожиданно в моем распоряжении оказался почти месяц, за который я надеялся найти какое-нибудь жилье на первое время. Поскольку в то время я не работал, то рассчитывать мог лишь на комнату в квартире, с соседом в придачу.
Однако поиск занял довольно много времени, и я уже начал бояться, что не успею к концу намеченного срока. Как и всякий неискушенный в этом непростом деле человек я начал с газетных объявлений, а так как в то недалекое время еще не было такого газетного изобилия, то пришлось ограничиться тем, что предлагалось на страницах старейшей русской газеты "Новое русское слово".
Из нескольких, более-менее подходящих мне, первое, конечно же, оказалось брокерским. Помятого вида средних лет человек, говоривший с сильным белорусским акцентом, подкатил к моему подъезду на старой раздолбанной машине и, даже не поздоровавшись, жестом пригласил в машину. Пока мы довольно долго куда-то ехали, он успел рассказать мне почти всю историю своей неудавшейся жизни в Америке, из которой я вынес для себя весьма неутешительный вывод, -- эта страна не любит неудачников, а посему впал в грустные размышления о собственном весьма неясном будущем.
Квартира, в которую привел меня брокер, оказалась абсолютно пустой, и я уже было обрадовался, но не надолго. Оказалось, что пройдоха уже сдал все комнаты пяти польским нелегалам, а мне предлагалось разделить с ними оставшееся шестое место.
-- Это же почти даром, каких-то $250 в месяц, -- нахваливал свой товар минский жулик, но я уже не слушал его, направляясь к выходу.
Следующим в списке был частный дом в Бенсонхерсте, и женский голос, ответивший мне по телефону, попросил не опаздывать. Прошагав почти двадцать блоков по уже темным улицам рано отходящего ко сну Бруклина, я наконец-то, нашел то, что искал. Глазам моим предстала 2-этажная развалюха, каким-то непонятным образом притулившаяся в не самом плохом районе. Изнутри же строение напомнило мне воронью слободку из бессмертного творения Ильфа и Петрова. Первый этаж заселяли китайцы, и мне на минуту показалось, что я нахожусь в Чайна-Тауне. Поднявшись на второй этаж по скрипучей шаткой лестнице, я после долгих поисков в полумраке обнаружил заветную дверь. За ней меня уже поджидала худая рыжая девица в очках. Быстро затолкав меня в квартиру, она заперла дверь на все засовы и провела меня в ливингрум. Пол здесь был завален какими-то коробками, а мебель заменял один огромный полосатый матрас, очевидно, найденный на ближайшей мусорной свалке.
-- Да, Вы не беспокойтесь, -- заметив мое замешательство, успокоила меня девица, -- у Вас будет абсолютно отдельная комната, -- и показала мне крохотную комнатенку, вероятно, служившую когда-то кладовкой.
Надо ли говорить, что даже цена в $150 не прельстила меня, и когда вконец устав от безрезультатных поисков, я уж было отчаялся найти что-либо подходящее, судьба послала мне очередное объявление и соседа по имени Мирон.
МИРОН
Руммэйты менялись у Мирона регулярно, каждые три месяца, но, несмотря на это, он продолжал упорно оставаться в этой темной запущенной квартире на первом этаже шестиэтажного дома в Бэй-Ридже, единственного многоквартирного дома на тихой улочке в этом далеко небедном районе, сплошь застроенном шикарными особняками. Может, как и большинство провинциалов, попавших в огромный город, он был так напуган его сумасшедшим ритмом и огромными скоростями жизни, что инстинктивно предпочел, раз зацепившись за что-то более-менее устойчивое, держаться до конца. А может, глядя в окно на окружавшие наш дом виллы, он вспоминал домик своих старых родителей где-то в районном центре Молдавии.
Приехав в Америку почти четыре года назад совершенно один, он долго учился английскому языку на НАЯНовских курсах, а затем, с грехом пополам окончив еще какие-то курсы и получив специальность мастера по ремонту кондиционеров, устроился на $7 в час в маленькую еврейскую фирму, чем был очень горд. Поскольку запросов у него было немного, получаемых денег вполне хватало на оплату половины рента, а также на нехитрые удовольствия вроде Макдоналда или похода в кино раз в месяц. Остальное время Мирон проводил в своей комнате, где часами разговаривал по телефону с какими-то знакомыми женщинами, которых никто и никогда, по-моему, не видел.
Еще одной страстью Мирона была его Машина. У меня не поворачивается язык назвать эту развалюху машиной. Это был огромный как танк стэйшн-ваген (любимое средство передвижения боро-парковских евреев), проржавевший так, что можно было видеть небо сквозь дырявую крышу, с порезанными в клочья кожаными сидениями. Мирон холил и лелеял ее, как может только любящая мать своего единственного сыночка. Купив ее у афериста-механика за $1000, он продолжал тратить деньги на ее ремонт. А поскольку ломалась эта рухлядь чаще, чем ездила, то процесс этот был бесконечным. Опасаясь, что его бесценное сокровище могут, не дай бог, угнать, он каждый вечер перед сном выходил на проверку. И только убедившись, что она еще на месте, он, успокоенный, возвращался домой. Никому не доверяя руль своей колымаги, он любил повторять, что машину, как и жену, нельзя отдавать в чужие руки, а выезжая на хайвэй (что случалось крайне редко), требовал пристегнуть ремни безопасности и тащился со скоростью 30 миль в час, чем вызывал дикое раздражение нормальных водителей.
Въехав в эту квартиру, я первым делом принялся наводить в ней порядок, так как за эти годы Мирон основательно ее запустил. Потолки в паутине, давно немытый пол и окна, сквозь которые с трудом пробивалось солнце, требовали немедленного вмешательства. По углам на полу скопились целые горы из фруктовых косточек и каких-то засохших огрызков еды и прочей гадости, а в кухню и ванную комнаты просто страшно было зайти. Начав с ванной, я постепенно вычистил и вымыл всю квартиру, за исключением комнаты Мирона. Трогать что-либо в его владениях он категорически запретил, да я особо и не настаивал, взяв только с него слово, не слишком мусорить в общественных местах. Надо сказать, что за время, прожитое в этой квартире, Мирон не выбросил ни одной квитанции, ни одного письма, и весь этот бумажный мусор, в котором и сам хозяин уже не всегда ориентировался, копился на огромном столе, стоящем посредине его комнаты.
Постепенно стал налаживаться быт: мы вместе ездили в супермаркет за продуктами, и хотя Мирон ограничивался ролью водителя и по совместительству грузчика, я был благодарен ему за компанию. Присутствие его рядом как-то успокаивало и помогало отвлечься от невеселых мыслей, одолевавших меня в то время. Днем, пока Мирон был на работе, я, призвав на помощь все свои скудные познания в кулинарии, старался приготовить обед. А однажды, попробовав мои котлеты, кстати, приготовленные первый раз в жизни, расчувствовавшийся Мирон даже всплакнул, сравнив их с теми, что готовила его мама.
В целом Мирон был добрый и тихим человеком. В Молдавии он оставил русскую жену и ребенка, о которых очень скучал. Здесь же его заветной мечтой стало знакомство с хорошей еврейской женщиной и последующая женитьба на ней. Поскольку книг и газет он не читал, а телевизором особо не увлекался по причине слабого знания английского языка, то мог часами с открытым ртом слушать мои выдуманные и невыдуманные житейские истории. Более благодарного слушателя даже трудно себе представить, и я старался (как мне тогда казалось) с высоты своего горького жизненного опыта, уберечь его от необдуманных поступков.
Мы прожили вместе почти четыре месяца, когда я, наконец, нашел работу, и стал подумывать о том, как бы поделикатнее сообщить Мирону, что собираюсь съехать, как только найду себе отдельную квартиру. Но, оказалось, что и Мирон зря времени не терял. С некоторых пор он стал пропадать по вечерам, а однажды не пришел ночевать. Наутро, страшно смущаясь, он признался, что его познакомили с женщиной: она из Москвы, необыкновенно умная и к тому же бывший товаровед. Очень кстати приехали и старики-родители Мирона, так что в моих котлетах он уже больше не нуждался.
Так что вроде бы ничего больше не удерживало меня здесь, а посему, пожелав ему на прощание счастливой семейной жизни, я простился с Мироном, чтобы более, как я тогда думал, уже никогда не встретиться.
Но маленький город Нью-Йорк, оказывается, большая деревня. Пару лет назад на Брайтоне кто-то окликнул меня сзади. Сильно располневший, под руку с некрасивой, на голову выше его женщиной, он бережно толкал перед собой детскую коляску.
-- Дочь! -- предупреждая мой вопрос, он откинул рукой одеяльце. - Правда, красивая, -- и уже глядя снизу вверх на свою жену, с гордостью добавил, -- вся в супругу.
ПРЕДСКАЗАНИЕ
Верите ли Вы в сны, гороскопы и предсказания судьбы? И хотя я тоже не верю, мне все же хочется рассказать о нескольких случаях, произошедших лично со мною и так или иначе повлиявших на мою жизнь.
Лето в тот год началось уже в мае, а в июне температура воздуха грозила побить все ранее официально зарегистрированные рекорды. Каждое утро, еще даже не открыв глаза, я всем своим существом ощущал волну удушающего зноя, предварявшую наступающий день. Торопиться особо некуда, так как работы в то время у меня не было, но и оставаться в жаркой и душной квартире без кондиционера не имело смысла.
Все резюме давно были разосланы по немногим возможным адресам, и оставалось ждать ответов и приглашений на интервью. Но будущие работодатели почему-то не спешили звонить, а ответы по почте, которыми я по неопытности вначале очень гордился, содержали стандартный, но вежливый отказ.
Поэтому, наскоро позавтракав, я рано уходил в ближайший парк, где прятался под спасительной тенью деревьев, в тысячный раз предаваясь невеселым размышлениям о превратностях судьбы и о том, как, все-таки, повлиять на сложившуюся ситуацию.
Так как на бывшей родине нам с детства прививали стойкое неверие в чудеса, а также неприятие любого явления, выходящего за рамки диалектического материализма, оставалось уповать только на свои собственные возможности.
А что, собственно, я мог сделать в создавшемся положении? Чтобы получить первую работу, нужно было иметь хотя бы минимальный опыт работы в Америке, а обрести этот опыт не представлялось возможным. Все это очень напоминало порочный круг, разомкнуть который могло только интервью, то есть личное свидание с кем-то, кто мог воочию убедиться в моих профессиональных качествах. Но проклятые капиталисты словно сговорились и не особенно спешили на встречу с таким замечательным инженером как я.
Вот такие невеселые мысли лезли мне в голову, пока я сидел на лавочке в маленьком скверике, полном крикливых и раскрепощенных американских детишек, а так же, судя по разговорам, к которым я невольно прислушивался, их не менее раскрепощенных мамаш.
На коленях у меня лежал раскрытый журнал "Мир" на русском языке, который я случайно нашел во время уборки мироновой комнаты. Кроссворд я давно уже разгадал, а теперь пялился на раскрытую страницу, в десятый раз бессмысленно повторяя про себя только что прочитанную фразу из рубрики "Гороскоп на неделю": понедельник и вторник прекрасны для деловых свиданий, а в четверг возможны финансовые поступления.
И тут что-то вспыхнуло в моем размягченном жарой мозгу, -- ведь сегодня как раз вторник, а значит надо немедленно проверить автоответчик и почту. А что же тогда я делаю здесь, мне ведь немедленно надо быть дома?
Уже в дверях, запутавшись в ключах, я услышал длинный настойчивый звонок, потом сработал автоответчик, и мужской голос, назвавшись Делроем Бентом, пригласил меня на интервью. От волнения я долго не мог понять название и адрес компании, которые он продиктовал, и раз десять прокручивал запись туда и обратно, пока не записал все правильно.
-- Итак, я получил интервью, осталось только удачно его пройти, и получить работу, -- размышлял я, сидя в кресле и закуривая очередную сигарету. -- А это уже полдела. У меня есть уйма времени, и можно отлично подготовиться.
Оставшееся время я посвятил именно этому, но когда на следующий день настало время ехать в Манхэттен, я понял, что совершенно ничего не помню, не могу составить даже простую фразу на английском. Кое-как одевшись и собравшись в дорогу, я сел в пустой в это время дня вагон метро и поехал навстречу судьбе.
Уверенность окончательно покинула меня, и чтобы хоть как-то успокоиться, я стал рассматривать пассажиров в вагоне. Их было немного: пара китайцев, о чем-то громко беседующих между собой на своем кошачьем языке, здоровенный негр, развалившийся сразу на трех сиденьях и самозабвенно подпевающий рэп-певцу, речитатив которого доносился из огромной магнитолы, прозванной в народе "Биг-мама". Взгляд мой невольно задержался на интеллигентного вида женщине средних лет, сидящей через два от меня ряда сидений и делающей вид, что читает газету. Типичная хаус-вайф, спешащая в Манхэттен на встречу с подружкой, чтобы вместе пройтись по магазинам на 5 авеню и после посидеть где-нибудь в кафе, обсуждая свои семейные проблемы.
А может, где-нибудь в квартире, выходящей окнами на Сентрал Парк, ее ждет любовник, как две капли воды похожий на ее мужа-адвоката (профессора, учителя, полицейского), но вносящий в ее пресную добропорядочную жизнь элемент риска и остроты ощущений.
На Манхэттен Бридж поезд внезапно затормозил и резко остановился. Наш вагон оказался как раз посредине Ист-Ривер. С высоты пролета впереди отлично был виден Манхэттен с его неповторимыми небоскребами и непрерывным потоком машин на ФДР. Позади остался Бруклин, с его одно- и двухэтажными домами и зелеными островками парков, уже успевший стать каким-то родным и близким.
Не в силах сдвинуться с мертвой точки, поезд дрожал и вибрировал всеми своими металлическими частями и деталями, как будто какая-то неведомая сила удерживала его на месте и не давала двинуться вперед.
"Половина жизни прожита, -- вдруг ясно и отчетливо прозвучало в моем мозгу. -- Ты жил как умел: не был подл с друзьями, не распихивал локтями окружающих, чтобы получить кусок получше, любил многих женщин, а дети и собаки любили тебя. Страна, в которой ты родился и вырос, отторгла тебя как ненужную в хозяйстве вещь, и ты уехал в поисках лучшей жизни в Америку, оставив в прошлом то немногое, что принадлежало только тебе.
Уже здесь ты потерял семью и теперь остался один в этом огромном и пока еще холодном тебе городе. Сегодня у тебя появился шанс доказать самому себе: не все потеряно, жизнь еще только начинается. Иди и действуй!"
И в эту минуту поезд, наконец, тронулся. Я растерянно огляделся вокруг, -- китайская парочка продолжала громко ругаться, афроамериканец сладко посапывал во сне (видимо ему снились родные баобабы), и только женщина смотрела в мою сторону, но почувствовав мой взгляд, поспешно отвернулась.
Когда через несколько минут поезд подошел к нужной мне станции, и мы с ней оказались вдвоем на эскалаторе, я уже перестал сомневаться.
-- Все будет хорошо, не волнуйтесь, -- на этот раз вслух сказала она на чистом русском языке, -- в вашей жизни начинается новый этап. Желаю удачи!
И мгновенно исчезла, затерявшись в толпе пассажиров еще прежде, чем я сумел прийти в себя от удивления.
Надо ли говорить, что интервью в тот день я успешно прошел, а уже через неделю приступил к работе в самом центре Манхэттена. Гороскоп, кстати, оказался двухгодичной давности.
ГЛАВА VII
КТО НЕ РАБОТАЕТ ...
Итак, сбылась мечта идиота - я начал работать в маленькой инженерной компании, которая занималась проектированием и инспекцией дорог, мостов и прочих строительных сооружений. Мне и еще нескольким специально нанятым для этого проекта работникам предстояло заняться предварительной инспекцией манхэттенских тротуаров. Каждый день теперь для меня начинался с получения карты, обозначающей намеченный район действий, после недолгого изучения которой я садился в сабвей и ехал в нужном направлении. Там я приступал к своим нехитрым обязанностям, состоявшим в измерении каждого тротуара, примыкающего к обозначенному на карте участку собственности и составлению отчета, показывающего все выявленные мною нарушения, представляющие потенциальную опасность для пешеходов.
Незнание Манхэттена поначалу вносило некоторую нервозность и отнимало у меня много времени, но постепенно я освоился и в скором времени уже выполнял дневную норму часам к двум-трем пополудни. Теперь у меня было достаточно времени, чтобы оторвав голову от надоевших тротуаров, любоваться уникальной красотой архитектурных сооружений, располагавшихся на моем пути, или даже присесть на минуту другую на свободную скамейку ближайшего парка, которых в Манхэттене оказалось немалое количество. Я стал присматриваться к людям, заполнявшим улицы этого огромного мегаполиса, ставшего для всего остального мира олицетворением капиталистической Америки, и на собственном опыте постигать значение непонятного мне раньше термина "плавильный котел".
Те несколько месяцев, что я проработал там, дали мне огромный заряд энергии и только укрепили в желании поскорее встать на ноги и почувствовать себя полноценным человеком в новой стране.
Никогда в жизни я так не рвался на работу как в то время. А в выходные -- маялся от безделья и не мог дождаться понедельника, чтобы снова ринуться в бой. Несмотря на усталость, я возвращался с работы довольный и счастливый, с каждым днем больше и больше осознавая свою медленно обретаемую независимость.
ЭСТЕР
И хотя работа заполняла все мое свободное время, постепенно мужское естество стало брать свое.
Я стал все больше задумываться над тем, как же все-таки заполнить образовавшуюся пустоту в личной жизни. Собственно, путей было несколько. Можно было просто положиться на новых приятелей и знакомых, которые, только узнав о моем семейном статусе, тотчас начинали сватать мне своих знакомых женщин. А можно было обратиться к газетным объявлениям, обещающим за чисто символическую плату устроить вашу семейную жизнь раз и навсегда.
Словом, не долго думая, я выудил из ближайшего номера русской газеты номер телефона какой-то Анны, имевшей "15 лет успешного опыта работы в Америке", и ,по ее словам, "сделавшей не одну пару искателей семейного счастья самыми счастливыми в мире". Быстро договорившись о встрече, я поехал в район Мидтауна, и вскоре уже сидел в плохо прибранной квартире, заполненной мебелью со свалки, и разговаривал с ее хозяйкой.
Не поддавшись на уговоры посетить вечера встреч, которые проходили в ее квартире каждую субботу, я за пятнадцать долларов приобрел номер телефона "очень симпатичной и достойной женщины" и с облегчением покинул брачную контору.
Женщина с редким именем Эстер жила в Квинсе, и при личной встрече показалась моему изголодавшемуся по сексу организму очень даже достойной. Блондинка с маленькой грудью, не стесненной бюстгальтером, и с длинными крепкими ногами сразу пришлась мне по вкусу, и уже после второй встречи я остался у нее до утра. Мы стали встречаться, и все выходные дни я теперь проводил у нее.
Но уже через месяца полтора идиллия внезапно закончилась - она стала отказываться от встреч под разными надуманными предлогами. Я терялся в догадках и когда, наконец, решил выяснить, в чем же дело, она очень доходчиво объяснила мне причину столь неожиданного охлаждения с ее стороны.
Оказывается, дело вовсе не во мне. Просто ее одиннадцатилетняя дочь после летних каникул вернулась домой, и чтобы не травмировать ребенка она больше не может со мной встречаться. К тому же, ей бы не хотелось, чтобы об этом узнал ее бывший муж, регулярно выплачивающий на ребенка очень приличное пособие.
Потрясенный ее железной логикой, я несколько недель не мог прийти в себя, но, как известно, время лечит, и Эстер постепенно исчезла из моей памяти, чтобы, казалось, никогда уже больше не встретиться на моем пути.
Но где-то лет через пять после нашего скоротечного романа, в моей квартире раздался звонок.
Это была она. Все тот же хрипловатый, стеснительный голос рассказал мне, что в какой-то компании она встретила моих знакомых, а те дали ей мой номер телефона. Она разговаривала со мной так, как будто мы расстались только вчера, и явно ждала в гости.
Не в силах удержаться от желания посмотреть на нее сегодняшнюю, я принял приглашение.
Боже, что время, даже самое короткое, может сделать с женщиной! Передо мною сидела изрядно располневшая и постаревшая женщина и оживленно щебетала о чем-то. Я же не мог отделаться от ощущения, что совсем недавно уже испытал нечто похожее. Ну конечно, это же встреча с моей бывшей женой в здании семейного суда, куда я был вызван для оформления пособия на детей.
Тогда меня тоже встретила чужая и незнакомая мне женщина, так мало похожая на милое создание, запомнившееся мне со времен ухаживания и жениховства.
"Наверное, это такой странный эффект нашей памяти", -- думал я сидя в машине по дороге домой.
Лица людей, которые вы хотите поскорее забыть, стереть с экрана своего прошлого, постепенно обретают незнакомые и неприятные вам черты, чтобы при случайной встрече где-нибудь на улице или в сабвэе, вы спокойно и буднично прошли мимо, не отличив в толпе от тысяч таких же.
РУССКИЕ ИДУТ
Между тем я продолжал работать в Манхэттене, постепенно приспосабливаясь к новым условиям.
Я чувствовал, как мой английский с каждым днем становится лучше, а однажды, слушая радио в машине, поймал себя на том, что, наслаждаясь музыкой, внимательно прислушиваюсь к словам.
В компании мною были довольны, и глядя на меня шеф, видимо, решил, что русским можно доверять, и нанял на работу еще одного моего земляка. Перед этим он дал мне почитать его резюме, спросив, не знаю ли я его лично. Видимо, как и большинство других американцев, он считал, что большая территория России завалена снегом, а все инженеры, врачи и учителя учились в одном-единственном университете и знают друг друга в лицо.
Новый работник оказался высоким лысоватым мужчиной по фамилии Дворкин, немного моложе меня. В Америке он находился уже почти 2 года, но это была его первая работа.
Я вообще-то легко схожусь с людьми, но с Дворкиным возникли проблемы. Первые пару недель я по наивности старался показать и рассказать ему все, что успел узнать сам, но в ответ получал только снисходительные ухмылки. Мол, давай-давай, рассказывай! Знаем мы эти иммигрантские штучки. Все вы здесь собрались, только чтоб обмануть Леню Дворкина и забрать лучший кусок. Только не на того напали! Дворкин кого угодно и сам обманет.
Мне еще не приходилось сталкиваться здесь с таким "дружественным" проявлением иммигрантских отношений, мне казалось, что наоборот, все должны помогать друг другу, поэтому я старался во время совместной работы держаться абсолютно нейтрально, и никак не высказывал своих чувств. Но и моему терпению настал конец. Когда во время распределения дневного задания Дворкин в очередной раз стал высказывать претензии, что ему досталось больше, я молча забрал у него карты и стал работать один. Шеф же, видя его неспособность к коллективной работе, взял его в офис и поручил какую-то бумажную работу.
Короче, нормального сотрудничества не получилось, не говоря уже о каких-то дружеских отношениях. Хотя мы жили в одном районе, на работу и с работы он предпочитал ездить отдельно (только потом я случайно узнал, что рядом со станцией он парковал свою машину, и, видимо, не хотел, чтобы я знал об этом). Что касается его личной жизни, то никогда я не слышал, чтобы он рассказывал что-нибудь об этом. Я же, со своей дурацкой привычкой открывать душу первому встречному, рассказывал ему о своих проблемах, надеясь в ответ услышать такие необходимые мне тогда слова сочувствия и моральной поддержки. В ответ же получал какие-то общие слова и хитрую ухмылку, значения которой в то время не понимал. Я переживал в душе, что не сумел обрести не только друга, но даже нормального товарища по работе.
Решив не останавливаться на достигнутом, я продолжал поиски новой и лучшей работы. И неожиданно получив приглашение из Лос-Анджелеса, я был несказанно рад, а потому с облегчением простился с моим временным коллегой, надеясь в душе, что никогда в жизни больше не услышу о нем.
И все же какая-то неясная догадка мучила меня, когда впоследствии я вспоминал его явно недоброжелательное отношение ко мне. Но, как говорится, все тайное рано или поздно становится явным.
Примерно через год после описываемых событий и моего возвращения в Нью-Йорк, я гулял в парке с младшей дочкой. Сидя на скамейке и наблюдая за тем, как она вместе с другими детьми резвится на качелях, я заметил невысокую женщину, время от времени бросавшую на меня взгляды. Когда же через некоторое время она подошла ко мне и присела рядом, я не слишком удивился, подумав, что поскольку наши дети играют вместе, женщина просто хочет пообщаться. Каково же было мое удивление, когда, предварительно убедившись, что я и есть папа Инги, она сходу, в избытке чувств, стала поносить мою бывшую жену за то, что та чуть не разбила ее семью, на время уведя мужа.
Ошарашенный, я сначала не мог ничего понять, а потом медленно до меня стало доходить.
Вы уже тоже, надеюсь, догадались, что мужем этой женщины был мой бывший коллега Дворкин. Так вот отчего эти кривые ухмылки, вот отчего нежелание приоткрыть завесу в свою личную жизнь. Подлец прекрасно знал, кем я приходился его любовнице, и хотя я был с ней в официальном разводе, не посмел признаться мне в этом, видимо, опасаясь за сохранность физиономии или случайной огласки.
Видит бог, я давно уже не был судьей своей бывшей жене, и, глядя на плачущую женщину, которая все еще не могла забыть трагедии, чуть не случившейся с ней, просто старался успокоить ее, в очередной раз подивясь сюрпризам, которые преподносит нам жизнь. Кто-то идет к намеченной цели смело перешагивая через других, уже не нужных ему людей, по дороге калеча и раня попавшихся на пути, а кто-то всеми силами старается сохранить, склеить уже разбитое в надежде, что все пойдет по-старому, делая вид, что ничего не случилось.
В дальнейшем я никогда больше не встречал ни этой женщины, ни моего бывшего "коллеги", но до меня доходили слухи, что он по-прежнему работает в той же маленькой компании, в семье у него все благополучно и хорошо, а фамилия у него теперь не Дворкин, а Либерман.
ГЛАВА VIII
А ТЕ ДАЛЕЧЕ ...
За годы, прожитые в Америке, я встретил немало разных людей. С некоторыми из них я до сих пор поддерживаю отношения, с некоторыми - давно расстался. Но каждый, безусловно, оставил какой-то след в моей жизни. На страницах этой маленькой книги просто невозможно рассказать обо всех, поэтому постараюсь описать лишь нескольких, наиболее запомнившихся.
НАШ ПАША?! НЕ НАШ ПАША!
-- Нет, это же не наш Паша, -- отрицательно мотая головой, сказала бабушка, -- наш Паша совсем не такой большой и толстый...
Стоило большого труда убедить ее в том, что это не Паша-сосед, которого она уже знала, а мой новый знакомый, тоже по имени Паша. Со временем она привыкла и даже различать их по голосам, а мне бабушкино прозвище так понравилось, что я еще долго им пользовался.
С "нашим" Пашей я познакомился на каком-то парти, где он был с подругой -- высокой крупной блондинкой. Хрипловатый голос и вся мощная фигура делала его каким-то надежным и стабильным посреди всего этого безвременья, что мгновенно покорило меня. Именно такого друга я мечтал встретить здесь, в Америке. С Пашей можно было выпить, поехать куда-нибудь отдохнуть и даже просто поговорить. И хотя наши разговоры ограничивались общей и наиболее близкой для нас темой -- работой, все равно это было интересно.
Паша приехал в Нью-Йорк на полтора года раньше меня и работал инспектором на стройке, хотя по образованию был дипломированным физиком. С первых же дней пребывания в столице мира его подхватила женщина старше лет на пять (та самая блондинка) и в дальнейшем долго не отпускала.
Связь эта до поры до времени устраивала обоих, хотя Паша не оставлял попыток найти женщину помоложе, способную родить ему ребенка, о котором он втайне от своей подруги мечтал.
Замечу, что впоследствии мечта его осуществилась, и теперь у него чудесная жена и прелестная дочка, в которой он души не чает.
Почти сразу же после нашего знакомства он разъехался с блондинкой Тиной, с которой прожил около четырех лет, но по привычке продолжал еще некоторое время встречаться и, кажется, даже съездил в Израиль.
Долгое время Паша был первым ценителем, кому я представлял своих очередных подруг, и как я понимаю теперь, иногда его одолевала своего рода ревность, хотя внешне это никак не проявлялось.
Только один раз у меня дома он вышел из себя. Все получилось так некрасиво и пошло, что мне до сих пор неловко перед своей девушкой, присутствовавшей при этой сцене. Мы сидели тогда втроем на кухне и мирно завтракали. Я что-то сказал о пашиной единственной страсти - любви к вкусной и здоровой пище. Вдруг он вскочил и с криком, что ему надоели мои шутки, театрально порезал себе палец ножом. Рана оказалась не опасной, но крови пролилось много, и я лично залепил ее пластырем.
Признаюсь честно, я иногда могу довольно зло пошутить, но никогда в жизни не обижал и не хотел обидеть близких мне людей, к каковым причислял и Пашу.
Обиженный он ушел, а я страшно переживал по этому поводу. Полгода мы не общались, хотя много раз за это время я порывался позвонить ему и объясниться по-мужски. В конце концов, наши отношения восстановились, но с тех пор в них появилась маленькая незаметная трещинка, которая со временем все больше и больше углублялась. Если раньше не проходило и дня, чтобы мы не виделись или не говорили по телефону, то теперь телефон молчит неделями.
Природа не терпит вакуума, и Пашина жизнь сейчас полностью заполнена женой и ребенком, а также тестем, тещей и тещиной собакой.
ПАША "НЕ НАШ"
Паша-сосед сидел за празднично накрытым столом в день своего рождения в полном одиночестве и напивался с горя. Несколько дней назад от него сбежала жена, прихватив с собой четырехлетнего сына.
И Пашина мама, которая приятельствовала с моей, решила, что мой опыт в подобных ситуациях хоть как-то успокоит ее сына. Но никаким своим опытом я не собирался делиться, считая, что каждый такой случай сугубо индивидуален, и действовать здесь нужно, полагаясь только на себя самого.
Но одним таким способом я все же решил поделиться, и в тот вечер мы здорово надрались. Помню, я пытался объяснить ему, что ни в коем случае нельзя возвращать заблудшую жену домой, а еще того хуже - кончать из-за этого жизнь самоубийством. Вообще-то склонность к самоубийству в нем явно просматривалась: однажды он по пьянке признался, что уже пытался совершить суицид с помощью выстрела из пневматического пистолета себе в висок, но в последний момент испугался.
После того вечера он прилип ко мне как репей, и со временем я стал даже тяготиться этой так внезапно возникшей дружбой. Именно он первым начал активно подыскивать замену своей сбежавшей жене, давая объявления в газеты и прибегая к различным службам знакомств. А когда я тоже решил попробовать, он с полной готовностью предоставил мне свой номер телефона и охотно отвечал на звонки, адресованные мне.
Кандидаток он расспрашивал по особой системе, специально им разработанной, дотошно выпытывая все подробности их личной и общественной жизни.
По-своему Паша был неплохим парнем: преданным, всегда готовым прийти на помощь. Но меня раздражала его манера начинать плакаться в жилетку уже после второй выпитой рюмки, а иногда и какая-то откровенная, совершенно непонятная мне тяга нажиться на мне, продав что-то абсолютно ненужное и содрав за это втридорога.
Я вообще-то, очень терпеливо отношусь к людям и иногда просто не могу сказать им правду в глаза, даже если они этого заслуживают. Всего несколько раз в жизни я поступил так, и один раз именно тогда, когда "наш Паша" крупно подвел меня, в день похорон бабушки, не приехав на своей машине, чтобы помочь отвезти соседей по дому на кладбище.
В свое оправдание он выдумал какую-то неправдоподобную историю с проколотыми колесами, зато потом приехал на злополучной машине в ресторан, где отмечались поминки. Мое терпение лопнуло, и я высказал ему все, что думаю по этому поводу, в один момент потеряв недавно обретенного товарища по несчастью.
О дальнейшей судьбе "нашего Паши" мне известно немного. Знаю только, что он купил кооперативную квартиру, куда категорически не допускает свою маму, позволяя ей лишь только готовить обеды для него на всю неделю. Впрочем, прошел слух, что сейчас обеды ему готовит какая-то женщина, которая уже два раза сбегала от него в Детройт, и из-за нее он то ли неудачно стрелялся, то ли травился.