Устименко Юрий Владимирович: другие произведения.

Принцесса в бегах

Сервер "Заграница": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 5, последний от 21/10/2009.
  • © Copyright Устименко Юрий Владимирович (songambele@mail.ru)
  • Обновлено: 17/02/2009. 150k. Статистика.
  • Впечатления: Эфиопия
    • Оценка: 7.00*5  Ваша оценка:

      
       Юрий Устименко
       ПРИНЦЕССА В БЕГАХ
       Всю ночь перед глазами мельтешила всякая чертовщина. Вначале сумасшедшая гонка по сумеречным улицам незнакомого города за рулем мощной машины, неожиданно резко затормозившей перед глухой стеной. Потом пришлось карабкаться по крутому склону глубокого ущелья, где малейшее неверное движение грозило болезненным падением в пропасть. Изображение подернуто серой дымкой, и новые кадры будто выплывают из тумана. Лишь под утро приласкал приятный сон. На самом интересном месте его прервал громкий настойчивый стук, доносившийся с улицы. Сергей Шевчук открыл глаза и прислушался. Неподалеку сердито бубнил крупнокалиберный пулемет, что в ту пору в Аддис-Абебе было не в диковинку.
       Когда армейские офицеры, засидевшиеся в небольших чинах, решили поправить свое положение, они свергли, а потом убили императора Хайле Селассие Первого и преподнесли свое злодейство как народную революцию. В ответ народ, как водится, промолчал и затаился. Но как только новый режим провозгласил земельный передел и начал ломать страну через колено, бормоча невнятно о преимуществах социализма, полыхнуло по всей Эфиопии от края до края и пламя перекинулось за ее пределы.
       Война шла на трех фронтах: внутри - гражданская, когда у каждого своя правда, на окраинах - против сепаратистов, для которых истина дороже правды, и на северо-восточной границе - с Сомали, где правды добивается сильнейший. Везде каждая сторона фанатично верила в свою правоту и ни во что не ставила жизнь противника, поэтому собственная жизнь ценилась крайне низко. Жертв не замечали и не считали. Они были в порядке вещей.
       Сомалийцы попытались воспользоваться смутой и неразберихой у соседей, чтобы силой урегулировать давние территориальные споры, вконец запутанные историей колониальных войн. Тем более что в Сомали начали болтать о социализме гораздо раньше, чем в Эфиопии, а значит, накопили много оружия из Советского Союза, всегда готового подпереть единоверцев техникой и боеприпасами, залежавшимися после окончания Великой отечественной войны.
       Второй год стреляли в центре и пригородах Аддис-Абебы, беспорядочно, часто, куда и где попало. Угодил под пулю сотрудник Организации африканского единства, штаб-квартира которой находилась в столице Эфиопии со времен императора, некогда всеми уважаемого лидера единственного в Черной Африке независимого государства. Так же ненароком прошили автоматными очередями автомобили посольств СССР и Швеции.
       Вчерашние крестьяне, в одночасье превратившиеся в пылких революционеров, оказались не способны держать в руках винтовку без употребления. Однако пулеметы им пока не доверяли. Вывод простой, решил Сергей, - где-то рядом с домом орудуют солдаты, а их бросают в дело лишь в исключительных случаях.
       Спать в таких условиях невозможно. Да и собаки устроили неимоверный гвалт, мечутся вдоль забора, ищут приключений на свою буйную рыжую голову. Надо их утихомирить, а то солдаты чего доброго разозлятся и разнесут забор автоматными очередями. Надо вставать, хотя еще рано и хочется понежиться в постели.
       А куда, интересно, подевался Кафани, верный страж дома и садовник-самоучка по совместительству? Почему не призовет псов к порядку? Видимо, опять сбежал с места работы без разрешения. Пора увольнять. А как он прокормит свое многочисленное семейство? Вот англичане умеют держать прислугу, а советскому человеку, видите ли, воспитание не позволяет. Классовая солидарность мешает проявить должную строгость.
       С этой мыслью Сергей отправился принимать душ, бриться и готовить завтрак. Отпивая кофе медленными глотками, продолжал внимательно прислушиваться к происходящему на улице. Так, пулемет замолчал, и теперь щелкают одиночные выстрелы. Но собаки-то не унимаются.
       Пришлось выйти на крыльцо. Вдали поднимался высокий столб дыма. Нешуточное дело затеяли солдаты, если до пожара дошло. Сергей спустился во двор и кликнул собак, но они настолько увлеклись погоней за призраками, что не слышали команды.
       Оно и понятно. Чего можно ожидать от псов без выучки и родословной? Арчи и Барбос, отец и сын, вели свое происхождение от немецкой овчарки, отличавшейся неразборчивостью в любовных связях. Собаки достались в наследство Сергею вместе с домом, машиной, мебелью и Кафани от предшественника, отбывшего в Москву "по окончании срока загранкомандировки" - трех лет, отведенных советским людям за рубежом. Работать дольше в отрыве от реального социализма не разрешали, дабы не возникла нездоровая привычка к хорошей жизни.
       Арчи и Барбос были глупы до неприличия, но службу знали, и ни разу местный житель не посмел из любопытства перемахнуть через забор. Хозяин это ценил, псов регулярно кормил и показывал ветеринару. Однако обучить собачьим премудростям не сумел, и приходилось прибегать к мерам физического воздействия.
       Сергей щедро раздал тумаки, заставил собак замолчать и хотел, было вернуться в дом, но услышал, как скрипнула калитка, обернулся и увидел девушку, прижавшуюся спиной к забору. Она с ужасом наблюдала за неспешно трусившими в ее сторону рыжими сторожами чужого добра.
       -Не бойтесь, они вас не тронут, - успокоил незнакомку Сергей и сразу вспомнил, что у эфиопов с иностранными языками так же плохо, как у советских граждан.
       -Вы говорите по-английски? - Спросил без особой надежды.
       -Говорю, - едва слышно отозвалась девушка и повелительно добавила, повысив голос: Уберите к черту собак, пожалуйста.
       В этом не было особой нужды, потому что Арчи и Барбос повели себя, как истинные джентльмены, подхалимски виляли хвостами и норовили лизнуть руку незваной гостьи. Их поведение несказанно удивило Сергея, знавшего своих псов как убежденных расистов. Они никогда не лаяли на бледнолицых и яростно атаковали темнокожих, делая исключение только для Кафани. Нынешнее дружелюбие можно было
       объяснить разве лишь тем, что собаки почуяли доброе отношение к девушке со стороны хозяина, допустившего ее на собственную территорию.
       -Чем я могу вам помочь? - Поинтересовался Сергей, откровенно любуясь прекрасной незнакомкой.
       Девушка отличалась редкой красотой, присущей эфиопкам, состоящим в дальнем родстве с царицей Савской. Тонкие черты скорее смуглого, чем темного лица, и огромные бездонные глаза воскрешали в памяти библейский лик с древней иконы. Рост выше среднего, тонкая изящная фигура, стройные ноги, высокая грудь, вылитая фотомодель или манекенщица с большим будущим, если бы на ее родине не строили светлое будущее, а думали о настоящем.
       Одета неброско в темное платье, поверх которого накинута замшевая куртка явно из очень дорогого магазина. Цена сумочки из крокодильей кожи, висевшей на плече, могла соперничать со средним годовым доходом на душу населения Эфиопии. Вывод ясен: не из простой семьи девушка.
       Она перевела дух и огляделась.
       От ворот вдоль фасада дома пролегала посыпанная гравием и умятая шинами автомобилей дорожка, упиравшаяся в глухой забор из листового железа. Перед зданием раскинулась просторная зеленая лужайка, окаймленная с трех сторон кустами роскошных роз, а вплотную к ограде стояли плотной стеной непролазные заросли колючего кустарника, дополнительной преграды на пути нежеланных гостей. Ближайший к дому край лужайки украшали огромные пышные ромашки, и среди них неуклюже топталась большая черепаха.
       Одноэтажное строение с высокими окнами и застекленной верандой не могло служить жилищем многодетной эфиопской семьи. Такие бунгало с двумя спальнями возводили по всей Африке, как правило, по заказу государственных и банковских служащих, строителей, инженеров и бизнесменов-европейцев, трудившихся в английских, французских, португальских и прочих колониальных владениях до обретения ими собственных правителей, после чего былой иностранный гнет начинал казаться простым людям недосягаемым раем.
       Отслужившие свой срок "солдаты империи", как их прозвали в Лондоне, находились в несравненно лучшем положении, чем свободолюбивые граждане молодых независимых государств, потому что имели кое-какие сбережения либо регулярно получали пенсию с далекой родины. Их дети разъезжались по всему свету, а старики, утратившие родственные связи с метрополией, часто решали остаться на обжитом месте, желая сохранить уклад жизни, устоявшийся за десятилетия работы на Черном континенте. Они уже не могли обойтись без мягкого климата, даровой прислуги и бросовых, по меркам Европы, цен на продукты.
       Стоявший перед беглянкой высокий светловолосый мужчина с пытливыми серыми глазами никак не вписывался в образ такого пенсионера. На вид ему не было и сорока лет, и по-английски он говорил с неуловимым акцентом, которого прежде слышать не доводилось. Девушка уставилась тревожным взглядом в повелителя свирепых собак, внимательно изучая его лицо и решая, можно ли ему довериться.
       -Вы нуждаетесь в помощи? - Повторил он, начиная догадываться, что чудное виденье у калитки возникло не по щучьему веленью, а явилось прямым результатом уличных событий.
       -Меня преследуют, - выдавила из себя девушка. - Вы не могли бы предоставить мне убежище? На время. - И с надеждой взглянула на хозяина дома.
       За забором вновь вспыхнула жаркая стрельба, пуля с визгом отлетела от каменного основания забора, и Сергей решился.
       -Не входите в дом с парадной двери, - скомандовал он. - Крыльцо высокое, и вас могут заметить с улицы. Обойдите дом слева и увидите боковую дверь на кухню. К сожалению, она заперта, и придется немного подождать. Я вам позже открою.
       Девушка поблагодарила и скрылась за пышным лимонным деревом, в тени которого можно было вздремнуть после обеда, разложив раскладушку, привезенную из Москвы одним из запасливых предшественников Сергея. Экономя валюту ради покупки автомобиля, кооперативной квартиры, одежды и обуви, советские люди везли из Москвы скороварки, чугунные сковородки, хозяйственное мыло, зубные щетки и пасту, массу вещей, которые могли пригодиться и оседали пыльной грудой в чуланах и кладовках.
       * * *
       Сергей повернулся к дому, но в этот момент опять скрипнула калитка, и во двор ввалился слегка запыхавшийся Кафани, крепко прижимая к груди отрезок светлой материи. В свободное время он вышивал искусные узоры, идущие по краю национальных одежд, и гости из Москвы, навещавшие корпункт ТАСС, не уставали поражаться мастерству эфиопского умельца, сравнивая его изделия с производством русских матрешек.
       -Ты где шлялся? - Грозно спросил Сергей по-русски.
       За полгода до отъезда из Москвы, пока его личное дело гуляло по инстанциям, он добросовестно пытался познакомиться с амхарским, государственным языком Эфиопии, где проживает свыше ста племен и народностей, все со своими языками, традициями и культурой. Но был вынужден признать свое поражение, споткнувшись об алфавит, похожий на "пляшущих человечков" Конан-Дойла, а за два года местной жизни понял, что для тассовской работы достаточно знания английского.
       Если абориген не годился в полиглоты, беседа велась, дабы особо не напрягаться, на русском языке, заполняя возникающие пустоты оживленной мимикой и энергичными жестами. Взаимопонимание достигалось не всегда, но с Кафани проблем не возникало, так как приказы обсуждению не подлежат. К тому же за годы работы на русских он выучил несколько чаще всего употребляемых слов, в основном нецензурных, которые быстрее других западают в память иностранцев, и наловчился ловить мысли хозяев по обстоятельствам и интонации.
       Сердитый тон Сергея не оставлял сомнений в его настроении. Кафани виновато заулыбался и быстро что-то залопотал, демонстрируя ткань и тыча пальцем в сторону улицы, где неожиданно наступила тишина.
       -Ладно, - смилостивился Сергей. - Иди лучше делом займись, чем языком трепать. - И направился к дому.
       На полпути его остановили громкие возбужденные голоса за забором. Сергей развернулся и увидел, что в узкую калитку ломится группа солдат.
       -Куда прете, гады? - Заорал Сергей, стараясь перекричать будто взбесившихся собак. Опыт общения с местными стражами порядка гласил, что суровый окрик действует безотказно.
       Солдаты, не ожидавшие отпора, замешкались и попятились, ощетинившись дулами автоматов. Глядя на них, Сергей должен был бы испытать прилив гордости за свою страну, искренне, от всей души одаривавшей "калашниковыми" мятежников во всем мире, но в тот момент преобладали иные чувства.
       Под неумолчный лай собак кто-то мог со злости разрядить обойму. К счастью, через калитку протиснулся офицер, и к нему Сергей обратился по-английски.
       -По какому праву вы врываетесь в мой дом?
       -Вы кто? - Надменно потребовал офицер. - И уберите отсюда собак, пока их не пристрелили.
       Сергей махнул рукой, чтобы Кафани отвел собак ближе к дому, и повернулся к офицеру.
       -Я Сергей Шевчук, корреспондент ТАСС, информационного агентства правительства Советского Союза.
       -Ваши документы, пожалуйста, - мягко попросил офицер, тотчас сменивший гнев на милость при упоминании правительства Советского Союза.
       В Эфиопии ни для кого не было секретом, что армия, ранее ориентированная на США и оснащенная американским оружием, теперь полностью зависит от военных поставок из СССР, который выступал и в роли идеологического наставника. Ради этого Москве, правда, пришлось, мягко говоря, поступиться принципами, а проще говоря, продемонстрировать полную беспринципность. Рассудив, что Эфиопия - более лакомый кусочек на Африканском Роге, чем прежний друг, Сомали, Кремль проделал дипломатический кульбит, презрел старую дружбу с Могадишо и стал помогать новым друзьям в Аддис-Абебе.
       -Вам придется подождать пару минут, - буркнул Сергей. - Как вы наверняка догадываетесь, я не беру с собой документы, когда выхожу во двор собственного дома.
       Повернулся спиной к офицеру, подчеркнуто не спеша, прошел в дом и вернулся с удостоверением личности, которое ему выдали в министерстве внутренних дел Эфиопии. Документ освобождал предъявителя от унизительного обыска, которому подвергались посетители всех официальных учреждений, в том числе почты и телеграфа, и предписывал чиновникам оказывать корреспонденту ТАСС всемерное содействие.
       Однако, самые ревностные эфиопские революционеры, как принято в их среде, не имели начального школьного образования, и вдали от Аддис-Абебы Шевчука обыскивали, как простого смертного, не облеченного высшим доверием властей. С командиром столичного отряда по очистке района от контрреволюционной заразы повезло - он знал грамоту, тщательно изучил документ, вернул хозяину и взял под козырек.
       -А что, собственно говоря, стряслось? - Осмелел Сергей, убедившись, что бумага подействовала. - Если есть что-то интересное для прессы, расскажите. Мои репортажи расходятся по всему миру, так что о вас напишут не только московские газеты.
       -Нет, нет, - смутился офицер, - ничего достойного внимания прессы. Просто ликвидировали мелкую банду, но некоторые преступники сумели скрыться, и мы проверяем близлежащие дома. Вы не видели подозрительных лиц?
       -Нет, никого, - соврал Сергей, не моргнув глазом. Комсомол был неплохой школой. - Да и собаки не пустят сюда посторонних.
       -Ах, да, собаки, - вспомнил офицер, уважительно поглядев на грозно скаливших отменные зубы Арчи и Барбоса, которых с трудом сдерживал посеревший от страха Кафани. А псы давили на психику и явно выслуживались перед хозяином, всем своим видом демонстрируя готовность разорвать пришельцев на куски. - Собаки - лучшая охрана. Кстати, ваш сторож никуда не отлучался?
       -А вы сами у него спросите, - предложил Шевчук, глубоко убежденный, что Кафани никогда не скажет правды, хотя и не подозревал о существовании комсомола.
       Сторож не обманул ожиданий. После чего офицер вздохнул с облегчением, принес извинения за доставленное беспокойство (не зря беднягу муштровали в императорской армии) и распрощался. Сергей мысленно перевел дух, подмигнул Кафани, велел отпустить собак на волю, вошел в дом и сразу же направился в кухню, повернул ключ и распахнул боковую дверь.
       * * *
       -Простите, что задержался, - извинился перед девушкой, сжавшейся в комок у стены. - Проходите, пожалуйста, - пригласил прекрасную незнакомку, указывая в сторону гостиной, - присаживайтесь, а я мигом чего-нибудь соображу.
       Беглянка прошла в комнату, присела на диван, откинулась на подушки и начала осматриваться.
       Перед длинным диваном стоял низкий столик под стеклом, хранившим следы от мокрых донышек стаканов и рюмок, а с двух сторон расположились мягкие кресла, обтянутые цветастой материей. Слева простирались во всю стену от пола до потолка высокие окна, выходившие во двор, а справа возвышался темный камин, честно исполнявший свои обязанности в дождливый сезон. Африка Африкой, но на высоте в три с лишним тысячи метров над уровнем моря в Аддис-Абебе зимними вечерами бывало зябко.
       Рядом сиротливо приютился в углу телевизор, в отличие от камина скорее чисто декоративный, чем функциональный. Военные власти не баловали зрителей разнообразием программ. Экран вспыхивал поздно вечером и выдавал лишь сводки новостей на английском языке, с учетом телеаудитории, да советские фильмы с английскими же субтитрами о временах гражданской войны, перекликавшихся с местными бурными событиями.
       -А вот и я, - провозгласил Сергей, вкатывая в гостиную двухъярусный столик с бутылками. - Могу вам предложить чай, кофе или прохладительные напитки, но мне кажется, в данный момент лучше выпить бренди. - Приметив недоумение в глазах гостьи, поспешил объясниться: Знаю, знаю, час ранний, но согласитесь, что после утренней суматохи надо чуть расслабиться.
       -Я слышала, что русские пьют с утра до ночи, - не очень вежливо процедила сквозь зубы девушка.
       "Ага, значит, подслушала мою беседу с офицером", - подумал Сергей, а вслух сказал:
       -Русские действительно много пьют, но ко мне это не имеет никакого отношения. Я украинец.
       -Не понимаю, - несколько смешалась гостья. - Какая между вами разница, собственно говоря?
       -Судя по тому, как вы говорите по-английски, вы учились либо жили в Англии, не так ли?
       -Мне преподавали английский язык с раннего детства, а потом я училась в школе-пансионате в Англии.
       -Из сказанного следует, что вы должны знать разницу между англичанами и шотландцами в интерпретации шотландцев, конечно.
       -Естественно.
       -Так же отличаются украинцы от русских.
       Девушка задумалась всерьез и надолго. Тем временем Сергей поставил на журнальный столик рюмки и наполнил их армянским коньяком.
       -Между прочим, - сообщил мимоходом, - этот напиток очень уважал Уинстон Черчилль. - Поднял рюмку и предложил: Ну, что ж, выпьем за знакомство. Простите, что еще не представился. Меня зовут Сергей.
       -Я - Анна, - улыбнулась в ответ девушка, - меня так назвали в честь русской царицы. Знаете?
       -Да, знаю, Анна Иоановна. Вполне достойная женщина, хотя и довольно безалаберная. Во всяком случае, так ее рисуют авторы исторических романов. В школьных учебниках, если мне не изменяет память, она не упоминается. Не в пример Англии, нас не заставляли заучивать царские династии.
       -У нас с Россией давние и хорошие отношения.
       -Вы нам Пушкина подарили, а мы вам танки поставляем, - грустно пошутил Шевчук.
       -Ну, танки сейчас, а раньше, при царе, русские больницу в Аддис-Абебе построили, - напомнила Анна, - а теперь она под патронажем международного общества Красного Креста.
       -Называется Русский госпиталь, - уточнил Сергей, - и там работают русские врачи и медсестры, а лекарства иностранные.
       Он мог бы добавить, что медикаменты, инструменты и прочее поступают в госпиталь бесплатно, и обслуживающий персонал увозит домой чемоданы, набитые лекарствами, о которых в Москве слышали, но не видели, и родственники больных были готовы выложить за драгоценную упаковку любые деньги. Впрочем, о таких вещах не было принято говорить.
       -Ну, что ж, будем здоровы? - Предложил Сергей
       Девушка осторожно взяла рюмку, поднесла к губам, затем понюхала, смешно сморщила нос и вопросительно взглянула на Сергея, который отработанным движением одним махом отправил коньяк по назначению.
       -Как вы так можете? Ведь это не водка, - слабо запротестовала Анна, крепко зажмурилась и последовала примеру непьющего украинца.
       -Это по-нашему, по христиански, - одобрил ее действия Сергей и налил по второй. - Будем считать это лекарством от страха в прошлом, настоящем и будущем.
       -Между прочим, - вставила Анна, - я православная, а вы?
       -Не довелось, - хмуро ответил Сергей, не любивший вопросов на религиозные темы. - Отец с матерью не сподобились, в бога не верили, потому что в их время гораздо чаще громили церкви, чем крестились, и я пошел по их стопам.
       -Тоже громили церкви?
       -К моменту моего рождения все разгромили. Да и не верю я попам. На мой взгляд, они не отличаются от кадровых партийных работников. Одна и та же тупая уверенность, что познали истину в последней инстанции, и только они идут верным путем. У них есть свое мнение, которое они постоянно высказывают, но к чужому мнению никогда не прислушиваются.
       "Куда это меня понесло? - Мысленно одернул себя Сергей. - Разоткровенничался с первой встречной. Нет, нельзя пить коньяк с утра, никак нельзя".
       Помолчали. Каждый думал о своем.
       -Надо решать, что будем делать дальше, - первым заговорил Сергей. - Конечно, вы могли бы позвонить друзьям, но нет гарантии, что мой телефон не прослушивается.
       -Но ведь вы, как говорят, из дружественной страны.
       Шевчук живо представил себе кислую мину на лице шефа советской разведки в Аддис-Абебе, когда ему обещали сообщить по телефону самую безобидную информацию, и сказал:
       -Если мне звонят из посольства и приглашают приехать, то никогда не уточняют, зачем я им понадобился. Для них сказать что-то лишнее по телефону, равносильно разглашению военной тайны. Выходит, есть основания не доверять проводной связи. Короче, у меня есть такое предложение. Идите отдыхать, а я немного поработаю, потом вместе подумаем, как быть.
       Анна не стала возражать. Вторую рюмку коньяка осушили за удачу, и Сергей провел гостью в спальную, по дороге показав, где находятся ванная и туалет. Вызвался перестелить постель, но девушка настояла, что справится сама. Сергей пожелал ей хорошенько вздремнуть и обреченно поплелся в кабинет.
       * * *
       Там его ожидала радостная весть - за ночь из Москвы не поступило ни одной глупой служебной телеграммы. Конечно, в редакции дураки не задерживались, выдвигались на повышение, а особой тупостью отличались вельможные тассовские чиновники. Они из кожи лезли вон, чтобы угодить кремлевским боярам, и обязывали корреспондентов восторженно реагировать на каждый чих Брежнева материалами, в которых этот чих мог бы выглядеть, по меньшей мере, знаменательным, а лучше - историческим.
       Возможно, кремлевские сидельцы хотели убедить народ, что наверху сомкнулись ряды мудрых и прозорливых политиков, и весь мир рукоплещет их каждому слову и жесту. Или просто, как принято на Руси, старались польстить верховному правителю, превознося его до небес, чтобы он не обошел их своей милостью. В итоге бывший руководитель раздувался от спеси, почитал себя гением, утрачивал связь с реальностью и превращался в вождя, отца нации, гаранта конституции и так далее.
       Шевчука больше всего раздражали именно требования срочно прислать отклики на очередное пустопорожнее выступление генерального секретаря либо его протокольную встречу с зарубежными лидерами. Подобные мелкие события никого в мире не интересовали, но корреспондент ТАСС в ответ на запрос начальства был обязан взять интервью у знаменитостей либо искать в прессе высказывания, которые можно бы с натяжкой преподнести как славословие в адрес советского руководителя, запомнившегося потомкам густыми кустами черных бровей и несвязной речью.
       Хуже всех приходилось журналистам, работавшим в странах Африки, так как общественных деятелей, уважаемых и узнаваемых за пределами континента, кот наплакал, государственные мужи репортеров не баловали, а печать и радио отказывались увидеть глубинную мудрость в речах Брежнева. В общем, раздобыть нужные отклики чаще всего не представлялось возможным и оставалось полагаться на фантазию и профессиональный опыт.
       Как-то пришел запрос на реакцию в Аддис-Абебе на визит в Москву главы эфиопской хунты Менгисту Хайле Мариама. В ответ можно было бы, конечно, сообщить, что в местной печати об этом нет ни слова, и никто не способен визит прокомментировать, но откровенность в Москве не ценилась. Тогда Сергей сел за телекс и выдал полторы страницы текста о важности дружбы между двумя странами, ни на кого не ссылаясь. ТАСС скушал.
       На первом этапе военные правители то ли стеснялись связей с Москвой, что многие в Африке могли расценить как порочащие эфиопский режим, то ли не были уверены в благосклонной реакции Кремля на свои инициативы. Так или иначе, в Аддис-Абебе одно время старались не афишировать свои контакты с первым в мире одноголосым государством, где трудящиеся не занимались своим прямым делом, а денно и нощно дружно одобряли мудрую политику горячо любимого правительства и бесконечно родной компартии.
       Но как только в Эфиопию начали поступать советские танки, артиллерия и стрелковое оружие, на центральной площади столицы тотчас воздвигли громадные портреты Маркса и Ленина. Это было неповторимое творение самобытных эфиопских художников, способных при нужде подковать блоху или слепить снежную бабу, с детства не повидав снега.
       Симбиоз больного воображения с пролетарской солидарностью породил столь необычный образ вождей голодранцев всего мира, что советские граждане объезжали площадь стороной, дабы никто не подсмотрел их перекошенных ужасом лиц и не обвинил позднее в антисоветском настрое. Маркс и Ленин смотрелись как обросшие бородами австралийские аборигены в русских сарафанах.
       Сергей не мог пройти мимо этого чуда, привез на площадь Кафани, вручил ему "Правду", научил позировать с развернутой газетой на фоне портретов, сделал несколько снимков и отправил в Фотохронику ТАСС. Однако публикации не дождался, а в Москве ему позже объяснили, что фотографии вождей от Маркса до Брежнева, предназначенные для печати, проходят цензуру в ЦК КПСС. Судя по всему, там не оценили продукт африканской самодеятельности.
       Несмотря ни на что, Шевчук очень любил свою работу, она была ему не в тягость, и вообще он считал, что журналист - это не профессия, а состояние души. Легко решал первую задачу - оперативное освещение текущих событий, то есть сообщал о происшедшем одним из первых, а чаще - первым, ради чего не приходилось рыскать по городу с высунутым языком в поисках новостей, как западные коллеги. Им-то дозволено написать: "Как стало известно в осведомленных кругах..." а у советских журналистов своя специфика, и они довольствовались официальными источниками.
       В их отчетах о том или ином событии говорилось: "Как сообщает газета (к примеру "Эфиопиэн геральд")..." и дальше следовало изложение газетного текста, потому что в Москве наотрез отказывались верить своим корреспондентам на слово, и требовали ссылку на иностранный источник. Оно так и спокойнее: если что неверно, виновата чужая печать.
       От Шевчука не ждали оригинальных материалов. Достаточно было прочитать единственную местную газету на английском языке и пробежаться глазами по ленте национального информационного агентства, отобрать все, что могло представлять интерес для советского читателя, передать новости по телексу привычным для ТАСС казенным языком и потом без зазрения совести заниматься чем угодно.
       Главное - никакой самодеятельности, что Сергей усвоил из собственного горького опыта.
       Озверевший от ежедневной жвачки однообразной текучки, он однажды решил взять интервью у генерала Тефери Банти, в тот момент стоявшего во главе эфиопского режима, но позже павшего жертвой очередной перестрелки на заседании временного революционного правительства. Его члены, не расстававшиеся с оружием даже в постели, решали кадровые вопросы доступным офицерам путем: кто первый выхватит пистолет, тот и прав.
       Менгисту Хайле Мариам достиг вершин власти, как говаривал Шевчук в кругу друзей, благодаря малому росту и субтильности. В любом споре с товарищами по партии
      
       и и оружию последнее слово оставалось за ним, потому что он представлял плохую мишень, а также обладал лучшей реакцией и большей подвижностью, чем его менее поворотливые сподвижники, и успевал вовремя укрыться под столом от разлетавшихся по залу заседаний пуль. Таким путем Эфиопия под руководством военных пришла к пониманию основ марксизма-ленинизма.
       Тефери Банти был плотным высоким мужчиной в генеральском звании, что сыграло роковую роль в его судьбе. Но в то время, когда Сергей пожелал взять интервью у главы государства, этот пост занимал тогда еще живой генерал. Пробиться к нему можно было только с помощью главного чиновника по связям с прессой, который посоветовал представить список вопросов. Шевчук так и поступил, предварительно проконсультировавшись с послом, а он не стал противиться, кое-что подсказал, поправил и дал добро.
       Через месяц пришли ответы, и довольный собой Сергей все передал в ТАСС, справедливо ожидая похвалы. В тот же день его вызвали в посольство и предложили ознакомиться с шифрованной телеграммой из Москвы, что совершалось в тиши референтуры за бронированной дверью. Вместо благодарности Шевчуку сделали выговор и пригрозили лишить права на работу за границей, если не образумится.
       Причина - корреспондент ТАСС не согласовал своих действий с послом. "Как же так?- Недоумевал Сергей. - Ведь посол сейчас в командировке в Москве и все может объяснить". Однако, бывший комсомольский работник, назначенный дипломатом, твердо усвоил, что инициатива наказуема, и даже не подумал признаваться, что интервью - продукт совместного творчества. В общем, поступил непорядочно, но вполне по-советски.
       * * *
       Чрезвычайные и полномочные представители СССР за рубежом твердо знали, что своя рубашка ближе к телу, и о своих прямых обязанностях задумывались редко. Для большинства работа вдали от родины была почетной ссылкой или заслуженным отдыхом перед пенсией. Послами назначали проштрафившихся либо выработавших свой ресурс партийных и комсомольских сановников, чтобы не путались под ногами и не мозолили глаза высшим начальникам.
       Секретарь обкома мог оказаться в дипломатах, если отказывался пить до дна на приеме в узком кругу или начинал громко храпеть за столом президиума, или забывал поделиться со старшими товарищами, получив крупную взятку. За такие грехи следовало бы заживо замуровать в кремлевской стене без медной дощечки снаружи, но это в прошлом. Можно просто снять с поста, но это означало бы признать ошибку в кадровой работе, а партийное руководство, как известно, никогда не ошибается. Так рождался новый посол.
       Деловые качества в расчет не принимались, а знания страны пребывания и иностранных языков не требовались. Если уж тебя причислили к лику номенклатуры ЦК КПСС, следовательно, ты должен занимать руководящую должность. Чем будешь руководить - колхозом или посольством - не имеет значения. Исходя из тех же соображений, поощряли дипломатической службой с зарплатой в драгоценной валюте особо отличившихся партийных, комсомольских и профсоюзных активистов, их родственников и друзей.
       Кадровые дипломаты становились послами в виде исключения, когда без их опыта и знаний никак нельзя было обойтись, и их отправляли в государства, с которыми складывались непростые, но крайне важные для Кремля отношения. Малым и незначительным, по кремлевским меркам, странам обычно доставались выходцы из Средней Азии и Закавказья. По-видимому, в Москве считали, что смуглая кожа или узкий разрез глаз послужат лучшей визитной карточкой для налаживания связей в Африке и Азии.
       При такой кадровой политике посольство функционировало ради проведения партийных собраний и тематических конференций. Это было единственное, что знал и умел посол и его сподручные. Еще они любили организовывать приемы, коктейли, вечера памяти все равно кого и чего, равно как и прочие сборища, которые позволяли прилюдно крепко выпить и хорошо закусить за счет советской казны. На расходы не скупились, потому что с детства усвоили истину, гласящую "все вокруг колхозное, все вокруг мое". Деньги считали только в собственном кармане.
       Дипломаты в Аддис-Абебе любили пышно и торжественно отмечать все пушкинские юбилеи - дни рождения и смерти, круглые даты написания и выхода в свет самых известных произведений. Особенно усердствовала при этом команда, присланная с Лубянки, припоминая детали биографии поэта, которые можно почерпнуть только в спецхране. Сергей терялся в догадках, пытаясь понять, что связывает Пушкина с советской охранкой, но обращаться к ее агентам за разъяснениями считал бесполезным. Они врали даже в тех случаях, когда речь заходила о погоде.
       И вообще он прилагал все усилия, чтобы как можно реже бывать в посольстве, ссыла
       ясь на крайнюю занятость. Отрыв от коллектива ему прощали с кислой миной, но особо не придирались, так как журналисты служили, по сути, единственным, если не считать местной прессы, источником информации для посла и его окружения. Однако после того как его зло проучили с интервью с Тефери Банти, рабочего рвения у Сергея поубавилось.
       Да и с того момента, как в Москве возвели Эфиопию в ранг дружественных стран, следующих единственно верным путем, рассказывать о ней разрешали строго в рамках, отведенных для союзников, которые задолжали СССР неподъемные суммы за военные поставки. Писать можно было только о поддержке народом революционных реформ, а когда реформы проваливались, следовало вскользь упомянуть отдельные очаги сопротивления, созданные бывшими эксплуататорами по наущению и при помощи западного империализма. Тоскливое занятие.
       * * *
       Разогнать информационную скуку помогала штаб-квартира Организации африканского единства, где накануне ежегодных встреч в верхах собирались министры иностранных дел стран Черного континента. Повестка дня заседаний пестрела серьезными и неотложными проблемами, но поиск их решения представлялся сложным и многотрудным процессом, так что его неизменно подменяла жаркая дискуссия вокруг трех извечных "измов" - колониализма, империализма и социализма.
       Колониализм ругали взахлеб и радостно списывали на колониальное прошлое собственные грехи, все беды и неурядицы. Получалось дешево и сердито. Ораторы выступали в роли патриотов и националистов, но в набедренных повязках не щеголяли и общались друг с другом на иностранных языках, сохранивших статус государственных почти во всех странах Африки после обретения ими независимости. Иного средства для достижения взаимопонимания между разноликими племенами, каждое из которых изъяснялось на собственном наречии, не придумали. Остались и многие законы, введенные колонизаторами, а дети высоких африканских чиновников учились в Лондоне и Париже.
       Империализм тоже клеймили, но с оглядкой. Вроде, неприлично менять англичан на американцев, едва обосновавшись в новой президентской должности малого, но гордого государства, но деньги и президенту нужны, а у янки, говорят, денег куры не клюют. Да и новая мода пошла: если США не спешат раскошелиться, вызывают их посла и внушают: "Если в ближайшие дни в нашу казну не поступит крупная сумма, обратимся за помощью к русским". То же самое говорилось послу СССР, так что президенты новых суверенных государств на нехватку личных средств не жаловались.
       Социализм было принято нахваливать, хотя перенимать опыт Советского Союза не спешили. Конечно, СССР - большой друг угнетенных народов, но что с него взять? Долларами не разживешься, а танки не всем нужны. С Западом тоже приходилось считаться. Англичане и французы на критику в свой адрес не обижались, однако могли отказать в кредитах и инвестициях, если новоявленный африканский президент начинал шалить с национализацией. Отсюда и появился так называемый африканский социализм, когда хотят, чтобы волки были сыты и овцы целы, что ни у кого никогда не получалось.
       Окончательно ссориться с бывшими колонизаторами никто не осмеливался. На первом этапе новые государства возглавили, в основном, люди, подготовленные и выпестованные в метрополии. Они не мыслили жизни без шотландского виски и французского коньяка, иностранных советников и увеселительных поездок в Европу. Президент Танзании Джулиус Ньерере баловался переводами Шекспира на язык суахили, получивший распространение в Восточной Африке со времен работорговли с легкой руки арабов, плохо говоривших по-английски. Как и многие его коллеги, Ньерере не спешил рвать связи с прежними хозяевами страны, осознавая, что от них во многом зависит его благополучие и стабильность нации.
       Танзанийский лидер мог себя похвалить за прозорливость, когда по его просьбе англичане высадили десант для подавления антиправительственных военных мятежей, прокатившихся по Восточной Африке. Позднее английские и французские войска не раз направляли в страны Черного континента под предлогом защиты иностранных подданных, а фактически - чтобы сохранить режимы, угодные Лондону и Парижу. Африканские президенты оставались довольны.
       Все заседания министров стран-членов ОАЕ проходили в закрытом режиме, чтобы не выносить сор из избы. Иначе пришлось бы менять название организации. О каком единстве может идти речь, если практически у всех новых государств давние пограничные конфликты с соседями? А как им не быть, если границы произвольные? Ведь в былые времена их наносили на карту там, где сталкивались, скажем, английские и французские войска. Так и определялись очертания колониальных владений, ныне независимых стран.
       Упорядочить границы никто не стремился, не до того. Министров волновали глобальные проблемы. В первую очередь - как добиться полной деколонизации континента и заодно покончить с расистским режимом в Южной Африке. По-видимому, хотели причесать всех африканцев под одну гребенку, потому что чернокожие, страдавшие под гнетом апартеида, жили несравненно лучше, чем в независимой Африке.
       Спорили в ОАЕ до посинения, засиживались до утра, выходили из конференц-зала охрипшие и злые и с хода устремлялись в огромный бар, приветливо раскинувшийся на нейтральной территории перед выходом из здания. Там их поджидали журналисты, зазывавшие к своим столикам министров соответствующей политической ориентации. Принимавшие западную помощь давали интервью Би-би-си, а воевавшие советским оружием нашептывали новости ТАСС.
       Случались и казусы. Как-то сидел Шевчук глубокой ночью с кружкой пива в компании соотечественников и на чем свет стоит проклинал заведенные ОАЕ порядки. Неожиданно возле их столика задержался молодой человек в модном дорогом костюме и стал внимательно прислушиваться к беседе, будто завороженный. Из какой страны неведомо, и чего привязался - незнаемо. Тогда Сергей по-русски лениво поинтересовался:
       -Чего уставился? Присаживайся, гостем будешь.
       Африканец расплылся в улыбке, раздобыл свободный стул, сбегал в бар за выпивкой, чем несказанно удивил присутствующих, сел за стол и на прекрасном русском языке объяснил:
       -Ребята, я так соскучился по матерным словам, что не смог пройти мимо. Извините меня, пожалуйста. Давайте выпьем.
       Шевчуку было очень неловко за грубость, допущенную им в начале, и он постарался загладить свою вину, сославшись на собственную усталость и общий бардак в ОАЕ.
       -О чем речь? - Отмахнулся новый знакомый. - Я же все прекрасно понимаю. Нет проблем.
       Потом рассказал, что закончил юридический факультет МГУ, а сейчас служит министром иностранных дел, и назвал страну, которую в Москве считали прислужницей империализма.
       -Знаю, знаю, что вы обо мне думаете, - веселился воспитанник советского вуза. - Со временем поймете и оцените.
       Позже действительно помогал, делился информацией, и Шевчуку не раз удалось обойти западные агентства, когда он первым сообщал о решениях ОАЕ еще до того, как о них объявляли на официальных пресс-конференциях. К сожалению, через год информатора сняли с поста министра. Возможно, за глубинное знание русского языка.
       * * *
       Сергей прикрыл глаза, вспоминая свои первые шаги на эфиопской земле. Тогда военные укрепляли властную вертикаль: грызлись между собой. Создавались новые органы местного самоуправления, и ходили разноречивые слухи о ситуации за пределами столицы. Надо было самому прощупать пульс глубинки. Однако на машине далеко не уедешь, а в туристическом бюро предложили маршрут со звучным названием "по историческим местам".
       Соответственно, на этом направлении курсировал экспонат авиационного музея скрипучий ДС-3, исправно тянувший летную лямку со времен второй мировой войны. О его боевом прошлом напоминали жесткие сиденья вдоль бортов, явно предназначенные для десантников. Багаж без всякого почтения свалили кучей в хвосте самолета и туго перевязали веревками, чтобы не болтался под ногами пассажиров во время полета. Среди тюков, корзин и мешков испуганно таращилась тощая коза. О комфорте помышлять нечего, но приземлились благополучно.
       В Гондаре, бывшей столице Эфиопии, повели смотреть дворцы. Точнее, то, что сохранилось от бурной деятельности царя Фасилидаса, изгнавшего в ХУ11 веке иностранцев и запретившего им пересекать границу под страхом смерти. Избавленные от пришельцев, новые монархи увлеклись внутренними разборками, погибали от яда или кинжала, а в промежутках между переворотами возводили пышные хоромы, украшали покои зеркалами и слоновой костью, говорил гид. Ему приходилось верить на слово, потому что от былого великолепия остались лишь прочные стены и ажурные башни да еще в одном из внутренних двориков - клетки, где раньше содержали львов на потеху туристам.
       Величественные кошки были в почете при императоре Хайле Селассие, и на выходе из аэропорта Аддис-Абебы приезжих ожидало необычное зрелище - царь зверей, возлежавший на асфальте у ног хозяина, как верный пес. Гости Эфиопии понимали, что преклонный возраст животного исключает всякую агрессию, но никто не решался даже притронуться к нему. Чинно фотографировались рядом, оставляли деньги и удалялись, поминутно оглядываясь. Когда на смену любознательным и щедрым жителям Запада пришли обитатели социалистического лагеря, валютой не избалованные, аэропорт лишился единственной достопримечательности.
       Кредитоспособные иностранцы обходили Эфиопию вниманием после смены власти в Аддис-Абебе. В туристическую группу, приехавшую в Гондар, входили две жилистые бойкие старушки из Канады, изъяснявшиеся по-французски, и примкнувший к ним Шевчук. Ему быстро надоели пыльные камни, и после обеда он разыскал резиденцию губернатора, рассказал, зачем приехал, и попросил помощи. Без лишних вопросов журналисту из Москвы выделили машину и шофера, когда-то, видимо, изучавшего английский язык.
       Недалеко от города на солнечном пригорке у пыльной дороги Шевчук приметил странный рынок, попросил остановиться и подошел к продавцам. Они выставили аккуратными рядами черные статуэтки из обожженной глины, по которым без труда можно проследить всю трехтысячелетнюю историю Эфиопии. Здесь и легендарная царица Савская, и вполне современные грамотеи с книгами, и крестьянки со ступами, и нечто похожее на эротику, изделия племени фалаша, члены которого исповедуют иудаизм. Они отказались оценить по достоинству реформы на родине предков и в полном составе эмигрировали позже в Израиль, надолго озадачив тамошние власти своими проблемами.
       Сергей честно выполнил долг туриста, купив несколько фигурок, и продолжил путь. Видавший виды вездеход гудел-переваливался по немыслимой дороге. Местами попадалось некое подобие булыжника, и тогда машина напоминала катер, угодивший в жестокий шторм. Но большей частью она ныряла в долины и карабкалась на горные склоны по глубоким рытвинам от потоков воды, сбегавших в дождливый сезон.
       Наконец, въехали в селение из одной улицы, вдоль которой выстроились дома с навесами от шального солнца, по-местному тукули. Их стены образуют деревянные жерди, обмазанные глиной. Жерди конусом выстраивают вокруг высокого шеста, торчащего в центре жилища, а крышу венчает пучок соломы, горшок или кувшин.
       На утоптанных площадках перед хижинами женщины просеивали просо - тефф, толкли зерно в глубоких деревянных ступах. К вечеру, когда вернутся мужчины, будут готовы свежие лепешки. Мальчишки собирали хворост для семейного очага, а девочки носили воду из ручья в больших глиняных кувшинах, горло которых заткнуто пучком травы. Дно кувшина круглое, так что где попало его не поставишь, и водоносы нигде не задерживаются, спешат вернуться поскорее, чтобы установить посудину на специально отведенное ей место в тукуле.
       На небольшой площади перед зданием школы в тени раскидистого фигового дерева были расставлены стол и стулья, а вокруг на теплой земле расположились участники митинга, начавшегося задолго до приезда Шевчука. Жители деревни и делегаты окрестных сел собрались, как выяснилось, по делу: послушать, что скажут посланцы властей о недавних правительственных прокламациях, существование которых оставалось для крестьян тайной.
       Распространение информации в Эфиопии - задача архисложная, как говаривали классики марксизма-ленинизма. Население почти на девяносто процентов неграмотно, поэтому от газет, журналов и листовок толку мало, а транзисторные радиоприемники не по карману. Даже в городах официальные объявления делает уличный глашатай. Он обходит кварталы с небольшим рожком, время от времени останавливается, дует в рожок, а потом, набрав полную грудь воздуха, возвещает последние новости. Просветить сельскую местность еще труднее: обширные пространства, бездорожье и недоступность некоторых горных районов, куда даже вертолет не доберется из-за сильных ветров. К тому же в Эфиопии множество народностей, не владеющих амхарским языком. У большинства из них нет своей письменности.
       Все это прочувствовал Шевчук на митинге. Гонцы из Гондара говорили по-амхарски и после каждой фразы делали паузу, чтобы дать возможность переводчикам растолковать смысл сказанного на понятных крестьянам диалектах. Слушатели перебивали ораторов вопросами об улучшении водоснабжения и дорог, доставке семян и удобрений, о ценах на кофе, поругивали посредников-перекупщиков. Революционные лозунги их не затрагивали, и складывалось впечатление, что нет у них общего языка со столицей в прямом и переносном смысле. Да и слабо верили людям, разъезжающим на машинах.
       Большая часть населения живет вдали от редких асфальтированных дорог. С раннего детства народ привыкает пешком одолевать огромные расстояния, так что марафон для них - как для нас улицу перейти, и Эфиопия воспитала немало прекрасных бегунов на дальние дистанции. Вдоль кромки шоссе часто попадаются неспешно вышагивающие мужчины - в гости, по делам, на рынок - за добрую сотню километров от родного села. Шествуют, положив руки на короткую палку, закинутую на плечи. Позади, выдерживая почтительное расстояние, семенят женщины с поклажей, а впереди трусят лопоухие ослики, доверху груженные дровами или хворостом.
       На тридцать с лишним миллионов жителей Эфиопии приходится почти столько же голов крупного рогатого скота, овец и коз, почти миллион верблюдов и тьма домашней птицы. То и дело на загородном шоссе возникает бесконечное стадо степенных коров или отары суетливых овец. Пастухи с длинными копьями ступают важно, делая вид, будто происходящее их не касается. Поток пешеходов избирает для перехода дороги как раз тот момент, когда к ним приближается на большой скорости автомашина. Водителю предоставляется полная возможность выпутываться из щекотливых дорожных ситуаций своими силами.
       На обратном пути в Гондар Шевчук отведал кофе, которым торговали у обочины дороги три женщины с задымленными на огне костра чайниками, и должен был признать, что никогда в жизни не пил такого вкусного напитка. Его варили люди, сами выращивающие кофе и умеющие передать его аромат во всех оттенках. По ходу дела шофер рассказал, что эфиопы обязательно бросают щепотку соли в кипящий кофе, а шелуха плодов идет на приготовление питательного блюда, о котором за пределами Эфиопии и не подозревают.
       Обочины дороги сторожат деревья, щедро усыпанные белыми, розовыми, фиолетовыми и красными цветами. В поле, на лугах цветы попадаются редко, и все многообразие красок разбросано по кустам и деревьям. Сквозь ветви с живым интересом наблюдают за происходящим внизу обезьянки-гверецы (местные жители называют их "гуреза"), которые нечасто попадают в зоопарки. Эфиопы говорят, что эти животные страдают малярией и, когда случается приступ болезни, лечатся собственными силами, поедая листья, содержащие хинин, а в неволе быстро хиреют и гибнут.
       У гверец черная шелковистая шерсть, а мордочку кокетливо обрамляет белая борода. Хвост тоже опушен белым, и длинные белые волосы свисают плащом по бокам. Броская внешность неодолимо влекла к обезьянкам охотников до красивых шкурок. Не спасала гверец и способность совершать неимоверные прыжки с дерева на дерево, напоминающие свободный полет, и обезьян этой породы осталось до обидного мало, хотя они находятся под охраной закона. По-видимому, гверецы об этом как-то догадались и совсем не боятся людей, с видимым удовольствием позируя перед фотоаппаратом.
       Даже бывалых путешественников Эфиопия поражает разнообразием и богатством ландшафтов и животного мира. Россыпь надменных гор, рассеченных суровыми морщинами задумчивых ущелий, сменяется безбрежной красноватой равниной, усыпанной темными точками зонтичных акаций. Дальше раскинулась необъятная саванна, в пыльных вихрях которой тонут дома и скот. Вольные озера, не освоенные гостиницами и туристами, расцвечены розовыми облаками нежных фламинго и снежно-белыми величавыми пеликанами. А заросли тростника просто кишат перелетными гусями и утками.
       На отмелях бурных рек нежатся на ласковом солнце притворно-сонные крокодилы, моментально сползающие в воду при первом неосторожном движении крадущегося к ним фотографа. В тихих омутах неразборчиво бормочут и, как дети, пускают пузыри громады бегемотов, а местами поверхность воды, обильно сдобренной илом, буквально кипит от серебристой рыбы.
       Рыболовам не приходится долго ждать клева: забросил - вытащил, забросил - вытащил. Чудо из чудес. Но уже на второй зорьке как-то приедается - не хватает переживаний, сопутствующих настоящей рыбалке, нет трепетного ожидания пугливо ныряющего поплавка. Может быть, поэтому эфиопы равнодушны к рыбе и ловят ее исключительно на продажу проезжим европейцам. 0x08 graphic
       Стоит остановить машину в самом что ни на есть безлюдном месте, откуда ни возьмись, набегают мальчишки. Поодаль непременно возникает фигура пастуха. Он картинно замирает, опершись на копье. Его явно одолевает любопытство, но без приглашения он не подойдет. За исключением малых детей, не отягощенных грузом манер, жители Эфиопии гостю не докучают и встречают его достойно, без лишней суеты.
       Именно так принимали Шевчука в Лалибеле, знакомство с которой начал рассказ гида: "Когда мать вынесла младенца на показ придворным, над новорожденным повис пчелиный рой, удививший всех примерным поведением. Отсюда и пошло имя Лалибела, означающее в переводе с древнего языка гээз: "даже пчелы признают его власть". Он правил в XII веке, дал название городу и положил начало строительству одиннадцати церквей, которые сейчас по праву считаются, одним из "чудес света". Это не храмы, вознесенные над окрестными холмами, и не сумрачные пещеры, уводящие в недра гор, а подземные сооружения, вырезанные из цельного камня и вписанные в горный ландшафт.
       0x08 graphic
    Португальский монах Алвареш, первым из европейцев посетивший Лалибелу в XVI столетии, долго приходил в себя по возвращении на родину. А когда привел в порядок разбросанные чувства и собрался с мыслями, добросовестно изложил увиденное. Но в заключение сделал грустную приписку: "Дальнейший рассказ не имеет большого смысла, потому что мне все равно никто не поверит".
       С тех пор о замечательных церквах написаны монументальные труды, где научные выкладки тесно переплетаются с досужими вымыслами и рассуждениями о сверхъестественных силах. Отдельные авторы, вдохновленные научной и ненаучной фантастикой, додумались и до участия космических пришельцев в создании храмов. Действительно, трудно представить, как мастера далекого прошлого с их примитивными орудиями сумели превратить скалы в резные крыши, стены и колонны.
       Для строительства избирали большую площадку, вырубали вокруг будущего здания глубокие канавы и начинали обрабатывать каменную громаду от края к центру. Крыша, как правило, расположена на уровне земли либо сливается с горами, и тогда строение напоминает пещеру в горизонтальном склоне. Здания отделены от скал провалами траншей, образующих дворики, местами встречаются бассейны со "святой" водой, покрытой пленкой зелени. Из скал вырастают колонны, стены изукрашены геометрическими фигурами, фресками и сценами из библии, хотя от времени краска поблекла и выцвела.
       0x08 graphic
    Каждая церковь имеет свою примету. В одной демонстрируют луч света над алтарем, который, по словам гида, не меркнет днем и ночью. Гиду приходится верить, потому что ночью в церковь не пускают. В другой - "могила Адама", и все начинают живо интересоваться, где же похоронена Ева. Дальше хранятся манускрипты начала XV века, скульптуры святых и великое множество древних крестов. Самая заметная достопримечательность - колонна, уходящая на высоту двух этажей и покрытая материей. Священники заверяют, что так надо, ибо на ней высечено прошлое и будущее мироздания, а людям знать того не положено.
       Если верить легенде, древние жители стремились обеспечить храмами всех святых, почитаемых в Эфиопии: Даже святого Георгия резвый конь не пронес мимо Лалибелы. Самый красивый крестообразный храм носит его имя.
       * * *
       Сергей оторвался от воспоминаний, привычно быстро пробежал газету, убедился, что нет ничего достойного внимания на ленте национального агентства новостей, хотел, было выйти подышать во двор, но почему-то сел за пишущую машинку, вставил чистый лист бумаги, и пальцы, будто сами побежали по истертым клавишам.
       "В то время, когда я пишу эти строки, на противоположной стороне улицы от моего дома разгорается настоящий бой. Позже солдаты аккуратно разложат у дороги трупы с таким расчетом, чтобы проходящие и проезжающие мимо могли легко раэглядеть прибитые ко лбам убитых дощечки с надписью "враг народа". Как видите, в Эфиопии не насаживают голову на кол. Здесь придумали иной метод демонстрации отношения властей к оппозиции".
       "Стоп! Кто это опубликует? Западная газета, возможно, оторвет с руками, но советская дышать в эту сторону побоится. Не идти же по стопам Синявского и Даниэля, использовавших Запад для публикации своих трудов", - грустно подумал Сергей, откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и четко представил свое будущее. Вначале его лишают партбилета и работы, затем сына забирают из университета в армию, попутно родителей и жену таскают по инстанциям, прорабатывают сослуживцев и друзей, пригревших на груди отщепенца и предателя, репортаж которого появился в печати за границей.
       Из мрачной задумчивости вывел легкий шорох возле двери и вопрос, на который при всем желании не ответишь утвердительно.
       -Вы спите?
       Сергей повернул голову и увидел Анну, выглядевшую лучше прежнего, хотя в такое нельзя поверить.
       -Как вам спалось? - С улыбкой поинтересовался он.
       -Замечательно, - улыбнулась она в ответ. - Вначале не могла заснуть, а потом и сама не заметила, как задремала. Разрешите войти?
       -Конечно. Чувствуйте себя как дома.
       Девушка с интересом осмотрела кабинет и остановила взгляд на телексе.
       -Это ваша связь с Москвой?
       -Не только. По телексу я могу связаться с любой точкой на земном шаре.
       -И в Эфиопии тоже?
       -Конечно.
       -Значит, если я вам дам номер местного телекса, вы можете передать им мое сообщение?
       -Без проблем.
       -Тогда телефон нам не понадобится, - задумчиво протянула девушка, тряхнула головой и тихо рассмеялась.
       -Мы можем поступить еще проще, - предложил Сергей. - Я выйду на нужный номер, и вы сможете с ним поговорить сами. На машинке умеете печатать?
       -Не хуже профессионалов, - похвасталась Анна.
       Сергей включил телекс и спросил:
       -Какой номер?
       Анна назвала, и Сергей набрал. Получив подтверждение, он уступил место девушке и вышел из кабинета. Минут через пять появилась радостная и возбужденная Анна.
       -Все в порядке, - сообщила она. - Только не знаю, как эта штука выключается.
       * * *
       Сергей вернулся в кабинет, отключил телекс, отметив, что Анна не оставила на рулоне бумаги следов своих переговоров, и присоединился к девушке в гостиной.
       -Знаете, - сказал он, - я проголодался. Давайте обедать.
       -С удовольствием, - откликнулась Анна, - но непременно на моих условиях.
       -Принимаю безоговорочно, - засмеялся Сергей, невольно заражаясь ее хорошим настроением.
       -Вы мне покажете, что и где у вас лежит, а я накормлю вас хорошим обедом. Баранина найдется?
       -Увы, нет. Знакомый мясник в Лондоне рекомендовал есть исключительно красное мясо. Уверял, что мужчинам полезно.
       -Ладно, пусть это будет на его совести. Показывайте.
       Они пошли на кухню, где Анна быстро освоилась, прогнала Сергея ("Мужчинам не место на кухне"), разложила продукты и специи и принялась колдовать у плиты.
       Сергей вернулся в кабинет, стараясь не мозолить глаза. На кухне слышался стук ножа, резавшего овощи, и доносились иные звуки, говорившие о том, что работа кипит полным ходом. Потом повеяло ароматом, вызвавшим обильное выделение слюны, как у собаки Павлова. Наконец, на пороге появилась сияющая Анна и торжественно объявила:
       -Прошу к столу.
       Мысленно отметив, что хорошим манерам девушки могли бы позавидовать жены многих московских знакомых, которые обычно приглашают гостей к столу криком из кухни с противоположного конца квартиры, Сергей прошел в столовую, отделенную выступом стены от гостиной, и остолбенел. Привычные тарелки, приборы, салфетки и блюда были расставлены с искусством, позабытым в ресторанной суете, а салаты и закуски смотрелись как наряд новогодней елки. Сергей восхищенно присвистнул.
       -Где вы научились так накрывать на стол?
       -Дома, - ответила девушка, скромно потупившись и не вдаваясь в подробности.
       -К праздничному столу полагается...
       -Знаю, цветы, - вставила Анна, - но я не посмела выйти во двор.
       -И правильно поступили, - одобрил Сергей. - Мой сторож Кафани наверняка подрабатывает осведомителем в полиции. Но я имел в виду не цветы. У меня есть бутылка отличного красного вина. Если не ошибаюсь, французского. Не возражаете?
       -Сначала армянский коньяк, теперь французское вино. Вы меня балуете, - притворно засмущалась Анна.
       Все, что она приготовила на скорую руку, оказалось на редкость вкусным. Продукты, естественно, те же самые, что шли в доме Шевчуков в употребление изо дня в день, а вкус иной, не наш и все тает во рту. Во время обеда почти не разговаривали.
       -Кофе хотите? - Предложила Анна, когда Сергей отложил нож и вилку и удовлетворенно откинулся на спинку стула.
       Кофе тоже был приготовлен отлично, как умеют делать в Эфиопии, на родине благословенного напитка.
       -Вы живете один? - Осторожно спросила Анна, убедившись, что хозяин дома сыт и склонен побеседовать.
       -Да, последнюю неделю один, - ответил Сергей. - Мы с женой собираемся в отпуск через месяц, но она улетела раньше, чтобы побыть с сыном. Он учится в университете на втором курсе, и за ним в Москве присматривают дедушки и бабушки, но матери, естественно, хочется побыть с ним как можно дольше.
       -А почему вы не хотите провести отпуск в Эфиопии, пригласить сюда сына и родителей? Им было бы интересно.
       -Во-первых, если вы заметили, здесь стреляют и далеко не всегда целятся, прежде чем нажать на курок, - начал перечислять Сергей. - Во-вторых, советским гражданам разрешено проводить свой отпуск только на родине, дабы не забывались и не забывали суровой социалистической действительности. В-третьих, родители обязаны оставаться дома, пока я за границей, чтобы у властей были под рукой заложники на случай, если я пожелаю дернуть на Запад, "избрать свободу", так сказать. Наконец, студентам, равно как старшеклассникам, запретили выезжать на каникулы к родителям, работающим за рубежом, после того, как сын весьма достойного и уважаемого советского дипломата не выдержал испытания жизнью за границей и решил остаться в Америке. Говорят, даже письмо написал президенту США с просьбой предоставить ему политическое убежище.
       -Вы говорите ужасные вещи так спокойно, как будто не понимаете, что все это просто не укладывается в человеческие рамки, - возмутилась Анна.
       -Надеюсь, вы знаете английское выражение "это моя страна, хороша она или плоха"?
       -Но это же не оправдание!
       -Я не оправдываю и не оправдываюсь, - парировал Сергей. - Есть еще русская пословица "против лома нет приема". Либо я играю по заданным правилам, либо оказываюсь вне игры. Третьего не дано. Я все понимаю не хуже вас, но изменить что-либо не в силах. - Помолчал и неожиданно спросил: Знаете песню Битлов "Желтая субмарина"?
       -Знаю, конечно.
       -Желтая субмарина - это из разряда розовых слонов, что в природе не встречается, - продолжал Сергей. - Так вот у меня такое ощущение, будто я живу в желтой субмарине.
       -Ну, и как вы себя чувствуете?
       -Признаться, тесновато. На поверхность не поднимаемся, ибо свежий воздух, как нам внушили, строго противопоказан. К перископу не подпускают, чтобы не увидели лишнего. Вокруг одни и те же изрядно надоевшие лица и глухие стены, по-вашему, железный занавес. Но дышать можно, если не перекроют кислород. Впрочем, мне грех жаловаться. При моей работе время от времени появляются новые лица, хотя стены остаются всегда.
       -Какие мы разные! - Воскликнула Анна.
       -Зато теперь идем одним путем, - язвительно напомнил Сергей.
       -Вы всерьез думаете, что в Эфиопии возможен социализм?
       -Если учесть, что у вас только каждый десятый грамотный, именно здесь социализм и возможен.
       Девушка вскинула на Сергея глаза, и в них читалась такая боль, что ему стало не по себе, и он пробормотал:
       -Простите, я сболтнул глупость.
       -Нет, все правильно, к сожалению, но каждый грамотный стоит, наверное, больше сотни неграмотных, и мы еще посмотрим, кто победит, - убежденно сказала Анна. - Мой народ не позволит иностранцам хозяйничать на его земле...
       -У вас непроизвольно вырвалось "мой народ", - прервал ее Шевчук, обладавший профессионально чутким слухом. Он на лету ловил каждое слово собеседника, моментально взвешивал и сразу же реагировал. - Так говорят только короли...
       Под испытующим взглядом Сергея девушка зарделась, будто провинилась, и быстро проговорила:
       -Идите отдыхать, а я здесь уберу.
       Сергей не стал возражать, хотя очень хотелось продолжить разговор, который приобрел неожиданный поворот и мог многое прояснить в создавшейся ситуации. Но поскольку он был женат не первый десяток лет, споров с женщинами старательно избегал, и послушно побрел в гостиную, прихватив недопитую бутылку вина и рюмку, прилег на диван и уставился в потолок.
       "Откуда она такая взялась? "Мой народ", ишь ты! - Лениво подумал Сергей, наблюдая за тем, как Анна споро убирает и моет посуду. - И все-то она умеет. Хорошо бы все проанализировать, припомнить мелкие детали..." Но вскоре сказалась усталость, мысль ускользала, и Сергей незаметно провалился в сон.
       Проснулся от ощущения, что его трясут за плечо, и услышал тревожный голос девушки.
       -Послушайте, к вам кто-то приехал.
       Сергей вскочил на ноги, подошел к окну и увидел, что во дворе останавливается знакомая машина.
       -Быстро в спальную! - Коротко бросил девушке. - Сидеть тихо и ни на что не реагировать.
       -Кто это? - Испуганно спросила Анна.
       -КГБ.
       Анну будто ветром сдуло.
       * * *
       Сергей быстро огляделся. Так, все, кажется, на своих привычных местах, все в порядке. Дождался, пока незваный гость позвонит второй раз, и тогда гостеприимно распахнул дверь.
       -Какими судьбами, дорогой Петр Степанович? - Приветствовал широкоплечего рыжеволосого мужчину, возглавлявшего сводный отряд советских разведчиков в Эфиопии.
       В посольстве он числился советником по культуре, по примеру коллег из шпионских контор иных держав. Эта традиция свидетельствовала о несколько пренебрежительном отношении правительств разных стран к проблемам развития культурных связей за рубежом. Разведчики всех национальностей не умели и не испытывали ни малейшего желания заниматься чем бы то ни было вне круга своих непосредственных обязанностей.
       Подручные Петра Степановича таились под званиями атташе или секретарей, а также назывались разнорабочими и шоферами, в зависимости от чина и выслуги лет. Их истинное лицо и род занятий полагалось чтить как служебную тайну, за разглашение которой нарушителя могли в 24 часа выслать на родину. Однако ни для кого не было секретом, кто есть кто, потому что только КГБшники позволяли себе вольности в поведении и разговорах, о которых не смели и подумать загранработники без двойного дна.
       Рядовой атташе, секретарь или советник не мог и помыслить о том, чтобы стать завсегдатаем бара в гостинице "Хилтон", куда непременно захаживали залетные западные репортеры и американские дипломаты. На общение с ними простой советский смертный должен был получить особое разрешение офицера по вопросам безопасности, присланного из Москвы. Его имя и должность были известны всем и каждому, чтобы служивый народ точно знал, кому доносить на соотечественников.
       Злачные места в самом дорогом отеле Аддис-Абебы регулярно и истово посещали особо одаренные, то есть способные освоить стандартный набор английских слов, чины КГБ из посольства СССР и заслуженные агенты ЦРУ, кое-как изъяснявшиеся по-русски, из посольства США. Их не смущали высокие цены, отпугивавшие обычных посетителей, поскольку тратили не свои, кровные, а средства, отпущенные на "представительские цели". В отсутствии посторонних шпионы сливались в экстазе и предавались любимому занятию - морочили друг другу голову, что в служебных бумагах называли сбором агентурной информации.
       На эти цели государство денег не жалело, но при плановой экономике, когда в кассе посольства то пусто, то пусто, в конце каждого квартала ощущался валютный голод. Тогда сподвижники основателя ЧК начинали объезжать дома соотечественников, не причастных к ведомству "железного Феликса". Приходили в гости запросто, без лишних церемоний и приглашения. Выпивать за свой счет, а не по долгу службы, считалось плохим тоном.
       -Вот ехал мимо и решил заскочить на огонек, - сообщил Петр Степанович. - Не прогоните?
       Мог бы, конечно, просто вломиться в дверь, не утруждая себя объяснениями, но с журналистами было принято обходиться вежливо с учетом того, что они на одном месте не засиживались и часто могли поделиться реальной, а не высосанной из пальца информацией. Да и резидент КГБ слыл либералом, сносно говорил по-английски, любил джазовую музыку, читал книги, а не только специальную литературу, и грамотно изъяснялся по-русски. Возможно, его образ лег в основу легенды об Андропове.
       Среди журналистов он получил кличку "вождь краснорожих", поскольку лица его подчиненных приобрели окраску национального флага под воздействием буйного африканского солнца в сочетании с регулярными попойками. Позднее с легкой руки Шевчука появилось еще одно прозвище - Петруша. Крещение состоялось после довольно смешной и крайне глупой истории, приключившейся на торжествах по случаю дня рождения предводителя людей с самыми чуткими ушами и длинными руками, железными сердцами и непоколебимой верой в свою непогрешимость.
       * * *
       Петр Степанович решил отпраздновать знаменательную веху - ему исполнялось сорок лет - на озере Лангано, расположенном вдали от шумной и небезопасной столицы. Предприимчивые итальянцы в свое время построили на берегу озера под сенью зонтичных акаций коттеджи, обеспечили их электричеством, водопроводом и примитивной канализацией. Любители экзотики могли отдохнуть душой и телом, купаться и загорать, попутно любуясь нетронутой африканской природой в условиях привычного комфорта.
       Под разговоры о социализме в Аддис-Абебе озадачились проблемами перехода под контроль правительства иностранной собственности, но пока никто не покушался на скромный приют для туристов из-за границы и пресыщенных столичной жизнью горожан, потому что его облюбовали дипломаты из стран Варшавского договора. Они-то уж точно знали, во что превращается частная гостиница, когда переходит в руки государства, исповедующего марксистскую идеологию, и посольства дружественных государств убедили эфиопские власти, что с национализацией на Лангано спешить не следует.
       Торжества по случаю круглой даты на извилистом пути многотрудной жизни Петра Степановича проходили на озере при массовом стечении лучших представителей советского народа. Первые ряды оккупировали прямые подчиненные юбиляра и потомки Павлика Морозова от мала до велика, а на заднем плане разместилась разношерстная группа поддержки. Присутствовали также журналисты и дипломаты для ведения светской беседы. Никто не был забыт и приняты все меры, чтобы ничто не забылось.
       За столом засиделись до глубокой ночи, когда все вокруг обволакивает воистину африканская темнота, и если вытянуть руку, с трудом разглядишь собственную ладонь. Но при свете ламп сохранялись очаги веселья, и жены спецсотрудников наперегонки кокетничали с именинником. Их мужья, закаленные по роду службы в застолье, тихо похрапывали с открытыми глазами, сидя на стульях, но в полной готовности живо откликнуться на новый тост.
       Мужчины, не связанные прямо или косвенно с компетентными органами, постепенно начали расходиться, чтобы с рассветом отправиться на рыбалку, а дамы, разгоряченные собственным красноречием и крепкими напитками, повалили гурьбой купаться.
       На следующее утро после завтрака Петр Степанович отозвал Шевчука в сторону и мрачно пробурчал хриплым с похмелья голосом:
       -Если вас не затруднит, передайте, своей жене, чтобы она не давила на окружающих своим высшим образованием.
       -А в чем, собственно говоря, дело? - Обиделся за супругу Сергей.
       -Как вы знаете, - разъяснил резидент КГБ, - вчера наши дамы соизволили купаться, и ваша благоверная ни с того ни с сего принялась верещать... Извините, - поправился, заметив, что Сергей сердито нахмурился, - кричать, значит: "Нептун! Нептун! Где же ты? Выходи на связь, Нептун!"
       -Ну и что? - Удивился Шевчук.
       -А то, - сурово поведал командир шпионов, - что сегодня утром подходит ко мне Вася Музыкин... Знаете Васю?
       -Как не знать! Большего оболтуса не встречал.
       -Дурак, конечно, но в офицерском звании, так что я обязан его внимательно выслушать и принять меры. Доходчиво излагаю?
       -Яснее не бывает, - заверил собеседника Шевчук.
       -И говорит мне Вася человеческим голосом, хотя и слегка сиплым после вчерашней пьянки... По-нашему, докладывает, что прошлой ночью, дескать, "бабы напились, полезли в воду, а жена корреспондента ТАСС пыталась выйти на связь с иностранным агентом по кличке Нептун". Надеюсь, вам смешно?
       -Зная наши порядки, честно говоря, нет, не смешно.
       -Правильно, - легко согласился Петр Степанович. - Мне тоже тяжело сознавать, какие люди трудятся в моей организации. Вы мне хотя бы сочувствуете?
       -От всего сердца, - пылко воскликнул Шевчук. - Надо понимать, что Музыкин - ваше тайное оружие,
       -И оно тоже, но скорее отрыжка старой кадровой политики. У нас слишком часто смотрят не на человека, а в сопроводительные бумаги. Социальное происхождение играет большую роль, чем умственные способности. А уж если человек родился в глухой деревне, ему прямая дорога в большие начальники.
       -Я все понял, - подыграл Сергей. - Вася - продукт непорочного зачатия.
       -Нечто в этом роде, - вздохнул резидент. - Вот только аист здесь не при чем, и нашли его не в капусте, а рядом с хлевом, куда сгребают нечистоты. Короче, растолковал я несмышленому отроку, кто такой Нептун, и он пошел своей дорогой несколько озадаченный. Теперь представьте себе, что я застыл на уровне Васи. Представили?
       -Легко.
       -Обижаете.
       -Больше не буду.
       -Ладно, проехали. В общем, ушла бы отсюда соответствующая бумага, и не видать вам больше заграницы, как своих ушей. Усекли?
       -Усек.
       -За вами должок, - ласково сказал на прощанье резидент.
       Возможно, хитроумный Петр Степанович придумал эту байку, чтобы при нужде напомнить Сергею о прошлом, потребовать услугу за услугу и подложить крупную подлость или малую гадость. Но с учетом кадровой политики во всех советских учреждениях, где ценили не профессиональные навыки, а незапятнанную анкету, можно было допустить, что резидент не соврал. Достаточно было посмотреть на Васю Музыкина, чтобы убедиться в правоте его начальника, репутация которого достигла заоблачных высот, когда Шевчуки начали принимать гостей.
       По традиции, в первый месяц после приезда на новое место за границей следовало пригласить к себе всех коллег парами и в одиночку. Так в тассовском доме появился корреспондент Всесоюзного радио и телевидения Федор Толмаченко, тощий, будто высушенный, самоуверенный, занудливый и унылый, точная копия главного идеолога КПСС Михаила Суслова.
       При нем супруга, прямо с порога радостно объявившая: "А я на сносях". Подобно Среднерусской равнине, она была широкой и плоской, а в профиль напоминала первый блин, который всегда выходит комом. В разговоре с ней Сергей не мог отделаться от впечатления, что если развернуть общипанную курицу теневой стороной, то увидишь крохотный ротик жены Толмаченко.
       Гости по достоинству оценили кулинарное искусство хозяйки дома, воздали должное разнообразным напиткам, а когда перешли в гостиную откушать кофе, "на огонек" заскочил вездесущий Петр Степанович. Он старался не пропустить ни одной сходки вверенных его попечению журналистов, которые проживали на отшибе и могли отбиться от стада. Да и на таких встречах всегда можно было почерпнуть что-то полезное или интересное. Не подвел нюх резидента и на сей раз.
       Разговор за чашкой кофе вертелся вокруг профессиональных тем. Размякший после сытного ужина Сергей расслабился, позабыл, что имеет дело с незнакомыми людьми, и брякнул:
       -Что ни говори, но западники работают лучше нас. При всем желании ТАСС нельзя сравнить с английским агентством Рейтер.
       Толмаченко пошел красными пятнами, раздулся, как шар, и грозно потрясая пальцем, завопил:
       -Значит, вам у нас все не нравится!
       -Во-первых, не "нам у вас", а "нам у нас", - осадил рассвирепевшего гостя Сергей. - А во-вторых, не все, а кое-что. Наконец, если что-то не нравится, то об этом нужно говорить прямо, чтобы исправить.
       -В этом доме поселились антисоветчики! - Забилась в истерике беременная жена Всесоюзного радио и телевидения. - Ноги моей здесь больше не будет! Пошли, Федор, - приказала мужу и стала выбираться из кресла, что при ее габаритах оказалось не простой задачей.
       До того помалкивавший Петр Степанович положил тяжелую руку на необъятное колено не в меру расходившейся женщины и мягко попросил ее успокоиться, напомнив, что в ее положении волноваться вредно. Потом он доходчиво объяснил, что в этом споре каждая сторона по-своему права и ссориться из-за пустяков нельзя.
       Когда умиротворенные и заметно притихшие Толмаченко, наконец, оставили хозяев в покое, вождь краснорожих налил себе полстакана виски, залпом выпил и обратился к Шевчукам с речью:
       -Ребята, будьте бдительны, держите рот на замке. Ведь не окажись я сегодня случайным свидетелем этой сцены, завтра мне бы пришлось читать донос и как-то на него реагировать... Никто не лишает вас права иметь собственное мнение, но поверьте мне на слово, что делиться своими мыслями с кем попало совсем не обязательно... Прошу вас, не доставляйте мне лишних хлопот. Своих хватает.
       А мог бы повернуть дело так, что Шевчукам пришлось бы еще долго расхлебывать кашу, заваренную гостями, и заученно твердить на собраниях "советское значит отличное". С другой стороны, какая гарантия, что все это не было разыграно с целью посадить Сергея на крючок? Как выяснилось позже, Толмаченко активно и тесно сотрудничал с органами. Как бы то ни было, с тех пор за Петром Степановичем закрепилось прозвище Петруша.
       * * *
       При всех своих достоинствах Петр Степанович не избавился от привычки навещать, кого ему вздумается, когда вздумается без приглашения и телефонного звонка. В его появлении на пороге тассовского корпункта не было ничего необычного, и Шевчуку оставалось только любезно пригласить нежданного гостя в дом.
       -Э-э, батенька, да вы, как я вижу, зря время не теряете, - весело заметил профессионально наблюдательный Петруша, кивнув головой в сторону бутылки вина на журнальном столике.
       Сергей похолодел, но сразу успокоился, увидев, что рядом с бутылкой приткнулась одинокая пустая рюмка.
       -Жена уехала, одному тоскливо, вот и захотелось чем-то себя порадовать, - нашелся он. - Сейчас принесу вторую рюмку.
       Резидент по-хозяйски развалился на диване, сграбастал бутылку, тщательно изучил этикетку и одобрительно хмыкнул:
       -Красиво живете.
       -Стараюсь, - отозвался Сергей, наливая гостю вина. - Помогают друзья из посольства. Спиртное покупаю не сам, мне берут в магазине возле аэропорта с дипломатической скидкой.
       -Да, без друзей и выпить было бы нечего, - наставительно сказал резидент, смакуя вино. Этим он тоже отличался от своих коллег: не глушил стаканами, а мог оценить хорошее вино. - Ну, что у вас новенького? Как живется-работается?
       -Работается и живется по-старому, ничего новенького, - бодро отрапортовал Шевчук. - Разве что у солдат появилось слишком много патронов. Спать невозможно из-за стрельбы.
       -Нынче здесь кубинцы воюют, - напомнил Петр Степанович. - Братская помощь, интернациональный долг и все такое прочее. Теперь у эфиопов боеприпасов прибавилось. Осталось только научить наших друзей с острова Свободы не забывать в сортирах личное оружие, когда напиваются в гостях у советских дипломатов.... Кстати, у меня тут возникла небольшая проблема. Не у меня лично, - спохватился, - а у моих местных коллег.
       -Это вам офицер нажаловался, командир патруля, который ко мне в дом пытался ворваться? - Догадался Шевчук.
       -Почему мне? - Искренне удивился резидент. - Он доложил, как положено, своему начальству, те - выше, а потом связались с нами. Нет, не подумайте плохого. К вам претензий нет. Вы поступили абсолютно правильно, но согласитесь, что солдаты при исполнении, так сказать, и кричать на них не следует. Опять же не надо забывать, что они вооружены и очень опасны. Всякое бывает.
       -Если нужно, я готов извиниться устно или письменно, как прикажете, - вызвался Сергей.
       -Приказывать вам я не имею права, - усмехнулся Петруша, - но как добрый друг хочу посоветовать быть осторожнее. Если я правильно понял ситуацию, разыскивается опасный преступник. Точнее, коли меня не обманывают, агент Моссада.
       -Скорее всего, врут, - засомневался Сергей. - Какого рожна нужно здесь израильской разведке?
       -Впадаете в ошибку, - возразил резидент, - при императоре Эфиопия, одна из немногих стран в Черной Африке, поддерживала довольно тесные отношения с Израилем, пока арабы, разбитые в войне 1973 года, не объявили нефтяное эмбарго всем пособникам сионистов. Тогда пришлось перестроиться и порвать дипломатические отношения с Тель-Авивом, но до сих пор в Аддис-Абебе торгуют израильскими товарами. Значит, кое-какие связи сохранились, а, следовательно, и агентура. К тому же не секрет, что Моссад работает в связке с ЦРУ, а сейчас мы американцев здесь потеснили, своих агентов ЦРУшникам не хватает.
       Шевчук живо представил себе лицо Анны, начал искать в нем семитские черты, тут же нашел и заскучал. Совсем не хотелось встревать в шпионские забавы. Петруша чутко уловил перемену в настроении своего собеседника и ласково посоветовал:
       -Если сможете помочь местным властям, вам зачтется.
       -Да чем же я могу помочь? - Удивился Сергей.
       -Ну, к примеру, что-то увидите или услышите, - хитро прищурился резидент. - Вы опытный журналист, не мне вас учить.
       -А кого ищут? Как выглядит этот человек?
       -Не говорят, - смущенно признался Петр Степанович, - но они готовы горы свернуть, чтобы найти.
       -В конце концов, это их проблема, - вставил Шевчук.
       -При нынешнем раскладе иногда трудно понять, откуда ноги растут, - неожиданно сказал Петруша, допил вино и встал. - Мне, знаете, пора. Спасибо за угощение.
       Возле двери остановился и как бы случайно обронил:
       -Насколько могу судить, за вашим домом установлено усиленное наблюдение. Это я так, к слову.
       Спустился к машине, махнул рукой Кафани, чтобы открыл ворота, и рванул с места, подняв колесами облачко гравия.
       * * *
       Как только за гостем закрылись ворота, Сергей поспешил в спальную, где затаилась "опасная преступница", и еще издали громко возгласил:
       -Над всей Эфиопией голубое небо. Вы свободны. Если не надоело прятаться, приглашаю в гостиную.
       -Голубое небо над Испанией, помнится, положило там начало гражданской войне, - заявила Анна, продемонстрировав недюжинные знания истории.
       -А у вас она в самом разгаре, - напомнил Сергей. - Садитесь на диван, будем думу думать. Извините, вина не осталось. Гость оказался знатоком хороших напитков.
       -Среди агентов КГБ и такие встречаются?
       -Среди них можно встретить кого угодно, включая агентов всех разведок мира.
       -Зачем он приезжал? Или это секрет?
       -По-моему, - замялся Сергей, - он что-то подозревает, но устраивать обыск в моем доме почему-то не решается. Напротив, он меня предупредил, что за домом следят.
       -Как следят?
       -Деталей не знаю, но теперь надо думать, как вас отсюда вывезти незаметно. Просто выйти за ворота уже нельзя. Наша история знает случай, когда премьер-министра переодели в женское платье, чтобы спасти от разъяренной толпы, но с вами этот номер не пройдет. За мальчика вас даже слепой не примет.
       -Послушайте, Сергей, я вам бесконечно благодарна за все, что вы для меня сделали, - горячо заговорила Анна, - но сейчас вы рискуете головой.
       -Головой вряд ли, - возразил Шевчук. - Ну, объявят меня персоной нон грата, вышлют из страны. - Он мог бы добавить, что выгонят из ТАСС и лишат возможности работать в журналистике, но промолчал.
       -Зачем вы это делаете?
       -Не знаю. Честно говоря, просто не знаю. Наверное, сдуру. А может, осточертело вечно ходить под чужой командой. Впервые в жизни совершил самостоятельный поступок, если не считать поступления в институт и женитьбы. Или всему виной национальный характер. Украинцы славятся упрямством и тягой спорить по поводу и без повода. Когда мне говорят: "Этого делать нельзя", я непременно это сделаю. Сказывается тяжелая наследственность, зловредные гены запорожских казаков. Видно, не гожусь в холопы.
       Анна смотрела на него широко открытыми глазами, в которых неожиданно заблестели слезы. Проглотив комок в горле, она тихо сказала:
       -Никак не ожидала... Никак не ожидала, что в самую трудную минуту мне поможет русский... Ой, простите, забыла.
       -Прощаю, - улыбнулся Сергей. - И давайте обо мне больше ни слова. Как вы договорились со своими друзьями?
       -Они будут ждать меня на Меркато завтра после полудня. Вы знаете Меркато?
       -Да, конечно. Это самый крупный рынок, практически город в городе, и народа всегда тьма. Осталось только придумать, как вас туда доставить в целости и сохранности.
       -Я могу спрятаться в багажнике машины.
       -Не годится.
       -Почему?
       -Меня обязательно остановят и заставят открыть багажник.
       -Но у вас ведь дипломатические номерные знаки на машине, и наверняка охранная грамота. Вас не обыскивают.
       -Если захотят, обыщут. Ладно, утро вечера мудренее. У нас сейчас другая проблема. Сегодня вечером я обещал приятелю приехать играть в карты.
       -Русские играют в азартные игры? - Изумилась Анна.
       -И русские тоже, - усмехнулся Сергей. - Конечно, я мог бы отказаться, но это может вызвать ненужные подозрения. Лучше планы не менять и сохранить заведенный порядок. К сожалению, в мое отсутствие у вас возникнут некоторые неудобства. Перед отъездом я закрою жалюзи на окнах, будет темно, но свет зажигать нельзя. Еду найдете в холодильнике, а собак я сейчас накормлю. Кстати о собаках... У меня, кажется, есть идея... Потом объясню. - И вышел из дома.
       За его дальнейшими действиями с интересом наблюдала заинтригованная Анна. Шевчук направился к стоявшей под навесом машине, открыл заднюю дверцу и втащил на сиденье свернутую в рулон соломенную циновку, служившую подстилкой на пляже во время нечастых посещений озера Лангано.
       Из окна кухни виднелась только спина Сергея, и трудно было понять, что он делает. Потом он выпрямился, кликнул Арчи, велел ему прыгнуть в салон и захлопнул заднюю дверцу, обошел машину и сел за руль. Анна не видела, что происходило дальше, но через некоторое время Сергей вылез, выпустил пса и вернулся в дом, широко улыбаясь, крайне довольный собой.
       -Что вы затеяли? - Спросила девушка, и Сергей рассказал, как намеревается вывезти ее на Меркато. Анна захлопала в ладоши и на радостях чмокнула своего спасителя в щеку. Шевчук покраснел и смущенно буркнул:
       -У нас в таких случаях говорят: "Не говори "гоп", пока не перепрыгнешь". Надо еще все обдумать в деталях. - Посмотрел на часы и встрепенулся. - Извините, мне пора собираться.
       По пути в гостиную он достал из холодильника пакет из плотной бумаги, набитый костями и обрезками мяса, вынес на крыльцо и высыпал собакам.
       -Вчера битый час простоял под солнцем в очереди за хлебом и домой вернулся не в лучшем настроении, - пожаловался Анне, поджидавшей его в гостиной. - Но это закономерно: как только начинают строить светлое будущее, тотчас начинаются перебои с продовольствием. Однако у меня уже есть кое-какой опыт в борьбе с временными трудностями, а вам вскоре будет известно, что нет ничего более постоянного, чем временные трудности. В общем, я прикормил тут одного мясника, точнее, споил. В обмен на русскую водку он оставляет еду для моих собак.
       -А у вас в России тоже так? - Спросила Анна.
       -В России обрезки и кости идут на суп, суповой набор называется, а собак кормят кашей и творогом, - хмуро отрезал Сергей, но быстро смягчился и добавил: Если серьезно, то получится долгий разговор, а мне, в самом деле, пора ехать. Если задержусь, укладывайтесь спать, а я лягу в гостиной на диване.
       Как и обещал, опустил жалюзи на окнах, отчего везде стало сумрачно и неуютно, попросил не скучать, обещал вернуться при первой возможности часа через два-три и уехал.
       * * *
       Оставшись одна, Анна бесцельно побродила по пустой квартире, но в сгущающихся сумерках становилось все труднее различить контуры мебели. Тогда девушка прилегла на диван, прикрыла глаза и ушла мыслями в прошлое.
       Самым безоблачным периодом в ее жизни были годы учебы в Англии. Англичане издавна привыкли к тому, что в их школах и колледжах встречаются сыновья и дочери самых разных народов, в том числе близкие и дальние родственники арабских шейхов, индийских магараджей и отпрыски королевских семей со всего света. Возможно, поэтому Анна с первых шагов на чужой земле чувствовала себя как дома. Нет, по дому, конечно, скучала, но тосковать не приходилось.
       В частной школе уроки вначале вообще походили на детскую забаву с кубиками и веселыми картинками, но в ходе игры, как поняла позже Анна, преподаватели внимательно изучали вкусы и склонности воспитанниц, присматривались, к какому предмету каждая из них проявляет особый интерес, а потом выстраивали индивидуальную программу обучения.
       Естественно, был курс-минимум, обязательный для всех, но исходили, видно, из того, что научить человека читать можно, а приучить читать нельзя. Одни с телевизора глаз не спускают, а другие книг из рук не выпускают. Для первых предел мечтаний удачно выйти замуж, а вторые стремятся сделать самостоятельную карьеру. Так что не пытались вырастить великого математика из девочки, которая с трудом усваивала арифметику, и не делили учениц на отличниц и плохо успевающих. Гораздо выше хороших отметок ценились умение ладить с людьми, доброта, прилежание, трудолюбие, отзывчивость и прочие черты характера, помогающие человеку стать полезным членом общества.
       Столь же легко и быстро пролетели годы учебы в Оксфордском университете, где Анна постигала экономические науки, хотя родители советовали заняться филологией либо историей, что, по их мнению, больше пристало девушке на выданье. Однако замуж Анна не спешила, ночами просиживала за учебниками, не давала покоя преподавателям трудными вопросами и дружила с тихими очкариками, проводившими большую часть жизни в библиотеке.
       Они-то и заронили в сердце девушки сомнения в незыблемости существующего в мире порядка, заставили задуматься над тем, что хорошо и плохо для Эфиопии. По возвращении на родину Анна не скрывала своих взглядов, не ограничивалась словами, делала много доброго и вскоре приобрела широкую популярность. Среди ее новых знакомых и единомышленников были молодые офицеры, больше слушавшие, чем говорившие, а впоследствии перешедшие к решительным действиям.
       Но до того как это произошло, у Анны случился интересный разговор с давним другом ее семьи, который не занимал никаких важных постов в государстве, хотя к его мнению прислушивались высшие сановники. Однажды во время приема в императорском дворце он пригласил девушку разделить с ним уединенную беседку в тенистом углу сада и как бы ненароком спросил:
       -После Англии, надо полагать, многое здесь кажется тебе диким и архаичным, не так ли?
       -Возможно, - осторожно ответила Анна.
       -Наверное, хочется все переделать по-своему? - Не дожидаясь ответа, продолжал: В одиночку, понятно, не справишься, но таких умных, по моему разумению, сейчас наберется не один десяток, и у вас руки чешутся. Молодым это свойственно, и забываете, что Эфиопия - страна крестьян, настроенных консервативно. Печатным словом их не проймешь, потому что едва один из десяти знает грамоту, но понять текст сумеет разве один из ста. Радио - непозволительная роскошь для подавляющего большинства, а о телевизоре и говорить нечего. Значит, надо вступать в прямой контакт с народом, ходить и ездить по всей стране, разъяснять свои мысли и убеждать тупоголовых. На это потребуются огромные средства и долгие годы кропотливой работы. Нет, конечно, можно просто устроить государственный переворот и насаждать новые порядки сверху. А поддержат ли вас в провинции? Не начнется ли гражданская война?
       -Если передать землю крестьянам, нас поймут и поддержат, - горячо возразила Анна.
       -Землю - тем, кто ее обрабатывает, - усмехнулся старик. - Не раз слышал. А ты знаешь, что у нас более двадцати различных систем землевладения и землепользования? Конечно, сложно, запутано, архаично, но складывалось веками и одним махом не разрушишь. Да и знаю я наших крестьян. Если им отдать участки, которые они возделывают, в стране пропадет товарное зерно, потому что работают они из-под палки. Сейчас вынуждены кормить помещика, производят излишки, а собственные потребности крайне невелики. Следовательно, ожидайте голода.
       Анна не поверила старику, но его предсказания сбылись на сто процентов. Ситуацию осложняла непрекращающаяся драка за высшие посты между военными правителями, их некомпетентность в экономике, наивность в идеологии и доверчивость к иностранным советникам. После убийства императора семья уехала за границу, но Анна решила остаться, хотя пришлось скрываться у знакомых и друзей, но прошлой ночью она чуть было не угодила в руки солдат во время очередной облавы.
       * * *
       Через два квартала от дома Шевчук еще издали заприметил поставленный практически поперек дороги грузовик и маячившую перед ним фигуру в форме и с автоматом. Смекнув неладное, заранее притормозил и при виде повелительно поднятой руки смиренно остановился у бровки тротуара. Машину тотчас окружили солдаты, посыпавшиеся из кузова. Лица у них были хмурые и сосредоточенные, а настрой боевой.
       Начальник блокпоста оправдал прогнозы Сергея и отказался проявить должное почтение к охранной грамоте, коротко приказал водителю выйти. В подобной ситуации, как наставляли в консульском отделе, советскому человеку надлежало заявить устный протест и жестко требовать, чтобы ему предоставили возможность связаться с посольством по телефону. Все это звучало хорошо и правильно в помещении за дипломатической оградой, но посреди улицы под дулом автомата в голову приходили иные мысли.
       Большого шума Шевчук решил не устраивать, осознавая, что это бесполезно, и безмолвно покорился. Тогда ему велели открыть багажник, что он беспрекословно исполнил, долго шарили внутри и, наконец, отпустили с миром.
       В дальнейшем, до самого дома, где обитали корреспонденты "Правды" и "Известий", обошлось без приключений. Сергей уткнул машину на стоянке, но не стал выходить, а вынул из кармана пачку сигарет, закурил и попытался представить, что могло бы произойти, если бы рядом с ним случилась Анна. Нет, думать об этом не надо. Зная местные нравы и обычаи да в придачу злобный нрав советского посла, плохие мысли лучше гнать прочь.
       Гораздо важнее понять, чем вызвано странное поведение Петруши. Не станет он предостерегать от необдуманных поступков какого-то журналиста просто так, за здорово живешь. Не похож резидент на альтруиста. Выходит, ведет свою игру. Хотелось бы знать, какую и зачем.
       С одной стороны, вроде, все ясно. Если верить лозунгам, КГБ - "разящий меч партии" и твердо следует генеральной линии. Поскольку Кремль поддерживает эфиопский режим, чекисты должны делать то же. Но меч-то переходит из рук в руки и каждая рука - владыка. Неужели КГБ вышел на самостоятельную тропу и решил заигрывать с эфиопской оппозицией? Наверняка Петруша догадался, что тассовец что-то скрывает, но ничего не предпринял. А мог бы.
       Сергей вышвырнул окурок в окно, покинул машину, распрямил плечи и пару минут постоял, глубоко вдыхая прохладный воздух. Что ни говори, на жизнь грех жаловаться. Благодатный климат, зарплата и жилье, о котором дома даже мечтать не приходится, работа не пыльная. Ну, какого рожна еще нужно? А проблемы надо решать по ходу, одну за другой и не брать в голову дурное.
       * * *
       В холле просторной двухэтажной квартиры за столом, крытым плотной зеленой скатертью, специально купленной для карточных игр, Шевчука поджидали правдист Вадим Бычков, известинец Павел Пахомов и заведующий отделением Агентства печати "Новости" Вячеслав Акопян. На отдельном столе были расставлены бутылки и закуски. Все было готово к ставшей традиционной по субботам "пульке".
       -Ты чего опаздываешь? - Набросился на Шевчука хозяин квартиры Пахомов. - Только не ссылайся на занятость. Здесь все свои и никто тебе не поверит, что работал.
       Сергей вкратце поведал об утренних событиях, опустив явление прекрасной незнакомки, и подробно живописал обыск, учиненный на пути к дому, где обитали газетчики.
       -Вконец очумели революционеры, - сердито проворчал Бычков, профессионально точно разливая виски по стаканам. - Скоро белому человеку нос из дома нельзя будет показать.
       -Твои воспитанники, - съязвил известинец, поработавший под началом Алексея Аджубея, когда зять Хрущева сам правил бал и в пору общей оттепели дал волю своим сотрудникам. Глотнув свободы, Пахомов был не сдержан на язык и слыл диссидентом, что ему прощалось, так как его тесть служил в комиссии по выездам ЦК КПСС, без согласия которой ни один советский человек не мог пересечь государственную границу.
       -Уж не хочешь ли ты сказать, что редакционная политика газеты Советов депутатов трудящихся отличается от печатного органа ЦК? - Ехидно спросил правдист, намекая, что "Известия" исправно вносят свою лепту в пропаганду идей социализма и несут свою долю ответственности, если что не так.
       -Чего нет, того нет, - неохотно уступил Пахомов. - У нас все газеты, как однотипные шурупы, неразличимы друг от друга. Достаточно прочитать одну, чтобы знать, о чем пишут все остальные.
       -Ну, не совсем так.
       -Ладно, согласен. При желании можно найти разницу между "Пионерской правдой" и "Гудком", но весьма несущественную. Над всеми единый надзор - государство, хозяин и владелец. По сути, мы все - государственные служащие, чиновники от журналистики.
       -Значит, по-твоему, если передать газеты в частные руки, у каждой из них, как по мановению волшебной палочки, появится свое лицо и возможность высказывать собственную точку зрения?
       -Конечно, - обрадовался известинец.
       -Как на Западе?
       -Вот именно.
       -Иными словами, ты ставишь знак равенства между частником и независимостью принадлежащего ему издания?
       -Естественно.
       -Извини, ошибаешься.
       -Почему?
       -Частный владелец газеты не критикует правительство, если их интересы совпадают, а когда точит зуб на власть, преследует свои цели, - сказал Бычков. - Конечно, он выставит себя в роли поборника интересов общества и никогда не признается, что печется о своей шкуре. Его позицию можно назвать независимой?
       -Можно, - упорствовал Пахомов.
       -Нет, - возразил правдист, - частник выражает субъективное мнение, продиктованное желанием защитить шкурные интересы. Вот когда белое называют белым, а черное - черным, независимо от собственной позиции и мнения властей, тогда можно говорить о независимости и объективности. И еще одно нужно сказать. Если помнишь, нас учили в школе, что Петр Первый прорубил окно в Европу. Заметь, всего лишь окно. Россия не превратилась в европейскую страну. Бороды сбрили, мыться стали более или менее регулярно, и напудренные парики напялили, но азиатчина и сегодня прет из каждой щели. Великий реформатор просто диктовал стране свою волю, не считаясь ни с кем и ни с чем...
       -Ты к чему клонишь? - Перебил коллегу Пахомов.
       -Я к тому, что нам не приходится на Запад равняться. У нас крепостное право отменили, когда во всем мире давно уже фермеры кормили себя, и другим доставалось.
       -Россия тоже хлеб экспортировала, - напомнил известинец.
       -Погоди, - осадил его Бычков, - мы сейчас не об этом. У них другая мораль, иной уклад жизни. Вот если бы у тебя был выбор, ты бы на кого работал, на частника или государство?
       -На частника, конечно, - не задумываясь, ответил Пахомов.
       -Ну и дурак.
       -Почему?
       -Да потому, что у частника ты обязан плясать под его дудку. Он точно знает, чего хочет, и зорко следит, чтобы все, кому из его кармана идет зарплата, писали только то, что ему нужно и выгодно. Если хочешь знать, в государственной газете у тебя больше свободы, так как ты можешь столкнуть лбами разные министерства и ведомства, сыграть на их разногласиях и обрести независимость. Не дай Бог, наша пресса попадет в частные руки. Тут такое начнется, что нам с тобой придется менять профессию.
       -А как же Европа и Америка? - Не сдавался Пахомов. - Там вся пресса в частном владении, и ничего, живут. Между прочим, неплохо живут и на нехватку свободы не жалуются.
       -Мы тоже не жалуемся, - усмехнулся Бычков, - но подлинной свободы слова нет нигде, а существует масса ограничений. У них не так грубо, как у нас, когда мы пишем под контролем ЦК КПСС. Они действуют тонко и профессионально, а пишут с оглядкой на хозяина и рекламодателей. Попробуй обидеть компанию, реклама которой приносит газете большие деньги, и тебя тут же уволят без выходного пособия. Да и их правительства тоже держат руку на пульсе и никому не позволят разгуляться.
       -По сути, - заключил правдист, - разница лишь в том, что у нас не терпят инакомыслия, зациклились на одной идее и другим хода не дают, а на Западе готовы не только выслушать все точки зрения, но и прислушаться к чужому, на первый взгляд, даже крамольному мнению. А у нас, как мы знаем не понаслышке, все, что хоть отдаленно напоминает отклонение от генеральной линии, выжигается каленым железом. Отсюда застой и гниль.
       -Вот поэтому я за частную инициативу, - воскликнул Пахомов.
       -А я против, - вмешался Шевчук и рассказал, как получил нагоняй за интервью с Тефери Банти.
       -Вот это по-нашему, по-советски, - обрадовался Пахомов. - Ты добываешь эксклюзивную информацию, а тебя мордой о забор.
       -На Западе тоже по головке не гладят, - сказал Бычков. - Если что-то не понравится хозяину, тебя просто выгонят, и никакой профсоюз тебе не поможет.
       -Стоп, - возразил Шевчук, раньше работавший в Лондоне. - Ты не прав. В Англии, например, профсоюзы могут прижать и отдельного предпринимателя, и даже правительство. Мне довелось несколько раз освещать ежегодные конференции лейбористской партии, и решения там принимают под диктовку тред-юнионов, обладающих большинством голосов на партийных съездах. Правда, лейбористское правительство и парламентская фракция лейбористов могут проигнорировать неугодные им резолюции. Такая у них демократия, но в повседневной жизни профсоюзы - большая сила.
       -Я вам приведу конкретный пример, - продолжал Сергей. - Как-то в отделении ТАСС в Лондоне появился новый заведующий. Чей-то родственник, близкий друг или собутыльник, так что английских порядков и языка он не знал. А тут приходит к нему старший телетайпист и сообщает, что с будущего месяца надо повысить зарплату. Надо сказать, что все телетайписты - англичане. Так у них заведено. Если ты не член соответствующего британского профсоюза, на место телетайписта претендовать не можешь.
       -Пиво только членам профсоюза, - напомнил Пахомов, цитировавший Ильфа и Петрова при каждом удобном случае.
       -Вот именно, - подтвердил Шевчук. - Заведующий не понял, о чем идет речь, потому что советские люди привыкли довольствоваться малым, но на всякий случай запросил Москву и стал ждать указаний. А в первый день нового месяца телетайписты не вышли на работу. Представляете? В лондонском филиале советского учреждения бастуют трудящиеся. Западные коллеги визжали от восторга. Скандал на весь мир. Тогда спохватилось начальство и велело немедленно заплатить телетайпистам. Что следовало сделать сразу, так как регулярное повышение зарплаты в связи с ростом стоимости жизни предусмотрено контрактом между ТАСС и британским профсоюзом, и профсоюз заставит выполнять контракт. Уволить в Англии члена профсоюза без согласия профсоюза - в голове не укладывается.
       -У нас все проще, - заметил правдист, знаток марксизма-ленинизма. - Профсоюзы - это приводные ремни, с помощью которых партия придает нужное направление движению масс трудящихся. Профсоюзы возглавляют лучшие представители трудового народа, прикормленные властью. Так что руководитель любого предприятия или учреждения, он же полновластный хозяин, может уволить кого угодно когда ему удобно, и никто не пикнет. Лишь бы согласовал свои действия с партийными органами.
       * * *
       В этом месте Шевчук невольно вспомнил недавнюю встречу с посланцем ВЦСПС, с порога отрекомендовавшимся Иваном Ивановичем Чуксеевым. Естественно, с юных лет он носил прозвище Чук, что сыграло немалую роль в служебной карьере. Такая кличка ассоциировалась с рассказом Гайдара "Чук и Гек", навевала теплые воспоминания о детстве, и ее обладателя автоматически считали добрым малым. Звезд с неба не хватает, конечно, но парень безотказный, весь, как на ладони, и неотрывно смотрит в рот начальству. На самом деле Иван Иванович простаком лишь прикидывался и всегда держал камень за пазухой.
       Школу бросил, не видя смысла в учебе, и подался разнорабочим на автомобильный завод, где быстро освоился и понял, что только обезьяны выбиваются в люди упорным трудом. Смекалистый Чук начал проявлять бурную активность на общественной работе, полагаясь на природную болтливость, и вскоре отличился правильными выступлениями на собраниях и митингах. Яростно клеймил империалистов и их прихвостней, горячо защищал права и свободы угнетенных негров Америки и твердо поддерживал все инициативы родной партии. Передовые статьи "Правды" заучивал наизусть и с энтузиазмом пел, что "завтра будет лучше, чем сегодня". Говорить о дне сегодняшнем язык сам собой не поворачивался.
       Речистого паренька с ярко выраженной славянской внешностью приметили и приветили в парткоме завода, почувствовав родственную душу, и он с хода подал заявление о вступлении в первые ряды у государственной кормушки. Его бы с радостью приняли, потому что рабочих в партию не тянуло, и она постоянно испытывала переизбыток интеллигенции, но помешал партийный устав, который упрямо требовал рекомендации от людей, знавших Ивана не меньше года по совместной работе. В общем, проскочить без очереди не удалось, но его рвение в парткоме оценили по достоинству и двинули по профсоюзной линии, не предписывавшей бумажной волокиты. В профсоюз записывали всех, кто поступал на завод, вне зависимости от желания. Чука сделали профоргом цеха, потом ввели в местком, а через месяц он сочинил донос на председателя и занял его место.
       Тогда Иван Иванович сумел развернуться в полную силу. Распределял путевки в дома отдыха и санатории среди преданных людей, награждал тех, кого подсказывал партком, шестью сотками земли, мебельными гарнитурами и дефицитным ширпотребом, обрастал связями, потихоньку собирал компромат на вышестоящих борцов за интересы трудового народа, шантажировал кого надо и добился-таки своего - угодил в кресло заместителя председателя главного профсоюзного ведомства. Вот только за границей еще не бывал. Наконец, и эта мечта сбылась.
       Его направили в Аддис-Абебу для установления братских связей с коллегами по классовой борьбе, что на поверку оказалось невыполнимой задачей. С пролетариатом в Эфиопии было не просто плохо, а очень плохо. Крестьян - пожалуйста, сколько угодно, а рабочих - раз, два и обчелся. Темный народ, под цвет кожи. О "Капитале" не слышали, Брежнева не знают и при упоминании Сталинграда восторга не выражают. О чем с ними говорить? Тем более что переводчик из аппарата ВЦСПС усвоил только английский язык, а местные жители поголовно изъясняются на амхарском.
       Ящика водки, привезенного из Москвы, едва хватило на первую неделю, и Чук впал в уныние. Не тратить же командировочные в невосполнимой валюте на выпивку, а коротать еще одну неделю всухую непривычно и не по чину. Попробовал напроситься в гости к дипломатам, но те вежливо отказывали, ссылаясь на крайнюю занятость. И тут выручил переводчик Спартак Яковлев, случайно встретивший в посольстве знакомого, ныне корреспондента ТАСС. Не то, чтобы друг или приятель, просто сталкивались на лекциях в институте. Шевчук запомнил однокурсника, потому что каждый старался придумать ему новое имя типа Динамо, или Пахтакор созвучно названию футбольной команды.
       Разговорились, вспомнили студенческие годы, и как-то так получилось, что на следующий день профсоюзная делегация в полном составе оказалась в доме Шевчуков. Иван Иванович вкусно поел, крепко выпил, снял галстук и коротко приказал:
       -Так, давай ставь музыку. Я сейчас с ней танцевать буду.
       Хозяйка дома застыла в полной растерянности на пути из столовой в кухню, едва не выронив груду грязных тарелок.
       -Сейчас организуем, - пообещал Сергей, вставая из-за стола. - А ну пойдем выйдем, Локомотив, - обратился к переводчику.
       В гостиной Шевчук притянул бывшего однокурсника за лацканы пиджака к себе и негромко прорычал:
       -Я мог бы его просто выбросить из моего дома, но ты с ним повязан одной веревочкой. Так что выбирай. Или ты сейчас же вызовешь машину и тихо увезешь отсюда эту падаль, или я набью ему морду, и будете добираться до гостиницы пешком.
       Перепуганный Спартак помчался к телефону и, не дожидаясь машины, выволок слабо сопротивлявшегося любителя танцев во двор.
       В общем, отношения с профсоюзами у Шевчука не сложились, но интерес к проблемам свободы слова и печати сохранился.
       * * *
       -Послушай, Вадим, - обратился к правдисту Сергей, - откуда у тебя такая убежденность в своей правоте?
       -Когда я писал кандидатскую... - оживился Бычков.
       -Опять за рыбу гроши, - скучающе зевнул Пахомов, которого суровая жена бесконечно пилила за то, что он до седых волос не удосужился получить ученую степень.
       -Так вот, - невозмутимо продолжал Бычков, будто не слышал замечания, - когда я писал кандидатскую диссертацию, мне пришлось два года рыться во всяких библиотеках и спецхранах, куда пускают далеко не каждого. Попутно я провел беседы с западными журналистами, аккредитованными в Москве, а их тоже, как известно, охраняют и берегут люди в форме и штатском. Подступиться к ним не просто.
       -Ты проделал долгий и трудный путь, как положено истинному представителю партийной печати, - сочувственно вздохнул Пахомов.
       -Зато в конце пути, - закончил его мысль правдист, - Я могу с полным основанием заявить, что все мои выводы базируются на фактах, а не взяты с потолка, как у нас обычно делается.
       -Да не ставлю я твои выводы под сомнение, - рассердился Шевчук. - В принципе я с тобой согласен...
       -Сережа с кем-то соглашается. Какая прелесть! Покажите мне этого человека! - Прервала спор Жанна, жена Пахомова, спускаясь по лестнице из спальной. - Вы же в карты собрались играть, а не болтать. Кончайте дискуссию, поберегите пыл до нового партсобрания.
       -На собраниях мы молчим, - улыбнулся Акопян.
       -Славик у нас самый умный, он всегда молчит, - заметил хозяин дома, разбрасывая карты, чтобы определить сдающего.
       Какое-то время сосредоточились на игре. Слышалось только "раз", "пас", "два", "пас", "играю семь червей", "вист", "без меня". Жанна подсела к мужу, начала заглядывать в его карты, потом подсказывать и, в конце концов, взяла игру на себя. Пахомов не возражал. Он давно привык к тому, что его супруга командует в доме. По слухам, она писала за него статьи, потому что знала английский лучше своего супруга, и способствовала его карьере, поддерживая дружеские связи с женами редакционного начальства.
       Когда Жанна собиралась в отпуск, чуть ли не половину ее багажа составляли подарки и сувениры нужным людям в Москве, от главного редактора и его секретарши до скромной машинистки в бухгалтерии. Зато Пахомова высоко ценили, и он проводил дома не больше года от командировки до командировки, хотя не отличался ни трудолюбием, ни талантом. Естественно, и тесть не оставался в стороне и мог замолвить при случае доброе слово, где надо, а главное - Пахомов не нарушал свод правил советских граждан за границей, разработанных в ЦК КПСС. Он не был замечен в несанкционированных связях с иностранцами, не попадался пьяным на глаза послу и исправно посещал мероприятия в посольстве.
       Коллеги, знакомые и соседи в Москве бесконечно завидовали Пахомовым. Работа за рубежом считалась вершиной успеха, так как позволяла не только продвинуться по службе, но и укрепить свое материальное благосостояние на годы вперед. Только за границей можно было обеспечить семью хорошей обувью, одеждой и бытовой техникой, а если экономить буквально на всем, появлялась возможность приобрести отечественный автомобиль или кооперативную квартиру.
       При желании и известной сноровке можно было сколотить и немалое состояние в рублях, чем неустанно занималась Жанна. По приезде в отпуск она продавала через комиссионные магазины и с помощью подруг почти весь своей гардероб, что позволяло не только обновлять его ежегодно, но и построить на вырученные деньги гараж и дачу, переехать в трехкомнатную квартиру и отдыхать на самых престижных курортах.
       Острый товарный голод, непреходящий дефицит модных вещей и прочие недостатки торговой системы при социализме создавали идеальные условия для спекуляции. А пачка иностранных сигарет, бутылка виски или джина, французские духи или жестяная коробка английского чая открывали двери в самые высокие кабинеты. Взятки тоже брали, осторожно и по рекомендации доверенных лиц, а предпочитали "сувениры" типа колоды игральных карт с голыми девицами в пикантных позах, красивой, на взгляд советского человека, авторучки или иностранного значка.
       Народ постарше, опаленный войной и скудостью послевоенных лет, по-детски радовался при виде блестящей безделушки и не в силах был отвергнуть невинный подарок, а потом удовлетворял скромную просьбу. Охотно шло навстречу и новое поколение - секретарши, младшие референты и прочий мелкий чиновный люд, от которых зачастую зависел прогресс в решении сложных проблем с путевками в санатории и дома отдыха, куда допускались лишь избранные, по списку, утвержденному в аппарате ЦК КПСС.
       Смысл и значимость денег ограничивались тем, что просто купить никак не получалось. Нужно было "доставать", заводить знакомства с продавщицами, прикармливать их или дружить с ними домами либо ждать, пока модные женские сапоги или импортные мужские костюмы "выбросят" на прилавок в конце месяца, чтобы выполнить спущенный сверху план и получить премию. Тогда приходилось давиться с утра до вечера в крикливой очереди, растянувшейся на несколько этажей магазина и по ближайшим кварталам.
       В этом отношении загранработники были в лучшем, а точнее - в привилегированном положении. Но и заставляли их расплачиваться сполна, вынуждая врать и изворачиваться вдвойне по сравнению с соотечественниками на родине. Их постоянно инструктировали и нещадно запугивали, присматривали и досматривали, спрашивали и допрашивали, доносили и разносили, осуждали и досаждали, ставили палки в колеса, доводили до полного нервного истощения и даже сумасшедшего дома. Этим занимались свои, товарищи, а чужие, иностранные господа, играли роль сторонних наблюдателей. Они твердо знали, что злейший враг советского человека - человек, воспитанный в советских условиях.
       Собравшиеся за карточным столом в Аддис-Абебе журналисты были знакомы третий год, побывали в разных передрягах, не раз выручали друг друга и испытывали взаимную симпатию, но полного доверия между ними не было. Каждый знал, что в трудную минуту остальные в лучшем случае тихо посочувствуют, потом промолчат и в защиту приятеля не выступят. В стране Советов, где щедро раздавали советы и неохотно им следовали, лежачего били ногами с наслаждением, долго, до потери пульса.
       Подобные размышления не доставляли Сергею особой радости. Наверное, поэтому разоткровенничался со случайной знакомой, а она не пожалела и прямо заявила, что эфиопы не чета русским и себя в обиду не дадут. Чем черт не шутит, может, и в самом деле не дадут? А русские дали и продолжают давать.
       Оставалось только напиться, что произошло легко и незаметно. Позже смутно припоминалось, как Акопян, имевший на службе шофера, предлагал довезти коллегу до дома, а он упорно отказывался. Здесь газетчики вдруг встали на сторону тассовца, заверяя, что Шевчук пьяный водит машину лучше, чем абсолютно трезвый, и окрыленный победой Сергей сел за руль.
       * * *
       Утром он проснулся в собственной кровати с неосознанным чувством вины. Обвел взглядом спальную. Кажется, все на своих привычных местах. Сквозь неплотно опущенные жалюзи пробивается яркий солнечный свет, на улице тихо. Ага, не стреляют. Это приятно, и погода не подкачала. Сергей сладко потянулся, хотел зевнуть, но в памяти всплыло лицо Анны, и рот сразу захлопнулся. Почему в кровати? Помнится, перед отъездом в гости ей было наказано занять спальную, а гостеприимному хозяину дома надлежало спать на диване в гостиной.
       Оставалось выяснить, сказал или позабыл. И заодно надо бы воскресить события предшествовавшего вечера, но это оказалось не под силу. Единственное, что сохранила память, - это грустный Акопян в автомобильном зеркальце заднего вида. Судя по выражению его лица, коллега прощался с упрямым Шевчуком навсегда. А дальше - сплошная непроглядная тьма.
       Такое случалось и прежде. Не часто, но случалось, когда Сергей переживал острое нервное напряжение, а позже напивался в надежде снять стресс. В подобных случаях он вел себя вполне благопристойно, не лез в драку и не матерился, был подчеркнуто вежлив, без посторонней помощи добирался до дома, сам неспешно раздевался, аккуратно развешивал одежду в шкафу, укладывался спать и моментально засыпал. Единственный недостаток - плохо артикулировал слова и не очень твердо держался на ногах.
       Все это Сергей знал со слов жены и друзей, а у самого на следующий день в голове звон да пустота. Лет пять назад после очередного приступа темноты дал себе зарок и резко ограничил прием спиртного, осознав, что эпизодические провалы в памяти к добру не приведут. А вот сейчас сорвался.
       Ладно, самобичевание подождет, пора подвести итоги. Раз в кровати, цел и невредим, значит, машина под навесом, обошлось без дорожных происшествий. Это радует. Одежды и обуви вблизи не видно. Будем надеяться, в шкафу. Голова, правда, трещит немилосердно, но это поправимо. Еще ощущается странная истома в теле и вертится в голове американский анекдот: "Что такое, - спрашивают, - совесть?" и слышат в ответ: "Это то, что мучает, когда все остальное на верху блаженства".
       С чего бы это, хотелось бы знать? Допустим, Анна устала ждать своего припозднившегося спасителя, легла спать и только начала видеть первые сны, как объявился пьяный вдребезги благодетель и покровитель, разделся, залез в постель, пошарил рукой рядом, позабыл, что жена в отъезде... И вторая подушка, как на грех, еще хранит след головы. Ну, и дела!
       Настоящий советский человек сейчас бы рванул в родное посольство, разыскал верховного соглядатая, бухнулся ему в ноги и повинился. Так, мол, и так, грешен, переспал с агентом Моссада и по совместительству - ЦРУ. Не ведал, что делал. Пьян был, каюсь, больше не буду. Понадеется подлец, что смиренно склоненную голову меч не сечет, и здесь его ожидает жестокое разочарование. У нас рубят головы наотмашь, без тени сомнений и колебаний в назидание всем потенциальным нарушителям. Вышлют раба божьего в 24 часа на родину, а там упекут куда дальше и поставят крест.
       Примеров тому хоть отбавляй. Недавний выпускник языкового вуза, работающий с военными, как-то доверился по молодости лет врачу в Русском госпитале. "Кажется, поймал сифилис", - говорит бедолага, заикаясь от страха. Проверили, не врет. Парень в самом соку, год женщин не видел, сидя в окопах на сомалийском фронте, истосковался. С кем не бывает? Опять же врачебная тайна, клятва Гиппократа и так далее. В общем, думал добрый молодец, что его лечить станут. Не тут-то было. Через день очутился в Москве и ныне вкалывает на Метрострое, как лимитчик из Курска, постигает таинства матерного языка.
       Нет, надо во всем вначале разобраться, а потом уже бить себя в грудь. Первым делом нужно проделать утренние процедуры и обрести божеский вид, а там видно будет. Решено - сделано, и взбодрившийся после душа Сергей зашагал в гостиную, по пути поднимая жалюзи на окнах. При дневном свете и на душе немного просветлело.
       * * *
       Анна хлопотала на кухне. Заслышав треск жалюзи, вышла в гостиную.
       -Доброе утро, - приветствовала Шевчука, робко пытавшегося прочитать в ее глазах историю минувшей ночи. - Как спали?
       -Доброе утро, - откликнулся Сергей, смущенно улыбаясь. - Мне надо бы извиниться за свое вчерашнее поведение...
       -Извиниться? - Удивилась девушка. - Вы вчера доказали, что славянский характер, мягко говоря, непредсказуем. Что бы вы ни говорили о существенной разнице между русскими и украинцами, эти различия скорее воображаемые, чем реальные.
       -Да, действительно получилось, что я вас обманул.
       -Ничего страшного. Вы вели себя, как истинный джентльмен.
       -Надеюсь, - потупился Сергей. - Беда в том, что я абсолютно ничего не помню с того момента, как уехал из гостей, и пока не открыл глаза сегодня утром.
       -Провал в памяти? Это плохо.
       -Почему?
       -Вам нечего будет вспомнить.
       -Не понимаю.
       -Может быть, когда-то память вернется, - загадочно молвила Анна, - и тогда вы обо мне ни за что не забудете... А сейчас не помешает чашка-другая крепкого кофе. Пошли завтракать.
       Отсутствием аппетита Сергей не страдал и быстро сметал все со стола, благодарно поглядывая на девушку, подносившую новые блюда.
       -А вы почему не едите? - Спросил, наконец.
       -Спасибо, я уже поела. Видимо, нам пора собираться?
       Сергей взглянул на часы. Еще не было девяти.
       -Время есть, - сказал он, - так что я успею провернуть одно дельце. - В ответ на недоуменный взгляд Анны пояснил: Перед нашей совместной поездкой на Меркато я проведу разведку боем в одиночку. Меня, естественно, проверят и убедятся, что ничего предосудительного я не совершаю. Когда мы поедем вместе, обыск наверняка не будет тщательным, потому что ковыряться в одной и той же машине по второму разу им надоест. Лишь бы солдат не заменили полицейскими.
       -Объясните, пожалуйста, - попросила девушка.
       -Полиция обучена рыться в чужих вещах и никогда не теряет бдительности, а солдат готовят для войны, где противник почти осязаем. Они не умеют сражаться с невидимым врагом.
       -Да вы, оказывается, еще и психолог, - улыбнулась Анна.
       -Без знания психологии в советских условиях не выживешь, - невесело пошутил Сергей, на секунду задумался, усмехнулся и добавил: Эти знания и здесь могут пригодиться. Вы мне подали, между прочим, прекрасную идею. Сейчас надо разыграть небольшой домашний спектакль.
       -Какая мне отводится роль?
       -Главная, конечно. Вы будете изображать зрительный зал.
       -Очень интересно. Продолжайте, пожалуйста.
       -Один из ведущих персонажей - мой сторож Кафани, который по воскресеньям в этот час обычно либо куда-то уходит по своим делам без моего разрешения, потому что я, как правило, встаю поздно, либо укрывается под сенью деревьев у дома, вдохновенно вышивает или мирно почивает. В общем, его не видно и не слышно. Однако сегодня в нем взыграл трудовой энтузиазм, и с раннего утра он косит траву и подрезает кустарник.
       -А вы не допускаете, что в революционной Эфиопии родилось новое отношение к своим обязанностям? - Ехидно поинтересовалась Анна. - Помнится, я где-то читала, что в Советском Союзе люди живут и трудятся по-новому, а нынче, если верить нашему радио, мы должны следовать вашему примеру. Возможно, Кафани - первая ласточка...
       -...и его почину последуют миллионы простых тружеников, - подхватил Сергей. - Его именем назовут рабочие поселки, города и пароходы... Пардон, своего флота у Эфиопии, если память мне не изменяет, пока нет... Чувство юмора вы не утратили, и дай бог вам его сохранить. По собственному опыту знаю, что без него при социализме не выжить... Однако мы отвлеклись. Пора вернуться к нашему герою труда. Если внимательно понаблюдать за ним, становится ясно, что он ни на секунду не спускает глаз с дома и что-то постоянно высматривает. Не кажется ли вам его поведение довольно странным?
       -Кажется, - согласилась Анна. - А в чем дело?
       -Надо понимать, - продолжал Сергей, - что вчера вечером, едва за мной закрылись ворота, Кафани получил новые указания от своего шефа в полиции. Сейчас он следит за каждым моим шагом. Думаю, секретные службы давно бы проникли в дом, чтобы все здесь обшарить, но мой предшественник был помешан на запорах и везде установил замки, которые можно открыть только ключом или призвать хорошего взломщика. Таких специалистов у властей нет или пока нет. Приходится ограничиться внешним наблюдением.
       -А как вы можете им помешать?
       -Помешать не могу, а сбить с толку попытаюсь. Перед Кафани стоит задача немедленно докладывать о любых изменениях в моем ежедневном поведении. Отсюда следует, что я должен строго выдерживать заведенный распорядок дня.
       -А вам не кажется, что вы драматизируете обстановку?
       -Значит, вы считаете, что блок-пост установили вчера в двух кварталах от моего дома для красоты?
       -Ну, мало ли что у них на уме...
       -И машину мою они досматривают, несмотря и не глядя на охранную грамоту, чисто из любопытства или в знак особого ко мне расположения? - Не сдавался Шевчук. - Боюсь, по-английски это прозвучит дико, но у нас бытует такая присказка: "Лучше перебдеть, чем недобдеть".
       -Хорошо, хорошо, вы правы, - сдалась девушка.
       -В таком случае пересаживайтесь в кресло напротив окна и смотрите, как я провожу воскресное утро.
       Сергей вышел во двор, приветственно помахал рукой Кафани и пожелал ему стоять на страже революционных завоеваний. Тот не понял ни слова, но догадался, что хозяин пребывает в хорошем настроении, и весело осклабился. "Как говорят, есть контакт, - подумал Шевчук. - Теперь финал представления". Он обошел кусты роз, тщательно отобрал и нарезал проклюнувшиеся бутоны, отнес в дом и с поклоном преподнес букет Анне.
       -Спасибо, вы очень любезны, - засияла девушка. - Мне очень давно не дарили цветы, но, к сожалению, наслаждаться этими не суждено. Давайте лучше поставим их в вазу.
       Так и поступили, после чего Сергей попросил гостью не скучать в его отсутствии, снабдил ее журналами, покинул дом, сел за руль и выехал на улицу.
       Возле знакомого блок-поста скучала группа солдат, тотчас оживившихся при виде машины Шевчука. Он привычно припарковался у обочины тротуара, предъявил документы и не стал возмущаться, когда ему приказали открыть багажник. Его покорность была оценена по достоинству, стражи порядка были настроены вполне дружелюбно, и Сергей угостил их сигаретами. Приметив, с каким вожделением солдаты поглядывают на курево, хотел, было, отдать им всю пачку, но воздержался, вспомнив, что с ними предстоит вторая встреча.
       Потом поехал в сторону посольства, временами поглядывая в зеркальце заднего вида, а когда убедился, что слежки нет, возвратился домой.
       Анна сидела на диване, а рядом покоилась стопка журналов. Девушка к ним за все это время так и не притронулась. Видимо, сказывалось напряжение перед решающим броском на Меркато. Тем не менее, она сохранила прежнюю осанку: прямая спина, голова вскинута, плечи расправлены, руки на коленях, платье отглажено и туфли блистают чистотой.
       Глядя на нее, Сергей не мог припомнить, чтобы видел ее в иной позе. Она никогда не плюхалась на стул, не горбилась и не разваливалась, как плохо набитый мешок, не повышала голос, даже когда очень сердилась. Каждое слово и звук выговаривала четко и ясно, слушала с видимым интересом и возражала по делу, косметикой пользовалась в меру и искусно, знала себе цену, но не пыталась спекулировать своей красотой.
       Она умела себя вести так, как приличествует настоящей леди, выпускнице частной школы-пансионата в Англии, да и в семье, судя по всему, девочка не испытывала нехватки любви и внимания. Лишь пережитое в последнее время наложило свой отпечаток, пробороздив преждевременные морщинки на лбу.
       Сергея она встретила тревожным взглядом и вопросом:
       -Ну, что? Как прошла встреча с солдатами? Или теперь там полицейские?
       -Все идет по плану, - успокоил девушку Шевчук. - Я приложил максимум усилий, чтобы укрепить советско-эфиопскую дружбу, и на том свете мне это, надеюсь, зачтется.
       -Не надо спешить на тот свет, - укоризненно сказала Анна. - Еще успеется. Какие будут указания?
       -Я сейчас подгоню машину к крыльцу и пошлю Кафани в лавку за кукурузой. По моим расчетам, его не будет минут пять. За это время мы должны все успеть. Следите за нами в окно. Как только Кафани уйдет, выходите.
       Сергей посмотрел на девушку. Она стояла перед ним, сумка через плечо, прямая и строгая, внешне ничем не выдавая своего волнения, только грудь вздымалась учащенно. Ее самообладанию можно было позавидовать, потому что сам Шевчук ощущал легкую дрожь в коленях.
       -Ладно, с богом, - неожиданно для себя сказал он.
       Они обнялись и по-русски троекратно расцеловались. Их губы непроизвольно сползли со щек, слились, и Сергей вспомнил прошлую ночь, сердце забилось так, будто хотело выпрыгнуть из груди. Девушка прижалась к нему всем телом, и показалось, что на мгновение они стали одним человеком. Анна застонала, замотала головой, отпрянула, осенила себя крестным знамением и сквозь стиснутые зубы коротко приказала:
       -Уходите! Пожалуйста.
       Сергей беспрекословно повиновался. По ступенькам крыльца он спустился, чуть пошатываясь, прошел под навес к машине, сел за руль и попытался вставить ключ в замок зажигания, но пальцы словно одеревенели, и простая операция далась лишь с третьей попытки. Взревел мощный двигатель, и пришла пора действовать.
       Поставив машину у дома, Сергей выключил мотор, вышел и позвал Кафани, вручил ему деньги и произнес одно из немногих русских слов, заученных сторожем, "кукуруза". Кафани радостно закивал, очень довольный, что сразу понял, чего от него хотят. Он с удовольствием выполнял мелкие поручения хозяина, глубоко убежденный, что белый человек не знает цен и счета деньгам, и поэтому его можно обмануть, утаив мелочь при сдаче.
       Едва Кафани скрылся за калиткой, Сергей открыл заднюю дверцу, Анна сбежала с крыльца, нырнула в салон и легла на пол между сиденьями, подложив сумку под голову. Шевчук мысленно поблагодарил своего предшественника, изловчившегося выклянчить у скупой на валюту тассовской бухгалтерии большие деньги на покупку автомобиля представительского класса, безотказного, с просторным салоном и массой приспособлений, обеспечивавших комфорт водителю и пассажирам.
       Сергей расстелил соломенную циновку, заранее оставленную в машине, с таким расчетом, чтобы она покрыла подушку заднего сиденья и девушку, кликнул Арчи, велел сидеть сзади, хлопнул по спине для острастки, чтобы сидел смирно, перешел на место водителя и стал ждать возвращения сторожа. Конечно, мог бы и сам открыть ворота, но это означало бы нарушение заведенного порядка, и могло вызвать лишние подозрения.
       Завидев Кафани, Сергей махнул ему рукой, чтоб распахнул ворота, показал, что кукурузу надо положить в тень на крыльце, и медленно выехал на улицу. Солдаты у блок-поста встретили уже знакомую машину улыбками. Офицер был несколько озадачен при виде собаки в салоне, но вполне удовлетворился объяснением, что ее везут к ветеринару. Домашних животных у него явно не было, и он не задался вопросом, какие могут быть ветеринары в воскресенье.
       Арчи тем временем, как и предполагал Сергей, заходился громким лаем, злобно кидался на окна и брызгал слюной, в углах пасти пузырилась пена. В общем, он действовал всем на нервы, и от него хотелось избавиться как можно скорее. Солдаты опасливо держались в стороне от машины, и салон не досматривали. Офицер все же счел необходимым заглянуть в багажник, чтобы его рвение не осталось незамеченным, после чего сразу подобрел и разрешил водителю следовать своим путем.
       * * *
       -Слава богу, пронесло, - облегченно выдохнул Шевчук, когда блок-пост исчез за поворотом.
       -Что-то вы слишком часто стали поминать имя божье, - глухо донеслось из-под циновки. - Такое поведение не приличествует убежденному атеисту.
       -В состоянии стресса все вспоминают маму и бога, - ответил Сергей. - Ничего не поделаешь, такова человеческая натура. Если нельзя рассчитывать на собственные силы, остается уповать на Всевышнего. Как вы там?
       -Честно говоря, я ожидала худшего, - призналась Анна, - но будем надеяться, что вы скоро выпустите меня на свободу.
       -Арчи не очень досаждает?
       -Очень милый и ласковый песик, все время норовит меня лизнуть, но мешает циновка. Должна вам сказать, что с собаками у меня никогда не было проблем.
       -Какой породы у вас была собака?
       -В нашей семье всегда было много собак, - отрезала Анна, не вдаваясь в подробности.
       Сергей понял, что она не желает вспоминать прошлое, и до подъезда к Меркато хранил молчание. Когда увидел ряды лавок и магазинов, сообщил об этом девушке, и она на ходу выбралась из-под циновки и перелезла на сиденье пассажира впереди.
       -Куда прикажете вас доставить? - Спросил Шевчук. - Я здесь плохо ориентируюсь.
       -Это хорошо.
       -Сомнительный комплимент.
       -Искренний, от всего сердца, - засмеялась Анна, у которой заметно улучшилось настроение. - Если вы плохо ориентируетесь в районе самой оживленной в городе торговли, значит, хождение по магазинам вам чуждо и противопоказано, так что вас смело можно назвать настоящим мужчиной.
       -Ну, спасибо, уважили. Я уж думал, что никогда не дождусь от вас комплимента.
       -Считайте, что дождались... Так, теперь направо, потом еще раз направо и можно тормозить... Все, приехали.
       При всем желании Сергей не смог бы отличить указанное ему место от других. Ничем не примечательные лавчонки сливались в длинный, казавшийся бесконечным ряд, и только по вывескам да развешанным перед ними товарам можно было догадаться, что они разнятся друг от друга. А вокруг бурлила, шумела, покупала, торговалась и продавала непролазная красочная толпа.
       -Пора прощаться, - просто сказала Анна. - Вы много для меня сделали, а уж если говорить напрямую, я вам жизнью обязана.
       -Не надо преувеличивать, - смутился Шевчук. - Главный герой у нас Арчи. Без его помощи нам бы не выкрутиться.
       -Ну, хорошо, пускай будет Арчи, - согласно кивнула Анна, обернулась, ласково потрепала пса, а когда он потянулся, чтобы лизнуть ее щеку, поцеловала и обратилась к Сергею: На людях у нас не принято проявлять эмоции. Будем считать, что поцелуй достался вам. - Смолкла на мгновение, будто поперхнулась или проглотила комок в горле, и продолжала ровным голосом: Думаю, обмениваться адресами или телефонами бессмысленно, тем более, что у меня сейчас нет постоянного адреса и телефона. Еще раз спасибо за все. Прощайте и помните, что в этом мире у вас есть верный друг.
       Сергей хотел что-то ответить, но ему отказал голос. Анна покинула машину, захлопнула дверцу и направилась к ближайшей лавке. Шевчук отметил, что при виде девушки многолюдная толпа сразу притихла и замерла. Люди останавливались, толкали локтем друг друга в бок и кивком головы указывали на Анну. Тотчас без команды образовался широкий проход, по которому девушка стала продвигаться дальше.
       Казалось, она не замечала почтительно склоненных голов, но когда поворачивала голову, Сергей видел, что Анна признает знаки внимания благосклонной улыбкой. Это получалось у нее как бы само собой, автоматически. Такой прием был для нее не в новинку, а частью привычного церемониала. По-иному она жизни в своей стране не представляла.
       Навстречу ей выступил старик в белом национальном богато вышитом наряде, низко поклонился и что-то сказал, протягивая руки вперед. Тем временем из-за его спины вынырнули крепкие парни, открыто демонстрируя автоматы, и сразу окружили старика и девушку. Толпа сомкнулась, и больше Сергей ничего не видел.
       "Нет, - рассуждал он сам с собой, - иностранных шпионов в Эфиопии так не встречают и не охраняют. Не из простой семьи девушка".
       Шевчук тряхнул головой, сбрасывая оцепенение, завел мотор и тронулся в обратный путь.
  • Комментарии: 5, последний от 21/10/2009.
  • © Copyright Устименко Юрий Владимирович (songambele@mail.ru)
  • Обновлено: 17/02/2009. 150k. Статистика.
  • Впечатления: Эфиопия
    • Оценка: 7.00*5  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта
    "Заграница"
    Путевые заметки
    Это наша кнопка