Коронавирус распространился по планете. На десятый день режима "shelter-in-home" в Калифорнии Peter"у позвонил по Skype его старый товарищ Андрей из самоизоляции в Москве и спросил о самочувствии и настроении. Peter ответил словами Салтыкова-Щедрина:
"Идти, стало быть, некуда. Дома оставаться незачем. Читать нечего. Писать не о чем. Спать бы можно лечь, но и спать не хочется."
Андрей укорил его за уныние и сказал:
- Ты, конечно, читал Декамерон. Там описано, как во время эпидемии чумы во Флоренции семь девушек и трое молодых людей удалились в загородный дворец и по очереди рассказывали истории на разные темы, объявленные выбранным или назначенным повелителем. Всего за 10 дней было рассказано 100 историй. Не заняться ли и нам чем-нибудь подобным?
- Во-первых, нас не десять, а двое; во-вторых, у нас нет загородного дворца; в-третьих, что самое главное, у нас нет возможности оказаться сейчас где-нибудь вместе. Ситуация похожа на притчу от Луки (16, 26) о богаче и гнойном Лазаре: "... между нами и вами утверждена великая пропасть, так что хотящие перейти отсюда к вам не могут, так же и оттуда к нам не переходят".
На это Андрей улыбнулся на экране и сказал:
- Но видеть и слышать друг друга Лазарь и богач могли, как можем и мы с тобой. Так пусть каждый из нас рассказывает в день по одной истории. За десять дней наберется их десять. Повелителя нам избирать не обязательно, а тему назначим одну. Например, о любовных отношениях и всему тому, что им сопутствует. Истории можно записывать на телефон и потом показывать знакомым.
- Что ж, - ответил Peter. - Ты предложил, ты и начинай.
Андрей сказал:
- Хорошо, изволь.
Андрей. День 1-й. Неравный брак
Михаил Семенович много лет работал экскурсоводом в Третьяковской галерее. Он мастер был рассказывать об "Утре стрелецкой казни" Сурикова. Там петровский солдат ведет стрельца к виселице, поддерживая под руку, словно раненого товарища. О том, что Врубеля "отравили" тем, что поручили расписывать громадный Владимирский собор в Киеве. После этого Врубель уже не мог писать картины обычного размера. О портрете Герцена, писанном во Флоренции художником Ге. О Мусоргском, у которого красный нос на портрете не от пьянства, а отморожен на параде. И много еще о чем. Но коронным (как вирус) местом его экскурсии был зал с картинами Флавицкого "Княжна Тараканова" и "Неравный брак" Пукирева. Михаил Семенович указывал на невесту и сообщал, что левая рука у нее круглая, словно выточенная на токарном станке. Но зритель этого не замечает, потому что видит драму молодой погубленной жизни. Экскурсанты переводили глаза с Таракановой на невесту и обратно. Многие вздыхали. У молоденьких девушек блестели слезы на глазах.
Однажды Михаил Семенович возвращался один после конца экскурсии и увидел возле "Неравного брака" группу иностранцев. Итальянцев, смекнул он, узнав Тамару Александровну, проводившую экскурсии на этом языке. Итальянцы улыбались, одна, по виду - огнеглазая сицилианка, откровенно рассмеялась.
Михаил Семенович позже спросил у Тамары Александровны, над чем так веселились итальянцы у картины. Тамара Александровна ответила, что слышала, как девушка сказала стоявшему рядом парню что-то вроде: "Обвела старика вокруг пальца".
Михаил Семенович оскорбился такой трактовкой:
- Это же драма молодой гибнущей жизни!
- Вы думаете? - спросила Тамара Александровна. - А как вы себе представляете, что в этой семье случилось потом?
Михаил Семенович замешкался с ответом, и Тамара Александровна ответила сама:
- На этот счет есть разные сюжеты в русской и мировой литературе. Например, "Анна на шее" Чехова. Или "Анна Каренина". Вышла замуж не по любви; полюбила, разлюбила или ее разлюбили; бросилась под поезд. Банально. Обычный любовный треугольник.
- Вы ниспровергаете классиков! - возмутился Михаил Семенович. - Что же тогда лучше?
- Лучше? Хотя бы "Госпожа Бовари" Флобера. Вышла замуж, полюбила, разлюбила, полюбила, отравилась. Все-таки некоторое разнообразие. А иностранцы всегда смеются у "Неравного брака". Для них это ловко проделанная операция, а никак не драма.
----------
- Пока любовная история мне в голову не приходит, - сказал Peter на другой день. - Но расскажу уж кстати о Madame Bovary.
Peter. День 2-й. Госпожа Бовари
Дело было в Москве в конце 80-х годов. Инженер Ручнов работал в НИИ. Вид имел интеллигентный, ходил в костюме и галстуке, носил очки в золотой оправе. Был вежлив, деликатен, безотказен. Завлаб назначил его материально ответственным лицом лаборатории. После этого Ручнов стал частым гостем на складе, где получал оборудование и расходные материалы. Там он познакомился с двумя кладовщицами - Ольгой и Зиной. Ольга была женщиной строгой, лет 35. Говорила уверенно, больше командовала. Зина, полная и добродушная, с редкими передними зубами, часто улыбалась. Как-то пришла запыхавшись. Пожаловалась Ручнову: "Тяжело по лестнице подыматься. Лечилась от ожиренья. 100 рублей заплатила. (Вздохнула) Не помогло".
Ручнов приехал на склад получать бумагу для принтеров, которые тогда назывались АЦПУ. Склад был открыт. Ольга и Зина были на месте, ждали машину с товаром. Ручнов поздоровался вежливо.
- Садись, отдохни. В ногах правды нет, - пригласила его Зина.
Ручнов сел на стул с продранным сиденьем. Ольга и Зина обсуждали свои дела: где достать коробку конфет, что давали в заказе.
- Ты книгу купила на последний абонемент? - деловито поинтересовалась Ольга.
- Нет, не купила, - вздохнула Зина. - Что-то нет нигде. Это "Госпожа Бовари"?
- Да, госпожа Бовари или мадам Бовари, - кивнула Ольга.
- По-русски - госпожа, - сказал Ручнов, поправив очки, - а по-французски - мадам.
- А по-нашему просто баба, - определила Ольга.
- Небось, еще и гулящая? - спросила Зина.
- Конечно, - подтвердил Ручнов. - В этом суть книги.
Зина посмотрела на него, улыбнулась, показав редкие передние зубы, и подмигнула:
- Тогда и совсем просто она зовется. По-нашему - то.
Андрей. День 3-й. Однорукий бандит.
Миша Айзенберг был молодым специалистом. Росту высокого, с эффектной внешностью. Улыбался обаятельно. Все еврейские женщины в отделе, молодые и старые, были в него влюблены или ему благоволили.
Летом Миша с приятелем поехали в отпуск в Пицунду. Там они, оба красивые, высокие, легко знакомились с девушками. Как-то зашли в павильон с игровыми автоматами. Миша лениво бросал в щель "однорукого бандита" жетоны. В заведение зашли две девушки, одна из которых была настоящая красавица. Миша посмотрел на своего приятеля, обычно начинавшего новые знакомства. Но тот не спешил подойти к девушкам. "Не тусовщик, - подумал Миша, - но не подходит. Хотел, было, сам заговорить с красавицей, но не решился. С такой внешностью она могла легко сказать: "Отвали" или что-то в этом роде. Девушки, постояли, оглянулись и вышли. Миша с досады со всей силы дернул ручку автомата, и из него со звоном посыпались жетоны самого крупного выигрыша.
Позже Миша уехал в Израиль. Там его встретила бывшая сотрудница из тех, что по возрасту была посередине между теми, чтобы быть в него влюбленной или благоволить. Миша, прежде стройный, весил теперь не меньше 120 кг. Она спросила, чем он сейчас занимается. "Ты можешь не спрашивать?" - ответил Миша. Она могла.
Peter. День 4-й. Надежда.
Юра состоял в добровольной народной дружине. Дружинников посылали дежурить на Савеловский вокзал. Там они вместе с милицией патрулировали электрички или просто находились в отделении, исполняя обязанности понятых.
В тот летний вечер Юра остался в отделении. Небо хмурилось, начинался дождик. Под дождем шли люди с вещами. В дверь вошла невысокая девушка в сером плаще, с зонтом. Огляделась нерешительно и подошла к Юре.
- Можно с вами поговорить?
- Именно со мной? - удивился Юра. - А то вот дежурный есть.
- Да, с вами, - ответила девушка.
- Ну поговорите, - сказал Юра и улыбнулся.
У нее были темные волосы, большие темные глаза. Черты лица тонкие, нос с горбинкой. Пояс плаща обозначал тонкую талию.
Она попросила Юру сходить с ней в камеру хранения, утверждая, что ее ящик сломался, а открывать не хотят, потому что у нее нет документов. Юра хотел было ответить своей любимой присказкой: "Как помочь, я даже не знаю". Но девушка смотрела печально и растерянно. До конца дежурства было далеко, и он согласился.
Ящик действительно не открывался по коду Д-160. Юра хотел было обратиться к бабке, занимавшейся разменом монет, но девушка остановила его, сказав, что к ней уже обращалась и даже успела поругаться. А нет ли у него какого-нибудь документа, на который можно написать заявление? "Куды бечь, куды бечь?" - подумал Юра, но спросил в ответ, нет ли у нее родственников, кому можно позвонить, попросить привезти документы? Она ответила, что живет за городом. Ехать туда два часа на электричке. И начальника камеры хранения тоже нет, а появится только завтра.
"Все как по писанному. То-то ей дежурный мент не сгодился. Интересно, что у нее там? Или это вообще не у нее?" - подумал Юра. Он хотел уходить, но девушка посмотрела на него печально, даже с сожалением, словно разочаровалась, и спросила: "Вы мне не верите?" Не выговаривалось так прямо ответить, что не верит. И он спросил, что означает этот код. Она простодушно ответила, что это ее год рождения. "Издевается, - подумал Юра. - На всех стенках предупреждения не использовать свой год рождения в качестве кода". Но уточнил: "1960-й? Так? А почему код Д-160?" Она охнула, нагнулась к ящику, набрала какую-то комбинацию. Ящик щелкнул и открылся. Оказалось, что выставила она 196, без нуля, а записала число без девятки -160. Она радостно улыбалась, говорила, что она - растяпа, всех переполошила. В ячейке оказались две картонные коробки. Уезжать ей надо было не с Савеловского, а с Казанского вокзала. Она раскрыла свой зонт над их головами. Юра помог ей донести коробки до автобусной остановки. По дороге она все улыбалась счастливо и извинялась, что оторвала Юру от дела. Юра ответил: "И делов-то никаких нет". Она спросила, как его зовут, и сказала, что рада хотя бы по своей невнимательности с ним познакомиться. Ее звали Надеждой. Она так и сказала: "Надежда". Спросила робко, не работает ли он здесь, в милиции. Видимо, хотела его отыскать, встретиться снова.
Юра подал ей коробки в автобус, поднял воротник куртки, повернулся и пошел обратно. "Надежда у меня уже есть", - подумал он о своей молодой жене с таким же именем. Ему показалось, что в последний момент в автобусе она расстроилась от его холодности. И самого что-то кольнуло, как от значительной потери. Но он вспомнил, что скоро начинается по телевизору матч ЧМ82 Италия - Бразилия, и решил не возвращаться на дежурство, а ехать домой.
Андрей. День 5-й. Настя
Шептунов был родом из Читы. Уехал в Москву учиться. Стал инженером по компьютерам. В конце 90-х бывший сослуживец, уехавший в США, предложил ему устроиться программистом на ту же фирму, в которой работал сам. Шептунов согласился и вскоре оказался в Силиконовой долине. Среди сотрудников было много выходцев из бывшего СССР. На Рождественские праздники Шептунова пригласили поехать в горы на снег. На лыжах покататься и встретить Новый год. Компания собралась порядочная, разместившаяся в нескольких домиках - кабинах по соседству друг с другом.
Новый год уже наступил. Сосед по домику ушел в другую кабину к приятелям. Шептунов сидел на кухне и смотрел телевизор. Дверь отварилась и вошли девушка и молодой человек. Спросили соседа.
- Допивать ушел, - ответил Шептунов.
- А ты что тут скучаешь? - спросила девушка. - Я Настя, это Костя. А водка у тебя есть?
- Найдется, - сказал Шептунов, улыбаясь.
Сразу было видно, что Настя из тех женщин, что коня на скаку остановит и всаднику морду набьет. Высокая, статная, румяная с мороза. Костя казался выпивши.
Шептунов достал из холодильника бутылку Finlanda Cranbery, поставил на стойку высокие стаканы. В съемной кабине стопок не было. Спросил Настю:
- Сколько наливать?
- Ты что, краев не видишь? - ответила Настя.
Последний раз Шептунов видел, чтобы водку пили такими полными стаканами, когда подрабатывал грузчиком в овощном магазине в Чите. Впрочем, Костя после стакана пристроился на диване здесь же на кухне и задремал. Зато Насте все было нипочем.
- Отрубился муженек, - ухмыльнулась она. - А ты что задумался? Наливай!
Шептунов снова налил ей полный стакан, а себе чуть-чуть.
- Что? Ослаб? - устыдила она его.
Уровень розовой водки хорошо был виден в прозрачном стакане. Шептунов улыбнулся и добавил себе тоже почти до края. Он плотно поел, встречая Новый год, да и сейчас закусывал солеными огурцами и маринованными грибами из русского магазина. Сознание его оставалось ясным, но он с интересом отметил, что начала двоиться надпись Sony на панели телевизора.
- Я когда-то был большой пловец, - сказал он Насте. - А бассейн наш там, в Чите, стоял прямо против ЗАГСа. Мы после тренировки сидим на солнышке у входа и разглядываем новобрачных. Увидим невесту красивую. Вроде тебя. И кричим: "Куда ты? Посмотри, сколько здесь хороших ребят! Одумайся! Еще не поздно!"
Настя засмеялась, подошла к Шептунову и поцеловала его. Выпили еще. Шептунов заметил, что Костя исчез с дивана. Пришла женщина средних лет, искала его.
- Так он же к вам ушел. Спать, - объяснила Настя.
- У нас его нет, - всполошилась женщина.
- Она кто? - спросил Шептунов Настю.
- Мама его.
- Он потерялся! Он может замерзнуть! Надо ехать его искать! - заволновалась Костина мама.
- Найдется, - отмахнулась Настя.
- Ты его никогда не любила. Я вас прошу, - обратилась женщина к Шептунову. - Поедемте!
- Я нетрезв и управлять автомобилем не имею права, - ответил Шептунов. - Позвоните 911.
Женщина махнула на них рукой и ушла. Настя смеялась.
- Мне вспомнился Печорин, - сказал Шептунов. - Вставайте, воры, черкесы! - Я болен, у меня насморк.
Peter. День 6-й. Встреча.
Жил-был в Москве Валя. Брюнет, немногим ниже 2-х метров ростом. Было ему 24 года.
Он ехал в автобусе, стоял возле кассы на задней площадке. Лицом к нему сидела девушка с длинными распущенными волосами, с чуть вздернутым носом. Валя посмотрел ей в глаза. Она отвернулась. Валя подумал, что она, скорей всего, его ровесница. Девушка переговаривалась с подругой, оказывается, стоявшей рядом с Валей. Он разглядел все, что мог: лицо, светлые волосы, длинные тонкие кисти рук. Она проследила его взгляд и улыбнулась.
В автобусе стало свободнее, и Валя отошел к заднему стеклу, но оттуда по-прежнему поглядывал на девушку. Вскоре она встала и подошла к дверям. Росту оказалась высокого, но Валя все равно смотрел на нее сверху вниз. Из-под темного плаща видны были брюки и кроссовки. Она тоже посмотрела вниз, на свои ноги, и спросила:
- Что там такое?
- Там все отлично, - ответил он.
Она отвернулась к дверям. Тут Валя понял, что она никак не старше 18-ти. Он прикоснулся к ее руке, и когда она обернулась, успел отметить темные глаза при светлых волосах.
- У вас волосы очень хороши, - сказал он.
- Это парик, - ответила она насмешливо.
- И глаза ... - продолжал Валя.
- Глаза вставные!
Вале показалось, что она рассердилась.
- Я не хотел вас обидеть, - сказал он. - Просто приятно на вас смотреть.
- Я не обиделась, что вы.
Ее голос прозвучал мягче. Тут двери открылись.
- До свидания, - сказала она так, словно собиралась снова с ним увидеться.
Они с подругой вышли из автобуса. Валя двинулся, было, за ними, но почувствовал, что их двое; что то, что можно было сказать в автобусе, на улице уже не скажешь. А выйдет что-то слишком серьезное, неловкое. Да мало ли еще подобных встреч впереди в светлой дали долгой жизни. Он тряхнул длинными, чуть вьющимися черными волосами, улыбнулся и сказал:
- Счастливо.
Он уже тогда знал, что канувший в океан московской жизни человек не возвращается. Двери закрылись. Автобус поехал дальше.
Андрей. День 7-й. Впервые в Америке.
Олег пришел в ателье на примерку. Закройщик обмерял другого клиента. Они вдвоем пришли, муж и жена. Оба лет сорока. Она невзрачная, малого роста. Он спокойный, очень полный. Закройщик измерил длину рукава, ширину плеча, собрался обмерить талию. Держа в одной руке мерную ленту, он другой хотел обхватить заказчика вокруг пояса. Но не смог. Ему показалось, что он сделал что-то не так. Переложил ленту в другую руку и снова попытался обхватить клиента вокруг талии. И опять не смог. Тогда он сунул конец мерной ленты в руки жене заказчика, стоявшей рядом, с другим концом в руках обошел мужчину вокруг и, снова оказавшись возле его жены, перехватил у нее конец ленты и определил размер талии.
Лет десять спустя Олег поехал в США в гости к своему приятелю. Был жаркий влажный август в штате Коннектикут. Приятель посоветовал ему надеть костюм и галстук и отвез в офис Social Security. Сам поехал на работу, объяснив, как вернуться на автобусе.
Заполнив анкету, Олег отправился побродить по центру города New Haven. Заглянул в книжный магазин, выпил банку пива. Отошел пару блоков от центральной площади и неожиданно оказался в обветшалом квартале. Возле полуразрушенных оград стояли громадные ржавые лимузины двадцатилетнего возраста. Из одного дома вышла очень полная черная девушка лет 25 с причудливой прической из проволоки курчавых волос. Она оглядела Олега в костюме и галстуке с ленивым удивлением, покручивая сигарету в коричневых пальцах. Спросила спички. Олег, сам себе удивляясь, понял ее вопрос и щелкнул зажигалкой. Девушка прикурила, улыбнулась томно и спросила:
- You wonna make love?
- Excuse me? - переспросил Олег, не поверив своим русским ушам.
В ответ она, продолжая улыбаться, причмокнула толстыми вывернутыми губами и повторила: "Love, love."
Олегу вспомнился закройщик, пытавшийся охватить талию клиента. Тут могло произойти что-то подобное при попытке обнять всю полноту американской женщины.
- No, thank you, - покачал он головой.
Peter. День 8-й. Сказка.
Весенним утром Мила шла на работу. Контора ее находилась в переулке неподалеку от Третьяковской галереи. Мартовское солнце пригревало, с крыш капало. Таявший снег шуршал под ногами. На углу Ордынки ей встретился стройный молодой человек в длинном черном пальто, без шапки, хорошо подстриженный. Он оглядывался по сторонам, ища что-то. Посмотрел на Милу и улыбнулся. Мила перешла улицу и двинулась вниз по переулку. Молодой человек ее догнал и спросил, не знает ли она... Тут он сам себя перебил и сказал просто, что хочет с ней познакомиться. Что она ему понравилась с первого взгляда. Говорил он легко и свободно. Мила, не задумываясь, назвала свое имя, продиктовала рабочий телефон. Она, вся переполненная радостью ранней весны, сразу почувствовала расположение к незнакомцу. Он назвался Евгением. Открыл черную кожаную папку, которую держал в руках, и записал на чистом листе телефон Милы.
Два дня Мила ждала звонка, но Евгений не звонил. В четверг она была сильно занята, не думала о новом знакомстве. К концу рабочего дня Валентина Матвеевна, дежурившая на телефоне, сказала, что спрашивают Милу. Звонил Евгений. Он хотел сегодня ее увидеть. Договорились встретиться у выхода метро Третьяковская. Мила пришла немного раньше и старалась угадать, с какой стороны он придет. К ней обратился симпатичный седой полковник и спросил, какая это станция. Новокузнецкая или Третьяковская? Он условился с кем-то встретиться у выхода из Новокузнецкой и боялся, что пришел не туда. Пока Мила объясняла полковнику, куда ему надо пройти, появился Евгений. Он теперь был одет в кожаную куртку и новые американские джинсы.
- Я вижу, вы уже встретились, - улыбнулся полковник, слегка поклонился Миле и пошел по Климентовскому переулку.
- А вы популярны, - сказал Евгений. - Полковники вам проходу не дают.
- Он просто спросил, как пройти к Новокузнецкой, - смутилась Мила.
Евгений покрутил на пальце брелок с ключами и спросил:
- Куда поедем?
- Скажите вы, - ответила Мила.
- Тогда в ресторан, - сказал Евгений.
У тротуара стояли новые "жигули" 5-й модели светло-серого цвета. Евгений отпер и распахнул дверь, приглашая Милу. "Ого!" - подумала она.
Они приехали на Новый Арбат. В фойе ресторана "Прага" стоял швейцар и сообщал заходившим гражданам, что мест в залах нет и гардероб вещи не принимает. Увидев Евгения, он поклонился и пригласил их: "Проходите, пожалуйста, на 2-й этаж." В ресторане Евгений не пил, сославшись, что за рулем. Миле заказал рюмку белого вина к рыбной закуске. О себе ничего не говорил, расспрашивал Милу о ее семье, работе. Мила была родом из Егорьевска. Недавно переехала в Москву и поэтому тоже старалась о себе говорить поменьше. Она давно усвоила, что москвичу нельзя говорить, что ты иногородняя. Завела разговор о кино, о новом фильме с Орнеллой Мути, на которую, как ей говорили, немного была похожа. Евгений сказал, что этот фильм можно посмотреть у него дома.
Он остановил машину во дворе девятиэтажного дома из светлого кирпича неподалеку от метро Краснопрененская. Вахтерша, поздоровалась, поглядев через стекло. Евгений кивнул. Поднялись на 6-й этаж. Он пригласил Милу в комнату. Принес торт "Сказка", бутылку шампанского, тарелки, рюмки. Включил телевизор. Про фильм с Орнеллой Мути Евгений сказал, что скучный, и вставил какую-то кассету в видео-магнитофон. Мила ни разу не смотрела видео. На экране появилась голова зайчика с длинными ушами. Потом без слов, под музыку, пошел сюжет про эффектную студентку в читальном зале. Она зашла за стойки с книгами и почему-то стала раздеваться. За ней наблюдал через стеллаж молодой красавец, забыв о своих тетрадях. Этот сюжет сменился другим. В гости к студентке пришел ее приятель с учебниками. Они сказали ее родителям, что будут заниматься. Родители вскоре ушли, а молодые люди побросали книги и стали целоваться, раздеваться, демонстрируя сначала заграничное шикарное белье, а после холеные молодые обнаженные тела.
- Эротика, - заметил Евгений снисходительно. - А ты не хочешь так, как они?
Он взял из рук Милы рюмку и поставил ее на журнальный столик. Обнял и начал целовать. Мила чувствовала себя радостно и спокойно, словно знала Евгения очень давно. "Влюбилась", - подумала она.
Она спала всего два-три часа той ночью. Он просил ее пройтись по комнате при свете ночной лампы. "У! Хорошенькая! - сказал он. - Люблю тебя."
Утром она собралась рано, торопилась на работу. Евгений сонно спросил: "Уже уходишь?" Объяснил, как пройти к метро. Мила зашла в соседнюю комнату за сумочкой и увидела на столе коробку от торта. "Сказка", - подумала она.
Два дня Мила ждала звонка. На третий Валентина Матвеевна, дежурившая на телефоне, позвала не Милу, а Мишу, Михаила Альбертовича. Евгений так никогда больше и не позвонил. Сказка кончилась той весенней ночью.
Андрей. День 9-й. Сережки
Андрей сказал, что его последний рассказ требует небольшого вступления. Солженицын писал о процессах 1937 года. О том, что обвиняемые признавали возведенную на них вздорную вину, каялись на суде. Но не все.
"А дали себя арестовать те, кто хотели жить... Но и из них некоторые как-то же иначе вели себя на следствии, опомнились, уперлись, погибли в глухости, но хоть без позора. Ведь почему-то же не вывели на гласные процессы Рудзутака, Постышева, Косиора..."
Ну теперь рассказ.
----------
Грачева была крупной черноволосой женщиной лет 35. Сослуживцы звали ее просто Лилькой, потому что была она глуповата и похотлива. Однажды во время перестройки она поехала получать продукты, доставку которых организовал энтузиаст, профсоюзный активист Володя. Лилька с Володей носили и грузили в машину коробки с консервами, упаковки с колбасой и сосисками. Умаялись. За день разъездов и совместной работы Лилька почувствовала к Володе уважение и большую симпатию. Она пригласила его к себе в гости на чай с пирожками своего изготовления. На кухне за столом Володя спросил:
- А муж-то твой где?
- А Грачева в колхоз на неделю отправили, - объяснила Лилька радостно.
На столе, кроме чая, появилась редкая во время борьбы с алкоголизмом бутылка портвейна. Поздним вечером Володя вылез из постели и стал одеваться. Увидел на тумбочке старинные сережки и спросил Лильку, откуда они. Томная Лилька приоткрыла глаза и ответила:
- Это бабкины. При обыске спрятала в 37-м. Я ведь по мужу Грачева. А на самом деле Рудзутак.
Peter. День 10-й. Билеты.
Алексей приехал к проходной конторы с названием НИИАСУ. Из дверей вышла девушка, с которой, судя по описанию, ему нужно было встретиться. Алексей представился и хотел было открыть сумку, в которой находилась бобина с магнитной лентой. Но девушка прихватила его под руку и повлекла прочь от проходной в сторону небольшого парка.
- У нас работает много людей, которые рады получить награду за повышенную бдительность, - сказала она. - Я не хочу разборок в 1-м отделе.
Ее распределили в НИИАСУ после МЕХМАТа. У них были такие же американские компьютеры, как и в учреждении, в котором работал Алексей. Но кроме компьютеров в НИИАСУ были еще редкие тогда лазерные принтеры. Алексею нужно было распечатать служебную документацию, записанную на ленту.
Она позвонила ему на следующий день и сказала, что драйвер кириллицы у них другой, и текст разобрать невозможно.
- Там у вас на титульном листе написано "Юкечекер", - сообщила она.
- А, это фамилия нашего директова - Прохоров, - догадался Алексей. - Я перекодирую.
Он снова привез магнитную ленту, но и в ней были ошибки. На третьей встрече она передала ему пачку бумаги. В ней на первой странице была приписка от руки: "Что аз же многогрешный на бренных сих листах перепесах поспешно или не дописах ... рассказ немудрый сей ... раб Божий Алексей." Алексей улыбнулся. Он любил А.К. Толстого. Ему показалось, что их отношения превысили обычную деловую доброжелательность. Она была далеко не красавица, но лицо имела своеобразное, говорившее о примеси азиатской крови. Вела себя сдержано, но остро шутила на профессиональные темы. Алексей был тогда одинок. Ему на работе предложили два билета в театр. Он позвонил ей, предположив, что она, явно незамужняя, может быть, захочет познакомиться с ним поближе. Но она ответила, что в указанный день занята. "Ну нет, так нет," - подумал Алексей. Он положил трубку и отказался от билетов. Минут через десять она перезвонила, сказав, что что-то отменила или перенесла, и что согласна пойти с ним в театр. Алексей ответил, что билетов у него больше нет. В трубке было слышно, как она вздохнула где-то там, в своем НИИАСУ. Позже Алексей сообразил, что ему следовало тут же пригласить ее куда-нибудь еще, но он этого не сделал.
Она была серьезной девушкой, жила размеренной жизнью. Когда Алексей попытался нарушить ее обычный ход, то естественной реакцией было сказать правду: занята. Все же она быстро сообразила, что совсем не каждый день ей звонят молодые люди (уже не очень молодые, лет тридцати) с предложением пойти в театр. И попыталась исправить ошибку. Но было поздно. Имя ее Алексей забыл совершенно, зато дурацкое название НИИАСУ сохранилось в памяти.
----------
Андрей сказал:
- Истории наши кончились. Видишь, как вирус правит миром, не считаясь с государствами и правительствами.
Peter ответил:
- Думаю, что не вирус правит, а информация о нем, распространяемая по миру. Если бы не она, то никто бы не заметил вируса. Каждый день умирают тысячи людей. Обилие новых смертей никого бы не удивило. Не вымерли же граждане Дании, Швеции, Белоруссии, Туркмении.