Аннотация: Позже он случайно узнал, что она - албанка, натурщица и плясунья из ночного клуба.
Солнце зашло за макушки высоких пальм на холмах. Небо, сходившееся с морем на горизонте, совсем потемнело. Но справа, на юге, все еще можно было различить черный контур далекого мыса со вспыхивающей яркой точкой маяка.
Высокая каменная набережная над длинной полосой пляжа была освещена фонарями. С моря, из темноты, доносились редкие ленивые удары волн о песок.
Черноволосый мужчина лет пятидесяти, очень хорошо подстриженный, одетый в легкую шелковую рубашку и холщовые брюки, спускался по ступеням. Под ноги ему попалась оброненная кем-то игральная карта - туз червей. Красное сердечко на белом фоне в желтом свете фонаря. Он подумал отрешенно: "Червонная масть. К любви, что ли".
Утренняя встреча прошла успешно, и он испытывал "good feeling of accomplishment", как выразился деловой партнер Лари. Но в голове, не давая расслабиться, уже возникали новые проекты и комбинации. Его поступки давно были подчинены процессу деланья денег, а не желанию их накопить или истратить. Все бросить и спокойно провести уже недолгий, видимо, остаток жизни было невозможно. Приходилось везти воз, в который впрягся около двадцати лет назад.
Он улыбнулся, вспомнив своего старого друга. Они недавно встретились впервые за последние четыре года. Друг сказал насмешливо: "Вот акула капиталистическая! Возраст не берет свое! От пьянки лечился, по больницам лежал, грабили тебя, опухоль удалили, жена ушла, а все как огурец! Гладкий, без пупырышков. Даже морщин почти нет!"
Впереди, в домике спасателей, поднятом на легких сваях над песком, горел свет, и раздавалась громкая музыка. Обходя его со стороны моря, он услышал шум мотора, шуршание шин, скрип тормозов.
Рядом остановился открытый джип. Яркие фары погасли, хлопнули дверцы, и на песок со смехом выскочили три девушки. Дверь в домике распахнулась. На площадке появились двое молодых людей, восклицая что-то, как будто по-итальянски и маня девушек наверх.
Он смотрел, как они поднимаются по лестнице. Последняя задержалась, повернулась и шагнула к нему. При свете огней набережной он разглядел, что она смуглая и тонкая, и что одета в короткие джинсовые шорты и майку, оставлявшую голым плоский темный живот.
Она улыбалась, блуждая по нему беспокойным взглядом. Смеясь, заговорила по-итальянски. "Обкурена или обнюхалась", - подумал он.
Девушка вдруг обняла его за шею и поцеловала в губы. Он с удовлетворением вспомнил, что брился утром долго и тщательно, и, значит, подбородок и щеки его все еще должны были быть гладкими на ощупь.
Продолжая обниматься, они молча пошли по песку в сторону мыса. Остановились, когда вокруг стало совсем темно. Она быстро стащила майку, вскинув руки над головой. Небольшие крепкие груди были такие же загорелые, как и все ее тонкое тело. Шорты полетели на песок. Ее руки исступленно впились в пряжку его ремня. Она легко повалила его на спину и оказалась сверху. У него мелькнула мысль, что хорошо бы предохраниться. Но тут же вспомнилась бывшая жена, однажды попытавшаяся убедить его заняться сыроедением. И его ответ, что это все равно, что поставить на "ford", уже прошедший 70 тысяч миль, новые колеса с гарантией на 80 тысяч. Жена не поняла. "Выбросишь машину с неизношенными колесами", - объяснил он. Девушка, бешено скакавшая на нем, была слишком хороша, чтобы о чем-нибудь думать, сожалеть, беспокоиться.
Она очень скоро со стоном замерла на несколько секунд, потом снова продолжила ритмичные движения, крепко зажмурившись. На этот раз он опередил ее, но, глухо зарычав сквозь зубы, помогал ей, пока она, тяжело дыша, не сползла на песок.
Он обнимал ее, говорил о любви то по-русски, то по-английски, и ощущал, как часто бьется под его рукой ее маленькое возбужденное сердце. Ему вспомнилось сердечко на червонном тузе. "Bella, bella seniorita, charmante", - бормотал он приходившие на ум иностранные слова, целуя ее в шею, в грудь, и желание снова нарастало в нем жаркой волной. Он перевернул ее на живот, судорожно притянул к себе ...
Они купались, отплыв от берега в теплую черноту ночного моря. Она успокоилась, присмирела, рассказывала о чем-то сквозь плеск волн. Он молча улыбался в ответ.
"Грация", - сказала она, выйдя на берег и натягивая майку на смуглое, едва различимое в темноте тело.
Они пошли назад, к свету, к кабине спасателей, к застывшему на песке джипу.
Молодежь сидела на бревне рядом с домиком. Большая оплетенная бутыль переходила из рук в руки, мерцали огоньки курева.
Он легко коснулся губами ее губ под их аплодисменты. Один из парней что-то весело крикнул, и все засмеялись. Она снова тихо сказала ему "грация", а он попытался объяснить, что будет ждать ее здесь завтра вечером. "Как же будет "завтра" по-итальянски, черт бы побрал?" - думал он.
- Mañana, OK?
- Маньяна, - повторила она, подтверждая или не понимая.
На другой вечер он вспомнил о червонном тузе, но карты на ступенях не было. Домик спасателей безмолвно чернел среди пляжа. Он допоздна бродил по песку и все ждал, что снова послышится рокот мотора и шорох колес джипа, но было тихо. Только редкие волны по-прежнему глухо плескали о берег. Ну да, маньяна. Это такое "завтра", которое никогда не настает. Так говорят мексиканцы, чтобы их оставили в покое.
Он поднялся на набережную, свернул влево и направился вверх по улице, где впереди тускло блестели огни его отеля.
- Туз червей, - сказал он вслух, усмехнувшись. - Обнюхалась, мать ее так!