"День Сёва" - по названию периода правления Хирохито
с 1925 по 1989 год"
13.05.2005. Reuters.
Я помню свою первую настоящую встречу с Хиросима (не считая школьных уроков мира), городом, пережившим атомный взрыв, - кадр из спилберговского фильма "Восходящее солнце": герой-тинейджер, потерявший родителей в Шанхае, бродит по Китаю с беженцами и в раннее утро августовского дня 1945 года, проснувшись, видит странный рассвет - два солнца, восходящих на Востоке. Для него это стало символом возвращения домой, для меня - Другой Японии, Хиросимы...
Я бываю здесь часто. Рейсовым автобусом прибываю на автовокзал, больше похожий на большую остановку, сбегаю по эскалатору со второго этажа на широкую улицу и - вниз, в подземный этаж. Там меньше людей, нет транспорта и быстрее можно добежать до нужного места. Если повернуть направо и идти до конца мимо магазинчиков и кафешек, можно вынырнуть прямо у здания А - разрушенного 60 лет назад атомным взрывом здания торговой палаты. Я все время пробегаю мимо него и знаменитого мемориального парка Мира, заканчивающегося здесь, по печально известному Т-образному мосту Аиои, на который ориентировался летчик, сбрасывая бомбу. Мост тогда не разрушился. Эпицентр сдвинулся в 300 метров влево и произошел на высоте в полкилометра. Я представляю как это близко: в 17 лет я занималась прыжками с парашютом, выпрыгивая из старенького У-2 на высоте одного километра. Я знаю, что с такой высоты хорошо видно машины и людей внизу, и представляю, как летчик, нажимая на кнопку сброса своего "Малыша", видел в тот день 6 августа 1945 года спешащих в школу подростков, трамваи, заполненные людьми, в основном женщинами-женами, матерями и сестрами солдат многочисленной японской армии, воюющей где-то на материке, - один из самых оживленных кварталов города тогда и сейчас в утренний час, 8 утра. Часы на станции остановились тогда навсегда в 8.14.
Сколько раз я бывала рядом с парком мира, но никогда не заходила в него. Почему? Два солнца из спилберговского фильма также фантастически страшны, как и его ожившие динозавры парка Юрского периода. Может, вдвойне страшнее, так как, увы, невиртуальны. Любопытство к смерти и страданиям других - это что-то от некрофилии... Только третье "солнце" - сокуровское - подтолкнуло меня перейти этот мост, соединяющий парк Мира и город, чтобы понять странно человечный поступок императора, при котором вся Азия была безжалостно разрушена, - его отречение от божественного статуса, но, видимо, не от бога.
Толстоикрые школьницы в гетрах и коротеньких юбочках, жующие сникерсы и гамбургеры, визжат в залах музея, увидев восковых кукол, изображающих момент катастрофы. Воск стекает с рук манекенов, как стекал когда-то коллоидный слой кожи с рук ровесников этих пухлощеких японских девчонок. Кинохроники Освенцима, где трактора сгребают в кучи трупы узников концлагеря, не сравнимы с картинкой, которyu легко создает воображение: люди превращаются в пепел, оседающий как черный снег, покрывая весь жилой квартал, ставший сегодня парком. Фильм ужасов о "ядерной зиме" наяву: реки высохли за секунды, черный дождь через несколько часов размывает этот пепел, высохшая земля жадно его впитывает - круговорот жизни в ускоренном темпе в квадрате два на два километра.
Все эти розы и ухоженные деревья щедро удобрены теми, кто так и не понял, что за солнце зажглось в тот день над их головой. И если вы разделяете синтоистскую концепцию наличия душ у всего существующего, или просто верите в параллельность тонких миров, чувство ужаса не покидает вас ни на минуту в этом светлом и ярко-праздничном городе - толпы душ, чьи тела испарились быстрее, чем душа покидает тело, безуспешно ищут эти свои земные пристанища, расталкивая вас локтями в толпе или просто заглядывая в лица тех, кто из-за любопытства заглянул в этот город. Можно приехать сюда праздным туристом, но уехать отсюда не пацифистом или глубоко верующим человеком - верующим в безумие тех, кто думает, что атомное оружие спасает мир, - невозможно. Мир спасает красота: бомбы были сброшены на неизвестные города Хиросима и Нагасаки, а не на древнюю столицу Киото, как предполагалось изначально.
Я всегда верила, что они лишь ружье на сцене, которое должно было выстрелить в последнем акте, но выстрелило в первом. У памятника девочки Садако, так и не успевшей сделать свои тысячи журавликов, чтобы выжить, мне стало страшно из-за того, что оно все еще висит на сцене в драме, зрителем которой являюсь я. Но эта драма разворачивается не по правилам театрального искусства - от зрителей первого акта остались лишь либо тени, имена которых помнит история и хранит в музее, либо ничто, или нет, осталось лишь ощущение присутствия - безимянного, бесполого, бесчисленного. И понять и почувствовать это можно только здесь: видя, как плачет перед жертвенником японский офисный менеджер с ланч-боксом в руке и собирает подписи в защиту мира старый-старый японец, с какими-то странными пятнами на лице. Господи, как можно жить в этом городе, ходить в школу и на работу, любить кого-то и рожать детей, параллельно с теми, кто это пережил? И с теми, кто не пережил?
Мне тяжело приезжать сюда даже просто по делам. Хиросима для меня - это не удивительный храм Мияджима, и даже не этот Парк мира с его холмом из пепла останков около 200 тысяч неизвестных, неузнаваемо обгоревших в тот день, и единственным зданием, чудом уцелевшим в эпицентре взрыва. Символом города и этой, совсем другой, Японии для меня стали похожий на восковой обоженный большой палец с ноготком и кусочек кожи с кисти мальчика, умершего от ожогов через несколько дней, которые хранятся в музее. Мать сохранила их для отца, который был в это время на войне. Но тот никогда не увидел останков сына - он тоже не вернулся с той войны...
Бомба взорвала и судьбы других. Солнце этой страны, отрекаясь от прошлого, взяло на себя ответственность за смерть и сына, и отца, да и матери, скончавшейся от лейкемии, а может просто от ожогов, прожив с осознанием вины за их гибель до 1989 года. Другие так не смогли: один летчик сошел с ума, другой покончил с собой.
"Хирохито мог покончить с собой,
как это сделали после капитуляции
более пятисот японских офицеров,
но император, приняв личное бесчестье,
- избавляет от позора нацию".
Александр Сокуров,
режиссер фильма "Солнце"
Индийский пророк Свами Баба определяет цель инкарнации человека как распятие собственного эго на алтаре страдания. Покаяние Хирохито - это поступок, который нам, наверное, трудно понять: для него жизнь, наверное, разделилась на две части - до Хиросимы и после нее. Но самоубийство или покаяние одних разве искупает покаяние наций, да и всех остальных, молчаливо согласившихся с тем, что преступников наказывают смертной казнью?... Хотя, мне кажется, День рождения Хирохито 29 апреля признан национальным днем памяти вовсе не в память о милитаризме, а как символ разделения ответственности за него и запоздалого покаяния японцев...