Устименко Юрий Владимирович: другие произведения.

Здравствуй, Ирландия

Сервер "Заграница": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 2, последний от 24/07/2020.
  • © Copyright Устименко Юрий Владимирович (songambele@mail.ru)
  • Обновлено: 17/02/2009. 584k. Статистика.
  • Впечатления: Ирландия
    • Оценка: 4.56*10  Ваша оценка:

       Юрий Устименко
       ЗДРАВСТВУЙ, ИРЛАНДИЯ!
       ОГЛАВЛЕНИЕ
       Вместо предисловия
       Глава первая. "Самая крупная деревня в Европе".
       Глава вторая. На туманном перекрестке
       Глава третья. От круглых башен к сверкающим вершинам.
       Глава четвертая. В гостях у Двенадцати Бенов.
       Глава пятая. Наследники святого Патрика.
       Глава шестая. В тени стрелка.
       Глава седьмая. Страна тысячи приветов.
       Глава восьмая. Холодный огонь и "живая вода".
       Глава девятая. "Есть ли загробная жизнь, нет ли загробной жизни..."
       Глава десятая. Оранжевые тучи над Ольстером.
       Глава одиннадцатая. Как меня арестовали.
       Глава двенадцатая. Шестое чувство ирландцев.
       Глава тринадцатая. "Ваша революция была на год позже нашей".
       P.S.
      
       Вместо предисловия.
       На моем письменном столе мирно соседствуют черный брикет торфа с выпуклой надписью "21-6-71" и безымянная резиновая пуля, память об Ирландии, где я проработал свыше двух лет корреспондентом ТАСС. Эта аббревиатура расшифровывалась в свое время как Телеграфное агентство Советского Союза, стоявшее в одном ряду с американским агентством Ассошиэйтед Пресс и британским - Рейтер, мировыми лидерами в области информации. Не берусь сказать, что означает ТАСС в нелепом сочетании ИТАР-ТАСС, но думается, что нет между ними ничего общего, кроме московской прописки, стыдливо переименованной в "регистрацию".
       Мои коллеги трудились практически во всех столицах мира, включая страны, о существовании которых знают только лица, посвященные в таинства географии, и могло показаться, что руководство ТАСС задумало насолить Козьме Пруткову и объять необъятное. Я был единственным иностранным корреспондентом, аккредитованным в Дублине, и первым советским журналистом, которому ирландские власти позволили задержаться в гостях на более длительный срок, чем отведен любознательному туристу.
       При этом создали условия, максимально приближенные к выходу советского человека в открытый космос: ни посольства, ни торгпредства, в полном отрыве от здорового коллектива, призванного воспитывать, контролировать, держать в узде, тащить и не пущать. Другой бы жаловался, а я, признаться, был несказанно рад, потому что сам решал, когда и куда идти, с кем видеться и кого избегать, о чем писать и как подать новости. Никто не маячил за моей спиной и не заглядывал в текст, когда я садился за пишущую машинку.
       Жизнь в Дублине оказалась крайне интересной, многогранной, насыщенной событиями и встречами, которые не имели прямого отношения к моим служебным обязанностям, давала пищу для размышлений, не свойственных строителю светлого будущего, и приносила радость творчества. Наши газеты и журналы охотно печатали материалы об Ирландии, мало известной за ее пределами, и я перешел от изрядно надоевших скупых заметок к живым статьям и зарисовкам.
       По возвращении домой журнал "Вокруг света" поместил серию моих очерков, и многоопытный редактор сказал: "Все, кончай пылить. Садись-ка, брат, за книгу". Так я и поступил, но судьба забросила меня в Эфиопию, где во всю полыхала гражданская война, и шли ожесточенные бои на границе с Сомали, в которых отличились кубинские солдаты и русские военспецы. По обе стороны фронта увлекались марксистской литературой, болтали о социализме и воевали советским оружием. Работы в Аддис-Абебе хватало на двоих, и книга "Познакомьтесь: Ирландия" вышла в издательстве "Мысль" только в 1978 году.
       Когда в Кремле начали вымирать политические динозавры и в затхлом воздухе повеяло свежим ветерком, книгу перевели на латышский и литовский языки, опубликовали в Риге и Вильнюсе. Подозреваю, что не ради расширения познаний в географии жителей Латвии и Литвы. Советская власть не прижилась в Прибалтике, и сторонникам выхода из Советского Союза требовался наглядный пример обоснованности их взглядов - небольшая страна, сумевшая отстоять свое право на независимость, несмотря на соседство могущественной державы.
       Насколько могу судить, трудился не зря, и уже в новом тысячелетии обнаружил в Интернете свою книгу на страничке поклонников Ирландии в России среди литературы, рекомендованной для чтения. Значит, она не совсем устарела, хотя с момента ее рождения прошла, кажется, вечность. Ирландия тем временем не стояла на одном месте, и отдельные главы требовали серьезной корректуры.
       Да и советская цензура не позволяла авторам разгуляться мыслями, так что, работая над рукописью, раньше приходилось постоянно себя одергивать, чтобы пробить путь к читателю, и многое поневоле осталось недосказанным. После долгих раздумий решил подготовить новое издание, поменяв название, где "здравствуй" означает не только приветствие, но и пожелание доброго здоровья. Именно этого я желаю Ирландии, память о которой постоянно перед моими глазами, когда сажусь за письменный стол.
       Конечно, даже при скудной тассовской зарплате можно было привезти сувениры, поражающие воображение фактурой, равно как мастерством ирландских умельцев, на что ехидно намекают мои новые друзья и старые знакомые. Тогда приходится объяснять, что эти два неказистых предмета не имеют цены, и в магазинах их не купишь. Резиновую пулю я подобрал в католическом гетто Белфаста Фоллз-роуд, а брикет торфа мне подарили в государственной торфяной корпорации Борд на мона, справлявшей свое 25-летие в приличествовавшей случаю праздничной обстановке.
       Помнится, на железнодорожный вокзал в Дублине подали специальный вагон поезда, предназначенный для официальной делегации, которая отправлялась в сопровождении прессы на торжества. Вначале салон показался пустым, но, приглядевшись, я приметил в конце на самом далеком сиденье знакомого сухощавого мужчину без внешних признаков, присущих российским начальникам, - ни толстых щек, ни округлого брюшка, нахально выпирающего за пределы пиджака, - и костюм явно не итальянского пошива.
       Ба! Да это премьер-министр Джон Линч собственной персоной. Можно было запросто присесть рядом, представиться и получить эксклюзивное интервью, но я четко представил себе, что напишут мои кровожадные ирландские коллеги, если увидят главу своего правительства, мирно беседующего наедине с советским журналистом, и скромно присел в противоположном конце вагона.
       Проявил деликатность, выходящую за рамки моей профессии, что спасло меня от крупных неприятностей, как показали дальнейшие события. Когда я работал в Аддис-Абебе, сумел добиться интервью с главой Временного военного совета Эфиопии генералом Тефери Банти, затронувшим по своей инициативе важнейшую проблему страны - смуту в Эритрее. Казалось бы, сенсационный материал, находка для любого информационного агентства. Но в Москве рассудили иначе.
       Там никак не могли выработать своей позиции по проблемам Африканского Рога и боялись попасть впросак, огласив чужое мнение. Меня долго возили носом об стол, поминая недобрым словом слишком ретивых журналистов, грозили отлучить от работы, потом приутихли и оставили в покое, чтобы выслать из страны позднее под иным предлогом. Так что, оказывается, я поступил абсолютно правильно, проигнорировав Джона Линча. Законы журналистики писаны не для страны Советов.
       Это была моя вторая встреча с премьером. До того я случайно столкнулся с ним на вечеринке, которую устроил обозреватель "Айриш таймс", я так понимаю, негласно присматривавший за корреспондентом из Москвы. Переходя от одной группы гостей к другой, я увидел Джона Линча. Он стоял в полном одиночестве, прижавшись спиной к стене, и прихлебывал из стакана национальный напиток, не оскверненный содовой водой или кусочками льда. Рядом с Линчем ни дюжих охранников, ни вертлявых помощников, ни ближнего, ни дальнего окружения. Простота нравов и полная доступность. Подходи и обращайся непосредственно к главе исполнительной власти, если очень хочется.
       Такие картинки воскрешают лежащие на моем письменном столе нехитрые сувениры. Они навевают воспоминания о тихих вечерах, проведенных в домах ирландцев, где беседу согревают медленно тлеющие в камине брикеты торфа, и беспокойных днях на улицах Белфаста, усеянных осколками оконных стекол, камнями и стреляными гильзами. Торф, дающий живительный огонь, и увесистая пуля, способная изувечить человека, - это как бы две стороны Ирландии, ее мягкий Юг и суровый Север, Ирландская республика и Северная Ирландия. О них и пойдет речь в этой книге.
       Работа над ней заняла, в конечном итоге, более тридцати лет, и со второй попытки пришлось практически все переписывать заново, но Ирландия, по-моему, вполне заслуживает того, чтобы потрудиться над текстом, подобрать слова, наиболее точно отражающие мои чувства и впечатления. Получилось не второе издание, а новая встреча, на этот раз с обновленной, современной Ирландией.
       Долг, говорят, платежом красен, эта книга - часть моего неоплатного долга ирландцам, покорившим меня щедрым гостеприимством. Они помогли мне увидеть и понять многое из того, что скрыто в их стране для равнодушного или предвзятого гостя. Долгие годы мы поддерживали связь, пока были силы и возможности. Потом время взяло свое, но Ирландия для меня не ушла в прошлое. Мы по-прежнему шагаем с ней рядом.
       Рассказать об Ирландии хочется еще и потому, что в нашей стране о ней знают мало или практически ничего, и что самое обидное - путают с кем ни попадя. Возможно, это объясняется продолжительным отсутствием официальных связей между нашими государствами. Пока Ирландия оставалась британской колонией, хватало посольства России в Лондоне, а с обретением независимости правительство в Дублине не спешило устанавливать контакт с Советским Союзом, долго и упорно не доверяя большевикам.
       Прорехи в нашем образовании можно, наверное, оправдать и отдаленным географическим положением Ирландии, лежащей на другом конце Европы. Надеюсь, эта книга поможет любителям путешествовать, не покидая любимого кресла, мысленно побывать на Изумрудном острове, а те, кому доведется навестить Ирландию, смогут лучше ориентироваться на месте, увидеть и понять больше, чем другие.
       Эта страна - остров, затерянный среди других больших и малых островов, незаметный на фоне представительных континентов и отгороженный от внешнего мира хмурыми водами Атлантики и Ирландского моря. На карте он напоминает профиль бородатого мужчины, обращенный взором к далеким берегам Америки, а затылком почти упирается в Шотландию, и их разделяет узкий Северный пролив, никогда не служивший помехой для живого общения.
       Ирландия затиснута на "задворки" Европы и так тесно прижата к английскому соседу, что ее либо просто не замечают, либо приписывают к Англии. Хотя суверенное ирландское государство возникло значительно раньше десятков стран-членов ООН, расплодившихся после второй мировой войны, как если бы им пообещали "материнский капитал", существование Ирландии и поныне для многих является сюрпризом.
       По словам ирландцев, побывавших за границей, их страна представляет загадку как для новых знакомых, так и для профессионально неприветливых иммиграционных властей. "Ирландия?" - переспрашивают озадаченные чиновники, неохотно вертя в руках зеленые ирландские паспорта. "Может, вы из Исландии?" - добавляют они с надеждой в голосе. А уж если ирландцам случится заговорить на чужбине на родном языке, иностранцы окончательно становятся в тупик.
       В Англии гэльский язык (по имени древних ирландцев - гэлов) принимают за немецкий, в Германии - за один из скандинавских. Только во Франции его отказываются квалифицировать, как, впрочем, и все иные средства человеческого общения, не сравнимые с единственным в своем роде благозвучным французским, на коем изъясняются прекрасные дамы и галантные кавалеры. Ирландский язык сродни валлийскому и бретонскому, но вовсе не схож с европейскими языками, которые принято включать в школьные программы на нашей планете.
       Сложный для иностранца и не сулящий хорошего заработка, гэльский язык по-настоящему, с душой могут изучать только в Московском государственном университете. Студентки поют песни ло-гэльски и даже сочиняют стихи, а гости из Ирландии цепенеют от восторга. Родной язык служил своего рода кодом, не поддававшимся расшифровке, для ирландского контингента миротворческих сил ООН в Конго в 1960-х годах, когда в этой стране в центре Африки стреляли чаще, чем разговаривали, и рождалась легенда Патриса Лумумбы.
       Иностранцев, по сути дела ничего не знающих об Ирландии и склонных присоединить ее к Англии, легко можно понять и даже простить. Она не так мала, чтобы войти в учебники географии в качестве примера государства-карлика подобно Лихтенштейну или Сан-Марино. Нет в Дублине шикарного казино с гигантской рулеткой, как в Монако, и не овеяна Ирландия славой страны с самым высоким уровнем жизни в Европе, как Люксембург. При всем желании ирландская столица не может привлечь внимание любознательных туристов богатством и разнообразием достопримечательностей, перед которыми застывают в немом экстазе впечатлительные гости из-за рубежа. Даже Бутан, мне кажется, снискал большую известность своими оригинальными почтовыми марками.
       Для нашей печати и телевидения Ирландия несколько десятилетий оставалась "белым пятном". Дипломатических отношений между нами не существовало, журналисты из Москвы наведывались крайне редко, и задерживаться им на ирландской земле не доводилось. Лишь в конце 1969 года ТАСС получил разрешение ирландских властей открыть корпункт в Дублине, чему предшествовали длительные переговоры, поглотившие горы бумаги и горячительных напитков.
       Скорее всего, правительство Ирландии отважилось пустить советского журналиста под влиянием ольстерского кризиса, разразившегося осенью того года. В Дублине, наконец, осознали необходимость самой широкой международной поддержки в поисках решения коренной национальной проблемы, связанной с расколом страны. Поэтому все большее значение придавалось объективному освещению в мировой прессе событий в Северной Ирландии и позиции ирландского правительства.
       В то время я работал четвертый год в отделении ТАСС в Лондоне. Все вокруг казалось уже ясным, знакомым и привычным, серьезных трудностей, встречавшихся при первых шагах, больше не предвиделось, имелись хорошие связи и контакты с английскими коллегами и чиновниками, работа спорилась, семья при деле: жена осваивает профессию бухгалтера, а сын с пяти лет начал ходить в школу, что в Англии не возбраняется. В общем, особой тяги к перемене мест я не испытывал. Когда мне предложили подумать о переезде в Дублин, первым порывом было отказаться. От добра добра не ищут, как говорят мудрые люди.
       Должен признаться, что мои тогдашние знания об Ирландии были весьма скудными и не шли дальше общеизвестных фактов. Пока собственного корреспондента в Дублине не было, мы, конечно, следили за событиями в соседней стране, но без особого желания и интереса. Разобраться досконально в ирландской ситуации казалось подчас делом абсолютно безнадежным и бесперспективным.
       Главным образом потому, что никто из нас не бывал в Дублине, да и вполне хватало забот в Англии. Мы знали об отдельных скороспелых государствах в Африке значительно больше, чем о стране, находившейся буквально в двух шагах от Лондона. Оправдывались тем, что ничего чрезвычайного в Ирландии не происходит, если не считать парламентских выборов и референдумов.
       Отношение к Ирландии в целом резко изменилось после событий осени 1969 года в Белфасте и Дерри (англичане переиначили этот древний город в Лондондерри, но у ирландцев он сохранил прежнее название). На север Ирландии толпами устремились дотошные газетчики, шустрые фоторепортеры и нахрапистые телевизионщики. Фотографии уличных сражений борцов за гражданские права с полицией обошли первые полосы газет всего мира. Буквально в считанные дни Ирландия стала горячей точкой планеты и проблемой номер один международной жизни. Сообщения из Белфаста читали люди во всех уголках земного шара.
       Ну, а что же Дублин? И вообще, какая связь между Дублином, Лондоном и Белфастом? В чем причина широких народных волнений? В "традиционной розни между протестантами и католиками", как утверждает солидная лондонская "Таймс", либо они порождены политическими, экономическими и социальными причинами? Каковы пути решения извечной ирландской проблемы - воссоединения страны? Что думают ирландцы и как они реагируют на происходящее? Да и какой он из себя, этот близкий и далекий остров, который называют то изумрудным, то мятежным? Найти ответы на эти вопросы, оставаясь в Лондоне, не представлялось возможным.
       При всем уважении к английской прессе полагаться на нее в освещении положения в Ирландии можно было только с большой оглядкой. Серьезные газеты добросовестно излагали события, но комментарии и анализ сводились к мысли, что Лондон здесь не при чем, а все зло в самих ирландцах, мягко говоря, несдержанных в словах и поступках. Попытки разобраться в ирландских реалиях, читая и перечитывая пухлые лондонские издания, заканчивались, как правило, провалом.
       К примеру, в мае 1970 года в Дублине разразился правительственный кризис, и три министра угодили в отставку. Их имена печать связала с планами контрабандного провоза оружия на Север республиканским силам. И все. Кто такие республиканцы? Почему им хотели перебросить оружие? Чем вызван раскол в правительстве? Непонятно.
       А в мае я все еще ждал въездную визу в Ирландию. В ирландском посольстве в Лондоне меня встретили исключительно радушно. Представителя ТАСС удостоил вниманием советник посольства, ведающий, по-видимому, вопросами, которые не укладываются в рамки обыденной дипломатической практики. "Вам нужна виза? - переспросил он, озаряя кабинет белозубой улыбкой, которая могла бы послужить рекламой искусства ирландских стоматологов. - Не пройдет и недели, как вы ее получите". Его оптимизм передался и мне, но после месячного бесплодного ожидания уступил место унылому пессимизму.
       Пришлось позвонить в посольство и робко напомнить о своем существовании. "Да, действительно происходит досадная задержка, - с готовностью признались на другом конце провода. - Но вы ведь должны понимать, что вами интересуются самые различные министерства и ведомства. Что касается министерства иностранных дел, то с нашей стороны возражений нет". Советовали еще повременить, а к тому моменту подоспел очередной отпуск, и я отправился рыбачить в Коробов хутор на Северский Донец, так и не дождавшись вразумительного ответа. На душе было приятно. Выходит, в Ирландии имеется немало государственных учреждений, принимающих живейшее участие в решении моей судьбы.
       О том, что визу мне все-таки решились выдать, я узнал уже в Москве незадолго до возвращения в Лондон и ринулся в поход по книжным магазинам в поисках какой ни на есть литературы по Ирландии, но всюду меня ожидало разочарование. Только в Доме книги на проспекте Калинина пожилая продавщица после продолжительного раздумья припомнила, что "была у нас то ли книга, то ли брошюра по Ирландии, но много лет назад".
       Между прочим, в Лондоне в этом отношении немногим лучше. При должном старании можно отыскать кое-какую литературу, но все больше по истории, и ничего нет по экономике, политической жизни, партиям и профсоюзам, наконец, просто о стране и людях. А в Ирландском доме в центре Лондона на престижной Бонд-стрит, где расположился филиал Борд фолча, ирландского Бюро по развитию иностранного туризма, раздавали разноцветные брошюры, рассчитанные на очень неприхотливого читателя. Они скорее разжигали, чем удовлетворяли аппетит.
       С тем я и прибыл в Дублин. Среди пассажиров самолета ирландской авиакомпании "Эр лингус" я был единственным обладателем въездной визы. Она требуется только иностранцам, живущим за пределами Соединенного королевства. Ирландцы и британские подданные пересекают границу свободно в обоих направлениях. Такой порядок устраивает всех, потому что Ирландия стремится привлечь английских туристов, а Великобритания нуждается в притоке иммигрантов, готовых на любую работу, и обе страны заинтересованы в беспрепятственном развитии деловых связей. Иммиграционный чиновник лениво пролистал мой синий служебный паспорт, с интересом взглянул на меня, проставил штамп на нужной странице и сказал: "Добро пожаловать в Ирландию". Таможенник не удостоил меня вниманием.
      
       Глава 1. "Самая крупная деревня в Европе".
       Командировка в новую страну раньше предполагала смену корреспондента, и я приезжал на все готовое. Меня ожидала служебная квартира, мебель, посуда, машина, средства связи, короче, все необходимое для того, чтобы приступить к работе немедленно, не отвлекаясь на обустройство жилья. На этот раз приходилось начинать с нуля.
       Из аэропорта я отправился в город на "форде" местной сборки, арендованном у компании "Херц", броского красного цвета. На мой взгляд, для полной гармонии за рулем такого аппарата должен восседать пожарный в старомодной каске или, на худой конец, блондинка в наряде африканского воина, решившего свести счеты с обидчиком из соседнего племени, и я как-то пожаловался на свою долю ирландским коллегам. Черствые души, они не проявили и тени сочувствия, только спросили с издевкой: "А какой цвет вы могли бы предложить "красному" журналисту?"
       По-видимому, я был недостаточно "красным" и предпочитал автомобили, которые не служат иллюстрацией к бою быков, но на приобретение служебной машины, под громкие стоны валютно-финансового управления, ТАСС выделил сумму, способную покрыть лишь транспорт, бывший в употреблении. Деньги перевели на мой личный счет в филиале канадского банка "Нову Скошиа" в Дублине, что спасло меня на первых порах от многих неприятностей, поскольку в то время объявили забастовку служащие национальных банков.
       Несколько месяцев в магазинах продавцы принимали банковские чеки, веря на слово покупателям, а пабы служили конторами менял, потому что только там водились ассигнации и звонкая монета. Завсегдатаи имели возможность получить наличными за чеки, которыми выдается зарплата, но "живые" деньги были в редкость. Именно поэтому мне посчастливилось купить темно-синий "форд-корсар" со значительной скидкой, когда на фирме узнали, что я могу снять со счета большую сумму наличными.
       Поселился я в гостинице "Джурис", и не ошибся, хотя на нее пал выбор исключительно из-за названия, созвучного моему имени. Номер крохотный, строго одноместный, в жестких рамках выделенных мне на жилье средств, мебель старомодная и очень удобная, телефон под рукой. В ресторане кормят вкусно и сравнительно дешево. Гостиница находится в самом центре города, на расстоянии пешего перехода прогулочным шагом до редакции любой газеты или министерства, так что можно было оглядеться по сторонам, не спеша, но поторапливаясь. Очень хотелось воссоединиться с семьей, однако до ее приезда следовало подыскать квартиру и немного осмотреться.
       Из Лондона Дублин представлялся провинциальной копией британской столицы, а его обитатели - ирландским вариантом англичан. В английских книгах и статьях по Ирландии возможные различия между двумя странами и народами объяснялись "непостоянством ирландского характера, нежеланием и неумением ирландцев найти вовремя приемлемый для обеих сторон компромисс". В английских фильмах, по которым за границей чаще всего судят об Ирландии, ирландцы обычно изображались в виде таинственных фигур в длинных темных плащах и низко надвинутых на глаза черных шляпах, с пистолетом или дымящейся бомбой в руках. События с участием этих мрачных личностей развивались, как правило, на фоне старых, отживших свой срок зданий и непременно в дождь.
       Мои английские коллеги настоятельно советовали для акклиматизации заранее как можно ближе познакомиться с "гиннессом", темным бархатным пивом, которое принято считать чуть ли не национальным напитком ирландцев. "Если вы до отъезда войдете во вкус "гиннесса", - втолковывали мне знающие люди, - встречи в Дублине не будут вам в тягость, и нужная, самая доверительная информация потечет рекой". "И вообще, - заверяли бывалые журналисты, - русские должны чувствовать себя в Ирландии, как рыба в воде. Конечно, при условии, что воду пить не придется".
       На поверку оказалось, что трудно представить две столь непохожие страны в такой непосредственной близости. Ни в облике городов и сел, ни в самом укладе ирландской жизни, народных обычаях и традициях нет ничего общего с Англией. О былом английском господстве говорят только уцелевшие кое-где постаменты памятников да английская речь, изрядно сдобренная характерным ирландским акцентом, который оказал немалое влияние на американское произношение. И вкус "гиннесса" в Дубине не такой, как в Лондоне, более мягкий, хотя члены правления пивоваренной компании заверяли меня, что он везде одинаков, "хоть в Европе, хоть в Африке". Правда, за бокалом ароматного ирландского виски, крепость которого ценят по достоинству и директора фирмы "Гиннесс", они охотно признают, что пиво из Дублина ни с чем нельзя сравнить.
       У вечно загруженного работой порта в тихие воды реки смотрятся дорические колонны Старой таможни, увенчанной национальным гербом и аллегорическими фигурами, которые олицетворяют Атлантический океан и крупнейшие реки Ирландии. На страже границы между портом и городом стоит мост О'Коннолла, ширина которого превышает его длину, что высоко ценят прохожие и автомобилисты. Выше по течению Лиффи вздыбился горбатый мост Пенни-бидж, за переход по которому в старину платили один пенс, осуществив затаенную мечту незабвенного мэра Москвы Юрия Лужкова, когда за каждый шаг по столичной земле взимается плата. По обе стороны оживленной набережной толпятся магазины, гостиницы и пивные, создавая атмосферу праздной суеты. Поодаль возвышается купол здания суда - Фор-кортс, зорко охраняемый статуями Справедливости, Мудрости, Милосердия и Власти. Последняя скульптура выглядит лучше всех, как-то более солидно.
       Возведенные в ХYIII веке Старая таможня, Фор-кортс, закопченные временем стройные колонны Национального банка (в прошлом там заседал ирландский парламент) да Ленстер-хаус, нынешнее здание парламента, по слухам, послужившее прототипом для Белого дома в Вашингтоне, - вот, пожалуй, и все, чем может похвастаться столичная архитектура. Да еще вокруг площадей в самом центре города рассыпаны невысокие изящные здания, ровесники Старой таможни. Не та уж много старины в Дублине, и он поменьше Праги, Будапешта и Копенгагена и с менее длинной родословной.
       Гэльское название ирландской столицы "Бейл ата клот" означает "город на переправе с препятствиями". Люди начали селиться в устье Лиффи, вероятно, около двух тысяч лет назад. Во всяком случае, на карте Птоломея, созданной в 140 году нашей эры, на этом месте обозначено поселение Эблана. В 837 году в этот район заходила норманнская флотилия в составе шестидесяти кораблей. Четыре года спустя норманны основали город Дублин, название которому - "черная заводь" - дали, видимо, воды реки Лиффи, темнеющие при встрече с морскими волнами. Город был административным центром норманнских владений в Ирландии и главным пунктом связи со Скандинавией. С XII века начинается завоевание соседнего острова англичанами, и в 1215 году по распоряжению английского короля в Дублине возвели замок, напоминающий зимний полдень перед первым снегом.
       О Дублинском замке, куда сейчас приглашают беззаботных туристов любоваться картинами, коврами и канделябрами, ирландцы отзываются крайне сдержанно. В свое время там размещалась резиденция английских правителей, а рядом - штаб-квартира тайной полиции, и комнаты замка обагрены кровью вождей Пасхального восстания 1916 года в Дублине. К слову сказать, при расправе с повстанцами английская артиллерия не пощадила ни Старой таможни, ни Фор-кортс, и пришлось затратить немало сил и средств, чтобы восстановить их в прежнем великолепии.
       Важнейшие министерства, парламент, редакции основных газет, Национальный музей, картинная галерея - все расположены в центре города, и обойти их можно за сравнительно короткий промежуток времени. В Национальной картинной галерее представлены полотна ирландских мастеров и живописцев разных стран, не претендующие на звание мировых шедевров, а на верхнем этаже развешаны старинные русские иконы из коллекции Наташи Аллен, супруги автора "Истории Украины" и "Истории грузинского народа" Уильяма Аллена. Он рассказывал с большим теплом о своей поездке в 1950-х годах в Тбилиси, где после выступления по телевидению его принимали как самого дорогого гостя, а водители такси отказывались брать плату за проезд. Последнее обстоятельство очень впечатлило историка, и беседа за ужином в его доме была посвящена грузинскому гостеприимству и бескорыстию.
       * * *
       Приглашение в гости к Алленам поступило после того, как моя супруга, Ирина, выразила желание познакомиться с настоящим миллионером. Захотелось, видите ли, бывшей комсомолке живьем увидеть пузатого дяденьку в цилиндре с торчащей изо рта длинной сигарой, как обычно изображали в советской печати "владельцев заводов, газет, пароходов" и массы иных вещей. За помощью мы обратились к Мартину Бейтсу, преподавателю университета и выпускнику английской школы военной разведки с хорошим знанием русского языка. Мы дружили семьями по взаимной симпатии, и у меня ни разу не возникло гаденькое подозрение, что Мартин встречается с нами по долгу службы. Друг семьи не подвел, и вот мы у цели, где мою супругу ожидало жестокое разочарование.
       Миллионер оказался энергичным пожилым мужчиной без намека на лишний вес, среднего роста, в костюме из дешевого магазина. Дымящейся сигары и цилиндра не наблюдалось. Один из самых богатых людей Ирландии жил в скромном двухэтажном домике, неотличимом от жилища тысяч ирландских семей со средним достатком. При нашем появлении в гостиной из кресла встала молодая женщина, представленная как вторая жена хозяина дома после Наташи. Она поздоровалась, снова села, взяла отложенный белый платок и вернулась к вышиванию, пока ее муж потчевал гостей напитками.
       Таков ритуал приема гостей в Ирландии. За "Милости просим. Рады вас видеть. Как поживаете?" следует "Что будете пить?" Предлагаются на выбор прохладительные и спиртные напитки. Со стаканами в руках протекает вступительная беседа, начинаются поиски общих тем. Затем приглашают к уже накрытому столу, и под звон бокалов, легкий перестук ножей и вилок гости и хозяева приступают к более содержательному разговору.
       Когда пустеют блюда и тарелки и умиротворенные гости откидываются на спинки стульев, дамы встают, помогают хозяйке дома убрать со стола и удаляются в соседнее помещение. Хозяин торжественно извлекает из домашних закромов и разливает мужчинам порт, густое темно-красное вино, предлагает сигары. Комната заполняется дымом, происходит обмен скабрезными анекдотами, обсуждаются деловые вопросы. Возвращаются дамы, появляются кофе, чай, сладкое, идет легкий треп. Хозяева выглядят утомленными, говорить не о чем, гости откланиваются.
       Без тени смущения вторая жена Уильяма Аллена, наследница огромного состояния, сообщила, что платки, которые она вышивает, уходят почтой сестре в Канаду для продажи. "Ведь мне нужны деньги на карманные расходы", - пояснила она с милой улыбкой. Нас это несколько озадачило, но все стало на свои места, когда после ужина миллионер достал из кармана пачку сигарет, закурил, но гостям не предложил. Позже охотно потянулся к протянутой моей супругой пачке.
       На обратном пути Ирина вначале возмущалась, потом ее осенило: "Теперь понятно, почему у него много денег. Он же экономит во всем, на мелочах, считает каждый пенс". Повернулась ко мне и радостно выдохнула: "Как хорошо, что ты не миллионер". Среди ирландцев, к слову сказать, миллионеров тоже крайне мало.
       Окрыленный неожиданной похвалой, я с удвоенной энергией продолжил знакомство с Дублином. На выезде с моста на центральную О'Коннолл-стрит, самую широкую магистраль в городе, меня встретил многоликий памятник Даниэлю О'Конноллу, первому лорд-мэру столицы Ирландии, лидеру борьбы за гражданские права ирландцев в начале XIX века. На противоположном конце улицы уходит факелом в небо обелиск в честь другого вождя национального движения - Чарльза Парнелла.
       Недалеко от него взметнулись лебеди над памятником ирландским патриотам, павшим в боях за свободу и независимость своей родины. Местами на улицах города попадаются статуи святых, любовно прижимающих к груди кресты либо грозно потрясающих ими в воздухе над головами безмятежных прохожих. К счастью для Дублина, там нет ни одного каменного идола с перстом, указующим, что товарищи идут правильным путем.
       Вся О'Коннолл-стрит и отходящие от нее переулки - непрерывный ряд магазинов и увеселительных заведений. В этом районе жизнь бьет ключом почти до рассвета, когда ночные клубы покидают засидевшиеся посетители, блаженно вдыхая полной грудью свежий воздух, а из дискотек вываливаются группы подростков, одуревших от неумолчного грохота музыки и резкой смены красок световых лучей. Они напоминают шахтеров, поднявшихся из забоя после тяжкого трудового дня, только лица не черные, а отдают синевой. Разговаривать друг с другом их отучил рев мощных динамиков, в глазах рябит, уличная тишина давит на барабанные перепонки, и они выстраиваются у кромки тротуаров, "голосуя" попутным машинам, чтобы оказаться дома до восхода солнца.
       * * *
       В лабиринте узких улочек, разбегающихся от О'Коннолл-стрит, где чужеземцу не поможет и нить Ариадны, по одну сторону раскинулась голосистая толкучка, где можно купить по бросовой цене все - от поношенной шубы до пивной кружки с легкой щербинкой, и качество товара будет соответствовать цене до цента. Подобные распродажи старых вещей, которые вечно путаются дома под ногами, выбросить жалко, а продать трудно, получили неласковое имя "блошиные рынки". Они пользуются широкой популярностью в других странах Европы и в Америке, потому что настоящие охотники по магазинам всегда тешат себя надеждой найти продавца, обычно преклонных лет, не знающего истинной стоимости предметов, которыми он торгует.
       По другую сторону центральной магистрали разместился иной рынок. В свое время его окрестили бы в Москве колхозным, а назвать теперь фермерским язык не повернется, так как все привозное. В Дублине царит отечественный продукт. Над грудами овощей и фруктов, аппетитно разложенных на тележках, колдуют разбитные торговки, зазывающие покупателей пронзительными криками, напоминающими знаменитый одесский Привоз:
       "Дорогой, купи мои помидоры, и тебя снова полюбят девушки!", "Не проходи мимо экологически чистой картошки. Бери больше, и тебе улыбнется семейное счастье". Прохожим предлагают румяные яблоки, дают понюхать их и пощупать, а затем следует сложная махинация с бумажным кульком, и уже дома долго удивляешься, как при таком изобилии плодов земли сумел выбрать далеко не самое лучшее.
       За мостом от О'Коннолл-стрит изогнулась изящной дугой Графтон-стрит, средоточие больших и малых магазинов - от просторных залов с зеркальными дверями и необъятными витринами, манящими разнообразием и пестротой товаров, до узких щелей в стенах домов, куда протискиваешься с видимым усилием. На вывесках бывает так и написано: "Дыра в стене". Основная проблема в крупном торговом центре - завоевать внимание и доверие продавца, а в небольшой лавке, где свобода маневра ограничена, - уйти из цепких объятий владельца без серьезных финансовых потерь.
       В розничной торговле оперируют сотни ирландских и иностранных фирм, в том числе с мировым именем, и при всем желании нельзя пожаловаться на скудость ассортимента товаров, хотя далеко не всегда их стоимость соответствует качеству. В последние годы все острее ощущается конкуренция со стороны новых стран-членов Европейского сообщества, в частности, Польши, наладившей производство дешевого ширпотреба, а также китайцев, великих имитаторов товаров с многообещающими ярлыками.
       В водоворотах озабоченной толпы, мечущейся от одной двери к другой, выплывают тихими островками начинающие живописцы, проходящие обучение в художественной школе Дублина. Юноши с традиционно длинными и плохо промытыми волосами, ниспадающими нечесаными прядями на худые плечи, расписывают цветными мелками плиты тротуара. Рождаются лики, люди, звери, и прохожие почтительно обходят эти недолговечные полотна, которым явно не суждено попасть в Национальную картинную галерею. Сердобольные граждане швыряют в небрежно брошенные рядом кепки звонкую мелочь. Она пойдет на пропитание, холст и краски для студентов. На бойких торговых улицах, возбужденных гонкой за призрачной дешевизной, работают бродячие музыканты, певцы, акробаты, актеры и прочий предприимчивый люд.
       На почтительном удалении от солидных памятников, дорогих магазинов и серьезных учреждений к центру города примыкают рабочие кварталы неприглядных сивых строений, судя по внешнему виду побывавших в разных переделках. Дома лепятся друг к другу, как ласточкины гнезда, а в крохотных квартирках тесно и многолюдно, как в бомбоубежище, и остро не хватает самых элементарных удобств.
       В то же время пустуют сотни комфортабельных домов и квартир, хозяева которых зарятся на клиента с тугим кошельком. Иногда их тайком занимают "скваттеры", участники кампании против бездомности. Вместе с женами и детишками они зачастую неделями держат оборону от нарядов полиции, привлекая внимание общественности к необходимости решить серьезную жилищную проблему.
       Семьи с достатком предпочитают селиться в пригородах, ближе к морю, но вдали от порта, в Доки, Киллайни, Донлири и Хоусе. Дома на окраинах не пронумерованы в отличие от своих собратьев, скучившихся в центре города, а носят звучные имена, подобно кораблям. Чаще всего их названия напоминают хозяевам об экзотических местах, где был проведен медовый месяц перед покупкой жилища, и улицы пестрят миниатюрными "Ниццами" и "Неаполями".
       Полет фантазии заводит домовладельцев и в более отдаленные уголки земли, и в районе Доки за массивным забором скрывается "Одесса", а на холме в Киллайни горделиво красуется двухэтажный "Санкт-Петербург", хотя нынешние жильцы и не могут припомнить, откуда пошли эти имена. Особенно чувствуется влияние католической религии, заполонившей горбатые приморские улочки "Святыми Мариями", "Святыми Терезами" и обязательными для Ирландии "Святыми Патриками". Мимо таких домов проезжаешь, как сквозь строй монастырей.
       Почтальоны, говорят, привыкают и жалуются только на невоспитанных собак, большую редкость в Ирландии, где незнакомца на пустынной улице скорее облает подвыпивший прохожий, чем бродячий пес. В таких условиях чужестранцу очень нелегко отыскать нужный адрес без специальной подготовки и обширных знакомств.
       Приходится вышагивать улицы из конца в конец, тщательно всматриваясь в деревянные и медные таблички, а дома в пригородах отстоят друг от друга на многие десятки метров, и замысловатый шрифт надписей полностью сбивает с толку непосвященных в тайны древней ирландской письменности. Спрашивать дорогу у соседей не принято, и мешают грозные предостережения на воротах: "Осторожно, злая собака". Собака может оказаться доброй и ласковой, но не пойдешь же проверять с риском для собственных штанов.
       * * *
       Помнится, мне стоило большого труда найти дом известного ирландского художника Шона Китинга, розысками которого я занялся после телевизионной передачи о его творчестве. Координаты дома Китинга знал каждый, к кому мне случалось обратиться за помощью. Разъяснения давались такие точные и столь насыщенные подробностями, что это невольно запутывало и вынуждало останавливать и расспрашивать других прохожих.
       Наконец, стала видна крыша дома, укрывшегося в рощице деревьев, каким-то чудом избежавших топора строительных подрядчиков. А может, и не чудом. В Ирландии к деревьям относятся бережно и топором зря не размахивают. К дому Китинга вела узкая дорожка, и пришлось неистово тормозить, когда из-за крутого поворота навстречу неожиданно вывернуло стрекочущее сооружение, окутавшееся при остановке густым облаком сизого дыма.
       При ближайшем знакомстве необычный аппарат оказался самым настоящим двухместным автомобилем, сколоченным из досок и ящиков и приводимым в движение лодочным мотором. За рулем сидели двое мальчишек, охотно продемонстрировавших способность их творения давать задний ход и сигналить зычным дьяконским басом. Юные механики представились как внуки Шона Китинга, о которых он позже сказал: "Художники были в нашем роду, члены парламента, а теперь вот растут специалисты по инженерной части, изобретатели. Время ныне техническое".
       Шону Китингу давно перевалило за восемьдесят лет, но заслуженного пенсионера, смирно греющегося под солнышком, из него не получилось. Его трудоспособности и кипучей энергии могли бы позавидовать цветущие юноши, и он сохранил прекрасную память, острый ум и твердые суждения о политике и мире искусства. "Самый верный способ уберечься от старости - это любимая работа", - объяснил секрет своей второй молодости художник.
       Сравнительно недавно он начал изучать французский язык, готовясь к поездке в Париж, "на родину художников". Свободно говорил по-ирландски, что дается далеко не всем его согражданам, для которых родной язык - всего лишь один из предметов школьной программы. Когда зашла речь о творчестве русских живописцев, Шон Китинг лукаво прищурился и вставил по-русски: "Народное. Вы ведь так говорите, неправда ли?" Выяснилось, что художник "совсем недавно и немного" заинтересовался русским языком и собирается посетить Москву. К сожалению, этим планам не суждено было сбыться.
       Шон Китинг родился в 1889 году в бедной семье, и с раннего детства испытал нужду и лишения. Уроженец города Лимерик, он окончил техническое училище, затем поступил в художественную школу в Дублине, в начале нового столетия поехал на заработки в Англию, но надолго там не задержался и вернулся на родину. Несколько месяцев в году художник проводит на Аранских островах у западного побережья Ирландии, испокон веков исправно поставлявших эмигрантов в Северную Америку, Англию и Австралию, и сцены их прощания с семьями запечатлены на его картинах.
       В 1921 году в Дублине была организована первая выставка работ Шона Китинга. Их главный герой - человек труда: рыбак, фермер, рабочий, инженер, женщина-мать, женщина-труженица. Китинг - художник-реалист, который в пору повального увлечения на Западе абстрактным искусством продолжал писать портреты живых, настоящих людей. "Вы спрашиваете мое мнение об абстракционистах? - усмехнулся он. - Так какое здесь может быть мнение! Если человек способен передать жизнь, как она есть, он становится художником. Если нет - из него получается поборник абстрактного искусства. Мы и без того не так хороши собой, чтобы делать из нас уродов на полотне, а потом еще и разъяснять, что получилось".
       Другая тема творчества Шона Китинга - борющийся народ Ирландии. Это портрет "Большого Джима" Ларкина, известного профсоюзного лидера, организатора многих успешных забастовок. Это портреты руководителей восстания 1916 года в Дублине, картины "Люди Запада" и "Люди Юга", на которых изображены не по годам серьезные молодые люди, сжимающие в руках винтовки, бойцы Ирландской республиканской армии.
       Шон Китинг никогда не был модным или придворным художником, не писал портретов государственных сановников или жен банкиров, не бросался из одного течения в искусстве в другое, чтобы показаться "современным", не гнался за легкими деньгами и не искал дутых почестей. Слава пришла к нему своим чередом, и его произведения экспонируются в Национальной картинной галерее, а выставки картин проводились в Дублине, Лондоне, Нью-Йорке и других городах. В последние годы своей жизни Шон Китинг продолжал писать портреты, пейзажи и картины из жизни строящейся и развивающейся Ирландии. Таково полотно "ГЭС Шэннона". Не забывал он, естественно, и о Дублине.
       * * *
       Ирландская столица с годами все больше разрастается, и на ее окраинах возникают новые жилые массивы, торговые центры, небольшие промышленные предприятия и мастерские. Здесь нужно отдать должное дублинским строителям и городским властям: они не забывают о подъездных дорогах, магазинах, прачечных, химчистках, парикмахерских, автостоянках и увеселительных заведениях, когда сдают в эксплуатацию новые кварталы. К приезду новоселов все готово, и никто их не вынуждает брести к дому по колено в грязи, сторожко обходя по пути канавы и колодцы будущих коммуникаций.
       Сегодня Дублин - крупнейший промышленный, торговый и культурный центр, занявший двадцать второе место по стоимости жизни среди городов мира в начале нового тысячелетия. В столице проживает около миллиона человек, почти четверть населения республики, но суеты, озабоченности, тесноты, желания сказать или сделать гадость случайному соседу в автобусе или на уличном переходе - не ощущается.
       Дублин по-прежнему во многом сохраняет облик города безмятежного прошлого с его размеренной мирной жизнью, без примеси виртуальных фантазий, а не напористого настоящего, загнавшего мирного пешехода в высотный дом, чтобы при первом удобном случае задавить его на скоростном шоссе. Ирландский писатель Брендан Бихан, никогда не стеснявшийся в выражениях, называл Дублин "самой крупной деревней в Европе", где все знают всех и все обо всем, и можно прожить жизнь в покое и согласии с самим собой и своими близкими.
       О'Коннолл-стрит всей при всей ее впечатляющей ширине чаще всего представляет собой сплошную уличную "пробку", чадящую выхлопными газами от края до края, от памятника до памятника. При этом никто не волнуется и особо не переживает, не терзает нервно сигнал автомобиля и не ругается, а в автобусах между делом заводятся приятные знакомства. Но даже при высокой загруженности проезжей части соблюдается строгий порядок в районе переходов типа "зебра", на которых пешеходы пользуются правом полной неприкосновенности, а водитель обязан остановиться, куда бы он ни спешил, как только человек сойдет с тротуара на мостовую.
       В местах, где набирается мало желающих пересечь улицу, установлены светофоры с кнопками, которые нажимают пешеходы, чтобы включить красный свет и беспрепятственно перейти на другую сторону, но эти кнопки часто выходят из строя, потому что они неодолимо влекут мальчишек в свободное от школы время, когда руки действуют помимо головы.
       Правила дорожной субординации разрабатывались явно без учета традиций, привычек и склонностей ирландцев. Они пересекают улицы нарочито неспешно, презрительно повернувшись спиной к движению, предварительно избрав в самый неподходящий момент наиболее неудачное место для опасного маневра. Этим особенно грешат дамы преклонного возраста, видимо, свято веря в божье провидение. Доведенным до белого каления водителям предоставляется возможность самим выпутываться из создавшейся ситуации. Но они не остаются в долгу и ведут себя так, будто кроме них никого на дороге нет.
       Сидя за рулем, нельзя отделаться от впечатления, что автомобилисты-любители одержимы желанием совершить убийство или покончить с собой. Правда, не следует забывать, что до начала 1970-х годов водительские права можно было заполучить в любом почтовом отделении, где не требовалась справка о душевном равновесии, и никто не интересовался умением водить машину, а также знанием дорожных знаков и правил, были бы деньги на оплату прав.
       Прожив долгое время в Ирландии и приняв посильное участие в тамошнем движении по улицам и шоссе, я невольно начал склоняться к мысли о существовании некой верховной силы, питающей добрые чувства к жителям страны. Разве только этим можно объяснить тот факт, что ирландцы продолжают жить и здравствовать при их полном пренебрежении ко всем и всяческим правилам.
       В этом у нас немало общего, а расходимся мы, когда речь идет о жилье. В Москве при возведении зданий всегда стараются втиснуть как можно больше людей на ограниченной площади, надстраивая этаж за этажом. В Дублине только гостиницы, деловые конторы и государственные учреждения поднимаются выше двух-трех этажей, что им положено по чину зданий общественного пользования. Да еще по дороге к аэропорту одиноко и голо торчит на обширном пустыре группа многоэтажных строений. При известной доле патриотизма их можно было бы назвать "Новыми Черемушками", если бы строители при Хрущеве заботились о комфорте жильцов.
       Городские власти испытывали серьезные затруднения при заселении этого жилого комплекса. Ведь жители Дублина предпочитают индивидуальные небольшие домики хотя бы с крошечным, пускай чуть больше носового платка, участком земли. Нет, не ради мешка картошки или пучков зелени, выращенной на своем огороде, а чтобы иметь свой уголок, где могут играть дети среди любовно ухоженных кустов в тени деревьев. Многие ирландцы вполне искренне полагают, что не способны жить выше второго этажа - это вызывает у них головокружение, понижение тонуса и общее отвращение к жизни.
       В итоге большинство жилых зданий делится на две категории - одноэтажные "бунгало" и двухэтажные "дома" с холлом, гостиной и кухней внизу и спальнями наверху. Ирландия уникальна в Европе в том отношении, что восемьдесят процентов домов в стране принадлежат проживающим там семьям, в то время как на европейском континенте нормой является аренда жилья.
       При неустойчивой, как ирландский характер, погоде и резких скачках температуры воздуха встает вопрос об отоплении, который каждый ирландец решает по своему усмотрению. Как правило, дома обогреваются каминами, пожирающими массу торфа, угля и дров. В гостиной они хорошо смотрятся, и гости не жалуются, но в других комнатах может царить арктический холод. Находчивые ирландцы оправдываются тем, что легкий морозец закаляет организм, стойко противостоящий простудам и прочим болезням, а заодно придает неповторимый румянец женским лицам и в немалой степени способствует росту народонаселения.
       Дома побогаче оборудованы индивидуальной системой центрального отопления. За стеной кухни или в подвале гудит, посапывает и бьется в истерике хитроумная машина, которая гонит горячую воду по радиаторам и вселяет священный трепет в робкие сердца домашних хозяек. Во дворе высятся огромные баки с мазутом, о своевременной доставке которого забывать не рекомендуется. А есть еще форсунки, которые то ли подгорают, то ли прогорают, и надо время от времени их проверять и чистить.
       Горячая вода азартно течет из кранов, но экономить ее надо во всем, и ванну принимать, памятуя о ближнем. Если стоять под душем долго и с удовольствием, другим членам семьи придется ждать, пока в баке нагреется очередная порция воды. После знакомства со всем этим сложным хозяйством возникает тоска по московской квартире, где бывает стабильно тепло и горячая вода подается без ограничений, если, конечно, ее не отключат на мистическую "профилактику", или работники коммунальных служб придумают иную каверзу.
       Есть еще одно, и весьма существенное, отличие от нашей системы с ее принудительной температурой батарей центрального отопления, не имеющей никакого отношения к смене сезонов, морозам и оттепелям, состоянию здоровья и пожеланиям жильцов. В Москве батареи могут быть очень горячими, чуть теплыми или холодными в зависимости от возраста труб, их настроения или очередного планового запоя чумазого дяди Васи в котельной.
       В Ирландии централизация не в почете, и обитатели домов, где работает отопительное устройство индивидуального пользования, так же индивидуально решают, какую температуру поддерживать в своей комнате. При условии, что регулятор исправен. В противном случае приходится звонить на фирму, откуда пришлют специалиста, услуги которого стоят недешево. Поэтому несложные ремонтные работы ложатся на плечи хозяина дома, и очень популярны книги и брошюры под общим наименованием "Сделай сам". Если же места для баков с горючим во дворе не находится или берет верх любовь к газонам или домовладелец не может позволить себе необходимых затрат, о центральном отоплении остается только мечтать и молиться в надежде на благодать, нисходящую с небес.
       Для общения с силами, которые предопределяют нашу судьбу и походя решают для нас житейские проблемы, в Дублине созданы почти идеальные условия. Во всех стратегически важных пунктах размещаются скромные церкви и помпезные соборы, словно контролирующие жилые кварталы и места отдыха. Недалеко от центра над набережной нависает громада собора Христа, безликого снаружи, а внутри изукрашенного тонкой резьбой по камню, ажурными сводами и колоннами.
       В стороне от Фор-кортс приютилась небольшая церквушка, знаменитая своими подземными склепами, где исключительно сухой воздух предохранил от разложения тела погребенных. Исполняющий обязанности гида неторопливый священник охотно разрешает пожать руку гигантской мумии "крестоносца", которая сохранила почти живую мягкость кожи, ставшей коричневой от времени и постоянного общения с любопытными туристами.
       Несколько дальше - собор святого Патрика, увешанный внутри полковыми знаменами и сохранивший кафедру, с которой читал свои проповеди настоятель собора в 1713-1745 годах Джонатан Свифт, уроженец Дублина, блестящий писатель и мыслитель, автор острых политических памфлетов и несравненных "Путешествий Гулливера", книги, которую знают и любят на всей планете. Ирландец до мозга костей, Свифт призывал соотечественников в свое время "жечь все английское, кроме английского угля". Собор обладает изумительной акустикой, в особых случаях используется как концертный зал, и под его гулкими сводами звучали произведения Д.Д.Шостаковича, когда в 1972 году он посетил Дублин, чтобы получить диплом доктора музыки, присвоенный ему столичным университетом Тринити-колледж.
       В аэропорту чету Шостаковичей встречали официальные лица, очень радушно, но казенно, и для Ирины, супруги Дмитрия Дмитриевича был приятной неожиданностью букет цветов, который вручила моя жена. С этого началось наше знакомство, запомнившееся на всю жизнь. Нет, не потому, что судьба свела на короткое время с великим композитором. Честно говоря, я ожидал увидеть очередного советского сановника, каких немало встречал за границей, важного, надутого и требующего заботы о своей персоне. А Дмитрий Дмитриевич очаровал и покорил мою семью своей простотой в общении, скромностью, обаянием и душевной щедростью. Я преклоняюсь перед этим человеком.
       На южной окраине Дублина, в Киллайни, приезжим обязательно покажут небольшой коттедж Бернарда Шоу, а на побережье Ирландского моря, в Донлири, - круглую башенку, в которой творил Джеймс Джойс. При этом ирландцы не преминут подчеркнуть, что многие поэты, писатели и драматурги, снискавшие мировую славу как признанные мастера английского языка, родились и выросли в Ирландии, и назовут имена Бернарда Шоу, Джонатана Свифта, Оскара Уайльда, Уильяма Батлера Йитса и Джеймса Джойса.
       В пантеоне национальной славы не только инженеры человеческих душ. Математик Уильям Роэн Гамильтон (1805 - 1865) открыл кватернионы, Эдмонд Барк (1729 - 1797) известен своими работами по французской революции. Физик Эрнст Холтон первым указал в 1932 году на возможность расщепления атома искусственным путем совместно с англичанином Джоном Коккрофтом, и они разделили Нобелевскую премию 1951 года. Список всемирно известных актеров и актрис, певцов и певиц, музыкальных групп и танцевальных ансамблей с ирландскими корнями кажется нескончаемым. Когда заходит речь о какой-нибудь знаменитости, ирландцы норовят разыскать ее связи с Ирландией, и, если это не удается, ореол славы начинает заметно тускнеть. В первую очередь, это относится, естественно, к политическим деятелям.
       В выходные дни любимое место отдыха жителей Дублина - Феникс-парк, превосходящий по размерам, говорят ирландцы, все парки Лондона. Достаточно сказать, что пересекающее его прямое и широкое шоссе тянется почти на четыре километра, а в его ухоженном лесу водится стадо грациозных оленей. Название парка не имеет прямого отношения к птице, возрождающейся из пепла, и пошло от близлежащего ручья. Неподалеку расположен зоосад, воспетый в народной балладе о парне, которому бедность не позволила отправиться в свадебное путешествие дальше зоопарка.
       Не менее притягательной силой для горожан обладают песчаные, каменистые и, надо признать, абсолютно непригодные для поклонников жаркого юга пляжи Блэкрока, Донлири, Киллайни и других приморских пригородов. Даже в яркий солнечный день с Ирландского моря веет прохладой, вода отчаянно холодная, и зябко смотреть на девичьи фигурки в микроскопических "бикини", картинно разбросанные по камням, в то время как мимо степенно прохаживаются семейные люди, облаченные в толстые шерстяные свитеры.
       Из Хоуса на севере Дублина выходят на рассвете в море рыбачьи лодки, и уже к завтраку можно приобрести на берегу живую рыбу, пляшущую в руках. Обойдется значительно дешевле, чем в рыбных магазинах, где, конечно, выбор шире: крабы, семга всех видов, свежая камбала, все зависит от кредитоспособности покупателя. На южной окраине, в Донлири и вместительной бухте Киллайни, бесшумно скользят по воде парусные яхты, гонят волну катера, тарахтят моторные лодки и колышутся на волнах весельные шлюпки с торчащими по бортам удочками. Сидя в одном из кафе Донлири и наблюдая за тем, как лихо причаливает пароход с почтой из английского порта Холихед, ирландцы чувствуют свою связь с внешним миром и одновременно успокаивают себя мыслью, что они все же далеки от него.
      
       Глава вторая. На туманном перекрестке.
       Удачно расположенная на пути из Европы в Америку, Ирландия испокон веков служила перекрестком дорог и вобрала в себя черты разных стран и народов. Ни один район Ирландии не похож на соседние, и во время путешествий с востока на запад или с юга на север нельзя отделаться от впечатления, что пересекаешь государственные границы, настолько все новое отличается от оставшегося позади.
       В каждом районе, если не в каждом городе и селе, свой говорок и акцент, и мне стоило немалого труда понять уроженцев Корка или Слайго, приехавших с юга и северо-запада погостить в столицу. Жители Лимерика и Голуэя на западе говорят о Дублине как о городе в чужом государстве, но, правда, и друг о друге они отзываются как об иностранцах.
       Поверхность острова напоминает блюдце с неровными краями. В центральной части расстилается волнистая известняковая равнина, кое-где перекрытая песчаными и глинистыми отложениями, усеянная сонными болотами, задумчивыми озерами и хлопотливыми речками. Весь этот ландшафт - наследие бурных ледниковых периодов, которые давным давно пережила территория Ирландии. Берега страны обрамляют невысокие горы и возвышенности, некогда приглаженные глыбами льда. За тысячу метров удается подняться только самой высокой вершине Каррантоухилл близ города Киларни в графстве Керри на юго-западе.
       В графствах Голуэй, Мейо и Донегол на западе и северо-западе, Даун и Уиклоу - на востоке колюче топорщатся горы и скалы, сложенные гранитами, гнейсами, кварцитами. В графстве Клэр встречаются сумрачные пещеры и торопливые подземные речушки, облюбованные спелеологами. Северо-восток острова - массивное базальтовое плато Антрим с плодородными почвами. В районе Коннемары, на крайнем западе, добывают зеленый мрамор, идущий на всякие поделки, и редкий американец ирландского происхождения вернется домой из поездки на родину предков, не купив брелок из мрамора Коннемары в виде трилистника, мягкой травки, растущей повсеместно на острове, национального символа Ирландии.
       Медленно и величаво, как президент иностранного государства на красной дорожке в аэропорте, шествует с севера на юг, уходя в свинцовые воды Атлантики, "ирландская Волга" - река Шэннон, протянувшаяся почти на триста семьдесят километров. Она рассекает остров практически пополам, и ее бассейн занимает пятую часть территории страны. На подступах к Шэннону сочная зелень полей и рощ нередко уступает место бурым проплешинам болот. Вдоль обочин дорог разложены, подсыхая на солнце, аккуратно нарезанные пласты торфа, в прошлом основного богатства Ирландии, а вдали виднеются электростанции, работающие на торфе.
       На востоке плоскую долину реки Лиффи окаймляют с юга куполообразные горы Уиклоу, в недрах которых скрывается, говорят, золото, но спрятано надежно и его так мало, что о добыче драгоценного металла никто не помышляет: себе дороже. С холма столичного пригорода Киллайни в ясную погоду хорошо видна затейливая вершина Лугнакуилла ("Сахарная голова"). Горы Уиклоу разделены тесными лесистыми долинами и крутыми ущельями, поросшими жесткими кустами сиреневого вереска, а в глубоких чашах среди отвесных стен блестит серебро озер. В одном из них и берет начало Лиффи, славящаяся редкой мягкостью и чистотой воды, которая, по свидетельству знатоков, придает особый вкус ирландскому пиву, а также идет прямо из-под крана в аккумуляторы автомобилей, так что водители не нуждаются в дистиллированной воде.
       Плодородная долина Лиффи, искрящаяся под лучами солнца малахитовыми отливами, разрезана замысловатыми лентами шоссе, утопающих в густом частоколе кустов и деревьев. Вокруг раскинулись тучные поля и пастбища, вдоль дорог гонят скот на ярмарку, а на помостах возле чистеньких ферм выставлены бидоны с молоком, которые подбирает специальный грузовик и отвозит на переработку. Ирландское сливочное масло, сметана, творог и прочие молочные продукты гарантируют высокое качество, экологическую чистоту и самое главное - вкус масла, творога и так далее. В полях самодовольно урчат трудолюбивые тракторы, ворочая жирные пласты земли, а рядом с крепкими воротами, способными выдержать долгую осаду, отдыхают легковые автомобили.
       На смену сытому благополучию востока страны приходят на западе каменистые лунные пейзажи, бесплодные холмы и горы, через которые пролегли прямолинейные дороги, кое-где ощетинившиеся неприступными каменными стенами, чтобы уберечь домашнюю скотину от соблазна нарушить правила дорожного движения. Временами на шоссе попадаются ослы, запряженные в тележки, как если бы путник потерял ориентировку и заехал на Ближний Восток, и женщины в темных плащах с капюшонами. В эти районы в XYII веке Кромвель изгонял непокорных ирландцев, предлагая им на выбор "в ад или Коннотт", что само по себе говорит о суровых природных условиях этой исторической провинции Ирландии.
       Береговая линия, протянувшаяся более чем на три тысячи километров, изрезана бухтами, и по всей длине от Донегола на севере до Корка на юге морское побережье причудливо меняет свои очертания. К северу от ровного каменистого пляжа Солтхилл у Голуэя, в бухте Киллари, напоминающей узкий норвежский фьорд, из морских глубин вырастают мрачные гранитные стены высотой до шестисот метров. На юге широкая бухта Ков, у Корка, радушно принимает громоздкие и неповоротливые океанские лайнеры, требующие простора для маневра, удвоенного внимания и трогательной заботы, как хрупкие вазы.
       Города и графства, лишенные судьбой-злодейкой природных красот, компенсируют свои недостатки иными путями. Так, название города Лимерик переводится в толковом словаре английского языка как "короткое юмористическое стихотворение из пяти строк, обычно непристойное". Как не посетить столь необычное место, где наверняка можно услышать массу нового и занимательного? А по приезде видишь буднично-деловой и несколько угрюмый город, жители которого явно не расположены слагать частушки.
       Графство Типперери в южной части острова приобрело известность в далекой Москве, когда ансамбль имени Александрова обогатил свой репертуар для заграничных гастролей английской солдатской песней "Долог путь до Типперери. Много придется пройти. Долог путь до Типперери, до самой сладкой девушки из тех, кого я знаю". В таких вопросах солдаты редко ошибаются, и сексуально раскованные девушки Типперери способны вскружить голову не только военным.
       К юго-западу от Лимерика разместился элегантный Килларни, утопающий среди изумрудных лужаек, рощ грациозных деревьев и благоухающих зарослей цветов. Крошечные, будто карманные, озерца, стыдливо укрывшиеся среди пологих холмов невдалеке от этого городка, изобилуют жадной до неприличия форелью, и местные жители, сохраняя серьезное выражение лица, рекомендуют доверчивым гостям прятаться за кусты, когда насаживаешь червя на крючок. Я ловил на блесну и за полчаса вытащил пару приличных рыбешек, увлекся, и тут ко мне подошел абориген и попросил показать лицензию.
       Ловить здесь форель, пояснил он, разрешается только на муху, что требует особой снасти и умения, а у меня не было ни того, ни другого, и главное - за удовольствие нужно платить. Узнав, что я приехал из России, хранитель водоема несколько секунд постоял рядом с широко открытым ртом, потом безнадежно махнул рукой и удалился восвояси, чтобы, наверное, обдумать и обсудить с друзьями чрезвычайное происшествие. Мои грехи он мне простил, сделав скидку на мое из ряда вон выходящее иностранное происхождение. Думаю, англичанину так бы не повезло.
       На сравнительно небольшом острове чудесным образом умещаются самые различные, и, казалось бы, трудно совместимые ландшафты. Особенно поражает богатство и разнообразие растительного мира. Дублин находится на одной широте с Тулой, но на окраине ирландской столицы бок о бок с неприхотливыми раскидистыми дубами без всякого присмотра и должного кропотливого ухода качают мохнатыми головами нежные и капризные пальмы. Это вызывало большое удивление у моих московских друзей и знакомых, когда они перебирали привезенные из Ирландии фотографии и задавали ехидные вопросы типа "Ты снимки не перепутал?"
       Горные вершины на севере Ирландии облачены в белые шапки снегов, а у южного побережья примостился островок Гарниш с тропическими деревьями и экзотическими цветами, на которых невольно ожидаешь увидеть волшебных бабочек и диковинных птиц. В густых зарослях Гарниша обволакивает банная духота Африки, а рядом на залитых щедрым солнцем морских скалах нежатся обманчиво ленивые тюлени, любители более умеренного климата. Их усатые любопытные морды часто разрезают волны в бухтах близ Дублина, и при первом знакомстве мне в голову пришла тревожная мысль: "Как это могла собака забраться так далеко в море?" Я кинулся искать лодку, но соседи объяснили мою ошибку.
       Если в водах у берегов Ирландии кипит жизнь и море приносит рыбакам богатый урожай, то на суше животный мир представлен почти исключительно мелкими грызунами да птицами, среди которых доминируют прожорливые и крикливые чайки. Они хорошо смотрятся на бархатном занавесе, но за стенами Малого театра доставляют массу хлопот. Любопытно, что вовсе нет змей. Если бы Адам и Ева угодили изначально на Изумрудный остров, не нашлось бы искусителя и обезьянам долго пришлось бы изнурять себя полезным трудом, следуя заветам Фридриха Энгельса, чтобы подтвердить теорию Дарвина. С пресмыкающимися ирландцы могут познакомиться только в зоопарке, что не мешает им активно способствовать росту народонаселения.
       Прежде чем напасть на след затравленного зайца, утратившего всякий интерес к продолжению рода, настырные ирландские охотники вынуждены отмерять не один десяток километров, преодолевая на тернистом пути изгороди из колючей проволоки и каменные ограды, загоны для бестолковых овец. Дорога в таких случаях кажется бесконечной, а остров - беспредельным.
       Но когда смотришь на карту мира, бросается в глаза миниатюрность Ирландии. Ее территория чуть больше восьмидесяти трех тысяч квадратных километров, включая и Северную Ирландию, занимающую свыше тринадцати тысяч квадратных километров. С севера на юг - менее пятисот километров, а с востока на запад и того меньше, всего триста километров. В любом направлении страну можно пересечь на машине и вернуться назад в течение светового дня по прекрасным дорогам, проложенным в основном в 1930-х годах, когда правительство стремилось обеспечить заработок десяткам тысяч безработных.
       Дороги строились на совесть и содержатся в полном порядке, без выбоин, колдобин и прочих неприятностей, поджидающих автомобилиста в России, куда бы он ни захотел поехать. На городских улицах нигде не подстерегают крышки канализационных люков, вспучившиеся над асфальтом, который не кладут под дождем и снегом и не пытаются наскоро замазать глубокие трещины, оставив после себя безобразные черные заплаты. На одну тысячу ирландцев приходится вдвое больше дорог с твердым покрытием, чем на такое же число жителей Бельгии, Дании и Франции, и втрое больше, чем в Италии, Испании и Голландии.
       При малых размерах и изолированности Ирландии кажется непонятным, как с этого, на первый взгляд, неприметного острова, отрезанного от центров европейской цивилизации, буйными волнами Ирландского моря, могло прийти столько талантливых людей. Они известны сейчас по всему земному шару своими песнями и остроумием, литературными, политическими и военными талантами, своим отчаянным непредсказуемым характером, мудрой осторожностью, жадным вниманием ко всему неизведанному, люди с открытой душой и добрым сердцем, вспыльчивые и холодные, покладистые и несговорчивые.
       * * *
       Возможно, многие черты ирландского характера в какой-то степени объясняются обособленным положением острова на туманных развилках, где теплые струи Гольфстрима сталкиваются с холодными ветрами Арктики. Непокорные воды, окружающие Ирландию, помогли ее обитателям избежать судьбы, которая постигла жителей Уэльса и Шотландии, и выстоять в долгой борьбе против попыток Англии полностью ассимилировать население своей первой колонии. Кроме того, Ирландия была одной из немногих стран Западной Европы, не испытавшей нашествия грозных римских легионов.
       Другой фактор, оказывающий влияние на ирландский темперамент, - это климат, который часто характеризуют коротко: мокрый и холодный. "Мой дом такой сырой, что посели в нем дикую утку, и она заработает ревматизм", - жалуется фермер в графстве Мейо. А жители столичного пригорода Доки, расположенного напротив Хоуса на другом краю Дублинского залива, любят задавать новоприбывшим вопрос: "А почему мы не видим отсюда Хоус?" Многозначительно выждав для эффекта несколько секунд, отвечают: "Потому что идет дождь". И продолжают "А после дождя? Потому что снова собирается дождь". Вроде, все верно, но в моей памяти сохранилось больше солнечных, чем пасмурных дней в Ирландии. Либо мне повезло, и в те далекие годы действительно стояла необычно ясная погода, либо это свойство памяти, отбрасывающей плохое в пользу хорошего.
       Не в пример запасливым и предусмотрительным англичанам, у которых тоже есть все основания брюзжать на погоду, ирландцы редко носят зонтики, хотя никогда нельзя исключить вероятность промокнуть под косыми от сильного ветра струями холодной воды, несущейся сверху с редким постоянством. И все же дождь в Ирландии чаще повисает в воздухе хмурой угрозой, чем падает на землю. А когда прольется, то не надолго, не больше, чем на полчаса, и сразу сквозь свинцовую тяжесть облаков прорезаются длинные, блестящие солнечные лучи и открывается яркое голубое небо. Если, конечно, вновь не набегут упрямые тучи. В любом случае, начинаешь по-настоящему ценить погожие дни.
       Под вечно меняющимися красками небосвода - то мрачными и угрюмыми, то через минуту радостными, сверкающими радужными искрами - переливается изменчивыми тонами зеленый покров Ирландии, давший ей имя Изумрудного острова. Поля и горы под зловещим навесом туч приобретают темно-зеленые оттенки, а в лучах солнца становятся золотисто-зелеными. Летом, когда солнце садится поздно, небосклон разукрашен красными, розовыми и желтыми тонами, каким бы неприглядно тусклым ни был уходящий день.
       Ирландцы любят поговорить о погоде, но проявляют при этом мудрую осторожность, как будто жалобы могут ее спугнуть и окончательно испортить. В пасмурный день они похвалят мягкость дождя и найдут несколько теплых, проникновенных слов по адресу не просыхающих луж. Открытый протест наблюдается только во время сенокоса, и в графстве Типперери семьи фермеров заканчивают вечерние молитвы просьбой "спасти сено и принести победу над командой Корка", традиционным соперником футболистов Типперери.
       Благодаря теплым и влажным потокам воздуха, приходящим из Атлантики, в Ирландии не бывает резких перепадов температуры. В годовом исчислении она колеблется от четырех до шестнадцати градусов при средней годовой десять градусов. Средняя продолжительность солнечного сияния - около четырех часов в день. Столь пристойная картина вырисовывается из климатических справочников, однако на самом деле ирландская погода постоянством не балует. Робкое солнце ненадолго выглянет из-за тяжелых облаков, чтобы вскоре вновь стыдливо спрятаться, и бездумно теплые солнечные дни выпадают редко.
       Действительно холодная погода преобладает в феврале, когда средние месячные температуры снижаются до четырех - семи градусов выше нуля, а самым теплым месяцем считается август с температурой четырнадцать - шестнадцать градусов. Тем не менее, в феврале бывает так же жарко, как в августе, а в августе - так же холодно, как в феврале. Если вам непременно нужна логика в поведении людей и природы, придется искать другую страну.
       Снег в Ирландии - редкий гость, и большинство ирландцев попросту теряются, когда в темном небе начинают кружиться легкие белые хлопья. Снегопад воспринимается как стихийное бедствие, нечто вроде наводнения, землетрясения или чего-то с загадочным именем вроде цунами. Закрывается дублинский аэропорт, срывается расписание движения поездов, резко сокращаются маршруты движения городских автобусов, не рискующих забираться в дебри окраин, а о таких полезных машинах, как снегоочистители, ирландцы никогда не слышали. Дворников с широкой лопатой или метлой-выручалочкой нет и в помине, и снежный покров тревожат только прохожие-непоседы и заблудшие автомобилисты. К обочинам шоссе уныло притыкаются помятые машины, неудачно затормозившие на необычно скользкой дороге. Зато снег доставляет несказанную радость школьникам. Многие из них видят это пушистое чудо впервые, но ведь для игры в снежки особых навыков не требуется.
       * * *
       Несмотря на мягкий климат и довольно плодородные почвы, особенно в центральных и восточных районах, Ирландию при всем желании не назовешь раем для земледельцев. Выращивание зерновых и технических культур сопряжено с большим риском главным образом из-за чрезвычайной влажности и капризов погоды. Наилучший эффект дает травосеяние, и шелковые травы устилают страну плотным ковром.
       Горы и холмы строго расчерчены на индивидуальные участки и пастбища. За изгородью неспешно перемалывают вечную жвачку тугодумные коровы, ухоженные и выглаженные до ослепительного блеска новых моделей в международном автосалоне. Под колесами машин на проселочных дорогах бестолково путаются кудлатые овцы, существа непоседливые и не в меру любопытные, о чем свидетельствуют клочья косматой овечьей шерсти на заборах из колючей проволоки, тянущихся вдоль шоссе.
       Если же повстречается бесконечное стадо коров, сигналить и суетиться бесполезно, нужно просто набраться терпения. Медлительные животные не умеют и не любят спешить, даже под угрозой смерти, и дороги все равно не уступят, а правила дорожного движения составлены так, что при наезде на скотину больше всех страдает водитель, не рассчитавший тормозного пути.
       Не в пример Индии, ирландцы не присвоили корове статуса священного животного, но относятся к ней с почтением. Животноводство, в основном производство мяса и молока, обеспечивает восемьдесят процентов валового продукта сельского хозяйства, в прошлом игравшего первую скрипку в оркестре экономики, а в начале нового тысячелетия отодвинутого на второй план: пять процентов внутреннего валового продукта, чуть больше семи процентов национального экспорта и восемь процентов занятости населения.
       Под основными пропашными культурами - пшеницей, ячменем, овсом, картофелем и сахарной свеклой - занято больше двухсот сорока тысяч гектаров, а под пастбищами - свыше двух миллионов гектаров, и приходится ввозить пшеницу и другие виды зерна. На четыре миллиона жителей Ирландской республики приходится более пяти миллионов голов крупного рогатого скота, свыше четырех миллионов овец, пятьдесят пять тысяч лошадей и одиннадцать миллионов голов домашней птицы.
       Казалось бы, здесь бы и разгуляться всякой новомодной пакости вроде коровьего бешенства и птичьего гриппа, но ничего подобного не произошло. Должно быть, потому, что ирландцы не стали митинговать, устраивать кампании по борьбе с угрозой эпидемии, а без лишнего шума и громких слов приняли действенные меры для предотвращения страшных болезней.
       Когда-то на язвительных карикатурах в английских сатирических журналах ирландец неизменно изображался в обнимку со свиньей. Мол, жители соседнего острова так увлеклись разведением свиней, что и сами живут по-свински. Сейчас подобных глупостей пресса не допускает, а Ирландия больше славится сочной, вкусной говядиной, и мясник, у которого я регулярно закупался продуктами (постоянный покупатель высоко ценится частным торговцем и активно стимулируется доступными ценами) настоятельно советовал покупать "красное мясо" как единственный продукт, приличествующий настоящему мужчине. По его глубокому убеждению, баранина и свинина - просто не в счет.
       Ирландцы по праву гордятся и своими скакунами, которые с похвальной настойчивостью берут призы на международных состязаниях. Выставки породистых лошадей весной в Дублине привлекают тысячи любителей и покупателей из самых дальних уголков земного шара, в первую очередь, из арабского мира, где встречается немало богатых людей, давно пресытившихся шикарными автомобилями и яхтами, не в пример российским миллиардерам. Несколько дней по ирландскому телевидению трудно увидеть что-нибудь, кроме гарцующих коней и влюбленных в них всадников. Тем не менее, в условиях почти повальной механизации поголовье лошадей в сельском хозяйстве постепенно сокращается.
       Ирландия - страна мелких и средних фермеров, и большинство - с наделами не больше двадцати гектаров, которые, как правило, обрабатываются членами семьи. В целом по стране, наемные рабочие составляют около десяти процентов от общего числа тех, кто кормится от земли. На западе острова, где на хороший урожай можно рассчитывать только с божьей помощью, у каждого четвертого крестьянина меньше шести гектаров, а доходы едва покрывают издержки и не позволяют выделить средства на приобретение удобрений и машин. Многие фермеры из графств Мейо и Донегол на северо-западе три-четыре месяца в году проводят на заработках в Англии и Шотландии, чтобы пополнить семейный бюджет.
       В графстве Типперери, одном из самых плодородных районов, мне повстречался Патрик Нолан, которому принадлежал участок в десять гектаров. За тридцать с лишним лет тяжкого труда он сумел не только сохранить свои владения, но и выплатить заем с процентами банку. Двухэтажный дом любовно выбелен снаружи и блистает умопомрачительной чистотой внутри, а хозяин мечтает сменить соломенную крышу на черепичную. Но с этим надо подождать, потому что все сбережения ушли на покупку подержанного трактора. Конечно, заняли денег у всех, кто готов был помочь, и сейчас Патрик косит сено соседям и отвозит на продажу соседское молоко в уплату долга.
       Хозяйство расширяется, и по утрам жена Патрика, Кэтрин, выгоняет на выпас стадо из пяти коров и двенадцати бычков. На ее попечении также куры, овцы и свиньи. Подросли дети. Двое старших - в Австралии и временами присылают родителям немного денег, а младшие помогают на ферме. Нолан признает, что его нынешнее благополучие очень зыбко, и случись неурожай репы либо понизятся цены на говядину - все пойдет прахом. Даже с трактором выпадают трудные годы, но Патрик Нолан накрепко прирос к своей ферме, и, кажется, никакая сила не сдвинет его с места.
       Ирландская земля обильно полита не только потом, но и кровью людей, которые ее обрабатывают. Столетиями крестьяне вели ожесточенную борьбу с английскими лендлордами за право владеть своей землей. Крупные крестьянские восстания не раз ставили под угрозу само существование колониальных порядков в Ирландии. В борьбе за землю родилось в XIX веке движение, известное как "бойкот" по имени капитана Бойкотта, управляющего английского помещика. Он резко повысил арендную плату, и в знак протеста все жители деревни не просто перестали с ним здороваться, а не видели в упор, будто он перестал существовать. Всеобщее презрение возымело эффект, управляющий пошел на попятный, что вдохновило соседние села, потом города, и бойкот зашагал по планете.
       По самой высокой цене досталась земля ирландскому земледельцу, и он не желает с ней расставаться, но общий ход экономического развития неумолимо вытесняет фермеров, не способных найти свою нишу на рынке, и вынуждает их искать работу на стороне. С конца второй мировой войны число мужчин, занятых в сельском хозяйстве, сократилось почти вдвое, а после вступления Ирландии в Европейское сообщество выяснилось, что эта организация не занимается благотворительностью.
       В штаб-квартире ЕС в Брюсселе разработан план под названием "Модернизация сельского хозяйства", разделяющий фермеров на три категории в зависимости от их дохода и предусматривающий первоочередность в оказании помощи самым крупным и прибыльным хозяйствам в обход мелких. Этот план был принят на вооружение ирландским министерством сельского хозяйства и рыболовства, а в результате, по оценкам Национальной земельной лиги Ирландии, у восьмидесяти процентов фермеров мало надежд на то, что они сумеют сохранить свой прежний уклад жизни, несмотря на сельскохозяйственные субсидии, которые гарантирует объединенная Европа.
       В качестве компенсации ирландское правительство выдвигает идею "приобщения к большой Европе", рекламируя обширность открывшихся перспектив. Но вряд ли фермер из графства Мейо отравится на заработки в Бельгию или Францию: там своих безработных некуда девать. Пожалуй, самым ощутимым результатом членства в ЕС стало увеличение притока гостей из европейских стран, чему активно способствует Борд фолча, ирландское Бюро по развитию иностранного туризма.
       * * *
       В красочных брошюрах и плакатах Ирландия преподносится как "последний уголок в Европе, не загрязненный промышленными отходами". "В Европе - это приют уединения", "Посетите Ирландию, пока она еще остров", - манят рекламные объявления на страницах глянцевых журналов с богатыми иллюстрациями и бедным содержанием. И это тот редкий случай, когда реклама не лукавит. Живя в Ирландии, не ощущаешь постоянно чужого дыхания за спиной, и в бок не упирается чей-то острый локоть.
       Средняя плотность населения шестьдесят шесть человек на один квадратный километр при разительном контрасте между Севером - сто четырнадцать человек и вдвое меньше на Юге - пятьдесят шесть человек. В Ирландии действительно больше возможностей, чем в иной стране Западной Европы, подышать свежим воздухом, полюбоваться природой и послушать тишину, укрывшись в лодке на дальнем озере по соседству с парой диких лебедей. Как-то само собой получается, что уже не просто смотришь, а созерцаешь, не думаешь, а размышляешь, и не о шансах, а о перспективах.
       Среди туристов сейчас все больше становится расчетливых немцев, всегда точно знающих, где лучше и дешевле провести свой отпуск. Они катаются на лошадях, ездят на рыбалку и скупают недвижимость. Среди них мне встретился человек, о котором не могу не рассказать. Его звали Гюнтер, в Гамбурге у него обувная фабрика, специализирующаяся на детской обуви, и вместе с женой и тремя сыновьями школьного возраста он остановился в небольшой, на двенадцать номеров, гостинице "Си вью" в рыбацком поселке Баллилики, что у залива Бэнтри в графстве Корк. Там же оказалась на выходные дни и моя семья по приглашению Управления железных дорог Ирландии, проводившего очередную рекламную акцию, предлагая журналистам отдых за его счет. Как говорится, "халява, сэр". А кто найдет в себе мужество отказаться?
       Немногочисленные аборигены спозаранку заняты полезным трудом, туристы тоже не бездельничают, и концу дня все так устают, что Баллилики не ощущает необходимости иметь увеселительные заведения. Вечерами постояльцы собирались в тесном баре гостиницы, где вскоре завязывался общий разговор. Компания подобралась разношерстная и интернациональная. То ли чтобы польстить гостям из Германии, то ли по природной глупости, хозяин гостиницы неожиданно брякнул: "Гитлер - великий человек".
       Несколько секунд царила напряженная тишина, и я уж открыл рот, дабы дать отпор, но меня опередил Гюнтер. "Я немец, - громко сказал он, - но мне иногда стыдно в этом признаться, потому что немцы позволили Гитлеру развязать мировую войну. Еще и потому, что немцы совершили в ходе войны чудовищные преступления. Гитлер - позор Германии, и каяться за его деяния придется не только моему, но и следующим поколениям". Добавить мне было нечего, а к немцам я с тех пор испытываю уважение и симпатию, хотя в годы войны меня учили иному.
       Хозяин гостиницы, явно испытывавший угрызения совести из-за инцидента в баре, решил на следующее утро сделать доброе дело и повел меня на околицу поселка, где познакомил с необычным деревом, усыпанным на высоту человеческого роста медными пенсами. Их оставляют ирландцы, как бросают туристы мелкие деньги в римские фонтаны. Существует поверье, что монета, вросшая в кору этого дерева, гарантирует ее владельцу возвращение на прежнее место и встречу с близкими людьми. Конечно, я не верю подобным россказням, но монетку в кору вставил - на всякий случай
       Иностранные туристы, оставившие позади шумные и грязные крупные города, не устают расточать похвалы в адрес тихой и чистой Ирландии, напрочь лишенной амбиций кого-то догнать и перегнать по темпам роста тяжелой индустрии. Все так, воздух в Дублине чище, чем в Лондоне, но трудно выжить, питаясь исключительно воздухом, и ирландцы далеко не во всем разделяют взгляды своих гостей и придерживаются особого мнения насчет перспектив развития национальной экономики.
       Дымные фабричные трубы дадут им возможность избавиться от вековой необходимости пускаться в дальние странствия в поисках куска хлеба. Да и при нынешней эффективности очистных сооружений можно свести до минимума вред экологии, если, конечно, заставить хозяев труб изрядно потратиться на фильтры и прочие устройства. Короче говоря, не стихают споры между Борд фолча и Управлением промышленного развития Ирландии о пути дальнейшего следования.
       Путеводители по Ирландии настоятельно рекомендуют посетить старинные замки, венчающие прибрежные холмы, но ирландцы редко поддаются на рекламные провокации. Причуды архитектуры далекого прошлого спасают от полного забвения и разрушения падкие на достопримечательности иностранные туристы, которые обожают бесполезные сооружения из камня, тронутого временем. Владельцы комфортабельных квартир и уютных домов приходят в дикий восторг при виде куска обвалившейся стены или скособочившейся башни. Возможно, потому, что эти безобразия происходят за пределами их территории.
       Для американских гостей устраивают дорогостоящие "средневековые банкеты" при свечах, скрадывающих своим неверным светом недостатки кухни. Большим успехом у американцев, заезженных Голливудом до безвозвратной потери собственного вкуса, пользуются музыкальные представления, в которых главную партию ведет певучая арфа, занявшая достойное место в национальном гербе и на этикетках "Харп", светлого пива фирмы "Гиннесс". Успех вечера, как мне показалось, зависит не столько от мастерства исполнения, сколько от возраста аудитории и внешности арфистки.
       Туристов любовно обихаживают, выпасают и регулярно доят, как единственную корову, и для них изобретают всевозможные сувениры, включая изделия из кусочков зеленого мрамора Коннемары, оправленных в золото или серебро, и фигурки смешных бородатых эльфов, которыми народная фантазия населяет окрестные леса. Эти поделки, которые гости ожидают увидеть именно в ирландских магазинах, куются в мастерских, производящих ложки, плошки и прочую бытовую дребедень, без особой затраты труда и энергии. Порой складывается впечатление, что к американцам на Изумрудном острове относятся как к ходячим денежным мешкам, и хозяева многих мелких лавчонок преуспевают благодаря неразборчивости и простодушию заокеанских кузенов.
       Ежегодно Ирландию посещают свыше пяти миллионов иностранных туристов: около одного миллиона американцев и втрое больше граждан Соединенного королевства. Иностранный туризм обеспечивает работой сто тысяч ирландцев и шесть процентов внутреннего валового продукта, приносит доход, превышающий три миллиарда евро в год. Сфера обслуживания гостей из-за рубежа играет очень важную роль в жизни тех районов страны, где в силу природных особенностей нет условий для развития сельского хозяйства и промышленности. На дальнем западе острова, в Коннемаре, душой отдыхаешь, глядя вокруг, но эта красота создана неподъемными каменными глыбами, придавившими ростки жизни. Жить там привольно, но заработать на жизнь почти невозможно.
       Ирландское правительство не бросает иностранный туризм на самотек и ассигновало 440 миллионов евро на дальнейший прогресс в этой отрасли в первые годы нового тысячелетия. Борд фолча ежегодно затрачивает миллионы евро на рекламу в Европе, Японии, Австралии и США, хотя в Америке так много граждан ирландского происхождения, что реклама и не требуется. Одно время, когда в Северной Ирландии сохранялась напряженность, приток туристов сократился, но снова возрос, как только ситуация стабилизировалась. Изумрудный остров сохраняет свою привлекательность вне политики, потому что каждый его гость может найти занятие по душе: четко очерченный автобусный маршрут от памятника к замку, поле для игры в гольф, прогулка пешком или на велосипеде по живописным горам и долам, то же, но верхом на добром скакуне и так далее. А лучше всего отправиться на рыбалку.
       * * *
       В Ирландии более восьмисот больших и малых озер, полноводных рек и быстрых речушек, разбросанных по всему острову. По дороге из Дублина в Слайго на северо-западе я непрерывно видел серебряные проблески воды среди густой зелени по обе стороны шоссе. В Слайго меня поразил забор, проходящий у стен двух домов. По-видимому, у соседей сложились несколько натянутые отношения - либо что-то не поделили, либо характерами не сошлись, и одна половина забора была окрашена в голубой, а другая - в зеленый цвет. Эти люди, скорее всего не принадлежали к славному племени рыболовов-любителей, среди которых царит полное доверие, пока не ставится под сомнение длина и вес пойманной каждым рыбы.
       Мировоззрение рыболовов вырабатывается под влиянием окружающей среды, и ирландцам простительны некоторые капризы, поскольку рыболовы они разборчивые и, прямо скажем, избалованные. В моем сознании долго не укладывалось их презрение к щуке, окуню, лещу и другой не менее заманчивой для меня рыбе. Но однажды на озере Кориб у Голуэя мое удилище согнулось дугой под натиском крупной форели, и битый час мы с ней решали вопрос "кто кого". Когда она уже вяло буянила в садке, а я пытался трясущимися руками раскурить трубку, пришлось переосмыслить свое прежнее отношение к рыбалке. Конечно, лучший подарок - это серьезная и умная бойцовая рыба, которая не сдается до последнего, да и на вкус хороша.
       И еще навсегда запомнился десяток лососей, зашедших нереститься в узкую речушку на южном побережье у Бэнтри. В прозрачно чистом мелководье отлично было видно каждую рыбину, но подступиться к ним так и не удалось, как ни менял я блесны, как ни хитрил, пытаясь спрятаться за жидкие кустики. Но все это происходило до того, как иностранные компании облюбовали бухту Бэнтри и едва не превратили один из красивейших уголков Ирландии в грязный отстойник.
       К счастью, ирландское правительство вовремя приняло надлежащие меры, и до сих пор Изумрудный остров сохраняет репутацию рая для рыболовов. Ловлю на червя ирландцы вообще не признают, от блесны воротят нос и единственным спортивным видом считают ловлю на муху, требующую сноровки и изобретательности, не говоря уже о неистощимом терпении и надлежащей дорогостоящей снасти. Рыба для ирландца - исключительно форель и лосось, и нельзя говорить, что поймал "рыбу", если в садке всего-навсего пятнистая щука или полосатый окунь, которыми кишмя кишат ирландские озера.
       Правда, в последние годы отношение к щуке стало меняться в лучшую сторону с резким ростом цен на мясо и ценные сорта рыбы. К зубастому хищнику появилось должное уважение, а в печати появились сложные рецепты заманчивых блюд из щуки, явно не ирландского происхождения. Иностранцы и, прежде всего, французы, проживающие в Ирландии, утверждают, что аборигены не любят щуку исключительно из-за лени: не готовы и не умеют потрудиться, чтобы приготовить из нее нечто по-настоящему вкусное.
       Рыбой богаты воды Ирландского моря и Атлантического океана, омывающие берега страны. Когда идет макрель, один рыбак с "самодуром" - толстой леской с хорошим грузилом и множеством пустых крючков, обвязанных разноцветными перышками, - может за час наловить столько рыбы, чтобы неделю кормить жену, детей, родственников, знакомых и соседей. Так было еще в 1970-х годах, но к началу нового тысячелетия рыбные ресурсы, особенно трески, истощились вследствие слишком энергичной эксплуатации, и профессиональные рыбаки, оснащенные в основном судами малого тоннажа, вынуждены сейчас проводить в море гораздо больше времени, чем в безоблачном прошлом.
       Промышляют преимущественно треску, сельдь, камбалу, устриц, креветок и крабов, вывозят на континент, и в стране обрабатывается только одна треть улова. Крабов, конечно, не сравнить с их дальневосточными сородичами, но они вполне приличных размеров и отменного вкуса, в чем убедилась мой семья, когда я принес домой полдюжины крабов, которых мне подарили рыбаки из дублинского пригорода Доки, где я часто брал шлюпку на прокат. На приготовление салата из крабов моя супруга ухлопала полдня и была несколько озадачена, когда тарелки опустели практически моментально.
       В Киллибегсе, Киллморке и некоторых других портах созданы рыбацкие кооперативы, но пока еще рыболовная промышленность развита недостаточно, в основном из-за нехватки средств, да и нельзя сказать, что правительство уделяет ей много внимания. Главная жалоба редактора журнала "Айриш скиппер" ("Ирландский шкипер"), энтузиаста рыболовного дела и моего близкого приятеля Артура Рейнольдса, - на иностранные рыболовные суда-браконьеры, промышляющие у берегов Ирландии, и на иностранные фирмы, наживающиеся на богатствах прибрежных вод страны, будь то рыба или морские водоросли, которые используются в фармацевтической промышленности.
       За время скитаний по Ирландии мне нигде не встречались военные моряки, и ни разу на морской рыбалке мою шлюпку не окликали пограничники, опасаясь, что я запланировал побег за границу. Военно-морские силы страны, справившие в 1996 году свое пятидесятилетие, состоят из восьми сторожевых кораблей, несущих имена героев кельтских мифов и стоящих на страже прибрежных вод и рыбных ресурсов. Время от времени, чтобы служба медом не казалась, они задерживают иностранных браконьеров, а если крупно повезет, - транспорт с оружием и боеприпасами, предназначавшимися подпольной Ирландской республиканской армии, о чем долго потом судачат дублинские газеты, гадая, где произошла утечка информации, которая привела к аресту судна.
       Дыхание моря ощущается повсюду: нет такого места в глубине страны, которое бы отстояло от побережья больше, чем на сто километров. Неугомонные чайки выхватывают куски булок у неповоротливых жирных голубей в парке святого Стивена в самом центре Дублина и будят пронзительными криками постояльцев гостиниц в Корке, Лимерике и Киллайни. Ранним утром, когда еще не проснулись горничные и автомашины, кажется, что города населены только чайками.
      
       Глава третья. От круглых башен к сверкающим вершинам.
       Во многих районах Ирландии, как внутри страны, так и на прибрежных островах, разбросаны остатки древних сооружений. На востоке, который мне довелось изъездить вдоль и поперек, близ Дублина, встречались земляные насыпи, отгороженные рвами с внешней стороны. На западе крепостные валы строились из камня, благо его всегда достаточно под рукой. В этих сооружениях имеются мрачные подземные ходы и гулкие туннели, многие с западнями и ложными коридорами, ведущими, кажется, в никуда, потому что гробниц фараонов вдали не ожидается. Их подлинное назначение до конца не выяснено, и предполагается, что это были коллективные захоронения эпохи нового каменного века, неолита.
       В разных местах найдены дольмены - огромные плоские каменные плиты, покоящиеся на стоящих торчком камнях или скалах. Возможно, это были алтари древних обитателей острова, поклонявшихся солнцу по примеру других народов мира, но более правдоподобной выглядит версия о том, что это памятники над могилами. К некоторым дольменам ведут коридоры, сложенные из камня и засыпанные землей, - так называемые гробницы с ходом. Эти гигантские каменные сооружения, возможно, отражают стремление создать для погребенных там людей вечный дом, который не просто разрушить. Классик западноевропейской археологии Г. де Мортилье доказывал, что дольмены - это продолжение традиции хоронить умерших в пещерах, служивших одновременно и жилищами, и местами погребения.
       В Килтернане, возле Дублина, верхняя плита дольмена, известного под названием "могила гиганта", достигает семи метров в длину и пяти - в ширину. Конечно, с египетскими пирамидами сравнивать бесполезно, но ведь в Древнем Египте народа было значительно больше, опять же масса пленников после бесконечных войн, рабский труд, да и фараоны сами страдали от своего необузданно свирепого нрава. Все это неприемлемо для жителей Ирландии, во все времена отличавшихся свободолюбием, что не позволяло вождям кланов окончательно распоясаться и калечить народ на строительстве гробниц, величие которых сумеют оценить только далекие потомки.
       Остается предположить, что в новом каменном веке дисциплина в Ирландии была поставлена на должный уровень, с течением времени опускавшийся все ниже и ниже. Живущие сейчас по соседству с дольменами фермеры наотрез отказываются верить, когда им говорят, что каменные громады устанавливали большие группы людей, трудившихся дружно и споро. "Где это вы видели сотню ирландцев, работавших вместе и согласованно?" - резонно возражают они, но готовы признать, что их предки могли резко отличаться от нынешних жителей страны с их подчеркнутым индивидуализмом.
       Каменные глыбы, оставшиеся в наследство от неолита, испещрены треугольниками, кругами, спиралями, условными изображениями лодок и других предметов, свидетельствами тяги первых обитателей Ирландии к абстракционизму. Местами причудливые завитки, сплетаясь, образуют подобие человеческих лиц и отражают стремление к реализму. Сохранились кое-где и памятники бронзового века: например, в Ньюрэндже, графство Мит, у холма Слейн имеются захоронения, насчитывающие более четырех тысяч лет.
       В железном веке в Ирландии распространилась кельтская цивилизация, которая наслаивалась на местную культуру, унаследованную от бронзового века, но материальные свидетельства проникновения кельтов немногочисленны, что резко контрастирует с сохранившимися богатыми языковыми и литературными кельтскими традициями. Здесь выделяется группа каменных идолов с острова Боа на озере Эрн, среди которых попадаются фигуры с тремя лицами (число три было священным у кельтов). Эти памятники относят к началу нашей эры.
       С введением христианства в Y столетии вновь отмечается возврат к реалистическим фигурам людей и зверей вместо старых кельтских тенденций к схематизации и стилизации (трехликие фигуры людей ассоциировались с языческим прошлым). В то время церковь проявляла не присущую ей терпимость и готовность примириться с некоторыми языческими обычаями, накладывая, однако, на них свой отпечаток. В произведениях декоративного искусства символы христианства сливались с типичными кельтскими орнаментами из линий, переплетающихся по кругу. В монументальной архитектуре YIII - IX веков отсутствовала строгая симметрия, на каменных стенах церквей произвольно разбросаны изображения людей и животных (новокельтский стиль).
       На заре истории искусство Ирландии испытало воздействие норманнов и кельтов, язычества и христианства, стран Средиземноморья и Ближнего Востока. В Монастербоше, графство Лут, есть каменные кресты с изображением "судного дня", в которых заметно влияние коптов: Христос предстает в позе Озириса, бога древних египтян. Глядя на подобные рисунки, диву даешься, как удавалось ирландским мастерам с их примитивными орудиями вырезать на граните столь выразительные образы. Один из замечательных памятников старины - собор XIII столетия и круглая башня X века на горе Кэшел, вздыбившейся над плоскими полями графства Типперери. В 370 году нашей эры там жили ирландские короли Манстера, оставившие "Книгу прав", свод законов на гэльском языке.
       Круглые башни цилиндрической формы, сохранившиеся в разных районах Ирландии, издавна вызывали споры среди историков. Одно время их создание упорно приписывалось иностранным пришельцам, поскольку, мол, "у ирландцев не было и не могло быть своей истории и культуры до прихода англичан с их цивилизацией". Только в середине XIX века после тщательных исследований укрепилось мнение, что круглые башни имеют чисто ирландское происхождение. В 1833 году вышел труд члена Ирландской академии наук Джорджа Петри "Истоки и назначение круглых башен в Ирландии". На основе исторических документов он доказал, что башни входили в комплексы ирландских монастырей и служили убежищами в эпоху разбойных нападений воинственных соседей и пришельцев издалека.
       Башни начали возводить в IX веке, а одна из последних, дошедших до наших дней, была построена в 1220 году в Ардморе, графство Уотерфорд. Хотя они сооружались в разное время и в разных местах, нетрудно заметить, что все башни следовали единому стандарту и удивительно похожи одна на другую. Именно поэтому я скоро отказался от попыток облазить каждую из них. Башни строили из камня, без фундаментов, общей высотой до тридцати метров. На каждом этаже вырезано одно или несколько окон с таким расчетом, чтобы обеспечить круговой обзор, и теперь оттуда можно делать превосходные фотографии. На верхушке, под конической крышей из камня, расположены четыре - восемь окон и висит колокол, отбивавший время и подававший сигнал тревоги. Поэтому даже при ирландском гостеприимстве до сих пор звонить в него не разрешают. Входная дверь в башню обычно поднята на четыре с половиной метра над уровнем земли, так что попасть внутрь можно только с помощью приставной лестницы, которую и в наши дни найти не просто.
       Эти меры предосторожности и защиты от посягательств извне производят сильное впечатление только на непосвященных. Сведущие люди объясняют, что круглые башни могли выдержать лишь кратковременный налет и чаще служили западней, чем убежищем: благодаря деревянным настилам внутри и своей высоте, создававшей мощную тягу, башни представляли по сути дела идеальную печь, в которой осажденные сгорали заживо.
       Ранние жители Ирландии были фермерами и скотоводами, селились поодаль друг от друга. Единственными большими поселениями были укрепления и монастыри, а замки и соборы появились лишь с приходом английских войск. Несмотря на возраст, круглые башни сохранились лучше, чем замки, воздвигнутые столетиями позже. Эту замечательную особенность объясняют прочностью цемента, скрепляющего башенные стены. В его состав, по словам моих ирландских знакомых, входили раковины моллюсков, белок куриного яйца, помет, бычья кровь и волосы, известь, речные наносы и ряд других необычных материалов. Те же знатоки сокрушаются, что секрет изготовления цемента безвозвратно утерян. Возможно, это признание служит оправданием ошибок и промахов современных строителей.
       Другой выдающийся памятник древней культуры Ирландии - "высокие кресты" из камня, которые устанавливали на вновь обжитых местах задолго до сооружения церквей и монастырей. Кресты обвиты кольцами у пересечения перекладин и украшены изображениями святых без традиционных нимбов, сценами из Библии и истории церкви, знаками зодиака, фигурами людей и всадников, зверей и кентавров. Эти кресты изучаются с особым вниманием, так как на Европейском континенте сохранилось мало образцов декоративной скульптуры YIII-X столетий.
       В IX веке во время нашествия норманнов был разрушен до основания Клонмакноз, "город ста крестов", а все его обитатели погибли при пожаре в круглой башне, где пытались укрыться от грозных пришельцев. В начале XI века прекратилось возведение "высоких крестов", и эта традиция возродилась в самом конце XI столетия, но картинки в камне утратили живость и динамичность, как бы готовясь слиться с другими элементами орнамента.
       Тщательное изучение памятников старины и основательные археологические раскопки были проведены только после создания независимого государства на территории Ирландии. Они показали богатство и многообразие древней культуры ирландского народа, самобытное развитие которого было прервано в XII веке с приходом английских колонизаторов.
       В ходе раскопок в одном из старых районов Дублина, когда-то находившемся в пределах городских стен, обнаружили следы древнего поселения. Ниже уровня подвалов XYIII века были вскрыты остатки жилого дома с очажной ямой в центре. Археологи нашли мечи викингов, замурованные в стене, серебряные монеты с односторонним изображением, фрагменты оленьего рога - немых свидетелей того, что жившие тогда люди занимались изготовлением гребней. Там же обнаружили осколки глазурованной посуды, панель с резными изображениями животных и декоративную оловянную брошь, сходную с той, которую раскопали в лондонском районе Чипсайд. Все это указывает на высокое развитие ремесла в древней Ирландии и наличие торговых связей с другими странами.
       На стендах Национального музея в Дублине выставлены разнообразные изделия из камня, золота, серебра и бронзы, охватывающие ранние этапы истории страны - от каменного века до средневековья. Среди них - самая богатая в Северной Европе коллекция браслетов, ожерелий, заколок, булавок и других украшений бронзового века, в том числе брошь Тара, чаша Арда и крест Конг. При знакомстве с ними не остается сомнений в том, что залежи минералов разрабатывались в Ирландии задолго до появления иностранных захватчиков, прибравших к рукам ее богатства и стремившихся поработить ее народ.
       * * *
       Англия не была заинтересована в развитии ирландской экономики, чтобы не воспитать конкурента производителям английских товаров. На пути создания заводов и фабрик ставились всевозможные препоны и рогатки. Но с начала XYII столетия, когда, казалось, Ирландия была поставлена на колени, Лондон начал проявлять интерес к полезным ископаемым своей первой колонии, что отражало избыток капитала в метрополии и стремление найти ему прибыльное применение на стороне.
       С первых робких шагов развитие горного дела в Ирландии было полностью подчинено английским интересам. Когда на мировом рынке падали цены либо понижался спрос на минеральное сырье, удар принимали на себя ирландские шахты и горняки лишались работы. Все высокооплачиваемые посты занимали иностранцы, все квалифицированные специалисты прибывали из-за границы, а о подготовке национальных кадров никто не заботился. Короче говоря, господствовали порядки, введенные позднее в английских владениях в Азии и Африке.
       В начале XYIII века ирландские рудники практически бездействовали. Английские горнорудные компании, получив лицензии в Ирландии, не спешили ими воспользоваться, дабы не нанести ущерба своим операциям в Англии. Английские фирмы предпочитали вести интенсивную разведку и разработку минеральных ресурсов в метрополии, где народные восстания не ставили под угрозу надежность вкладов.
       Испокон веков ирландских школьников приучали к мысли, что они родились в одной из самых бедных стран мира, единственным достоинством которой являются обширные пастбища для скота. В учебниках, отпечатанных в Лондоне, черным по белому было написано, что полезные ископаемые в Ирландии ограничиваются ничтожными залежами угля и медной руды. Скудость минеральных ресурсов воспринималась как непреложный факт, и многие ученые мужи пытались объяснить этим промышленную отсталость первой колонии Англии. Дескать, о какой индустрии может идти речь, если нет ничего, кроме травы?
       Спустя полвека после рождения независимого Ирландского государства в стране появились самые крупные в Западной Европе рудники по разработке цинка в Силвермайнс, свинца и серебра - в Тине. Геологи обнаружили богатейшие в Западной Европе месторождения меди в Авока и крупнейшие в мире залежи барита в Баллино. По добыче ртути рудник в Гортдраме занял пятое место на земном шаре. К началу 1970-х годов Ирландия стала одной из ведущих стран Западной Европы по производству руд цветных металлов, а через десять лет стоимость экспорта этих руд выросла вдвое и достигла двух миллионов фунтов стерлингов, пять процентов валового национального экспорта.
       "Мы пока еще скребемся по поверхности, - говорил мне глава управления геологических исследований Ирландии Сирил Уильямс, - и в ближайшие годы можно ожидать открытия новых месторождений". Он не ошибся. В шестидесяти километрах к северу от Дублина, у города Наван, были обнаружены богатейшие залежи свинца и цинка, и по экспорту этих руд Ирландия вышла в число лидеров в Европе. У побережья на юге близ графства Корк и к западу от графства Мит, нашли природный газ, запасы которого оцениваются почти в десять миллиардов кубических метров, и начался процесс замены дорогостоящих импортных нефтепродуктов на голубое топливо.
       Сегодня Ирландия почти на сто процентов удовлетворяет свои потребности в энергоресурсах за счет импорта нефти и ее продуктов, что ставит страну в зависимость от резких колебаний цен на нефть на мировом рынке. В этом отношении ситуация сходна с российской, но прямо противоположная: Россию радуют высокие цены, а Ирландия впадает в уныние. Торфа и угля, которые добывают в стране, катастрофически не хватает для удовлетворения национальных запросов, и атомных электростанций нет, а ГЭС обеспечивают около пяти процентов электроснабжения.
       Разработку полезных ископаемых контролируют иностранные компании, среди которых ведущую роль играют канадские "Могул груп" и "Норсгейт груп", а также вездесущая английская "Рио тинто". Рудники по добыче цинка в Силвермайнс принадлежат "Могул груп", залежи цветных металлов, серебра и ртути в Тине и Гортдраме - "Норсгейт груп", барит в Баллино - "Магкобар айреленд лимитед", дочернему предприятию швейцарской фирмы "Дрессер", доломит на севере графства Килкенни - "Квигсли магнесит" от ""Пфайзер кемикл корпорейшн" из Нью-Йорка, месторождения свинца и цинка в Баллиналаке - "Синдерон эксплорейшн", дочерней компании канадской "Моранда майнс" и так далее.
       Вся территория Ирландии фактически поделена между зарубежными корпорациями, ведущими поиск и разработку полезных ископаемых, вкладывающими немалые средства в создание новых промышленных предприятий. На первый взгляд, Дублину остается лишь стричь купоны, пока деятельные чужеземцы добывают руду и выпускают продукцию на экспорт. Но почивать на лаврах не приходится. Да, иностранные инвестиции способствуют подъему экономики и повышают занятость населения, но государство получает всего от четырех до десяти процентов в виде отчислений на прибыли горнорудных компаний, и первые десять лет повышенной активности иностранных фирм принесли казне немногим более одного миллиона фунтов стерлингов. За тот же период рудник в Тине обеспечил "Норсгейт груп" в шесть раз больший доход.
       Среди иностранных инвесторов альтруисты не водятся, что доказали авторы доклада "Ирландские шахты - необходимость действия", подготовленного группой студентов и выпускников дублинского университета Тринити-колледж. "Наш главный вывод прост и ясен: максимальную выгоду от своих полезных ископаемых мы можем получить только при условии жесткого контроля государства над их разработкой. Другого пути нет и быть не может", - втолковывал мне один из руководителей "Группы по изучению ресурсов" бородатый юноша, тщетно пытаясь открутить пуговицу на моем пиджаке. Документ получил поддержку профсоюзов и политических партий, ратующих за радикальные преобразования в обществе. Под давлением Ирландского конгресса тред-юнионов правительство объявило о намерении обеспечить положение, при котором страна могла бы получать реальные доходы от своих природных ресурсов.
       С конца 1950-х годов ирландское правительство начало проводить политику поощрения иностранных капиталовложений, отказавшись от былого протекционизма. Не ограничились заявлением о своем желании брать чужие деньги, а создали для инвесторов привлекательные условия. Подвели солидную законодательную базу, гарантирующую безопасность от произвола жадных чиновников, пекущихся о собственном кармане, и нападок ярых националистов, существующих за счет неприязни к иностранцам.
       Посулили правительственные субсидии на строительство новых промышленных предприятий, земельные участки под застройку и квалифицированную рабочую силу. Предоставили свободу вывоза прибыли и возможность в любое время изъять вложенный капитал. Обеспечили "налоговые каникулы" в двадцать лет: в течение пятнадцати лет - полное и пяти - частичное освобождение от налогов (позднее сроки сократили до десяти лет) В общем, подошли к решению проблемы основательно и серьезно, что не замедлило принести желаемые плоды.
       Особый интерес проявили американцы, стремившиеся проникнуть на европейские рынки с "черного года", через Ирландию, после ее вступления в ЕС. Сейчас на ирландской земле оперируют более шестисот компаний из США, которые дают работу ста тысячам ирландцев. Вклады "Интернэщнл бизнес мэшинз", "Интел", "Делл", "Эбботт лэбораториз" и других высоко технологичных корпораций оцениваются в несколько миллиардов долларов. Ряд крупных фирм, в том числе "Майкрософт" и "Эппл компьютер", открыл свои представительства для обслуживания клиентов в Европе. Экспорт Ирландии в Соединенные Штаты более чем втрое превысил импорт: двадцать пять против восьми миллиардов долларов в 2003 году.
       Членство в Европейском сообществе обеспечило Ирландии щедрые сельскохозяйственные субсидии и инвестиции на развитие инфраструктуры. В новое тысячелетие "страна торфа, картофеля и свиней", как презрительно называли Изумрудный остров в прошлом, вступила под именем "кельтского тигра" наподобие Южной Кореи и прочих "азиатских тигров". По темпам роста экономики Ирландия заняла одно из первых мест в Европе: десять процентов в 1995-2000 годах и второе место, после Люксембурга, по доходам на душу населения (четвертое место в мире): тридцать четыре тысячи долларов в год в 2003 году. Ирландское правительство, надо отдать ему должное, провело в жизнь ряд экономических реформ, нацеленных на сокращение своих собственных расходов и темпов роста инфляции, ослабление налогового бремени, поощрение иностранных инвестиций и повышение квалификации рабочей силы.
       Впервые в истории страны эмиграция перестала истощать человеческие ресурсы, темпы роста инфляции сократились до двух процентов в 2005 году, безработица упала до рекордно низкого уровня, едва превышающего четыре процента, и число живущих за чертой бедности, составило десять процентов. Местные жители, прежде соглашавшиеся на любую работу, стали привередничать, требуя достойной оплаты, и в Дублине появились менее капризные эмигранты из новых стран-членов ЕС, Латвии и Эстонии, о существовании которых ирландцы прежде едва догадывались.
       Ирландская экономика ориентирована на экспорт, восемьдесят процентов которого сегодня обеспечивают электроника и точное приборостроение, информационные технологии, пищевая, химическая и фармацевтическая промышленность, строительная индустрия и горное дело, фабрики по выпуску одежды и обуви, а также сфера услуг (финансовые, таможенные и юридические, иностранный туризм и телекоммуникации). В совокупности это дает больше половины внутреннего валового продукта и шестьдесят процентов занятости населения. Ирландия выпускает одну четверть компьютеров, производимых в Европе, и является крупнейшим в мире экспортером компьютерных программ.
       Две трети ирландского экспорта поступают на европейский рынок (компьютеры и компьютерные программы, продукция электронных, химических и фармацевтических заводов, говядина, молочные продукты и алкогольные напитки, текстильные изделия и хрусталь). Главные торговые партнеры - Англия, США, Германия, Франция и Япония. Ирландия ввозит нефть и нефтепродукты, автомобили и станки, товары широкого потребления, корм для скота
       Нефтеперерабатывающие, сталелитейные, автосборочные, судостроительные предприятия сосредоточены в районах Дублина и Корка, крупнейших морских портов страны, а через порты проходит девяносто пять процентов внешней торговли. В промышленном районе Шэннон на западе производят машины и механизмы, электронное и буровое оборудование, искусственные алмазы, текстильные изделия, рояли и массу других полезных вещей. В графстве Керри действует завод, выпускающий экскаваторы и подъемные краны, а в районе Эниса - фабрики по производству ковров и спортивных товаров. На ирландских предприятиях производят компьютеры и программное обеспечение, аптечные товары и синтетическое волокно, автомобильные покрышки и электроприборы, телефонные реле и красящие вещества, инструменты, текстильные и кондитерские изделия. Всего не перечислишь.
       Одна из особенностей Ирландии - крупные государственные корпорации, контролирующие отдельные жизненно важные отрасли экономики. Они возникли на заре развития независимой Ирландии, и в их адрес постоянно раздаются упреки в косности, бюрократизме и отсутствии желания шагать в ногу со временем. Чиновников там действительно много, а работников всегда не хватает, условия работы зачастую лучше и зарплата выше, чем в частном секторе, а производительность труда ниже, штаты раздуты, и тяга к переменам не ощущается. В общем, знакомая до боли ситуация, которая, кстати, наблюдается практически по всей планете, когда речь идет о государственных учреждениях, будь то в США или Замбии. С той лишь разницей, что сегодня в Ирландии конкуренция со стороны частных компаний вынуждает государственных служащих думать и действовать значительно быстрее, чем прежде.
       Под контролем Бюро по электроснабжению находится большая часть производства электроэнергии и вся сеть электроснабжения. Бюро установило тесные и взаимовыгодные связи с Москвой еще в советские времена, покупает в России нефтепродукты для электростанций. Корпорация Борд на мона разрабатывает богатейшие залежи торфа, что в последние годы все с большим ожесточением критикуют защитники окружающей среды, требуя пощадить ирландские болота. Корпорация издавна поддерживает деловые отношения с Россией, обмениваясь опытом и оборудованием. Задолго до появления посольства СССР в Дублин часто наведывались делегации из Москвы, и если на первых порах ирландцы лишь осваивали чужой опыт, теперь они все чаще демонстрируют собственные достижения.
       Корпорация Радио телефиш эрен (РТЕ) - действенное орудие государства в области радиовещания и телевидения, но никто не препятствует деятельности коммерческих компаний и выходу в эфир программ, которые не совпадают с официальной точкой зрения. Корреспонденты РТЕ отличаются профессионализмом и самостоятельностью, но с объективностью дело обстоит хуже: сказывается ирландский темперамент. Национальное радиовещание началось в 1926 году, а первая телевизионная программа вышла в эфир 31 декабря 1961 года. Вещание идет по двум каналам, которые дополняет и стимулирует к творческой активности частная компания ТВ-3.
       Государственная транспортная корпорация ведает общественным транспортом, включая железные дороги, почти все городские и междугородные автобусы. Я встречал их на крайнем западе, в Коннемаре, где села так далеко разбросаны друг от друга, а население столь немногочисленное, что ни одна частная компания не взяла бы на себя организацию автобусного сообщения, не сулящего хорошей прибыли. Государство несет убытки, но решает проблему, крайне важную для местных жителей, доказывая, что при желании ирландцы способны наладить работу самых различных служб без всякой помощи извне.
       Авиаперевозки, аэропорты, пассажиры и грузы, - епархия государственной компании "Эр лингус", повышению эффективности которой в немалой степени способствует появление на рынке частных фирм "Райанэр", "Эр аранн" и "Ситиджет".
      
       Глава четвертая. В гостях у Двенадцати Бенов.
       Столетия колониального господства наложили неизгладимый отпечаток на жизнь и облик ирландских городов и сел, притушив искрометный национальный колорит. Слишком долго Ирландия была втиснута в прокрустово ложе английской системы, беспощадно подминавшей под себя все ирландское. Однако "Мятежный остров" не зря носит свое гордое имя: он не стал английским придатком, а ирландцы не растворились среди британских подданных. Они сохранили свое, неповторимое ирландское, и, прежде всего, свой образ жизни, самобытность характера и культуры. И хотя по всей территории страны ее жители говорят по-английски, но с таким отличительным ирландским акцентом, что с англичанами их никак не спутаешь. Многие дублинцы, не страдающие избытком скромности, что свойственно многим ирландцам, уверяют, что их английский стоит на порядок выше языка, который звучит в Лондоне.
       На западном побережье Ирландии я встречал фермеров и рыбаков, которые не говорили по-английски из принципиальных соображений либо потому, что не знали с детства иного языка, кроме гэльского. В центре Голуэя, главного портового города на западе, восседает на постаменте из груды нетесаных камней знаменитый гэльский рассказчик Патрик О'Коннор, чьи новеллы вошли в сокровищницу ирландской литературы. Начинал он конторским служащим, а потом купил осла и повозку и стал колесить по стране, подрабатывая перевозкой грузов.
       Говорят, О'Коннор бывал за границей, посетил Россию и обсуждал проблемы литературы с Львом Толстым. Сознаюсь, мне не до конца ясно, как они могли понять друг друга, если вспомнить, что ирландец не знал французского, а среди русской интеллигенции того времени английский язык не снискал нынешней популярности, когда восприятие русской речи затруднено примесью донельзя исковерканных слов, почерпнутых из Интернета и голливудских фильмов с плохим переводом.
       Запад Ирландии отличается от востока, как чистое, ничем не замутненное виски от виски со льдом, щедро политого содовой водой. Жители Голуэя, менее подверженные чужеродным веяниям, чем их соотечественники в Дублине, настроенные более либерально, никогда не забывают о своих национальных корнях. По их словам, О'Коннор в камне отражает не только желание увековечить образ талантливого писателя, но и вместе с ним - память о его далеких предшественниках, бардах и сказителях Ирландии, снискавших любовь и признание народа задолго до английского нашествия. Именно они сохранили для потомков гэльский язык и народные традиции, которые помогли ирландцам остаться самими собой во времена колониального гнета, когда быть ирландцем считалось тяжким преступлением.
       Сейчас просто не верится, что не далее как в 1541 году, когда в ирландском парламенте зачитывали манифест о провозглашении английского монарха "королем Ирландии", документ пришлось перевести на гэльский, потому что он был непонятен членам парламента. Английского языка тогда никто не знал и не хотел знать. В этом не было нужды. Перелом наступил после "великого голода" 1845-1848 годов, когда население Ирландии сократилось почти вдвое: восемь с лишним миллионов человек в 1841 году и несколько больше четырех миллионов в 1901 году. Тогда, чтобы остаться в живых, нужно было объясняться с иностранными господами на их наречии и по их правилам. Либо эмигрировать.
       Правительство независимой Ирландии с первых лет ее существования всячески поощряло изучение родного языка. В конституции 1937 года гэльский назвали первым государственным языком и ввели его обязательное изучение в школах и университетах. Школьникам ставили повышенные отметки, если их экзаменационные работы по истории и географии были написаны по-гэльски. При заполнении вакансий в государственных учреждениях, при найме на государственную службу врачей и адвокатов предпочтение отдавали владеющим родным языком. Примерно то же, но гораздо более жесткими методами, происходило в бывших советских республиках после провозглашения ими своего суверенитета.
       Тем не менее, по сей день на городских улицах и в Дойле, ирландском парламенте, слышна только английская речь. Население Гэлтахт - районов, где говорят по-гэльски в школе и дома, - сократилось с 245 тысяч в 1926 году до 73 тысяч человек спустя сорок лет в связи с массовой эмиграцией, вызванной нехваткой земли и отсутствием работы. Печатных изданий на гэльском языке чрезвычайно мало, и тираж их невелик. В национальных газетах иногда мелькают заметки и даже статьи на гэльском, но, как правило, не информация, а комментарии, которые мало кого интересуют.
       Зато в обзорных политических материалах ирландский премьер-министр, его заместитель, многие государственные учреждения и корпорации неизменно носят свои ирландские названия, что на первых порах вызывало у меня затруднения, а потом привык и сам щеголял в разговоре с ирландцами непонятными англичанину титулами вроде "тишок" (глава кабинета министров) и "танаисте" (его заместитель). "Борд на мона, Борд фолча" и иже с ними слетали с языка автоматически, без запинки. Только с октября 1999 года начал выходить в эфир по двенадцать часов в сутки телевизионный канал на гэльском языке.
       Многие ирландцы горячо возражали против изучения гэльского языка в учебных заведениях в принудительном порядке. "Это бесполезно, - твердили они, - потому что из-под палки ничего хорошего не получается. Да и какой прок от гэльского, если работу все равно придется искать за границей?" В 1974 году правительство пошло на попятный, и давление на учащихся сняли, несмотря на протесты части ирландской общественности. Юноши и девушки, с которыми мне довелось обсуждать эту тему в разных районах страны, признавали, что знание гэльского языка непрактично, и на одном дыхании заявляли, что негоже забывать родной язык вовсе.
       "Когда встречаешься с жителями запада страны, свободно говорящими по-гэльски, становится как-то не по себе, - рассуждает молодое поколение Ирландии. - Все же мы ирландцы, а не англичане. У нас есть и должен быть свой язык". В Голуэе, куда меня пригласила Ассоциация бывших выпускников местного университета рассказать о жизни в Советском Союзе, наибольший интерес вызвали проблемы, касающиеся изучения родных языков в Грузии, Украине и других республиках СССР.
       По сей день поэтический гэльский язык широко распространен в западных районах Ирландии, в царстве безмятежных холмов и бесстыдно обнаженных скал Голуэя, Роскоммона, Мейо, Летрима и Слайго, объединенных в историческую провинцию Коннотт. Здесь пришельцев охватывает острое ощущение изолированности и отсутствия связи с хлопотным миром, живущим по звонку будильника. Клочки безжизненных полей у подножья гор, лишенных деревьев, усеяны неподъемными валунами. Полям угрожают болота, их раздирают злые ветры. Почвы мало плодородны, а труд земледельца тяжел и неблагодарен. Призрак бедности не за углом, он устало шаркает стоптанными башмаками по фермам, часть которых брошена вконец измотанными обитателями на произвол судьбы. Запад исстари поставлял десятки и сотни тысяч эмигрантов, уезжавших в дальние страны за куском хлеба.
       Но Коннемара (так называют прибрежные районы запада) - это и один из самых запоминающихся уголков Изумрудного острова, напоенный миром и покоем, задушевным одиночеством. Насколько хватает глаз, простирается безликая равнина, усыпанная дремлющими мохнатыми валунами и грустными сиротливыми деревьями, изрезанная веселыми ручейками и молчаливыми озерами, вплотную подступающими к берегам Атлантики. Здесь хорошо мечтать и вслушиваться в неспешное течение собственных мыслей, писать стихи или романы, объясняться в любви, предлагать девушке руку и сердце по всем правилам: преклонив колено и держа в руке букет цветов не магазинного происхождения. Может быть, такая обстановка способствует и успеху деловых переговоров, но у меня атрофирована предпринимательская жилка, и не мне судить.
       С востока Коннемару стерегут конические горные вершины Двенадцати Бенов - Беннбаун, Бентоверт, Бенкорр, Бенбрин и иже с ними, каждый со своей физиономией, хотя и сразу бросается в глаза фамильное сходство. Рядом с ними тянется вереница озер, усеянных островками, которые, кажется, парят над зыбкой водной гладью. Окна крестьянских домов смотрят в сторону, противоположную имению землевладельца, потому что в былые времена взимался налог по числу окон в доме. Большинство хозяек, живущих в тени семейства Бенов, все еще пекут хлеб в железных кастрюлях на трех коротких ножках, подвешенных на цепи к блоку над печью, а на крышку кладут пылающие брикеты торфа. На словах выглядит сложно, а на деле, наблюдая за процессом, - очень просто.
       За Голуэем в беспокойных водах Атлантики спрятались подальше от загребущих рук Англии Аранские острова: Инишмор, Инишир и Инишман. Их удаленность и полное отсутствие видимых богатств гарантировали неприкосновенность от иностранных посягательств. Сегодня это единственное место в Ирландии, где сохранились почти нетронутыми уклад жизни и традиции, которые существовали до прихода английских завоевателей, насаждавших свои порядки. Голые неприютные скалы формируют ландшафт, и островитяне фактически вручную создали там почву из песка и морских водорослей, выращивают овощи
       Рыбаки Аранских островов неохотно говорят по-английски. Гэльский - их живой повседневный язык, в их песнях и легендах звучат старинные ирландские мотивы. Живут они по старинке: сами шьют себе одежду и в случае необходимости вполне могут обойтись без продовольствия, поступающего с Большой земли. Мужчины носят "бовин" - пальто домашней выделки и редкой прочности, "крисс" - шерстяной пояс с бахромой, а на ногах "пампути", нечто вроде мокасин из грубой кожи мехом внутрь. В море выходят в самодельных "карра" - лодках из дранки, обтянутых просмоленным брезентом,
       В каждой семье принят свой метод вязания свитеров из белой некрашеной шерсти, чтобы рыбака могли легко опознать, если случится погибнуть в море. Одни вяжут "пчелиным ульем", другие предпочитают узор "древо жизни", символизирующий надежду на обилие мальчиков в семье, а третьи - рисунок наподобие рыбацкой сети. Самые причудливые изделия, в вязке которых переплетаются узоры, присущие двум семьям, готовят невесты своим женихам. Аранские свитеры пользуются повышенным спросом в магазинах Дублина и продаются по ценам, которые осилит не каждый.
       Летом острова служат прибежищем для энтузиастов и специалистов, преподающих гэльский язык в школах и университетах, но из-за трудностей в сообщении с Голуэем приезжих бывает немного. Основное занятие местного населения - рыболовство. Во время продолжительных и частых штормов мужчины отсиживаются в пивных, полностью передоверив женщинам заботы о доме и семье. Живут коммуной, распределяя улов по очень сложной системе, в которой мне так и не удалось разобраться даже с помощью жестов, рисунков и переводчика, роль которого играл главный редактор газеты "Айриш пресс" Тимоти Патрик Куган, больше известный как Тим Пэт Куган. Крупный мужчина с шапкой непокорных темных волос, личность очень колоритная, автор книг по истории Ирландии, широко образованный человек и убежденный антисоветчик, он обладал огромной силой убеждения и затащил меня в несусветную даль.
       В прокуренной пивной, куда нас пригласили гостеприимные друзья Кугана, меня приняли радушно и без лишней суеты. Никто не выразил восторга, тревоги или разочарования, не проявил назойливого любопытства. Как будто приезд советского журналиста - событие вполне обыденное. Только старик в брезентовом плащ-накидке, чем-то напоминавшем плащ-палатки времен Великой Отечественной войны, вежливо поинтересовался: "Ну, и как там у вас дела в Москве?", проявив знания географии, которыми не могут похвастаться многие американцы. Не дождавшись ответа, спросил, что будет пить гость издалека, а затем пошел содержательный мужской разговор о зловредной погоде и видах на рыбалку.
       Признаться, я был удивлен и несколько обескуражен. По опыту встреч в Дублине я привык к тому, что новые знакомые набрасываются на советского человека с расспросами, требуя таких подробностей о жизни в СССР, что впору всегда иметь под рукой справочники. Самые рьяные спорщики вступали в борьбу за право евреев эмигрировать из СССР как им вздумается, старались меня уесть и загнать в угол. Да и сам фат, что перед ними "живой русский", многих вроде бы и тревожил: кто знает, какое коленце выкинет человек, приехавший из страны безбожников? Мое украинское происхождение вызывало недоумение: "А я-то думал, что в России живут только русские", и мой рядовой, ничем не примечательный внешний вид никак не соответствовал образу, который ирландцы обычно выносят из школы и церкви. Не вписывался я в стандарты, установленные газетами и телевидением Британских островов.
       Рыбаки с Аранских островов - народ простой, спокойный и обстоятельный, не склонный к скороспелым суждениям и необдуманным поступкам. На своих утлых суденышках им довольно часто случается смотреть в лицо смерти, и они обладают завидной выдержкой и мужеством. Со временем они тоже стали задавать вопросы, но предварительно дали гостю возможность осмотреться, освоиться на новом месте и оценить ирландское пиво, да и сами меня досконально оглядели. Интересовались, как у нас налажена рыболовная промышленность, и много позже я порадовался, что отвечать довелось в советскую пору, а не эпоху разнузданного капитализма в России. Посетовали, что русские не закупают в Ирландии рыбу, но тут же признали, что организовать это не просто. Сенсацию произвело сообщение, что в СССР нет безработицы. Долго не верили, недоуменно качали головами: "Поди ж ты, вот устроились!"
       Рассказали, что Аранские острова покидают самые молодые и здоровые - кто уезжает в ирландские города, а кто и подальше, в Англию, США и Австралию. "Если есть что продать и оплатить дорогу, поминай, как звали, - горевал пожилой рыбак с разбитыми тяжелой работой руками. - А у нас, глядите, какая благодать! Все есть, но куда все это девать? Вот если бы завести фабрику по переработке рыбы!" Сидевшие за столом дружно вздохнули. Видимо, эта мысль терзала не одно сердце, прикипевшее к диким берегам. Расстались друзьями, клятвенно заверяя, что будем почаще ездить в гости друг к другу. "Наши предки, говорят, в Америку хаживали, - сказали мне на прощанье. - Так что нам добраться до вашего Ленинграда, все равно, что до Голуэя, Может, вы нам какое содействие окажете, а то и наша помощь сгодится".
       * * *
       На обратном пути, подъезжая к Лимерику, мы обогнали два живописных фургона. Мой спутник (в поездку отправились на моей машине) неожиданно резко развернулся всем корпусом и приказал: "Тормози!" Я повиновался. Он распахнул дверцу, велел мне следовать за ним и с криком "Королева Марго!" поспешил навстречу фургонам. С невысоких козел к нам спустилась стройная смуглая женщина и попала в медвежьи объятия Кугана. Поправив сбившуюся прическу, окинула меня взглядом серых глаз и коротко представилась: "Маргарита О'Салливан". Договорились, что она поедет с нами до ближайшего придорожного паба, и там мы поговорим, пока подъедут тихоходные фургоны.
       - Надеюсь, вы понимаете, что я не из королевского рода, - сразу уточнила отношения Маргарита. - Просто мне довелось несколько раз выступать в печати и по телевидению, рассказывать о проблемах моего народа, требовать у правительства их решения. Вот газетчики и окрестили меня королевой. Говорят, читателям нравятся всякие пышные титулы.
       - Вы здесь человек новый, - мягко улыбнулась она, чтобы сгладить резкость своего замечания, - и вряд ли что-нибудь знаете о "бродячих людях". Так чтоб вы знали - мы прямые потомки коренных жителей Ирландии, изгнанных английскими войсками из плодородных районов. Это все Кромвель постарался. Многим ирландцам удалось зацепиться за свои участки буквально зубами, но они превратились в батраков и арендаторов английских лендлордов на своей бывшей земле. А наши предки предпочли волю, сумели приспособиться к новым условиям кочевой жизни, и уже более трех столетий мы находимся в пути. Едем, чтобы жить, и живем, чтобы ехать.
       После небольшой паузы продолжила:
       - Мы не цыгане с их традициями, языком, культурой и своей историей, а те же ирландцы, но без определенных занятий и привязки к одному месту обитания и работы. В былые времена "бродячие люди" в основном занимались куплей-продажей лошадей и ослов. При этом, конечно, не обходилось без конокрадства, что, сами понимаете, не способствовало поддержанию хороших отношений с фермерами. Еще нанимались поденщиками к богатым хозяевам, лудили и паяли посуду, точили ножи-ножницы и снискали кличку жестянщиков. В книгах пишут, что в XIX веке в Ирландии было триста тысяч "бродячих людей". А на самом деле кто их считал? Кого это по-настоящему интересовало?
       Вначале Маргарита говорила спокойно, пожалуй, даже подчеркнуто бесстрастно, но сейчас заметно разволновалась.
       - Журналисту наша жизнь может показаться весьма романтичной: добрые кони, запряженные в расписные фургоны, непоседливая жизнь, приносящая каждый день новые впечатления, по вечерам веселье у костров. В общем, гуляй на воле, пока есть силы да охота. Только в действительности все гораздо серьезнее и хуже. - Маргарита помолчала, нахмурив густые брови, горько усмехнулась собственным мыслям и сказала: Сейчас модно писать об условиях жизни, приводить всякие статистические выкладки. Так послушайте нашу статистику. Из каждых шести тысяч новорожденных у нас четыреста умирают, не дожив до одного месяца. Почему? Фургон - не дом, и кочевать ой как не сладко, особенно зимой. За первый год жизни погибают пятнадцать детей из ста: недоедание, холод, воспаление легких. Среди взрослых только один из двух достигает тридцати лет от роду, а 50-60-тилетние составляют едва ли два процента от общего числа "бродячих людей".
       - Да и хлеб насущный с каждым годом добывать становится все труднее, - призналась Маргарита. - На полях тракторы вытесняют лошадей, а магазины завалены дешевой посудой, не требующей пайки и лужения. Разве только на западе страны люди еще не отказались от старых обычаев, и поэтому мы стараемся держаться поближе к этим районам. Перебиваемся тем, что собираем и продаем железный лом и старые вещи. Нищенствуем, просим милостыню. Да, чуть не забыла! Раньше среди нас было много профессиональных трубочистов, но в их услугах все меньше нуждающихся.
       - Конечно, правительство кое-что предпринимает. В районе Голуэя и других местах строят для нас дома, помогают обрести домашний очаг. Но где взять деньги? Как поломать традиции, сложившиеся веками? Как убедить мой народ расстаться с дорогой, а городских жителей и фермеров - жить с нами по соседству без конфликтов? Сейчас, я думаю, в Ирландии кочует около восьми тысяч семей. Если будете писать о колониальном прошлом нашей страны, если люди за границей захотят понять, как много сложнейших проблем у нашей республики, не забудьте помянуть "бродячих людей", - попросила Маргарита, прощаясь. И тут же лукаво добавила: А если надумаете покупать лошадь, позовите меня.
       Куган сменил меня за рулем, и мы продолжили свой путь.
       - Вот какие встречаются у нас женщины, - с гордостью заявил мой спутник. - Ей бы министром быть или на худой конец сенатором. Только ведь у нас домострой! С ранних лет девочкам внушают, что их удел - быть женой и матерью, а любая работа или служба - чисто промежуточный этап накануне свадьбы и деторождения. Они получают не такое образование, как мальчики, и в старших классах главный упор делается на рукоделие, печатание на машинке, домоводство и так далее. В итоге многие девушки не могут поступить в университет, потому что в их аттестатах зрелости отсутствуют необходимые для этого дисциплины, такие, как физика и математика.
       - Видимо, находясь под впечатлением разговора с "королевой Марго", Куган тоже начал сыпать цифрами. - Женщины составляют у нас более трети рабочей силы, но при нынешнем законодательстве их заработная плата равна примерно двум третям заработка мужчин, а фактически - меньше половины. На государственной службе, хотя и нет такого закона, многие должности оплачиваются ниже, если их занимают женщины. Им уготована наименее квалифицированная и мало оплачиваемая работа в экономике и на государственной службе. Среди руководящего состава в промышленности всего шесть процентов женщин, среди врачей, адвокатов и других высоко доходных профессий - и того меньше, один процент. Зато вся домашняя прислуга и технический персонал - женщины. Они - стенографистки, телефонистки, секретарши, продавщицы, официантки и поварихи, а старшие повара - мужики. Больше половины клерков, занимающих низшие ступени в учреждениях из разряда "принеси, подай и пошел вон" - женщины.
       - Ну, что вам еще сказать? - задумался на секунду мой коллега. - Подавляющее большинство работающих женщин не замужем, но не по собственному желанию, а в силу сложившегося у нас положения, при котором на государственной службе и в промышленности женщин, как правило, увольняют по выходе замуж. Да и как может замужняя дама или вдова с детьми устроиться на работу, если нет доступных по стоимости детских садов и яслей! Хотя в конституции подчеркиваются обязанности обоих родителей в воспитании детей, права принадлежат только мужу. Он решает вопросы образования и местожительства детей, дает согласие на хирургическую операцию, может забрать с собой детей за границу, бросить семью, а при желании - восстановить свои права. Жене запрещается покушаться на семейные сбережения, даже если они появились благодаря ее собственным усилиям. Она может претендовать лишь на те средства, которые выделит ей супруг на содержание дома, и только согласие мужчины требуется при покупке вещей в рассрочку и получении ссуды в банке. Лишь в 1957 году приняли закон, несколько изменивший положение незамужних женщин, - им предоставили право владеть собственностью и самим возбуждать дело в суде.
       - Нашу конституцию писали, естественно, добропорядочные, ревностные католики, усмехнулся Куган. - Они, понятно, свято следовали канонам церкви, которая запрещает развод. А при высокой безработице десятки тысяч ирландцев выезжают в поисках заработка за границу. Там многие обзаводятся новыми семьями, но брошенные ими жены не могут вступить в новый брак. Таких семей, по далеко не полным данным, насчитывается более десяти тысяч. По существующему ныне закону, запрещен также контроль над рождаемостью, а многодетным семьям не хватает средств к существованию.
       Здесь я должен прервать горячий монолог моего спутника тридцатилетней давности и заметить, что с тех пор эти запреты сняты. Сыграло свою роль вступление в Европейское сообщество, где католическая церковь не пользуется таким влиянием, как в Ирландии, и стремление соответствовать общепринятым нормам и стандартам. Немалое значение имела и позиция протестантского большинства Северной Ирландии, тыкавшего пальцами в сторону республики, приговаривая: "Посмотрите, как далеко они зашли, если запрещают в свободной продаже противозачаточные средства. То же самое грозит и нам в случае, не дай бог, слияния двух частей Ирландии". Скрипя сердце, в Дублине пошли на уступки протестантам ради заветной цели воссоединения страны. Да и в самой республике развернулось массовое движение за права лучшей, хотя и, говорят, слабой половины нации.
       - Как вы справедливо догадываетесь, - повернулся в мою сторону Куган, но руля, к счастью, не бросил, - женщины не только прекрасная, но и очень активная часть нашего населения. Впервые они вышли на демонстрацию со своими требованиями в Дублине в 1971 году. Впрочем, уверен, вы об этом писали в своих репортажах, чтобы заклеймить жуткие условия жизни женщин при капитализме. - К социализму в русском варианте главный редактор "Айриш пресс" относился резко отрицательно.
       - Впереди колонны, если помните, - продолжал он, - несли большой плакат "Движение за освобождение женщин", а в рядах демонстрантов к детским коляскам были прикреплены лозунги с требованиями равной оплаты труда, равных возможностей в получении работы и образования, отмены архаичных законов. Позднее выпустили хорошо документированную брошюру о дискриминации женщин в системе образования и социального обеспечения, при найме на работу и оплате труда, продвижении по службе и в других областях. В общем, ничего не забыли и не простили. В крупных городах организовали митинги, демонстрации и семинары, засыпали петициями правительство и членов парламента, заручились поддержкой профсоюзов. Такому размаху и энергии могла бы позавидовать католическая церковь.
       Помнится, Реация РР реакция в стране на пробуждение женщин к политической активности была самой разноречивой. Кто осуждающе качал головой, бормоча, что "бабы забыли свое место", и строчил негодующие письма в газеты. Другие воспринимали это как неудачную шутку: "В Америке подобные любительницы женской свободы устраивают публичное сожжение бюстгальтеров, а на службе, если потрепать секретаршу, скажем, по плечу, на следующий день она потянет тебя в суд по обвинению в сексуальных домогательствах и потребует денежной компенсации. Вот и нашим девочкам дома не сидится". Третьи предлагали начать нечто вроде мужского освобождения в пику женскому. В общем, сплошной мужской шовинизм, по определению феминисток.
       Тим Пэт Куган подвел итог своим рассуждениям фразой, прозвучавшей невинно, но таившей, как выяснилось впоследствии, серьезную угрозу. "Среди основательниц "Движения за освобождение женщин" есть сотрудница моей газеты Мэри Кенни, очень энергичная дама. Боюсь, она до вас скоро доберется".
       Это имя мне уже было известно. Вскоре после моего выступления в самой популярной программе ирландского телевидения "Позднее, позднее представление" или "шоу", как сейчас принято говорить в Москве, в "Ивнинг пресс" появилась публикация на целую полосу, украшенная или обезображенная, это на чей вкус, моей фотографией. Сообщалось, что газета провела опрос среди своих читателей на тему "Кого вы взяли бы с собой, отправляясь на необитаемый остров, чтобы не заметить течения времени?"
       Корреспондент ТАСС оказался в одной компании с двумя членами парламента, инспектором полиции и католическим священником. Я до сих пор не решил, можно ли это считать комплиментом. Автор статьи, Мэри Кенни, комментируя результаты опроса, писала: "По слухам, Юрий Устименко - агент КГБ. Ну, и что с того? Я сама пошла бы служить в КГБ, если бы точно знала, что там хорошо платят".
       Надо полагать, этот вопрос не на шутку взволновал журналистку. Однако на борьбу за эмансипацию женщин уходило столько сил и времени, что она вышла со мной на связь лишь через полгода после выхода той статьи, наделавшей немало шума и вызвавшей легкое недовольство в официальных кругах, где не могли простить автору легкомысленного отношения к такой серьезной организации, как КГБ. Пришлось пригласить дотошную коллегу в гости.
       Мэри Кенни оказалась молодой женщиной средней привлекательности, одетой, мягко говоря, экстравагантно: длинный бурый жакет в пятнах, предельно короткая ярко-зеленая юбка и туфли, служившие, видимо, семейной реликвией. С порога она одним махом осушила стакан с порцией водки, которой бы хватило англичанке ее возраста и профессии на весь вечер, и принялась ковыряться в объемистой сумочке, неразборчиво бурча под нос. Ни слова не говоря, вывалила содержимое сумочки на стол, покопалась в куче бесполезных на вид предметов и, наконец, извлекла курительную трубку из кукурузы, из тех, которые пользовались бешеным успехом у черных рабов на плантациях Юга Соединенных Штатов в незапамятные времена. Окутавшись облаком ароматного дыма, гостья взяла мою жену в оборот, стараясь выведать в мельчайших деталях тайны нашей супружеской жизни.
       Мою супругу не просто взять в оборот, и подписки о неразглашении секретов супружеской жизни она не давала, но впускать в нашу кровать постороннего человека желания не было. На каком-то этапе Мэри Кенни это поняла, примолкла, влила в глотку еще три стакана водки и откланялась, не скрывая разочарования. В ходе беседы за столом вопрос о том, сколько платят в КГБ, не возникал. Видимо, журналистка сменила ориентацию и через пару месяцев после нашей встречи переехала в Лондон, устроившись на работу в бульварной газетенке. Мои взгляды на эмансипацию женщин изменились в худшую сторону.
       * * *
       По возвращении из поездки на Аранские острова при въезде в Дублин встретился похожий на цыганский лагерь, раскинувшийся на пустыре. Среди повозок и фургонов шмыгали сопливые детишки, на веревках сохло жалкое белье. Дальше, на мосту О'Коннолла и у подъездов дорогих гостиниц в самом центре города, сидели на мокром асфальте босые женщины с грудными детьми на руках.
       Мне подумалось, что многие иностранцы, случившиеся проездом в Ирландии, первым делом замечают неухоженных женщин, тянущих руки к безучастным прохожим в немой мольбе о помощи Христа ради. Их непроизвольно сравнивают с приглаженными нищими Англии и стран континентальной Европы, больше похожими на коммивояжеров-неудачников, чем лиц без определенного местожительства. Они чаще всего снабжены лицензиями на свой бизнес, музыкальными инструментами или лотками для мелкой торговли, а также дощечками с надписями "Я слепой", "Я глухонемой" и так далее по группам инвалидности. В Ирландии все проще. Нищенство не прикрывает стыдливо своих рубищ скрипками и аккордеонами, да и не в характере ирландцев прятать свои чувства или положение в обществе. Но в Ирландии есть не только нищие и не только нищета.
       Красота Изумрудного острова не выставлена напоказ, как в равнодушно холодном музее. Она чурается вычурных архитектурных ансамблей, изрядно потертых памятников старины и величественных развалин, которые навевают грустные мысли о бренности всего человеческого и пробуждают неодолимое желание сфотографироваться на их фоне. Снимки называются "Я и вечность". Живая и вечно молодая красота Ирландии скрыта в пахучей теплой зелени лугов и приозерных долин, в звонкой тишине густых лесов, в сиреневых переливах вереска на горных склонах, в изменчивой линии морского побережья и причудливых нагромождениях отвесных скал. Она - в крепком дружеском пожатии шершавой ладони рыбака из Корка и хитроватом прищуре глаз фермера из Типперери. Нет, это не природный заповедник, а свидетельство того, что человек способен жить в гармонии с природой, и их отношения могут быть основаны на взаимной любви и уважении друг к другу без ущерба для обеих сторон.
       Главное в Ирландии - это ее народ, сумевший противостоять военной и экономической мощи крупнейшей колониальной державы, разбросавшей некогда свои владения по всему земному шару. Народ, сохранивший после восьмисот лет иностранного владычества свое национальное достоинство и гордое право называться ирландцами. Среди них холодные блондины, потомки норманнских завоевателей, со временем ставшие, как говорят в Дублине, "больше ирландцами, чем сами ирландцы". Встречаются и жгучие брюнеты с голубыми глазами, память испанской армады, корабли которой расшвырял и потопил небывалый шторм у ирландских берегов, избавив Англию от серьезной угрозы утратить титул "владычицы морей" (а среди женских имен на западе Изумрудного острова немало Кармен). Но чаще всего попадаются люди с рыжеватыми, будто опаленными солнцем, густыми непокорными волосами и открытой, как море ветру, душой.
       Часто можно услышать, что самый выдающийся ирландский экспорт - это люди, и так же часто замечают, что дети эмигрантов из Ирландии, в третьем и пятом поколении живущих на другом краю света, все еще называются ирландцами. Отец Джона Кеннеди, одного из самых популярных президентов США, как-то не сдержался и выпалил: "Я родился в Америке, как и мой отец, но моих детей по-прежнему называют ирландцами. Так что же нам предпринять, чтобы стать американцами?" Возможно, после многовекового сопротивления английской ассимиляции у себя на родине ирландцы и вдали от нее сохраняют ту же привычку, впитанную с молоком матери, и отказываются слиться с аборигенами.
       Праздник единения всех ирландцев, проживающих в разных концах планеты, - 17 марта, День святого Патрика, который впервые был отмечен парадом в Нью-Йорке в 1762 году. Улицы городов и сел Изумрудного острова в этот день забиты толпами людей, в наряде которых обязательно присутствует зеленый цвет, будь то платье, пиджак, брюки, галстук, шарф или смешные очки с зелеными стеклами. В женской прическе, петлицах мужских пиджаков и женских жакетов или просто в руках - всенепременные букетики трилистника. За несколько дней до официальных торжеств и народных гуляний во все страны, где обосновались выходцы из Ирландии, отправляют специальными бандеролями пачки этой разновидности клевера, растущего на острове повсеместно. Отдельные фирмы тем и живут.
       В день 17 марта центральные улицы Дублина преображаются, уличное движение прекращается, уступая место красочному карнавальному шествию, носящему имя "парад святого Патрика". Разукрашенный гирляндами цветов и широкими полосами разноцветных тканей, утрачивает угрюмую казенную неприглядность центральный почтамт, возле которого организуются все митинги и демонстрации по традиции, исходящей от восстания 1916 года в Дублине. Когда мне случалось проезжать по О'Коннолл-стрит со своими новыми знакомыми, они обязательно указывали на здание почтамта, с гордостью восклицая: "Вот откуда пошла наша революция!" После этих слов особо радикально настроенные мужчины многозначительно вздыхали, давая понять, что революция-то была, но не помешало бы увидеть и какие-то зримые результаты.
       К празднику возле центрального почтамта воздвигают для почетных гостей трибуны, вдоль которых вьется надпись для непосвященных "День святого Патрика", и их заполняют слегка возбужденные партийные вожди и привычно надутые государственные мужи, именитые зарубежные деятели, решившие отметиться на ирландском празднике, и постаревшие, но еще бодрые ветераны освободительной борьбы. От всех доносится легкий аромат ирландского виски. Для прессы и телевидения отдельно оборудуют высокую трибуну, с которой хорошо делать панорамные снимки. К журналистам и фотографам-любителям распорядители и бдительная полиция относятся подчеркнуто вежливо и зря не гоняют с дороги. Промышленные и торговые фирмы, учреждения, школы и общественные организации снаряжают карнавальные машины, украшая их цветами, девушками и лучшими образцами своей продукции. Полет фантазии ничем не ограничивается.
       Мимо трибун маршируют, надувая до отказа щеки, оркестры волынщиков в традиционных клетчатых "килтах", мужских шерстяных юбках ниже колен, которые ни в коем случае нельзя называть "юбками", употребив соответствующее английское слово. Иначе гордый обладатель "килта" может кровно обидеться. Гремят прибывшие из США духовые оркестры полицейских и пожарных, двух профессий, особо полюбившихся американцам ирландского происхождения, так как обе требуют прирожденного мужества и смекалки. Впереди вскидывают изящные ноги в такт музыке и бою барабанов стройные ряды хорошеньких девушек в киверах времен наполеоновских войн. Именно для таких девушек придумали в Лондоне в начале 1960-годов мини-юбки. Глядя на них, невольно закрадывается в душу подозрение в искренности заявлений не в меру болтливых депутатов Госдумы, будто в России самые красивые женщины в мире. Но кто сказал, что в политике есть место для искренних и честных людей?
       Мимо почтамта проходят группы ряженых и колонны детей в строгой школьной форме всех тонов и оттенков зеленого цвета, провожаемые восхищенными взглядами родителей. Везут рекламные стенды национальных и иностранных компаний и стенды, рассказывающие о достижениях отечественной промышленности, почти, как на Первомай на Красной площади. Почти, но не совсем. То и дело шествие прерывается, когда становятся в круг стремительные танцоры в расшитых национальных нарядах. Массовое участие в параде гостей из США, наводняющих Ирландию перед 17 марта, наталкивает на мысль, что американцы с ирландскими корнями блюдут традиции с большим энтузиазмом, чем сами ирландцы.
       Они в этом не одиноки. День святого Патрика отмечается далеко за пределами Изумрудного острова, в том числе в Москве с 1992 года. Карнавальное шествие на Новом Арбате отражает высокую сознательность и активность ирландской общины, использующей все возможности для рекламы своей родины и ее экспортных товаров, но отнюдь не бешеный рост численности общины. В этом отношении России трудно тягаться с Австралией, где живет около 60 тысяч ирландцев и примкнувших к ним сограждан, с Англией - более миллиона и Канадой - почти два миллиона. Соединенные Штаты стоят особняком. Там, по официальным данным, - 13 миллионов, а самые горячие поклонники Ирландии в США называют цифру, перекрывающую казенную статистику вдвое и даже втрое.
       На Пятой авеню в Нью-Йорке парад 17 марта с участием мэра города, вне зависимости от его национальности и партийной принадлежности, останавливает уличное движение на несколько часов. Такой непорядок не вызывает недовольство нью-йоркской полиции, состоящей, по слухам, наполовину из ирландцев и их потомков. Они же проявили себя в аппаратах политических партий США и руководящих органах американских профсоюзов, где ирландские фамилии встречаются значительно чаще, чем представителей иных национальностей. В общем, ирландцы в Америке отдают предпочтение работе, связанной с известным риском. Разве только мафия и все к ней относящееся - явно неирландского происхождения.
       Ирландцы, обосновавшиеся за границей, сохраняют привязанность к своей родине, и патриотизм не показной, в отличие от натужных патриотов России, семьи которых живут в Америке и Англии. Старики годами копят деньги, чтобы быть похороненными в ирландской земле, а молодые используют малейшую возможность, чтобы поклониться могилам предков. Очень чутко реагируют на события в "старой стране" американцы ирландского разлива, отличающиеся от своих сограждан политической сознательностью и активностью.
       Помнится, в ирландском пабе на Маркет-стрит, центральной магистрали Сан-Франциско, завсегдатаи горячо дебатировали не глобальные аспекты политики президента Рональда Рейгана, а его позицию по вопросам урегулирования ольстерской проблемы. Именно они и их единомышленники делают пожертвования, которые питают не одну политическую организацию в Ирландии, как официально санкционированную, так и сугубо нелегальную. Недаром лидеры республиканской и демократической партий США стремятся заручиться на выборах поддержкой влиятельной и многочисленной ирландской общины.
       Во время визитов в Дублин чудесным образом пускают новые корни генеалогические древа политических деятелей Соединенных Штатов. Ирландское бюро по развитию иностранного туризма охотно подыскивает высокочтимым гостям кузенов и кузин из всеми забытых селений. Но работники бюро буквально сбились с ног, когда нужно было облагодетельствовать бывшего президента США Ричарда Никсона, за которым не числилось ирландских родственников. В дублинской печати как-то высказывалось предположение, что в Америке не осталось ни одного уважающего себя партийного или профсоюзного босса без ирландского прошлого.
       При всей многочисленности ирландского населения земного шара в Ирландской республике, состоящей из двадцати шести графств, в начале нового тысячелетия проживало около четырех миллионов человек, на миллион больше, чем в момент вступления в Европейское сообщество. В шести графствах исторической провинции Ольстер, входящей в состав Соединенного королевства Великобритании и Северной Ирландии, - полтора миллиона жителей, цифра стабильная, несмотря на высокую рождаемость, особенно в католических семьях. Этнических меньшинств, предпочитающих селиться спаянными группами, в стране нет, и за всю ее историю межнациональных трений и конфликтов не случалось. Буйные головы вступают в ИРА.
       Разбросанность ирландцев по всему миру объясняется отнюдь не всепоглощающей страстью к путешествиям. Причина зуда в ногах - массовая эмиграция, которая векам была уделом ирландцев в результате колониального правления Англии. Первые ирландские эмигранты появились на английских берегах еще в XII веке, а в 1243 году в Лондоне был принят закон о высылке "ирландских нищих" и в 1629 году - закон против "ирландских бродяг". Но промышленная революция нуждалась в рабочих руках, которых с избытком хватало в вечно голодной Ирландии, и в 1800 году эмиграция в Англию стала традицией отчаяния. Тысячи людей переправлялись в Глазго, Ливерпуль и Манчестер, заплатив три пенса за переезд на палубах кораблей, прозванных "плавучими гробами".
       Эмиграция и смерть от голода сократили население вдвое - с восьми до четырех миллионов человек за пятьдесят лет к началу XX века. Согласно английским историкам, грешившим против истины ради чистоты облика своего отечества, "великий голод" в Ирландии в 1845-1848 годах был вызван неурожаем картофеля. Того самого картофеля, который насаждали английские лендлорды в расчете на лихие прибыли в ущерб традиционным сельскохозяйственным культурам. Примерно как Никита Хрущев, надеявшийся обеспечить народ продовольствием и заработать политический капитал с помощью кукурузы, которую попытались выращивать за Полярным кругом.
       Но в те же голодные годы, когда трупы валялись на проселочных дорогах и городских улицах, из Ирландии продолжали вывозить зерно и мясо, которых хватило бы, чтобы прокормить и вчетверо большее население, как подчеркивал ирландский драматург и писатель Брендан Бихан. Ирландский крестьянин, с трудом перебивавшийся на своем клочке земли, был вынужден лишать семью еды, чтобы продать пшеницу и овес, выплатить налоги и внести арендную плату. В противном случае ему грозило выселение и верная голодная смерть. Мои знакомые англичане, долго прожившие в Ирландии и близко узнавшие ее народ, говаривали: "Когда хорошо изучишь ирландскую историю, становится стыдно за свою страну".
       В течение полутора столетия при высокой рождаемости численность населения оставалась практически прежней и в 1971 году почти достигла уровня 1926 года, когда была проведена первая перепись после провозглашения независимого Ирландского государства. Не приходится удивляться тому, что у ирландцев выработалось вполне определенное отношение ко всему, что напоминает о колониальном прошлом. И если правительство по тем или иным причинам медлит, ему на помощь приходят боевые ребята из Ирландской республиканской армии и прочих подпольных организаций, которые проводят в жизнь свои решения без всяких бюрократических проволочек.
       Когда-то в середине О'Коннолл-стрит сиротливо торчала высоченная колонна в честь адмирала Нельсона, почти как на Трафальгарской площади в центре Лондона, но ее постигла участь многих других монументов, воздвигнутых англичанами: она взлетела на воздух в 1966 году. Статую Вильгельма Оранского, кумира протестантов Ольстера, стоявшую перед столичным университетом Тринити-колледж, долго размалевывали разными красками, потом, наконец, взорвали в 1836 году, восстановили и вновь взорвали в 1929 году, на этот раз насовсем. Королеву Викторию, восседавшую у Ленстер-хаус, здания парламента, городские власти просто убрали от греха подальше. На заднем дворе Национального музея одно время существовала свалка из битых каменных львов и грифов, слепых бюстов и отломанных скипетров.
       Но иногда непочтительное отношение к изваяниям из гранита и мрамора заходит слишком далеко. В 1971 году взорвали памятник Уолфу Тону в парке святого Стивена в центре Дублина. В этом случае тень подозрения раздвоилась. Кто утверждал, что виноваты протестантские ультра с Севера, а кто всерьез уверял, что это дело рук истинных ценителей искусства, которым никак не мог прийтись по вкусу невзрачный, явно не по чину, памятник "отцу ирландского республиканизма".
      
       Глава пятая. Наследники святого Патрика.
       Ирландцы - наглядное опровержение теории Дарвина. В отличие от прочего человечества, они произошли от слонов, потому что никогда ничего не забывают. Прошлое Ирландии прорастает в настоящем, и невозможно понять многие явления современности, не зная, что им предшествовало.
       Летописцы древности, как и многие их коллеги нового времени, не замечали Ирландии и оставили о ней весьма скудные сведения. Геродот честно признавался, что не имеет ни малейшего представления об островах, лежащих к северу от нынешней Франции. Диодор Сицилийский в первом веке нашей эры причислял ирландцев к каннибалам, что очень импонирует ирландским недругам. Более поздние авторы писали, что Ирландия - страна с суровым климатом и подстать ему скучными людьми, которые живут среди болот и выходят в море в лодках, обшитых шкурами животных. Вот, собственно говоря, и все.
       Ирландские историки полагают, что первые поселения возникли на их земле восемь тысяч лет назад. Они были основаны пришельцами с Европейского континента, скорее всего, с севера Испании, который тогда был связан с Британскими островами сухопутным мостом. В шестом веке до нашей эры на территории Ирландии появились кельты, а с ними - железные орудия и гэльский язык. В начале нашей эры в стране образовались четыре королевства, названия которых присвоили четырем историческим провинциям: Ольстер на севере, Манстер на юге, Ленстер на востоке и Коннотт на западе. Тогда же существовало и государство Мит, впоследствии вошедшее в состав Ленстера.
       Одним из самых знаменитых королей Ленстера был Кормак Макарт, построивший крепость на священном холме Тара недалеко от современного Дублина. Он же придумал оригинальную систему набора в армию, установив ряд жестких требований к моральным и физическим данным новобранцев, которые должны были соответствовать стандарту будущих защитников отечества. Их обязывали выучить наизусть двенадцать сборников поэзии, что сейчас бы назвали патриотическим воспитанием, и преодолеть полосу препятствий, разработанную лично королем, что заменяло военкоматы и связанные с ними медицинские комиссии, исключало попытки уклониться от выполнения священного долга и вызванное ими мздоимство
       Будущего воина прогоняли через густой лес, вынуждая перепрыгивать через ветки высотой до лба и пролезать под ветками, едва доходившими до колен, не потревожив листья на деревьях. Если в тело попадала заноза, ее надо было вытащить, не прерывая бега. При такой подготовке королевской рати не стоило большого труда отличиться на поле брани и войти в народные предания. А легендарный герой Финн Маккол, чтобы не размениваться на мелочи, просто вырвал однажды кусок земли в Ольстере, где сейчас находится крупнейшее в стране озеро Ней, швырнул его в море и там образовался остров Мэн. Правда, у жителей острова есть и своя версия.
       Ирландские легенды многолики и противоречивы. В попытке свести концы с концами ученые иногда приходят к неожиданным выводам. Так, исследование пожелтевших манускриптов, проведенное Т.Ф.О'Ралли, породило теорию о "двух святых Патриках". Мол, святой патрон Ирландии, которому приписывают крещение страны в Y веке нашей эры, был един в двух лицах. Точнее, на ирландских берегах в 432 году высадился Патрик номер один, а за ним последовал Патрик номер два. "Хронология святого Патрика подобна зыбучему песку", - грустно признавался Т.Ф.О'Ралли. Не вдаваясь глубоко в его рассуждения, вносящие смуту в легко ранимые души правоверных католиков, примем на веру существование одного святого Патрика. Его вполне достаточно для дальнейшего повествования.
       Доподлинно известно, что в былые времена воинственные ирландцы (были и такие до повального увлечения телевизором) совершали набеги на близлежащие острова, не опасаясь нарушить международное право, о котором тогда никто не ведал. Случалось им, по своему языческому недомыслию, бесчинствовать и на европейском континенте, где всегда хватало желающих поживиться за чужой счет и без помощи извне. Постоянно тревожили Англию и север Франции войска ирландского короля Нила, чьи потомки О'Нилы правили в Ольстере до 1603 года, а одно время угрожали завоевать Шотландию и Уэльс.
       В очередном морском походе был захвачен в плен ничем не примечательный 18-тилетний юноша не установленной до сих пор национальной принадлежности. В связи с непригодностью для воинской службы или по иным причинам его приставили пасти овец, что в те времена доверяли немногим: овцы высоко ценились. На первых порах он на судьбу не жаловался, и, казалось, довольствовался ролью пастуха, но мечтал, видимо, стать пастырем.
       В конце концов, безмятежная пасторальная жизнь ему наскучила, а безответные овцы так и не научились ценить его общество. На несколько лет пленник исчезает из поля зрения современных исследователей его жизненного пути, и существует подозрение, что он покинул Ирландию. До сих пор в научных кругах католической церкви ломают головы над вопросом, что же побудило его вернуться.
       Скорее всего, за время своего отсутствия Патрик проникся миссионерским рвением, что передалось и его почитателям. Сейчас трудно отыскать уголок на земном шаре, где бы не побывали вездесущие носители слова и дела божьего с ирландских берегов. Одного из них мне довелось встретить в селении Келафо, разбросавшем свои остроконечные хижины по берегам грязно-коричневой реки Вабе-Шебеле среди безбрежных песков эфиопской провинции Огаден. Миссионер показал, как он добывает питьевую воду. На подходе к реке нужно внимательно осмотреться, чтобы случайно не напороться на притворно сонного крокодила, затем наполнить ведра и залить бочку. Неделю следует выждать, пока осядет на дно муть, и можно пить, осторожно набирая воду кружкой с самого верха.
       Примерно так же повел себя Патрик. Борьбу с язычеством он начинал с вождей и их приближенных, останавливая свой выбор на младших братьях, которым семейное положение не сулило быстрого продвижения по службе, и на женах, проявлявших от скуки повышенную восприимчивость к новым веяниям. Между делом, как и положено всем лицам, причисленным к лику святых, он творил большие и малые чудеса: из камней по мановению его руки били ручьи и оставались глубокие следы на скалах там, где он преклонял колени в молитве.
       Наибольших успехов, гласит легенда, чудотворец добился в опытах с "гадами ползучими и ядовитыми", изгнав их на века вечные с ирландской земли. Большой знаток библейского варианта мировой истории, Патрик не хотел допустить повторения трагедии Адама и Евы, лишенных постоянной прописки в райских кущах после знакомства со змеем-искусителем и яблоком. Правда, еще в третьем столетии нашей эры древнеримский историк Солинус отмечал отсутствие змей в Ирландии, и его сведения подтверждают другие ученые. Но это уже из другой области и прямого отношения к церковным писаниям не имеет. Легенда, согласитесь, всегда выглядит более привлекательно.
       Искусный проповедник, Патрик научил ирландцев любить природу в качестве наглядного пособия при изучении богословских вопросов. Пытаясь втолковать тупому вождю понятие святой троицы, "Патрик сорвал пучок трилистника и пояснил, что есть бог-отец, бог-сын и бог - святой дух, но они едины, как три листика на одном ростке, образующие подобие креста", - повествует сказание о деяниях отца-основателя Ирландии. Хотя у предводителя клана оставались кое-какие сомнения насчет бога-святого духа, доходчивое объяснение возымело действие, и благодарный вождь принял христианство, повелев своим подданным следовать его примеру, что позднее вдохновило жителей всего острова.
       Успешно завершив свою миссию, святой Патрик скончался 17 марта 461 года. День его рождения не известен, и национальным праздником объявлена дата смерти. Он оставил после себя два письменных документа, служащих как бы удостоверением личности, крещеную Ирландию и множество памятных мест, связанных с его кипучей деятельностью. Среди них мелкие развалины, глубокие колодцы и темные пещеры, число которых уверенно растет по мере увеличения притока всеядных иностранных туристов, которым не терпится своими глазами увидеть, а еще лучше - своими руками пощупать вещественные доказательства пребывания святых на нашей грешной земле.
       С пятого по девятое столетие в ирландских монастырях создавали рукописные шедевры - красочно иллюстрированные и написанные изумительным каллиграфическим почерком книги, потрясающие современного читателя. Самый ценный экспонат, дошедший до наших дней, - "Книга Келлз", получившая свое имя от монастыря в селении Келлз, графство Мит, откуда она была похищена еще в давние времена. Нашли ее уже без первых и последних страниц, выдранных вместе с переплетом, из-за которого она и пострадала: переплет был богато разукрашен золотом и драгоценными камнями. Сейчас эту книгу можно увидеть в библиотеке дублинского университета Тринити-колледж.
       В этот период слагались эпические и исторические произведения, и Ирландия первой из государств Западной Европы к северу от Италии получила литературу на своем языке. Страна процветала как центр искусства и литературы, но в политическом и военном отношении дела шли из рук вон плохо. Ирландию раздирали междоусобные войны честолюбивых королей и князьков. Каждый желал быть не просто первым среди равных, а самым главным и несравненным. Доказать свое превосходство силой разума никто не мог, и все брались за оружие. Обескровленный и обессиленный остров стал легкой добычей для норманнов, совершавших набеги на Ирландию в IX-XI веках.
       На первых порах они довольствовались грабежом, но постепенно вошли во вкус и принялись захватывать земли, где строили укрепленные поселения Дублин, Корк, Лимерик, Уэксфорд и Уотерфорд, положив начало городской жизни. На заре XI века норманны владели обширными районами в Ирландии, но потерпели поражение в битве при Клонтарфе в 1014 году, и король Манстера Брайан Бору провозгласил себя императором Ирландии. Прошло немногим более полутораста лет, и на Изумрудный остров надвинулась новая беда.
       * * *
       В свете дальнейшей истории Ирландии, ставшей одним из оплотов католицизма в Европе, судьба сыграла с ней злую шутку. Не кто иной, как папа римский Адриан IY, благословил короля Англии Генриха II из дома Плантагенетов на завоевание соседнего острова. В 1171 году на ирландскую землю вступили английские войска. Они захватили Дублин, Уэксфорд и Уотерфорд, продвигаясь от побережья в глубь страны и воздвигая на своем пути крепкие замки, многие из которых стоят и поныне: в Мейнуте, Триме, Карлингфорде и других местах. Немалую помощь иностранным поработителям оказала верхушка католической церкви Ирландии, вступившая в сговор с английским монархом.
       В XIII веке сопротивление ирландцев возросло, и к 1500 году под властью англичан осталась лишь узкая полоса на восточном побережье. Через полвека король Генрих YIII разбил разрозненные силы ирландских кланов и провозгласил себя королем Ирландии, а его дочери Елизавете удалось установить контроль над всем островом. Известный английский поэт Эдмунд Спенсер так описывал увиденное им в Ирландии во времена правления Елизаветы: "Они (местные жители) выглядели как анатомия смерти, выползая из болот и лесов на четвереньках, потому что их не держали ноги".
       Жаловаться и требовать справедливости - бесполезно. Побежденных лишили права голоса, как и всех других прав. Когда в конце XIII века был сформирован первый ирландский парламент, право заседать в нем получили только выходцы из Англии. В то же время в Лондоне опасались, что новые поселенцы могут попасть под влияние ирландцев, и в 1366 году были приняты так называемые законы Килкенни против "англичан-выродков, которые отращивают волосы до плеч и подражают ирландцам в одежде и внешнем облике". Англичанам, поселившимся в Ирландии, запрещалось "перенимать манеры, моду и язык ирландских врагов", жениться на ирландских девушках, пускать в дом ирландских поэтов и музыкантов. Если становилось известно, что англичанин говорит на гэльском языке, его лишали земли.
       Другая ирония судьбы - самое ожесточенное сопротивление английскому владычеству оказал Ольстер, ныне последний английский заповедник на ирландской земле. Только в 1603 году английские войска сумели одержать победу над объединенными силами ирландцев под командованием Хью О'Доннелла и Хью О'Нила в битве при Кинсейле. С 1608 года Лондон начинает щедро раздавать земли в Ольстере англичанам и шотландцам, бравшим обязательство сдавать участки в аренду крестьянам-протестантам. Такая политика, получившая название "плантация", встретила отпор и вызвала ряд восстаний, крупнейшее из которых произошло в 1641 году. Оно было жестоко подавлено "железнобокими" Кромвеля, и их карательные операции сократили население Ирландии с полутора миллионов до 616 тысяч человек.
       Расправившись с повстанцами, Англия расширяет и усиливает политику "плантации". Солдатам Кромвеля вместо жалованья предлагают земельные наделы. Свою долю получили и те ирландцы, которые выразили готовность служить английской короне. Остальные земли продавались английским предпринимателям, чтобы возместить расходы на ведение военных действий и содержание колониальной администрации. К началу XYIII века у коренных жителей Ирландии - католиков оставалась едва одна седьмая часть их собственной земли. Возвращавшиеся на старые пепелища ирландцы становились полукрепостными арендаторами своих прежних участков, нищими и бесправными слугами колонистов.
       Одной из основных целей "плантации" было создание прослойки населения, на которую могла бы опереться Англия в планах порабощения Ирландии, и здесь главная роль отводилась политике разжигания религиозных распрей между коренными жителями - католиками и пришельцами - протестантами. Первые подвергались гонениям, вторым обеспечивались различные привилегии. Католикам запрещалось голосовать, быть членами парламента, служить в армии, покупать, производить и носить оружие, приобретать землю у протестантов, открывать свои школы, получать высшее образование у себя дома или за границей, исполнять народные песни и танцы, всего не перечислишь. Эти законы были направлены на то, чтобы превратить ирландцев в рабочую скотину, годную лишь для того, чтобы рубить лес и носить воду. Они были полностью отменены только в 1829 году.
       Поставленным вне закона, загнанным в угол ирландцам оставалось одно - создавать тайные общества и вооруженные отряды "Белые ребята", "Парни из Корка" и иже с ними. По ночам они совершали налеты на английские поместья, убивали земельных агентов. Жестокая колониальная политика Англии получала адекватный ответ - акты террора. Годами и столетиями складывались традиции борьбы против иностранного господства с помощью насилия, которые впоследствии легли в основу деятельности подпольной Ирландской республиканской армии.
       Победители были убежденными протестантами, а побежденные - ревностными католиками (в Ирландии не было Реформации). В итоге социальные и экономические ограничения сплошь и рядом принимали форму религиозных преследований. В Ольстере численность католиков быстро уменьшалась, но зато увеличивался приток новых колонистов - протестантов, и эта историческая провинция стала все более отличаться от других районов страны. Политика "плантации" принесла долговременный успех именно на северо-востоке, где издавна существовали поселения выходцев из Шотландии, послужившие плацдармом для дальнейшего роста протестантского населения.
       Из Шотландии в Ольстер устремились пресвитериане, последователи протестантского вероучения, зародившегося в Великобритании в XYI веке с подачи Джона Нокса, который учил отрицать власть епископов и признавать только выборных священников (пресвитеров), что не могло понравиться церковным иерархам. Да и взгляды пресвитериан на то, как должна быть устроена жизнь истинных христиан, не снискали им больших симпатий на родине, вынуждая их искать иного пристанища. Они принесли на ирландскую землю пуританскую суровость нравов, мрачный фанатизм и глубокое убеждение в своей принадлежности к "избранникам божьим", получившим божественную санкцию на все свои деяния.
       Всепроникающий католицизм, который не давал мне спокойно работать в Дублине, настойчиво напоминая о греховности моих мыслей и поступков, если они не связаны с регулярным посещением церкви, - не идет в сравнение с воинствующим протестантизмом Белфаста, для которого вообще не существует понятия "терпимость". Это сочетается с неприкрытой ненавистью к католической религии, вечным страхом перед новым возмущением ирландцев-католиков, низведенных до уровня граждан второго сорта на своей земле, и постоянной оглядкой на Англию-защитницу. В результате создалась устойчивая традиция в жизни Ольстера, уцелевшая до наших дней, и она во многом объясняет происходящие там события.
       В 1689 году король Яков II Стюарт, изгнанный из Англии, высадился в Ирландии, где он рассчитывал заручиться поддержкой единоверцев-католиков в борьбе за престол. Однако попытка взять город Дерри после 105-дневной осады провалилась, и в битве при Бойне 12 июля 1690 года армия Якова II была наголову разбита войсками герцога Вильгельма Оранского, ныне широко разрекламированного как "защитника протестантской веры". Его успех на поле брани гарантировал новым землевладельцам Ирландии - протестантам защиту от угрозы потерять свои владения.
       Их страх перед коренным населением был столь велик, что его нужно было чем-то заглушить. Лучшее средство - запугать и подавить противника, регулярно напоминая ему о былых поражениях, публично демонстрируя свое религиозное и военное превосходство, решимость противостоять возврату Ирландии к порядкам, предшествовавшим "плантации". Требовался лишь символ единства лендлордов и фермеров, хозяев заводов и фабрик, торговцев и рабочих в борьбе против общего врага - католиков.
       Таким символом стала битва при Бойне. Ежегодно 12 июля отмечается протестантами Ольстера как очередная годовщина великой победы протестантского оружия над силами зла, и в этот день устраиваются помпезные марши и парады. В домах районов Белфаста, заселенных протестантами, мне не раз попадались лубочные картинки с изображением "короля Билля" (Вильгельма Оранского), восседающего на белом коне. Тот же образ рисуют на первой полосе печатные издания вооруженных банд протестантских ультра. Со стен зданий и заборов задиристо кричат надписи "Помните 1690 год!"
       * * *
       Под влиянием Великой французской революции и войны за независимость, развернувшейся в английских колониях в Северной Америке, в 1791 году возникает общество "Объединенные ирландцы", выступившее за разрыв связей с Англией и создание на ирландской земле суверенной республики. Основатель этого движения патриотических сил Уолф Тон требовал социальных реформ и призывал "людей без собственности" к революции. "Господство Англии в Ирландии, - писал он, - зиждется на расколе двух религиозных общин. Если протестанты и католики осознают общность своих интересов и, забыв о былых раздорах, объединятся в сердечном союзе в борьбе за общие цели, они избавятся от английского владычества. Это - необходимый и непосредственный результат совместной борьбы". Как и ряд других лидеров "Объединенных ирландцев", Уолф Тон был протестантом.
       Выдвинутые им лозунги встретили сначала широкий отклик у различных слоев населения, в том числе зарождавшейся национальной буржуазии, недовольной тем, что Англия ставит препоны на пути развития ирландской экономики. Впоследствии, напуганные широкой поддержкой требований социальных реформ, зажиточные ирландцы ушли в тень. Наибольшие опасения ростом влияния "Объединенных ирландцев" высказывались в Ольстере, где часть протестантской общины сумела обогатиться благодаря политике Англии, способствовавшей повышению благосостояния протестантов за счет угнетения католиков. Воплощение в жизнь идей Уолфа Тона ставило промышленников, торговцев и крепких фермеров Севера перед угрозой потери своего привилегированного положения.
       По их инициативе и при негласной поддержке колониальной администрации в 1795 году в Ольстере возник "Оранжистский орден", тайное общество, формально нацеленное на упрочение протестантской веры в противостоянии с католицизмом, а фактически - для раскола движения "Объединенных ирландцев" путем разжигания противоречий и вражды между двумя религиозными общинами. Английское правительство видело в "ордене" орудие, с помощью которого можно предотвратить образование единого фронта ирландцев в борьбе за независимость.
       "Я думаю, - докладывал лондонскому начальству командующий английскими войсками в Ольстере генерал Нокс, - мне удастся расправиться с "Объединенными ирландцами", если мы встанем на сторону "оранжистов". Генерал получил добро, и его подопечные создали центр мобилизации сил протестантских экстремистов, своеобразный "ку-клукс-клан" для устрашения "белых негров", как называла католиков Северной Ирландии американская печать спустя столетия
       "Орден" и сегодня учреждает клубы для рабочих-единоверцев, принимает активное участие в деятельности благотворительных обществ и фондов, оказывает помощь в жилищном устройстве, финансовую поддержку безработным и многодетным, но строго руководствуется при этом религиозным принципом - все достается протестантам. Католикам доступ в "орден" закрыт, и добропорядочного "оранжиста", могут исключить из организации, если он, скажем, посетит свадьбу или похороны соседа-католика. Железный занавес религиозной ненависти, который воздвигли "оранжисты", сейчас служит тем же целям, что и в конце XYIII века, когда призыв "Объединенных ирландцев" к независимости всколыхнул всю страну.
       Силы были явно неравны. В 1794 году общество запретили, а поднятое им четыре года спустя восстание было подавлено, Уолф Тон погиб. В 1800 году Лондон упразднил ирландский парламент с его крайне ограниченными полномочиями и объявил о создании Соединенного королевства Великобритании и Ирландии. Однако слияние двух островов в единое государство не сняло с повестки дня "ирландской проблемы". Народ Ирландии продолжил борьбу за свои права и свою землю под руководством Даниеля О'Коннолла и Чарльза Парнелла.
       На рубеже XX века с требованиями независимости, наряду с фермерами и национальной буржуазией, начали выступать профсоюзы, среди лидеров которых выделялся Джеймс Коннолли, исповедовавший марксистские взгляды. Ситуация, складывавшаяся в Ирландии, вышла на авансцену политической жизни Лондона, и ее активно использовали в межпартийных схватках ведущие партии Англии. Либералы склонялись к предоставлению первой английской колонии внутреннего самоуправления ("гомруль"), чтобы заручиться голосами ирландских представителей в палате общин.
       О необходимости "гомруля" говорили убедительные победы его сторонников на всеобщих выборах в Ирландии. Консерваторы, находившиеся в оппозиции, решили сделать ставку на лендлордов Ольстера, больше всех заинтересованных в сохранении статус-кво. На практике это означало союз английских тори с "Оранжистским орденом", который был закреплен и упрочен в последующие десятилетия.
       Крупные землевладельцы апеллировали к промышленникам, зажиточным фермерам и части рабочего класса, усиленно пропагандируя тезис, что разрыв связей с британской короной приведет к потере рынков, экономическому застою, закрытию предприятий, росту безработицы и падению сельскохозяйственного производства. В свою очередь, "Оранжистский орден" сеял семена недоверия, озлобленности и вражды, настырно подчеркивая, что после предоставления внутреннего самоуправления Ирландия окажется под властью католиков, а те припомнят старые обиды, и в результате серьезно пострадает протестантская община.
       В 1886 году в Белфасте прошли демонстрации протеста против "гомруля", и в том же году возникла юнионистская партия, провозгласившая своей главной целью сохранение связей с британской короной. По ее инициативе был проведен хорошо организованный сбор подписей под "Ольстерским ковенантом", клятвой верности Англии. "Оранжистский орден" клеймил всех, кто отказался это сделать, "папистами" и угрожал наказанием. Предприниматели давали понять рабочим, что им не избежать увольнения, если они попытаются увильнуть. Лендлорды оказывали такое же давление на своих арендаторов, и документ подписали около двухсот пятидесяти тысяч человек.
       С началом первой мировой войны страсти в английском парламенте по поводу "гомруля" поутихли, но в Ирландии борьба за независимость продолжалась. Огонь восстания, тлевший подспудно, как на торфяном болоте, прорвался наружу 24 апреля 1916 года. В этот солнечный день над серыми колоннами центрального почтамта в Дублине взвился зелено-бело-оранжевый национальный флаг, принятый в 1848 году членами движения "Молодая Ирландия". Зеленый, как объясняли мне ирландцы, - это цвет католического Юга, оранжевый - протестантского Севера, а белый означает мир между ними.
       Патрик Пирс в форме генерала ирландской армии зачитал толпе, собравшейся у здания почтамта, декларацию временного правительства о провозглашении независимой республики, "гарантирующей всем гражданам религиозные и гражданские свободы, равные права и равные возможности". Центральный почтамт был занят вооруженными силами новорожденной республики, во главе которой стояли Патрик Пирс, Джеймс Коннолли, Томас Кларк и другие, люди разной идейной направленности, националисты, идеалисты и социалисты, объединенные единой целью - избавить свою родину от колониального владычества.
       "Если завтра убрать английскую армию и водрузить над Дублинским замком национальный флаг, - писал Джеймс Коннолли, - это ничего не даст без организации социалистической республики. Англия будет по-прежнему править нами - через своих капиталистов, финансистов и землевладельцев, через всю систему коммерческих и иных институтов, которые она создала в нашей стране". Другие лидеры восстания придерживались гораздо менее радикальных взглядов, о социальных реформах не задумывались и стремились лишь к независимости.
       В дни "красной пасхи", положившей начало освобождению Ирландии от колониального ига, родилась Ирландская республиканская армия (ИРА). В нее вошли отряды ирландских патриотов и группа "Армия ирландских граждан", созданная Джеймсом Коннолли. Командование ИРА имело самое отдаленное представление о военной стратегии и тактике, бойцы не проходили боевой подготовки, на вооружении были допотопные винтовки, не хватало боеприпасов, но с лихвой хватало мужества и решимости биться за правое дело до конца.
       Английскому корпусу в двадцать тысяч штыков, который использовал пулеметы, артиллерию, бронемашины и огневую мощь канонерки "Хельга", вошедшей в воды Лиффи, понадобилось целых шесть дней, чтобы сломить сопротивление тысячи двухсот повстанцев. Многие руководители восстания погибли в боях, а захваченные ранеными в плен - расстреляны. Джеймса Коннолли, тяжело раненного в сражении у почтамта, доставили на казнь на носилках, так как он не мог стоять.
       Последний бой прогремел в пригороде ирландской столицы, где держал оборону отряд под командованием Имона де Валера, ставшего спустя шестнадцать лет премьер-министром и позднее - президентом Ирландии. Мне довелось увидеть его во время визита в Дублин Дмитрия Дмитриевича Шостаковича. Высокий и статный, осанкой напоминавший генерала де Голля, бывший бунтарь вначале произвел на меня впечатление холодного и надменного человека, который не видит простых смертных, а потом он протянул руку, улыбнулся, заговорил, и я понял, что обязательно буду голосовать за него, случись мне получить право голоса на выборах в Ирландии.
       * * *
       Казалось, Англии вновь удалось покорить мятежных ирландцев. Но в 1919 году депутаты от Ирландии, избранные в ходе всеобщих выборов в палату общин, отказались ехать в Лондон и собрались в Дублине. Это были представители партии Шинн фейн ("Мы сами по себе" - в переводе с гэльского языка). Они создали первый национальный парламент и провозгласили независимость Ирландии. Наступил период двоевластия: наряду с колониальной администрацией действовали местные органы власти, суды и правительство Ирландской республики. ИРА получила официальное благословение парламента и повела борьбу за полное освобождение страны. Вездесущие и неуловимые отряды подпольной армии обстреливали патрули английской армии, взрывали казармы и военные склады.
       Лондон, как повелось в колониальные времена, ответил массовым террором. В Ирландию ввели части "черно-пегих" ("блэк-энд-тенс"), как прозвали их ирландцы за странную пеструю форму, наспех состряпанную английским интендантством. В лондонских газетах публиковались объявления, предлагавшие "трудную и опасную службу в Ирландии" за соответствующее солидное вознаграждение. На них откликнулись в основном безработные и демобилизованные из армии по окончании войны, которые не сумели найти себе применения в мирной жизни.
       Они использовались для карательных операций, которые, по словам английской печати, были "слишком грязными, чтобы бросать в дело регулярные войска". "Черно-пегие" проводили ночные налеты и облавы, открывали огонь по малейшему повода или без всякого предлога, не жалея патронов. В декабре 1920 года они сожгли и разграбили центральный район города Корка. В огне погибли ратуша, городская библиотека и многие другие здания.
       Жестокое преступление было совершено и на стадионе "Кроук парк", который находится на пути из Дублина в аэропорт, 21 ноября 1920 года. В тот день проходил футбольный матч между командами Дублина и Типперери. Спустя несколько минут после первого удара по мячу над трибунами неожиданно пролетел английский самолет. Его появление возвестило начало трагедии, вошедшей в ирландскую историю как "кровавое воскресенье". Стадион окружили подразделения британской армии и отряды "черно-пегих". С помощью осадных лестниц они перемахнули через высокий забор и, очутившись на поле, стали хладнокровно расстреливать зрителей и игроков, а потом пустили в ход тяжелые ружейные приклады. Сраженный пулей, пал вратарь команды Типперери Майкл Хоган, убит десятилетний мальчик Джеремиа О'Лири.
       В Лондоне бытует официальная версия, согласно которой кровь, пролитая в "Кроук парк", нечто вроде досадного недоразумения. Дескать, футбольный матч был всего лишь ширмой для "митинга мятежников", и солдат послали на стадион для проверки и обыска, но они "вышли из-под контроля", решив отомстить за проведенную ранее подпольной Ирландской республиканской армией казнь группы шпионов и предателей. Известно, однако, что самый тщательный досмотр, когда солдаты заставляли зрителей раздеваться донага на поле стадиона, не обнаружил ничего предосудительного. Трудно избежать подозрения, что это была акция устрашения, чтобы ирландцы не смели и думать о выходе из британской империи.
       С тех пор прошло много времени, но память о прошлом жива, как принято в Ирландии, во благо или на горе потомкам, вынужденным расхлебывать кашу, замешанную предками. На стадионе установлены две мемориальные доски с именами павших, а также игроков обеих футбольных команд. Ежегодно в "Кроук парк" поминают жертв "кровавого воскресенья", и эта церемония стала традицией, она служит напоминанием о поколении ирландцев, многие из которых отдали жизнь в борьбе за независимость своей родины.
       Она приняла непримиримый, ожесточенный характер в 1918-20 годах, когда стало предельно ясно, что дни английского господства на соседнем острове сочтены. Все это время политические деятели двух стран вели закулисные переговоры. Лондон умело играл на разногласиях в Шинн фейн, а премьер-министр Ллойд Джордж угрожал Дублину "немедленной и ужасной войной" и в 1921 году сумел добиться подписания договора, расколовшего Ирландию на две неравные части. Северная Ирландия, включавшая шесть из девяти графств исторической провинции Ольстер, осталась в составе Соединенного королевства, а "Свободное ирландское государство" получило статус доминиона.
       Граница, проведенная между ними, по признанию самого Ллойд Джорджа, "не основана на естественных рубежах и не учитывает географических особенностей". Она отрезала наиболее развитые в промышленном отношении северо-восточные районы, и новый доминион долгие годы был вынужден ввозить все необходимое из Англии, которая одно время контролировала внешнюю торговлю соседа и ввозила его сельскохозяйственную продукцию по ценам ниже мировых. Север был отсечен, чтобы сохранить и усугубить различия между ирландцами на религиозной почве. Это был пробный камень в политике Англии, направленной на поддержание своего влияния в других частях света и позднее нашедшей выражение в разделе Индии.
       В книгах, изданных в Лондоне, часто утверждается, что раскол Ирландии произошел не по воле английских политиков, а был навязан протестантами Ольстера, которые наотрез отказались войти в "Свободное ирландское государство". На самом деле движение протестантских ультра было пустой угрозой, но оно послужило для Англии удобным предлогом, чтобы попытаться сохранить свои позиции в Ирландии. Никто не мешал Лондону взять под свой контроль всю территорию Ольстера, и отнюдь не случайно в состав Северной Ирландии вошли шесть из девяти графств этой исторической провинции. Только таким путем можно было гарантировать устойчивое протестантское большинство, кровно заинтересованное в сохранении связей с британской короной.
       С тех пор "воля большинства", почти двух третей населения Северной Ирландии, служит оправданием английского присутствия на ирландской земле. Сменяющие друг друга правительства в Лондоне отвергают возможность воссоединения Ирландии, чего, в целом, требует меньшинство - католики Ольстера. Такой расклад позволил Лондону продолжать эксплуатировать всю страну, используя ее как поставщика практически дармовой рабочей силы, сырья и продовольствия, как сферу приложения английского капитала и рынок сбыта английских товаров.
       Удерживая Север, Лондон вынудил Дублин постоянно действовать с оглядкой на соседа и ставить проблему воссоединения страны во главу угла при решении вопросов как внутренней, так и внешней политики, что усиливало зависимость от Англии. Раздел Ирландии привел к тому, что радикально настроенные партии и организации республики на протяжении десятилетий были поглощены борьбой за преодоление раскола страны, не выдвигая далеко идущих политических, экономических и социальных требований.
       "Денежные мешки" Ирландии были крепко повязаны с английским капиталом: через полвека после раскола страны ирландские инвестиции за пределами страны оценивались в один миллиард фунтов стерлингов, из них восемьсот миллионов - в Англии, в акциях и недвижимости. Не приходится удивляться, что сделка, заключенная в Лондоне, вполне удовлетворила крупную национальную буржуазию, поставившую у власти в Дублине партию Куманн на гэл, которая отражала ее интересы.
       Однако руководство ИРА и Шинн фейн отвергло англо-ирландский договор 1921 года. Едва высохли чернила на этом документе, как началась гражданская война. Правительство "Свободного ирландского государства" пустило в ход репрессии, террор и артиллерию, любезно предоставленную англичанами. Только в мае 1923 года штаб ИРА издал приказ о прекращении огня. Страна была истощена годами вооруженной борьбы и нуждалась в мирной передышке. ИРА надолго уходит в подполье.
       Отголоски тех драматических событий слышны в музыке, которую исполняют сегодня в Ирландии политические оркестры по заявкам слушателей. Каждый ирландец твердо помнит, на какой стороне баррикад сражался его отец и дед во время гражданской войны, и чаще всего соответственно голосует на всеобщих выборах, где настойчиво предлагают себя, в первую очередь, кандидаты двух ведущих партий.
       Это - Фианна фойл ("Солдаты судьбы"), основанная в 1926 году Имоном де Валера и противниками англо-ирландского договора 1921 года, и Фине гэл ("Объединенная Ирландия"), партия сторонников договора, учрежденная в 1933 году на базе слияния Куманн на гэл ("Партии Центра") с профашистской организацией "Национальная гвардия" (она же - "голубые рубашки"). Обеим партиям дал жизнь раскол в движении Шинн фейн, и первая пробыла у власти почти пятьдесят из восьмидесяти лет после ее создания, а второй удавалось сформировать, как правило, только коалиционные правительства.
       Занимающая третью позицию в стране лейбористская партия была создана Джеймсом Коннолли в 1912 году и традиционно поддерживает тесные связи с профсоюзами. Она не раз вступала в коалицию с Фине гэл, а в 1992-94 годах - с Фианна фойл, так что при всем желании невозможно строго разделить политические организации Ирландии на левых и правых, консерваторов и либералов, правых и левых центристов. Когда появляется возможность войти в правительство, партии легко меняют окраску и непринужденно поступаются принципами, что происходит не только в Ирландии, как показал в 2006 году пример Германии, где объединились во власти непримиримые, казалось, соперники - христианские и социал-демократы.
       Прогрессивные демократы, сведенные воедино в 1985 году беглецами из двух крупнейших партий, заявляют о приверженности либеральным взглядам в экономике и социальной области. Партия зеленых возникла в 1981 году и постепенно набирает силы. В отличие от своих единомышленников в других европейских стран, она не испытывает больших симпатий к идее упрочения единства Европы. Социалистическая партия была сколочена в 1996 году троцкистами, исключенными из лейбористской партии, и с тех пор имела ограниченный успех на выборах в местные органы власти в рабочих кварталах Дублина и Корка.
       Коммунистическая партия Ирландии, родившаяся в 1921 году и воссозданная в 1933 году, преодолела гонения властей и раскол в своих рядах, объединилась с компартией Северной Ирландии в 1970 году, но она остается крайне немногочисленной, несмотря на связи с профсоюзами, и в последние десятилетия не выставляет своих кандидатов на выборах. На их победу трудно рассчитывать, потому что компартия по-прежнему предлагает путь решения ирландских проблем, утративший свою привлекательность после развала СССР.
       Название Шинн фейн ("Мы сами по себе"), движения, основанного Артуром Гриффитсом в 1905 году, присваивали себе с тех пор политические группировки разного толка от крайне левого до крайне правого фланга, но обязательно на краю и с националистическим уклоном. В начале нового тысячелетия Шинн фейн, политическое крыло "временной" ИРА, была единственной партией, имевшей своих представителей в Дойле и Стормонте, парламентах Юга и Севера страны. Она завоевала также два места в Европейском парламенте - одно от республики и одно - от Северной Ирландии.
       Лихие сражения на политическом фронте Ирландии - в какой-то мере дело семейное, и эстафета часто переходит от отца к сыну и от мужа жене. По оценкам моих ирландских коллег, около одной трети членов Дойла - близкие родственники бывших членов парламента, где заседают коллинзы, косгрейвы костелло, де валеры и лемассы, чьи предки побывали на министерских постах, стояли во главе правительства или государства. Когда объявляют итоги всеобщих выборов, трудно отделаться от впечатления, что избиратели отдают предпочтение личностям и никогда не читают партийные программы. "В основе, Ирландия - консервативная страна, страна мелких землевладельцев, а они - наиболее консервативные избиратели, отличающиеся редким постоянством в любой политической обстановке", - писала с грустью в голосе "Айриш таймс".
       * * *
       В начале 1930-х годов произошли значительные изменения в политической и экономической жизни Ирландии, а также ее взаимоотношениях с Англией. В 1932 году было образовано правительство партии Фианна фойл во главе с Имоном де Валера. Парламент отменил ненавистный "закон об обеспечении общественной безопасности", дав свободу сотням политических заключенных, главным образом членам и сторонникам ИРА, угодившим за решетку в годы противостояния властям. Принято также решение упразднить статью конституции, согласно которой депутаты ирландского парламента должны были присягать на верность британской короне.
       Правительство снизило оклады высшим категориям государственных служащих, повысило подоходный налог, налог на корпорации, тарифы на ввоз промышленных и продовольственных товаров и, наконец, прекратило перевод в Англию ежегодных платежей за земли, реквизированные у английских лендлордов. Затрещал по всем швам договор, который ранее приковывал Ирландию к Англии. Лондон не остался в долгу и вдвое увеличил пошлины на ирландский сельскохозяйственный импорт, но Ирландия отказалась пойти на уступки.
       Экономическая война между двумя государствами завершилась подписанием в 1938 году соглашения, по которому Англия ликвидировала свои военно-морские базы на ирландской территории и удовлетворила многие другие требования Ирландии. События тех лет показали, что при должной твердости и настойчивости Дублин способен добиться существенных перемен в ирландской политике Лондона.
       В этот же период в Ирландии активизировались крайне реакционные элементы, создавшие фашистскую организацию "голубые рубашки" по образу и подобию "коричневых рубашек" в Германии и "черных" -- в Италии. Ее членами стали в основном бывшие военнослужащие "Свободного Ирландского государства", понаторевшие в расправах с левыми силами. Во главе организации встал генерал без армии О'Даффи, провозгласивший себя последователем Гитлера и Муссолини, "католическим крестоносцем против темных сил коммунизма". Новый "мессия" был встречен в штыки ирландцами, и правительство резко отрицательно отнеслось к шумной возне "крестоносцев", готовивших одно время вооруженный путч. В разных районах произошли стычки фашистов с отрядами ИРА, и к концу 1930-х годов "голубые рубашки" перекрасились и навсегда исчезли с политической сцены Ирландии.
       В 1937 году была одобрена новая конституция, провозгласившая Ирландию "суверенным, независимым и демократическим государством". Шесть графств Ольстера рассматривались в основном законе страны как "часть национальной территории, на которую в настоящее время не распространяется юрисдикция ирландского правительства". Особое место отводилось католической церкви, и государство признало ее "специальную роль в жизни нации", почти как в конституции СССР, авторы которой не мыслили жизни без руководящей роли коммунистической партии. Некоторые положения конституции вызвали нарекания ирландцев, живущих по обе стороны границы, и впоследствии ряд статей был отменен. В значительной степени это было уступкой требованиям протестантской общины Севера на пути к созданию условий для воссоединения страны.
       Когда началась вторая мировая война, ирландское правительство заявило о готовности вступить в антигитлеровскую коалицию, если Англия решит главную ирландскую проблему, на что вразумительного ответа не поступило, и Ирландия соблюдала нейтралитет в годы войны. Однако власти в Дублине не чинили препятствий тысячам ирландцев, уходивших добровольцами в английскую армию. Английские военные летчики и моряки, оказавшиеся волей военных действий на ирландской территории, быстро возвращались в строй.
       За всю войну ирландские войска были приведены в состояние боевой готовности и двинуты к границе с Северной Ирландией только однажды - когда на Севере высадились подразделения вооруженных сил США. В Дублине посчитали, что присутствие иностранных войск на ирландской земле нарушает нейтралитет Ирландии. До боев с американцами дело не дошло.
       Предложение войти в НАТО ирландское правительство вежливо отклонило, пояснив, что не может заключать военные союзы с Великобританией, пока та удерживает часть национальной территории - шесть графств Ольстера. В 1949 году Ирландия была провозглашена республикой, когда у власти находилось коалиционное правительство партий Фине гэл и лейбористской, и с первого января 1973 года стала членом Европейского сообщества. Иногда используется гэльское название страны - Эйре, однако Дублин настоял, чтобы во всех официальных документах, включая бумаги, циркулирующие в ЕС и ООН, страна именовалась только Ирландией и никак иначе.
       Лишь когда требуется обозначить каждую из двух частей разделенного острова, приходится использовать понятия "республика" и "Северная Ирландия". Правда, в разговорах с протестантами Севера мне случалось слышать и название "Свободное Ирландское государство" - это для обозначения чужеродности земель, лежащих по другую сторону границы.
       Взаимная настороженность и неприязнь сохраняются, но различия постепенно стираются. Северная Ирландия сегодня не может похвастаться более высоким уровнем жизни, не говоря уже о темпах экономического развития. В республике уверенно говорят о создании "общества всеобщего благоденствия". Звучит прекрасно, но не снимает резких социальных контрастов и противоречий, сложных проблем и трудностей.
       По сути, это означает, что социальная помощь и социальные службы существуют не только на бумаге. Минимальная заработная плата - 7,65 евро за час для штатных работников старше 18 лет. Пособие по безработице - 134,80 евро в неделю в 2004 году, что может показаться непомерной суммой безработному в России, но ирландцы, едва сводящие концы с концами на эти деньги, придерживаются иного мнения. Высокие, по европейским стандартам, пенсии, которые выплачивает государство, съедает рост розничных цен, изрядно подскочивших после введения единой европейской валюты.
       Большую часть бюджетных поступлений обеспечивают налоги, включая 21-процентный налог на добавочную стоимость в торговле товарами массового спроса, высокие акцизы на бензин, табачные изделия и алкогольные напитки, а также плату за лицензии на телевидение, пользование банковскими чеками, кредитными карточками и ряд других финансовых услуг. Существует "налог на богатство" - по мере роста личных доходов увеличивается налоговая ставка, что рассматривается как способ перераспределения средств в пользу неимущих, но разрыв между богатыми и бедными остается одним из самых значительных на Западе. Попытки уклониться от уплаты налогов караются беспощадно, как в Америке, казна не разворовывается, как в странах молодой демократии, что позволяет финансировать системы просвещения и здравоохранения, с разными результатами.
       Граждане Ирландии и стран-членов ЕС получают бесплатное образование на всех уровнях. Введено обязательное обучение для детей в возрасте 6-15 лет, и в школах и вузах занимается свыше миллиона человек, одна четверть населения. Преподавание точных наук поставлено так хорошо, что вызывает зависть у большинства стран Европы. Частных колледжей немного, каждый узко специализирован, и государство практически обладает монополией в области высшего образования. Интерес к математике и высоким технологиям превышает тягу к изучению филологии, философии, истории и прочих гуманитарных предметов, как показывает набор в университеты в последние десятилетия.
       Меньших успехов добилось правительство в области здравоохранения, хотя Ирландия первой в Западной Европе ввела запрет на курение в общественных местах. Услугами медиков пользуются бесплатно только безработные и неимущие. Пациенты постоянно жалуются на плохое обслуживание и длинные очереди в больницах. Зачастую даже те, кто нуждаются в серьезных операциях, вынуждены ждать несколько месяцев, пока их смогут принять. Врачи-специалисты высоко ценят свой труд: терапевт взимает за визит сорок и больше евро, а дантист - от семидесяти и выше. Можно, конечно, заплатить за частную медицинскую страховку, что обойдется недешево, а в случае госпитализации позволит избежать очереди и обеспечит индивидуальный уход. О качестве бесплатной медицины говорит тот факт, что более сорока процентов ирландцев предпочитают частную страховку.
       В общем, в этой области, по мнению ирландцев, далеко не все благополучно, но мне довелось познакомиться и с иной точкой зрения. В горячую пору перестройки, ускорения и гласности, когда "процесс пошел", а дело не сдвинулось с места, Дублин посетила группа туристов из Москвы. Среди них два врача, хирург и терапевт, из крупных московских больниц, оборудованных и оснащенных значительно лучше, чем в других городах и весях. И захотелось им познакомиться с условиями работы своих ирландских коллег.
       Я сопровождал не в меру любознательных советских граждан в качестве переводчика и до смерти устал, потому что врачи совсем забыли о своих туристических обязанностях и обеде, с головой ушли в детали и не желали уходить. Когда узнали, что на каждого ирландского врача в больнице в среднем приходится шесть-восемь медсестер, загрустили и поспешили на выход. По дороге в гостиницу молчали, вздыхали и, наконец, не выдержали, признались: "Мы от них не просто отстали. Мы от них отстали навсегда".
      
       Глава шестая. В тени стрелка.
       Многие ирландцы твердо убеждены, что у разделенной страны не могут быть полностью развязаны руки. Сколько бы ни твердили о "европейской общности", суверенитета стран-членов ЕС никто не отменял, а существование на территории острова Ирландской республики и британского анклава, Северной Ирландии, создает, мягко говоря, неудобства для властей в Дублине и ставит под сомнение их самостоятельность в принятии решений, от которых зависит настоящее и будущее Ирландии.
       Мой рассказ будет неполным, если обойти вниманием Ирландскую республиканскую армию, которой посвящены книги и монументальные труды историков разных национальностей. ИРА воспета в песнях и народных балладах, о самоотверженности ее бойцов сложены легенды. И в то же время их называют "террористами" и обвиняют в гибели сотен невинных людей. ИРА борется за полную ликвидацию следов английского господства на ирландской земле и воссоединение страны. ИРА запрещена в обеих частях Ирландии. Так что собой представляет организация, которая со дня своего основания повела самую продолжительную в современной истории партизанскую войну?
       Она родилась в огне восстания 1916 года в Дублине и спустя три года стала армией молодой республики. Отказ ее штаба признать англо-ирландский договор и последовавшая гражданская война вынудили ИРА уйти в подполье. В ирландской прессе упоминается "старая ИРА" - до 1921 года. Ее ветеранов, не успевших поссориться с правительством, приглашают на трибуны для почетных гостей во время национальных празднеств. И есть "молодая ИРА", нелегальная и постоянно конфликтующая с властями, которым она, к слову сказать, никогда не пытается угодить, предпочитая идти своим путем.
       В наши дни ИРА составляет военное, а Шинн фейн - политическое крыло республиканского движения Ирландии, которое ставит своей главной и, по сути, единственной задачей создание республики, охватывающей все тридцать два графства острова. При этом вечно ведутся споры о том, как добиться конечной цели и какие методы должны преобладать в борьбе за единство страны.
       Когда в руководстве берут верх сторонники силы, организуются дерзкие нападения на армейские казармы и патрули, полицейские участки и посты, сносят таможенные пункты на границе, взрывают мосты, телефонные будки, узлы коммуникаций, подкладывают бомбы в магазинах, барах, гостиницах и так далее. В публикациях ИРА подчеркивается: "До тех пор, пока Ирландская республика не будет ограждена от иностранной агрессии и не получит возможности развиваться свободно, остается необходимость в существовании Ирландской республиканской армии".
       Слова подобраны правильные и чувства отражают возвышенные, но, на мой взгляд, ни красивые лозунги, ни эмоции, бьющие через край, не могут служить оправданием террора и гибели людей, случайно оказавшихся на месте взрыва. Между бойцом и боевиком, по-моему, пролегла пропасть. Первый поражает видимую цель, и сам рискует жизнью. Второй убивает без разбора, находясь в полной безопасности. Да и выбор объекта, как мне кажется, нельзя объяснить соображениями тактики или здравым смыслом. Уведомление о предстоящем взрыве, которое ИРА иногда отправляет в газеты, может запоздать либо вообще не поступить, и на совести террористов немало невинных жертв, что не мешает планировать новые акты устрашения и вербовать кадры.
       Новых бойцов принимают в ИРА по рекомендации либо на основании "ярко выраженного желания бороться за единую Ирландию". Предпочтение отдается тем, кто имеет давние семейные связи с республиканским движением. Во всех случаях новобранца подвергают различным испытаниям, чтобы не допустить проникновения провокаторов. Если же, несмотря на все предосторожности, вражескому агенту удается попасть в ряды подпольной армии, после разоблачения его ждет традиционное наказание - шпионам простреливают коленные чашечки или мажут смолой, обваливают в перьях и выставляют на улице, накрепко привязав к фонарному столбу.
       На заброшенных фермах и в уединенных местах в горах, куда меня доставляли, строго соблюдая правила конспирации, довелось наблюдать за строевой и боевой подготовкой бойцов ИРА. Они лихо маршировали, бегали и падали на землю, прятались за кусты и ползали с видимым удовольствием. Стрелять, правда, не приходилось, потому что боеприпасов хронически не хватает, как пояснили мне с намеком на пролетарскую солидарность. Оружие ИРА - либо оставшееся после второй мировой войны, либо современное, закупленное у частных торговцев и фирм и доставленное контрабандным путем. Деньги добывают, апеллируя к прохожим в общественных местах вносить пожертвования "на цели республиканского движения", но гораздо чаще - методами скрытными и противозаконными. Крупные суммы приносит сбор средств в Америке.
       По уставу ИРА, "каждый волонтер считается разведчиком и обязан докладывать своему командиру обо всем, что может быть использовано на благо республиканского движения". Бойцы должны собирать информацию всякого рода, главным образом о возможных кандидатах для вербовки в армию, составлять списки чиновников правительственных учреждений, журналистов крупнейших газет, персонала на железных дорогах и так далее с пометкой, насколько они могут симпатизировать целям республиканцев.
       Основное же - составление списков, сбор фотографий и адресов работников службы безопасности, тайной полиции и вооруженных сил. Эту работу мог бы значительно облегчить рынок с веселым именем Горбушка, где покупают компьютерные дискеты с ворованными данными о любом учреждении России. В Ирландии жестко преследуют любителей краденного, и если бы устав соблюдался, ИРА давно бы уже задохнулась под тяжестью архивов, а пока горячим индивидуалистам из подпольной армии не до бюрократии и бумагомарания.
       Много времени и сил уходит на организацию трибуналов над нарушителями воинской дисциплины и церемоний прощания с товарищами, павшими в неравной борьбе. ИРА запрещена, но это не мешает производить на кладбище салют из пистолетов или винтовок, что обожает снимать телевидение. А в день рождения Уолфа Тона или очередную годовщину "красной пасхи" на улицах появляются парни в полувоенной форме, в темных беретах и очках. Лозунги и плакаты им не требуются, их и так все знают. Повышенное внимание, которое уделяет ИРА подобным мероприятиям, наводит на мысль, что ее командование пытается воскресить сцены прошлого, а настоящее как-то отходит на второй план. В этом деятельность ИРА перекликается с маршами и манифестациями "Оранжистского ордена".
       Стороннему наблюдателю может показаться странно, насколько большой свободой пользуется нелегальная организация. Однако здесь надо учитывать специфику политической обстановки в Ирландии. Правительство в Дублине прекрасно понимает, что среди избирателей широко распространены республиканские взгляды. Не случайно лидеры ведущих политических партий так много и горячо говорят о своем стремлении к единству страны. Второе название Фианна фойл - республиканская партия, и вслед за ИРА к могиле Уолфа Тона в Боденстауне, недалеко от Дублина, совершают паломничество члены Фианна фойл.
       В то же время за наиболее влиятельными деятелями подпольной армии установлена постоянная слежка, и время от времени наиболее активных республиканцев берут под стражу. Основанием для ареста в Дублине служит политическая целесообразность, а в Белфасте - участие в подготовке или проведении террористических актов. Обвиняемый, следуя традициям ИРА, отказывается признать полномочия суда, что осложняет работу адвоката, но присяжные заседатели, как правило, выносят чрезвычайно мягкие либо оправдательные приговоры "за нехваткой улик" или "отсутствием состава преступления". Многие симпатизируют целям республиканцев, да и не забывают о том, что в прошлом ИРА не обходила вниманием инициаторов жестких вердиктов и слишком упорных свидетелей обвинения.
       В прошлом, когда власти стояли перед необходимостью пресечь деятельность ИРА, вводилось интернирование, позволявшее взять под стражу политических заключенных без суда и следствия на неопределенный срок. Еще создавались специальные трибуналы, где судопроизводство было сведено до минимума и на основании голословного утверждения полицейского чиновника, что обвиняемый принадлежит к нелегальной организации, того отправляли за решетку или в концлагерь.
       Что касается Шинн фейн, она оперирует легально, выпускает свои газеты, проводит пресс-конференции, организует митинги и демонстрации по различным внутренним и международным проблемам, принимает, и не безуспешно, участие в выборах в парламент и местные органы власти. В общем, действует, как любая иная политическая партия, хотя не скрывает своих тесных связей с подпольной армией. В случае избрания кандидаты Шинн фейн, по традиции, в прошлом отказывались от работы в парламенте, но позднее поняли, что подобная тактика лишает избирателей стимула голосовать за республиканцев, и теперь заседают наравне с представителями других партий.
       Наименьшее подразделение ИРА - отделение из пяти человек, избирающих своего командира. Они объединяются в роты, а те - в батальоны, куда входят три-четыре роты. Батальоны дислоцированы в Дублине, Корке, Белфасте, Дерри и ряде других крупных городов. Над ними - командир и штаб с офицером по снабжению, начальниками отделов финансов, разведки, боевой подготовки и начальником штаба, планирующим боевые операции. Ежегодно созываются армейские съезды, делегатов которых выдвигают подразделения. На съездах избирается исполнительный комитет, который назначает Совет армии из двенадцати человек во главе с начальником штаба. Он определяет политику ИРА и руководит армией в промежутках между съездами.
       Об этом поведал мне начальник штаба ИРА Кахл Гулдинг. В двенадцать лет он был вынужден бросить школу и идти работать, а в 15-тилетнем возрасте вступил в ИРА и принял участие во многих боевых операциях в Англии и Ирландии. Его не раз бросали в тюрьму и ссылали в концлагерь, где он провел в общей сложности более шестнадцати лет. Одна из операций была проведена в начале 1953 года, когда штаб ИРА решил организовать рейд на офицерскую школу в городе Фелстед (графство Эссекс) в Англии. Это поручили Кахлу Гулдингу из Дублина, Манусу Кэннингу из Дерри и Джону Стифенсону, родившемуся в ирландской семье в Лондоне и ранее служившему в английских ВВС.
       Вечером 25 июля они подкатили к зданию школы на стареньком микроавтобусе, без лишней горячки и шума связали охрану и погрузили оружие со склада. "Естественно, хотели захватить с собой как можно больше, - вспоминал Гулдинг, - тяжесть оказалась непосильной, и машина не могла двинуться с места. Часть пришлось оставить, но нагрузка все равно была слишком большой, и когда мы тащились поздней ночью по проселочной дороге, микроавтобус, осевший на рессоры, привлек внимание английских полицейских в двух машинах". Попытка уйти от погони не увенчалась успехом, и трое участников рейда были осуждены на восемь лет тюремного заключения.
       Из тюрьмы Кахл Гулдинг вынес твердое убеждение, что ИРА должна в корне пересмотреть свою политику, прибегая к оружию только при крайней необходимости и делая основной упор на работу с массами. Не зря вел с ним задушевные беседы член Интербригады в Испании и будущий генеральный секретарь компартии Ирландии Майкл О'Риордан. Джон Стифенсон, напротив, подпал под влияние ярых националистов, сменил имя на ирландское Шон Макштифойн и поклялся "очистить Ирландию от англичан бомбой и пулей". Позднее каждый из них возглавил части расколотой ИРА.
       Ветеран республиканского движения случился у меня в гостях вместе с общим приятелем из "Айриш таймс, которому очень хотелось понаблюдать за встречей старого подпольщика с "красным шпионом". Роль последнего - в моем исполнении. Много интересного рассказал Кахл и мог бы рассказать еще больше, но я допустил непоправимую оплошность. В тот момент в моем доме образовался запас русской водки от "Кристалла" до "Зубровки", и я по глупости и простоте душевной расставил перед гостем сразу четыре бутылки с заманчивыми этикетками. Гость переоценил свои возможности и через час выпал в осадок.
       Честно говоря, нарисованная Гулдингом картина стройной организационной структуры ИРА вызывала некоторые сомнения. Опыт жизни в Дублине подсказывал, что бывалый конспиратор во многом выдавал желаемое за действительное, и я засел на несколько дней в газетном морге "Айриш таймс", просматривая подшивки старых номеров.
       Как я и предполагал, выяснилось, что в условиях подполья и при неистовой самостоятельности ирландцев центр осуществляет лишь эпизодический контроль. Многие подразделения оперируют на свой страх и риск без тесного контакта со штабом, которому иногда приходится принимать на себя ответственность за действия, им не санкционированные. Кроме того, вооруженные группы, называющие себя частями ИРА и под этим именем попадающие в прессу, зачастую не имеют никакого отношения к целям республиканского движения.
       * * *
       Перед второй мировой войной командование ИРА направило английскому правительству требование решить вопрос о воссоединении Ирландии. На Уайтхолле, где расположены основные министерства, этот ультиматум не восприняли всерьез, но когда истек его срок, в городах Англии раздались взрывы самодельных бомб. Лондон и Дублин ответили заключением в тюрьмы и концлагеря активистов республиканского движения, репрессиями и казнями. Штаб ИРА на время утихомирился, но с началом войны решил вступить в контакт с гитлеровской Германией и направил в Берлин своего представителя, за которым немцы любезно прислали подводную лодку. Дальше разговоров дело не пошло.
       С окончанием войны ряды ИРА пополнились новыми добровольцами, и была разработана операция "Урожай". В ночь на 12 декабря 1956 года отряды ИРА, насчитывавшие более 150 человек, взрывают различные объекты в районе границы между двумя частями Ирландии. Начинается "пограничная кампания" под лозунгом сопротивления британской оккупации шести графств Ольстера. На следующий день власти Северной Ирландии вводят интернирование, а спустя полгода их примеру следует Дублин. Сотни республиканцев оказываются за тюремной решеткой и за колючей проволокой концлагерей.
       На какое-то время ИРА удается привлечь внимание общественности к проблеме раскола страны, поднять свой престиж и заручиться поддержкой населения. На парламентских выборах 1957 года Шинн фейн получает 66 тысяч голосов. Но у партии нет конкретной программы политических и социальных реформ, а вооруженные акции не приближают ее к заветной цели. На выборах 1961 года число избирателей, голосующих за республиканцев, сократилось вдвое.
       После "пограничной кампании" в руководстве ИРА с новой силой разгорелись споры о тактике и стратегии. В начале 1960-х годов республиканцы начинают проводить демонстрации и митинги, в ходе которых поднимаются насущные экономические и социальные проблемы, а не дальняя цель воссоединения страны. Они организуют кампании против безработицы и бездомности, поддерживают выступления рабочих. Отряды ИРА уничтожают автобусы, перевозившие штрейкбрехеров на завод американской фирмы, охваченный забастовкой, и грузовики с углем, направлявшиеся из республики в Северную Ирландию во время всеобщей стачки шахтеров Соединенного королевства. Сжигают дома, принадлежавшие землевладельцам из ФРГ, борясь против захвата ирландских земель иностранцами.
       В союзе с левыми силами республиканцы способствовали созданию Ассоциации в защиту гражданских прав Северной Ирландии, развернувшей с октября 1968 года широкую кампанию против дискриминации католического меньшинства. Она выдвинула лозунги борьбы против безработицы, нищеты и бездомности, за обеспечение всем гражданам равных прав и возможностей в политической, экономической и социальной областях. За первые пятьдесят дней своего существования Ассоциация привлекла на свою сторону, как отмечала "Айриш таймс", больше народа, чем республиканское движение за пятьдесят лет.
       5 октября 1968 года возле Уотерсайд-стейшн в Дерри собралось около трех тысяч участников марша, который Ассоциация решила провести для популяризации своей программы. Едва тронулись с места, как путь преградил полицейский кордон. Блюстители общественного порядка явно готовились к бою: они были в полной боевой форме, с оружием и щитами для защиты от камней. Организаторы повернули марш на другую улицу, и там на него обрушились дубинки полицейских.
       В католическом гетто Дерри Богсайде несколько часов шли кровопролитные сражения, и к вечеру свыше ста человек были доставлены в больницы, среди них члены Стормонта, североирландского парламента, Джерард Фитт и Эдвард Макатир. В последующие месяцы по всей Северной Ирландии прокатились митинги и демонстрации, в которых приняли участие десятки тысяч человек.
       12 августа 1969 года у крепостных стен второго по величине города Ольстера состоялся традиционный парад в честь победы протестантов в битве при Бойне в 1690 году. Проходя мимо бедных кварталов Богсайда, участники марша начали швырять в окна домов увесистые медные монеты. Трудно сказать, в какой момент вслед за пенсами полетели камни и кирпичи. В Богсайде возникли баррикады, а с наступлением темноты на их прорыв устремились отряды полиции. За ними ринулись толпы "оранжистов", вопя во все горло, что они хотят "преподать хороший урок проклятым католикам, забывшим свое место".
       Под этим подразумевалось, что католикам уготовано подчиненное положение. Они жили на британской территории, но под властью местного парламента и правительства, где тон задавали протестанты, обеспечивавшие преимущества своим единоверцам за счет дискриминации меньшинства. Жители Северной Ирландии не только посещают разные церкви. У каждой религиозной общины свои адвокаты и врачи, прачечные и химчистки, места отдыха, бары и пабы, а также свои школы, где история преподается по-разному. Протестанты и католики, как правило, находятся на разных ступенях социальной лестницы и исповедуют диаметрально противоположные политические взгляды, что во многом объясняется давней историей, но прошлое Ирландии тесно увязано с сегодняшним днем.
       Католики помнят обиды трехсотлетней давности, а протестанты и сейчас широко и торжественно отмечают свои победы того времени. Первые - потомки коренных жителей, земли которых Англия начала прибирать к рукам восемь столетий назад, а предки вторых пришли в Ирландию с огнем и мечом, но до сих пор не изжили менталитета защитников осажденной крепости. Лидеры протестантов убеждены, что в единой Ирландии им не поздоровится, и они утратят свое господствующее положение. В этом плане они возлагают свои надежды на Англию и сохранение статус-кво, называют себя лоялистами и юнионистами, выступающими за нерушимость связей с британской короной. В свою очередь, католики - это чаще всего республиканцы, то есть сторонники воссоединения Ирландии.
       После событий в Дерри "оранжисты" решили устроить бойню и в Белфасте. 13-15 августа 1969 года они напали на Фоллз-роуд и другие католические гетто, сжигая дома, избивая и калеча людей. На рассвете 15 августа Ардойн и Дивис-стрит лежали в руинах. В те дни десять человек были убиты и почти сто пятьдесят ранены, сожжено полтораста жилых домов, в том числе целые кварталы в Ардойне.
       Правившая в Белфасте юнионистская партия пыталась устрашить угнетенное католическое меньшинство и вынудить его отказаться от борьбы за гражданские права. Обстановка накалилась и вышла из-под контроля. Законопослушные британцы пребывали в шоке, увидев на экранах телевизоров пылающие дома и окровавленные лица раненых, и Лондон ввел в Белфаст и Дерри части регулярной армии с задачей "встать стеной между враждующими религиозными общинами".
       На первых порах британских солдат встречали в католических районах как освободителей и защитников, поили чаем и кормили бутербродами. Но вскоре начали забрасывать камнями и бутылками с "коктейлем Молотова", когда власти стали использовать армию для проведения массовых облав, обысков и арестов, которые, случайно или намеренно, ограничивались католическими кварталами. Тогда же вновь вступила в бой ИРА, одно время ушедшая в тень на гребне движения за гражданские права, которое породило надежду на то, что социальные требования католиков могут быть удовлетворены легальным путем
       Баррикады, наспех сколоченные при входе в католические кварталы, камни развороченной мостовой, кулаки да бутылки с бензином не могли служить надежной гарантией от новых погромов, и в республиканском движении прозвучал призыв "К оружию!" Кровавые события в Белфасте и Дерри породили недовольство командованием ИРА, которое отказывалось от традиционных методов вооруженной борьбы в пользу политической работы в массах.
       В Дублине опасались распространения мятежных настроений с Севера на Юг, и в. штаб ИРА поступило предложение не конфликтовать с властями в республике, ограничив свои операции шестью графствами Ольстера. В подкрепление своей просьбы группа ирландских бизнесменов посулила двести тысяч фунтов стерлингов. Но, если не считать мизерного задатка, обещанных денег так никто и не видел. Первую партию современного оружия ИРА получила не совсем обычным путем. В ночь на девятое декабря 1969 года банда уголовников совершила налет на оружейный магазин в Белфасте, похитив винтовки, пистолеты и патроны, что предложили оптовому покупателю - ИРА, но та платить отказалась и реквизировала награбленное "во имя республики".
       В декабре 1969 года на съезде ИРА в Дублине произошел организационный раскол: тридцатью девятью голосами против двенадцати делегаты одобрили политику командования. Группа несогласных с этим решением участников съезда объявила позже о создании "Временного совета армии". В начале 1970 года обсуждение политических проблем вызвало раскол и на конференции Шинн фейн, и к весне в республиканском движении, пережившем на своем веку немало схваток между фракциями, существовали две ИРА и две Шинн фейн.
       "Официальная" или "красная" сохранила верность линии руководства с его лозунгами политической борьбы, а "временная" или "традиционная" отстаивает методы вооруженных выступлений и терроризма, прошедших красной нитью через всю историю подпольной армии. Сторонников "временной" ИРА называют также "зелеными" за оголтелый национализм и фанатичную религиозность. Сведущие люди говорили мне, что члены "зеленой" ИРА посещают мессу регулярно раз в неделю, а "красной" - раз в год.
       Обе группировки борются за воссоединение страны, но "официальная" ИРА не ставит ликвидацию границы своей первоочередной задачей и стремится к созданию новых социальных порядков в обеих частях Ирландии. Ее руководство не ограничивается националистическими лозунгами и чисто военным подходом к важнейшим вопросам, а пытается разобраться во всей совокупности политических, экономических и социальных проблем страны и найти им решение, привлекая на свою сторону народ и участвуя в борьбе за его насущные требования. "Мы не отрицаем в принципе вооруженных актов, но не делаем их самоцелью, - говорил Кахл Гулдинг. - Мы стремимся к тому, чтобы освободить ирландский народ мирным путем. Но в случае необходимости мы сумеем ответить врагам его же оружием".
       "Официальная" Шинн фейн (с 1977 года носит название Шинн фейн - Рабочая партия) организует митинги и демонстрации в защиту жизненно важных интересов людей труда: за улучшение экономического положения и жилищных условий, против безработицы и увольнений с промышленных предприятий, против засилья иностранного капитала в экономике и покупки земли в Ирландии иностранцами.
       Штаб "временной" ИРА избегает вовлечения в борьбу широких масс и полагает добиться своей цели, оказывая давление на правящие круги Лондона, Дублина и Белфаста. Единая Ирландия, по мнению лидеров организации, будет основана на принципах "христианского социализма, без коммунистов". Они обвиняют "официальную" ИРА в "крайнем социализме" и упрекают в связях с левым силами. Главное в их деятельности - террористические акты, и тот факт, что подобные действия не принесли желаемых результатов в прошлом, нисколько их не смущает. Пресс-бюро Шинн фейн в Дублине с готовностью признает ответственность "временной" ИРА за взрывы в общественных местах Северной Ирландии, но отделывается недомолвками, когда поступают сообщения о взрывах в Англии.
       Эти акции были осуждены Ассоциацией в защиту гражданских прав Северной Ирландии, комитетом обороны граждан Белфаста, многими другими организациями, партиями и профсоюзами. Шинн фейн - Рабочая партия публично отмежевалась от "безумной кампании взрывов, ведущей к углублению религиозной пропасти". В том же заявлении подчеркивалось, что "официальная" ИРА прибегает к оружию, только когда "возникает необходимость защиты населения и ответных мер на террор и насилие, насаждаемые в Северной Ирландии британскими войсками".
       Тем не менее, операции "официальной" ИРА далеко не всегда согласуются с политикой, провозглашаемой ее руководством. В декабре 1971 года было совершено убийство сенатора от юнионистской партии Д. Барнхилла, в начале 1972 года - покушение на государственного министра внутренних дел Северной Ирландии Джона Тейлора, одного из самых махровых реакционеров, а в феврале 1972 года взорвалась бомба в офицерской столовой парашютно-десантного полка в английском городе Олдершот. Взрыв произошел после того, как солдаты этого полка расстреляли мирную демонстрацию в Дерри, когда погибли тринадцать человек.
       Эти действия показывают, что организационный раскол в республиканском движении не привел к появлению четко разграниченных, абсолютно отличных друг от друга группировок. Командование "официальной" ИРА испытывает серьезный нажим со стороны тех, кто требует "действий" и заявляет, что акции "временной" ИРА обеспечивают ей лучшие условия для вербовки и широкую рекламу. Действительно, в последние десятилетия "официальная" ИРА почти не упоминается в мировой печати. Зато "временная" ИРА иногда не сходит с первых полос газет. В руководстве "официальной" ИРА продолжаются столкновения по вопросам о путях и методах борьбы, потому что работа с людьми требует времени, сил и терпения и не приносит немедленных, зримых результатов, а терпения не хватает.
       Постоянные споры, разногласия и шатания из стороны в сторону - явление привычное в республиканском движении, где народ подобрался разношерстный: рабочие, недавно переселившиеся в города из сельской местности, мелкие фермеры и торговцы, стоящие перед угрозой разорения, а также немного интеллигенции и учащейся молодежи. Ряды ИРА регулярно пополняют члены семей, где сильны республиканские настроения, а в целом, подпольная армия обычно привлекает романтиков с горящими глазами, мечтающих о подвигах во имя отечества, и расчетливых авантюристов, использующих чужие мечты в корыстных целях.
       Борьба идеологий, испортившая жизнь и карьеру многим странам и организациям, не затронула ИРА. В высказываниях ее руководителей не встретишь всевозможных "измов" (коммунизм, капитализм, империализм и т.д.), которыми богаты выступления лидеров сравнительно молодых независимых государств. Как показывает история, ИРА была крайне неразборчива в своих международных связях, что не способствовало росту ее авторитета и репутации. Она: вступала в контакт с Гитлером и Сталиным, обменивалась опытом и оружием с палестинцами, баскской ЭТА в Испании, "красными бригадами" в Италии, немецкими, японскими и прочими террористами всех мастей.
       Существование ИРА объясняется незавершенностью освободительной борьбы в Ирландии, и раскол страны оставляет лазейку для террористов. Командование ИРА осознает, что не способно одержать победу над британской армией, но надеется создать и поддерживать в Северной Ирландии атмосферу напряженности такой остроты, что в конечном итоге английская общественность устанет от террора и вынудит свое правительство забыть об обязательствах, данных протестантскому большинству, и согласиться с неизбежностью воссоединения Ирландии.
       * * *
       - Нет, ты мне скажи, хорошо это или плохо, когда они бросают камни в английских солдат? - Допытывался гость со Старой площади.
       Воспитанный в лучших традициях комсомола, я помалкивал, зная, что мой собеседник просто рассуждает вслух и мнение корреспондента ТАСС в Ирландии ничего не значит, а главное для партийного функционера - что решит начальство.
       Не дождавшись ответа, он мрачно добавил:
       - Ведь у них не только камни. Наверняка полно оружия и взрывчатки. Вон чуть ли не каждый вечер чего-то здесь взрывают.
       Действительно, с наступлением темноты то и дело тяжело грохотали самодельные бомбы недалеко от гостиницы в Белфасте, где остановилась делегация КПСС на съезде компартии Ирландии.
       - Непорядок это. Бордель какой-то, - заключил глава делегации. - Впрочем, - тут же добавил со знанием вопроса, - в борделе-то полный порядок.
       С этим трудно было спорить. Опытному аппаратчику виднее. А что касается ирландцев, недоумение гостя из Москвы можно было легко понять. Как представитель правящей партии он сурово осуждал всякую смуту, а уличные беспорядки - особенно и не мог согласиться с тем, что ирландцы бунтуют против существующего строя. Ведь что ни говори, а далеко не лучший пример для всех недовольных советской системой. С другой стороны, вроде, национально-освободительная борьба и все такое прочее. А если ирландцы попросят у братьев по классу оружие? Что тогда? Не портить же отношения с Англией ради пролетарской солидарности!
       Никак не могли решить в Кремле, как смотреть на положение в Северной Ирландии и что делать с подпольной Ирландской республиканской армией. В результате запутали "Правду", а та окончательно сбила с толку верных читателей, именуя боевиков ИРА попеременно то "борцами за свободу", то "террористами".
       Не прибавилось ясности с появлением на Старой площади новых жильцов и нескольких вариантов "Правды". То ли новоселье ограничилось сменой вывесок на дверях кабинетов, то ли своих забот прибавилось. Так или иначе, пролетариям всех стран предложили разъединиться по строго национальному признаку в надежде, что в одиночку они скорее решат свои проблемы.
       А потом обострились национальные проблемы, и началась борьба за территориальную целостность России против всех и всяческих поползновений начать новую жизнь и выжить самостоятельно. Необъявленная война в Чечне вынудила многих думцев и бездумцев по-новому взглянуть на Северную Ирландию, где, что ни говори, британская армия больше четверти века пытается подавить "незаконные бандформирования" и навести конституционный порядок. Авось, удастся чему-то научиться на чужих ошибках.
       Насколько правомочно подобное сравнение? Можно ли извлечь уроки из богатого английского опыта? Думаю, можно при условии отказа от российского обычая дважды наступать на грабли и с учетом того, что между Северной Ирландией и внутренними раздорами в Российской федерации гораздо меньше общего, чем может показаться на первый взгляд. Возможно, российским политикам поможет английский опыт, хотя на это мало надежды, так как в Кремле никогда не умели учиться на собственных, не говоря уже о чужих ошибках.
       Начинали в Лондоне просто и привычно - с силового решения. Летом 1969 года отправили войска в Белфаст и Дерри, откуда извлекли первый урок. Как свидетельствует история ольстерского конфликта, попытки навязать армии несвойственные ей полицейские функции не гарантируют мира и спокойствия и лишь позорят армию. Военное присутствие Англии на ирландской земле вызвало протесты и рост напряженности, а насилие породило насилие.
       Три года спустя в Северной Ирландии ввели прямое правление из Лондона, упразднив как профессионально непригодных и не оправдавших высокое доверие местный парламент и правительство, где от первой до последней скрипки играли протестанты. Одновременно объявили чрезвычайное положение с соответствующими законами, позволявшими арест и задержание подозреваемых на неопределенный срок без суда и следствия, без предъявления обвинений. Наличных тюрем не хватало, и на окраине Белфаста возник Лонг Кеш, по сути, отличавшийся от нацистских концлагерей разве что отсутствием газовых камер.
       Надо полагать, к тому времени на Уайтхолле уже разрабатывались свои "семь вариантов" урегулирования, поскольку не сработал силовой метод, изобретенный значительно позже президентом Ельциным для Чечни, с использованием 38 снайперов при поддержке вертолетов и бронетехники. А заявить, что, мол, "заложники расстреляны бандитами", и под этим предлогом снести для острастки пару ирландских деревень - как-то язык не поворачивался. Все же дело происходит в Европе, хотя и на отдаленном конце континента.
       Потребовалось тридцать лет жесткого противостояния и 30 тысяч убитых и искалеченных, чтобы понять: зашли в тупик. Сила, конечно, солому ломит, но при условии, что это не ирландская солома. Когда на Уайтхолле пришли к пониманию этой истины, то решили наступить на горло своей любимой в прошлом песне и отказаться от традиционной позиции, которая лишала Дублин права высказываться по ольстерскому кризису и даже заикаться о судьбах Ирландии. В результате премьер-министры двух стран получили возможность встретиться и заключить ряд соглашений на пути к урегулированию извечной "ирландской проблемы", которая в прошлом свернула шею не одному британскому кабинету.
       Задача, на первый взгляд, неразрешимая, поскольку требуется не просто выработать взаимоприемлемый компромисс, а примирить непримиримых - республиканцев и юнионистов, ярых сторонников и не менее жестких противников воссоединения Ирландии. А здесь еще "третья сила", о которой не принято говорить публично, но она существует и оказывает реальное воздействие на ход событий. Это - преступные группировки, которые наживаются на войне. В условиях, когда законы действуют далеко не везде, вооруженные банды протестантов и католиков, прикрываясь лозунгами юнионистов либо республиканцев, устанавливают свои порядки, поделив территорию, и вынуждают мелких и средних бизнесменов платить им дань. "Третья сила" больше всех заинтересована в продолжении конфликта.
       Изначально англо-ирландские переговоры проходили трудно. Не помогло вмешательство Билла Клинтона, которому не терпелось выступить в роли миротворца и накануне новых президентских выборов заручиться голосами многомиллионной ирландской общины в Америке, остро реагирующей на трагедию в Северной Ирландии. Если повезет, можно было заработать Нобелевскую премию мира.
       Государственный департамент США даже решился выдать въездную визу лидеру "временной" Шинн фейн Джерри Адамсу, что вызвало возмущение на Уайтхолле. Ведь пока никто не отменял запрет на показ по английскому телевидению интервью с членами ИРА и сопутствующих организаций, что приравнено к "рекламе террористов". Впрочем, англичане стойко стерпели обиду, понадеявшись на то, что Вашингтон не даст разгуляться Адамсу и запретит сбор в США пожертвований для Шинн фейн, служащий, по сути, основным источником финансирования ИРА. Так и произошло: Адамсу сказали, что принимать деньги в Америке нельзя, но подпольная армия и прежде не пользовалась официальными каналами, так что Клинтона ирландцы простили.
       1980-1990-е годы прошли под знаком оживленных торгов британских и ирландских чиновников при участии представителей католической и протестантской общин Северной Ирландии. В роли посредника выступил американский сенатор Джордж Митчелл, время от времени проводивший с противоборствующими сторонами беседы порознь, а потом сводивший их за одним столом. Пока шли переговоры, улицы Белфаста патрулировали английские солдаты с автоматами наготове, по булыжникам грохотали броневики, на перекрестках - блок-посты, горы мешков с песком перед полицейскими участками, ряды колючей проволоки отгораживали целые районы. Все это дико смотрелось на британской территории, но так же странно выглядят на фоне традиционно безоружной английской полиции вооруженные до зубов, вплоть до пулеметов, ольстерские полицейские в бронежилетах.
       Как ни старались, свет в конце туннеля не просматривался в основном из-за позиции Лондона, настаивавшего на том, чтобы ИРА не только сложила, но и сдала оружие. Видимо, за столом переговоров сидели прямые потомки тех, кто чистил оружие у берегов всех океанов планеты и там же мыл сапоги. Не изжитые имперские амбиции долго не позволяли британским эмиссарам признать сторонников единства Ирландии в качестве полноправных участников процесса поисков компромисса. Неумение или нежелание государственных мужей проявить гибкость ради сохранения жизни людей и изыскать мирное решение застаревшей и очень болезненной проблемы, вне зависимости от их желаний и устремлений, создавало питательную среду для террористов.
       "Временная" ИРА решила поторопить участников переговоров и в августе 1994 года заявила о "полном прекращении военных операций". В октябре ее примеру последовали "оранжисты". Однако республиканцы никогда не славились логикой действий: в 1996 году ИРА возобновляет войну и в следующем году прекращает. Тем временем прогремел взрыв в Лондоне, приписанный ирландцам, а через несколько месяцев - два взрыва в Лисберне, где расположена штаб-квартира сил безопасности в Северной Ирландии, охраняемая, как королевские бриллианты. ИРА явно не спешила разоружаться и пыталась повлиять на ход переговоров испытанными методами.
       Не берусь сказать, что подействовало. То ли все отчаянно устали и потеряли интерес к предмету обсуждения, то ли возобладал здравый смысл, с детства присущий англичанам. Так или иначе, в 1998 году было, наконец, подписано "соглашение Страстной пятницы", одобренное на референдуме, который был проведен в обеих частях Ирландии. Договорились о главном - как поделить власть в Белфасте и при этом не обидеть протестантов и умиротворить католиков. Начался процесс внесения изменений в британское законодательство и конституцию республики, необходимых для того, чтобы привести к общему знаменателю требования двух религиозных общин Ольстера.
       Летом 1998 года состоялись выборы в Ассамблею Северной Ирландии, осенью провели амнистию, освободив 430 заключенных, осужденных в основном за преступления с политической подоплекой, республиканцев и "оранжистов". В декабре Юг и Север подписали соглашение о сотрудничестве в области сельского хозяйства, транспорта, образования, здравоохранения, туризма и защиты окружающей среды. В феврале 2000 года Лондон временно приостановил деятельность Ассамблеи в Белфасте в связи с тем, что она никак не могла решить проблему сдачи оружия нелегальными военными формированиями, а в мае вернул парламент к жизни.
       На рубеже нового тысячелетия "официальная" и прочие мелкие группировки ИРА отошли в тень, и в политической жизни Северной Ирландии реальным влиянием пользуется "временная" ИРА, пережившая не один раскол и сегодня фактически избавившаяся от обидной приставки. В 2005 году она провозгласила отказ от вооруженной борьбы и намерение добиваться своей цели только политическими методами. "Всем подразделениям отдан приказ сложить оружие", - говорилось в заявлении командования подпольной армии.
       Осенью 2006 года независимая комиссия по наблюдению за прекращением огня признала, что ИРА свое слово сдержала и действительно "не причастна к террористической деятельности". Примеру республиканцев позже последовали вооруженные формирования протестантов.
       В октябре 2006 года в Шотландии встретились Тони Блэр и Берти Ахерн, премьер-министры Великобритании и Ирландии, а также лидеры демократической юнионистской партии Иан Пейсли и Шинн фейн Джерри Адамс. Эти переговоры показали, что Лондон окончательно признал право Дублина участвовать в разработке решений для Северной Ирландии. После того, как главы правительств вернулись по домам, юнионисты и республиканцы поторговались еще пару недель и пришли к соглашению о сотрудничестве при формировании нового правительства в Белфасте. Оно было создано в мае 2007 года после выборов в североирландский парламент, в котором большинство мест завоевали ДЮП и Шинн фейн, а кабинет министров возглавил преподобный Иан Пейсли. С прямым правлением из Лондона было покончено, и к осени 2007 года отправили домой последние подразделения регулярной английской армии, на которые возлагались полицейские функции.
       Воссоединения Ирландии не произошло, но путь к нему стал легче благодаря тому, что в Лондоне, Дублине и Белфасте сумели не только высказаться, но и выслушать собеседника, научились уважать друг друга и выработали компромисс, который на данном этапе устроил всех. А дальше видно будет. Не зря говорят, что плохой мир лучше доброй ссоры.
      
       Глава седьмая. Страна тысячи приветов.
       Стойкие почитатели Уолфа Тона и его идеи единой неделимой Ирландии встречаются буквально на каждом углу в Корке на южном побережье острова. Это второй по величине город республики, промышленный, торговый и культурный центр исторической провинции Манстер. Его порт Ков регулярно навещают белоснежные трансатлантические лайнеры, и на подходе пассажиры любуются живописными домами, сбегающими по склонам зеленых холмов к пологому берегу. Предприятия Корка славятся шерстяными и текстильными изделиями, одеждой и обувью, лакокрасочными материалами, пивом и виски, а его жители - предприимчивостью и с детства укоренившимся несогласием с существующими порядками.
       Основание города, по освященной веками ирландской традиции, приписывают святому Финбару, построившему в YI столетии церковь и школу на южном берегу реки Ли, которая растекается в тех местах на множество ручейков. Святым по чину положено творить чудеса, и Финбар наверняка не отставал от своих коллег, но в памяти остался в роли просветителя, а не волшебника. Гэльское Корк переводится как "болотистая местность", и до сих пор один из городских районов называется "болото". Правда, иногда это связывают с тяжелым характером и непредсказуемым поведением его обитателей.
       Поселение, которому дал путевку в жизнь Финбар, постигла жестокая судьба других районов Ирландии: в IX веке оно подверглось нападению норманнов. Там же они и обосновались, но с течением времени вошли в тесный контакт с аборигенами и постепенно растворились среди ирландцев. В XII веке сюда пришли войска короля Англии, и с тех пор в Корке номинально действовали английские законы, но на практике город следовал старым обычаям, испытанным временем. В походах Кромвеля и Вильгельма Оранского Корк выступил на стороне, потерпевшей поражение. По окончании военных действий стены и фортификационные сооружения были срыты, а горожан вынудили ограничиться мирными занятиями - торговлей и ремеслами. Но в 1920-х годах, с новым подъемом освободительной борьбы, Корк вновь приобрел репутацию "мятежного города".
       - Ирландцы - народ гордый и свободолюбивый. Разные племена и народы пытались подмять нас под себя, но ничего у них из этого не получилось. Ирландцы всегда остаются ирландцами, какой бы силой ни обладали пришельцы, и Корк тому самый наглядный пример, - говорил генеральный секретарь компартии Ирландии Майкл О'Риордан, уроженец Корка и горячий патриот своего города.
       Мы неслись на юг от Дублина, где нас ждали многочисленные друзья и бывшие товарищи Майкла по работе (раньше он работал кондуктором городского автобуса). На конечной остановке автобусов в Корке нашу машину окружили плотным кольцом, и часа два мы провели в пабе за кружками "гиннесса" и шумной беседой, сопровождавшейся крепким похлопыванием по спинам. После этого Майкл заявил, что мое ирландское образование нельзя считать завершенным, если мы немедленно не посетим замок Бларни и знаменитую скалу Бларни-стоун, нечто вроде ирландской "каабы", объекта всеобщего интереса и паломничества. Туда мы и отправились. Спина и плечи гудели, будто я таскал мешки с песком.
       - Во времена правления английской королевы Елизаветы Тюдор ее представитель лорд Керри вел переговоры с лордом Бларни в Корке, - просвещал меня по дороге Майкл. - Англичанин требовал, чтобы ирландцы безропотно подчинились королевской власти и отказались от традиционной практики выборов вождей ирландскими кланами. Лорд Бларни не спорил, со всем соглашался, но откладывал выполнение обещанного со дня на день, из месяца в месяц, подслащая горькую пилюлю сладкими речами. В итоге незадачливый лорд Керри стал посмешищем при дворе, а королева, и на троне не утратившая чувства юмора, как-то заметила: "А, это все сплошной бларни. Он совсем не собирается делать того, что обещает. Просто зубы заговаривает".
       Так английский язык обогатился еще одним выражением, почерпнутым в Ирландии, - "бларни", что в толковом словаре трактуется как способность "втирать очки", но не нахально и грубо, а в самой приятной манере и практически без злого умысла. Это - умение говорить долго, красиво и убедительно, ничего не сказав. Если уж быть абсолютно точным, "бларни" означает "забивать баки" или "вешать лапшу на уши", кому как больше нравится. Один из лучших комплиментов иностранцу в Ирландии - торжественно объявить, что он "овладел искусством бларни", а это дается, поверьте, далеко не каждому.
       Для этого недостаточно прирожденного или благоприобретенного дара красноречия. Согласно поверью, нужно еще, как минимум, поцеловать Бларни-стоун. Беспощадный Майкл заставил меня лечь на холодный камень, свеситься головой над пропастью и тянуться губами к шероховатой скале, а сам в это время сидел на моих ногах, чтобы предотвратить долгое и наверняка болезненное падение.
       - Ничего, ничего, - весело приговаривал мой мучитель. - Хорошему можно научиться только трудом и с риском. Мне тоже было нелегко, когда в Москве передо мной ставили кружку вашего пива и пытливо заглядывали в рот, ожидая похвалы.
       Среди достопримечательностей графства Корк - не только Бларни-стоун. Пересеченная местность с глубокими оврагами и высокими холмами, покрытыми густой и жесткой растительностью, служила надежным убежищем для мятежников во все времена.
       - Настоящая партизанская страна, - с гордостью отзывался о своих родных местах Майкл на обратном пути к городу.
       - Однажды отрядам ИРА, которые в начале 1920-х годов вели ожесточенные бои с англичанами, понадобились грузовики, чтобы перебросить людей и оружие к Дублину, - повествовал мой спутник. - Командование решило позаимствовать транспорт у американской фирмы "Форд", обосновавшейся в Корке. Администрация попыталась отказать, ссылаясь на непричастность США к англо-ирландскому конфликту. Командир отряда не счел нужным ввязываться в беспредметный спор, что-то быстро набросал на клочке бумаги и небрежно вручил его управляющему. Оторопевший бизнесмен прочел: "ИРА объявляет войну Соединенным Штатам Америки". После чего грузовики реквизировали на законном основании.
       - Не удивительно, - заключил Майкл, - что именно в графстве Корк есть небольшой, но задиристый городок Макрум, возможно, единственный в своем роде на земном шаре. Его жители без ложной скромности заверяют, что Макрум не породил ни одного дурака.
       Столь же лестные отзывы о земляках можно услышать и в других районах Ирландии, чаще всего в графстве Керри, которое играет роль главного поставщика государственных и партийных деятелей, высших чиновников полиции и таможенной службы, профсоюзных боссов и руководителей рекламных контор. Столкнувшись с изворотливым человеком, в совершенстве владеющим искусством "бларни", в Ирландии сухо замечают: "Должно быть, вы из Керри?" и редко ошибаются. А если иностранец отличится острым словом или деловой хваткой, собеседники в Дублине похвалят: "Настоящий человек из Керри".
       Чего никак не скажешь о Майкле О'Риордане. В его взгляде искрилась легкая хитринка, часто встречающаяся у ирландцев, но он никогда не пытался построить свое благополучие за чужой счет. Ладный, широкоплечий мужчина с теплыми глазами и добрым сердцем, Майкл отличался скромностью в быту и поведении, мыслил и говорил логично, умел выслушать собеседника до конца, не перебивая, и доказать свою точку зрения, никого не обидев. Его уважали и ему симпатизировали люди, на дух не переносившие "красных". О'Риордан заслужил такое отношение своей высокой принципиальностью, убежденностью в правоте марксистского учения и большим мужеством.
       В его время (он был ровесником Октябрьской революции в России) только воистину храбрые люди вступали в коммунистическую партию Ирландии. Это не сулило им привилегий и быстрой карьеры, как в СССР, а строго наоборот. Коммунисты подвергались преследованиям, гонениям, увольнению с государственной службы, а самых упрямых бросали за решету. "Простая серая домашняя мышь - хороший человек. Она все понимает, только сказать ничего не может", - вспоминал, мягко улыбаясь, Майкл, который провел не один месяц в одиночной тюремной камере после того, как еще юношей ушел добровольцем воевать против фашизма в Испании.
       По приезде в Дублин я сознательно не спешил выходить на контакт с ирландскими коммунистами. В основном, из опасений, что это может им навредить. И без моего присутствия их постоянно обвиняли в слишком тесных связях с Советским Союзом, называя "рукой Москвы". О'Риордан сам меня разыскал после моего выступления по ирландскому телевидению, договорились о встрече и надолго засели в пабе.
       - Я где-то задержался в тот вечер, домой пришел поздно и вижу, семья собралась перед телевизором, - рассказывал Майкл. - Жена не зовет, как обычно, на кухню ужинать, а приглашает сесть рядом. Смотрю, на экране прилично одетый молодой человек, совершенно незнакомый. Говорит по-английски с акцентом выпускника частной школы, но мысли высказывает, на взгляд, скажем, моих соседей, непотребные. Прислушался. Батюшки! Да это корреспондент ТАСС в Дублине. Признаться, не ожидал, что ты выстоишь под огнем провокационных вопросов ведущего. Он свое дело знает. А ты молодец! Значит, нашего полку прибыло. Это ж надо такому случиться, чтобы по ирландскому телевидению беззастенчиво вели советскую пропаганду!
       Мы не просто познакомились, а подружились, бывали в гостях друг у друга, по возвращении из командировки в Дублин пару раз я встречался с Майклом в Москве, когда он приезжал в дни праздников покрасоваться на трибуне для почетных гостей во время демонстрации на Красной площади. О`Риордан не скрывал симпатий к Советской России, но больше любил бывать в Литве, небольшой стране с проблемами, чем-то напоминавшими ему родину.
       Радушные хозяева, по русскому обычаю и с затаенным чувством превосходства, старались напоить гостя до потери пульса, но не на того напали. Майкл мог высушить одну бутылку водки, другую, и ни в одном глазу. К пиву, сваренному по советским рецептам, относился неуважительно и называл "конской мочой". Без должного энтузиазма воспринимал идею "дальнейшего углубления связей братских партий", а когда мы познакомились поближе, и он решил, что мне можно доверять, как-то пояснил: "У нас нет ни малейшего желания сменить британского льва на русского медведя". После чего я проникся к нему еще большим уважением.
       * * *
       Ирландцы - народ любознательный, живой и непосредственный. Им чуждо показное равнодушие и некоторая отрешенность, которые обычно демонстрируют англичане, чтобы подчеркнуть дистанцию между ними и окружающим миром. Однажды мы с женой и сыном пошли в зоопарк и задержались перед клеткой с обезьянами, обмениваясь впечатлениями, естественно, по-русски. И тотчас вокруг образовалась небольшая толпа, разглядывавшая нас с явно большим интересом, чем забавных зверушек.
       В супермаркете можно простоять с покупками не один десяток минут в очереди у кассы, пока кассирша и покупательница не обсудят в мельчайших деталях последние животрепещущие новости и капризы ирландской погоды. В Москве, в лучшем случае, кассиршу бы уволили без выходного пособия, а в худшем - болтливых дам линчевали бы на месте. В Дублине люди устало переминаются с ноги на ногу, не ропщут и чутко прислушиваются к разговору: авось, узнают что-нибудь интересное или полезное. А еще говорят, будто русские - самый смиренный народ в мире. Вот начальство, действительно, готовы терпеть любое, но с обслуживающим персоналом не церемонятся. В Ирландии опять же - строго наоборот.
       В большинстве крупных магазинов продавцы обычно поглощены занимательной беседой друг с другом или безответственным трепом по телефону, что не имеет никакого отношения к их прямым обязанностям, и покупатели бродят из зала в зал по воле волн. Но если вам посчастливится привлечь внимание продавца, он будет бесконечно рад новому собеседнику, с готовностью покажет все, что требуется и не требуется, мимоходом выведав все ваши семейные тайны, и будет приятно поражен, если вы решите что-нибудь купить до того, как расстанетесь закадычными друзьями.
       Очереди разбухли в феврале 1971 года, когда страна перешла к десятичной денежной системе, чтобы отвечать европейским стандартам. Раньше было недосуг, да и привыкли к архаичному счету, делившему ирландский фунт по примеру Англии на двадцать шиллингов, которые состояли из двенадцати пенсов каждый. Иностранцы вечно путались, а местные жители не жаловались. Фунты стерлингов и даже звонкую мелочь охотно принимали в магазинах и пабах Дублина один к одному. В Лондоне ирландскую валюту, если обменивали, то по более низкому курсу. Теперь новые времена и нравы, чуть ли не единая Европа, и ирландский фунт стал равен ста новым пенсам. Исчезли привычные шиллинги, и в обращение были выпущены новенькие разменные монеты с изображением птиц и зверей.
       Этого дня ждали в Ирландии с чувством обреченности и недобрыми опасениями. К нему готовились загодя. Еще в конце 1970 года все семьи получили по почте брошюры, доходчиво иллюстрировавшие различия между старой и новой системами. К разъяснительной кампании активно подключились газеты, радио и телевидение. За несколько дней до ввода новых денег закрылись банки и почтовые отделения, чтобы привести в порядок свои дела и переучить служащих. Повсюду появились плакаты и таблицы с обозначением выходящих из употребления шиллингов и их новых эквивалентов.
       Объединенными усилиями удалось избежать повальной неразберихи, но 15 февраля жители Дублина явно чувствовали себя не в своей тарелке. Люди замирали перед витринами знакомых магазинов и растерянно глядели на ярлыки с ценами товаров, что-то судорожно подсчитывали, беззвучно шевеля губами. У прилавков то и дело вспыхивали споры, и покупатель с продавцом беспомощно перебирали непривычные глазу монеты.
       Домашние хозяйки пребывали в состоянии тихой паники, и многие запаслись продуктами на неделю вперед, чтобы оттянуть необходимость очередного похода по магазинам. Среди пассажиров в городском транспорте царило нездоровое возбуждение, а кондукторы двухэтажных зеленых (в отличие от красных в Лондоне) автобусов даже грозили забастовкой, отказываясь дважды пересчитывать для каждого пассажира стоимость его проезда.
       Правительство приняло решение о переходе на десятичную систему, избавившую Ирландию от футов, миль и унций, вслед за Англией, когда определились планы добиваться вступления в Европейское сообщество. Если и раньше эта идея не пользовалась должной популярностью среди ирландцев, то после денежного нововведения она стала еще менее привлекательной. Кроме всего прочего, новые деньги принесли падение уровня жизни. Промышленные и торговые компании использовали "округление" цен для увеличения стоимости товаров и услуг. То же самое произошло после введения евро в январе 1999 года.
       Чрезвычайное событие еще долго дебатировалось в домах, пабах и на улицах, дав пищу для нескончаемых споров о достоинствах и недостатках приобщения к "большой Европе". Но не будь этой злободневной темы, ирландцы всегда найдут объект для жаркой дискуссии. Они очень любят поговорить, способны говорить без остановки, и перерыв на обед служит лишним поводом для пересудов.
       Незнание предмета никогда не является препятствием, а молчать им просто невмоготу. Собеседника дослушают в лучшем случае до половины, вторую на ходу додумают и сразу же начинают отвечать, лишая его возможности довести мысль до конца. Всегда находишься под впечатлением, что твои слушатели все знают заранее. За словом ирландцы в карман не полезут, но и каждое свое слово взвесят и отшлифуют, попробуют на вкус и звучание, прежде чем возникнет новая фраза.
       В лондонских автобусах гнетет гробовое молчание, если они идут по маршрутам, которые минуют кварталы, заселенные темнокожими британцами, а в общественном транспорте ирландской столицы царит атмосфера, напоминающая массовый выезд на природу московского учреждения. У некоторых пассажиров разложены на коленях вечерние газеты, начинающие выходить после полудня, но читать некогда, потому что вокруг происходит нечто донельзя интересное. Все заняты разговорами со случайными попутчиками и старыми знакомыми по прежним поездкам.
       Кондукторам, собирающим деньги за проезд, нелегко проделать извилистый путь по двухэтажному салону автобуса и вернуться на свое законное место до конца маршрута, так как нужно перемолвиться словом с каждым клиентом. Их спасает лишь отсутствие стоящих пассажиров, потому что на остановках из очереди заполняются только сидячие места, но в часы "пик" разрешается и постоять в проходе на первом этаже. В результате столь бурного всестороннего общения все знают всех и каждого, и новый человек - событие, которое склоняется на все лады. А уж попадаться на острый язык ирландцев просто не рекомендуется.
       Вспоминаются такие случаи. На аукционе в пригороде Дублина Доки, где была выставлена на продажу черная кастрюля, аукционер приметил в зале протестантского пастора и возгласил, обращаясь к священнику: "Эта прекрасная круглая кастрюля послужит вам чудесным колоколом". "С вашим языком внутри", - невозмутимо предложил пастор. Или - знакомый видит новые кожаные перчатки у приятеля, сорвавшего большой куш на скачках, и ядовито замечает: "Не странно ли, что когда человеку приваливает удача, у него начинают мерзнуть руки". А на вопрос, свежие ли сливки, глубоко оскорбленная в лучших чувствах официантка ответила: "Если бы они были свежее, я бы подала вам траву".
       Для молодежи предмет наиболее горячих дебатов - перспективы подыскать работу на родине, равно как преимущества и тяготы жизни за границей. Далеко не всем выпускникам ирландских университетов удается найти себе применение в своей стране. Под влиянием эмиграции и других экономических факторов ирландцы поздно женятся и выходят замуж. Среди них высок процент холостяков и "соломенных вдовушек", мужья которых вынуждены трудиться за морями и океанами.
       В сельской местности старший сын обычно остается на ферме помогать родителям, но он не приведет в дом молодую жену, чтобы не подрывать авторитета матери, не создавать сутолоку на кухне и не вызывать кухонные раздоры. По официальной статистике, среди ирландцев в возрасте до двадцати лет женятся только три процента, в двадцать пять - тридцать пять лет - сорок семь процентов и в возрасте свыше сорока лет - сорок процентов. Молодые люди могут проходить в женихах и невестах не один год, жить гражданским браком, но за это время непременно накопят денег, чтобы оборудовать свое жилье отдельно от родителей. Молодая семья скорее залезет в большие долги, чем поселится в одном доме со старшими.
       Статистика находит в средней ирландской семье больше трех детей, но я был знаком с людьми, перекрывшими средние показатели в четыре раза. Это объясняется как влиянием католической церкви, запрещающей искусственный контроль над рождаемостью, так и ненасытной любовью к детям. Они окружены всеобщей заботой и вниманием, и каждому ребенку находят полезное занятие: мальчишки разносят и развозят газеты, девочки помогают матери по хозяйству, и все при деле, что помогает профилактике подростковой преступности. Для студентов не считается зазорным работать во время каникул продавцами или официантами. Правда, в новом тысячелетии, с ростом благосостояния, рождаемость несколько снизилась, но Ирландия не достигла черты "стареющей нации", как некоторые страны Западной Европы.
       У дублинского порта возле шумной магистрали стоит необычный дорожный знак с надписью "Осторожно! Мы любим наших детей. Пожалуйста, сбавьте скорость!" А по окончании уроков на шоссе время от времени выходит представитель школьной администрации или кто-то из родителей со знаком "Осторожно, дети!" или "Стоп!" Он поджидает, пока возле него соберется группа ребят, а потом останавливает подходящие машины, чтобы дать дорогу спешащим домой школьникам. И как бы ни рвался до этого на части водитель, пугая встречных и поперечных скоростными выкрутасами, он будет смирно сидеть за рулем и радостно улыбаться детям.
       Ирландская семья отличается спаянностью и нерушимой дружбой, и какие бы ни возникали разногласия, семейные связи стоят выше всего. Никто не бросит на произвол судьбы старого отца и мать, и часто можно встретить в домах стареющих дядей, теток и прочих родственников. Однако "института бабушек" в Ирландии нет, и некому, сидя на скамейке у подъезда дома, воспитывать чужих детей на расстоянии. После первых родов молодая женщина расстается с мечтами о собственной карьере, если муж достаточно зарабатывает, и не возлагает надежд на помощь своей матери или свекрови. По дому хлопочут жены, и они же гуляют с детскими колясками, в редких случаях - начинающие отцы. Опытные папаши всегда находят предлог, чтобы отвертеться от семейных обязанностей.
       Когда заходит речь о связях их семьи с прошлым Ирландии, все ирландцы немножко снобы. Это история, скажем, гражданской войны начала 1920-х годов, которую, однако, перетрясают до сих пор. Ирландцы твердо помнят, на чьей стороне сражались чьи родители, и люди, только что мирно беседовавшие за общим столом, наотрез отказываются сесть в одну машину с недавним собеседником. "Его отец был полицейским в двадцатые годы", - сообщают они мне по секрету. Но чаще это история очень давняя, когда выясняется, что мои новые знакомые не просто ирландцы, а разделяются на "англо-ирландцев" и "чисто ирландцев", то есть потомков английских колонистов и коренных жителей острова. К тому же, оказывается, есть еще "западные британцы" - презрительная кличка тех, кто ратует за самые тесные связи с Англией, горячо отстаивая мысль о том, что "без Англии Ирландия ничто".
       Все это, не считая разделения по религии. Даже привычка засиживаться допоздна в гостях (редко кто покидал мой дом раньше двух - трех часов ночи, а многие вспоминали о своем доме только на рассвете) - признак религиозной принадлежности в Дублине. Если человек ложится спать поздно, он католик, а если рано - протестант. Более того, именно протестантам, деловым и озабоченным, приписывают присказку о ранней пташке, которая всенепременно съест своего червяка. Причем ирландцы обладают удивительной способностью с первого взгляда определить религию незнакомых людей, и затруднение вызывает только встреча с атеистом, которого всегда относят к протестантам.
       Один из моих коллег, работающий в "Айриш таймс", мог безошибочно указать, когда мы сидели в пабе, кто из наших соседей католик и кто протестант. А когда мне однажды случилось ехать в одной машине с тремя католиками по улице в протестантском квартале Белфаста, прохожие останавливались, демонстративно плевали на землю и грозили нам вслед кулаками, из чего я заключил, что у меня много общего с католиками. Стоило нашей машине застрять в уличной "пробке", как тут же собралась недоброжелательно настроенная толпа. Пришлось разворачиваться в нарушение всех правил дорожного движения и уносить ноги.
       Подобная ситуация, впрочем, может возникнуть только в Белфасте, где власти веками разжигали межрелигиозную ненависть. В республике ничего похожего нет, и говорить о каком-либо притеснении протестантов не приходится. Хотя их численность на Юге сократилась втрое с середины XIX столетия до ста тысяч человек, экономическая мощь протестантской общины почти не пострадала. Около трети директоров компаний, управляющих и секретарей - протестанты. Им принадлежат почти двадцать процентов ферм с наделом более восьмидесяти гектаров, а также многие промышленные и торговые компании.
       * * *
       На ирландских фермах выращивают зерновые и пасут скот, щедрые поля и пастбища обеспечивают почти все потребности страны в продовольствии, разнообразие овощей и фруктов на рынках и в магазинах радует глаз. Все, что советские люди могли лицезреть только в "Книге о вкусной и здоровой пище", все, что требуется искусному кулинару, чтобы порадовать самого искушенного гурмана, все это под рукой. Не удивительно, что в стране издается масса книг с рецептами соблазнительных национальных кушаний.
       Но абсолютно бесполезно надеяться на знакомство с ними в ирландских домах, даже когда приходишь в гости к одному из самых популярных авторов кулинарных пособий. Единственное, на что отважилась хозяйка, - это пышный омлет, разукрашенный зеленью. "Омлет у меня получается не хуже", - подытожила наши впечатления моя супруга по дороге к дому. Она опасалась, что после этого визита я начну придираться к ее готовке. Зря опасалась, как выяснилось.
       Еда для ирландцев - не удовольствие, а суровая необходимость. Приготовление пищи - не искусство, требующее вдохновения и творческого порыва, а будничная обязанность, от которой нет спасения. Поэтому ирландцы едят все, что подано на стол, не привередничая и не перебирая. Так они приучены в спартанских домашних условиях. Вот только когда моя жена однажды поставила на стол жареные грибы, собранные нами в лесу, гости вначале отказывались верить, что "это можно класть в рот". Но, посмотрев на хозяев, уплетавших грибы за обе щеки, вздохнули, решились, а потом долго нахваливали "русскую предприимчивость". До этого они ели только немощные шампиньоны, вымоченные и замученные до неузнаваемости.
       Ирландская хозяйка, как правило, не станет колдовать у плиты, стараясь произвести на свет нечто сверхъестественное из мяса и свежих овощей, а просто высыплет в кастрюлю с водой некий порошок, суп из пакета, изготовленный фабричным путем, размешает, вскипятит и тем порадует семью. На красочных обложках пакетов названия разные, но способ доведения содержимого до съедобной кондиции и его вкус примерно один и тот же. Исключаются пристрастия и капризы, экономия времени и сил бесспорная, польза сомнительная, налицо воспитание в духе "ешь что дают".
       Назвать ирландскую хозяйку ленивой нельзя, обвинить ее в том, что она не желает угодить мужу и детям, - глупо. Остается предположить, что она слишком избалована изобилием продуктов, и ей не приходится изобретать, как часто случается в России, щи, котлеты и компот из одного кочана капусты. К счастью, нет правила без исключения. Недалеко от Голуэя на западе Ирландии в семье врача-анестезиолога мне довелось отведать нечто, по всем статьям напоминающее настоящий украинский борщ, приправленный звучным ирландским названием. Правда, такая удача может выпасть разве что за пределами столицы.
       В Дублине хозяйке раньше не приходилось возиться со вторым блюдом. Достаточно было на скорую руку поджарить кусок сочного мяса или красной рыбы. Но после приобщения к ЕС и введения евро, всколыхнувшего розничные цены, экономные жены вынуждены постоянно повышать уровень своих знаний и кулинарного мастерства, проявлять находчивость и изобретательность, чтобы прокормить семью. Канули в вечность времена сравнительно дешевых продуктов, выросших естественным путем. Им на смену пришли достижения современных технологий, выдающих на гора количество и мало заботящихся о качестве. Помидор выглядит, как помидор, а на вкус почти не отличается от редиса или огурца.
       Несмотря на большие перемены в политической и экономической жизни, внешне, на улицах, все остается по-старому. Все так же перебегают друг другу дорогу пешеходы и машины, и никто никуда никогда особо не спешит. Иностранца сразу опознают по озабоченному виду и ускоренной походке. Первый встречный с видимым удовольствием остановится, если спросить у него дорогу, и не только детально объяснит, как и куда нужно идти или ехать, но и успеет между делом выспросить, к кому и зачем едешь, а заодно о семье, близких и знакомых. А если выяснится, что вы гость в Ирландии, то к месту назначения в тот день можно и не попасть, просидев с новым приятелем в пабе до глубокого вечера.
       Даже в международном аэропорту Дублина, где кто-то всегда опаздывает на самолет, другие безуспешно разыскивают пропавшие в дороге чемоданы, а третьи смиренно ждут очереди к таможеннику, никакого ажиотажа нет и в помине. Широко улыбающийся таможенник всматривается в мое лицо и восклицает: "Постойте, я вас где-то видел". У меня сердце падает, думаю: "Еще спутает с контрабандистом, и устроят мне личный досмотр с пристрастием по полной программе". А он улыбается все шире и шире, за пределы возможного, хлопает себя по лбу, и его осеняет: "Так вы же выступали по телевидению в программе Гея Берна. Первый русский в Ирландии! Проходите, пожалуйста. Удачного вам дня". А когда потребовалось помочь корреспонденту "Правды", собравшемуся в Дублин с ознакомительной поездкой, получить визу, мы с иммиграционным чиновником затратили больше времени, перебирая общих знакомых, чем на бумаги.
       Визит моего коллеги из Москвы был омрачен странным происшествием. Из аэропорта я доставил гостя к гостинице, долго искал парковку, потом сумел втиснуть машину среди других, прижавшихся к кромке тротуара, и мы пошли в отель оформляться и занести чемодан. На сигнализацию я машину не поставил. Во-первых, долгого отсутствия не предвиделось, да и находились мы в самом центре города, где неприятностей не ожидаешь. А во-вторых, противоугонные устройства еще не достигли нынешнего совершенства. Тогда они зачастую подавали сигнал тревоги без видимой причины, просто чтобы напомнить о своем существовании, и приходилось извиняться перед хозяевами, вскакивать из-за стола и бежать на улицу, чтобы угомонить раскричавшийся клаксон.
       Короче говоря, посмотрел мой гость свой гостиничный номер, остался доволен, и мы поспешили к машине: нас поджидала моя супруга с ужином. Машины на месте не оказалось, и ее поиски ("Может, ты ее запарковал не здесь?") ничего не дали. Вернулись в отель, и под сочувствующие вздохи портье я позвонил по телефону в полицию, где сообщение об угоне автомобиля приняли, как если бы речь шла о перемене погоды. Из чего можно было заключить, что мне предстоит покупать новое средство передвижения. Однако я не терял надежды и связался с человеком, имевшим отношение к военной разведке. "Нехорошо получается, - внушал я ему. - Плохая реклама для Ирландии. Единственный советский журналист в Дублине, и у него угоняют машину. А если он об этом растрезвонит по всему миру?"
       Через день позвонили из полиции и предложили забрать моего "форда". Он практически не пострадал, только было выбито стекло со стороны водителя. Исчезли, естественно, пальто и фотоаппарат, а на заднем сиденье и на полу были разбросаны сухие грибы и конфеты из посылки, которую передали с оказией мои родственники. Нетронутыми остались и две бутылки водки. По-видимому, воры проявили осторожность: их смутила "бескозырка", жестяная нашлепка на горлышке бутылки, а неизвестная (этикетка-то на русском языке) прозрачная жидкость могла оказаться чем угодно. "Вам повезло, - подвел итоги сержант полиции. - Обычно машины крадут, чтобы продать в Северной Ирландии, а там ищи ветра в поле. В вашем случае, думаю, ребята решили просто покататься, а когда кончился бензин, бросили тачку на пустыре".
       Мой незваный гость из "Правды" придерживался иной точки зрения и списывал инцидент на происки спецслужб. К его мнению следовало прислушаться, так как, по моим сведениям, он получал зарплату в двух местах, в том числе на Лубянке. Возможно, он был прав. Когда я благодарил своего ирландского благодетеля за действенную помощь и дал высокую оценку работе компетентных органов Ирландии, он воспринял это как должное, не стал отпираться и юлить, кивая на заслуги полиции.
       В отличие от сдержанных и молчаливых англичан, втайне убежденных, что они призваны украсить собой человечество, ирландец с готовностью первым вступит в разговор и обязательно пригласит в гости. Не беда, если забудет оставить адрес, - это можно простить для первого знакомства. А к югу от столицы в горах Уиклоу проезжего человека, интересующегося исключительно дорогой, не только зазовут в дом, усадят у камина, но и заставят пригубить душистого ирландского виски. Во многих селах на дверях ферм не существует запоров, и хозяева всегда искренне рады залетному гостю. Радушие и гостеприимство Ирландии дали ей имя "страны тысячи приветов".
       Если же не хватает времени и сил забраться в глушь и хочется просто погулять вдали от шума городского, на пути к осуществлению этого скромного желания могут возникнуть непредвиденные трудности. По обочинам шоссе и вдоль проселочных дорог идут сплошные заборы в человеческий рост и выше, навалены груды камней, посажен непролазный кустарник, щетинятся ряды колючей проволоки либо торчат на видных местах сердитые таблички с охранной надписью "Частная собственность. Нарушители привлекаются к судебной ответственности". Земля, особенно в районе Дублина и других крупных городов, ценится очень высоко и каждая пядь кому-то принадлежит, а уж этот кто-то за свою пядь костьми ляжет. Автомашина пробирается как бы по туннелю, и некуда ступить в сторону от дороги, даже когда подпирает нужда.
       Частная собственность на землю, которую горячо отстаивают депутаты Государственной Думы России как путь к процветанию нации, в Ирландии становится на пути прокладки новых шоссе и улиц, ведет к вздорожанию жилищного строительства и росту квартплаты. Собственник норовит диктовать свои условия к личной выгоде, и его мало волнует, что другие люди могут от этого пострадать. С рыбалкой тоже не разгуляешься, потому что самые богатые рыбой озера и реки находятся в частном владении. Не приходится удивляться, что борьба ИРА против частной, прежде всего иностранной, собственности на землю и воды пользуется поддержкой в народе.
       При многочисленных ограничениях, вынуждающих семьи располагаться на пикник возле не огороженных обочин шоссе под обстрелом выхлопных газов, встречаются и места, доступные всем и каждому. Одно из самых привлекательных - Глендалох, долина двух зеркальных озер среди гор Уиклоу, густо и беспорядочно поросших лесом. Естественно, Глендалох не обошелся без своего святого - святого Кевина, настроившего массу церквей и дожившего, если верить преданиям, до ста двадцати лет, что легко объяснить воздержанием и здоровым образом жизни, равно как отсутствием вредных привычек. Развалины церквей и тысячелетняя круглая башня соперничают с озерной форелью в борьбе за внимание туристов, стекающихся в эти места по выходным дням. На ферме при въезде на территорию заповедника жена лесничего торгует серыми буханками хлеба домашней выпечки, напоминающими по вкусу наш черный хлеб, но с едва уловимой кислинкой.
       Вдоль крутого берега, куда и козы взбираются с опаской, петляет извилистая предательская тропка, а по сторонам в дремучих зарослях могучего папоротника полным полно отборных белых грибов. Ирландцы их не собирают, наивно полагая, что к еде непригодно все, что растет в лесу само по себе, без участия человека, и в магазины не попадает. За час - другой при московской сноровке, выработанной острой конкуренцией в лесах Подмосковья, можно наполнить не одну корзину тугими боровиками с шоколадными шляпками, среди которых попадаются экземпляры весом в килограмм и тяжелее.
       Когда мы впервые увидели этих красавцев, стоявших на опушке открыто и гордо, то дружно отказались верить своим глазам. "Раз их никто не трогает, значит, они ядовитые или с какой-то затаенной порчей", - смело предположила моя жена. Но искушенный в грибной охоте сын настоял, чтобы грибы взяли с собой. "Не пропадать же добру!" - Согласился я и стянул с себя майку, из которой смастерили мешок, потому что корзины у нас, конечно, не было. Дома грибы долго нюхали и пробовали на язык, не горчит ли, а потом хозяйка дома решилась на поступок, сравнимый с подвигом Александра Матросова, который закрыл грудью вражеский пулемет. "Сейчас я пожарю грибы и отведаю, - сказала моя отважная супруга. - Ждем два часа. Если не придется вызывать скорую помощь, значит, и вам грибов достанется". Так и сделали, после чего Глендалох стал нашим любимым местом отдыха и одновременно источником поступления бесплатных деликатесов.
       Там же, буквально в двух шагах от Дублина, - стремительный водопад, старинное здание, фонтаны со звериными мордами и ухоженные сады Пауэрскорт, где за деревьями мелькают грациозные пугливые олени. К сожалению, в этом районе случился пожар, что произошло после моего отъезда из Ирландии, и былое великолепие восстанавливали с трудом. Но в целом, власти прилагают немалые усилия к тому, чтобы сохранить и приумножить доставшееся им от прежних поколений наследство. Вблизи крупных городов леса обтянуты забором из проволоки, и гуляющие чинно прохаживаются по аккуратным дорожкам, время от времени сверяясь с планом местности, который выдают бесплатно при входе заботливые хранители зеленого богатства.
       Живописные горы Уиклоу, манящие дикой красотой и покоем, окаймляют Дублин с юга. В течение столетий они служили прибежищем для непокорных кланов О'Тулов и О'Бернов, успешно отражавших поползновения иностранцев на свою свободу. В начале XIX века англичане проложили военную дорогу, вдоль нее возвели укрепленные форты, остатки которых сохранились до наших дней, и сломили сопротивление ирландцев. Сейчас в этих местах встречаются только мирные фермеры и автолюбители, заехавшие полюбоваться горными склонами и глубокими расщелинами. В наиболее труднодоступных районах, куда на машине не пробраться, можно натолкнуться на бойцов ИРА, проводящих учения подальше от ока полиции.
       К западу от Дублина и гор Уиклоу раскинулись густо-зеленые пышные поля. Эти места знамениты своими скакунами. В городе Нейс, куда ведет скоростное шоссе, регулярно проводятся рысистые состязания, привлекающие тысячи любителей со всех концов страны и гостей из-за рубежа. Вокруг города Карра на две тысячи гектаров простираются высокотравные луга без единого дерева и забора, а сам город снискал печальную известность тем, что рядом находится военный лагерь, куда время от времени ссылали политических заключенных. Их охрану по разным соображениям правительство не решалось доверить тюремщикам, состоящим на гражданской службе.
       В Ирландии бесполезно пытаться что-либо утаить. В прошлом еще только разрабатывались планы введения чрезвычайного законодательства, позволяющего аресты без суда и следствия, а заинтересованные лица уже обзванивали друг друга по телефону, обмениваясь последними новостями: "в Карра завезли новую партию коек". Значит, в ближайшие дни следует ожидать ночного стука в дверь. Не вежливого постукивания костяшками пальцев, а грубого удара тяжелым прикладом винтовки.
       * * *
       По дороге из Карра в Дублин по выходным дням стоят у обочины шоссе группами и в одиночку молодые люди, вытянув перед собой правую руку с поднятым вверх большим пальцем. На первый взгляд, обычные "хичхайкеры", путешествующие по земному шару на попутных машинах, не прибегая к услугам туристических контор. Их можно встретить в любой стране мира, кроме России, где водители частных и государственных машин от "камаза" до "мерседеса" никого не возят бесплатно. В Ирландии, как везде, денег не берут. Тем более, когда на шоссе "голосуют" люди с военной выправкой.
       В 18.30 в пятницу все офицеры и солдаты, свободные от караула в казармах, снимают форму и отправляются в город. До утра понедельника защита страны от происков врагов переходит в руки территориальной армии, состоящей в основном из чиновников, которые прошли небольшую военную подготовку в летних лагерях. На охрану границ республика может выделить единовременно около пятисот человек, да и то в будние дни.
       Численность вооруженных сил Ирландии, включая сухопутные войска, морской флот и авиацию, невелика - около тринадцати тысяч человек и свыше шестнадцати тысяч - в резерве. Военный бюджет съедает чуть больше одного процента национального дохода, что говорит об экономном расходовании средств и стремлении развивать экономику. Армия Норвегии, сходная по размерам с ирландской, требует на свое содержание четыре, а Швеции - и все двенадцать процентов. Всеобщей воинской повинности нет, потому что ирландца не надо призывать к защите родины, он впитывает патриотизм с молоком матери.
       Армия профессиональная и комплектуется по принципу добровольности в надежде, что зеленый рекрут польстится на все готовое. Однако армейское жалованье, хотя и не маленькое, нельзя назвать очень привлекательным. Многие офицеры, достигнув степеней известных, уходят в отставку, чтобы податься в бизнес или на государственную службу. Кампания по вербовке привлекает в основном молодых людей, которым не дается школьное образование. Поэтому всегда стараются удержать старые кадры.
       Долгие годы мобилизационные планы ирландской армии строились на основе доклада, подготовленного генерал-лейтенантом Даниэлем Маккенной в 1944 году. Доклад гласил: "Военная ситуация, требующая ввода в действие армии, может возникнуть лишь в случае вторжения из Европы, инициированного коммунистической страной". Предполагалось, что армия не будет мобилизована до объявления войны в Европе, то есть у нее предостаточно времени для организационных мероприятий. Считалось, что государство возьмет под свой контроль грузовики и такси, автобусы и бульдозеры, поэтому имевшийся в распоряжении армии транспорт не ремонтировали и не обновляли.
       Когда сформулировали планы по армии, стали искать потенциального противника, и сразу возникла масса вопросов. Если сбросить со счетов ближайшего соседа, то, серьезно говоря, вроде бы больше никого нет. Если война будет именно с Англией, значит, у нее нельзя закупать оружие. А если предстоит война с другой великой державой, какой смысл приобретать танки и самолеты, если все равно придется партизанить? Если закупать оружие в Европе, то во время войны на континенте Ирландия будет отрезана от поставщиков. Чем тогда воевать?
       Здесь надо отдать справедливость ирландским политическим деятелям и генералам: даже в шутку никто не предлагал наладить в стране массовое производство собственного оружия для поддержания национального престижа. Ирландия, рассудили в Дублине, не страдает комплексом неполноценности, не претендует на звание великой державы и вполне может обойтись без военно-промышленного комплекса, само существование которого неизбежно вызовет сложные экономические и финансовые проблемы.
       В конечном итоге, никакой реальной политики не выработали, и оружие повезли из тех стран, где его можно было купить числом поболее, ценою подешевле. В результате на вооружение ирландской армии поступили бельгийские винтовки и швейцарская противовоздушная артиллерия, а когда пришли зенитки, оказалось, что к ним полагаются радарные установки, на которые денег уже не хватило.
       ВВС состояли из пяти английских самолетов "Вэмпайр" выпуска 1950-х годов, но два из них пришлось пустить на запчасти, чтобы позволить оставшимся подняться в воздух и приземлиться без приключений. В новом тысячелетии появились современные боевые вертолеты и легкие военные самолеты, несущие службу по охране морских границ.
       Грузовики ввозили из ФРГ, а средства связи - из Англии. Военная форма поступала из Дании, что до глубины души оскорбляло национальные фирмы по производству готового платья. Больше всех возмущалась компания в Лимерике, претендующая на пальму первенства по массовому пошиву одежды. Ее администрация утверждает, что еще в девятнадцатом веке она получала заказы на обмундирование для английской армии, дислоцированной в Ирландии, и непростительно забывать о былых заслугах.
       На первых порах правительство использовало армию в чисто декоративных целях, и, если исключить строевую муштру, армейская служба сводилась к охране многочисленных казарм, большая часть которых была построена во времена английского правления. К примеру, в Дублине - в 1704 году и в Корке - в 1801 году. Они были рассчитаны на гораздо большее число солдат, чем может себе позволить Ирландия, и по всей стране было разбросано сорок два комплекса армейских бараков.
       На их защиту от возможных посягательств уходили все силы армии, но оставлять их без присмотра не решались из опасений, что пустующие помещения станут достоянием гражданских ведомств. Они, как известно, постоянно нуждаются в расширении жизненного пространства при неуклонном росте числа казенных столов и бумаг, разукрашенных разноцветными печатями и замысловатыми подписями.
       Единственным просветом в однообразной гарнизонной службе остается участие ирландцев в миротворческих операциях ООН, и они показали себя отличными солдатами в разных районах земного шара, куда направляли "голубые каски" для обеспечения мира и безопасности вконец рассорившихся народов. В далеком прошлом ирландцам также случалось служить за границей - в армиях России, Франции и других стран, и ирландские солдаты и офицеры проявляли особое рвение, когда сталкивались с английскими войсками.
       Все стратегические планы, навеянные "холодной войной", опрокинули горячие события августа 1969 года в Северной Ирландии, где сложилась крайне напряженная ситуация. В ирландской армии было объявлено состояние готовности, на границе развернуты полевые госпитали для оказания помощи беженцам и пострадавшим. Мобилизация показала, что армия не подготовлена к операциям у разделительной черты между двумя частями Ирландии. Не было бронетранспортеров, так как министерство обороны отказывалось их приобретать из-за непосильной дороговизны. Саперное оборудование не отвечало требованиям рытья траншей, ремонта мостов и дорог. О патрулировании говорить не приходилось, потому что не хватало вездеходов.
       По этим причинам правительство стало уделять больше внимания вооруженным силам. Повысили жалованье военнослужащим, что расширило возможности вербовки и позволяет сохранить старые кадры, закупили за границей новое вооружение. В задачи армии ввели охрану границы, уродливым шрамом рассекающей лицо Ирландии. Я уже говорил, что она была проведена без всякого учета географических особенностей, зачастую разрезает фермы так, что половина двора относится к республике, а другая находится на английской территории, как в случае с Россией и Украиной. Местные жители седьмым чувством угадывают, где лежит чужое владение, но для человека со стороны путешествие в приграничных районах сопряжено с трудностями и чревато неприятными сюрпризами.
       * * *
       Что продемонстрировала моя поездка на машине к самой северной точке острова, Малин-хед. Проложить маршрут по карте не составило большого труда, но запутаться в хитросплетениях проселочных дорог, обсаженных высокими кустами, оказалось еще легче. За крутым поворотом я наскочил на армейский "джип", возле которого расположились полукругом трое английских солдат и офицер. Их ядовитая пятнистая форма и обилие огнестрельного оружия резко бросались в глаза на фоне безмятежных лугов и привольных пастбищ.
       Поворотом дула автомата мне было предложено остановиться и покинуть машину. Командир патруля вежливо козырнул:
       - Куда путь держите?
       - К Малин-хед, - честно признался я.
       - Документы, пожалуйста.
       Документов не нашлось, потому что до того момента их никто никогда не спрашивал, но бдительных стражей густого кустарника вполне устроила моя визитная карточка.
       - Советский журналист! - Обрадовался офицер, а за тихим ликованием сквозило эдакое злорадство: "Попался, фрукт! Ну, сейчас мы тебе покажем Кузькину мать, которой нам грозил Никита Хрущев!" - Каким ветром вас сюда занесло? Ведь здесь британская территория. Для пересечения границы надлежит иметь паспорт, въездную визу либо штамп в паспорте, проставленный в министерстве внутренних дел Великобритании. Надо понимать, вы советский гражданин, а без визы право на въезд имеют только ирландские граждане. Извините, но я вынужден вас задержать и доставить в ближайший полицейский участок для выяснения личности и проведения надлежащего дознания.
       Очень вежливый попался офицер и смотрит на меня ласково, как кот на сметану. Я попытался ему объяснить, что по карте вроде бы ничего не нарушал. Офицер не снизошел до спора с человеком без военной формы, выслушал до конца и стал добросовестно изучать вместе со мной злосчастную карту Автомобильной ассоциации. Не поленился достать свою для сравнения. Вскоре мы оба окончательно запутались, но на его стороне были сила и знание топографии. В который раз я пожалел, что не ходил в школьные годы по азимуту и терпеть не мог военно-патриотических игр.
       В разгар наших блужданий по карте с противоположного конца дороги прикатил трактор. Его водитель жадно ввязался в картографические изыскания и без особого труда доказал, что не я, а патруль британской армии нагло нарушил границу суверенного государства. Действительно, дальше по дороге удалось разыскать поросшие сорняками развалины таможенного пункта. ИРА плохо к ним относится и взрывает с редким постоянством, так что разрушенное не успевают восстанавливать. Да и таможенные чиновники, народ в принципе мирный, не проявляют большого желания возвращаться на прежние места, хотя их пытаются убедить, что снаряд не ударяет в одну точку дважды.
       - Вот, смотрите! - Торжествующе кричал фермер, потрясая искореженной ржавой вывеской с надписью "Таможня", которую дотошный местный житель нашел в руинах здания.
       - Здесь сам черт ногу сломит, - пожаловался смущенный командир патруля, но капитулировать отказался и решил докопаться до истины самостоятельно, ковыряясь попеременно в карте и в развалинах.
       Я как будто все еще считался под арестом и, чтобы как-то убить время, завел разговор со стоявшим рядом солдатом.
       - Ну, и как вам служится в Ирландии?
       - Странно это все, в голове не укладывается, - признался служивый. - Наш полк второй месяц в Ольстере. Ребята не дождутся, когда нас вернут в Рейнскую армию. Там спокойно, пиво отличное, не хуже нашего, а здесь никогда не знаешь, кто и где начнет стрелять. - Солдат говорил, не глядя в мою сторону, не расслаблялся ни на секунду, беспрестанно бегая глазами по придорожным кустам. Автомат привычно держал на сгибе левой руки. - Перед отъездом из Германии, - продолжал он, - нам раздали брошюрки "Что нужно знать о беспорядках в Ольстере". Там все просто: "во всем виноваты террористы ИРА". А когда идешь в патруле по улицам Белфаста, вокруг такие же дома и такие же люди, что и у нас в Бирмингеме, и хотят того же - работы, жилья лучшей жизни. На нас волками смотрят. Чужие мы в Ирландии.
       Солдат помолчал, словно раздумывая над тем, что еще можно сказать, потом снова заговорил:
       - Как-то выступал по телевидению генерал Тьюзо, командующий британскими войсками в Северной Ирландии. Ему задают вопрос: "За что умирают британские солдаты в Ольстере?" Он четко отрезал: "Солдат умирает за дело, которое поручило ему командование в соответствии с политикой правительства ее величества". О том же спросили у старослуживого сержанта, а он и говорит: "За что умирают? Да ни за что. Если погибает ирландец, он становится для своего народа мучеником, героем. Он отдает жизнь за то, во что верит. А мы? Да ни за что".
       Мы покурили молча. Вернулся на рысях немного запыхавшийся и обескураженный командир патруля.
       - Да, вышла ошибка. Приношу извинения. Вы свободны. Можете следовать дальше.
       Солдаты вскочили в "джип" и умчались на северо-восток, где их ждала казарма, укутанная мешками с песком и обнесенная колючей проволокой, как и положено оккупационной армии на чужой и враждебной территории.
       Рядом остался стоять водитель трактора, проводивший "джип" сумрачным взглядом. Когда солдаты скрылись из виду, фермер повернулся ко мне.
       - Меня зовут Шон Мерфи или просто Шон, - представился он. - Живу здесь неподалеку. А вас я сразу признал, - улыбнулся мой спаситель. - Вы ведь у нас первый русский и выступали по телевидению. Видно, интересуетесь, как мы здесь с британцами сосуществуем.
       - Да так вот и сосуществуем, - продолжал. - Шныряют тут день и ночь, наших ребят разыскивают... Ребят из ИРА, - уточнил для неразумного иностранца. - Только зря стараются. Они в кустах не прячутся. Мне знающие люди рассказывали, что в домах католиков Белфаста и Дерри хозяйка с вечера оставляет на кухонном столе бутерброды и молоко, а заднюю дверь не запирает. Если кто из ребят проголодается, ужин готов. Да и у нас по всей республике люди всегда помогут, если надо. У меня двое парней ушли в ИРА. Я сначала возражал, и мать плакала. Но когда солдаты начали рыть глубокие траншеи поперек дорог на границе, мы с соседями взялись за лопаты и все аккуратно заровняли.
       - Ведь это что же получается? - горячился Шон. - И я, и мой отец, и деды наши жили на этой земле, сеяли и убирали урожай, растили детей и ходили в гости к соседям, а сейчас появляются чужие солдаты и говорят, что эта земля не наша, а британская территория. Кто же им поверит? Да и кто с этим согласится? Я бы сам вступил в ИРА, да годы мои уже не те.
       Позднее я встречал единомышленников Шона Мерфи и на крайнем западе, и на юге острова. А на востоке, ближе к столице, народ не спешит вливаться в ИРА и больше надеется на то, что дружными усилиями политических деятелей проблема раскола страны рано или поздно будет решена мирными средствами. Хотя большинство склонно думать, что скорее поздно, чем рано.
      
       Глава восьмая. Холодный огонь и "живая вода".
       Пожалуй, это была единственная поездка по ирландской земле, оставившая неприятный осадок. Все остальные, - а я старался использовать все свободное время на разъезды, - доставляли только радость познания нового и новых встреч с хорошими людьми. Одному в дороге скучно, и я обычно брал с собой семью, а когда ей приходилось задерживаться в Москве, где всегда хватало забот, приглашал кого-нибудь из ирландских друзей. Так, в путешествии в Уотерфорд, на родину знаменитого ирландского хрусталя, меня сопровождала мой большой друг Пэн Коллинз, женщина, обладавшая острым умом, природным чувством юмора, безупречным тактом, феноменальной памятью и обширными знаниями во всех мыслимых и немыслимых областях, включая уфологию.
       Практически всю свою жизнь она проработала на телевидении, где готовила самую популярную программу "Позднее, позднее представление", или "шоу" на современном русском телеязыке. Пэн находилась в вечном поиске интересных людей и оригинальных идей, круг ее знакомств и связей не имел границ, а знания своей страны неисчерпаемы. Когда корреспондент Всесоюзного радио и телевидения в Лондоне Владимир Дунаев решил снять фильм об Ирландии, он обратился ко мне за советом, но я как раз собрался домой в отпуск и порекомендовал Пэн Коллинз. С ее помощью получилась документальная лента, завоевавшая приз на фестивале телевизионных фильмов в ГДР. В работе Дунаева фигурировал офицер английской армии в Белфасте, отлично говоривший по-русски. Его, конечно же, разыскала Пэн.
       По пути в Уотерфорд я узнал от нее, что в отличие от работ по дереву и драгоценным металлам производство художественного стекла в Ирландии не может похвастать длинной родословной. Лишь в 1575 году Джакомо Верцелини подал заявку английской королеве на строительство стекольного завода в Ирландии. Но то ли слишком велики были трудности по первопутку, то ли предприимчивый итальянец нашел себе более прибыльное занятие, но так или иначе из этой затеи ничего не вышло.
       Новая попытка была предпринята Томасом Вудхаузом и Джорджем Лонжем, доказавшими, что настоящие предприниматели одновременно должны быть опытными психологами и тонкими политиками. Они предложили бизнес-план, который не могла отвергнуть ни одна коронованная особа, обязанная блюсти, прежде всего, национальные интересы и попутно сворачивать шеи непокорным ирландцам. В основу проекта была положена необходимость "сохранить леса Англии и одновременно найти лучшее применение лесным угодьям Ирландии, которые сейчас служат прибежищем для бунтовщиков".
       Политические и военные соображения показались убедительными, и первые стекольные заводы появились в начале XYII века в Карриглассе и Баллингаре на южном побережье острова, богатом лесом и мятежниками. Лес шел на топливо, и промышленные предприятия в те времена предпочитали строить как можно ближе к источникам горючих материалов. А ирландцы, готовые в любой момент восстать против английского правления, получали возможность перейти из разряда безземельных крестьян в категорию бесправных рабочих.
       Английские фабриканты ревниво следили за развитием промышленности на соседнем острове, опасаясь конкуренции. В 1746 году парламент в Лондоне принял закон, запрещавший импорт ирландского стекла. Однако в 1780 году ограничения были сняты, и стекольное дело приобрело широкий размах. В Дублине, Корке, Белфасте и других городах возникли новые заводы. Наибольшую известность получило предприятие в Уотерфорде на юго-востоке, где смело осваивали новые технологии.
       Этот город был основан задолго до того, как Ирландию наводнили английские войска. Крупный центр торговли и ремесел, обнесенный высокими крепостными стенами со смотровыми башнями по углам, Уотерфорд уступал по своему богатству только Дублину и славился сыром "муллахон", таким крепким, что справиться с ним можно было лишь с помощью топорика.
       "Возле Уотерфорда построен стекольный завод. Все желающие могут приобрести изделия из стекла по доступным ценам", - возвещало объявление, опубликованное в газете "Даблин джорнэл" в мае 1729 года. Это было первое упоминание в печати о новом предприятии, которое просуществовало недолго, и с ноября 1783 года вступил в строй завод, созданный Джорджем и Уильямом Пенрозами. Они начали производить не только стекло, но и хрусталь. Фирма процветала, и вскоре в городе был отрыт специализированный магазин, а часть продукции пошла на экспорт.
       Естественно, в Лондоне не могли пройти равнодушно мимо набирающего силы конкурента английских промышленников. С конца XYIII столетия вводятся новые ограничения, пошлины и налоги, поставившие ирландцев в безвыходное положение, и в 1851 году завод в Уотерфорде был закрыт. Канделябры и настольные лампы, завоевывавшие призы на выставках в Англии и Ирландии, сырье, материалы и гордость завода - паровая машина - все было распродано под стук молотка аукционера.
       Остались жить лишь легенды о "старом Уотерфорде", славившемся чистотой рисунка и редкой прозрачностью и находившем сбыт на рынках Америки, Дании, Испании и Португалии. Коллекционерам приходится только мечтать о вазах наподобие кораблей и наборах певучих "музыкальных стаканов", о хрустальных бутылях, вокруг горлышка которых понятливые мастера вырезали три выпуклых кольца. Они образовывали лишнюю опору для пальцев, терявших гибкость, и рук, начинавших непроизвольно ходить из стороны в сторону, по мере того, как янтарной жидкости в бутыли становилось все меньше.
       Так закончилась глава первая в жизнеописании ирландского хрусталя, заключила свой рассказ Пэн Коллинз. Идея возрождения производства художественного стекла казалась столь же несбыточной, как попытка повернуть вспять колесо истории. Но граждане суверенной Ирландии рассудили иначе. В 1951 году образовалась "Айриш гласс боттл компани", и в Уотерфорде на берегу реки Сюр, где столетия назад смолкло грузное дыхание паровой машины, вновь стал слышен рев стеклоплавильных печей и скрежет резцов по стеклу. Новое предприятие было оснащено самым современным оборудованием, и для подготовки национальных кадров пригласили специалистов из Чехословакии, Германии и Италии.
       Пэн заранее созвонилась по телефону, договорилась о встрече, и на заводе нас ждали. Глава отдела по связям с прессой Томас Хили, профессионально любезный и по-ирландски щедро гостеприимный, предложил познакомиться с производством, что меня немного напугало, потому что сразу вспомнились фильмы последователей социалистического реализма, где разливали пылающий металл и ковали победу в соцсоревновании. В промежутках целомудренно, с оглядкой на партком, любили друг друга, строго соблюдая кодекс строителя коммунизма. К счастью, мои опасения не оправдались. На заводе действительно было интересно.
       Хрусталь рождается в раскаленном добела огне при температуре 1400 градусов. Ему дает жизнь дыхание стеклодува, из трубки которого выходят блестящие пузыри, меняют форму под легкими ударами и, отсеченные, уплывают по конвейеру. Затем под резцом мастера возникают хитросплетения звезд и ромбов, лепестки цветов и кольца в самых неожиданных и причудливых комбинациях. В искусстве производства хрусталя все зависит от острого глаза, буйной фантазии и умелых рук. Еще в Уотерфорде максимально увеличивают содержание свинца в стекле, что придает ему особую прозрачность и блеск.
       - За последние годы, - рассказывал по ходу дела Томас Хили, - мы потихоньку начали расширяться. Вблизи города построен второй завод, и есть планы создания новых предприятий. При заводе имеются шестимесячные курсы по подготовке стеклодувов и резчиков, где обучение тесно переплетается с производством. Всего у нас работают около двух тысяч человек, средний возраст - двадцать шесть лет. Есть свой клуб, плавательный бассейн, футбольное поле и духовой оркестр.
       Такие условия уникальны для ирландских предприятий, а в Уотерфорде их объясняют просто: если на заводе вспыхнет забастовка, потребуется полгода, чтобы вернуть к жизни потухшие стеклоплавильные печи.
       В просторной светлой комнате, где разместились художники, проектирующие новые рисунки, меня привлекло объявление с призывом "ко всем любителям шахмат приходить в клуб по вторникам померяться силами". Оно напомнило товарища моего сына по ирландской школе. Когда я стоял у ворот в ожидании конца уроков, чтобы отвести сына домой, ко мне подошел серьезный карапуз в очках не по носу и пригласил зайти к ним вечером в гости, потому что "мы с папой любим играть в шахматы". Я стыдливо признался, что в шахматах не силен, чем вконец разочаровал мальчишку. "Русский, а в шахматы не играет", - осуждающе протянул он и облил меня презрительным взглядом.
       Через два года после пуска печей продукция Уотерфорда начала поступать на внешние рынки и в настоящее время продается на всех континентах. Ирландский хрусталь сверкает и переливается огнями на столе, сияет на потолке и дружески подмигивает в руках американцев, англичан, голландцев и жителей многих других стран, украшая жизнь и поднимая праздничное настроение. Изделия из Уотерфорда я видел в магазинах аэропортов Аддис-Абебы и Рима, Джибути и Ларнака, а в США за них запрашивают такие цены, что остается только облизнуться и продолжить свой путь не солоно хлебавши.
       Широкий спрос вызван высоким качеством хрусталя, который по-прежнему производится вручную, используя те же примитивные орудия, что и века назад, с той лишь разницей, что колеса резчиков приводит в движение не подмастерье или паровая машина, а электричество. Современная техника также позволяет новые методы выточки рисунков, но весь процесс остается большим искусством. Высокая репутация Уотерфорда обеспечивается большим мастерством стеклодувов, резчиков и граверов, творческой фантазией художников, а главное - строжайшей системой контроля качества - от момента охлаждения стекла и отбивки до упаковки готовых изделий, - сводящей до минимума возможность появления брака.
       В демонстрационном зале, где священнодействуют гиды и посетители переговариваются почему-то шепотом, выставлено более полутора тысяч образцов заводской продукции: вазы, кувшины, бутыли, штофы, пепельницы, канделябры, подсвечники, бокалы, рюмки, стаканы и пивные кружки - и все разные. За хрустальные призы, которые делают граверы Уотерфорда, борются легкоатлеты, жокеи, яхтсмены, велосипедисты, киноактеры и режиссеры, исполнители народных песен, танцев и оперных арий.
       Старший гравер Томас Уолл продемонстрировал мне хрустальный глобус, на котором без труда можно отыскать Москву, сверкающие вазы с выпуклым изображением городов, лошадей и обязательных для Ирландии святых. Наборы, выпускаемые в Уотерфорде, носят ирландские имена: "Алана" ("девушка"), названия красивейших уголков Изумрудного острова - "Гленкри", "Кинсейл", "Киллимор". Уотерфордские люстры висят в Дублинском замке и Вестминстерском аббатстве в Лондоне.
       Сейчас невозможно себе представить Уотерфорд без хрусталя. Да и само сочетание слов "ирландский хрусталь" ассоциируется с Уотерфордом, городом, сумевшим сохранить и приумножить традиции производства замечательного художественного стекла. Во время знакомства с заводом меня потряс до глубины души и шокировал цех технического контроля, где безжалостно разбивали вдребезги готовые вазы, стаканы и прочие изделия, если в них обнаруживали малейший недостаток, не видный непросвещенному глазу.
       - Марка фирмы дороже всего, - говорил под стук молотков Томас Хили, грустно провожая взглядом очередную партию осколков. - Уотерфорд выпускает только первосортную продукцию, без видимых и невидимых изъянов.
       - Простите, - не выдержал я напряжения. Невыносимо было смотреть, как уничтожают красивые изделия. - А почему бы вам не продавать по сниженным ценам или, может быть, просто раздавать своим сотрудникам продукцию с небольшим браком? Ведь сердце разрывается, глядя на то, что здесь творится.
       - Не вы первый подаете эту мысль, - улыбнулся Хили. - Однажды мы пошли навстречу пожеланиям сердобольных граждан. Отдавали брак рабочим, а они дарили своим родственникам и знакомым. Те вначале были счастливы, а со временем обнаруживали изъян и шли в магазин, требуя денег или равноценного обмена. Для нас это был хороший урок, и с тех пор никаких экспериментов.
       * * *
       С таким же строгим отношением к плодам своего труда я столкнулся в мастерских и центре прикладного искусства в городе Килкенни к северу от Уотерфорда. По дороге туда нас застал такой проливной дождь, что Пэн Коллинз осуждающе качала головой, бормоча: "Ничего похожего я в своей жизни не видывала". "Дворники" едва справлялись со своими обязанностями, и мощные потоки воды заливали ветровое стекло плотной пеленой. Средь бела дня стало вдруг темно и несколько тревожно. Мрачная ситуация напомнила мне тропические ливни на Занзибаре, когда лучше остановиться и переждать непогоду, чем продолжать движение с риском врезаться во встречную машину. Я поделился грустными мыслями со своей спутницей, на что она возразила: "Ну, с Африкой нас вряд ли можно сравнивать. Если мы чем-то и похожи, так это неспособностью предугадать события завтрашнего дня".
       Мастерские в Килкенни были открыты в 1965 году при активном содействии правительства. Оно же и заказало музыку - разработать образцы новых, оригинальных товаров, которые могли бы успешно конкурировать на внешних рынках с широко разрекламированной продукцией иностранных фирм. Задача показалась бы непосильной людям, выросшим в другой стране, а ирландские художники и дизайнеры взялись за работу с энтузиазмом. Самоуверенность в молодости объяснима и простительна. Питомник молодых дарований разместили в бывших конюшнях средневекового замка маркиза Ормондского, оседлавшего высокий холм, и к зданию ведет скорее тропинка, чем улица.
       - Мы работаем не на пустом месте и начинаем не с нуля, - рассказывал директор центра Джеймс Кинг, человек высокообразованный и знающий свое дело до тонкостей. - За три тысячи лет до нашей эры в Ирландии производили изумительную керамическую посуду и потрясающие ювелирные украшения. В XYI столетии Килкенни был знаменит работами по золоту и серебру, а в начале XYII века мы выпускали фаянс. В свое время наша страна славилась мастерами по изготовлению цветного стекла, но сейчас почти ничего не осталось от былых навыков. Народные ремесла в Ирландии были придавлены английскими законами и задушены мануфактурой, где количество пришло на смену качеству, а массовость погубила мастерство.
       - С приходом независимости, - продолжал руководитель группы энтузиастов, - мы были поставлены перед жестким выбором: либо слепо копировать иностранные образцы, либо попытаться возродить национальное творчество. Конечно, второй путь требует больших затрат времени, сил и денег, но мы избрали именно его. В Килкенни не пытаются снова изобрести порох или велосипед. Мы следуем народным традициям, втолковываем нашим работникам, что нужно учиться у народа, организуем им командировки в Донегол, Коннемару, на Аранские острова. В общем, в районы, где знают, помнят и ценят свое прошлое, говорят и думают по-гэльски. Но это не мешает нам шагать в ногу со временем и предлагать новые дизайны.
       Художники и мастера центра не полагаются только на приливы вдохновения. Они трудятся плечом к плечу с промышленными и торговыми фирмами, чьи претензии, запросы и интересы принимаются в расчет при разработке новых проектов. Хороший замысел одобряется и воплощается в жизнь лишь в том случае, когда готовая вещь привлекает покупателя не только формой и исполнением, но и стоимостью. В Килкенни работают с золотом и серебром, медью и сталью, стеклом и керамикой, деревом, пластиком и тканями. Из мастерских выходят вазы для цветов и одеяла, коврики, скатерти и мебель, ювелирные изделия, детские игрушки и посуда.
       - Мы выпускаем все, - говорит Джеймс Кинг, - от гробов до зубоврачебных кресел и мебели для аэропорта. Проектируем новые изделия и придаем новые формы традиционной продукции ирландских предприятий, улучшаем товары и расширяем их ассортимент. Развитие отечественной экономики напрямую зависит от экспорта, а на мировом рынке можно бороться только уникальными товарами оригинального дизайна, и, конечно, с учетом их стоимости. Стараемся стимулировать интерес к работе художников-дизайнеров, проводим конкурсы по всей стране, привлекаем учеников. Готовую продукцию в опытных образцах проверяем на покупателях в магазине, примыкающем к мастерским. Наши изделия можно встретить в Англии, США, ФРГ, Японии, Франции и многих других странах.
       На весь мир славится Ирландия холодным огнем хрусталя Уотерфорда, искусно вязанными белыми свитерами Аранских островов, затейливыми керамическими изделиями Арклоу, узорчатым полотном, маслом и сыром, компьютерами и компьютерным обеспечением. Высоко ценятся теплое букле и легкий твид, которые производятся вручную в селах Донегола, вуали и мантильи из воздушных кружев Карикмакросса, графство Монаган. Красочные шерстяные ковры Донегола покрывают полы в Белом доме, Букингемском дворце, Дублинском замке и ирландском парламенте. Еще Ирландия знаменита ароматным виски, согревающим тело и веселящим душу, а также темным бархатным пивом "гиннесс", в котором многие ирландцы, если не большинство, усматривают смысл жизни.
       Заведующий рекламным бюро фирмы "Юнайтед айриш дистиллерс" Тед Боннер, уроженец Северной Ирландии, о чем он не преминул мне сообщить, и человек на редкость энергичный, с места в карьер объявил, что виски изобрели ирландцы. Они первыми познали радость общения с огненным напитком, название которого пошло от гэльского "уиски бита" - "живая вода". Секрет его изготовления, если верить Боннеру, был завезен в Шотландию коварными ирландскими монахами. Скорее всего, для того, чтобы использовать дополнительное грозное оружие в борьбе с язычеством, за торжество христианской веры. После близкого и продолжительного знакомства с "живой водой" шотландцы легко и доверчиво расставались с каменными идолами и с удвоенной энергией поклонялись импортному божеству.
       Шотландцы горячо оспаривают эту версию и утверждают, что им принадлежит пальма первенства. К сожалению, ни одна сторона не способна доказать свою правоту и обосновать ее документально. Остается лишь заметить, что крупные фирмы по производству виски появились в Ирландии в конце XYIII века, а в Шотландии - в середине XIX столетия. Но это можно приписать и дальновидности ирландцев, которые раньше своих соседей оценили высокие экспортные возможности выпускаемой продукции, учтя положительный опыт ирландских миссионеров. Англичане столкнулись с живительным напитком в XII веке, придя в Ирландию с целями, далекими от пропаганды библии. Военные походы отнимали столько времени и сил, а все ирландское отвергалось с таким негодованием, что виски не удостоили должного внимания, и теперь вынуждены довольствоваться импортом.
       Как бы то ни было, ирландское виски во многом отличается от шотландского, даже если отвлечься от английского правописания, рекомендующего в первом случае писать на конце слова "виски" - "еу", а во втором - "у". Шотландское - на сто процентов продукт солодового ячменя, а ирландское - солодового ячменя пополам с обычным. Светло-коричневую кашицу заливают водой и оставляют бродить двадцать часов. Полученное крепкое пиво кипятят в колоссальных медных баках, пар собирают и трижды охлаждают, постоянно добавляя воду. И так пока не сведут тридцать три тысячи галлонов (галлон - около четырех с половиной литров) до трех тысяч при содержании спирта шестьдесят - шестьдесят пять процентов. Конечный продукт заливают в старые дубовые бочки, служившие ранее тарой для шерри, рома, американского, шотландского или ирландского виски. При хранении каждая бочка передает виски память о прошлом - цвет или аромат.
       По закону, виски должно находиться в бочках не менее трех лет. Так и поступают в Шотландии. Но в Ирландии, по давней традиции, его выдерживают минимум семь лет. Затем в подвалах, заставленных рядами темных бочек на деревянных полатях, появляются главные жрецы - дегустаторы. Они решают кардинальный вопрос: из каких бочек и складов пойдет виски в разлив, чтобы смесь соответствовала определенной марке напитка.
       - В бутылке ирландского виски, - просвещал меня Тед Боннер, - в среднем содержимое из пятисот бочек из разных подвалов. Чем старше возраст виски, тем ярче его аромат и прочие достоинства. А пить его лучше всего со льдом или содовой водой - и стакан не кажется пустым, и можно продлить удовольствие. Виски пьют не для того, чтобы напиваться.
       Действительно, на Британских островах не зазорно закусить после первой рюмки, и гостя не упрекнут в неуважении к хозяевам, если он откажется от второй. Более того, можно провести весь вечер в веселой компании, держа в руке стакан, в который ничего не доливают. Никто не требует пить до дна и наравне со всеми. Глядя на этикетку, русского волнует только число градусов, а ирландец интересуется содержимым бутылки.
       Отношение к алкоголю совсем иное, чем в России, где водку возносят до небес, присваивая звания от национального достояния до гордости нации, хотя именно водка убивает и калечит больше людей, чем автомобили. Виски отведено почетное место среди других крепких напитков, но не более того. Никто из кандидатов в парламент не станет рекламировать свои питейные пристрастия в надежде на то, что за любовь к виски его полюбят избиратели.
       В конце XIX - начале XX веков ирландское виски не знало себе равных и успешно расходилось по всему земному шару. Сейчас на ведущее место вышло шотландское - по объемам экспорта и распространению на внешних рынках, в основном за счет умелой рекламы, в том числе усилиями Голливуда. А в последнее время наблюдается все более широкий спрос на спиртное без вкуса и запаха. Вероятно, благодаря пришедшему из Америки обычаю сливать воедино разные напитки, подавая эту подозрительную смесь под звучным именем "коктейли", что переводится как "петушиный хвост". Бармен имеет возможность заработать, набалтывая в стакане все, что взбредет ему в голову, а посетитель никогда толком не знает, что пьет, но продолжает надеяться на лучшее.
       - Самый модный напиток в данный момент - это водка, - признался Тед Боннер, - и наша фирма выпускает "Хуссар водка", "Саротов водка" и "Нордоф водка". Если не ошибаюсь, в Южной Африке додумались до "Графа Пушкина". Замечаете, в каждом названии звучит нечто русское? В общем, ваш приоритет неоспорим, да и ваша водка крепче нашей. Но мы ведь знаем, что мода переменчива.
       Даже члены правления "Юнайтед айриш дистиллерс" охотно соглашаются, что их водочная продукция не идет ни в какое сравнение с настоящей русской водкой, а к ней в Ирландии относятся уважительно. В пинотеке фирмы, где хранятся образцы спиртного из разных стран мира, меня с гордостью и удовольствием потчевали старым виски, которое "при наших дедах пили только священники" - лучший комплимент в Ирландии всему, что связано с едой или крепкими напитками, - но бутылку водки ленинградского завода только показали и разрешили подержать в руках. Судя по этикетке, бутылка увидела свет еще до войны.
       Своим национальным напитком, как я уже говорил, ирландцы считают темное пиво "гиннесс", образующее у края бокала густую белую пену. По виду это напоминает "ирландский кофе", в состав которого входят горячий кофе с сахаром, ирландское виски и холодные сливки. Члены иностранных делегаций, особенно из Москвы, на официальных обедах и ужинах беспрестанно заказывают бокал за бокалом "ирландский кофе", удачно сочетающий бодрящие и хмельные свойства с невинным названием.
       Фирма "Гиннесс" оперирует на всех континентах, и ее продукция пользуется заслуженной популярностью в Москве, а было время, когда у нас даже "жигулевского" нельзя было купить, и ирландцы только облизывались, поглядывая на обширный русский рынок. Одновременно планировали рекламную кампанию, и мне показали брошюру на корявом русском языке, расписывавшую прелести "гиннесса". Видимо, ирландская фирма гораздо раньше ЦРУ авитие РР поняла, что не вечна советская власть, решавшая за народ, какое пиво ему пить.
       Не меньшую известность, чем главный продукт, компании принесла издательская деятельность, ограниченная изданием с 1955 года "Книги рекордов Гиннесса", которая удачно сочетает солидность и добротность оформления с многочисленными иллюстрациями и любопытными фактами всех времен и народов, серьезными и развлекательными. Это, по сути, энциклопедическое пособие для решения мирным путем любых споров и разногласий, возникающих при близком и долгом общении с продукцией пивоваренных компаний, и настоятельно рекомендуется владельцам питейных заведений, которые не переносят вида драки и битой посуды.
       По своей натуре ирландцы - народ благожелательный и добродушный. У них просто язык не поворачивается, чтобы вымолвить "нет", даже когда они точно знают, что сдержать свое слово при всем желании не удастся. Они не способны отказать мало знакомому человеку и в информации, а если ею не обладают, полагаются на свое неиссякаемое воображение. Это нравится далеко не всем, порождает неурядицы и недоразумения. Поэтому "Книга рекордов Гиннесса" ежегодно дополняется с учетом неразрешенных споров и переиздается, неся в массы свет новых сенсаций и общеобразовательной информации.
       Она выходит на сорока языках народов мира, распространяется в ста странах, и еще в 1976 году сама поставила рекорд, превысив достижения прошлого чемпиона, книги доктора Спока, на пятьдесят тысяч и достигнув тиража в двадцать четыре миллиона экземпляров. В новом тысячелетии тираж составил сто миллионов. С этой книгой не могут тягаться даже классики марксизма-ленинизма и их верные ученики, на издание трудов которых советская власть десятилетиями не жалела денег и хорошей бумаги. Даже библия... Нет, об этом ни слова из уважения к религиозным убеждениям пивоваров Ирландии.
       Расторопные американцы в прошлом издавали нечто подобное, серию тощих книг под общим названием "Можете верить или не верить", но это было просто занимательное чтиво без претензий на достоверность. "Книга рекордов Гиннесса" исключительно популярна благодаря широте охвата областей знания и несет сведения, почерпнутые из литературы, периодической печати, слухов и басен, сведения, нужные в дороге и дома, сведения полезные и никчемные - из медицины, космоса, спорта, истории, человеческой жизни, ее причуд и мирских глупостей. В одной из глав перечисляются все известные и полузабытые спортивные достижения, включая рекорды Олимпийских игр. Но пивоваров, как и их клиентов, больше привлекает информация, менее доступная и по-своему уникальная, которую не отыщешь в обычных справочниках.
       К примеру, самый крупный проигрыш - миллион долларов оставил в игорных домах Лас-Вегаса шейх из Саудовской Аравии; дольше всех просидел в тюрьме американец, который провел за решеткой шестьдесят шесть лет и по выходе на волю жаловался, что заключенные явно злоупотребляют бранными словами в своей речи; самый мощный микроскоп увеличивает в 260 миллионов раз, и так далее. Можно найти ответы на самые неожиданные и каверзные вопросы, рождающиеся в ничем особенно не занятых головах и выходящие из пивной пены, почти как Афродита, нагие и прекрасные. Кто самый быстрый и самый медленный, самый ранний и самый поздний, самый высокий и самого маленького роста, самый тяжелый и самый легкий, у кого больше всех детей и жен, и тому подобное.
       С каждым новым изданием прибавляется свидетельств того, что не знает границ стремление человека любым путем выделиться, хотя бы угодить в печать, если не удастся увековечить свое имя. "Книга рекордов Гиннесса" с самого начала отводила много места рекордам человеческой глупости и тщеславия, а с ростом ее популярности стимулирует читателей и почитателей проявить свои таланты. В десятках стран созданы клубы поклонников книги, и по всей планете проводятся смелые эксперименты над людьми. Кто-то целуется со скорпионами, другие сутками просиживают в клетке с ядовитыми змеями, третьи решают вопрос, сколько бездельников может набиться в уличную телефонную будку. Выпекается самый большой в мире шоколадный торт, соревнуются пожиратели бананов и велосипедов, и все ради того, чтобы "Гиннесс" причислил их к рекордсменам.
       Избытком патриотизма авторы книги не страдают, и Ирландии отводится незначительное место. Сообщается, что ирландцы тратят еженедельно свыше миллиона евро на спиртное и страна лидирует в Западной Европе по проценту алкоголиков среди населения, что можно объяснить широким выбором крепких и дешевых напитков, включая нелегальные. В горной местности, где полиция связана с народом родственными и приятельскими узами, варят "почин", по запаху напоминающий прокисшие сливы, а по вкусу - чистейший самогон. Достаточно выпить залпом в хорошей компании стакан этого снадобья, чтобы на веки вечные заслужить авторитет у местных жителей.
       Хотя большинство не воротит нос при виде алкоголя, более пятисот тысяч ирландцев носят значки "пионеров". Нет, не с портретом юного Ильича, без красного галстука, барабанов, костров и воспитания в надлежащем духе. Значок означает, что его обладатель дал зарок не употреблять спиртное в любом виде, многие - с юношеских лет. Семейная пара таких "пионеров" побывала у меня в гостях, и я совсем растерялся, не зная, что им предложить до ужина для разогрева беседы. Не начинать же в самом деле с кофе! Даже значок толком не рассмотрел, чтобы снова не попасть впросак. Удивили меня гости и порадовали.
       По официальным данным, ирландцы выпивают ежегодно свыше двухсот миллионов литров пива, но нужно быть справедливым до конца и добавить к сказанному, что Ирландия одновременно занимает первое место в мире по потреблению невинного чая на душу населения - около четырех килограммов в год.
       * * *
       Статистика, как утверждают Илья Ильф и Евгений Петров, знает все. Но пока еще никто не удосужился подсчитать, сколько времени ирландцы проводят в пабах. Может быть, потому, что цифра получилась бы несуразная, пугающая людей трезвенных и хорошего паба не видевших. В Дублине на девять театров и сорок четыре кинотеатра приходится шестьсот пятьдесят пабов, а в деревушке Молбей, графство Корк, - двадцать семь пабов на шестьсот пятьдесят аборигенов, что, говорят ирландцы, еще не рекорд, так как некому и некогда вести подсчеты в других местах.
       Вдали от родины житель Британских островов может испытать чувство ностальгии. С кем не бывает? Но больше всего тоскует по пабу. По возвращении из заграничной поездки он весьма пренебрежительно, с чувством собственного превосходства, отзовется об иностранцах, не имеющих своих пабов и не познавших радости жизни. Мои ирландские друзья, бывающие наездами в Москве, однажды ввалились в мою квартиру гурьбой и торжественно возвестили: "Юрий! От всей души поздравляем! У вас на Калининском проспекте открылось подобие паба. Прогресс налицо!" В подтверждение своих слов они продемонстрировали записку от директора пивного бара, своего рода пропуск, дававший право проходить в любое время без очереди. Разглядел-таки шустрый администратор настоящих ценителей.
       Паб - сокращение от английского "public house", "общественный дом", то есть место общедоступное, приходи кому не лень, всякому будут рады. Переводить слово "паб" на русский язык бесполезно и, я бы сказал, грешно, потому что ничего подобного у нас нет, как нет в английском языке аналогов трактира, рюмочной и забегаловки. Владелец паба, и он же чаще всего бармен, официант и вышибала, един во многих лицах: внимательный слушатель, добрый советчик, передаточная инстанция, кредитор, животворный источник местных сплетней и слухов, наперсник и всеобщий любимец.
       Под его началом не рядовое питейное заведение, а общественный институт, своего рода клуб, где почтенные отцы семейств спасаются от неугомонных подруг жизни с их однообразными хлопотами и до смерти надоевшими заботами о воспитании подрастающего поколения, тоскливой тревогой по поводу мелкого ремонта по дому и перспектив на будущее. Одновременно они уходят от вечного спора, зачастую грозящего распадом семьи, о том, какую программу смотреть по домашнему телевизору. Хозяин паба, если обзаводится болтливым ящиком, признает только спортивные передачи, пробуждающие у зрителей жажду, да еще новости, от беспробудной мрачности которых может запить и убежденный трезвенник. Других новостей по телевизору не бывает.
       В пабах течет неспешная, уважительная беседа о делах мирских и взлетах душевных, и даже те, кто позволил себе лишнее, не решатся нарушить общий покой, а ноги им отказывают лишь по выходе на улицу. Там они и встречают рассвет в гордом одиночестве, потому как вытрезвителей в Ирландии не водится и каждый трезвеет в одиночку, не докучая ближним просьбой подать рассол, ибо прелестей рассола, как и ужасов вытрезвителя, ирландцы не познали. С нарастанием темпов глобализации у них еще все впереди.
       Женщины узнают самые горячие новости, до которых еще не дорвались жадные на сенсацию газетчики, в очередях в продовольственных магазинах. Причем эти очереди как раз и образуются в Ирландии во время такого обмена животрепещущей информацией. А мужчины постигают смысл происходящего в стране и в мире за кружкой доброго пива. В обязанности новоприбывшего входит поставить выпивку всем собеседникам. Затем в дело вступает сосед по столику - и так по кругу, по очереди, пока есть деньги, и сохраняется возможность усидеть на стуле без посторонней помощи. Все зависит, в конечном счете, от темы разговора.
       У себя дома ирландцы почти не пьют, разве только по семейным праздникам, на рождество да еще в гостях, чтобы не обидеть хлебосольных хозяев. Но и паб они посещают не столько ради того, что способен предложить его владелец, сколько ради аудитории. Ведь у каждого уважающего себя гражданина Ирландии к вечеру накапливается несколько тысяч слов, которыми он просто обязан поделиться со всеми друзьями, родственниками, соседями, знакомыми и незнакомыми, и паб служит верной отдушиной. Не будь этого предохранительного клапана, страшно подумать, что могло бы произойти со страной, где красноречие считается непременным атрибутом всех ее жителей и настоятельно требует выхода. Самая трудная проблема - вовремя и без потерь найти благодарных слушателей.
       Вначале я, по примеру новых знакомых, назначал деловые свидания в пабах, но там на меня обрушивался такой мощный поток информации, что я начинал захлебываться в прямом и переносном смысле. Да и доверительная беседа через пять-десять минут принимала всеобщий характер. Весть о появлении русского журналиста быстро разносилась по столикам, и всегда находились желающие посмотреть, как много может выпить русский человек. Меня оставляли в покое только на Аранских островах и в Корке. В конце концов, я отказался от посещения пабов по делу, но продолжал в них захаживать, потому что пабы, безусловно, одна из самых колоритных достопримечательностей Дублина.
       Помещение, как правило, сравнительно небольшое. Потолок иногда достигает почти церковных высот, но под ним открывается пространство, не разъединяющее, а объединяющее посетителей. Сидящие за разными столиками могут свободно переговариваться, не повышая голоса, что создает атмосферу комфорта и расслабленности. Хозяин каждого паба стремится обставить его так, чтобы он не походил на заведения соседей и конкурентов. И здесь фантазия воистину безгранична. Одних влечет романтика моря, другие уходят в глубокую историю или впадают в сельскую идиллию. Третьи крепко держатся за питейную тематику, заменяя стулья дубовыми бочонками и выставляя коллекции затейливых пивных кружек. Общий стиль - добротность, солидность, основательность.
       Над головой висят седла или рыбацкие сети, на стенах - картинки или расписные тарелки, а пол посыпан пахучими опилками или убран зелеными ветками. Стены обшиты темным дубом "под старину" и редко - современным броским пластиком. В сторонке, не обязательно, но желательно, по-домашнему уютно пылает камин либо призывно переливается разноцветными огнями игральный автомат, дань времени, выдающий в виде выигрыша жетоны на даровую выпивку. В баре можно перекусить свежими бутербродами, которые делают только по заказу, чтобы не зачерствели, а в соседних помещениях, если они имеются, подают обеды и ужины.
       В желобах деревянной надстройки над баром торчат аккуратными рядами свежевымытые и надраенные полотенцем до ослепительного блеска рюмки и фужеры, висящие вниз головой, как летучие мыши. Повышенным спросом они не пользуются, поскольку предназначены для редко употребляемых напитков. В ходу толстенные кружки или высокие стаканы, вмещающие одну пинту, чуть больше пол-литра, и полупинтовые бокалы для пива доброй дюжины сортов, разновидностей и национальностей. Бармен каким-то чудом ухитряется быстро обслужить всех посетителей, обменяться словом с завсегдатаями, поприветствовать новичков, вымыть и насухо протереть посуду, сделать бутерброды, улыбнуться чужой шутке, вовремя навести порядок на стойке и чуть пригубить из стакана, если уж очень настаивает достойный клиент, остро нуждающийся в собутыльнике.
       По своей многочисленности пабы могут соперничать в Ирландии даже с церквами. Однако богоугодным учреждениям, конечно, не сравниться с их преуспевающими конкурентами по красочности и многообразию оформления, несмотря на обилие позолоты. Пабы всегда разные и на все вкусы, даже самые привередливые. То заполненные песнями и разговорами, утопающие в густом табачном дыму и всеобщем гвалте, визгливые и кичливые, как члены парламента. То высокомерные, преисполненные чувства собственного достоинства и важности своего вклада в жизнь общества, как священнослужители. В центре Дублина на квартал приходится три - четыре паба, а в отдаленных пригородах и малых городах они гордо стоят особняком, подчеркивая свое право на уважение незаметными вывесками: знающий человек дорогу всегда найдет, как лошадь - к дому.
       У каждого паба свое лицо и свой характер, который определяют завсегдатаи, а они делают свой выбор по месту жительства, работы или профессии. Отсюда студенческие или рабочие питейные заведения, что диктуется близостью завода или университета, а чаще, как в клубах, собираются актеры, писатели, поэты, журналисты или печатники, уголовники или полицейские, чиновники или предприниматели. Многое зависит от склонностей и прошлого хозяина, его готовности поверить в кредитоспособность клиента, у которого, как на грех, не оказалось денег на последний глоток "на посошок".
       Есть пабы подчеркнуто беспартийные и с четкой политической окраской, разбитые на два лагеря: в одних стремятся сокрушить все и вся, а в других натужно подпирают плечами незыблемость существующих порядков. Единым для всех остается уютное помещение, двери которого открыты для всех, кому взбрело в голову зайти на огонек, хотя в одних пабах кружка пива стоит на пару пенсов дешевле, а в других дороже, что формирует и соответствующую клиентуру.
       В пабах находят друг друга знакомые, соседи и товарищи по работе, что сводит до минимума необходимость приглашать и ходить в гости и снимает гору с плеч домашних хозяек. В пабах назначаются деловые встречи и любовные свидания, проводятся собрания благотворительных обществ, союзов охотников и любителей животных, защитников окружающей среды и филателистов, организуются партийные и профсоюзные конференции, собеседования и дискуссии, танцевальные вечера и вечера народной песни, выставки, а то и показ последних мод сезона. В пабах мне доводилось присутствовать на пресс-конференциях, читать лекции и проводить беседы. Паб - институт демократический, и если нет настроения принимать спиртное - воля ваша, и к вашим услугам широкий ассортимент прохладительных напитков и фруктовых соков. Ведь в пабах бывают и женщины.
       А отношение к женщинам, естественно, особое, о чем говорит такой случай из судебной практики. Однажды полиция графства Типперери арестовала группу людей, засидевшихся в пабе за полночь. По ирландским законам, это серьезное правонарушение, и ответственность несет, в первую очередь, владелец заведения, которого могут лишить лицензии на торговлю спиртным. Пабы закрываются в одиннадцать вечера, и минут за десять до рокового часа бармен возглашает: "Джентльмены, посмотрите, пожалуйста, на ваши часы!" Посетителям разрешается допить оставшееся у них в кружках и бокалах, но заказы больше не принимаются. Народ, ощутив сухость во рту, начинает расходиться.
       В суде хозяин паба в Типперери пытался оправдать свой неблаговидный поступок ссылкой на четырнадцатую годовщину своей свадьбы. Судья, человек тоже семейный, и со стажем, принял мольбы подсудимого к сведению и ограничился мягким приговором, повелев всем уплатить штраф. Только женщины были избавлены от наказания на том основании, что они находились в пабе под влиянием своих мужей и спутников. В Дублине страшно возмутились борцы за окончательную и бесповоротную эмансипацию слабого пола и назвали приговор "проявлением мужского шовинизма. В Типперери женщины очень хвалили судью.
      
       Глава девятая. "Есть ли загробная жизнь, нет ли загробной жизни..."
       Разногласия, возникшие в связи с этим вердиктом, вызваны новыми веяниями в Ирландии, но решение судьи из Типперери вполне согласуется с патриархальным укладом жизни в стране. Женщины в расчет не принимаются и штрафу не подлежат, если они при мужчинах. Подчиненное положение прекрасного пола разумеется само собой: оно складывалось веками под влиянием католической церкви.
       О ней отзываются в Ирландии, как о самой богатой, четко налаженной и весьма влиятельной организации в стране. Она имеет наибольшее число платных инструкторов, лекторов и агентов на местах, у нее свой парламент - встречи епископов в городке Мейнут у Дублина и свое правительство - кардинал и его окружение. В церкви есть правое и левое крыло, свои консерваторы и либералы, и она не парит в воздухе, крепко стоит на земле, твердо зная, чего следует добиваться как конечной цели, а это - не много и не мало как торжество христианства на всей планете в толковании и понимании католической церкви.
       Мы в России это уже проходили: была партия, "ум, честь и совесть нашей эпохи", была миссия - повсюду насадить социализм, хотят того другие народы или нет. Чем кончилось, известно. На мой взгляд, у церкви и КПСС много общего, хотя сравнивать их негоже. Это - практически то же самое, как устроить состязания между взрослым мужчиной в расцвете сил и недозрелым мальчишкой. Однако в повседневной деятельности различия, по существу, только в названиях партийных и церковных органов да функционеров.
       Епископ - тот же секретарь обкома, архиепископ - член ЦК, кардиналы образуют политбюро, а священники до боли напоминают мне кадровых партийных работников советского прошлого. Та же непоколебимая, часто показная, убежденность в своей правоте и демонстративный отказ выслушать иную точку зрения. Одинаковое стремление поставить заблудшие души на путь истинный, вне зависимости от их личных пристрастий. Одновременно - завладеть чужой душой, а тело использовать на своем хозяйстве. Они работают не во имя невесомых идей - бога или коммунизма, а на конкретные организации - церковь и партию.
       Святой Патрик, имя которого сегодня носят сотни тысяч ирландцев по всему земному шару, с честью выполнил свой долг. Ирландия занимает далеко не последнее место в мире по охвату населения религией. Как утверждают злые языки, католические священники из США приезжают в отпуск на Изумрудный остров, чтобы отдохнуть душой, ради почета и уважения, чего им явно недостает на родине. Американских прихожан одной только проповедью в храм не заманишь, приходится прибегать ко всякого рода ухищрениям: приглашать модные певческо-струнные ансамбли с мощными усилителями, популярных комедийных актеров, на худой конец - политиков и чревовещателей.
       В Ирландии пока живут по старинке, и на дверях ресторанов в сельской местности вместо обычной рекламы лепят рукописные многообещающие объявления: "У нас столуются священнослужители". А, как известно в народе, люди, постоянно общающиеся с богом по долгу службы и лишенные в силу своего сана ряда плотских удовольствий, понимают толк в хорошей еде и питье.
       Ничто не пробуждает у ирландцев такого жадного интереса, как безбожник. Однажды я выступал в Национальном университете в Дублине, рассказывал о жизни в Советском Союзе, отвечал на въедливые вопросы, сыпавшиеся со всех сторон. Не мог себе представить подобную картину в Москве: американский журналист рассказывает о жизни в Соединенных Штатах. Советская власть настолько утратила уверенность в прочности своих позиций, что пугалась тени инакомыслия и старалась заглушить все радиостанции, вещавшие на русском языке. Что уж говорить о живых носителях информации, способной подорвать веру в торжество идей коммунизма! Их близко не подпускали к молодежи, а за контакты с иностранцами обладателя "серпастого и молоткастого" паспорта могли выгнать из вуза или с работы, а то и посадить всерьез и надолго.
       Ирландские власти, почти сплошь католики, нельзя отнести к разряду трусливых. Они не чинили мне видимых препятствий: я мог ездить куда угодно, встречаться с кем угодно и выступать перед любой аудиторией. Видимо, в отличие от компартии, католическая церковь убеждена в своей правоте и готова ее отстаивать в споре с атеистами. Так я оказался в громадном актовом зале, до отказа набитом горячей молодежью. После моего выступления возле кафедры собралась толпа студентов.
       Они продолжали задавать мне вопросы, среди которых главным был "Верите ли вы в загробную жизнь? А если нет, как же вы можете жить на белом свете?" И это интересовало людей, получавших высшее образование и наверняка кое-что постигших. В любой другой стране такой вопрос выглядел бы, по меньшей мере, странным, а в Ирландии он гармонично вписывается в общий стиль жизни.
       К примеру, в дублинских газетах появилось объявление: "Всемирно известный Финбар Нолан принимает больных по понедельникам и четвергам. С часу до четырех дня - женщин и с четырех до шести вечера - мужчин". Это напоминает рекламу фокусников, сельских геркулесов и акробатов - они тоже "всемирно известные", других не бывает. Объявление могло бы затеряться среди анонсов развлекательных заведений, которые публикуются на последней полосе, но народная молва к тому моменту разнесла весть об успехах Финбара, и окраину столицы заполонили доверчивые люди. Они ждали чуда от 18-тилетнего юнца из Лох-Гона, глухого села на одну улицу в графстве Каван, одном из самых отсталых в промышленном и социальном отношении районов, дающем щедрый урожай невежд и лежебок.
       В школе Финбар не засиделся, чем очень расстроил своих родителей, надеявшихся, что он станет священником в дополнение к старшему брату-полицейскому. (В сельской местности Ирландии каждая семья мечтает вырастить священника и полицейского). Так бы и остался незадачливый отрок работать на отцовской ферме, но мать вовремя вспомнила, что он - седьмой сын седьмого сына, а по ирландскому поверью такая родословная предполагает дар врачевания. По селу пустили слух, что при посещении больного родственника Финбар к нему прикоснулся, и тот встал с постели здоровым. Родственник проживал в другом графстве, голоса не подавал, и к дому Ноланов потянулась скорбная череда людей, отчаявшихся найти общий язык с дипломированными врачами.
       Таковых нашлось немало в округе, и прием перенесли в пустовавшее здание танцевального зала в ближайшей деревне. На деревянных скамьях вдоль стен и прямо на полу расположились пациенты, в основном народ пожилой, испробовавший на своем веку не одного лекаря и самые неожиданные лекарства. Среди них бродили односельчане Финбара, неустанно повторяя байки о том, как он и вылечил. После первого визита, внушали они, стало хуже, и окружающие понимающе кивали головами: "Да, это лучше, когда вначале станет хуже", - а потом пришло долгожданное исцеление.
       Во второй половине дня, после сытного обеда, народу являлся Финбар в модной прозрачной рубашке с кружевами, поигрывая мускулами и сверкая свежим маникюром. В полутемном зале вспыхивали разноцветные лампочки, унаследованные от прежнего танцевального веселья, и кто-то несмело аплодировал. Финбар взбирался на сцену, цепко хватался за микрофон и предлагал всем обнажить пораженные недугом места. Огни потухали, как для медленного фокстрота, и пациенты сбрасывали брюки и юбки, пиджаки и кофты.
       "Исцелитель" начинал обход, громко пришептывая: "Во имя отца и сына и святого духа" и возлагая руки на страждущих. За ним следовал шустрый мальчик с тазиком "святой" воды, отдававшей хлором, куда Финбар спешил опустить пальцы после каждого "возложения". Ассистент по ходу дела интересовался, кому полегчало с прошлого посещения, и оглашал хорошие вести в микрофон. Плохие новости оставались медицинской тайной.
       - Когда мне было две недели от роду, - разглагольствовал седьмой сын седьмого сына, - мать положила мне в руку червя, и тот сдох.
       (Надо понимать, от ужаса при виде матери, кладущей червя в руку младенца).
       - Тогда она поняла, что у меня дар врачевания. Вы, конечно, знаете, что, к примеру, артрит и ревматизм происходят от червей, засевших в спине, и я могу их изгнать. Это все от электричества. У меня его больше, чем у других, и токи передаются больным через мои руки.
       Финбар специализировался на кожных заболеваниях, болезнях суставов, дефектах речи и эпилепсии, проявляя крайнюю сдержанность, если заходила речь о раковых опухолях. При необходимости он мог привести имена десятков людей, убежденных, что именно он избавил их от страданий. Врачи, правда, возражали, что у этих людей и не было симптомов болезней, которые нуждались бы в лечении, но критика нисколько не смущала Финбара. Он опасался интереса к его головокружительной карьере налоговых органов. "Исцелитель" утверждал, что денег за лечение не берет, только "приношения", но дотошные сборщики налогов докопались, что за короткий срок семья Ноланов приобрела недвижимость и несколько автомобилей.
       Не меньшую известность получил в Ирландии последователь Финбара Патрик Кейси из отдаленного села в графстве Типперери. По его словам, однажды после футбольного матча он почувствовал сильную головную боль. Приложил руку - и все прошло. Ужаленный пчелой, снова приложил руку - и ни боли, ни опухоли. Положил червя на ладонь - и тот скончался в муках. Еще Патрик определял с помощью свинцового шарика на веревочке, кому принадлежит письмо: если шарик вертится по часовой стрелке - мужчине, если против - женщине.
       Церковь не возражает против деятельности самозванных лекарей, если те помнят об интересах церкви. "Исцеление идет от веры, - твердят священнослужители и приводят примеры из жизни учеников Христа, творивших чудеса без помощи шарика на веревочке. - Вполне естественно, истинно верующие могут исцелиться и теперь". "Я верую, - бьет себя в грудь Финбар Нолан. - Моя сила дана мне богом, и я богом призван лечить людей. Если вы не верите в бога, я ничем не могу вам помочь".
       "Невежество! Средневековье! Такое невозможно в просвещенной стране!" - Воскликнет возмущенный читатель, и будет не прав. Достаточно вспомнить Россию, где более семидесяти лет внедряли атеизм силовым путем, а потом воинствующие безбожники чинно выстроились в церквах со свечками в руках. Тем временем "перестроенные" россияне сгрудились перед телевизором, выставив сломанные будильники и трехлитровые банки с водой в ожидании, когда их начнут сверлить с экрана профессионально пронзительным взглядом и завораживать плавными движениями рук.
       Миллионы телезрителей всерьез верили, что часы воскреснут, а водопроводная вода обретет целебные свойства. В стране, кинувшейся в капитализм, как в омут, очертя голову, вдруг появились сотни экстрасенсов, магов, чародеев, хиромантов, белых и черных колдунов и ведьм. К ним повалили толпами, забросив недописанные докторские диссертации, кандидаты наук и простые граждане, требуя чуда. Все это - при поголовной грамотности и под разговоры о высокой культуре, доставшейся от прошлых поколений.
       И не надо думать, будто Россия уникальна в этом отношении. В Европе и Америке тоже есть свои кашпировские, чумаки, джуны и гробовые. Но, как и в случае с Финбаром, никто не предоставляет им возможности дурить людям головы по телевидению.
       * * *
       По официальным данным, девяносто пять процентов населения Ирландской республики исповедуют католическую веру. Трудно найти село без своего святого и церкви, без "святого" колодца с приписанными ему чудодейственными особенностями, но далеко не каждая деревня имеет школу поблизости. Куда ни поедешь, первое, что бросится в глаза, - громада католического собора, хищно нависшего над домами. Если в ирландском парламенте только и говорят, что о нехватке денег на жилищное строительство, то всегда находятся силы и средства на величественные церковные ансамбли, которым несть числа.
       Женщины в городском автобусе дружно, как по команде, осеняют себя крестом, проезжая мимо церкви или кладбища. В селах Донегола старухи шепчут молитву перед тем, как щелкнуть электрическим выключателем. Священники встречаются на улицах Дублина чаще, чем медлительный городской транспорт. Возле больших магазинов в центре столицы дежурят постные монашки, многозначительно звеня мелкими монетами в жестяных коробках. Эти деньги предназначены для несметной орды миссионеров за границей. И тут же рядом, на мосту, сидят на холодном асфальте нищенки с протянутой рукой.
       Все заявления, исходящие из Ватикана, истово публикуются ирландскими газетами, зачастую в ущерб важным международным новостям. По выходным дням у церквей выстраиваются длинные вереницы разномастных автомобилей. Для многих обитателей окрестных домов воскресный визит в храм - святая обязанность и событие недели. Все члены семьи выходят из дома в своих лучших платьях и костюмах, чтобы себя показать и на других посмотреть.
       Это и возможность возобновить старые и завести новые знакомства, перекинуться парой слов о делах или вежливо раскланяться с нужными людьми. По окончании службы улицы заполняются празднично разодетой толпой прихожан, спешащих в ближайший паб промочить глотку после утомительных гимнов. Регулярное посещение мессы считается чуть ли не первым гражданским долгом, и бдительные соседи зорко следят, чтобы не было исключений из общего правила.
       И не только соседи. Как-то житель удаленного села, оставленного по недосмотру церковных властей без собственного храма, был лишен водительских прав за грубое нарушение правил дорожного движения. Проще говоря, полиция установила, что сидевший за рулем человек был мертвецки пьян, даже имени своего не мог вспомнить. Казалось бы, с ним все ясно, но не всем. Судья, рассматривавший это дело, решил, что права нужно вернуть обвиняемому, когда тот пожаловался, что без машины не сможет еженедельно, как и подобает дисциплинированному католику, посещать мессу.
       Мой приятель геолог Питер Джонс, с которым не раз вместе ездили на рыбалку, объяснил, что в Ирландии нельзя не принадлежать к одной из двух тесно спаянных общин - католической или протестантской. Иначе затопчут ногами.
       - Никто вас не станет осуждать, если вы не верите в бога, потому что остается шанс вернуть вас в лоно церкви, - говорил Питер, идя на крутом подъеме на обгон тяжело дышащего грузовика лоб в лоб со встречной машиной, а когда та не выдержала напряжения, резко свернув в кювет, презрительно процедил: Трус!
       Я, признаться, тоже испугался, а мой спутник, как ни в чем не бывало, спокойно продолжал:
       - Во что вы верите, никого не интересует, но хотя бы раз в неделю вы обязаны возглавить семейный поход в церковь. В противном случае вы выпадаете из обоймы, а это значит, что вам, и жене, и детям жить будет исключительно трудно.
       Англичанин, проживший в Ирландии почти двадцать лет, Питер полюбил Изумрудный остров и его обитателей, но всему знал истинную цену. Он же предсказал за тридцать лет до того, как это произошло, крушение Советского Союза под растущей тяжестью бюрократического аппарата, во что я, естественно, не поверил, но задумался.
       Когда я определял своего сына в находившуюся недалеко от корпункта протестантскую школу, учительница, прежде всего, поинтересовалась, какой религии придерживаются в семье ребенка, и была явно озадачена, узнав, что нам хорошо и без религии.
       - Та-ак, - протянула она, нахмурившись. - А что вы скажете, если ваш мальчик будет посещать утреннюю молитву? Это положено всем детям. - И сурово вопросительно взглянула на непутевого родителя.
       Я не возражал и несколько дней кряду вынужден был разъяснять своему отпрыску, что такое рай и ад и почему мы с мамой не молимся на сон грядущий и ничего не просим у бога, обходясь своими силами. Вначале он смотрел на наше неблаговидное поведение осуждающе, а затем произошла полная трансформация. Мой сын стал убежденным атеистом и активным борцом против религиозных предрассудков в свои неполные семь лет. По возвращении в Москву он первым делом спросил у встречавших его родственников:
       - Бабушка, ты в бога веришь?
       - Нет, - ответила она, потупив глаза.
       - А ты, дедушка?
       - И я нет, - бодро отрапортовал беспартийный коммунист.
       - Значит, вы хорошие люди, - заключил счастливый внук.
       Видимо, крепко ему насолили в протестантской школе, рекомендованной мне как "одна из самых прогрессивных". Не хочется думать, что происходит в менее "прогрессивных" школах.
       Учебная программа в республике более или менее унифицирована, но в Северной Ирландии в католических школах изучают гэльский язык и историю своей страны, а в протестантских - зубрят, как таблицу умножения, детали биографии английских монархов. Высшие учебные заведения тоже делятся по религиозному признаку, и в Дублине два университета: протестантский Тринити-колледж и католический Национальный с филиалами в Корке, Мейнуте и Голуэе. Такой порядок был заведен еще при английском правлении по настоянию противоборствующих церквей, опасавшихся растерять паству, если пустить дело воспитания молодежи на самотек, и с тех пор много воды утекло, но мало что изменилось.
       Время от времени одна из газет в Дублине робко заикается о необходимости совместного обучения детей разного вероисповедания и расширения сети школ, живущих по этому принципу. Тотчас на автора крамольной статьи со всех сторон обрушивается критика, поднимается дикий шум и гам, сыплются гневные запросы в парламенте, и, в конечном счете, все остается по-прежнему. С раннего возраста ирландских граждан приучают мыслить церковными категориями, втайне или отрыто презирать тех, кто по-иному молится тому же богу.
       Посещение школы для детей в возрасте шести - пятнадцати лет обязательное, но далеко не все семьи могут позволить себе лишиться пары рабочих, хотя и слабых рук, и власти особенно не придираются, когда закон нарушается. Обучение бесплатное, если не считать регулярной контрибуции, которую взимает разово и ежемесячно родительский комитет на всевозможные школьные мероприятия, что к концу учебного года выливается в изрядную сумму. Правда, семьи с низкими доходами от оброка освобождаются.
       В июне проводятся промежуточные экзамены для 15-16-тилетних подростков и выпускные - для 17-18-тилетних. Затем они получают диплом об окончании школы и при желании и возможности могут подать документы в университет. В начальных школах - более шестисот тысяч детей, в средних - триста тысяч, а в вузах - около тридцати тысяч, и можно легко проследить, какой отсев происходит на каждой ступеньке и какой процент учащихся начальных школ попадает в университеты.
       В высших учебных заведениях стипендию получает практически каждый пятый студент, а остальные вынуждены подрабатывать, нанимаясь грузчиками, официантами, разнорабочими и репетиторами. Перед рождеством, когда все без исключения ирландцы покупают подарки своим близким и за две недели магазины сбывают годовые запасы залежавшихся товаров, продавцы-профессионалы растворяются среди толпы студентов, принятых на работу временно, на горячую пору.
       Мне же лучше знаком институт "бэби-ситтеров", обеспечивающий досуг родителей с малыми детьми. Девушки-студентки, рекомендованные соседями и друзьями, подряжались посидеть с нашим сыном, когда нам случалось отлучиться из дома по вечерам. Особую заинтересованность проявляли студентки с кафедры русского языка Тринити-колледж, поскольку могли попрактиковаться в языке. Да и во всех случаях удовольствие обоюдное - мы не тревожились за сына, сидя в гостях, а "бэби-ситтер" упивалась телевизором. К тому же ее труд оплачивался. Заработок на стороне для многих студентов - единственный путь к окончанию университета.
       Правительство покрывает большую часть расходов на содержание школ. Параллельно существуют частные начальные и средние школы, взимающие высокую плату за обучение. Жалованье преподавателей и их квалификация там выше, чем в государственной системе, а детям полагается красивая школьная форма. Здесь не последнюю роль играет снобизм родителей: "Мой ребенок будет учиться в обычной школе? Только в частной!" - и они тянутся из последних сил, чтобы их отпрыск был не "как все".
       Но где бы ни учились дети, контроль над деятельностью школ и процессом образования фактически осуществляет церковь, которая прямо или косвенно подвергает строгой цензуре учебники и программы. В каждом селе и городском районе голос священника решающий при выборе и приеме на службу директора школы, с его одобрения нанимают учителей.
       * * *
       Католический священник не ограничивается своими прямыми служебными обязанностями: проповеди, свадьбы, крестины и похороны. Он глубоко вовлечен во все происходящее в его приходе, и он является авторитетом фактически по всем жизненно важным вопросам. К нему обращаются за советом и помощью не только по семейным конфликтам, но и по деловым и юридическим проблемам, не говоря уже о такой деликатной материи, как набор игроков в местную футбольную команду.
       Все это учитывается политиками, и в ходе предвыборных кампаний партийные лидеры не пропускают в поездках по стране ни одного монастыря, до седьмого пота гоняя чаи с монахами и монашками. После отъезда редкого гостя обитатели монастырей делятся своими впечатлениями от визита с жителями округи, так что все кандидаты на выборные посты очень стараются оставить о себе добрую память в умах и сердцах служителей церкви.
       Однажды и меня пригласили в монастырь "ордена сестер горы Сион". В роли посредника выступил самый популярный в Ирландии телеведущий Гей Берн, живой, непосредственный, яркий человек, искатель приключений, по своей природе. Очень ему хотелось посмотреть, как поведет себя журналист из Москвы за монастырскими стенами, но кажется, я его разочаровал, не допустив ни единого ляпа, потому что мне очень понравились люди, с которыми случилось познакомиться.
       Да, я родился и жизнь прожил в стране победившего социализма. Это значит, что меня учили ходить строем, едва я научился стоять на собственных ногах, заставляли думать и поступать не по собственному разумению, а плясать под чужую дудку. Поэтому любая организация, которая пытается навязать мне свою волю, вызывает у меня отторжение. Однако в этой организации могут работать достойные и очень симпатичные люди.
       Нас встретили в монастыре молодые женщины, напористые и пышущие здоровьем, с румянцем во всю щеку, никак не похожие на богомольных и немощных затворниц. Жизнерадостные, трудолюбивые, внимательные, чуткие и отзывчивые, они определили смысл своей жизни как "служение богу во благо человека". Познакомившись ближе, я понял, что им можно смело доверить заботу над стариками и детьми, опеку над сирыми и немощными. Проводили гостей в огромный зал, где на длиннющих столах были разложены охапки свеже нарезанных пышных цветов и объяснили, что букеты пойдут на продажу в Дублине и Лондоне, а выручка - на содержание монастыря и благотворительные цели.
       Показали стенгазету - все честь по чести: красиво вырисованный заголовок "Наш голос", заметки о плохой работе столовой, легкая критика в адрес игуменьи, уголок юмора со стишками и карикатурами. Проводили на богослужение и все время весело стреляли глазами в мою сторону. Очень им было интересно, как поступит журналист из России, когда вокруг начнут креститься и преклонять колени. А, может, снизойдет на меня благодать, наступит прозрение, и я приду к богу? Потом мы долго курили, пили необыкновенно душистый чай с пирожками, таявшими во рту, и беседовали о разных разностях.
       Что меня особенно поразило, так это насыщенная, активная жизнь монашек. Конечно, они не забывают молиться, но большую часть времени проводят вне стен монастыря - в цветниках, парниках и огородах, в близлежащих селах и отдаленных городах. Навещают больных и многодетных, здоровых и одиноких, утешают, помогают, увещевают и вдалбливают слово божье. Удивила и широта познаний "сестер горы Сион", с болью и состраданием внимательно следящих за событиями в мире и своей стране.
       В этом они мало чем уступали холеному иезуиту, с которым я встретился в доме Тима Пэта Кугана, ирландца до мозга костей, вольнодумца и большого выдумщика. Он решил устроить "бой быков" - столкнуть лбами изощренного мастера словесных баталий на фронте богословия с начинающим, но ревностным пропагандистом идей социализма. Рассадил нас по обе стороны пылающего камина в удобных мягких креслах, вручил стаканы с виски, сам устроился в центре и приготовился к роли рефери. Мы не оправдали его ожиданий. Беседа прошла мирно, и обнаружилось, что основные постулаты христианства мне не чужды, а мой оппонент скорее сочувствует моей стране, чем осуждает ее миссионерское рвение.
       Только прогалина тонзуры на макушке да темная сутана, сидевшая на плечах иезуита, как модный костюм, пошитый у лучшего портного, напоминали о принадлежности моего собеседника к иному миру. Во всех других отношениях он был человеком светским, въедливо обаятельным и сведущим. Историю коммунистического и рабочего движения он знал не хуже священного писания. Позже признался, что этому предмету уделяется повышенное внимание во всех религиозных учебных заведениях. "Как мы можем с вами бороться, если не будем знать своего противника досконально?" - ехидно спросил на прощанье, намекая на то, что мои представления о библии оставляли желать много лучшего.
       Протестантский пастор - равный среди равных, а католический священник возведен в Ирландии на некий пьедестал. Это сейчас грамотность среди взрослого населения достигает девяноста девяти процентов, а раньше служитель церкви в сельской местности был зачастую единственным человеком, умеющим читать и писать. Он был способен толковать законы и статьи в газетах, обучать детей грамоте и дать полезный совет, подсказанный не только здравым смыслом. А главное - католическая церковь всегда отождествлялась в умах ирландцев с борьбой против колониального гнета, и по сей день не истратила политического капитала, нажитого за столетия гонений.
       Английская администрация прилагала все усилия, чтобы искоренить влияние католической церкви. Вся ее верхушка и основная часть клира были изгнаны, многие священники убиты, а тайно вернувшимся грозила смертная казнь. Ирландцев, не желающих отказаться от религии предков, выселяли на бесплодный крайний запад страны, а конфискованные земли передавались протестантам.
       Государственной религией был объявлен протестантизм, и все население, в том числе католиков, обязали выплачивать налог на содержание протестантской церкви. В итоге подпольная католическая церковь стала "религией побежденных", символом национального протеста, а принадлежность к ней - делом чести многих ирландских патриотов. Борьба против английского владычества ассоциировалась с католической религией, что заложило прочную основу для широкого влияния церкви среди ирландского народа.
       И это - несмотря на то, что католическая церковь, как и все главенствующие религии, всегда выступала на стороне власть имущих, как только находила с ними общий язык, решительно осуждала и гневно клеймила всех и всяческих смутьянов. В 1798 году архиепископ Дублина повелел отслужить молебен "во славу победы над повстанцами", то есть по случаю подавления восстания "Объединенных ирландцев". Два года спустя церковь приветствовала ликвидацию ирландского парламента и образование Соединенного королевства Великобритании и Ирландии, лишившее ирландцев даже намека на самостоятельность.
       В 1920 году епископ Корка заявил, что борьба Ирландской республиканской армии против отрядов "черно-пегих" - "смертный грех", ибо эти отряды суть "законные вооруженные силы, которые следует уважать и оказывать им посильное содействие". В 1922 году руководители ИРА, в том числе будущий президент Ирландии Имон де Валера, были отлучены от церкви. Но после того как де Валера сформировал свое правительство в 1932 году, его отношения с католическими иерархами были вскоре урегулированы и закреплены плодотворным и взаимовыгодным сотрудничеством. Бернадетта Девлин, входившая в руководство движения за гражданские права в Северной Ирландии, в своей книге "Цена моей души" назвала "церковь-мать" "матерью-предательницей".
       Характерно высказывание одного из ирландских епископов: "Церковь не выступает как группировка, оказывающая давление на правительство, подобно партиям или профсоюзам. Она вмешивается в дела государства с более высоких позиций, так как церковь - это богом данный защитник морального закона, и она же его интерпретирует". Иными словами, католическая церковь принимает на себя в Ирландии роль верховного арбитра добра и зла во всех вопросах, какую бы сторону жизни они ни затрагивали. Она ставит себя над правительством и народом, и она же старается диктовать свои условия и правила бытия, что напоминает наше советское прошлое, когда партком выносил решения по разводам и абортам.
       В повседневной жизни католическая церковь вездесуща и всемогуща, следуя библейским заветам. Она принимает в свое лоно младенцев, благословляет новобрачных, исповедует и проповедует, отпускает грехи, стоит у ложа умирающего и провожает его в последний путь. Регулярные войска священников дополняют сводные полки более двухсот религиозных орденов, дислоцированных в Ирландии. Они держат под присмотром или содержат больницы и школы, дома для престарелых и бедноты. Не обходят вниманием инвалидов, прикованных недугом к домашним кроватям, где можно охватить всю семью и сочувствующих. Над входами в больницы и над кроватями пациентов распластались аляповатые распятья, и больного не допустят в госпиталь, пока не выяснится, какому священнику он отдает предпочтение.
       Помнится, в городской больнице Голуэя случился большой переполох, когда доставили туда с советского рыболовного траулера матроса, нуждавшегося в экстренном хирургическом вмешательстве. По-английски он не знал ни слова, и с огромным трудом разыскали француженку, изучавшую русский язык на родине, а потом решившую продолжить образование в университете на западе Ирландии. С ее помощью врачи сумели поговорить с больным, но долго не могли приступить к операции, так как пациент отказался предварительно повидаться со священником. Потом матрос лежал на кровати за плотно задвинутыми занавесками, чтобы, видимо, предотвратить распространение "красной заразы" на соседей по палате.
       Позднее где-то раздобыли библию на русском языке, и около месяца продолжалась молчаливая борьба возле прикроватной тумбочки выздоравливающего: с утра ему вместе с лекарствами подсовывали священное писание, а он аккуратно заталкивал книгу подальше под кровать, откуда ее выуживала к обеду нянечка, и все начиналось сначала. "Им хоть кол на голове теши, они все свое, - жаловался мне бедолага. - Но я не в претензии. Работа у них такая". Настырные проповедники слова божьего не сложили оружия, пока матроса не отправили самолетом в Москву. Французская студентка соблюдала нейтралитет.
       Католическая церковь играет большую роль в Ирландии, но с каждым новым десятилетием слабеет ее прямое воздействие на ход жизни страны. Референдум 1972 года исключил из конституции статью, отводившую особое место церкви, отменили ряд законов, навеянных католицизмом, но еще остается гласная и негласная цензура над печатными изданиями и зрелищными мероприятиями. Причем ирландские писатели говорят, что церковь смотрит сквозь пальцы на вульгарные и пустые произведения, но не терпит мыслей новых, бросающих вызов устоявшейся системе.
       Просмотр литературы, поступающей в Ирландию морем и по воздуху, входит в обязанности неторопливых таможенных чиновников. Они могут пропустить книгу без лишних слов либо конфисковать ее, ссылаясь на списки запрещенных изданий, либо передать ее в бюро по цензуре, которое заседает раз в месяц, расследуя литературные новинки. При постоянно возрастающем размахе издательского дела немногочисленные члены бюро, обремененные массой других забот, не способны скрупулезно изучить все книги, и показателем для них чаще всего служат название или рисунок на обложке.
       Работа сложная и неблагодарная. Плывешь ли по течению или против течения, везде подстерегают острые подводные камни. Как отличить порнографию от эротики с первого взгляда? Три искусствоведа дадут три разных ответа на этот вопрос. Если пригласить четвертого, он выскажет особое мнение. С ними можно спорить или соглашаться, но в любом случае хранителям целомудренности общества не позавидуешь.
       Бюро с порога отметает все относящееся к грубой пропаганде секса и насилия, но искать какую-то логику в его работе - занятие бесперспективное. Хотя запрещены все журналы с пикантными фотографиями и содержанием, те же журналы на иностранных языках имеют свободное хождение. Сегодня в Ирландии больше скрытой, чем официальной цензуры, и она проводится книжными магазинами, которые заказывают литературу для продажи в стране с учетом запросов покупателей и вкуса членов бюро по цензуре, а вкусы эти меняются.
       * * *
       Приблизительно такой же порядок существует в ирландской прессе, где от главного редактора до начинающего репортера уголовной хроники все выполняют функции цензора, и не приведи господь ошибиться, когда служба информации вступает в противоречие с интересами промышленных и торговых фирм, рекламирующих себя и свою продукцию в периодической печати. Ведь реклама обеспечивает большую часть поступлений в газетную казну, и дублинский еженедельник "Хайберниа" не зря сетовал на "рост влияния рекламодателей на редакционную политику национальной прессы". Журнал поведал историю Артура Уэйна, обозревателя "Айриш индепендент" по финансовым вопросам, который рассказал о планах слияния двух компаний, и был уволен из газеты, когда статья этим компаниям не понравилась.
       Советским журналистам жилось легче. У них был один хозяин - КПСС, и пока стук пишущей машинки совпадал с колебаниями генеральной линии партии, сохранялась возможность трудиться по специальности. Мои ирландские коллеги находятся в худшем положении. Они вынуждены учитывать противоречивые, а иногда - взаимоисключающие позиции. Ближе всех стоит владелец газеты, который использует ее как средство пропаганды своих взглядов и защиты интересов тех, кто приносит ему материальную выгоду или усиливает его влияние в обществе. Здесь все предельно ясно: либо твоя точка рения совпадает с мнением верховного правителя, либо надо искать другую работу.
       Дальше всех - правительство, способное испортить настроение и даже загнать в угол неуемных критиков, но одна партия сменяет у руля власти другую, и с одной из них возможен временный или долгосрочный союз. Сторонники правительства всегда найдут, за что его похвалить, даже если нет у него особых заслуг, а противники могут надеяться на победу оппозиции на следующих парламентских выборах. В этом прелесть многопартийной системы, позволяющей ругать до хрипоты и правящую партию, и ее оппонентов, никого не обижая и прекрасно осознавая, что они одним миром мазаны. При этом не следует переступать черту под названием государственные интересы.
       В промежутке между ближним и дальним хозяевами находится верный подписчик или случайный читатель, купивший газету на ходу в киоске или с лотка, в общем, "публика", как в театре. Именно ради нее газетчики с риском для жизни лезут в пекло региональных конфликтов, раньше полиции прибывают на место убийства или крупного ограбления, пристают к политикам с острыми вопросами и проводят собственные расследования. Во имя Читателя совершают поступки, сравнимые с подвигом, и под прикрытием свободы прессы нахально вторгаются в личную жизнь известных людей и простых граждан, лгут, изворачиваются и подличают, пишут заведомые гадости.
       Газета - изначально убыточное предприятие. Крайне редко удается поднять свой тираж до высот, обеспечивающих самоокупаемость, не говоря уже о прибыли, и немногим выпал долгий век, как свидетельствует история ирландской прессы. Ее первой ласточкой был "Отчет о главнейших происшествиях в Ирландии", появившийся в феврале 1659 года. У него было мало общего с современными ежедневными изданиями, и он был скорее похож на окопный "боевой листок" времен Великой Отечественной войны.
       В XYII-XYIII веках газеты посыпались осенним дождем, но в памяти остались лишь "Даблин джорнэл", основанная в 1725 году и продержавшаяся на плаву целое столетие, и "Ньюслеттер", которую до сих пор выпускают в Белфасте с 1732 года. Любовь к печатному слову достигла апогея в середине XIX века, когда даже в глубокой провинции могли себе позволить несколько газет: в Голуэе с населением 124 тысячи человек - шесть газет и в Трейли, графство Керри, с 15 тысячами жителей - восемь изданий: пять еженедельных и три вечерних.
       Первая газета по цене один пенс за штуку вышла в 1859 году. Это была "Айриш таймс", существующая и сегодня благодаря высокому профессионализму ее сотрудников, способных отличить новость от сенсации, а также мудрой редакционной и рекламной политике. За ней последовала в 1905 году "Айриш индепендент" и в 1933 году - "Айриш пресс", созданная Имоном де Валера на пожертвования из Америки. Она служила рупором Фианна фойл и, хотя эта партия долгие десятилетия формировала свое правительство, безвременно скончалась в 1995 году, доказав, что пребывание у власти не гарантирует жизни партийным изданиям, если страна живет по законам рынка и на деле гарантирует свободу печати.
       Сегодня на Изумрудном острове выходят шесть утренних газет: три в Дублине - "Айриш таймс", "Айриш индепендент" и "Стар", две в Белфасте - "Ньюслеттер" и "Айриш ньюс", а также "Икземинер" в Корке. Кроме того, в Дублине издаются четыре вечерних и пять воскресных газет. В провинции существуют шестьдесят периодических изданий, почти исключительно еженедельники, и самый крупный из них "Керримэн" имеет тираж в 34 тысячи экземпляров.
       Согласно классификации, принятой в англо-говорящем мире, газеты делятся на "качественные" и "популярные" ("желтая" пресса, по нашей терминологии), то есть одни стараются информировать читателя, а другие - развлекают, будоражат и часто нагло врут. Первые подают на стол сытные блюда, а вторые норовят скормить сомнительный продукт, с душком. Воскресная и вечерняя пресса отличается умением преподнести самые тривиальные события как мировую сенсацию, разбрасывая на первой полосе аршинные многообещающие заголовки. Ее хлеб насущный - скандальная хроника, сплетни из личной жизни популярных певцов и актеров, а также богатых людей планеты. В этом она сродни провинциальной печати, которая не пропускает ни одной помолвки и свадьбы, конфликта местного значения и дальней катастрофы.
       Все ирландские газеты переживают серьезные финансовые трудности, вызванные как растущей конкуренцией со стороны агрессивной английской прессы, так и падением доходов от драгоценной рекламы, которую перехватывает энергичное телевидение. "Айриш индепендент" склоняется в пользу партии Фине гэл и специализируется на всестороннем освещении спорта, что снискало ей популярность у завсегдатаев пабов, любителей спорта на расстоянии. Одно время "Айриш таймс" пыталась выпускать воскресное и вечерние приложения, но потеснить издания, обосновавшиеся на этом рынке, не удалось, и с планами экспансии пришлось распрощаться. Газета держится в стороне от межпартийных склок, подпитывается энтузиазмом своих неунывающих сотрудников и пользуется спросом у среднего класса и ирландцев, проживающих за границей, которых интересуют новости, а не болтовня вокруг новостей.
       Пытливого читателя, перебирающего ирландскую прессу, ждет разочарование. Редакции многих изданий, судя по всему, исходят из принципа "Чем меньше знаешь, тем лучше спишь". Факты тонут в словоблудии, либо их просто опускают за ненадобностью, и газетные полосы посвящаются высказываниям и комментариям. Что сделало правительство, остается неясным, зато полполосы отведено рассуждениям о том, как все было бы хорошо, если бы члены правительства прислушивались к мнению данной газеты. Демонстрация защитников окружающей среды в центре Дублина пройдет незамеченной, но все пожары, ограбления, кражи, убийства и похождения звезд эстрады обязательно попадут в печать.
       Одной из проблем работы в Ирландии была для меня добыча сухих и достоверных фактов. После поездки на Аранские острова захотелось написать очерк о крайнем западе, носящем имя Гэлтахт. Естественно, хотелось бы знать, сколько там живет людей, есть ли промышленность, какие перспективы развития. Звоню в соответствующее министерство. Оно так и называется: "По делам районов, население которых говорит на гэльском языке". Казалось бы, любой его чиновник должен отрапортовать основные цифры, даже если разбудить его среди ночи. Как бы не так! Обещают выяснить, уточнить, согласовать и перезвонить. Наступает молчание. На следующий день приходится снова беспокоить государственных служащих. Они сообщают номер телефона доселе неизвестного мне департамента, а там на телефонные звонки вообще не реагируют.
       Значительно больше повезло мне с радиовещательной и телевизионной корпорацией Ирландии "Радио телефиш эрен" (РТЕ). Ее репортеры каким-то особым чутьем угадывали, где происходит самое интересное, и охотно делились своими впечатлениями. Они были самыми информированными людьми, буквально только что окунувшимися в самую гущу событий, и РТЕ порой рассказывает людям о случившемся без прикрас и докучливой официозности. Телевидение часто помогает зрителям публично обсудить злободневные проблемы, по которым готовятся специальные программы, и в исключительных случаях - составить свое мнение о ситуации, складывающейся далеко от Ирландии.
       В чем я мог убедиться, когда в разгар перестройки мне позвонила по телефону в ТАСС девушка, представившаяся Уной, корреспондентом РТЕ. По заданию редакции она приехала с оператором в Москву, чтобы попытаться на месте понять и оценить горбачевскую фразу "процесс пошел". Уна обошла и объездила полгорода, поговорила, как могла, с помощью переводчика, с москвичами, зафиксировала пустые полки магазинов, взяла интервью у некоторых самых голосистых ораторов со Съезда народных депутатов, а теперь, следуя рекомендации Пэн Коллинз, решила, как говорят американцы, поковыряться в моих мозгах. Мы просидели два часа в кафе на Арбате и встретились вновь в 1991 году накануне президентских выборов. Новая Россия очень заинтересовала ирландцев.
       РТЕ была создана по решению парламента в 1960 году как "автономная и независимая организация". В то время предрекали, что корпорация "будет способствовать возрождению гэльского языка и национальной культуры", "представит за рубежом правдивый облик Ирландии". Эти надежды оправдались лишь частично. Компании, рекламирующие свои товары и услуги по радио и телевидению, настояли, чтобы передачи велись только на английском языке. "Требования рекламодателей, - отмечала "Айриш таймс", - нельзя совместить с национальными задачами, стоящими перед РТЕ".
       Однако с их мнением приходится считаться, так как от рекламы зависит свыше половины доходов корпорации. Одну треть обеспечивают поступления от оплаты населением лицензий на право пользования телевизором. По городским улицам и сельским дорогам разъезжают по вечерам машины с выставленными на крыше чуткими антеннами: они вылавливают нарушителей закона, которые подвергаются затем жесткому штрафу. Все предельно просто - если хочешь смотреть телевизор, покупай лицензию. Это касается и жителей восточного побережья, которые с помощью обычной телевизионной антенны могут принимать несколько каналов английского телевидения и просто игнорировать РТЕ.
       Несмотря на то, что корпорация получает доходы из разных источников, денег не хватает на подготовку собственных программ, и заграничный товар поглощает основную часть времени, отведенного в эфире ирландскому телевидению. По радио чаще можно услышать о прелестях стирального порошка "Эриэл", чем о жизни самой Ирландии Настырная реклама преследует ирландцев повсюду, и единственным утешением служит мысль о том, что в Америке в этом отношении еще хуже при великом изобилии телеканалов.
       Проблемы не ограничиваются финансами. Правительство то и дело назначает комиссии для обследования деятельности корпорации, ясно давая понять, что оно хотело бы контролировать автономность и независимость РТЕ. Продюсеров и редакторов засыпают директивами и запросами, на которые нужно реагировать, и не только административные, но и творческие работники задыхаются под грузом бумаг, от которых нет спасения. Так спокойнее для властей, потому что никто не поручится за результаты журналистского расследования, предпринятого непутевым и политически неуравновешенным телерепортером. А пока все читают новые указы да отписываются, покушаться на устои нет сил и времени.
       "Закручивание гаек" в РТЕ происходит вне зависимости от того, какая партия в данный момент стоит у власти, но особенно старается Фианна фойл, создавшая за десятилетия своего правления широко разветвленную сеть патронажа, которую называют "мафией Фианна фойл". Партийные активисты и доноры, вносившие вклады в предвыборные фонды, получают теплые места в государственном аппарате, обрастают влиянием и прихлебателями. Если поступают заявки на лицензию на открытие нового паба от сторонников правящей партии и оппозиции, не возникает сомнений, кому повезет. Когда открывается вакансия на должность заведующего сельским почтовым отделением или отделом в государственной корпорации, первыми в очереди оказываются "солдаты судьбы".
       Политический капитал Фианна фойл зарабатывает, популяризируя главную цель своей программы - "обеспечить единство и независимость Ирландии как республики". Об этом, правда, забывают, находясь у власти, но это обстоятельство не пропагандируется, чтобы не лишать народ последних иллюзий. Естественно, главной заботой для избирателей остаются работа, дом и семья, но Ирландия более политизирована, чем Америка или Европа, из-за своего колониального прошлого и его наследия - раскола страны.
      
       Глава десятая. Оранжевые тучи над Ольстером.
       Где бы ни собирались ирландцы и о чем бы ни зашла речь вначале, разговор, так или иначе, переходит на Северную Ирландию. Когда там вновь возрастает напряженность, что происходит значительно чаще, чем того бы хотелось, события в Белфасте и Дерри доминируют в программах новостей радио и телевидения, публичных выступлениях политических деятелей. Они кричат со страниц газет крупными заголовками, жуткими фотографиями насилия, смерти и разрушений, вызывают боль и сострадание страшными кадрами в телевизионных новостях.
       Жителей республики все происходящее режет по сердцу. У большинства на Севере родственники, друзья и знакомые. Когда солдаты или полиция открывают огонь на Фоолз-роуд или в Богсайде, они могут поразить людей, с которыми зрители у экранов телевизоров в Дублине или Дандоке еще вчера мирно беседовали в пабе или за домашним столом.
       Мне часто доводилось наблюдать одну и ту же картину. В домах и общественных местах, где есть телевизор, люди могут есть, пить и веселиться, забывая, кажется, обо всем. Но вот бьет девять часов вечера, кто-то включает телевизор - и тотчас же смолкают песни и смех: передается сводка новостей за день. Все внимательно слушают и смотрят, не отрывая глаз. По напряженным лицам можно судить, как больно переживают ирландцы события, разворачивающиеся перед ними на экране.
       Единство Ирландии - не ближайшая, а долговременная задача правительства республики, и на пути к воссоединению немало препятствий, возникших в ходе развития двух обособленных частей острова. Это различия в уровне жизни, системах социального обеспечения, медицинского обслуживания и образования, в других областях. Находятся люди, выдвигающие в оправдание раскола страны теорию о "двух нациях" в Ирландии, как если бы принадлежность к той или иной религии определяла понятие нации.
       Сторонники воссоединения вынуждены считаться также с противодействием протестантской общины шести графств Ольстера, находящейся под сильным влиянием антикатолической пропаганды "оранжистов". Многие жители Северной Ирландии, голосующие за кандидатов юнионистской партии, вполне искренне полагают, что статус-кво в отношениях с британской короной отвечает их насущным интересам. Подобные взгляды подогреваются консервативными кругами в Лондоне, которые настаивают на необходимости сохранить английский контроль над частью ирландской территории.
       В то же время общественное мнение Англии начинает склоняться к мысли, что с Северной Ирландией так или иначе придется распрощаться. "Ирландская проблема" вконец истрепала нервы британским подданным, которые вынуждены краснеть и оправдываться перед иностранцами, когда упоминается Ольстер, вспышки насилия и кровь, пролитая на улицах Белфаста. Англичане с ужасом, в крайнем недоумении смотрят выпуски теленовостей о бурных событиях в Ольстере. Все это происходит на британской территории, так сказать, в колыбели демократии, и никак не укладывается в голове.
       Конечно же, надо найти решение, и чем раньше, тем лучше. В конце концов, именно англичан называют мастерами компромисса, но выработать соглашение, которое могло бы устроить все стороны, крайне затруднительно. Противники воссоединения пускают в ход свой главный козырь - протестантов Севера. Все выглядит вполне благопристойно и очень демократично: Ирландия не может быть единой, потому что этому противится большинство населения Северной Ирландии. Почему, спрашивается?
       Политика дискриминации католического меньшинства и предоставления привилегий протестантам, которую проводили юнионистские правители Северной Ирландии с ведома и молчаливого согласия Лондона, вызвала к жизни, казалось бы, противоестественный союз. Это - протестантские землевладельцы и фермеры, владельцы заводов и промышленные рабочие, объединенные ненавистью к "папистам" и выступающие за незыблемость связей с Англией, против единой Ирландии. Парадоксальная ситуация, неправда ли? Что может быть общего между предпринимателем и рабочим? Оказывается, может.
       Рабочий - протестант имеет хорошо оплачиваемую работу и сносное жилье потому, что его сосед - католик лишен того и другого. Безбедное существование фермера - протестанта обеспечивает предельно низкая оплата труда поденных рабочих и батраков - католиков. Тем временем газетенка преподобного Иана Пейсли настырно твердит: "Во всех бедах Ольстера виноваты паписты, которые размножаются, как кролики".
       Попытка добиться проведения радикальных реформ, которые могли бы исправить положение, была предпринята движением за гражданские права в Северной Ирландии, развернувшим массовую кампанию протестов против дискриминации католического меньшинства, что натолкнулось на ожесточенное сопротивление "оранжистов". Лондон предложил вначале военное решение проблемы и ввел регулярные войска в Белфаст и Дерри в августе 1969 года. Началась операция в духе мирно почившей империи с целью усмирить разбушевавшихся аборигенов и навести порядок.
       Очередная облава в районе Терф-лодж, Фоллз-роуд, Ардойне, Баллимерфи или другом католическом гетто Белфаста. Обыски, аресты. Мужчин в нижнем белье выволакивают из постелей, ставят лицом к стене, раздвигая ноги пошире дулом автомата, грубо обшаривают, потом увозят. Сонные улицы заполняются криком насмерть перепуганных детей и рыданиями женщин. Пройдет не один день, прежде чем родственники узнают, где содержатся их близкие и какая судьба им уготована.
       За облавой следует демонстрация протеста. На улицы выходят матери, жены и сестры. Они стучат в жестяные крышки баков для мусора, гремят сковородками и пустыми кастрюлями. Грохот разносится по всей округе и служит предупреждением для жителей соседних кварталов, что им предстоит встреча с английской армией. Мальчишки забрасывают солдат камнями, в броневики летят молочные бутылки с горючей смесью. Войска открывают огонь. В ответ с крыш домов и из подворотен звучат выстрелы бойцов ИРА.
       Облавы и обыски проводились ночью, как раз перед рассветом, когда особенно хочется спать. Войска оцепляли не только католические кварталы, но и небольшие города, населенные преимущественно католиками. Протестантские районы подобные операции не затрагивали, и становилось ясно, что они организуются не ради "борьбы с террористами", как провозглашало армейское командование, а с целью запугивания той части жителей, которые отказывались мириться с дискриминацией, нищетой, безработицей и бездомностью. Армию использовали как орудие подавления требований признать за католиками право на человеческую жизнь.
       Солдаты и полиция применяли против демонстрантов "водные пушки", мощная струя которых способна сбить с ног взрослого человека, поливали их свинцом, стреляли резиновыми пулями весом в сто пятьдесят граммов. Эти "летающие дубинки" преподносили в печати как "гуманное оружие для восстановления общественного порядка", а они изувечили десятки человек. Жилые кварталы тесно скученных однотипных домов забрасывали гранатами с ядовитым газом "си-эс", полюбившимся американцам во Вьетнаме.
       Накал страстей достигал высших отметок, средства расправы с уличными шествиями и митингами обновлялись и совершенствовались. На смену слезоточивому "си-эс" пришел более действенный удушливый газ "си-ар". В баки "водных пушек" стали заливать специальные красители, чтобы участников демонстраций могли опознать много часов спустя и при желании - арестовать.
       На регулярные войска возложили задачу, прямо противоположную "миссии мира", которую им приписывали на первых порах. По странному капризу командования массовые облавы и обыски проводились исключительно в католических районах. О тайниках оружия и взрывчатки протестантских экстремистов становилось известно лишь, когда неосторожность кладовщика приводила к взрыву и гибели люди, заглянувшие в паб "Три степ инн" после футбольного матча. По воле политических деятелей Англии армия была призвана разжигать религиозные противоречия, ибо только таким путем Лондон может рассчитывать на то, что ему удастся сохранить свое господство в шести графствах Ольстера.
       Верный пособник английских политиков, лелеющих имперские амбиции, - "Оранжистский орден". Он насчитывает свыше ста тысяч членов и полторы тысячи местных отделений или лож, каждая из которых включает от пяти до пятисот человек. Ложи на местах объединяются в районные, а те - в ложи графств, общим числом двенадцать по всей Ирландии. Организации "оранжистов" есть также в Англии, Америке, Канаде, Австралии и других странах, включая африканские. Реальным влиянием "орден" пользуется только в Северной Ирландии. Зарубежные филиалы проводят манифестации в поддержку своих единомышленников и время от времени поставляют им контрабандное оружие.
       Наиболее яркая сторона деятельности "ордена" - подготовка и проведение традиционных парадов, посвященных историческим датам, таких, как марш 12 июля в годовщину битвы при Бойне в 1690 году. Это - когда "защитник протестантской веры" герцог Оранский разгромил войска английского короля-католика Якова II. Красочные шествия с подтекстом угрозы регулярно проходят в разных районах Ольстера и за его пределами, и их общее число достигает восьмисот в год.
       Гудят набатом огромные, почти в человеческий рост, барабаны Ламбега, самозабвенно заливаются флейты и аккордеоны. В колоннах свирепо горланят песню "Шарф, который носил мой отец". Оранжевого цвета, естественно. Впереди степенно выступают дородные мужчины в черных котелках и костюмах, при белых перчатках, держа под мышкой свернутые зонтики, символ респектабельности и одновременно - удобное оружие в уличной потасовке. Они вполне могли бы сойти за клерков из лондонского Сити в наряде, отдающем дань истории, если бы не оранжевые и алые шарфы, перекинутые через плечи, - знак принадлежности к "ордену".
       Вдоль кромки тротуара четко по-строевому вышагивают "офицеры" с саблями наголо. Над головами колышутся штандарты, убранные пышными кистями, - "Оранжистская ложа Указующего перста  64", "Оранжистская ложа Шэнкилл-роуд  9", "Оранжистская ложа Путеводной звезды  1013" и так далее. Несут хоругви с портретами Вильгельма Оранского на обязательном белом тоне и царствующей английской королевы Елизаветы. В стороне от марширующих приплясывают, задевая зевак, две подвыпившие тетки. Одна в полосатом платье красно-бело-голубых цветов "Юнион Джек", британского флага. Другая в светлом балахоне с грубо намалеванной на груди красной ладонью правой руки, гербом Ольстера.
       На всем протяжении марша, пока он идет по улицам протестантских кварталов, тротуары забиты плотной толпой истерически восторженных девиц и дам в своих лучших платьях, будто они только что вышли из церкви или покинули свадебный стол. У детских колясок, украшенных флажками Великобритании и Ольстера, плачут от счастья молодые мамы в мини-юбках, размером не превышающие ширину шарфа. "За бога и Ольстер!", "Ни шагу назад!" - надсадно вопят из толпы. На этом праздничном фоне странно выглядят сосредоточенные, угрюмые лица участников марша, как если бы они приготовились к бою.
       В переулках затаились, как кошки у мышиной норки, броневики английской армии, ощетинившись дулами пулеметов. Рядом с ними, под прикрытием брони, безучастно наблюдают за происходящим автоматчики. У рации что-то быстро бубнит офицер. Видимо, докладывает начальству, что пока все спокойно и парад следует по маршруту, который неделями согласовывали "оранжисты" с властями. Но нужно быть начеку, поскольку нет никакой гарантии, что праздничное шествие не повернет в сторону, а потом вторгнется в католические районы, и тогда жди беды.
       На улицах Белфаста поет, паясничает, пляшет и беснуется парад "оранжистов". Красочную процессию можно принять за карнавал, если бы не военное построение колонн и печатающие шаг "офицеры", если бы не злобные антикатолические лозунги и песни, не открыто провокационный замысел этого действа. "Мы победили! Мы сверху!" - вдалбливают барабаны, воскрешая в памяти далеко не лучшие страницы ирландской истории, неся угрозу расправы католикам, не желающим примириться с подчиненным положением.
       В песне "Я родился под "Юнион Джек", которую любят распевать "оранжисты", есть такие слова:
       Фоллз - чтобы жечь.
       Тейги - чтобы убивать.
       Если тейги - чтоб убивать,
       То кровь - чтобы текла.
       Если винтовка - чтобы стрелять,
       То черепа - чтобы раскалывать.
       Нет лучше тейга, чем с пулей в спине.
       Фоллз - католическое гетто Белфаста, тейги - презрительная кличка его обитателей, и трудно ожидать, что, заслышав подобную песню, они не примут мер защиты. А лидерам парада только того и надо. Мирный исход уличных мероприятий "Оранжистского ордена" - скорее исключение, чем правило. Не случайно в июле и августе, горячую пору маршей и беспорядков, Северную Ирландию наводняют журналисты со всего мира, чуя запах жареного.
       * * *
       Познакомиться с коллегами мне не довелось. Едва я выбрался из толпы, дорогу преградил хмурый парень в куртке военного покроя цвета хаки с множеством карманов. Говорят, очень удобно: избавляет от необходимости носить сумки и чемоданы.
       - Эй, мистер, вы кто? Турист или репортер?
       Рядом материализовалась еще пара недорослей с лицами младенцев, не отягощенных грузом мыслей. Зато с мускулатурой у них все в порядке. Видимо, думают брюшным прессом. Многозначительно помахивают увесистыми дубинками. Сразу видно, что дело свое знают и от него не отступятся. Тот, что повыше ростом, надо полагать, заинтересовался моим фотоаппаратом явно не японского производства. Глазастый попался малый.
       - Ну, так как? - допытывался он с возрастающим подозрением.
       - Репортер, - покаялся я.
       - Откуда?
       - Из Москвы.
       Такого поворота бдительные стражи местного порядка явно не ожидали.
       - Русский, что ли?
       - Нет, - говорю, - украинец.
       Знаю, что такой ответ всегда ставит иностранца в тупик. "Как же так? - недоумевает он. - Из Москвы и не русский. Что за зверь выискался?"
       Расчет был верный. Ребята захлопали глазами и перестали поигрывать дубинками. Об украинцах слышать не случалось. Их знание географии строго ограничивалось территорией Британских островов да некоторыми странами бывшей Британской империи. Оставшееся на земном шаре пространство удобно укладывалось в рамки понятия "проклятые иностранцы", а Москва запомнилась в сочетании "рука Москвы".
       - Коммунист? - спрашивают с угасающей надеждой в голосе.
       - Коммунист, - отвечаю.
       Парни просияли от удовольствия. Теперь все стало на свои места. Напрягаться больше не придется. Перед ними коммунист из Москвы, а во всех бедах и злоключениях Северной Ирландии, как твердо заучили эти оловянные солдатики, виноваты "красные". Если что-то не клеится, цены растут или погода пошаливает, всему есть готовое объяснение: "рука Москвы". Об этом денно и нощно пишут в газетах, говорят по телевидению. То здесь, то там пронырливые газетчики находят "красную опасность". Однажды русскую подводную лодку обнаружили. Благо, воды вокруг острова хватает, и пойди разберись, что плавает в глубине. Такие сообщения подаются на первой полосе под заманчивыми заголовками, а опровержения, если их никак нельзя избежать, печатаются мелким шрифтом где-то между рекламой стирального порошка и средства от головной боли.
       На лицах парней, мечтающих о военной карьере, судя по наряду, отражалась мучительная работа мысли, что доставляло им массу неудобств. Коммунист из Москвы находится в непосредственной близости от парада "Оранжистского ордена". Смотреть, конечно, никому не заказано, но и меру надо знать. Скорее всего, шпион, и фотоаппарат налицо. Надо бы пройтись по нему дубинкой, чтоб другим было неповадно, но с прессой велели держать ухо востро и без причины не уродовать. Опять же называет себя украинцем, а кто знает, с чем их едят? Из непривычного раздумья моих стражей вывел веселый окрик:
       - Эй, Брайан, не пора ли по пинте?
       Брайан, самый высокий из ребят, вздрогнул, как боевой конь при звуке трубы, и в его глазах появилось осмысленное выражение. Промочить горло хотелось отчаянно, но и оставить меня без присмотра он не решался. Когда я поддержал идею зайти в ближайший паб, парни вздохнули с облегчением.
       Сомкнутыми рядами двинулись в "Хантерс лодж", паб современной постройки, состоящий из общего бара, где спиртное на пару пенсов дешевле и стулья с жесткими сиденьями, и более уютное помещение, с табличкой "лаундж". Туда и направился Брайан, не желая ударить в грязь лицом перед иностранцем. За тяжелой дверью встретил густой гул голосов и сивые клубы табачного дыма - не продохнуть. На стенах развешаны седла, уздечки, фотографии гончих и картинки псовой охоты. Над стойкой бара - охотничьи ружья и трофеи, как и положено в "Охотничьем приюте".
       Посетители, тесно сгрудившиеся у стойки, приветствовали Брайана и его спутников как старых знакомых. На меня особого внимания не обратили. Я вызвался купить на всех пива, но Брайан мрачно буркнул, что "первый раунд за хозяевами", и решительно протиснулся к стойке. Во время его отсутствия мы заняли столик, помолчали. Вернувшись с четырьмя кружками светлого пива, Брайан сразу же перешел в атаку:
       - Возможно, вы предпочитаете "гиннесс"? Придется нас извинить. Здесь "гиннесс" не подают. Это для республиканцев, - намекая, что темное пиво производится по ту сторону границы и застревает поперек горла твердокаменных лоялистов.
       Газеты и листовки протестантских ультра, с которыми я познакомился, живя в гостинице, гремят призывами "бойкотировать товары Эйре, покупать только британское". Авторы воззваний ясно дают понять, что нарушителям не поздоровится
       После второго "раунда" когда мне удалось поймать за полу быстроногого мальчишку, пробегавшего мимо с подносом, языки развязались. Навалившись на стол, Брайан внушал, что "католики - враги государства, бунтари. Они хотят воссоединения с Ирландской республикой. Им нет места в Ольстере!"
       - Мы - британцы! - кричал распалившийся защитник протестантских устоев, норовя расколоть пивную кружку о стол. - Мы родились и умрем британцами!
       - А как же англичане? - ехидно поинтересовался я. - Они-то называют себя англичанами! А жители Шотландии -­ шотландцами, уроженцы Уэльса - валлийцами. Выходит вы единственные британцы в Соединенном королевстве? Да и в Лондоне, если не ошибаюсь, вас зовут ирландцами. Неувязка получается!
       Брайан сердито засопел. Его мир не выходил за границы тесных закоулков родной Шэнкилл-роуд, вечерней пинты в кругу единомышленников, шумных митингов "оранжистской" ложи, номера "Ньслеттер" ежедневного евангелия правоверных юнионистов, да треска ольстерского телевидения. Такие, как он, даже передачи Бибиси не смотрят, считая их "слишком либеральными". Брайану и его сверстникам крепко вбили в голову, что, если, не дай бог, Лондон от них открестится, их захлестнет католическое море, и они камнем пойдут ко дну.
       Да и не привык Брайан к дискуссиям. До сих пор он обходился кулаками, если требовалось доказать свою правоту, а сейчас надо шевелить мозгами, подбирать нужные слова. Занятие неудобное и непривычное. Конечно, следовало бы одернуть зарвавшегося репортера, возомнившего, будто он разбирается в тонкостях британского подданства. Жаль только, прессу наказали не трогать. Даже специально предупредили, чтобы в сомнительных случаях журналистов передавали по команде. А этот нерусский из Москвы какой-то странный. Когда ему что-то говорят, вроде, понимает, и язык неплохо подвешен. И на коммуниста, какими они прежде представлялись Брайану, не похож.
       - Вот что, - решился Брайан после третьей кружки. - Спорить мне с вами недосуг. Если хотите, могу познакомить с ребятами, которые вам все растолкуют... Только ничего твердо обещать не могу - тут же добавил он. - Может, они еще не захотят с вами встречаться. У нас строго. Дисциплина!
       На том и расстались.
       Откровенно говоря, я никак не ожидал, что Брайан сдержит слово. За годы жизни в Ирландии успел привыкнуть к тому, что обещания раздаются щедро, но выполнять их не спешат. Телефонный звонок Брайана на следующее утро был приятным сюрпризом. Наверное, сказывалось протестантское воспитание, прививавшее обязательность и добросовестность.
       - Я в холле, - сообщил Брайан. - Спускайтесь. Фотоаппарат вам не понадобится.
       У подъезда поджидал юркий "авэнджер" модного золотистого цвета, носящего в рекламных плакатах звучное название "золото ацтеков".
       - Хорошая тачка, - похвалил я и пожалел о сказанном. Коллеги Брайана никогда не пользуются по своим делам собственным транспортом. У "авэнджера" наверняка был другой владелец, который уже не раз докучал полиции расспросами о пропаже. Брайан подтвердил мою догадку. Он хищно осклабился и обронил небрежно:
       - Других не берем.
       Едва мягко захлопнулись дверцы, как машина сорвалась с места.
       - Небольшая формальность, - сказал мой проводник. - Велено завязать вам глаза.
       Темная повязка была натянута со знанием дела: не туго и без просвета. Безумная езда, когда меня швыряло на поворотах из стороны в сторону, продолжалась около получаса, а потом "авэнджер" встал как вкопанный, под визг тормозов. Меня вывели под руки.
       - Осторожно ступеньки, - предупредил голос Брайана. Повязку сняли. По шаткой скрипучей деревянной лестнице, усыпанной безжалостно раздавленными окурками дешевых сигарет, мы поднялись на второй этаж. За щелястой дверью открылась грязноватая клетушка. Сидевший у телефона молодой человек с нашивками капрала, вскочил на ноги при виде нас, приоткрыл другую дверь, скрылся, почти тотчас же вернулся и жестом пригласил меня войти.
       Вторая комната была заставлена мебелью, которую не взялись бы продать с аукциона даже в трущобах. Колченогие стулья, на которые и смотреть-то страшно, не то, чтобы сесть. Немало повидавший на своем долгом веку шкаф, сгорбившийся под грузом бумаг. В углу продавленный лежак с угрожающе торчащими пружинами. Полстены занимает портрет английской королевы в темной плащ-накидке, с флагом Ольстера и "Юнион Джек" по бокам. За простым столом без скатерти восседали, выпятив темные очки, трое мужчин в уже привычных куртках цвета хаки с лицами, скрытыми шарфами или масками.
       "Отличная маскировка, - подумал я. - Черная повязка, маски, ореол таинственности - для журналистов. У них должно сложиться впечатление, будто они имеют дело с организацией, которая не в ладах с властями. Обстановка в стиле "вышли мы все из народа" - чтобы скрыть истинное финансовое положение и заодно создать оптимальные условия для вербовки и сбора пожертвований. Простой человек сразу поймет, что попал к своим, сирым и убогим, проявит солидарность, а богатый захочет помочь деньгами. Ловко придумано, ничего не скажешь. Чувствуется рука искусного мистификатора".
       - Присаживайтесь, - глухо пригласил сидевший в центре. - Ваша страна нам не друг и не союзник. Но пока и не враг. По нашим данным, русские ИРА не помогают. Хотелось бы, чтобы так оно и осталось. Для этого вам не помешает лучше познакомиться с нами. Меня зовут Томми Херрон Я вице-президент Ассоциации обороны Ольстера. Имена моих коллег вам знать не обязательно. Забудьте все, что вы слышали и читали о нас раньше, и слушайте внимательно. Можете задавать вопросы. Ведь вы, репортеры, любите это делать Что ж, правильно. Только не нужно увлекаться.
       Передо мной сидели самые отпетые, махровые экстремисты. Но не просто бандиты с большой дороги, позарившиеся на чужой кошелек, а гангстеры с политической подкладкой. Они грабят и убивают, если им верить, не ради наживы, а "во имя дела протестантов". Во всяком случае, так они сами говорят.
       По возвращении в Москву из Ирландии я узнал из газет, что труп Томми Херрона обнаружили в сточной канаве в пригороде Белфаста. Полиция установила, что он не притронулся к пистолету, с которым никогда не расставался, ежедневно часами тренируясь в стрельбе. Его прикончили свои, когда выяснилось, что Херрон присваивал чересчур большой куш наживы от налетов на банки и почтовые отделения, магазины, гостиницы и пабы. Возможно, ему бы это и сошло с рук, сложись по-иному его политическая карьера. Но он выдвинул свою кандидатуру на выборах в Стормонт (североирландский парламент), с треском провалился и стал болтать лишнее.
       Но сейчас Томми Херрон жив, полон сил, уверен в себе и неспешно рубит воздух словами:
       - Ассоциация обороны Ольстера была создана как часть политического движения "Вэнгард", которое возглавил бывший министр внутренних дел Ольстера Уильям Крейг. В АОО вошли лоялисты, люди, стоящие за незыблемость нашей конституции и нерушимость связей с Британией.
       Вспомнились кадры телевизионной хроники того времени. В городе Лисберн, графство Антрим, сытые мужчины в добротных пиджаках, выстроенные шеренгами, как на плацу, вздымали руку наподобие фашистского приветствия, когда появлялся их "фюрер" Крейг. Позже он провел смотры своих сторонников в Бангоре и Ратфриленде, районах, заселенных крепкими хозяйчиками. На парадах Крейга сопровождал великий магистр "Оранжистского ордена" Мартин Смит, благословляя паству на "новый крестовый поход во славу протестантского оружия".
       - Многие недооценивают нашей решимости и жестоко ошибаются, - врывается в мои воспоминания наждачно шершавый голос Томми Херрона. - Мы готовы на все.
       - Надо ли это понимать так, что вы намереваетесь пустить в ход насилие? - спрашиваю.
       - Скажем так, - хитро сощуривается бандит от политики, - мы строим наши планы с учетом любого поворота событий. Нас никто не может запугать. На нашей стороне сила! - внезапно взрывается он и грохает кулаком по столу.
       - А нельзя ли познакомиться с рядовыми членами вашей организации? - осторожно интересуюсь я. - До сих пор мне доводилось их видеть только на уличных демонстрациях, когда к прессе относятся без особого уважения.
       Томми Херрен колеблется. Ну, приняли репортера в штаб-квартире, оборудованной для таких приемов. Чего еще? В разговор неожиданно вступает сосед Херрона с короной майора на погонах.
       - Это можно устроить, - изрекает он важно. - Думаю, русскому журналисту будет полезно посмотреть на боевые учения. - Майору, видимо, есть чем похвастаться.
       Распрощались сухо. Никому не пришло в голову обменяться рукопожатием. На улице все тот же "авэнджер". Завязывать мне глаза то ли посчитали лишним, то ли забыли. Я получил возможность осмотреть район, приютивший штаб-квартиру Ассоциации обороны Ольстера.
       Убогие облезлые дома, одинаковые, как солдаты в строю. Окна без занавесок. Нигде ни дымка, хотя довольно прохладно. По-видимому, печи растапливают, только когда готовят обед. Узкие, как лесная тропинка, тротуары, заваленные рваными бумажными пакетами, обрывками газет, осколками бутылок. Из рыбной лавки тянет характерным противным запахом. Собственных машин нет и в помине. Трудно представить больший контраст с фешенебельным кварталом, где находятся апартаменты "фюрера" Крейга.
       Невольно начинаешь жалеть Брайана, тупо размахивающего дубинкой, но отказывающегося задуматься над тем, зачем ему это. Жалко тысяч брайанов, одураченных пропагандой "оранжистов", жертвенных пешек в большой политической игре, в которой ни один из них не имеет шанса пройти в ферзи.
       Тем временем "авэнджер" несся по гладкому асфальту проселков. Хмурый водитель с первой минуты дал понять, что говорить нам не о чем. Дорогу он знал наизусть и с ходу брал крутые повороты. По сторонам тянулись живые колючие изгороди и высокие каменные заборы. Остановились на площадке у сельского паба, где мне было предложено пересесть в "лендровер". Началась тряская езда по ухабам и рытвинам бездорожья между деревьями и кустами. Необходимость завязывать глаза отпала сама собой.
       У заброшенной фермы, зиявшей провалами окон, нас поджидали двое в куртках с капюшонами, низко надвинутыми на глаза.
       - Вы останетесь у машины. Отсюда все будет видно, - последовал приказ. Повернувшись к дому, говоривший рявкнул:
       - Становись!
       Показалась группа людей, вооруженных автоматическими винтовками с примкнутыми штыками. Уже привычные темные маски и очки. Они брали "на караул", сдваивали ряды и демонстрировали чудеса строевой подготовки. Остервенело рвали штыками чучела, подвешенные на столбах ворот. Разбившись на пары, сосредоточенно пыхтели, отрабатывая приемы рукопашного боя. Затем, рассыпавшись в стрелковую цепь, пропали из виду в мелком кустарнике, откуда немного погодя послышалась частая стрельба.
       - Холостых зарядов не признаем, - горделиво заметил стоявший рядом со мной офицер и пояснил: - В наших условиях каждый боец должен уметь действовать самостоятельно, на свой страх и риск. Чем быстрее они привыкнут к свисту пуль, тем лучше для них
       Слегка запыхавшиеся солдаты вернулись и еще с полчаса дружно топтали выбитую ногами до прочности асфальта площадку перед домом. Потом исчезли, как тени. У меня непроизвольно вырвалась похвала:
       - Похоже, ваши солдаты служили в регулярной армии, и не один год.
       Никто не удостоил меня ответом. Здесь вопросов не задают, а собственное мнение высказывают только люди, облеченные властью. Все тот же ворованный золотистый "авэнджер" подбросил меня к гостинице.
       * * *
       События на Севере оказывают непосредственное влияние на жизнь всей Ирландии. Осенью 1971 года английская армия провела операцию по подрыву дорог и мостов на границе, что надолго затруднило сообщение между двумя частями Ирландии. Возросла напряженность в приграничных районах. Ирландское правительство грозило подать жалобу в ООН, но от слов к делу так и не перешло. Год спустя прогремели взрывы бомб в селениях у границы, а зимой 1972 года - в Дублине.
       В тот вечер в кулуарах ирландского парламента оживленно дебатировались сроки падения правительства - сегодня или в ближайшие дни. Никто из моих коллег не сомневался, что дни Фианна фойл сочтены и что это только вопрос времени. На мягких скамьях, протянувшихся вдоль стен зала, откуда широкая лестница ведет в палату заседаний, репортеры брали интервью у парламентариев, в основном интересуясь прогнозом о составе будущего кабинета министров. Неожиданно за стенами Дойла ухнули два взрыва, происшедшие в одном из близлежащих переулков, поступили сообщения о человеческих жертвах. Оппозиция тотчас же заявила, что "надо сомкнуть ряды", и правительство устояло.
       Лондонская пресса не преминула приписать взрывы "террористам ИРА", а некоторые авторы подвальных материалов усмотрели "руку Москвы" в беспорядках в Ольстере, а заодно и в республике. На фоне этих событий поднялась шумная антисоветская кампания. Но в то время, когда шустрые английские газетчики искали мифических "русских агентов", в Дублине и Корке были арестованы вполне реальные агенты разведывательной службы Англии МИ-5.
       Позднее перед ирландским судом предстали британский подданный Джон Уаймэн и работник штаб-квартиры ирландской полиции Патрик Криннион по обвинению в хищении и передаче в Лондон секретной информации. Их взяли с поличным на автостоянке у дублинской гостиницы "Берлингтон". Другой английский шпион успел скрыться и пересечь границу. Торжествующие заголовки в ирландских газетах возвестили, что полиция "раскрыла британскую шпионскую сеть в Ирландии". Писали, что английская разведка развернула активную деятельность в стране с августа 1969 года и занималась не только сбором информации об ИРА.
       В качестве доказательства приводилась встреча премьер-министров Англии и Ирландии в ноябре 1972 года, когда Эдвард Хит неприятно удивил Джона Линча детальным знанием потаенных пружин механизма ирландского правительства, а такие сведения могли быть почерпнуты лишь из совершенно секретных источников. По возвращении из Лондона не на шутку встревоженный глава правительства устроил разнос своим министрам, и за этим последовал рейд ирландской полиции на явочные квартиры английских агентов.
       Следствие выявило, что автомобили, начиненные взрывчаткой, которые взлетели на воздух в центре Дублина, были взяты напрокат в Северной Ирландии англичанином Джоном Флемингом (так он себя, по крайней мере, называл), использовавшим краденые документы. Некий "Томсон", "Флеминг" и еще два человека жили в Белфасте на квартире, счет за которую оплачивала английская армия.
       Поздним вечером после взрывов сводный патруль полиции и английских солдат остановил на границе с республикой в районе города Ньюри автомобиль с четырьмя пассажирами, среди которых были "Флеминг" и "Томсон". Солдаты дали понять полицейским, что прибытие машины не было для них неожиданностью. После короткой дружеской беседы автомобиль проследовал по дороге на Белфаст в сопровождении солдат, и следы его затерялись. Запросы ирландской стороны относительно подозреваемых лиц англичане игнорировали.
       За год до этих событий "Айриш пресс" сообщала, что в Северной Ирландии появились подразделения "Сикрет эр сервис" (САС), спецназа вооруженных сил Англии, в задачи которого входят диверсии, провокации и тайные убийства, а также борьба с террором. Лондонская печать хранила полное молчание. Позднее Ассоциация защиты гражданских прав в Северной Ирландии не раз связывала провокационные взрывы и нераскрытые убийства из-за угла с диверсантами САС. Еще позже, в 1990-х годах, в Лондоне вышли книги, где факты тесно переплетались с вымыслом, а вывод напрашивался один: служба в САС, в том числе в Белфасте, - это работа для настоящих мужчин. Одну из таких книг "Огонь снайперов в Белфасте" мне случилось переводить для одного из московских издательств.
       В августе 1973 года в Дублине открылся судебный процесс по делу братьев Кеннета и Кейта Литтлджонов, которые обвинялись в ограблении дублинского банка "Эллайд айриш бэнк" В ходе судебного разбирательства вскрылось, что Литтлджоны, в прошлом совершившие уголовные преступления на территории Англии и находившиеся в розыске, были завербованы английской разведкой. Их задание - проникнуть в ИРА, собирать информацию о ее деятельности и планах руководства.
       Однако попытка втереться в доверие ИРА успеха не имела, и родилась идея ограбить банк и взвалить вину на ИРА. Эта операция разрабатывалась Джоном Уаймэном. На виду у служащих банка, связанных и рассаженных по углам, грабители разговаривали с подчеркнуто ирландским акцентом и величали друг друга "лейтенантом" и "сержантом". Министр обороны Англии лорд Каррингтон, выступая в парламенте, признал факт вербовки Литллджонов и заявил, что "борьбу с террористами ИРА нужно вести всеми доступными методами".
      
       Глава одиннадцатая. Как меня арестовали.
       Осенью 1971 года мои коллеги в Дублине провожали меня в Белфаст, как на линию фронта
       - Ты, главное, не лезь туда, где стреляют, - советовали они. Потом ненадолго задумывались и добавляли: - Впрочем, никогда ведь не знаешь, где начнут стрелять. - После чего замолкали и советов больше не давали.
       На подъезде к Белфасту появились первые признаки того, что Северная Ирландия фактически находится на военном положении. Поверх забора вдоль железнодорожного полотна переплелись ряды колючей проволоки. По шоссе громыхал армейский грузовик, а за ним тянулась цепочка английских солдат. Стены домов испещрены надписями: "Томми (кличка английских солдат), убирайтесь домой!" В грязноватом зале вокзала пустынно, и гулко отдаются шаги редких пассажиров с дублинского поезда. У выхода караулят старомодные такси, похожие на черных жуков, совсем как в Лондоне.
       Еду от вокзала к гостинице. Оживленные улицы ничем, кажется, не отличаются от улиц любого другого города мира. И вдруг английский патруль в пятнистой маскировочной форме с оружием наготове. Солдаты крадутся вдоль стен, как воры, сторожко озираясь по сторонам. Возле почтового отделения раздутыми жабами прижались к обочине два броневика с наглухо задраенными люками. А день выдался теплый, и в броневиках, наверное, не сладко. Дальше окна домов и магазинов, изуродованные черными провалами, - стекла выбиты взрывной волной, кирпичи опалены. У развалин сгоревшего здания жадно вгрызается в землю бульдозер.
       В городе ощущается атмосфера настороженности и подозрительности. На улице то и дело ловишь косые взгляды прохожих, сторонящихся незнакомца. Напряженность не спадает ни на минуту. В разных районах вспыхивают демонстрации, происходят столкновения с солдатами и полицией, гремят взрывы. Административный центр Северной Ирландии производит впечатление города, захваченного в тяжелых боях иностранной армией. В его окружности расквартировано столько английских батальонов, что временами кажется, будто людей в военной форме здесь больше, чем в штатском.
       Солдаты засели с пулеметами на крышах высоких зданий в самом центре и на окраинах. У большого универсального магазина "Лики Келли" днем и ночью дежурит патруль. Из дверей табачной лавки на перекрестке выглядывает дуло автомата. Недалеко от центра - заграждения из колючей проволоки и горы мешков с песком, как в долговременной обороне. Позднее весь центр был перекрыт стальными решетками и стал напоминать уголок зоопарка с особо опасными зверями. Обыскивают при входе в магазин и прямо на улице без лишних разговоров. С портфелями, рюкзаками и хозяйственными сумками на людях лучше не показываться.
       На пути двухэтажного городского автобуса возникает бронетранспортер. Автобус останавливается. Солдаты с автоматами входят в салон, допрашивают и обыскивают пассажиров. На уличных перекрестках по-хозяйски устроились броневики "Сарацин", получившие прозвище "свиньи", и не только за внешнее сходство с этими нахальными и прожорливыми животными, не отличающимися чистоплотностью. Многие улицы перегорожены деревянными рогатками, обмотанными колючей проволокой. Везде предупреждающие надписи: "Стой! Полицейский пост", "Стой! Армейский пост". На всех дорогах, ведущих из города, расположены контрольно-пролускные пункты. Только в богатых пригородах ничто не нарушает самодовольного покоя аккуратных домиков, построенных по индивидуальному заказу, в окружении садов, кустов роз и тщательно подстриженных лужаек.
       Едва стемнеет, улицы вымирают. В ночных кафе на десятки столиков пять-шесть человек спешат поскорее расправиться с ужином и добраться до дома без приключений. На своей машине в центр не поедешь, потому что стоянка строго ограничена. При малейшем подозрении саперы, не мешкая, взорвут багажник автомобиля, стоящего в неположенном месте, если заподозрят неладное. Водитель такси согласится отвезти пассажира далеко не во всякий район. Многие жалуются, что каждый раз, когда выходят на работу, "фактически рискуют жизнью".
       - Никогда не знаешь, кто из пассажиров приставит к затылку пистолет, - объяснил мне по дороге к гостинице пожилой таксист. - Хорошо, если удовлетворятся выручкой, а то и машину уведут. Как видите, даже стекло сзади моей кабины теперь вы не можете отодвинуть по своей воле. Только я могу это сделать. Все безопаснее.
       Регистрация в гостинице заняла несколько минут: нужно просто заполнить карточку, указав имя, фамилию и домашний адрес. Документов, подтверждающих эти сведения, не требуется, верят на слово. Выдали ключ от номера, прикрепленный к массивной деревянной груше, которую потерять трудно, в карман не засунешь и поневоле сдашь портье на выходе. Я поднялся наверх, распаковал чемодан и отправился перекусить. Расположение хозяина паба я сразу завоевал, заказав двойную порцию "Бушмилл", знаменитого североирландского виски, который ценится выше других сортов. Разговорились. Хозяин посетовал, что дела идут из рук вон плохо, и он бы с удовольствием продал свое заведение, но не так просто найти покупателей.
       Газеты забиты объявлениями, предлагающими продать дом или бизнес. Закрылась одна из старейших и самых крупных гостиниц Белфаста "Гранд сентрал", в свое время облюбованная журналистами всего мира. Сейчас они селятся в "Европе", самом дорогом и современном отеле, который охраняется, как гарем турецкого султана. За квартал до него встречают стальные рогатки и щиты контрольных постов, а за ними - придирчивые автоматчики, совершающие обряд обыска над каждым прохожим, будь то местный житель, гость издалека или служитель отеля. Солдаты исходят из принципа, что мер предосторожности никогда мало не бывает, а бдительность не может быть слишком высокой.
       Распродаются за бесценок десятки пабов и мелких гостиниц, кинотеатры и танцевальные залы. Пустуют ночные клубы, а на последних сеансах в кино виднеются в задних рядах несколько влюбленных парочек, попросту не замечающих происходящего. Даже в городских пабах поубавилось постоянных посетителей, потому что именно пабы чаще всего становятся объектом террористических актов. Как и школы, они строго делятся в Северной Ирландии на католические и протестантские и служат отличной мишенью для тех, кто заинтересован в разжигании межрелигиозной розни.
       В разных районах оборудуются подпольные питейные заведения. Они находятся под вооруженной охраной одной из религиозных общин и снабжаются краденым спиртным или из складов и магазинов, пострадавших от очередных взрывов. В витринах попадаются надписи: "Широкая распродажа после взрыва". На стене дома выведена просьба чисто в ирландском стиле: "Последнего, кто покинет Белфаст, просят выключить свет". Ирландцы верны себе, и чувство юмора не покидает их даже в нынешних жутких условиях, когда смерть подстерегает буквально за каждым углом.
       В центре Дублина в разгар рабочего дня приходится продираться, как в густом бесхозном лесу, сквозь плотную бестолковую толпу, мучительно решая московскую загадку "Когда же они успевают работать? Не может быть, чтобы вокруг были только приезжие и туристы!" В Белфасте нигде не наблюдается скопление народа, и все куда-то спешат, как будто перебегают от укрытия к укрытию. По ночам из гостиницы слышны резкие удары винтовочных выстрелов и частая дробь автоматов Временами тяжело ухают взрывы самодельных бомб. Наутро газеты приносят известия о новых жертвах миротворческой деятельности английской армии
       У подъезда гостиницы рассаживаются в бронетранспортере солдаты сменившегося наряда - молодые, даже очень молодые ребята, попавшиеся на удочку рекламы армейских вербовщиков. После долгих скитаний по биржам труда становится ясно, что надежд на получение приличной работы никаких. А в газетах и журналах регулярно публикуются красочные приглашения в теплые неизведанные края, где темнокожие туземки гроздьями вешаются на горделиво выпяченную широкую грудь мужественного "томми". Романтика, пальмы над головой, золотой песок под ногами, да и подход к делу серьезный: "Нам требуются специалисты разного профиля, и мы сделаем из вас специалистов", - зовет и манит реклама.
       Правда, с тех пор, как из Белфаста в Англию стали отправлять все больше гробов, на вербовочных пунктах забили тревогу: число молодых людей, пожелавших добровольно влиться в ряды армии, сократилось почти вдвое. И здесь несомненная вина правительства и парламента, которые не ввели всеобщей воинской повинности как "священного долга" каждого британского поданного, и не догадались присвоить службе в Северной Ирландии звания "интернационального долга". Можно было бы попробовать также "восстановление конституционного порядка", поговорить об "антитеррористической операции". Многое могли бы почерпнуть англичане из советского и российского опыта, но англичане были первыми.
       Моросит мелкий надоедливый дождичек, рисующий на оконном стекле солдатский гороскоп. По улицам Белфаста, по вывороченным камням мостовой осторожно ступает, прижимаясь к стенам, английский патруль Лица солдат густо измазаны жженой пробкой, чтобы слиться с темнотой. Даже если солдат всего двое, замыкающий пятится задом, скользя взглядом по крышам домов и стриженым кустам за оградой. Автоматы наготове, пальцы на спусковом крючке. Вчера вечером в этом районе подорвался на мине бронетранспортер, и вышел приказ "очистить улицу от террористов". Командиру патруля выдали длинный список подозреваемых лиц с их адресами, в котором упоминается чуть ли не каждый второй дом. Вышибали двери прикладами, врывались в комнаты, где семьи отдыхали перед мерцающим экраном телевизора. Один оставался сторожить хозяев, другие переворачивали дом вверх дном. Взламывали половицы, вспарывали тюфяки и матрацы, рылись в книгах и письмах. Мстили за погибших товарищей, не жалели никого и ничего.
       Потом снова враждебная улица с разбитыми уличными фонарями и стенами домов, вымазанными черной краской. Мазали днем сами солдаты, чтобы в темноте их фигуры не выделялись на светлом фоне. Но в полной тишине, нарушаемой лишь шепотом дождя, предательски громко стучат кованые подошвы солдатских ботинок. Хлестнул, как бич пастуха, выстрел, за ним другой. Разорвалась, как плотная бумага, автоматная очередь. Еще не успев залечь, падая, патруль открыл ответный огонь. Стрельба прекратилась так же внезапно, как и началась. Сержант приказал перебраться в укрытие поближе к домам. В небольшой луже остался лежать безусый парнишка. Не помог защитный пуленепробиваемый жилет. Пуля вошла в горло.
       * * *
       В Белфаст я приехал освещать съезд коммунистической партии Ирландии, событие, никем не замеченное, кроме московской "Правды". Местная пресса съезд полностью игнорировала. Нет, "заговором молчания продажных буржуазных писак" здесь и не пахло. Мои коллеги были прагматиками. Скандалов и разоблачений не ожидалось, критики в адрес КПСС не предвиделось, а значит, никакой сенсации. Писать о "красной угрозе" - курам на смех. Судя по реакции избирателей на выборах в парламент и местные органы власти, до конца века и в обозримом будущем появление "красных" на выборных должностях в Ирландии исключалось.
       Что легко понять. С церковных амвонов, с газетных полос, по радио и телевидению, с экранов кинотеатров и книжных страниц ведется настырная антикоммунистическая пропаганда, а слово "коммунист" преподносится как обвинение в неблагонадежности и отсутствии патриотизма. Не так-то просто устроиться на работу, а женам и детям членов компартии - выстоять под враждебными нападками соседей и товарищей по школе.
       Среди ирландских коммунистов я встречал очень достойных людей, вызывающих глубокое уважение. Они вступали в партию по убеждению, прекрасно осознавая, что после этого жить им будет не лучше, а хуже. Такой поступок можно сравнить с проповедью христианства в обществе фанатичных мусульман. В этом отношении ирландцы резко отличались от советских людей, стремившихся получить партбилет ради карьеры, или англичан, для которых марксизм часто был некой интеллектуальной игрой. Британские подданные использовали компартию, как проходной двор, - входили, выходили, снова входили и опять выходили. Компартию Великобритании называли крупнейшей партией страны, с учетом тех, кто там побывал, а потом переметнулся на другую сторону.
       На съезде я познакомился с активистами Ассоциации в защиту гражданских прав в Северной Ирландии, и они пригласили меня на Маркус-стрит, два, в свою штаб-квартиру, где я провел с утра до полудня за беседами с разными людьми. Но одно дело - жить в гостинице и по ночам слышать выстрелы и взрывы или сидеть в тесной комнатушке, скупо заставленной ветхой мебелью, и выслушивать рассказы тех, кому случится зайти в Ассоциацию. И совсем другое - выйти на улицу и самому посмотреть, что же все-таки происходит в Белфасте. Хотелось побывать в домах, жители которых не первый год ложатся спать на полу, потому что по ночам в комнату может залететь шальная пуля.
       Кратковременные вылазки, которые я предпринимал из гостиницы, - не в счет. Да и не помешает сопровождающий, знаток таинств местной обстановки, обычаев и привычек. В общем, на Фоллз-роуд мы вышли с Джоном Хоббсом, мужем секретаря Ассоциации Мадж Дэвидсон, напоминавшей некрасовские строки о коне на скаку и горящей избе. Думаю, если бы нашлась вторая женщина, подобная Мадж, проблема гражданских прав в Северной Ирландии нашла бы свое решение незамедлительно.
       Миновали ряды колючей проволоки, рогатки и заграждения в переулках, горы мешков с песком у полицейских участков. По дороге Джон слегка нервничал. Явно не за себя. Его смущала моя профессиональная ретивость. Несколько раз я пытался сделать снимки, но мой проводник меня неизменно останавливал.
       - Ты что, хочешь схлопотать пулю? - Спрашивал с издевкой и терпеливо объяснял, как несмышленому ребенку: Нас здесь видят впервые. Местные жители могут принять за шпионов или провокаторов. С соседней Шэнкилл-роуд, где наверняка засели стрелки протестантских ультра, вполне могут открыть огонь, решив, что мы разведчики ИРА. И не забывай о полиции и армии. Те стреляют по всему, что покажется подозрительным. На то у них есть соответствующие инструкции, и даже специальный закон, одобренный палатой общин.
       - На прошлой неделе, - продолжал Джон, - недалеко отсюда убили двух сестер. Они ехали в автомобиле, скорость которого была, возможно, выше, чем у других. Ну, спешили куда-то девушки, не заметили сигнала остановиться. Вот солдаты их и обстреляли. А ты со своим фотоаппаратом путаешься. Думаешь, солдат будет позировать с приветливой улыбкой, когда ты на него нацелишься объективом? Нажмет на спусковой крючок - и одним корреспондентом ТАСС станет меньше. Руки по швам и никаких резких движений! Понял?
       Чего уж тут не понять! Получаса на Фоллз-роуд было достаточно, чтобы согласиться с вескими доводами моего провожатого и поздравить себя со здравым решением не соваться в пекло в одиночку. В тот день и в тот час, спасибо, не стреляли, но никак нельзя было отделаться от впечатления, что вот-вот начнут палить из всех видов оружия.
       Пустынные улицы, выбитые окна домов, следы пуль на стенах, сгоревшие и взорванные здания, попадавшиеся на каждом шагу солдаты с автоматами наперевес, огневые точки и наблюдательные пункты на крышах, тревожные взгляды редких прохожих. Все это не оставляло сомнений: Джон знает, что говорит, и лучше с ним не спорить. Народную мудрость о чужом монастыре и своем уставе я усвоил еще в Африке.
       Это убеждение подкрепила мимолетная встреча с двумя агентами секретной полиции. Они устроили засаду в автомобиле с непомерно высокой антенной на противоположной от больницы стороне улицы. Предшествовавшим вечером в этом районе произошла очередная стычка с английскими солдатами, и детективы высматривали, не доставят ли в госпиталь больных с огнестрельными ранами. Как на грех, я подвернул ногу и слегка прихрамывал, что сразу привлекло внимание блюстителей законности и порядка. После краткого, но основательного допроса, тщательного обыска и проверки документов нам, однако, разрешили следовать своим путем. Памятуя свидание с английским патрулем у ирландской границы, на этот раз я встретил представителей власти во всеоружии - предъявил и паспорт, и корреспондентскую карточку.
       Пешком, на автобусе и снова пешком мы добрались до Терф-лодж, района, неоднократно фигурировавшего в сводках новостей и населенного исключительно католиками. Там познакомились с председателем комитета гражданской обороны Десмондом Фордсом, который вызвался проводить нас по улицам и домам. Мы проходили мимо аккуратных двухэтажных строений на одну семью, нас приветствовали женщины, хлопотавшие по хозяйству, возле крыльца возилась кучка ребятишек школьного возраста. Картину мирной жизни портили зиявшие местами в окнах пулевые пробоины.
       - Вон в лондонских газетах пишут, что солдаты ведут только прицельный огонь и только по террористам, - горько усмехнулся Фордс, будто прочитав мои мысли. - Сейчас я вам покажу, куда они целят, - и он провел нас к пятиэтажному зданию рядом с основной магистралью. Обычная бетонная коробка, отпугивающая холодом безликости. На серых стенах, обращенных к дороге, буквально нет живого места от ударов пуль. Мы прошли по этажам и скоро поняли, что большая часть квартир оставлена жильцами, и это при острейшем жилищном кризисе в Белфасте. Попадались двери, расколотые в щепки прикладами автоматических винтовок или сбитые с петель.
       - Солдаты вышибали двери, будто не замечая кнопки звонка, - рассказывал Фордс, приглашая нас в пустую квартиру. - Вон то окно они высадили вместе с рамой, чтобы вести огонь по улице. Люди выехали отсюда. Они ищут безопасное место, откуда их не выгонят среди ночи. Но в нашем городе, по-моему, сейчас нет таких мест.
       - Возможно, вы удивляетесь, как это я хожу с вами в рабочее время, вроде бездельник какой-то. Так здесь нет ничего странного. В нашем районе половина мужчин - без работы и есть кадровые безработные второго и третьего поколения. Перебиваемся пособием по безработице и случайными заработками. Детских садов и яслей нет, так что и женщины вынуждены сидеть дома. Хотя им несколько легче устроиться, поскольку женский труд ценится дешевле. Особенно остра проблема с молодежью. Окончил школу, а потом некуда приткнуться. Иногда норовят сбиться в шайки, без толку бродят по улицам, задирают прохожих, бывало, магазин обчистят. Но сейчас это в прошлом. Народ живет, как на войне, и баловства не позволяет. Люди почувствовали свою силу. Нас не запугать броневиками и солдатами.
       Его слова красноречиво подтверждали надписи: "Свободу интернированным!" и "Здесь не платят налогов!", расклеенные на всех домах, на стенах и окнах, исковерканных пулями. Надписи, выведенные людьми, всю жизнь считавшими себя чуждыми всякой политике, а теперь принимавшими участие в кампании гражданского неповиновения с требованием свободы политическим заключенным.
       Над головами натужно загудел армейский вертолет.
       - Ну, это "наш", - заулыбался, как давнему знакомому, Фордс - Каждый божий день прилетает, висит над крышами. Английской армии очень интересно, как мы живем и чем дышим. Если чего углядят, появятся бронетранспортеры, набитые солдатами. А вот и наше оружие, - добавил он, указывая на булыжники мостовой. - Мы внакладе не остаемся. А уж когда приходится очень туго, находятся не только камни.
       На клочке пустыря с чахлой травой у главной дороги скособочился черный остов сожженного грузовика, вокруг разбросаны резиновые пули - следы недавних столкновений жителей Терф-лодж с солдатами.
       - Раньше иностранные туристы везли из Ольстера магазинные сувениры, а сейчас на память о Белфасте люди берут вот это, - Фордс поднял резиновую пулю и протянул мне. - Берите. Вы хоть и не турист, но все равно иностранец.
       На обратном пути предложили подбросить меня к гостинице на машине, за руль которой уселся разбитной парень по имени Чарли. По возрасту и внешнему виду ему бы больше подошел мотоцикл. Впрочем, и автомобиль он водил, как мотоцикл, полностью игнорируя любые препятствия, встречный и попутный транспорт, правила дорожного движения и чувства пассажиров. Тормозами пользовался, да и то не своей воле, только проезжая мимо полицейских участков, где на подъезде и на выезде асфальт вспучился высокими наплывами, не позволявшими держать скорость. Для того их и нарастили, чтобы не бросали с ходу гранаты в полицейских, как не раз случалось в прошлом.
       Едва выехали на шоссе, за поворотом, как предсказывал бывалый Фордс, действительно показались два бронетранспортера. Я хотел их сфотографировать, что усиленно советовал Чарли и даже изъявлял готовность притормозить ради хорошего снимка, но вмешался осторожный и предусмотрительный Джон Хоббс, мой ангел-хранитель.
       - Из машины снимать нельзя, как и с улицы, - пояснил он, положив руку на мой фотоаппарат. - Могут подумать, что у тебя оружие, и откроют огонь без предупреждения. Пожалуйста, без резких телодвижений, и никакого геройства во славу журналистской профессии. Говори спокойно, внятно и рассудительно, поворачивайся медленно и руки держи на виду, чтобы все видели, что они пустые. И вообще веди себя так, будто ты только что проснулся и еще плохо соображаешь. Я обязан вернуть тебя в гостиницу целым и невредимым, а то мне жена голову оторвет. Это тебе не Дублин. У нас женщины такие боевые, что мужикам впору дома сидеть да обед варить.
       По пути заехали в католический район Ардойн, походивший на кладбище жилых зданий. По обе стороны улицы стояли ржавые скелеты дотла сгоревших домов - результат хозяйничанья банд "оранжистов". Среди развалин потерянно бродили люди, выискивая уцелевшие обломки домашнего скарба. Проехали протестантские кварталы. На стенах домов размашисто выведено: "Смерть черным и католикам!". Районы, населенные католиками, отличались убогостью жалких домишек, тесно прижавшихся друг к другу, как бы в поисках опоры, и обилием вооруженных людей в форме.
       На одной из улиц впереди показалась вереница автомобилей. То ли что-то произошло, то ли очередная облава. Идущая перед нами машина резко затормозила, и Чарли с трудом избежал столкновения. Посреди улицы орудовал армейский патруль. Когда мы с ним поравнялись, нам было велено остановиться и прижаться к бровке тротуара. Последовал сухой приказ "Аут!". Под дулами направленных на нас автоматов все вышли.
       Командир патруля - у него не было знаков различия, но на боку болтался пистолет в кобуре - тщательно осмотрел наш автомобиль. Облазил его внутри и со всех сторон, поднял капот, не поленился протиснуться под брюхо. Мои спутники стояли в стороне с безучастными лицами, равнодушно наблюдая за действиями офицера, как если бы все происходящее не имело к ним никакого отношения или они уже успели к этому привыкнуть.
       * * *
       Мы предъявили паспорта и удостоверения личности, у кого что было. Ничего предосудительного, казалось, не было обнаружено, если не считать вороха листовок, воззваний и прочей пропагандистской макулатуры, которую я подобрал во время похода по Терф-лодж. Никакой информационной ценности бумаги не представляли, но для меня они были образцами печатной и рукописной продукции времени. Однако мои представления о дозволенной литературе, по-видимому, расходились с мнением офицера. Он полюбопытствовал, кому принадлежат бумаги, аккуратно сложил их в стопочку и засунул под мышку, окинув меня взглядом, под которым мне стало неуютно, и противно засосало под ложечкой.
       Нам было приказано загрузиться в армейский "джип", крытый брезентом. Мы расположились на железных скамейках по двое у каждого борта. Вместе с нами у входа разместились двое солдат, отрезав путь к бегству. Автоматы бесцеремонно уставили в наши животы, чтобы исключить глупые мысли. Офицер залез в кабину водителя, любовно прижимая к груди крамольную литературу, а еще двое солдат уселись сзади, выставив оружие наружу. Ничего не скажешь, профессионалы! Тронулись с места. Джон Хоббс елейным голосом вежливо спросил у ближайшего к нему солдата, не забыл ли он поставить свой автомат на предохранитель, но тот не удостоил задержанного ответом.
       Так и ехали в полном неведении, удастся ли дожить до конца пути. Попадись ухаб или рытвина - и готов "несчастный случай при доставке арестованных на допрос". Такое случалось уже не раз с тех пор, как армия взяла на себя полицейские функции. Опять же в голове мелькали опубликованные в дублинских газетах заявления ИРА, что "каждый, кого мы увидим в обществе британских солдат для нас - законная мишень". Это делалось для устрашения шпионов и доносчиков, но на нас-то ничего не написано.
       В конце концов, нас привезли к полицейскому участку, что было меньшим из двух зол. Избиения арестованных и пытки в армейских казармах приняли такие масштабы, что стали достоянием общественности и вызвали публичные протесты. Когда первые сообщения о пытках в застенках Северной Ирландии появились в дублинской печати, Лондон и Белфаст категорически все отрицали. Тотчас же вышел приказ производить тщательные обыски родственников после свиданий с заключенными, чтобы предотвратить утечку информации. Но в конечном итоге английское правительство было вынуждено назначить специальную комиссию Комптона для расследования ситуации. Комиссия, как и следовало ожидать, пришла к выводам, не имеющим прямого отношения к фактам.
       Позднее Европейский суд защиты прав человека рассмотрел жалобу Ирландии против Англии по обвинению в грубом нарушении прав человека, массовых репрессиях, пытках и других актах произвола в шести графствах Ольстера. Суд признал английские силы безопасности виновными в нарушении Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, ставящей под запрет бесчеловечное и унизительное обращение с заключенными.
       Перед входом в полицейский участок, куда нас доставили, высились сплошные ряды колючей проволоки. У калитки наподобие деревенского лаза стоял хмурый часовой в черной форме полицейского. Повсюду вооруженные встревоженные люди, как если бы с минуты на минуту ожидали нападения. Окна наглухо забраны стальными щитами, а с внутренней стороны проделан "глазок", как в тюремной камере. Время от времени один из полицейских проверяет, что же происходит на улице. Нас провели в небольшую узкую, как щель, комнату с неудобными деревянными скамейками - чтобы не рассиживались, не расслаблялись и осознавали, где находятся. Не забыли приставить охрану. Курить запретили. Попросил стакан воды и получил в ответ: "Воды не держим", после чего пить захотелось еще больше.
       Трудно представить большую разницу с английскими нравами. Полицейский в Лондоне - сама предупредительность и любезность, готовность помочь словом и делом. Дорогу подскажет, старушку через улицу переведет, кошку с дерева достанет, пьяного мужа утихомирит. Даже когда разгораются страсти на уличной демонстрации, "бобби" сохраняют выдержку и хладнокровие, действуют вежливо, спокойно, без ругани и рукоприкладства. Коллега в Белфасте неулыбчив, груб и подозрителен. Английская полиция не имеет оружия и борется с уголовниками, королевская полиция Ольстера вооружена до зубов и противостоит людям, выдвигающим политические и социальные требования. Одни добиваются цели уговорами, другие - силой. Среди английских полицейских немало темнокожих, полиция Ольстера состоит почти исключительно из протестантов.
       Мои грустные размышления прервал визит троицы в штатском, скорее всего из секретной полиции или военной разведки, в пиджаках особого покроя, скрывавших бугры пистолетов под мышками. Как меня учили в консульстве, я попросил разрешения связаться с посольством СССР в Лондоне, поскольку в Дублине советских дипломатов тогда еще не было. Конечно, у меня и в мыслях не было, что кто-то и моих приятелей по работе в Англии отложить срочные дела (партию в шахматы, спевку хора художественной самодеятельности, поход в магазин, объявивший распродажу) и бросится меня выручать. Но и сидеть сложа руки казалось глупо. Худосочный представитель власти пресек мои поползновения, сухо отрезав: "По законам Северной Ирландии, арестованные могут пребывать в заключении двое суток без связи с внешним миром, пока продолжается дознание".
       - А там видно будет, - язвительно заметил он. - Может, вы здесь приживетесь, и вам так все понравится, что появится желание остаться у нас в гостях навсегда.
       Нарисовал, так сказать, перспективу, а пока рекомендовал "сидеть и не рыпаться", если перевести с английского на русский не дословно, а по смыслу. Во всяком случае, грубое обращение полицейских не оставляло сомнений, что лучше в самом деле помолчать, если не спрашивают. То же мне посоветовал и Джон Хоббс, обломавший бока о местные порядки.
       - Тебя, естественно, еще не били в полицейском участке, - прошептал он углом рта (разговаривать между собой тоже запретили). - Так что ты уж, пожалуйста, на качай права, не нарывайся на неприятности и нас не подводи. Здесь народ тертый - изобьют до полусмерти, а следов не оставят. Иди потом жалуйся, если нет доказательств. Да и убить могут запросто.
       На предварительный допрос вызывали по одному. Интересовались, кто да что, зачем нас занесло в тот район, где мы были задержаны патрулем. Наши паспорта и удостоверения личности как бы не существовали или не вызывали доверия. Я начал рассказывать, как туда попал и почему, но мою историю выслушали в пол-уха.
       - Вы можете подтвердить, что из вашей машины был сделан неприличный жест в сторону похоронной процессии? - неожиданно спросил следователь.
       Я вспомнил, как на одной из улиц в протестантском квартале наша машина оказалась в хвосте людского потока, перегородившего дорогу, и была вынуждена прижаться к кромке тротуара. Возле нас стали останавливаться те, кто спешил догнать процессию, заглядывали в окна машины, о чем-то возбужденно переговаривались, размахивая руками. Через пару минут образовалась группа, настроенная явно враждебно.
       - Пора уносить ноги! - скомандовал Джон Хоббс.
       Чарли сидел за рулем, стиснув зубы, и играл желваками. Он упивался конфронтацией.
       - Ноги! - повторил Джон. - Иначе нам не сдобровать.
       Чарли вздохнул, лихо развернул машину в обратную сторону, но на развороте не удержался и, высунув руку из окна, продемонстрировал свое презрение, оттопырив средний палец. Ну и что я мог сказать следователю? Оставалось валять ваньку.
       - Что вы имеете в виду, когда говорите о неприличном жесте? - спросил я с интересом.
       - Не понял! - угрожающе проревел следователь.
       - Видите ли, - терпеливо пояснил я, - в разных странах по-разному. У вас какой-то жест считается непристойным, а у нас он ровно ничего не значит.
       Следователь испепелил меня гневным взглядом и молча показал, что он имеет в виду.
       - Что это значит? - невинно поинтересовался я.
       - Можете идти, - устало проговорил следователь. У него были все основания меня ненавидеть. Как выяснилось позже, люди, которых походя оскорбил Чарли, шли за гробом полицейского из того самого участка, где меня допрашивали.
       Между делом проверили наши руки на пороховую реакцию, которая показывает, не стрелял ли человек недавно из винтовки и не держал ли взрывчатку. Когда тесты не принесли полиции обнадеживающих результатов, подали микроавтобус, и под конвоем все тех же немногословных лиц в штатском нас сопроводили в другой полицейский участок. В пути стражи многозначительно расстегнули пиджаки и подвинули кобуру с пистолетом так, чтобы ее хорошо было видно, исключив появление у нас глупых мыслей.
       На новом месте довелось провести еще шесть часов без перерыва на обед, потому что кормить арестованных в Белфасте, видимо, не принято. Скорее всего, чтоб не возомнили о себе невесть что. Да и на пустой желудок языки быстрее развязываются. Комната, где нас держали под стражей, была несколько больше, чем в первом участке. Разрешили курить, разговаривать с охранниками, не увлекаясь беседой между собой, и, наконец, не отказали в стакане воды. Вот где я по-настоящему прочувствовал выражение "пересохло во рту".
       На столах напротив (стульев почему-то не хватало, или со стола было удобнее за нами наблюдать, не знаю) постоянно восседали двое вооруженных полицейских в форме. Я снова попытался выяснить, в чем, собственно говоря, нас обвиняют, держат под стражей и почему нельзя связаться с посольством. В более спокойных тонах, чем раньше, снова разъяснили, что по существующим в Северной Ирландии законам всех арестованных могут содержать за решеткой двое суток без предъявления каких бы то ни было обвинений.
       - Раз уж задержали, значит, есть тому веская причина, - уговаривал молодой, но, очевидно, из ранних охранник.
       - А потом видно будет, не правда ли? - закончил я за него несложную мысль, въевшуюся с прошлого полицейского участка.
       - Это верно, - согласно кивнул головой знаток североирландской юриспруденции. - Но есть другой закон - об интернировании. А по этому закону вас могут просто отправить в тюрьму или сослать в Лонг Кеш, отсюда до него рукой подать. И снова без предъявления обвинений и в бессрочное заключение. У вас будет масса времени, чтобы всласть поговорить с посольством.
       Не могу сказать, что меня прельщала перспектива оказаться первым советским журналистом, угодившим в Лонг Кеш помимо своей воли и без согласования с редакцией. Тем более что это место не пользовалось хорошей репутацией. Время от времени заключенные объявляли голодовки протеста, некоторые погибали, но тогда у власти в Лондоне стояла "железная леди" Маргарет Тэтчер, не боявшаяся чужой смерти, и власти не шли на уступки. Многие политические и общественные деятели, посетившие Лонг Кеш, сравнивали его с концлагерями, созданными гитлеровцами. Успокаивало только отсутствие газовых камер и крематория, хотя все другие атрибуты были налицо.
       Втайне я возлагал надежды на министерство иностранных дел Великобритании. В соответствии с правилами пребывания советских журналистов на британской территории, перед отъездом в Белфаст я направил в министерство желтую казенную бумагу с указанием маршрута следования, мест ночевок, дат приезда и отбытия. Как раз на следующий день мне надлежало, согласно бумаге, выехать в Дублин. Министерские чиновники, любящие во всем порядок, не могли допустить отклонений от программы моей поездки. Они должны были сказать свое слово и выселить меня из Белфаста в обозначенный срок, чего бы это им ни стоило. Порядок есть порядок, как говорят немцы, ставя на ноги гимнаста, вознамерившегося пройтись по улице на руках.
       Пока я предавался раздумьям над ходом английской бюрократической машины, допрашивать нас никто не спешил. За окном, выходившим во двор, мелькали солдаты с оружием. Видимо, там было караульное помещение. Сторожившие нас полицейские вначале хранили сугубо официальный вид, но ирландская натура взяла свое и завязался разговор. Они явно оживились, узнав, что среди арестованных - советский журналист Никому из них прежде не случалось видеть "живого русского", а уж небылиц о нас они наслушались вдоволь. Спросили, как же мы все-таки живем в Советском Союзе.
       Но дослушать лекцию на заданную тему им было не суждено. Сидя у открытой двери, я краем глаза подметил, что к ней кто-то подходил и задерживался, прислушиваясь. Потом человек в штатском просунул к нам голову, отдал приказ, и наша стража пошла на повышение - на этот раз охрану доверили сержантам. Три нашивки на рукаве им присваивают, по-видимому, за особое усердие по службе, не предусматривающее бесед на вольные темы с арестованными. Сержанты не позволяли себе и нам раскрыть рот.
       Прошло часа три гнетущего молчания, что далось моим товарищам по несчастью нелегко и причинило почти физическую боль, отразившуюся на измученных лицах. Затем сторожа снова сменились, и появились рядовые. Молодой парень с франтоватыми усиками с самого начала дал понять, что мы для него живые люди. Его полноватый напарник был настроен по-иному, как бы стараясь опровергнуть широко распространенное убеждение, что толстяки славятся добродушием. Сопровождая арестованных в туалет, велел оставлять дверь открытой, наверное, чтобы не сбежали. На первых порах старался сказать что-нибудь колкое, как-то поддеть. Довольно толково пересказывал все антисоветские байки английской и ирландской прессы. Подкованный попался рядовой, политически грамотный, будущий сержант.
       Еще час - и наши охранники превратились в нормальных людей. Пожаловались, что "британская армия стоит у полиции поперек горла и нарушает контакт с населением". Действительно, солдаты особо не церемонятся, когда получают приказ прочесать жилой квартал. Они люди временные: отбыл свой срок в Белфасте, и - назад в родную казарму в Англии. Для них все местные жители на одно лицо и свалены в одну кучу под именем "подозреваемые". А полиции здесь жить, и надо уметь отличить обывателя от потенциального террориста, чего никак не сделаешь, если всех причесывать под одну гребенку. Хочешь, не хочешь, приходится поддерживать связи с населением.
       В общем, как-то само собой получилось, что у полицейских развязались языки. Потолковали об истории Ирландии, обсудили международное положение, достоинства и недостатки русских и ирландских спиртных напитков. Наши стражи почерпнули кое-какие сведения о географии Советского Союза, уяснив, что Москва находится не за Уралом и что русские не ходят круглый год в меховых шубах. Долго им не давалось мое украинское происхождение - они никак не могли взять в толк, что не все приезжающие из Москвы - русские, но со временем усвоили и многонациональность России.
       Напарник усатого слушал сначала враждебно, потом внимательно, а к концу второго часа вызвался сбегать за сигаретами и трубочным табаком. Не быть ему, видно, сержантом: умеет слушать. В разгар братания стали приглашать на допрос. Хотя я сидел ближе всех к двери, мною заинтересовались в последнюю очередь.
       Детектив-инспектор (нечто вроде старшего оперуполномоченного) "спешиал бранч", особого отдела или попросту - секретной полиции, Флеминг представился и принес извинения за то, что нас задержали надолго, не оказывая знаков внимания.
       - Здесь, как видите, масса работы, - доверительно сообщил он, неопределенно махнув пухлой рукой в сторону стальной решетки, за которой с трудом просматривалось пыльное окно. По-английски говорил чисто, без местных примесей.
       Любезность и обходительность, напоминавшие кошачью галантность по отношению к пойманной мышке, не мешали моему новому знакомому делать свое дело. Он записал мой адрес в Дублине, постоянное местожительство в Москве, адрес отделения ТАСС в Лондоне и прочие подробности моей личной и служебной жизни. Несколько замешкался, раздумывая, какой бы еще адрес у меня спросить, потом передумал и поинтересовался моим ростом. Я не стал и этого скрывать.
       - Где-то чуть выше ста семидесяти сантиметров.
       - Ах ты, черт! - Досадливо воскликнул детектив-инспектор. - И измерить-то нечем! - Попросил меня встать, примостился рядом, прикинул на глаз и записал: "Пять футов и восемь дюймов". Я вызвался рассказать о своем весе в килограммах, но Флеминг меня вежливо прервал и стал прощаться. Мы расстались, обменявшись номера телефонов и обещаниями помнить нашу встречу.
       По выходе из полицейского участка нас подбросили на шикарной "принцессе" к огороженной автостоянке, куда солдаты пригнали машину Чарли. Никто так и не удосужился объяснить причины нашего ареста. Если отбросить безрассудный поступок Чарли при встрече с похоронной процессией, оставалось предположить, что армейскому патрулю показалась подозрительной машина с четырьмя мужчинами. В Северной Ирландии на поверку этого вполне достаточно, чтобы угодить в полицейский участок.
       Армия и полиция производят аресты по анонимному доносу, присланному по почте, или по телефонному звонку. Шпики секретной полиции фотографируют участников демонстраций и похоронных процессий, всех, кому доведется зайти в одно из отделений Ассоциации в защиту гражданских прав. Когда я впервые переступил порог дома номер два по Маркус-стрит, меня ждал вопрос: "Ну, как, познакомились с нашим филером?" Оказывается, у подъезда постоянно дежурит машина, откуда следят за всеми посетителями и, надо понимать, составляют досье "подозрительных лиц". Если им случится быть арестованными, за обвинением далеко ходить не придется. На основании снимков возникают списки, которыми снабжены командиры армейских патрулей и нарядов полиции.
       Под любые действия сил безопасности подведено законодательство, которое именуют специальным или чрезвычайным, но его репрессивная суть от названия не меняется. Подобные законы способны вызвать шок у правозащитников. Для ареста в Северной Ирландии совсем не обязательно "нарушить законность и порядок". Достаточно, чтобы солдаты или полиция "заподозрили" вас в таком действии или даже "намерении" совершить подобное действие.
       В штаб-квартире Ассоциации, несмотря на поздний час, нас ждала Мадж Дэвидсон, со всех сторон обложенная бумагами. Выражение ее лица не предвещало ничего хорошего.
       - Представляешь! На обратном пути нас "сняли"! - возвестил с порога Джон Хоббс, заискивающе поглядывая на суровую жену. На жаргоне Белфаста "сняли" означало "арестовали" на улице. - Восемь часов припухали в околотке. Слава богу, выжили.
       - Да? - недоверчиво переспросила супруга, но голос чуть смягчился. - Наверное, проторчали в пабе в веселой компании и не догадались даже позвонить! А то, что я здесь волнуюсь, вам совершенно безразлично.
       Дальнейшее выяснение отношений между молодыми супругами происходило в ресторане гостиницы, где мы с Джоном жадно набросились на еду. Нам стоило немалого труда убедить Мадж в правдивости нашей истории. А уж когда поверила, из объемистой сумочки она извлекла бутылку водки, доставшуюся от членов московской делегации на съезде компартии, и нам с Джоном было дозволено предаться воспоминаниям.
       Вернувшись в Дублин, я по достоинству оценил прелесть мирной жизни, что начинаешь осознавать только после основательной встряски.
      
       Глава двенадцатая. Шестое чувство ирландцев.
       Жизнь в Дублине течет, как полноводная река, вольготно, степенно, без рывков и лишних движений, как бы мимоходом преодолевая преграды и просто не замечая неприятности. Ирландцы всегда находят время, чтобы поговорить и выговориться, погулять и разгуляться, вволю посидеть за столом. Посреди тротуара маячат группы женщин, вдумчиво перемывающих косточки проблемам дня, ближним соседям и далеким знакомым. На строительной площадке в обеденный перерыв жуют бутерброды рабочие, перемигиваясь с проходящими мимо девушками. У здания парламента выплывают из машин самодовольные народные избранники, а в парках прогуливают своих питомцев любители собак. Из пабов доносится шум разговоров и песен. Над входами в кино и театры заигрывают с прохожими огни вывесок и рекламы.
       Самый известный и старейший столичный театр "Эбби-сиатр" расположен на одной из центральных улиц Эбби-­стрит (улица Аббатства), передавшей ему свое название. До его рождения в Ирландии не ставили пьес на гэльском языке. Да их и не было, хотя история ирландской драматургии уходит в глубь пятнадцати столетий. Но в колониальные времена и много позднее пьесы сочиняли в расчете на английскую публику и только на английском языке. Труппа и репертуар "Эбби-сиатр" сложились в конце XIX века на волне патриотического движения, стремившегося возродить национальную литературу и драматургию. "Вернуться к народу!" - звал один из его основателей Уильям Батлер Йитс, знаменитый ирландский поэт, писатель и драматург, удостоенный Нобелевской премии в 1925 году.
       Одной из первых постановок нового театра стала пьеса Дугласа Хайда (в 1938 году он был избран президентом Ирландии) "Витье веревки" на гэльском языке. В ней не было аккуратных коттеджей, обсаженных кустами роз, как рисовали прежде жизнь ирландских крестьян. На дублинскую сцену вышли обыкновенные люди, и прозвучала простонародная речь, зрители увидели закопченный очаг, бедную утварь и лохмотья, заменявшие одежду. В беспросветной нужде рождались и погибали мечты, но народ не отчаивался, а молодые брали в руки оружие. "Они показывали реальных людей в реальных условиях", - писал об ирландском театре Бернард Шоу.
       "Эбби-сиатр" сразу же полюбился зрителям. Они высоко оценили социальную направленность пьес, их новое звучание, а в годы английского правления это уже пахло крамолой. Полиция навещала театр с завидным постоянством, и актеры зачастую проводили больше времени на допросах, чем на репетициях, срывались постановки. Тем временем в Ирландии ширилось и крепло движение за национальную независимость, и новый театр, несмотря на пристальное внимание полиции, с головой окунулся в пропаганду идей борьбы против колониального гнета.
       На его сцене появились патриотические пьесы "Кэтрин О'Хулихон" Уильяма Б. Йитса, "У ворот тюрьмы" Изабеллы Августы Грегори, автора двадцати трех одноактных трагедий и комедий, "Революционер" Теренса Максвини, "Когда приходит рассвет" Томаса Макдона. Революционный заряд ирландской драматургии тех лет ощущался далеко за пределами страны. Пьеса леди Грегори "Встает луна" пользовалась большим успехом в молодой советской России.
       Многие ирландские патриоты - участники уличных сражений с англичанами в дни "красной пасхи" признавались, что получили боевое крещение в стенах "Эбби-сиатр". Театр вооружил их революционными идеями, а революция велела поднять оружие против врагов. Творческая интеллигенция не осталась в стороне от схватки. Шон О'Кейси помогал Джеймсу Коннолли организовать "Армию ирландских граждан", слившуюся с ИРА. Поэты Патрик Пирс и Джозеф Планкетт были расстреляны как руководители восстания 1916 года. Теренс Максвини, избранный мэром Корка, погиб в 1920 году на семьдесят четвертый день голодовки в английской тюрьме, куда он был брошен за связи с ИРА. Брендан Бихан не раз подвергался тюремному заключению за поддержку подпольной армии.
       Тесная связь деятелей искусства и литературы с патриотическим движением - давняя традиция ирландской жизни. Она получила официальное признание, когда в 1969 году был принят закон, освободивший от налогов на доходы художников, писателей, скульпторов и композиторов. Не был обойден вниманием и "Эбби-сиатр", который еще с 1924 года, первым в англоязычных странах, стал получать финансовую помощь от правительства. Для руководства театром в Дублине учреждено Национальное театральное общество.
       За годы своего существования "Эбби-сиатр" сыграл выдающуюся роль в становлении и развитии самобытного театрального искусства. Основное внимание он уделяет ирландской тематике и работам национальных авторов, следуя традициям, которые были заложены его основателями. Театр стимулировал развитие ирландской драматургии, пробудив интерес к искусству театра. Под его влиянием возникли провинциальные труппы и масса самодеятельных драматических коллективов по всей стране.
       На сцене театра были поставлены сотни оригинальных пьес, многие из которых получили международное признание, увидев огни рампы в городах Европы и США, Канады и Австралии. Среди них "В тени стрелка" Шона О'Кейси и "Заложник" Брендана Бихана. Специально для "Эбби-сиатр" Бернард Шоу написал "Другой остров Джона Булля". Наибольшей популярностью пользуются произведения Шона О'Кейси, рассказывающие о борьбе ирландцев за свободу. Пьеса "Плуг и звезды" побила все рекорды в ирландском театре, пройдя через сотни постановок и вызвав в ранние годы потасовки в зрительном зале, в которых доводилось участвовать и актерам.
       По традиции театр избегает ставить сенсационные спектакли, имеющие шумный успех в лондонском Вестэнде или на Бродвее в Нью-Йорке. Наряду с произведениями национальных драматургов идут пьесы Шекспира и Шеридана, Уайльда и Мольера. В репертуаре есть и русские авторы, исключительно популярные также в любительских коллективах. "Женитьбу" Гоголя я смотрел на крайнем юго-западе Ирландии в небольшом рыбацком поселке Бэнтри, а чеховского "Дядю Ваню" - в одном из районов Дублина возле портовых доков. Многое показалось смешным, совсем не к месту, но энтузиазм исполнителей был столь велик, что недостатки тут же забывались.
       "Эбби-сиатр" поставил "Шторм" Билль-Белоцерковского, "Предложение", "Вишневый сад" и "Чайку" Чехова. В книгах об этом театре подчеркивается его связь с русскими театральными традициями по духу и манере игры. "Не случайно идея создания национального театра возникла примерно в одно и то же время в Ирландии и России", - писал критик Майкл О'Хода в статье "Эбби-сиатр" тогда и сейчас". Старожилы "Эбби-сиатр" говорят, что в нем всегда жили традиции, которые отстаивал Станиславский. Когда в 1968 году в Дублин приехала Мария Кнебель помочь в постановке "Вишневого сада", она нашла много общего в стиле игры МХАТа и ирландского театра.
       - Наш театр старается шагать в ногу со временем, репертуар регулярно обновляется и включает пьесы молодых авторов, - рассказывала мне Лейла Дулан, художественный руководитель "Эбби-сиатр". - Мы обязаны показывать современность: безработицу, события в Северной Ирландии, короче говоря, все, что волнует ирландцев сегодня. Мы живем с этими проблемами, а если притворяемся, что их нет, наше искусство отрывается от жизни, становится нереальным и никому не нужным. Мы должны поддерживать постоянный контакт с нашим зрителем, дышать с ним одним воздухом и говорить с ним на одном языке. Нам вместе предстоит разобраться в том, что происходит вокруг нас, и попытаться найти правильное решение. Иначе теряет смысл наше существование.
       Национальному театру Ирландии с его неиссякаемой энергией мало одной сцены, и небольшой зал театра "Пикок" (в том же здании, но с бокового входа) используется для экспериментальных постановок и миниатюр. Много путешествует передвижная труппа "Янг Эбби", созданная группой молодых актеров. Для показа в школах подготовлена программа "История мирового театра", а по выходным дням в Клубе молодого актера собираются школьники, чтобы примерить роли и костюмы. Труппа "Эбби-сиатр" регулярно выезжает в гастрольные поездки по Ирландии и довольно часто бывает за границей - в Англии, США, Австрии, Нидерландах, Финляндии и других странах.
       Весной администрация столичных театров при поддержке Бюро по развитию иностранного туризма проводит фестивали, в которых вместе с национальными труппами принимают участие зарубежные коллективы. С 1957 года, когда был организован первый театральный фестиваль в Дублине, поставлены сотни произведений ирландских и иностранных драматургов. Мне запомнилась пьеса "Ангелы-убийцы" Коннора Круиза О'Брайена. Ее автор был верховным представителем генерального секретаря ООН в Катанге в 1961 году. Описываемые им события происходят в Конго (ныне Заир) после получения независимости. Виновниками гражданской войны и гибели Патриса Лумумбы автор называет западные державы и международные монополии.
       Любовь ирландцев к театру подарила миру талантливых актеров и драматургов. Но ничто не сравнится с ирландским пристрастием к музыке. В далеком прошлом в каждой деревне были свои обычаи, отличавшие ее от соседей. Без песен и танцев не проходило ни одно сельское празднество, будь то свадьба, рождение ребенка, строительство нового дома, уборка урожая, встреча весны или проводы старого года. Особое место исстари отводится поминкам, которые проводятся не после погребения, а продолжаются всю ночь до визита на кладбище, и все, кто знал умершего или жил по соседству, прощаются с ним, заливая горечь утраты спиртными напитками. Вот когда сквозь пелену скорби пенится и бьет мощным фонтаном необузданный ирландский характер, не способный примириться со смертью. Английская идиома "когда ирландское берет в тебе верх" переводится как "разозлиться, выйти из себя", а выражение "ирландские поминки" в английском языке приравнено к полной неразберихе.
       В свое время от села к селу бродили вместе с учениками народные хореографы, изобретавшие новые танцы и щедро делившиеся своим искусством с непосвященными. Сейчас о них мало кто помнит, и вот в городе Трейли (графство Керри) создали любительский ансамбль "Шиамса" ("развлечение" в переводе с гэльского). Вначале исполняли песни и танцы, которые удалось собрать в округе. Однако интерес к ансамблю был столь велик, что он стал предпринимать вылазки все дальше и дальше. Труппа исколесила всю страну, знакомясь с народными традициями и переводя их на язык танца.
       Так возродился танец "витье веревки". В его основу положен старый обычай, когда вся деревня готовилась к сбору урожая, и каждый стремился внести свою лепту, потому что витье веревки для снопов приносит удачу. В репертуаре "Шиамса" - и "освящение сетей" или танец рыбаков, и "угощение фей", когда за порог выставляют еду и питье, чтобы угодить духам и спасти урожай от "дурного глаза". "Встреча весны" с лентами, украшенными цветами, чем-то напомнила мне украинские народные танцы. В состав ансамбля вошли девятнадцать человек - танцоры, мимы и музыканты, а инструменты - скрипка, волынка и флейта.
       Мировую известность приобрело роскошное представление "Властитель танца", впервые показанное на сцене в Дублине 28 июня 1996 года. Простенькая история борьбы добра со злом рассказана с размахом и блеском в духе лучших американских "мюзикл", но под народную музыку и в стиле народных танцев. На первых порах не все складывалось, как того бы хотелось, ирландцы обратились за содействием к Игорю Моисееву, и в Дублин прибыла группа профессионалов высокого класса. Они помогли поставить танцы, показали, как это делается, а потом прижились в Ирландии, кровно обидев российского мэтра.
       Режиссер-постановщик спектакля и исполнитель главной роли Майкл Флэтли, мастер чечетки, сумел совместить фольклор и современность, что мало кому удавалось в прошлом. Успех был феноменальным, возникли вторая и третья труппа, Флэтли вышел из коллектива, и выступления уже не проходили с полным аншлагом, как прежде, но это не помешало рождению в 2004 году четвертой труппы.
       В разное время года по всей Ирландии проводится множество музыкальных фестивалей, и в каждом районе ему придают свою неповторимую окраску. В Голуэе в сентябре - устричный фестиваль, засыпающий гостей дарами моря. В Килкенни в мае - праздник пива всех сортов и оттенков, на все вкусы, и все это под звуки народной музыки. В Уэксфорде в октябре - оперный фестиваль, и по вечерам узкие улочки города заполняют дамы в вечерних нарядах и мужчины, неуютно поеживающиеся во фраках. Надо сказать, что ирландцы обожают приодеться, и даже на служебную вечеринку врачи и медсестры госпиталя в Голуэе являются при полном параде - в длинных платьях и смокингах.
       На побережье в Килорглине в августе устраивают ярмарки крупного рогатого скота и лошадей. Центральная площадь города и прилегающие улицы наполняются мычаньем и ржаньем повсюду снуют солидные продавцы и пронырливые покупатели. Каждый твердо уверен, что его здесь обязательно обведут вокруг пальца, и тревога часто бывает оправданной. Распознать продавца на ярмарке проще простого по отсутствующему виду, с которым он разглядывает окружающих: смотрит, но не видит Он и бровью не поведет, когда прохожий проявит интерес к его товару. Так ведь и дело серьезное, требующее немалой выдержки и сноровки. Торговля за корову может начаться рано утром, а закончиться в пользу той или иной стороны только к вечеру, но всенепременно до закрытия пабов, чтобы обмыть покупку.
       - Ты, видно, совсем сошел с ума. Запрашиваешь дикую цену за мешок с костями. У нее молоку-то неоткуда взяться, - горячится покупатель возле коровы. - Если дать твою цену, это все равно, что заплатить за каждый волосок на ее хвосте. Вот продай ее дешевле, и у тебя будет время перехватить пивка и поспеть домой к обеду. А то ведь простынет, пока ты здесь стоишь и добрым людям голову морочишь. Помяни мое слово: поведешь ее назад, потому что никто не даст тебе моей цены.
       Над торгами в Килорглине три дня председательствует самовлюбленный мохнатый козел, король ярмарки, увитый лентами и цветами. Ему отведено почетное место в клетке на платформе в центре площади. На вопрос о том, почему именно этому животному досталась ведущая роль, отвечает местное предание, согласно которому шум бегущего стада коз некогда предупредил жителей города о приближении английских войск. С тех пор козы пользуются всеобщим уважением, как гуси, спасшие древний Рим.
       * * *
       В общем, местный колорит. Если хотите, загадочная ирландская душа. Ирландец не полезет в драку, как русский, если обозвать его козлом. Не воспримет это как оскорбление. Может, козлы у нас разные? Зато во многом другом мы удивительно схожи. Ведь было время, когда Россию называли родиной радио, паровоза, электричества и готовы были уступить пальму первенства только в изобретении пороха только китайцам и только потому, что тогда они были "братским народом". Тогда же на афишах писали вместо "матча" - "состязание" и вместо "футбол" - "ножной мяч". Хорошо читалось: "состязание по ножному мячу между командами "Динамо" и "Спартак". Спасибо, имена команд не русифицировали.
       С обретением независимости в Ирландии тоже случались перегибы, как происходит почти во всех странах, где слишком долго правили иностранцы. Так, ввели запрет на "гарнизонные игры", под чем разумелись футбол, регби, хоккей и крикет, популярные среди солдат английских гарнизонов на ирландской земле. Гэльская спортивная ассоциация, созданная в начале XIX века для поощрения спортивных игр и поддержания народных традиций в спорте, почувствовала прилив сил. Ассоциация пригрозила своим членам отлучением, если они примут участие в подобных чужеродных состязаниях в качестве игроков или просто зрителей. Заодно, чтоб жизнь медом не казалась, запретили модные зарубежные танцы в своих клубах, будто слепо перенимали советский опыт. Запреты отменили только в середине1970-х годов.
       По мнению блюстителей чистоты физического воспитания нации, ирландцам надлежало восхищаться "херлингом", помесью футбола с лаптой. В былые времена матчи в этом непривычном для иностранца виде спорта проходили на просторных лугах между командами одного села, а чаще - двух сел, и число игроков было произвольным. Значительно позже навели кое-какой порядок и сократили команду до пятнадцати игроков, а игровая площадка стала чуть больше футбольного поля. Популярности не прибавилось. Не добились массовости и в другом виде национального спорта - метании металлических шаров, когда участники стараются покрыть наибольшее расстояние по проселочным дорогам при наименьшем количестве бросков. С ростом числа автомобилей на дорогах эта игра канула в прошлое.
       Кипучая деятельность радетелей непорочности национальной физкультуры заварила кашу, которую долго пришлось расхлебывать поклонникам спорта в Ирландии. Футбол можно любить профессионально, не пропуская ни одного матча своей команды, и для этого достаточно сидеть перед телевизором и вовремя кричать "Гол!". Играть в футбол профессионально можно лишь при наличии больших денег, вложенных в оборудование хорошего стадиона, снаряжение игроков и жалованье знающего тренера. Если денег нет, и не предвидится, ирландские футболисты начинают блистать в командах Англии и Северной Ирландии, а сборная команда республики по футболу выглядит не лучшим образом.
       - Дачный футбол, - кратко охарактеризовал Николай Озеров товарищескую встречу сборных СССР и Ирландии на стадионе в Дублине, завершившуюся вничью.
       - С ирландцами понятно, - откликнулся я. - Здесь предпочитают регби. Вы наверняка заметили, что их игра несколько отличается от общепринятых стандартов: сверкает вспышками темперамента игроков и изобилует силовыми приемами, которые чаще встречаются в регби. Но ведь советский футбол всегда славился во всем мире. Могли бы показать класс.
       - Только на родной земле, - осадил мой патриотический пыл знаток отечественного футбола. - Когда команда едет за границу, мастерство учитывается во вторую очередь. На первый план выходит чистая анкета. А вам, коллега, я бы посоветовал писать о спорте. В этом случае интерес читателей гарантирован. Вы, должно быть, заметили, что в общественном транспорте люди начинают читать газеты не с первой полосы, а со спортивных страниц.
       Действительно, далеко не все могут активно заниматься спортом, но активно им интересуются, а многие совмещают спортивный азарт с азартными играми. Для этого совсем не обязательно идти в казино, а посетить зал для "бинго", игры в лото, поставленной на широкую ногу. Небольшая ставка сулит выиграть чайный сервиз или пластмассовую игрушку, от которой потом долго не знаешь, как избавиться, набор кухонных ножей или нательный крестик. Но чаще, конечно, остаешься в проигрыше, что никого особенно не смущает, потому что завсегдатаи ценят, прежде всего, возможность провести час-другой в обществе пожилых, серьезных людей, утративших склонность к спиртным напиткам, и бездетных домашних хозяек, нуждающихся в аудитории, пока их мужья зарабатывают деньги.
       "Бинго" так пришлось по душе пенсионерам и сочувствующим, что государственная транспортная корпорация организовала специальные рейсы автобусов, и почитатели тихой игры могут совершать поездки в разные города в поисках удачи и новых собеседников. По оценкам ирландской печати, еженедельно залы "бинго" посещают сотни тысяч человек, а оборот капитала исчисляется миллионами евро. После введения ирландским правительством в 2004 году запрета на курение в общественных местах, включая пабы, рестораны и кинотеатры, доходы от "бинго" несколько сократились.
       Лицензии на открытие новых залов правительство выдает только тем бизнесменам, которые заручились согласием спортивных или филантропических организаций использовать их имена как вывеску, поскольку "бинго" призвано служить благотворительным целям. Естественно, церковь не могла пройти мимо игры, сулящей материальные и духовные прибыли. Крупнейший в Дублине зал "бинго" принадлежит францисканским монахам, что обеспечило средства на ремонт старых и строительство новых храмов.
       Еще большими суммами ворочают конторы букмекеров, которые обычно располагаются в непосредственной близости от питейных заведений, и при желании можно сделать ставку, не отрываясь от кружки пива. Весной и в конце декабря, перед рождеством, когда люди тратят деньги с большей легкостью, чем в иное время года, проводятся крупные скачки. Возле ипподромов скапливается плотная толпа автомобилей, а светские дамы готовят к этому торжественному дню особые туалеты и вычурные шляпки, пользующиеся успехом у фотокорреспондентов вечерних газет. На трибунах преобладают солидные фермеры в твидовых кепках, во всю дымя трубками из вереска с металлической крышкой, прикрывающей табак от сюрпризов погоды.
       По стране разбросано около тысячи тотализаторов на рысистых состязаниях и собачьих бегах, в различных лотереях, среди которых широкую известность приобрел "Айриш свипстейкс" ("ирландский тотализатор"). Билет стоимостью в один евро дает шанс выиграть сотни тысяч евро, и лотерейные билеты распродаются далеко за пределами Ирландии. Лотереи проводят разные организации, включая госпитали, но наибольшую активность проявляют францисканцы, августинцы и прочие монашеские ордена.
       Церковь старается, как говорят ирландцы, сунуть палец в каждый пирог. Но, как повторял Козьма Прутков, никто не обнимет необъятного. В ирландской жизни остаются островки, где еще не ступала нога католических миссионеров. К примеру, международный кинофестиваль осенью в Корке, идея проведения которого возникла у группы энтузиастов в 1950-х годах под дерзким лозунгом, если не планетарного, то все европейского масштаба, - "Канн - в прошлом, Венеция - в настоящем, а Корку принадлежит будущее".
       Лихая задумка понравилась ирландскому Бюро по развитию иностранного туризма, и появились первые деньги. Затем подключились крупные фирмы, охотно финансирующие спортивные и культурные мероприятия ради рекламы своей продукции, - табачная компания "Плейерс-Уиллс" и пивовары "Гиннесса", помогающие также оперному фестивалю в Уэксфорде. Однако деньги - деньгами, а мечта стала явью, в первую очередь, благодаря массовому энтузиазму и поддержке жителей Корка, увлеченных смелой идеей своих земляков.
       Вскоре выяснилось, что соперничать с зарубежными конкурентами Корку не по плечу. Широко разрекламированные, давно устоявшиеся, общепризнанные, именитые и щедро финансируемые, Венеция и Канн не заметили ирландского выскочку, а киноиндустрия не спешила признавать. С годами фестиваль стал местом демонстрации преимущественно короткометражных фильмов - документальных, игровых, рисованных и рекламных, по искусству, науке и спорту. В этом, на мой взгляд, заслуга Корка. Он создал должную рекламу кинолентам на десять - пятнадцать минут и сумел доказать, что они представляют интерес сами по себе, а не как закуска перед художественными картинами. Свою роль играет и конкуренция с фильмами США, Англии, Франции, Индии, Японии и других стран.
       Лучшие награждаются премиями. Например, работа английского режиссера Джеймса Аллена "Памятник". Место действия - поле битвы на Сомме, где с июля по ноябрь 1916 года в изнуряющих боях погибло больше миллиона человек. Камера ведет зрителя по земле, искалеченной траншеями, через останки полевых орудий, дырявые стальные каски и куски колючей проволоки. Все это - на фоне молодой травы, цветов и деревьев, давно залечивших свои раны. Жизнь берет свое. Сквозь ржавую каску пробиваются цветы, завалились траншеи, рядом со старыми пнями выросли новые деревья. Повсюду бурный рост, а рядом на кладбище со строгими, по-военному, рядами крестов жизнь остановилась, застыла на месте. И только немые свидетели угасшей жизни - краткие надписи: "Джон Смит, 17 лет, рядовой". "Моррис Фаррелл, 18 лет, рядовой". Ни громких слов, ни бравурной музыки.
       Немалую роль в становлении фестиваля, рассказывал мне один и его организаторов Ларри Лэнз, сыграла помощь Советского Союза и стран Восточной Европы, присылавших в Корк свои последние фильмы, лучших актеров и режиссеров. СССР был представлен такими картинами, как "Летят журавли", "Гамлет" и "Король Лир". "Берегись автомобиля" вызвал недоумение: ирландцы не могли понять, почему симпатии авторов на стороне злоумышленника, похитителя частной собственности. В Корке проводились специальные фестивали советских, румынских и чехословацких фильмов, из которых можно было почерпнуть, что за "железным занавесом" тоже бьется жизнь, порой очень любопытная и поучительная.
       - Для нашей страны, - говорил Ларри Лэнз, - особый интерес представляет тот факт, что советские республики и малые государства, как Болгария, имеют собственную киноиндустрию, в то время как у нас она находится на зачаточной стадии не первый десяток лет. В парламенте, правда, который год обсуждается соответствующий законопроект, но и он вряд ли что-то изменит. Правительство вечно жалуется на нехватку средств, а съемки и прокат фильмов контролируются крупными компаниями.
       Действительно, даже если какому-то режиссеру-одиночке удастся раздобыть денег, чтобы снять картину по своему вкусу и разумению, он так или иначе будет зависеть от фирм кинопроката. Без их благословения его произведение не дойдет до массового зрителя. На полках складов американских и английских кинокомпаний собирают пыль десятки полнометражных лент, которые по разным соображениям не выпускаются на экран.
       - До съемок я ищу финансы, а потом иду на поклон в прокат. Без этого нечего и помышлять о новых работах, - делился своими горестями ирландский режиссер Норман Кохен, снявший в Лондоне фильм "Папина армия" об английских ополченцах времен второй мировой войны, который был показан в Корке вне конкурса.
       Международный кинофестиваль в Корке, как считают его организаторы, стимулирует интерес к созданию национальной киноиндустрии. Выходя из зала после просмотра болгарского или латвийского фильма, зрители говорят: "А что, и мы могли бы сделать, наверное, не хуже".
       - Ирландии нужна собственная киноиндустрия, чтобы самим знать больше о себе и чтобы внешний мир получил представление о нашей стране не по фильмам, снятым в Англии и США, а по картинам ирландских режиссеров, работающих у себя на родине. А уж талантливых актеров и актрис нам не занимать, - убеждал меня директор фестиваля в Корке Дермот Брин. Хотя убеждать меня не приходилось. Я целиком был на его стороне.
       Однако художественные полнометражные фильмы требуют слишком больших затрат, и при ограниченных финансовых возможностях Ирландии ее режиссеры стали специализироваться на документальных лентах. Наиболее известные среди них - "Возвращение островитянина" Джима Малкериса о жизни Аранских островов, где все роли исполняют местные рыбаки, а не профессиональные актеры, "Живая вода" и "Эти камни остаются..." Джорджа Моррисона. В последней картине рассказывается о богатом культурном наследии Ирландии, звучит призыв к внимательному изучению и охране памятников глубокой старины.
       Джордж Моррисон снял также "Мишаэра" ("Я Ирландия") и "Сирша?" ("Свобода?"), фильмы, повествующие о важных событиях новейшей истории Ирландии. Они спрашивают у зрителей, какие последствия имела гражданская война, и что принесло стране провозглашение независимости. В заголовке фильма слово "свобода" не случайно поставлено под вопрос. Действительно, насколько свободным было "Свободное ирландское государство", спутанное по ногам и рукам англо-ирландским договором 1921 года? И не ограничен ли суверенитет его преемницы - Ирландской республики?
       Над этими вопросами тяжело задумываются ирландцы, когда звучит гитара и певец рассказывает народную балладу о героях, павших в борьбе за независимую, единую Ирландию. Ведь нет ничего более популярного в Ирландии, чем песня.
       Во многих пабах в определенные дни недели по вечерам выступают ансамбли народной песни и барды, а то и сам хозяин возьмет в руки гитару и затянет "Когда блестят штыки...". В одном из таких заведений на северной окраине Дублина, Хоусе, где во двор залетали соленые брызги волн, я видел, как часами стояли нетронутыми кружки пива и стаканы виски. Песню подхватывали, голоса крепли, глаза горели, сжимались кулаки. На одном дыхании: "Когда блестят штыки и слышен треск винтовочной стрельбы, под грохот автомата Томпсона я ухожу в ИРА, я ухожу завтра".
       Поют так, как пели "Интернационал" революционные матросы в эпоху "Тихого Дона", самозабвенно, с верой в светлое будущее. Поют правительственные чиновники, процветающие бизнесмены, торговцы, адвокаты и врачи, жители Хоуса, где не место пролетариату. Нет, они, конечно, не вступят завтра в ИРА, но старая песня для них, как глоток свежего воздуха, как напоминание о том, где они родились и выросли. Патриотизм - шестое чувство ирландца, у некоторых - всепоглощающая страсть, подавляющая остальные эмоции, включая чувство меры. Это - когда ваш собеседник в Дублине заявляет, что ирландское пиво и молоко - лучшие в мире, а трава на ирландской стороне холма более сочная и зеленая, чем на других. Нам подобные утверждения до боли знакомы.
       Если помните, в расцвет гласности, когда средства массовой информации уже как бы не принадлежали государству, но их еще не расхватали предприимчивые частники, огромной популярностью пользовались телемосты с Америкой. Словесные баталии пропагандистов - профессионалов и любителей. И вот бывшая комсомолка брякнула: "У нас нет секса!" Сморозила глупость, но вполне искренне, в защиту советского строя. Хотела, как лучше, а получилось, как у Черномырдина. Так что спорить с ирландцами не советую. Лучше послушайте их песни.
       Из великого множества талантливых музыкальных групп мне запомнились "Даблинерс" ("Дублинцы"), пять молодых людей, заросших дремучими, не по возрасту, бородами: Джон Щихан - скрипка, Барни Маккенна - банджо, Киран Берк - гитара, Люк Келли и Ронни Дрю - солисты. В прошлом - безработные, сменившие немало профессий, от мойщиков посуды до преподавателей английского языка в Испании. С самодельными дудками и банджо они начинали петь на улицах Дублина, а с годами стали профессиональными певцами и музыкантами.
       Группа никогда не репетирует и на своих концертах призывает зрителей не сидеть пассивно на местах, а принимать активное участие в происходящем.
       - Мы исполняем народную музыку, - говорит Киран Берк, - музыку очень простую и предельно честную - то, что мы пели на улицах. Мы не столько поем, сколько рассказываем в песне о нашей стране. Мы рассказываем миру об Ирландии. Деньги для нас не главное, и на коммерческий успех начхать. Если что не так, мы всегда можем вернуться на улицы.
       И это не пустые слова. Когда "Даблинерс" пригласили в Ливерпуль, в трущобах которого живут десятки тысяч ирландцев, владелец концертного зала "Ройял холл" потребовал, чтобы в программе не было песен, перекликающихся с событиями в Северной Ирландии. Группа отказалась наотрез.
       Репертуар "Даблинерс" богат и разнообразен: песни о любви и ненависти, войне и свадьбе, смерти и голоде, героизме и родине. "Встает луна" - о восстании 1798 года в Ирландии, "Джеймс Коннолли" - о его жизни, "Мы идем в Дублин в зеленом", сложенная в 1916 году. Они пишут и собственные песни. Особенно популярна баллада Люка Келли "Мать Ирландия", зовущая отказаться от продажи ирландских земель иностранцам. Песня "Освободите людей!" стала гимном движения за гражданские права в Северной Ирландии. Ее поют на маршах и демонстрациях, повторяя припев "Все встанут на защиту людей за колючей проволокой".
       "Даблинерс" побывали на гастролях в США, Канаде, Франции и других странах, и везде включали в программу песни на языках этих стран. Есть у них и попурри из русских мелодий.
       * * *
       Буквально в двух шагах от суетного центра Дублина приютился оазис тишины и покоя, отгороженный от внешнего мира каменными стенами и решеткой железного забора, оплетенного кустами роскошных роз. Ступив под своды прохладной арки, нужно для порядка обменяться мнениями о погоде со скучающим привратником, а дальше открываются просторы столичного университета Тринити-колледж.
       По сторонам площади, мощенной по старинке крупным булыжником, расположились массивные строения XYII столетия, сложенные на века. В сером строю старослуживых выделяется молодым новобранцем "модерновое" здание библиотеки, содержащей более миллиона томов. Первая партия книг поступила из Лондона в 1601-1608 годах.
       В библиотеке господствуют такие строгие порядки, что ей могли бы позавидовать государственные учреждения, скрывающие свои секреты за семью печатями и вооруженной охраной. Мне стоило большого труда получить пропуск. Для этого пришлось долго ходить по инстанциям, испрашивать рекомендации и всюду клясться, что моя домашняя библиотека не состоит сплошь из краденых книг. Но и с пропуском я не мог отделаться от впечатления, что меня продолжают в чем-то подозревать. В этом отношении на кафедре русского языка все было значительно проще: после первого знакомства мне выдали свой ключ от библиотеки.
       На территории университета еле слышно переговариваются друг с другом раскидистые кроны могучих деревьев, которые не посмели тронуть строители. Повсюду группами и в одиночку парни и девушки с портфелями, сумками, рюкзаками, папками, связками книг, блокнотов и тетрадей. Одеты всегда просто, без выкрутасов, никто не стремится удивить окружающих неповторимым либо богатым нарядом из дорогого магазина. В Тринити-колледж не встречают человека по одежке, и ценятся головы, а не головные уборы и модные прически. К концу экзаменационной сессии попадаются гордые выпускники в традиционных темных длинных мантиях и в шляпах блином, торчащими острыми углами на четыре стороны.
       В 1591 году английская королева Елизавета Тюдор решила, что пришла пора ковать местные кадры, и даровала хартию на учреждение первого университета в Ирландии. (До сих пор в экзаменационном зале висит портрет королевы-благодетельницы, и среди студентов бытует поверье, что сидеть под ним - к провалу на экзамене). Городские власти отвели под застройку участок земли за стенами города с полуразрушенными строениями бывшего монастыря Всех святых. Монастырское происхождение проглядывает в названии "Тринити", что переводится как "святая троица".
       О том, как разросся с тех пор город, можно судить по тому, что сейчас университет находится в самом сердце Дублина, напротив Национального банка, и от него рукой подать до парламента, а рядом - торговая Графтон-стрит и остановки многих автобусов, расходящихся по окраинам. Можно сказать, что город строился вокруг Тринити-колледж. В непосредственной близости, естественно, несметное число пабов, но студенты обладают высокой избирательной способностью и удостаивают вниманием лишь немногие.
       Спустя два года после того, как возникли первые учебные здания, начались занятия. В последовавшие десятилетия Ирландия пережила два крупных восстания против английского правления. В 1641 году ректор университета сбежал, спасаясь от гнева возмущенных сограждан. Здесь нужно оговориться, что со дня основания Тринити-колледж за ним прочно закрепилась худая слава заведения, где главным образом готовят подкрепление для протестантской церкви, которая, мягко говоря, не пользовалась популярностью в католической Ирландии. Да и вообще он считался учреждением, созданным Англией на ирландской земле в корыстных целях. Во всяком случае, не на благо ирландцев.
       За давностью лет трудно судить, насколько справедливы эти подозрения. Различные источники и представители двух основных вероисповеданий в Ирландии дают противоречивые сведения, не позволяющие сделать окончательные выводы. Но думается, и в те далекие времена студентов Тринити-колледж нельзя было назвать столпами, подпиравшими колониальные порядки.
       Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что в 1689 году власти разогнали учащихся, а здание университета отвели под казармы. В истории Тринити-колледж составленной его преподавателями, сказано по этому поводу скупо: "Опустела казна, и пришлось заложить столовое серебро". Как бы то ни было, в университете всегда витал дух свободолюбия. Среди его выпускников Джонатан Свифт и Уолф Тон, а уж их-то никак нельзя причислить к казенным мыслителям.
       Возможно, поэтому католикам запрещалось подавать документы на прием в Тринити-колледж. Для этого требовалось испрашивать специальное разрешение епископа, на чем настаивал еще в 1969 году дублинский архиепископ Макквейд, человек старой закалки и взглядов периода испанской инквизиции. Запрет был снят только в конце 1970 года, когда в стенах университета появился католический священник, наставник и пастырь мятущихся душ, заблудших в дебрях познания. Его присутствие придало вузу респектабельности в глазах консерваторов, не мыслящих воспитания молодежи без преподавания закона божьего и наказания нерадивых учеников ударами линейки по ладоням.
       С 1904 года в Тринити-колледж допускаются девушки, но долгое время им разрешалось показываться на университетской территории только в сопровождении особ мужского пола, не обязательно ухажеров. Сейчас в университете более трех тысяч студентов, в том числе юноши и девушки из сорока стран со всех пяти континентов. С 1947 года Тринити-колледж ежегодно получает субсидию от правительства, покрывающую почти две трети расходов на его содержание. Дефицит бюджета покрывают пожертвования от благотворителей и доброжелателей. В связи с этим у администрации университета предостаточно причин, чтобы ладить со всеми, у кого есть деньги, и чем денег больше, тем больше оснований угождать их обладателю.
       Кафедра русского языка в Тринити-колледж была создана в трудные военные годы, когда народы всего мира ждали от Советской армии избавления от коричневой чумы. Студенты изучают русскую литературу, историю, географию, экономику и государственное устройство. На курсах с использованием аудиозаписей ставится произношение, а в кружке разговорного языка практикуются в русской речи. Обучение занимает четыре года, и к концу этого срока, насколько я могу судить, из Тринити-колледж выходят подготовленные преподаватели русского языка и переводчики. Во всяком случае, в беседах с нашими делегациями они не терялись и не подыскивали слов.
       В просторной комнате библиотеки кафедры на видном месте открытки и сувениры, привезенные студентами из редких поездок в Москву (на скудные студенческие средства очень-то не попутешествуешь). Полки вдоль стен заставлены солидными томами: Александр Пушкин, Лев Толстой, Максим Горький и другие классики. Рядом "Русские народные сказки", сборники поэзии, журналы "Юность", "Огонек" и "Крокодил", разрозненные подшивки газет. На столике в углу пишущая машинка с русским шрифтом, вторая в Ирландии. Первая, говорят, стоит в штабе ирландской армии, где есть специалисты, прекрасно говорящие по-русски. Мой добрый знакомый Мартин Бейтс в свое время защитил диссертацию на тему "Советская литература времен Великой Отечественной войны" и позже преподавал в Национальном университете.
       У меня в библиотеке был свой интерес. Там широко были представлены произведения русских писателей-эмигрантов и советских авторов, у которых советская система встала рыбьей костью поперек горла, от Ивана Бунина до Александра Солженицына. За чтение этих книг в Москве я бы поплатился партбилетом и распрощался с журналистикой, а здесь, пожалуйста, бери на дом, читай не спеша, не приходится глотать главами, чтобы вернуть через два дня, как договаривались, дипломату, который пронес запретный плод через таможню без досмотра. Ирландские студенты, наслышанные о советских порядках, не усматривали никакой крамолы в "Докторе Живаго" Бориса Пастернака и никак не могли понять из-за чего весь сыр-бор вокруг этого романа. Я тоже не понимал и ничем не мог помочь.
       При первой встрече со студентами в Тринити-колледж я начал разговор по-русски, но вскоре выяснилось, что далеко не все понимают, о чем идет речь. Вмешалась заведующая кафедрой Уинифред Макбрайд и пояснила, что старшекурсникам, конечно, полезно попрактиковаться, но для начинающих вести беседу по-русски слишком трудно. Перешли на английский. Естественно, в первую очередь меня интересовал вопрос, почему ирландские юноши и девушки решили изучать русский язык, один из самых сложных иностранных языков для людей, с детства говорящих по-английски. Да и занятие, казалось бы, бесперспективное. Развитие связей между Дублином и Москвой тогда еще не достигло такого уровня, когда требуется много специалистов, владеющих русским языком.
       Откровенно говоря, я ожидал услышать рассказ о русской бабушке и зове крови, как часто делают американцы, но ответы подчас были самыми неожиданными. Джоан Кингстон поведала такую историю.
       - Я жила раньше в Манчестере. Однажды приехал к нам в город с визитом Юрий Гагарин, и так он мне понравился, что я решила обязательно выучить русский язык.
       Луиза Сутар и американец Поль Краузе начинали с чтения Достоевского по-английски, потом захотелось познакомиться с ним в оригинале, а теперь они свободно читают русских классиков. У Кахла Бейли было иное объяснение.
       - Россия, - сказал он - одна из великих держав мира, и ее нужно хорошо знать и постараться понять. Значит, надо с ней разговаривать на ее языке. Да и в недалеком будущем неизбежно развитие связей между нашими странами. Тогда правительству Ирландии и торговым фирмам понадобится много людей со знанием русского языка.
       Какими бы ни были побудительные мотивы, которые привели студентов на кафедру русского языка, ни один не жалеет о своем выборе. Конечно, остро не хватает последних книг современных авторов, газеты и журналы на полках библиотеки - многолетней давности, потому что с финансами не так хорошо, как того бы хотелось, да и нет приличных учебников.
       Приходится обучаться по книжкам, изданным в Лондоне, и русская семья взахлеб обсуждает за завтраком меню из кукурузных хлопьев, заправленных молоком, грейпфрута и яичницы с беконом. (Это в то время, когда в Москве никто этих хлопьев в глаза не видел). Полицейский на московском перекрестке величает провинившегося прохожего "сэром", не хамит и не требует штрафа. Нет книг по истории, географии, политэкономии, нет нормальных карт, не говоря уже о фильмах и фотографиях.
       Кафедра русского языка существует и при университете Северной Ирландии в Колрейне. Вечерние курсы русского языка есть в Национальном университете Ирландии да в двух средних школах столицы, протестантской и католической, где занятия ведут выпускники Тринити-колледж. Когда в Лимерике в 1972 году открылось Национальное высшее технологическое училище, русский стал одним из профилирующих предметов в его учебной программе.
       В помощь преподавателям университет привлекал немногочисленных русских, волей судеб оказавшихся в Ирландии после революции, после гражданской войны и после второй мировой. Среди них граф то ли Кутузов-Пушкин, то ли Толстой-Нахимов и группа русских, которых вывез из Китая Красный крест и поселил в отдельном доме на окраине Дублина. Один из таких переселенцев Юлиан Каминский рассказал мне, что провел несколько месяцев в тюрьме, как только китайские коммунисты пришли к власти. Председатель Мао не жаловал русских, осевших в Китае после 1917 года, и с радостью передал их на попечение иностранцам.
       - Почему вы не хотите вернуться в Россию? - спросил я как-то у Каминского. - Здесь у вас ни семьи, ни детей. Ничто вас не держит. Да и в Китае вы оказались еще ребенком и ничем не насолили советской власти.
       - Спасибо за приглашение, - грустно усмехнулся эмигрант. - Если бы вы знали, какой прием устроила советская власть тем, кто вернулся, вы бы меня смогли понять.
       Этого я действительно не знал, а Каминский не стал просвещать. Видимо, пожалел либо решил, что я еще не созрел для восприятия гнусных подробностей истории моей страны. Хотя я твердо, на собственном опыте, помнил военные годы и не смог оказать гостеприимства другому члену русской общины в Ирландии, появившемуся у моего порога без приглашения.
       Он поразил меня с первого взгляда. Когда я открыл дверь, то увидел перед собой крепкого мужика лет под шестьдесят в костюме из толстого сукна, который можно смело передавать от отца к сыну. Брюки засунуты в сапоги. Будто явление из довоенного фильма о колхозной жизни. И обладатель этого наряда не обманул моих ожиданий, заговорил по-русски. Представился Иваном и попросил разрешения войти. Заинтригованный, я пригласил это чучело в дом.
       Незваный гость уселся на краешек кресла и вкратце доложил о себе. Родился и вырос на Львовщине, работал в колхозе, с приходом немецких войск служил в полиции. "Евреев я не убивал, я очень уважаю евреев", - бубнил он. Когда фашистов погнали, ушел вместе с ними, а после войны попал в лагерь для перемещенных лиц. Там нашел подругу жизни, и вместе они батрачили на немецкого фермера. Потом жена умерла, Иван заболел и потерял работу. С подачи Красного креста оказался в одном доме с переселенцами из Китая.
       Они приняли бывшего полицая в штыки и прозвали Гитлером. А недавно пришла по почте какая-то официальная бумага, и сосед сказал, что скоро придет русская подводная лодка и отвезет Ивана на родину. Иностранных языков Иван не знал и соседу поверил, а ко мне пришел, как к единственному человеку из Москвы, который может знать больше о сложившейся ситуации, чем соседи из Китая.
       - Вы не подумайте, что я отказываюсь ехать, - твердил Иван, мучая руками на коленях фетровую шляпу. - Мне скажут, и я поеду. Только зачем? Мне и здесь хорошо. Вот в дворике землю расчистил, весь строительный мусор до камешка убрал, вскопал огород, а они мне все: "Гитлер, Гитлер".
       Как мог, я успокоил жертву войны и выпроводил из дома, заверив, что без его согласия никто его из Ирландии не увезет. Мой сын, невольный свидетель беседы, сделал мне замечание:
       - Почему ты с ним так разговаривал? Он же старый, ему помочь надо.
       С сыном я объяснился и продолжил свою деятельность как ведущий специалист по тайнам морских глубин у берегов Ирландии.
      
       Глава тринадцатая. "Ваша революция была на год позже нашей".
       С первых дней жизни в Дублине я был объектом внимания, чаще всего продиктованного просто любопытством, но иногда пристального и назойливого. Все дублинские газеты сочли своим долгом разыскать в гостинице и расспросить "первого русского в Ирландии", зачем и с чем пожаловал. Спрашивали, как это я очутился в их стране, и очень удивлялись, узнав, что переговоры об открытии корпункта ТАСС в ирландской столице тянулись много лет, а разрешение поступило совсем недавно. Судя по реакции моих коллег, они были лучшего мнения о своем правительстве, которое никак не могло решиться на такой шаг.
       Все три утренние газеты поместили заметки о появлении в Дублине первого постоянного иностранного журналиста. До того мировые информационные агентства обходились услугами стрингеров, а штатные корреспонденты Бибиси, Рейтер и других агентств, включая испанское ЭФЕ, приехали в Ирландию позднее.
       "Почему ТАСС решил обосноваться в Дублине именно сейчас? - задавалась вопросом "Айриш таймс" и поясняла: По-видимому, единственная тому причина - разрешение на открытие корпункта, которое дало после долгого раздумья и многолетних переговоров ирландское правительство. Надо сказать, что ТАСС - одно из старейших и крупнейших информационных агентств, имеет своих представителей в столицах большинства стран Западной Европы, и пользуется высокой репутацией среди журналистов мира, даже за "железным занавесом".
       "В течение долгого времени было ясно, - писала "Айриш индепендент", - что правительство России и его различные ведомства стремятся установить в какой-либо форме официальные контакты с Ирландской республикой, но их усилия редко встречали теплый прием в министерстве иностранных дел Ирландии. Разрешение русскому журналисту поселиться в Дублине, кажется, первый, хотя и робкий, шаг на пути к развитию отношений с Россией. Очевидно, на решение выдать визу Юрию Устименко повлияло желание ирландского правительства создать условия для более широкого освещения в мировой печати событий в Северной Ирландии и позиции властей в Дублине".
       Свою лепту внесла вечерняя и воскресная пресса, политики избегавшая и постаравшаяся выведать, когда приедет моя семья, как меня встретили и чем, собственно говоря, я намерен заниматься в ближайшие дни и в отдаленном будущем. Не обошлось и без дежурного подозрения. В "Айриш пресс" промелькнула заметка, автор которой недвусмысленно намекал, что дело здесь явно нечисто и русский журналист - только с виду журналист, а на самом деле он агент КГБ. Правда, в той же газете было опубликовано письмо читателя, поставившего резонный вопрос: "Допустим, он шпион. И что ему здесь шпионить? Если у нас действительно есть какие-то военные секреты, то их так тщательно скрывают, что никто не догадывается об их существовании, в том числе военные".
       Впоследствии я не раз начинал свои выступления перед ирландской аудиторией с этой интересной мысли. Как-то меня пригласили на обед в Ротари-клаб, клуб предпринимателей. Покончив с едой, предоставили слово.
       - Время от времени мне напоминают, что я "красный шпион", - начал я, вызвав нездоровое оживление за столами. - Готов с этим согласиться... (Навострили уши). При одном условии... (Затаили дыхание). Кто-то из присутствующих должен мне подсказать, какими секретами обладает Ирландия... (Смех, аплодисменты). Вы - деловые люди и по своему опыту знаете, что любая конфиденциальная информация стоит больших денег. Согласитесь, что содержание агента тоже обходится в круглую сумму, и ни одна уважающая себя служба разведки не станет тратиться впустую.
       Так, во всяком случае, я думал, но мое мнение разделяли не все. По возвращении в Москву я узнал о выходе в свет книги о советской разведке Джона Бэрона, где я был назван "старшим офицером КГБ, направленным в Ирландию с целью помогать ИРА оружием". Тут же вспомнилась история поездки делегации ИРА в начале 1920-х годов в Москву, где их принял Сталин, обычно решавший чужие проблемы за чужой счет. По словам ирландцев, на встрече не присутствовавших, "посмотрел дядюшка Джо с прищуром на посланцев ИРА, распушил усы и изрек: "Если мы сегодня дадим им оружие, завтра оно окажется у англичан".
       В общем, отказал наотрез. У меня не было причин сомневаться в том, в КГБ забыли сталинские заветы, но появилось желание подать на автора книги в суд за клевету. Отговорили другие сотрудники ТАСС, упомянутые Бэроном. Мне доходчиво втолковали, что далеко не все включенные в список агентов КГБ попали туда случайно, и если кто-то возмутится, остальные будут вынуждены молча признать, что у них рыльце в пушку. Получится, что я подведу, так сказать, товарищей по работе и в результате рискую остаться без работы. Пришлось стерпеть обиду, но к этому было не привыкать.
       Гораздо труднее, оказалось, свыкнуться с ролью популярной личности после моего появления в телевизионной программе РТЕ "Позднее, позднее представление". В ней раньше принимали участие министры и члены парламента, руководители забастовок и лидеры нелегальных организаций, известные актеры, певцы и художники. Передача выходила в эфир непосредственно, без записи на плену и придирчивого редактирования, так что получалось захватывающее зрелище, хотя бывали казусы и накладки. Возмущенные зрители строчили письма в газеты, посчитавшие себя обиженными подавали в суд, парламентарии выступали с гневными запросами к правительству, но популярности программы это не мешало, скорее наоборот.
       Телеведущий и режиссер, душа программы, Гей Берн не только сам придумывал каверзные вопросы, но и активно привлекал к экзекуции аудиторию - полторы сотни гостей студии, состав которых определялся главной темой очередной передачи. Красоваться перед телекамерой никому не удавалось. Все приглашенные подвергались жесткому допросу, который не оставлял никаких лазеек и не позволял уйти от ответа. Гей Берн добивался правды, только правды и ничего, кроме правды, как предписывает клятва, которую приносят в американском суде все свидетели. Если бы он не пошел работать на телевидение, ему была бы гарантирована блестящая карьера на посту следователя прокуратуры.
       Но было у него и слабое место - международная тематика. Люди и события далеко за пределами Ирландии его не затрагивали и мало интересовали, что спасло меня от принудительного вранья и полного конфуза. Для разминки - вопрос "О чем думаете писать?", а потом, как водится, дискуссия о правах и свободах в Советском Союзе, Солженицыне, получившем Нобелевскую премию, и Чехословакии. Я не знал ни одного советского дипломата или журналиста в Лондоне, который одобрял ввод танков в Прагу в августе 1968 года, но публично придерживался официальной позиции, и я не был исключением.
       Жестокой порки удалось избежать благодаря тому, что телезрителей большая политика мало интересовала, и основное внимание было уделено вопросам типа "Кто, по-вашему, больше пьет и кто дольше держится на ногах, русские или ирландцы?" Когда мне поставили в упрек однопартийность в СССР, я предложил аудитории назвать принципиальные различия между двумя основными партиями Ирландии, после чего беседа приняла мирный характер.
       На следующий день отец Томас Моллой метал громы и молнии на заседании приходского совета городка Уэстпорта в графстве Мейо. Он обвинил РТЕ в том, что там "захватили власть красные". "Хорошо подготовленному пропагандисту из Москвы позволили беспрепятственно излагать свои непотребные взгляды, - негодовал священнослужитель. - А руководство национального телевидения не сумело противопоставить ему специалиста, который мог бы его разоблачить и поставить на место. Простой человек может подумать, что все сказанное в программе Гея Берна так же верно, как священное писание".
       РТЕ досталось от Моллоя и за передачу, в которой разнесли в пух и прах политику США во Вьетнаме, но у меня сложилось впечатление, что священник не мог мне простить признания в полном отсутствии религиозных убеждений. К тому же я недостаточно почтительно отозвался о папе Римском и на вопрос, как к нему отношусь, ответил: "Когда он ратует за мир и дружбу между народами - хорошо, а когда пытается навязать католикам всех стран свою волю и диктует, как жить - плохо". Тогда я еще не знал, что папа всегда прав.
       Гневные тирады верного слуги Ватикана из Уэстпорта получили широкую огласку, но их постигла та же судьба, что и выступление в 1955 году архиепископа дублинского Макквейда. Он повелел ирландцам не ходить на футбольный матч сборной Ирландии с командой Югославии, "безбожной коммунистической страны". Пастырь ирландской столицы грозил карой божьей и откровенно намекал, что болельщиков ожидают беды и злосчастья, если они посмеют пойти на стадион. В результате трибуны были заполнены до отказа.
       Да и я никак не мог пожаловаться на недостаток внимания со стороны жителей Дублина и его окрестностей, не говоря уже о любознательных гражданах Корка, Голуэя, Дандока, Лимерика, больших и малых городов и сел. Дело дошло до того, что меня вынудили раздавать автографы.
       Через месяц после телевизионного дебюта мне передали пачку писем от зрителей. Томас Моллой оказался в полном одиночестве. Ирландцы не имели ничего против корреспондента ТАСС, высказывавшего и отстаивавшего свою точку зрения. Они это понимали и ценили, хотя во многом со мной не соглашались. По всем вопросам у них было свое, особое мнение, которым они охотно делились, как бы приглашая вступить в дискуссию, но мне в ту пору было не до споров на отвлеченные темы.
       Весь этот разноголосый "паблисити" свалился на меня в первые, самые напряженные дни, когда нужно было найти помещение для корпункта, наладить прием и передачу текущей информации, ради чего я и приехал в Дублин. Кроме того, следовало обойти редакции ведущих газет, представиться и по возможности наладить контакты. В обмен на сотрудничество я мог предложить английскую службу ТАСС. Все обещали подумать, но, видимо, пришли к выводу, что им вполне хватает службы Рейтера. Настаивать я не имел права, зная недостатки тассовской службы, где писали не по-английски, а по-русски английскими словами. По-другому не получалось из-за специфики советского языка.
       Еще требовалось нанести визиты вежливости чиновникам разных министерств и ведомств. Глава отдела информации МИД заверил, что поскольку я единственный иностранный журналист, аккредитованный в Ирландии, можно рассчитывать на экстренное внимание и благосклонность внешнеполитического ведомства и прочих всесильных правительственных учреждений. Вскоре представился случай проверить реальность обещанной поддержки.
       После долгих и мучительных скитаний, суетной торговли с маклерами и счастливыми обладателями недвижимой собственности, наконец, крупно повезло: я снял чудесную квартиру в пригороде Доки, чем втайне очень гордился. Двухэтажный дом под именем "Бельведер" искусный архитектор сумел вписать в скалу на берегу Ирландского моря так, что они казались единым целым.
       Из огромного, от пола до потолка, окна спальной открывался дивный вид на прибрежные валуны и морские просторы. Нагромождение камней, уходивших в море, разбивало сильные волны и спасало дом от соленых брызг во время шторма. Рядом выступало из воды странное каменное сооружение, образовавшее небольшой купальный бассейн, которым никто не пользовался из-за неприлично низкой температуры воды. К дому прилегала просторная заасфальтированная площадка и гараж на две машины. Лучшего трудно пожелать.
       Иного мнения придерживался назойливый репортер скандальной вечерней газеты "Ивнинг пресс", напросившийся в дом, чтобы взять у меня интервью. В таких случаях обычно назначали встречу в редакции или в пабе, но коллега уговорил принять его в домашних условиях. Внимательно осмотрел квартиру, грозно нахмурился и потребовал объяснений. Почему, спрашивается, советский журналист забыл о классовой солидарности и снимает жилье в одном из богатых пригородов, а не в пролетарском районе Дублина. Или притворяется, или в самом деле глупый. Пришлось налить ему стакан. Гость крепко выпил, задумался, выпил еще, и вскоре его волновал только один вопрос "А ты меня уважаешь?"
       Хозяин дома Джон Лестер Пендлтон, высокий, седой англичанин, всю жизнь проработал на заводе фирмы "Роллс-Ройс" инженером и знал об авиационных моторах не понаслышке. Однажды моя жена призналась, что боится летать на самолетах, и поспешно добавила: "Ну, это потому, что я ничего не знаю о самолетах". "Если бы вы знали больше, вам было бы еще страшнее", - сухо обронил Лестер. По выходе на пенсию он купил дом в Ирландии, чтобы уйти от более высоких английских налогов, и виллу в Португалии.
       Нельзя сказать, что Пендлтоны нуждались в деньгах, но Маргарет, младше мужа на двадцать лет, всегда была в курсе всех распродаж и советовала моей супруге, в какой магазин сегодня идти за покупками. "Там картофель дешевле на два пенса", - доверительно сообщала она, безмерно гордясь собой. Квартиру на первом этаже было решено сдавать, чтобы кто-то присматривал за домом, когда хозяева отъезжают в Португалию. Соответственно, арендная плата была невысокой, что очень понравилось бухгалтерии ТАСС. По всем статьям помещение отвечало моим требованиям, кроме одного - не было телефона.
       Ну, думаю, на Западе это не проблема. Прихожу на главпочтамт и застаю до боли знакомую картину. За деревянным барьером, отделяющим простых смертных от чиновного люда, сонно гудит рой клерков. Кто вдумчиво накручивает телефонный диск, кто глубокомысленно шелестит бумагами, чтобы прогнать дремоту, кто лениво бродит от стола к столу, разгоняя пыльную скуку рабочего дня посторонними разговорами. В общем, намекают, что докучливые посетители мешают занятым по горло людям, решающим вопросы государственной важности.
       Полчаса смиренного ожидания у барьера, по-видимому, растопили сердце одного из служащих. Он подошел, выяснил, в чем дело, и вывалил передо мной груду разноцветных бланков с самыми неожиданными вопросами. К моим заботам, как мне казалось, они не имели никакого отношения, но, надо полагать, мои ответы играли роль смазки для гладкого хода бюрократической машины, и я по мере сил и возможностей добросовестно заполнил все бумаги. Довольный моей покладистостью клерк посулил на прощанье:
       - Теперь придется немного подождать. Где-нибудь через полгода поставим вам телефон. Если бог даст.
       - А если не даст? - взорвался я, вспомнив, что я не в Москве и что на Западе другие порядки. В конце концов, Ирландия на Западе. Или нет? - Мне телефон нужен позарез. Не ради жены, чтобы часами трепаться с подругами, а для дела. Я журналист, и каждый день должен принимать и отправлять информацию. Без телефона я, как без рук.
       - Ваше служебное рвение весьма похвально. Целиком и полностью разделяю вашу озабоченность, - мило улыбнулся распорядитель телефонов, - но ничем, к сожалению, не могу помочь. У нас клиенты и по два года ждут. Считайте, что вам еще повезло. Разве полгода это срок? Они пролетят, как сон.
       - Как утренний туман, - закончил я цитату и повернулся к выходу.
       Видимо, на моем затылке читалось нечто такое, что вынудило клерка смягчиться. Он меня окликнул и вполголоса порекомендовал "искать нужных людей в нужных местах", чтобы ускорить процесс. Из чего напрашивался неутешительный вывод: в Ирландии, как в любой стране, где живым делом заправляют мертвые бюрократы, должное значение придается личным связям и знакомствам. Блат, как говорится, и в Африке блат.
       Вдохновленный этой мыслью, я отправился в министерство иностранных дел, где меня не так давно радушно приняли и обнадежили. "Да, - сочувственно покачали там головами, выслушав мою историю, - ситуация действительно неординарная", доверительно добавив: "У нас некоторые сотрудники вот уж который месяц ждут телефона. Среди них есть даже бывшие советники посольств за границей". Предлагали познакомить с товарищами по несчастью для обмена опытом, но мне не стало легче оттого, что другим еще хуже.
       Я вежливо отказался и решил последовать мудрому совету тертого чиновника главпочтамта "искать нужных людей в нужных местах". Для начала вошел в контакт с членом парламента и членами муниципального совета своего района, с католическим и протестантским священниками своего прихода, людьми "влиятельными и всемогущими", как в один голос заверяли соседи и коллеги. Не помогло.
       В конечном итоге, я добрался до министра почт и телеграфа, но меня осадил знакомый репортер, хмуро пояснив, что с министром я связался зря. Он не пользуется симпатией своих подчиненных, и, если от него поступит директива кому-то поставить телефон вне очереди, можно не сомневаться, что в пику верховному начальнику нелегкое дело обрастет непреодолимыми препятствиями. Я обошел все газеты и штаб-квартиры крупнейших политических партий - и где-то сработало. Вскоре был у меня телекс и долгожданный телефон.
       * * *
       Мои ирландские коллеги впоследствии уверяли, что решающую роль при установке телефона на корпункте сыграл неподдельный интерес к работе корреспондента ТАСС особого отдела полиции. Если верить официальным документам, он призван "быть сторожевым псом государства, охранять его от воинствующих подрывных элементов и следить за нежелательными иностранцами". А как следить, когда я пользовался случайными и разными телефонами?
       До самого отъезда из Ирландии мне так и не довелось выяснить, к какой категории иностранцев меня причислили, но знаки внимания ощущались с первых шагов. Еще в гостинице, возвратившись раньше обычного из очередного похода по газетам, я случайно обнаружил, что болты на поддоне телефонного аппарата держатся на честном слове. Естественно, я никому не докладывал о времени своего прихода, и техническая служба особого отдела не успела закончить обработку телефона. Шпионская аппаратура еще не достигла в те годы нынешнего многообразия и совершенства, когда подслушивающее устройство умещается в булавочной головке.
       Лицом к лицу мы, правда, не сталкивались. Если не считать рядового, на первый взгляд, полицейского на мощном мотоцикле, остановившего мою машину на подъезде к Дублинскому замку, где был назначен большой прием по случаю весеннего конкурса "Евровидения". Затянутый в черную кожу великан подошел к окну водителя, всмотрелся в мое лицо, тепло улыбнулся и живо поинтересовался: "Ну, и как там у вас дела в "Правде" или "Известиях"? Я настолько опешил, что даже не успел объяснить разницу между ТАСС и газетами, названия которых знал далеко не каждый ирландец.
       Думаю, за мной присматривали с обеих сторон. В отсутствие советского посольства в Дублине не было штатных соглядатаев, но явно находились доброхоты или платные иностранные агенты. В этом я убедился во время очередного визита в Лондон, куда приходилось наведываться хотя бы один раз в три месяца, чтобы отправить в Москву ежеквартальный финансовый отчет, считавшийся тайной, которую можно доверить только дипломатической почте. К тому же за мной числилось членство в КПСС как нагрузка к основной работе, что предполагало регулярную и своевременную уплату членских взносов. С отчетом можно было не спешить, но взносы не терпели отлагательства.
       Меня пригласил на беседу один из сотрудников посольства, совмещавший партийные и надзорные функции. По существу сказать ему было нечего, и поэтому говорил очень долго. Потом начал расспрашивать об Ирландии и в ходе разговора вставлял комментарии, свидетельствовавшие о том, что он знает детали моей жизни, которые я сам успел позабыть. В общем, мне дали понять, что "Родина слышит, Родина знает", как поется в песне, и не рекомендуется распускать язык, зарываться и думать, будто мне сойдут с рук поступки, которые компетентные органы могут расценить как подрыв устоев советской власти.
       Перед первой заграничной командировкой меня, как и всех советских граждан, инструктировали в одном из зданий ЦК ПСС, где все говорили вполголоса. Тогда я узнал, что мне оказано особое доверие, что обязан высоко нести звание советского человека и что об одной шестой части планеты иностранцы будут судить по моему облику и поведению. Начиная со второй командировки, пафоса поубавилось, но лишь до приезда в Дублин, где никто никогда не обмолвился хорошим словом об СССР.
       Для ирландцев я был не просто чужестранцем, а неким экспонатом из зоологического музея, чуть ли не инопланетянином, представителем иной цивилизации, иного мира, чуждого и, скорее всего, враждебного. Вне зависимости от моего желания и наказов инструкторов со Старой площади, я оказался в положении, когда о моей родине судили по мне, так что и без понуканий приходилось держать марку.
       В общем и целом, я вел себя, как примерный школьник, претендующий на золотую медаль, свято соблюдал все законы, правила и инструкции, даже когда очень хотелось выпить лишнюю рюмку или дать волю языку. Придраться было не к чему, политические детективы не докучали и старались держаться в тени. Единственный человек, кому прибавилось хлопот с моим появлением в Дублине, был выпускник английской спецшколы, овладевший русским языком. Он как-то жалобно попросил меня сократить объем корреспонденции, "а то уж дети начинают забывать своего отца".
       Тем временем радушные хозяева "Бельведера" отвели мне на поругание под рабочий кабинет "утреннюю комнату", где в приличных семьях пьют чай или кофе по утрам, отдыхая взглядом на кустах роз за окном. В нашей семье чужие традиции не прижились, и пищу принимали за кухонным столом. Тесный закуток возле кухни бригада плотников и электриков доводила до служебной кондиции: безжалостно ковыряли стены и тянули провода, устанавливали телекс и строгали книжные полки, которых в продаже почему-то не нашлось.
       Работали по-русски: слишком медленно, будто делали мне лично большое одолжение, или очень быстро, что негативно сказывалось на результатах труда. Пендлтоны смотрели на это безобразие немного грустно. Они понимали, что нарушается один из основных жизненных принципов "не живи, где работаешь, и не работай, где живешь", но ни во что не вмешивались и советов не давали. Чисто по-английски.
       Когда были созданы условия для творчества и улажены проблемы передачи информации, я отправился добывать новости. Как раз ожидалось открытие новой сессии парламента. Позвонил в правительственное бюро информации, чтобы заказать пропуск. Оттуда переадресовали к клерку парламента, тот отослал к надзирателю, ведающему вопросами обеспечения безопасности, а он переключил меня на старшего группы парламентских репортеров. Все клятвенно заверяли, что пропуск - не проблема и волноваться - грех.
       В назначенный час прихожу к Ленстер-хаус. Ворота осаждает возбужденная толпа, как у билетной кассы перед началом популярного зрелища. Возле будки у проходной давка за пропусками. Памятуя английские порядки, прошу помощи у полицейского, безучастно наблюдающего за происходящим. Не очень внятно, но доходчиво он объясняет, что представители прессы вызывают у него отрицательные эмоции. Что ж, раз так здесь принято, присоединился к свалке у будки. Пригодился московский опыт, протолкался к старичку за барьером.
       - Ничего не знаю, - невозмутимо сообщил мне страж парламентских ворот. - Все пропуска вышли. Приходите завтра.
       Несколько обескураженный, побрел я искать правду в правительственное бюро информации и по дороге повстречал заместителя директора бюро Фрэнка О'Коннора, человека светлого и мудрого, тщетно пытавшегося скрыть природную общительность за напускной суровостью. Видимо, считал, что веселый нрав не вписывается в образ чиновника высокого ранга, и доверял свои мысли бороде, так что его собеседникам оставалось только догадываться о ходе его мыслей. Фрэнк прошел суровую школу армии, исколесил полсвета и в одном из госпиталей, где лежал с огнестрельным ранением, обрел свое счастье - персидскую княжну, работавшую медсестрой.
       Миниатюрная красавица Малак вышла замуж за неверного, несмотря на протесты семьи. Я не знаю более радушной и умелой хозяйки, способной приготовить необыкновенные соленья и маринады. В ее доме гостей неизменно потчевали также черной икрой, которой семью О'Конноров исправно снабжали родственники из Ирана и которая, признаться, отличалась в лучшую сторону от продукта российского производства. А мою жену Малак сразила изумрудным колье. "Вначале я подумала, - признавалась Ирина, - что это бижутерия, потому что никогда не видела таких крупных камней, но потом поняла, что они настоящие. Впрочем, других у члена семьи шаха и быть не может".
       Фрэнк только что вернулся из отпуска, который он провел в поездке по Советскому Союзу и Восточной Европе, был переполнен впечатлениями и любовью к славянам. Узнав о моих приключениях на подступах к Ленстер-хаус, он покровительственно похлопал меня по плечу, посоветовал не отчаиваться и отвел к задним воротам, где нас пропустили без лишних слов и бумаг. С тех пор я посещал заседания парламента с черного хода и ни разу пропуск не понадобился. "Места нужно знать", - как говорил мой школьный приятель, отодвигая доску в заборе, который, по замыслу хозяина дома, превращал соседский яблоневый сад в неприступную крепость.
       Если не считать этих досадных эпизодов, порожденных моим незнанием тонкостей журналистской профессии в Дублине, Ирландия оказала мне прием, о котором можно только мечтать. Встречают гостя ирландцы не официально и подчеркнуто вежливо, как в Лондоне, а по-ирландски, с душой. Причем чем дальше забираешься от столицы, тем теплее прием. Вспоминаются рассказы о "восточном гостеприимстве", и невольно начинаешь задумываться, не очутился ли Изумрудный остров у берегов Западной Европы по ошибке?
       Корпункт захлестнул поток граждан, с детства уверовавших, что любопытство - не порок. Не удовлетворенные телевизионными и газетными репортажами жители Дублина останавливали меня на улице, непрерывно звонили по телефону (вот когда я пожалел, что добился его установки), слали письма. Интересовались, как получить туристскую визу и заказать номер в московской гостинице, как связаться с советскими промышленными и торговыми фирмами, заскакивали в гости совсем запросто, с детьми и собаками. Ближние и дальние соседи звали на чашку чая, но подавали другие напитки. Бизнесмены приглашали на свои конференции, ленчи и ужины, искательно заглядывали в глаза с немым вопросом "Когда торговать начнем?"
       Откровенно говоря, я был счастлив, что под боком нет ни посольства, ни торгпредства с ограниченным контингентом людей в штатском, в обязанности которых входит сверлить меня пронзительным взглядом и выспрашивать, с кем я встречался на прошлой неделе. Никто не заставлял писать справок и отчитываться за каждый шаг, не было ценных указаний и директив, осложнявших работу. Я жил припеваючи, в полном отрыве от нудных и бессмысленных, но строго обязательных партийных и профсоюзных собраний, прочих мероприятий, призванных сплотить здоровый советский коллектив, как то игры в волейбол, шахматы и городки, а главное - художественная (почему именно художественная?) самодеятельность. Умеешь вовремя открывать рот - вливайся в хор, нет голоса и слуха - ступай в драмкружок, прочувствуй острый локоть и жаркое дыхание товарища.
       Впервые за годы работы в ТАСС появилась возможность принимать самостоятельные решения, и мне это очень нравилось. Но ирландцы ожидали от меня слишком многого и довольно часто - невозможного. Приходят два дизайнера, молодые, энергичные парни. Говорят, что хотели бы поработать в Советском Союзе, где, по их сведениям, ощущается нехватка специалистов их профиля, по тканям. Один готов поехать с семьей и в перспективе - остаться на постоянное местожительство. Даю им координаты консульства в Лондоне.
       Позже встречаю знакомых из этой конторы, а они возмущаются: "Зачем ты нам сумасшедших подбрасываешь? Местных хватает. В Союз они, видите ли, хотят! Поживет такой в Москве год, от силы два, больше никто не выдерживает, потом вернется и напишет книгу, поделится впечатлениями о жизни при социализме. Разразится скандал, начнут разбираться, кто дал визу. Нам это надо?"
       Спорить я не стал, потому что прибавилось собственных забот. Роль хлебосольного хозяина, которую мне поневоле пришлось играть в Дублине, требовала затрат, и в семейном бюджете появились прорехи. Во время отпуска я написал заявку с просьбой, если возможно, повысить представительские расходы в смете корпункта с учетом чрезвычайных обстоятельств. Отнес генеральному директору Л.М.Замятину, идеологу партийности прессы. Когда его позднее перевели в аппарат ЦК КПСС, он оттуда передавал по телефону в ТАСС программные статьи на злобу дня, прозванные "задиктовками". Безграмотные и бессмысленные, они, тем не менее, поступали газетам с пометкой "Для "Правды" или "Для публикации в "Известиях", и те повиновались, хотя матерились отчаянно.
       Замятин просмотрел мое прошение, скривился, как от приступа зубной боли и брезгливо перебросил бумагу своему заместителю. "Вот, смотри, - презрительно процедил Суслов советской печати, - денег на водку просит. Разберись, чем он там вообще занимается". Через несколько месяцев в Дублин прибыл новый корреспондент ТАСС. По-английски он изъяснялся с трудом и на людях показывался только во время сезонных распродаж, объявляемых столичными магазинами. Хозяйственный попался мужик и тихий, идеал чиновников.
       Помощь я получил с неожиданной стороны. В Дублине открылась международная выставка винно-водочной продукции, а это было то немногое, если не считать космос, оружие и нового советского человека, что Советский Союз мог продемонстрировать за рубежом. Представитель "Союзплодоимпорта" оказался добрым малым, и я возил его по городу, брал с собой на рыбалку, а по окончании выставки он подарил мне два ящика отборных спиртных напитков, которые не успели продегустировать посетители. На корпункте временно образовалось водочное изобилие, что, как я уже рассказывал, на корню подорвало мои связи с ИРА.
       Вторым живительным источником явился капитан сухогруза с припиской в Ленинграде, по делу зашедший в дублинский порт. Я провез его по всем достопримечательностям, а взамен получил литр медицинского спирта, две бутылки рижского "бальзама" и рецепт гремучей смеси на убой гостей. Первой жертвой пал репортер "Ивнинг пресс", задававший глупейшие вопросы и покинувший мой дом буквально на четвереньках. Через день в газете появилась статья, открывавшаяся наболевшим: "Пора издать закон против русских журналистов, угощающих своих коллег "морской водкой". Так я назвал напиток, подсказанный капитаном, который я подавал в темных бутылках из-под "бальзама".
       Гораздо лучше проявила себя жена заместителя министра иностранных дел Ирландии. Перед тем, как сесть за стол, мы беседовали, и я время от времени вставал, чтобы подлить в стаканы водку. Дама сидела в отдалении, и на каком-то этапе я попросил разрешения поставить рядом с ее креслом бутылку, чтобы не сновать из угла в угол, а она могла бы сама себя обслужить. Гостья не возражала. После ужина она подхватила мужа, плохо ориентировавшегося во времени и пространстве, села за руль, приветственно помахала рукой и укатила. Убирая после гостей, я обнаружил совершенно пустую бутылку водки под креслом дамы, за столом не пропустившей ни одного тоста. Что вновь заставило задуматься над строками поэта. Да, есть женщины в ирландских селеньях!
       * * *
       Если исключить пристрастие ирландцев к разговорам на темы, о которых они не имеют ни малейшего представления, и нездоровый интерес к загробной жизни, первое, что поразило меня в Ирландии, - это каша в ирландских умах, когда упоминалась Россия. Нет не "первое в истории человечества государство рабочих и крестьян", "светоч мира и социализма". Именно Россия, потому что она осталась таковой в печати, по телевидению и в разговорной речи. "Советский Союз" фигурировал в официальных документах, а в обиходе - "Россия" и "русские".
       Новомодные "россияне" появились лишь после того, как трое славян крепко выпили и закусили в Беловежской пуще, а потом порушили славянское единство ради того, чтобы каждый из них мог горделиво вышагивать в одиночку по красной дорожке перед строем почетного караула, скажем, в Париже. Впрочем, "россияне" на английский язык переводятся как "русские". Евреев, осетин и казахов из Москвы, Киева и Алма-Аты, обосновавшихся в Америке и Европе, коренные жители зовут русскими и в Израиле - тоже.
       Мое украинское происхождение ирландцы воспринимали как легкое кокетство. Достаточно было сказать, что я живу в Москве, чтобы вызвать недоуменные взгляды.
       - Ты все время спрашиваешь: "Чего они на меня так смотрят?", - учил меня жизни Гей Берн. - Да потому, что ты не вписываешься в образ. Нам с малых лет внушали, что "все русские - коммунисты, все коммунисты - безбожники, а безбожники по определению не могут быть хорошими людьми". И внешне ты должен отличаться. Не помешают рога и хвост. А ты выглядишь, как все, и тем самым ставишь нас в затруднительное положение. Вот если бы от тебя пахло серой, ты бы вызывал большее доверие.
       Шутка, конечно, но близко к правде. В очереди продовольственного магазина в Доки мне довелось познакомиться с реакцией домашних хозяек на появление в их районе корпункта ТАСС.
       - Вы слышали? - испуганно таращила глаза моложавая дама с тяжелой хозяйственной сумкой на колесиках. - У нас по соседству поселился русский!
       Очередь вопросительно настораживалась.
       - Помяните мое слово, - трубила благообразная старушка в шляпке, напоминающей цветочную клумбу. - Придет в Доки русская подводная лодка, и нас всех порешат прямо в постели.
       Дамочки многозначительно поджимали губы и сладко поеживались от страха.
       У мальчишек было иное восприятие событий. Поджидая сына после уроков возле школы, я слышал, как один шкет говорит другому:
       - Знаешь, здесь живет парень, которого зовут Вова.
       - Вова? - не понял приятель. - Он что, с луны свалился?
       - По-моему, нет. Но у него есть велосипед, и он разрешает прокатиться.
       Моему читателю может показаться невероятным и просто смешным, что в наше время находятся люди, которые всерьез ищут русские подлодки у ирландских берегов, рога и хвост у журналиста из Москвы. Но так оно и было. Объяснение можно было найти в дублинской прессе, передачах радио телевидения, в столичных кинотеатрах и проповедях на воскресной мессе.
       Достаточно было регулярно просматривать ирландские газеты либо прочитать несколько книг и брошюр, написанных "специалистами по русскому вопросу", чтобы оценить размах и упорство этой пропагандистской кампании. Становилось понятно, откуда идет вопиющая безграмотность, бездонное незнание элементарных вещей о жизни нашей страны. Рассказывали, что в конце 1950-х годов двое ирландских журналистов отправились в Москву. Назад их никто не ждал, а по возвращении они потеряли работу и долго не могли найти.
       Во время встреч с ирландцами меня не спрашивали: "Как там у вас обстоят дела с религией?", а с ходу бросали обвинение: "Почему вы преследуете церковь?" Когда узнавали, что католики в России тоже посещают мессу, не верили, считали пропагандой. Мол, это проверенные и специально выделенные католики, всякий раз получающие пропуска на это мероприятие. Или, к примеру, появляется в "Айриш пресс" статья журналиста, побывавшего в Москве, то есть "своего человека", которому можно и должно верить. Он пишет, что "русские перед тем, как поехать на отдых в Крым или на Кавказ, обязаны вступить в коммунистическую партию". Так я узнал много нового и занимательного о своей стране, о чем и не подозревают мои соотечественники.
       Конечно, я тоже не оставался в долгу и недостатки советской системы не акцентировал. Реакция ирландцев была самой различной. Кто встречал мои слова в штыки и отказывался верить, а кто слушал и делал свои выводы. В городе Дандок на границе с Северной Ирландией после моего выступления в дискуссионном клубе встал сухонький старичок и сказал:
       - У меня нет вопросов. Я вот что понял сегодня: пока мы в Ирландии проповедуем христианство, в России его практикуют в лучшем виде.
       В теории, в идеале социализм так мне и представлялся, чем я и делился с ирландцами, не уходя слишком далеко от правды. Критиковать и поносить прошлое и настоящее своей родины стало модой в России значительно позже, при Горбачеве. Многие политики сделали себе имя и снискали известность именно таким путем. Со временем эти евнухи демократии нашли убежище в США, да и главного прораба перестройки готовы носить на руках только за пределами России, где он всем угодил.
       Мое положение осложнялось тем, что в письме министерства иностранных дел Ирландии с разрешением открыть корпункт ТАСС в Дублине было ясно сказано: "Мы надеемся, что корреспондент ТАСС в Ирландии будет заниматься сбором, а не распространением информации". В переводе с дипломатического на общедоступный язык это означало, что мне надлежит сидеть дома и помалкивать. Но когда посыпались щедрым дождем приглашения прийти и рассказать о России, на них следовало как-то реагировать, и я отважился снова побеспокоить чиновников.
       - Вот, - говорю, выкладывая на стол пачку писем, - просят прочитать лекции о России. Как прикажете поступить?
       - Приходите через недельку-другую, - посоветовали мне. - Там посмотрим.
       Между тем нетерпеливые письма, требующие ответа, продолжали поступать с завидной регулярностью, и я добросовестно пересылал их в МИД. Видимо, нескончаемый поток бумаги сыграл свою роль. Да и не могло же министерство публично признаться, что ввело жесткие ограничения на мою деятельность. Недели через две меня вызвали в присутствие и сказали с вздохом:
       - Вот что. Можете ездить по приглашениям, но только без эксцессов, чтобы все было тихо и спокойно, в рамках законности.
       Так неожиданно для себя я стал лектором или пропагандистом, кому как больше нравится. Во всяком случае, никаких письменных заготовок у меня не было, и с бумаги я ничего не читал. Ни с кем ничего не согласовывал и не выверял, а садился на предложенный стул или становился за кафедру и говорил:
       - Я не знаю, что вы знаете о России. Поэтому договоримся так: вы задаете мне вопросы, а я на них отвечаю в меру своей компетенции. Если не смогу ответить, не обессудьте. Кто первый?
       Вопрос - ответ, вопрос - ответ. Слушатели невольно становятся активными участниками то и дело возникающей дискуссии, а мне не нужно заранее готовиться, так как невозможно предугадать, о чем спросят. В общем, все довольны, и я всегда придерживался этой формы общения с аудиторией.
       В ответ на приглашения исколесил всю страну. Благо, ТАСС не лимитировал расходы на бензин. Выступал в университетах и школах, перед бизнесменами и врачами-психиатрами, в дискуссионных клубах и исторических обществах, в политических партиях и молодежных организациях Дублина, в университете Корка и Национальном высшем технологическом училище Лимерика. Когда Национальный университет Ирландии организовал платный курс лекций по странам мира, наибольшее число слушателей записалось в группу по изучению России, а мне стоило большого труда выпросить в посольстве в Лондоне диапозитивы и фильмы географического плана.
       Больше всех досаждали молодые троцкисты, которых интересовал почти исключительно период сталинских репрессий, о чем я знал намного меньше тех, кто задавал каверзные вопросы, и приходилось отделываться общими словами и рассуждениями. Но с каждой новой встречей крепло убеждение, что в Ирландии велик интерес к России, и я не зря подвергаю свою нервную систему перегрузкам. Не раз случалось слышать: "А, русский! Ну, конечно, ваша революция была на год позже нашей". И с присущим ирландцам стремлением поделиться своими мыслями и взглядами они не столько слушали, сколько рассказывали много поучительного.
       Часто вспоминали провинциальную газету "Скибберин игл" ("Орел из Скибберина"), которая в начале прошлого столетия уведомила русского царя, что ему не следует позволять себе ничего лишнего, поскольку за ним зорко следит "ирландский орел".
       С моей скромной персоны тоже, видимо, не спускали глаз, и за пару недель до отъезда снова пригласили на телевидение, на этот раз вместе с женой. Наш сын в то время уже маялся в советской школе, где не хуже, чем в Дублине, умели и любили испортить жизнь детям.
       В конце беседы Гей Берн как бы невзначай спрашивает:
       - Юрий, теперь, когда ты с нами прощаешься, открой, пожалуйста, секрет. Так какое у тебя звание в КГБ?
       На мгновение я замешкался, чем не преминула воспользоваться моя боевая подруга, перехватив инициативу.
       - Неужели не понятно?­­­ - Обиженно воскликнула она. - Я - генерал.
       Ирландская аудитория, особенно ее женская часть, осталась очень довольна ответом. Возражать мне не пришлось.
       * * *
       В колониальные времена Ирландия была лишена самостоятельной связи с внешним миром, и ее контакты с Москвой были мимолетными и эпизодическими. В ирландском МИД при первой встрече мне с гордостью продемонстрировали увесистый фолиант в кожаном переплете, торжественно открыли на искомой странице и зачитали рассказ о неутомимых ирландских монахах, которых занесло на Киевскую Русь в IX веке крестить аборигенов. Следы их затерялись в сизой дали столетий, и мне не удалось разыскать в наших архивах упоминание о деяниях последователей святого Патрика на Руси.
       В книге Франчески Вильсон "Московиты. Россия глазами иностранцев. 1553-1900 годы" приводится только один случай ирландско-русских контактов. Весной 1803 года в село Троицкое, вотчину княгини Дашковой, прибыла из Дублина Марта Уилмот, новая гувернантка. На путешествие, которое занимает сейчас самолетом немногим более четырех часов с остановкой в Лондоне, в то время ушло около четырех месяцев.
       За Мартой последовала спустя два года ее сестра Кэтрин. Обе девушки были хорошо образованны, отличались острым умом и наблюдательностью, вели дневники и слали пространные письма на родину. В одном из них Марта писала: "Меня поражают русские умом, способностью быстро схватывать новые идеи, и вообще у них масса достоинств. Но я имею в виду низшие слои общества, так как французское воспитание настолько выхолостило высший свет, что у него остался только внешний лоск, без всякого внутреннего содержания".
       Провозглашение Ирландской республики открыло путь к установлению связей с Советской Россией. На закрытом заседании парламента Ирландии 29 июня 1920 года исполняющий обязанности президента Артур Гриффитс внес на рассмотрение депутатов проект резолюции с предложением "уполномочить министерство отправить дипломатическую миссию к правительству Российской Социалистической Республики, имея в виду установление с этим правительством дипломатических отношений". Так писала "Айриш таймс" 17 марта 1966 года.
       Артур Гриффитс заявил, что президент Ирландской республики Имон де Валера изучил этот вопрос, и теперь министерство иностранных дел обращается к парламенту с просьбой предоставить МИД соответствующие полномочия. Миссия выедет, "если президент сочтет это желательным". Приниш О'Фатаг, депутат от южного округа города Голуэй, поддержал проект, и резолюция была единодушно одобрена парламентом. На том же заседании депутат Уолш от города Корк обратился с запросом к министру иностранных дел указать, "какие предприняты шаги для установления дипломатических отношений с большевистской республикой". Заместитель министра граф Планкетт ответил, что МИД сейчас "обладает полномочиями для назначения своих представителей в России".
       Однако решение парламента не было претворено в жизнь. Причины излагаются в книге "С де Валера в Америке", написанной доктором П.Маккартэном, эмиссаром правительства Ирландской республики в США в 1920-х годах. В те годы в Америке встретились представители Ирландии и России, разработавшие документ, в котором говорилось:
       "Стремясь к развитию мирных и дружественных отношений между всеми народами мира, и особенно между народами России и Ирландии, а также стремясь к сотрудничеству в интересах прогресса человечества и освобождения всех народов от империалистической эксплуатации и угнетения, правительства РСФСР и Ирландской республики в силу полномочий, предоставленных им конституциями их стран и от имени народов России и Ирландии соглашаются развивать торговые и другие связи друг с другом, способствовать дипломатическому признанию обеих стран третьими государствами, препятствовать транспортировке оружия, боеприпасов и военного снаряжения, которые могут быть использованы против одной из договаривающихся сторон".
       Проект договора предусматривал, что РСФСР и Ирландия согласятся вступить в союз со странами и народами, которые ставят перед собой те же цели: покончить с империалистической эксплуатацией, обеспечить свободу международных путей, добиться всемирного разоружения, сделать обязательным арбитраж всех международных споров и гарантировать мир народам. Предлагалось заключить договор сроком на десять лет.
       Советская Россия была первым и в то время единственным государством, протянувшим руку дружбы Ирландии, выразившим готовность признать молодую республику и развивать с ней отношения. Однако, как пишет П.Маккартэн, президент Ирландии Имон де Валера "отказался предоставить полномочия для заключения договора с русским правительством... Очевидно, он не хотел признания, во всяком случае, не от русских".
       Переговоры с представителями России, по мнению Маккартэна, использовались Дублином для политического маневрирования, оказания давления на Англию и США, чтобы добиться у них признания. По-видимому, де Валера рассчитывал вынудить американцев изменить их позицию, но Вашингтон не желал портить отношений с Лондоном и признал Ирландскую республику лишь после того, как в 1921 году был подписан недоброй памяти англо-ирландский договор.
       С тех пор связи между Ирландией и Россией долгое время ограничивались краткими визитами в Дублин торфяников и отдельных журналистов. Но в конце 1960-х - начале 1970-х годов двусторонние контакты активизировались. В 1967 году Москву посетила группа ирландских бизнесменов, а в следующем году нанес визит министр иностранных дел Ирландии Ф.Эйкен. Год спустя в Нью-Йорке встретились министры иностранных дел СССР и Ирландии А.А.Громыко и Патрик Хиллери. В ирландской печати появились призывы к развитию отношений с Россией и странам Восточной Европы в торговой, экономической и других областях. В Дублине открылись торгпредства Чехословакии, Польши и Болгарии, оживились связи с СССР в культурной, научно-технической и спортивной областях.
       29 сентября 1973 года было подписано коммюнике между правительствами СССР и Ирландии об обмене дипломатическими представительствами, и в следующем году в Москве и Дубине были открыты посольства. Наши страны заключили торговое соглашение о развитии экономического, промышленного и научно-технического сотрудничества. В 1974 году была установлена прямая телексная связь Дублина с Москвой и столицами стран Восточной Европы
       Летом 1974 года первый посол СССР в Ирландии А.С.Каплин вручил верительные грамоты, а 8 ноября "Айриш таймс" поместила отчет о приеме в советском посольстве в Дублине. "Авторам книг "Кто есть кто в Ирландии", - писала газета, - следует в корне пересмотреть ранние издания. Если вы действительно хотите узнать, кто есть кто в Ирландии, вам следует посетить прием в советском посольстве". Далее газета перечисляла министров, членов парламента, руководителей партий и профсоюзов, бизнесменов и политических деятелей. Среди гостей был ветеран освободительной борьбы Ирландии Патрик О'Доннелл, вспоминавший, как отмечали первую годовщину Октябрьской революции в переполненном зале Мэншн-хаус в Дублине.
       Вспоминают в Ирландии и президента Бориса Ельцина, случившегося в сентябре 1994 года в Шэнноне проездом из Северной Америки в Москву. В аэропорт прибыли премьер-министр Альберт Рейнольдс, министры, члены парламента, выстроился почетный караул. Не забыли и духовой оркестр, чтобы глава российского государства при желании мог вновь продемонстрировать искусство дирижера, как было в Германии месяцем раньше. Ждали выхода из самолета высокого гостя, но не дождались. Проспал Ельцин Ирландию, и никто из приближенных не решился его потревожить.
       Скандал. В любой иной стране мог бы отразиться на состоянии двусторонних отношений, и пришлось бы посольству РФ в Дублине отмываться до скончания века. Однако ирландцы отнеслись к Ельцину с пониманием, потому что нет ирландского политика, который не страдал бы по долгу службы от тяжелого похмелья. Простили российского президента, а двенадцать лет спустя он еще раз посетил Ирландию уже как заслуженный пенсионер. Порыбачил, послушал народную музыку и оставил о себе добрую память. По свидетельству капитана яхты, арендованной русской делегацией, десять гостей выпили три литра ирландского виски.
       Хотя Москву отделяет от ирландской столицы не одна тысяча километров, она никогда не была столь далека от ирландцев, чтобы они забывали о ее существовании. А сейчас наши связи развиваются и крепнут. Москвичам хорошо знаком Ирландский дом на Новом Арбате, где еще в годы перестройки можно было купить вещи, ранее недоступные советским людям. Это был первый магазин, заслуживший прозвище "крутой".
       Предприимчивые ирландцы раньше многих оценили возможности российского рынка и энергично принялись его осваивать. Парад святого Патрика в Москве - одно из ярких доказательств их успеха. На Красной площади попадаются дипломаты, бизнесмены и туристы из Ирландии. Они так же живо всем интересуются, как туристы из Москвы, посещающие Изумрудный остров. И всех ожидает один и тот же вопрос: "Ну, и как вам у нас нравится?"
       За годы работы в Дублине меня повсюду встречали этим вопросом, и я каждый раз терялся, не зная, как ответить. Ведь это отнюдь не праздное любопытство. Вопрос задается не в форме традиционного приветствия жителей Британских островов: "Сегодня чудесная погода, не так ли?", на что всегда можно ответить: "А вы как поживаете?" Ирландцы действительно интересуются, что думают об их родине иностранцы и как они ее понимают, потому что ирландцы очень любят свою родину. Они не удовольствуются однозначным "Да, нравится" или "Нет, не нравится", а непременно пожелают уточнить, чем и почему.
       В разговорах с ирландцами всегда звучит глубокая озабоченность судьбами отечества, и лучше вообще не высказывать никакого мнения, если плохо знаешь историю и не готов часами обсуждать текущие проблемы Ирландии. Правда, в этой любви ко всему ирландскому собеседники порой хватают через край и начинают утверждать, что в их стране молоко белее, вода светлее и люди умнее, чем в иных местах. С ними лучше не спорить и быстро согласиться, что ирландским девушкам нет равных в мире.
       Писать об Ирландии нелегко по многим причинам. Прежде всего, это значит брать на себя большую ответственность перед самим собой и перед людьми, ставшими мне близкими. Ирландия не была для меня чужой страной, очередным шагом на тернистом пути журналиста, которого волей редакции может забросить куда угодно. А мне просто повезло.
       Вместе с ирландцами я переживал их боль и радости, трудности и успехи. Бесстрастного наблюдателя из меня не получилось. Не берусь судить, хорошо это или плохо. В любом случае, мне не доводилось встречать людей, близко познакомившихся с Ирландией и оставшихся к ней безучастными. К примеру, советские историки и географы, посвятившие свою жизнь изучению Ирландии, - народ, прямо скажем одержимый. Такая она, Ирландия.
       При всей своей кажущейся простоте и доступности это страна сложная, противоречивая и многогранная. Ее народ нужно понять и оценить по достоинству, прежде чем найдешь с ним общий язык. Ирландия - удивительная страна, в которой неразрывно сплелись черты, присущие изумрудному и мятежному острову, - благодушие и горячность, щедрое гостеприимство и резкая отповедь врагам. Страна медлительная и беспокойная, упрямая и доверчивая, деловая и безмятежная, азартная и осторожная; страна фантазеров и прагматиков, философов и воинов, страна контрастов и гармонии. Ирландия никого не оставляет равнодушным. И когда узнаешь ее близко, обязательно полюбишь от всего сердца.
      
       P.S.
       В редакции стран Европы ТАСС зазвонил телефон. Мягко и настойчиво, как подобает импортному аппарату, который достался государственному учреждению, можно сказать, по блату: страна готовилась принять Олимпиаду-80 и хотела выглядеть достойно. Я снял трубку и услышал приятный женский голос.
       - С вами говорят из РТЕ, телевизионной и радиовещательной корпорации Ирландии.
       - Очень приятно. Чем могу помочь?
       - Мне нужен Юрий Устименко.
       - Слушаю.
       - Вы написали книгу об Ирландии, неправда ли?
       - Грешен. Каюсь.
       - Недавно в "Айриш таймс" появилась рецензия на вашу книгу. Мне хотелось бы уточнить некоторые моменты.
       - Я весь внимание.
       - Вы крайне негативно отзываетесь об Ирландии и ирландцах...
       - Стоп! Одну секунду. Откуда вы это взяли?
       - Из вашей книги.
       - Вы ее читали?
       - Нет, конечно. Я не знаю русского языка. Но в газете написано...
       - Ага, понятно. Давайте так договоримся: я посмотрю рецензию, и мы вернемся к нашему разговору.
       Статью я получил по телексу на следующий день, прочитал, оторопел, несколько минут приходил в себя, перечитал и подивился мастерству моей коллеги из "Айриш таймс". Ей бы самое место в аппарате ЦК КПСС, где высоко ценили и хорошо оплачивали умение передергивать факты. По сути, автор рецензии ничего не переврала, просто поставила книгу с ног на голову. Я разливался соловьем, а мне говорят: "Это не серенада, а похабные частушки".
       Лихо, ничего не скажешь. И что обидно - рецензенту поверят. "Действительно, - рассудят правоверные католики, - что может написать закоренелый безбожник о благочестивой Ирландии? Ничего хорошего нельзя ожидать от человека, который не признает папу Римского своим духовным наставником. Такие, как он, случись им оказаться рядом с понтификом, не тянутся губами к его руке, а нагло просят автограф".
       Ерунда получается, но кому-то это надо. Оставалось вычислить заказчика, и вечером я позвонил по телефону всезнающей Пэн Коллинз. Она выслушала мою грустную историю, посоветовала не переживать и поведала, где собака зарыта.
       За неделю до описываемых событий "Айриш таймс" опубликовала выдержки из писем, которые американский дипломат, работавший в Дублине, писал на родину своему другу. Делился впечатлениями об ирландской столице и ее жителях, крайне нелестно о них отзывался. Газета не уточняла, каким путем она получила доступ к частной корреспонденции, но ей пришлось строить дамбу на пути бурного потока писем от возмущенных читателей.
       Тогда то ли по собственной инициативе, то ли по подсказке, редакция решила уравновесить пощечину американца оплеухой из Москвы, и я оказался жертвой заказного газетного материала. Это понятно, но что ни говори, а первая реакция на признание в любви к Ирландии резко отрицательная. Приехали, называется. Если бы отчитали по существу, указали на неточности и ошибки, следовало бы честно покаяться и исправиться, но в чем каяться?
       Самое неприятное - мою книгу в оригинале могли прочитать в Дублине и Лимерике, наверное, человек двадцать, не больше. Все остальные должны были подумать обо мне, мягко говоря, нехорошо.
       Мои ирландские друзья не поверили автору рецензии и довольно быстро разобрались в происходящем. Майкл О'Риордан предложил издать книгу на английском или гэльском языках, но денег, естественно, не нашлось. Один из немногих, кто мог понять, о чем идет речь, Мартин Бейтс встал на мою защиту, и его мнение появилось в "Айриш таймс" в разделе "Письма читателей". Он дал высокую оценку книге и признал мимоходом, что перевести ее на английский язык "чертовски трудно".
       Я тоже не остался в долгу, и газета поместила мое письмо. Приведенные в нем цитаты из книги доказывали, что "Айриш таймс" погрешила против истины, но моих коллег это, видимо, не смущало. Повторного телефонного звонка из РТЕ не последовало. Да и какие могут быть у них ко мне вопросы? Если любишь, бесполезно спрашивать, почему или за что. Просто любишь и все.
  • Комментарии: 2, последний от 24/07/2020.
  • © Copyright Устименко Юрий Владимирович (songambele@mail.ru)
  • Обновлено: 17/02/2009. 584k. Статистика.
  • Впечатления: Ирландия
    • Оценка: 4.56*10  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта
    "Заграница"
    Путевые заметки
    Это наша кнопка