В пятницу вечером позвонил сосед Билл. Он звал на рыбалку за тунцом. Я сразу согласился. Тунец приходит в наши края к концу лета. Миллионные стаи его поднимаются с юга, а с похолоданием воды возвращаются назад, к берегам Мексики. Поскольку рыба эта не местная, на нее нет ограничения. Лови, сколько хочешь. Точнее, сколько сможешь. Тунца близко от берега не поймать. За ним надо выходить в открытый океан. Он ловится на искусственную яркую приманку с крепким двойным крючком.
В машине по дороге к Полумесячному заливу Билл сказал, что тунец подошел к берегу миль на 30. Что рыбаки вчера писали об этом в интернете. И погода ожидается тихая. Так что ходу на катере будет меньше двух часов. По пути надо было забрать третьего рыбака, Эрика. "Nice person, - охарактеризовал его Билл. - Опытный". Эрик в прорезиненном красном комбинезоне стоял на крыльце своего неказистого старого большого дома, освещенный лампой над дверью. "Опаздываете", - сказал он насмешливо, посмотрев на меня. "Это я проспал", - ответил Билл.
Было по-прежнему темно, когда мы сняли брезент с катера и присоединили прицеп, на котором он стоял, к грузовичку. Машина сдавала задом, закатывая прицеп в воду. Под его тяжестью задние колеса грузовика проскальзывали на покатой полосе рифленого бетона, пока катер не оказался в воде. Билл залез в рубку, запустил мотор, и катер на малом ходу сошел с прицепа. Мы с Эриком придерживали его швартовами у причала.
Искусственная бухта защищала множество небольших судов от прибоя. Но и в открытом океане было удивительно спокойно. Катер, набравший ход, взлетал на гребни больших плавных валов. Рассвело, но солнце не пробивалось сквозь низкие облака. Скоро берег скрылся из глаз. Вокруг, среди бесконечной темной воды, виднелись кое-где стайки маленьких серых птичек с белыми перьями на крыльях. Дизельный двигатель гудел ровно. Вспененная белая полоса за кормой быстро исчезала среди волн. На экране прибора в рубке высвечивался маршрут катера, удалявшегося от берега на юго-запад. Эрик прокричал, перекрывая шум мотора: "Дельфины!" Три пары маслянистых спин колесом выходили из воды слева по борту. Некоторое время они двигались параллельно катеру, затем изменили курс и пропали из глаз.
Эхолот показал резкое уменьшение глубины, и Билл сбавил ход. Кое-где на неспокойной поверхности воды стали видны лодки и баркасы других рыбаков.
Закинули четыре удочки. Пластиковая наживка не опускалась глубоко и иногда выскакивала из воды, когда катер скользил вниз по склону длинной волны. Примерно через час после начала ловли одна из катушек громко судорожно затрещала. Я схватил удилище. Леска туго натянулась. Билл заглушил мотор. Рыба сильно сопротивлялась, так что я едва мог крутить катушку. Эрик посоветовал поднимать вверх удилище, а затем быстро выбирать слабину. Это помогло, и скоро в глубине прозрачной воды блеснула серебряным боком большая рыба. Я подтягивал ее к поверхности, ожидая, что Билл достанет огромный подсачек, каким подхватывают в воде лосося и палтуса. Но оказалось, с тунцом не церемонятся. Эрик взял из рубки багор, изловчившись, крепко зацепил рыбину за брюхо и перекинул через борт. Тело рыбы было почти цилиндрической формы; два длинных и узких грудных плавника напоминали крылья пингвинов. Тунец тяжело бился о палубу, разбрызгивая вокруг темную кровь, пока Билл не оглушил его несколькими ударами деревянной колотушки по голове. Отцепив крючок, он сунул тунца головой в большое пластиковое белое ведро, чтобы стекла кровь. Потом отвернул кран и из шланга сполоснул палубу. "Великий почин", - сказал я по-русски. Эрик обернулся и посмотрел вопросительно.
- Сколько она весит? - спросил я по-английски.
- Фунтов восемнадцать, - ответил Эрик, не задумываясь. - Good job!
И он выставил вперед ладонь, в которую я в ответ хлопнул своей.
Около полудня проглянуло солнце. Эрик снял теплую фуфайку и остался в белой футболке с большой надписью "КГБ" на груди. Оказалось, что он недавно вернулся с Камчатки. На спине его майки была нарисована суровая женщина в красной косынке, приложившая палец к губам. А под рисунком надпись: "Не болтай! Враг подслушивает!" Когда очередная рыба трепыхалась на палубе, Эрик кричал, смеясь: "GULAG! Magadan!", имея ввиду, что ее надо поскорей убрать в ящик со льдом.
Через несколько часов Билл сказал, что пора возвращаться. Кулер был полон. Я сказал: "Хорошая рыбалка. Ни одного обрыва, хотя рыба сильная". "Да, - согласился Билл. - Тунец - рыба надежная. Надо только следить, чтобы леска была без повреждений".
На обратном пути Билл предложил мне поспать полчаса, а потом сменить его у руля. Я согласился и улегся внизу, в маленькой каюте в носу катера, где мог поместиться лежа один человек. Таблетка от морской болезни хотя и помогла, но все равно восемь часов в океане вызвали утомление. Не успел я заснуть, как Билл нагнулся от штурвала и крикнул, тронув меня за плечо: "Хочешь посмотреть китов?" Над голубоватой поверхностью воды впереди и слева взлетел фонтан. За ним - второй. Билл сбавил ход. Стало тихо. Киты показались теперь прямо по курсу довольно близко. Когда они высовывали головы из воды, хорошо была видна решетка китового уса. "Большие. Ты знаешь, что это за порода?" - спросил я Билла. "Возможно, blue whales", - ответил он. Киты исчезли на несколько минут, затем внезапно появились позади катера еще ближе, чем прежде. Вслед за фонтаном из дыхала вырвалось белое облачко пара. Эрик прищурился от солнечных бликов, игравших на волнах, и указал, улыбаясь, в сторону китов: "Он говорит: вон тот в красном - мой". И он похлопал рукой по своему яркому на солнце красному комбинезону. Билл объяснил, что киты делали "bubble trick", то есть, описывали круг в воде, окружая массу планктона пузырьками воздуха, а затем заглатывали его, врываясь в середину. "Ладно, поехали", - сказал он. Мотор взревел, а я еще дважды различил за кормой удалявшиеся фонтаны. По-прежнему низко над самой водой взлетали стаи мелких птиц, вспугиваемые катером. Чайки появились только вблизи берега. Эрик остался у причала разделывать рыбу, а мы поехали на стоянку. Помыли катер и прицеп пресной водой, укрыли брезентом. Когда вернулись, Эрик уже заканчивал. Тунца не чистят, а свежуют, сдирая шкуру и срезая бруски мякоти. А головы с хребтом и длинными узкими крыльями грудных плавников выбрасывают в большие железные баки для рыбных отходов. Возле них и на берегу у разделочного стола хозяйничают огромные белые и пестрые чайки с ярко-желтыми клювами. Одни птицы охотятся в океане, живут беспокойной вольной жизнью, другие предпочитают жиреть у берега на подачках. Здесь не требуется ни смелости, ни ловкости, только проворство и наглость, чтобы не отстать от соседей.
На другой день, в воскресенье, я запек в духовке куски тунца в чесночном соусе. Пришел Билл с пивом "Foster's". "Хороший сорт, чтобы пить в нашем городе", - сказал я ему. Город назывался Foster City. Билл смеялся. Он хотя и заходил не в первый раз, но только сейчас заметил на стене над письменным столом русский диплом в рамке. Мне тогда было двадцать лет. Во время занятий на военной кафедре объявили, что нужно послать пять человек на соревнования по стрельбе. Я сразу же вызвался. На соревнованиях мне повезло, я выбил 50 очков из 50 и занял первое место среди студентов третьего курса. Через несколько месяцев, когда я давно забыл про тот случай, на построении после обеда подполковник Семенов вдруг вызвал меня. Никогда я не отличался успехами в военной подготовке, поэтому ожидал неприятности и вышел из строя неохотно. Но Семенов так же сухо и официально, как объявлял выговоры, поздравил меня и вручил награду за успешную стрельбу - диплом ДОСААФ и книгу о военных летчиках-испытателях.
"Тот случай был не единственным, - сказал я Биллу. - Через несколько лет, уже на работе, я тоже выиграл соревнования по стрельбе. И меня наградили пивной кружкой. Вот этой", - я поднял керамическую кружку с барельефом Царь-пушки на глазированном гладком боку и надписью "Москва", из которой пил пиво. - Правда, все эти выстрелы большого значения не имели. Но я знал человека, тоже хорошего стрелка, который произвел один действительно важный выстрел".
----------
Было время, когда я ездил на рыбалку на подмосковное озеро Сенеж. Ловил со льда окуня недалеко от станции. На самом берегу находилась военная часть, а при ней офицерские курсы "Выстрел". Свободные от службы военные тоже рыбачили или прогуливались по озеру. Иногда подходил немногословный солдат посмотреть на ловлю. Клевало нечасто, но раза два удалось на его глазах вытащить из лунки, из черной воды на белый снег красноперого полосатого красавца-окуня грамм на двести. Солдат как-то к слову сказал, что он егерь из Полесья. Раз выпившие рыбаки предложили ему сигарету. Он покачал головой: "Я не курю с детства".
Последний раз он встретился в электричке поздней осенью на обратном пути в Москву. На нем теперь была длинная шинель, а не короткий бушлат. Он узнал меня, поздоровался, спросил про рыбалку, но как-то отстраненно. Что-то его явно заботило. И вскоре, слово за слово, он рассказал мне, постороннему попутчику, о своей службе, о старшем лейтенанте, командире роты. Говорил сдержано, отрывисто. Уверенностью в себе и достоинством он отличался от большинства недавних московских мальчишек, призванных в ряды советской армии. Наверное, за это его сразу невзлюбил старший лейтенант. Летом он приказал бывшему полесскому егерю копать траншею в полном комплекте резинового костюма химической защиты. Тот копал, иногда прерываясь, чтобы отогнуть маску противогаза и вылить из нее пот. Но ничего: служба есть служба. Командир заставлял его мыть офицерские туалеты на курсах "Выстрел". Потом приходил с проверкой, оставлял на влажном полу грязную полосу подошвой сапога и приказывал мыть снова. Ничего: служба. Но однажды старший лейтенант замахнулся на него антенной Куликова - стальным тросиком, на который нанизаны металлические трубочки. Ее можно свернуть как бечевку, но остроумная защелка изобретателя превращает антенну в гибкий прут. Егерь и прежде видел, как старший лейтенант хлестал такой антенной других солдат. Он, не привыкший в лесных угодьях к унижению, предупредил командира, что за удар ему не поздоровится. Тот отступил, но с тех пор возненавидел егеря еще сильнее.
На учебных стрельбах егерь занял первое место в части. Стреляли из автомата лежа и стоя, очередями и одиночными. Равных ему не было. В награду полагался отпуск домой. Но в день отъезда старший лейтенант пришел на КПП, указал, что одна пуговица на парадной гимнастерке егеря пришита вверх ногами, и лишил его за это отпуска. Тогда солдат понял, что это еще цветочки, что командир наметил его посадить. А дисбат бывает хуже обычной зоны. Помнишь, что Эрик вчера кричал? ГУЛАГ! Магадан!
Солдата два раза подряд назначали в наряд. Сперва по кухне, потом по роте. На вторые бессонные сутки он задремал, сидя на тумбочке при входе в роту. За это его вне очереди послали в караул. Ему поручили пост номер 4 возле склада ГСМ. На задворках части рядом с границей поста была калитка, через которую офицеры выходили с курсов "Выстрел" на станцию. Была суббота. Старший лейтенант не дежурил по части, но солдат был уверен, что ночью он придет его проверять.
Когда стемнело, он сел, прислонившись спиной к железной гофрированной стене ангара, не снимая автомата с плеча, и сделал вид, что спит. До смены оставалось около получаса, когда послышались осторожные шаги. Кто-то тихо шел из части к калитке, потом остановился, крадучись приблизился и нагнулся над часовым. Тронул автомат, но часовой держал руку на затворе. Тогда подошедший бесшумно отжал застежку, отсоединил магазин, распрямился и, качаясь на цыпочках, пошел к калитке. Часовой тут же вскочил и громко, по уставу, выкрикнул: "Стой, кто идет! Стой, стрелять буду!" С крыши ангара светила лампочка. И он со спины узнал старшего лейтенанта. Тому до ограждения поста номер 4 оставалось пройти пять-шесть шагов. А там он в безопасности. Да и калитка рядом, выход с курсов "Выстрел". Старший лейтенант обернулся, потряс в воздухе автоматным рожком и сказал злорадно: "Попался теперь!" Он не знал, что часовой не спал и, вставая, успел достать из подсумка запасной магазин. Теперь он вставил его, мгновенно передернул затвор и произвел одиночный выстрел. Затем второй, предупредительный. В воздух. Старший лейтенант упал. Часовой подошел, поднял с земли рожок, обтер его со всех сторон о штаны и убрал в подсумок. Старший лейтенант лежал на боку, фуражка откатилась. Вокруг головы растекалась лужа, черная в свете лампы. Как темная кровь тунца по палубе. Часовой через переговорное устройство сообщил в караулку, что было нарушение поста.
Рассказчик умолк.
- А потом что? - спросил я.
- Следствие было. Спрашивали, видел ли я, что офицер идет. Я говорю: на окрик не отозвался, на предупредительный выстрел не остановился. Что ж его к складу пропускать? Оправдали. Отпуск дали за бдительность. Вот домой еду.
- А если б ты его только ранил?
- Из АКМ? С пяти метров? В голову? - переспросил солдат саркастически.
Было ясно, что ему никогда не приходила на ум такая возможность. Верно. Двойной крючок крепок, леска без повреждений.
----------
- What if he'd missed? - спросил Билл.
- They both played with fire. А вообще каждый стрелок может промахнуться. Что ж... Тогда бы не было здесь этого диплома или этой кружки.