Лихорадка в Раю

Если будешь в Штатах - помни

главное: не забывай Родину

и доброту ее не забывай.

Венедикт Ерофеев.

Москва - Петушки

Как и о чем

Случилось однажды оказаться в самолете между мальчиком лет 12-ти, слева, у окна, и женщиной лет около 70, справа, у прохода. Мальчика привела стюардесса. Мама отправляла его одного в гости к родственникам. Предоставленный большую часть времени сам себе, мальчик задал несколько вопросов о погоде, месте следования и сосредоточился на карманной электронной игре.

Женщина читала книгу, в которой лежали закладка с гербом города Каунаса и письмо с адресом, написанным по-литовски. Оказалось, что она много лет живет в Чикаго, но по-прежнему поддерживает связи с родственниками на родине. Разговор с ней занял большую часть полета. Незадолго до посадки мальчик отвлекся от игрушки, поправил круглые очки и спросил озадаченно: "Как вы вам удается находить столько тем для разговора?" На что бабушка-литовка мягко улыбнулась и ответила: "Это искусство, которое приходит с годами".

Литературный исследователь, чей труд был опубликован А.И. Солженицыным под псевдонимом D*, занимавшийся проблемой установления авторства "Тихого Дона", отделил главы и фрагменты текста, внесенные "соавтором". Основанием для его заключения служил следующий критерий: "Соавтор" не изображал события, а излагал их. Таким образом было сформулировано правило, позволяющее отличить художника от ремесленника. Данная работа - попытка изображать, а не излагать.

В Мюнхене, в Пинакотеке, есть огромный "Страшный Суд" Рубенса. Размер полотна, пышные формы и яркие краски никого, кажется, не оставят равнодушным. Хотя бы изумление эта картина вызовет даже у человека, далекого от живописи. Но особенно преуспел в этом сюжете Микеланджело в ватиканской росписи. В группе тел, частью обнявшихся, частью обнаженных, движущихся снизу вверх, к Христу, и сверху вниз, от Христа, различимы лица, узнаваемые современниками. Идея подстать исполнению. А что если тоже замахнуться на потусторонний сюжет по примеру великих? Вместо суда - просто рай, лихорадка в раю. Множество тел, одиноких или обнимающихся, иногда обнаженных, с лицами, узнаваемыми современниками, суетятся по дороге в рай, уже попав в него, или на пути прочь из него. Изображаемый рай - просто место на Земле. В отличие от настоящего рая, из этого можно вернуться, рассказать, что видел и слышал. Но эти рассказы вне рая понимаются превратно. Плоское двухмерное описание не дает объемной райской картины, как репродукция не воспроизводит мощи Сикстинской капеллы или простора и величья "Тайной вечери".

Песочница

Всякое новое явление, изобретение, открытие требует проверки. В программировании существует термин "sand-box", песочница. Под ним понимают компьютер или программную среду, служащие для испытательных целей. Одна из первых официально признанных песен Владимира Высоцкого - пример испытания нового друга - горами. У каждого своя песочница.

В данной работе в качестве испытательной среды будет использоваться футбольная тема. Не всем футбол понятен и интересен, но не все же и альпинисты, а песня стала знаменитой.

Я давно заметил, что "по жизни", говоря столь популярным нынче уголовным языком, я всегда был больше всего футболист, хотя не достиг сколько-нибудь заметных успехов. Кажется, многие так понимают; даже любители, а не только профессионалы. Например, Володя Столыпин в спорных ситуациях так прямо и говорил: "Но ты же футболист!" И отвечать на это было нечего. Если признать, что - нет, тогда зачем вообще пришел? О чем с тобой разговаривать?

Однажды произошло символическое подтверждение этого факта. Halloween пришелся на воскресенье. После очередной игры зашел я, как был, в майке с 41-м номером, в супермаркет за пивом. Никого мой взъерошенный вид удивить не мог. Многие покупатели и продавцы были наряжены в гораздо более причудливые костюмы. Но одна девочка-подросток посмотрела на мои слипшиеся на лбу волосы, на явно футбольную, а не прогулочную майку и спросила: "Are you a soccer-player?", предполагая, что я специально так вырядился для праздника-карнавала. Я ответил не задумываясь: "Yes, I am. Really."

Рай

Дима был классическим, никем не преследуемым беженцем. Как неуловимый Билл из старого анекдота. Он следовал торной дорогой из Днепропетровска в Австрию, затем в итальянский карантин; оттуда - на восточное побережье США. Но не задержался и там и, расставшись с женой и сыном, продолжал движение на Запад. Остановился он только в Сан-Франциско. Здесь Дима купил маленькую Тойоту, ломавшуюся каждый второй день от древности. Финансовые его дела были в большом беспорядке, поэтому квартиру Диме было снять затруднительно. И он ночевал у знакомых или в офисе фирмы, где числился программистом. Числился, поскольку работать не мог, не имея подходящих знаний, опыта, терпения. А главное, потому, что по сути своей Димы был клоуном. Клоун - профессия трудная. Назначение ее - развлекать, смешить людей. От дедушки, тоже клоуна, только настоящего, Дима унаследовал призвание, но не профессионализм. Почти все рабочее время его уходило на разговоры. Дима-Клоун проповедовал, что в Америке можно прожить, не платя долгов, переводя деньги с одного счета на другой, переезжая с места на место. Особенно, по его словам, хорошо было жить в Калифорнии, где можно разбогатеть мгновенно, как-то по воле случая. "Короче, здесь рай", - заключал он. Рай трудно вообразить, трудно описать. Даже у Данте он получился гораздо менее рельефным, чем ад или чистилище. После советской убогости начала 90-х годов легко можно было посчитать раем залитую солнцем долину между океаном и заливом, без особой жары и холодов, с изобилием продуктов, товаров, машин, с подстриженными газонами и кустарниками, с ровными дорогами, приветливыми улыбающимися людьми. И если лица райских жителей иногда все же омрачались, так Феофан Грек, привидевшийся Андрею Рублеву в разоренной татарами церкви, тоже вздохнул перед возвращением в мир иной: "Совсем там не так, как вы тут все думаете".

Патрисия Каас

Имя французской певицы Патрисии Каас гремело в Европе. В России послушать ее собирались целые стадионы публики. Но в Сан-Франциско американская молодежь с зелеными и красными волосами и серьгами в носах и бровях не слыхала о ней. И выступала Патрисия в небольшом зале, скорее даже не в концертном, а в ресторане, где помещалось не больше полутора тысяч зрителей. Ее долго пришлось ждать, но, по крайней мере, мужская часть публики, не имевшая популярных в городе сексуальных аномалий, была вознаграждена уже одним только видом, образом певицы. Она неторопливо появилась на сцене в темно-синем, облегающем стройную фигуру коротком платье, чрезвычайно сексуальная, со строгим выражением на лице красавицы и артистки. "Приветствую вас в Сан-Франциско", - обратилась она к залу по-английски, но подчеркнуто по-французски сделав ударение на последнем слоге в названии города.

В камерном зале мощный ее голос удивительно контрастировал с хрупкой и гибкой фигурой. Пела Патрисия по-французски, по-английски. Потом поинтересовалась, есть ли тут кто-нибудь из Италии. Улица имени Колумба, где проходил концерт, - итальянский район города. Патрисии, очевидно, об этом было известно. Из публики, в которой преобладали советские иммигранты, от стола, близкого к сцене, отозвались радостным ревом и маханием рук двое молодых людей. Они, безусловно, имели на это право, так как в самом деле попали в Америку с заездом в Италию.

Дима-Клоун рассказывал, что в Австрии после Днепропетровска все казалось идеальным: чистым, уютным, организованным. При переезде в Италию представление о благополучном Западном мире изменилось. Уже на границе карабинер, проверявший документы, вдруг прямо в вагоне стал предлагать беженцам купить часы. Поскольку никто интереса к сделке не проявлял, он стал сердиться и кричать, что поезд дальше не пойдет, пока не купят его замечательные часы.

В тот теплый сентябрьский вечер (лучшее время года в Сан-Франциско) на улице Колумба люди по-европейски сидели за столиками прямо на тротуаре. А в зале ощутившему вкус невиданного прежде голландского пива "Amstel", слегка оглушенному песней о том, что мадмуазель поет блюз, ослепленному неземной красотой певицы всего в нескольких метрах на сцене, свежему в Америке человеку, представлялось, что это и есть рай.

Итак, это и был рай, какой возможен на земле для простого смертного человека, пришедшего c поля, по Блоку, "вечного боя" за существование.

Лихорадка

Редкие ленивые волны, обошедшие длинный изогнутый мол, шлепали о ступени, спускавшиеся от морского музея. Выше музея, на горке, горела вывеска шоколадной фабрики Гирарделли, дававшей название небольшой площади с фонтаном-русалкой в центре. Вдоль залива по тротуару между старых, ушедших в асфальт трамвайных рельсов прогуливались две молодящиеся одесские бабушки. Одна сказала: "Если бы я была Лев Толстой, я бы написала о своей жизни роман".

На Четвертой улице в Сан-Франциско перед зданием "Pacific Bell" есть памятник золотоискателям. Три бронзовые фигуры стоят на берегах бронзового ручья. Здание построено так, что его основание на один этаж ниже уровня мостовой, поэтому памятник заметен только с тротуара. Если перегнуться через перила и посмотреть вниз.

Шуршала порода в лотке, плескала вода, и редко приходилось заскорузлым пальцам выхватить блесток металла. Несколько таких блесток, потускневших за полтораста лет, выставлены в музее банка Wells Fargo в Сакраменто. Изнурительный долгий труд. Но как устоять, когда на прошлой неделе сосед нашел самородок величиной с человеческую голову и навсегда исчез в далеком сверкающем мире богатых? Гирарделли качнулся к лотку и ведру вместе с другими, но быстро перешел к котлам с горячим шоколадом. Нынче бронзовые фигуры у бронзового ручья стоят ниже поверхности земли, а фабрика Гирарделли высится над заливом, и ее продукция заполняет кондитерские отделы магазинов.

А вот рассказ о производственном собрании в одной фирме, состоявшемся в самом конце прошлого века. Босс показывал диаграммы развития преуспевающих компаний. Из диаграмм следовало, что некоторые фирмы росли плавно, но неуклонно, другие на каком-то этапе делали резкий скачок вверх, третьи сбивались на горизонталь или вовсе обваливались вниз. В заключение командир производства ткнул в две кривые, взбирающиеся вверх разными темпами, и спросил: "Какую модель вы хотите в нашей фирме: Intel или Cisco?" Но в ответ дружный американский коллектив взревел: "Мы хотим eBay!!!" Кто-то из сотрудников вскочил, нарисовал на белом экране-доске почти вертикальную линию и приписал на ее верхнем конце: 400% per year. Один из слушавших эту историю усмехнулся, указал большим пальцем куда-то назад, через плечо, и сказал про отсутствующего Колю, что он, дурачок, покупает акции Sun и тупо удваивает каждый год.

На другом производственном митинге в другом месте устроили перерыв на ленч. Ветеран фирмы дедушка Билл тихо, но проворно уплетал салат "Цезарь" и на вопрос, видел ли он сегодняшний курс акций, ответил: "Ой, не спрашивайте меня, ребята. I sold everything yesterday!" Yesterday, yesterday. Значит, по $54. А сегодня $68. Так, так. Но когда через неделю на экране колебалась кривая почти в реальном времени, показывающая $75 за наш stock, неожиданно подошедший тяжелой походкой грузный босс Steve ткнул пальцем в компьютер и пробурчал, чего, мол, уставился; вчера надо было продавать. И то. Вчера-то было за 90.

В то время National Public Radio в машине, что ни день, выдавало удивительные сообщения и интервью. Двадцативосьмилетний мэр маленького городка Сан-Карлос, родившийся и выросший там, в самом сердце Силиконовой долины, радостно сообщал, что не смог больше выносить местных цен на жилье и переехал миль на 100 на восток, в столицу штата Сакраменто, оставаясь по-прежнему мэром Сан-Карлоса.

Женщина-активистка local community одного из восточных районов залива Сан-Франциско повествовала об активной борьбе возглавляемого ей общества против растущих, как грибы, monster-houses, портящих облик окружающей местности своими громадами. Действительно, такие дома среди калифорнийских кабинок стиля "ранчо" выглядели как дворцы новых русских, появись они в гуще шестисоточных участков.

Вечером в большом новом доме жена хозяина сказала озабоченно, что надо купить устройство для сдувания листьев с газона. Случившийся тут же гость из Москвы переспросил: "Устройство? Для сдувания листьев? Это же грабли!"

В маленьком ресторане китайцы за соседним столом были увлечены оживленной беседой. Не требовалось владеть мандарином или кантонизом, чтобы понять, что речь шла об акциях и инвестициях, потому что названия фирм привычно прослушивались в китайском кваканье, словно матерщина в разговоре эстонцев в Пярну. А за нашим столом вспомнили Сэма. Какого Сэма? Ну того, что паковал коробки для отправки компьютеров и документов по почте, бывшего учителя из Киева. Ах, Сеня! Он сделал семь с половиной миллионов на акциях и купил дом в Лафайете. Такой, знаешь, с башенками. У него все в порядке. Спросили Колю, любителя акций Sun, посмотрел ли он в воскресенье дом, выставленный на продажу. Коля махнул рукой и пробурчал что-то про очереди в мавзолей или московский " Мак-Дональдс". "Дорожка из пленки постелена, шаг влево, шаг вправо ... Не останавливайся, сзади новые напирают. И в конце, у задней двери, агент показывает миску, даже лохань, c визитными карточками покупателей. Полная почти. Будто приз разыгрывают. А ведь не все бросают".

Терпеть по утрам пятилитровый двигатель "Porsche" соседа справа было еще можно, но когда дом напротив купила одинокая азиатская miss, и к ней стал наведываться немолодой boy-friend еще на одной "Porsche" последней модели, выезжать на машине марки Форда стало совсем уж неприличной нищетой.

Все это напоминало очень знакомую интонацию. Уж не Руслан ли, проверенный в Москве футбольной песочницей, неоднократно в прошлом судимый, говорил с блатной ухмылкой, что трудами праведными не построишь палаты каменные?

Брейгель и Гегель

Жизнь дает человеку указания, предостерегающие и вразумляющие; надобно только замечать и понимать их.

В.О. Ключевский

Вечером шумела вода в Новом Месте, в Праге. Шумела в лопастях большого старого мельничного колеса, сохраненного на канале. Колесо уже не вращало жерновов, но по-прежнему мерно крутилось под напором воды, с ровным шумом падающей вниз в желтом тусклом свете фонарей. Через канал вел короткий мост. По мосту двигалась группа туристов. Слепых, парализованных, изломанных полиомиелитом. Их везли, направляли, поддерживали здоровые с виду. За мостом они рассаживались в автобус. Один мужчина чуть откатился в сторону в колесном кресле и блаженно курил, ожидая, пока его поднимут. Мерный шум воды, мертвенный свет на полумертвых лицах. Будто вереница слепцов сошла с холста Брейгеля в Лувре и доплелась до Праги со своими посохами, дорогой превратившимися в кресла на колесах.

И скажу вам: "Отдыхайте,

Набирайтесь сил и неги.

Вот вам Гегель - полистайте,

Вот альбом: художник Брейгель".

"Распятие" и "Вавилонская башня" отсвечивали изумительным бирюзовым цветом, поражали обилием мелких фигур. Дерзкая мудрость художника сквозила в композиции. Кресты с казненными стояли где-то там, вдали, и будто никак не влияли на мелкие заботы множества людишек на переднем плане. Мощь и устойчивая прочность основания недостроенной башни не оставляли сомнений в том, что нет земной силы, способной помешать завершению работы.

Лихорадочные усилия людей в Силиконовой долине, smart молодцов, собравшихся со всего света, сквозили таким же бирюзовым оптимизмом. Это были уже не тени в раю, а скорее солнечные блики. Хотя речь слышалась самая разная: от фарси и индийских диалектов до экзотического люксембургского языка, на котором молодая женщина разговаривала в парке с ребенком, но для удобства строительства новой башни все эти люди избрали плохой английский с десятками оттенков произношений. Строили каждый свое, свой отдельный фрагмент, но из общих усилий явственно вырастала все выше в небеса гигантская информационная башня. Такая же бирюзово-устойчивая, как на полотне Брейгеля.

Может быть, похожее оживление было и в Праге, и в Вене, и в Париже, и в Кельне, когда возводили башни всемирно известных соборов. Но время тогда текло не так быстро, и суетой многолетнее строительство могло показаться только позже, когда века сжались в несколько примечательных дней. Быстро ли, медленно, но тем людям выпало возводить громады, украсившие и прославившие города и нации. Другим - рушить. Блестящая кровля Святого Стефана в Вене отстроена заново вместо пробитой и сгоревшей во время бомбардировки. Или пара других примеров.

Высокий шпиль церкви Святого Петра в Риге был установлен в начале 20 века после пожара. По завершению строительства архитектор забрался на самый верх, уселся на петуха, венчающего шпиль, выпил шампанского и бросил пустой бокал вниз, на брусчатку мостовой. Количество осколков, по давней традиции, означало число столетий, отмеренных новому шпилю. Но Святой Дух за всем успевает проследить. Не замешкал он и в ту важную секунду и послал телегу с сеном по узкой улице мимо храма. Сено почти спасло стекло, а единственный осколок предрек недолгую жизнь новой деревянной постройке. В 1941 году под грохот разрывов какой-то горожанин успел сфотографировать охваченный пламенем высокий многоярусный шпиль, уже накренившийся на каменном теле храма и начавший неотвратимое гибельное падение. Но то было всего лишь острие, надстройка. Само древнее здание устояло.

Был тогда я глуп и мал,

Слышал от родителя,

Как родитель мой ломал

Храм Христа-Спасителя.

Персонажу Галича скорей всего досталось не ломать, а растаскивать обломки. Кадры хроники показали как Храм, строившийся несколько десятилетий, взорванный, осел и в несколько секунд исчез в клубах дыма и пыли.

Не довелось читать работ Гегеля, но по марксистскому пересказу учебников и отзывам в нормальной литературе стало известно, что он проповедовал разумность всего происходящего. Не ясно только: в мире вообще или в людском обществе. Так или иначе, но двадцатый век показал мало разумного, но много злой человеческой воли и загадочность Божьего промысла.

Впрочем, к концу и двадцатый век поуспокоился. Возвели новый шпиль из темного металла на Святом Петре в Риге и даже заново отстроили Христа-Спасителя в Москве, что совсем уж казалось невероятным. Один архиепископ замечательно сказал, хотя и по другому поводу: "Братья и сестры! В этот торжественный исторический миг сердце мое полно благодарности к Господу нашему Иисусу Христу и Пресвятой Деве Марии. Я также хочу выразить признательность мэру Москвы Юрию Лужкову и нашим спонсорам".

Не спешите смеяться. Во все века меценаты выделяли деньги на строительство и ремонт храмов. Их имена увековечены в часовнях, фамильных усыпальницах, бюстах в этих соборах или около. Надпись на дверях восстановленного Казанского собора на Красной площади, с благодарностью поминающая Лужкова, не кажется нелепой.

В книге Екклесиаста сказано: "Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. ... Время разрушать и время строить".

Лихорадочное строительство в силиконовом раю новой (информационной) башни тоже не ново. Представляется, что, как и в древние времена, Бог (какой бы он ни был) этого не потерпит. Какой путь он изберет? Смешает ли компьютерные языки? Промысел Божий не дано понять смертному. А русскими давно было усвоено, что трудами праведными не построишь палаты каменные. Деревянные можно.

Маркус

Маркус с приятелем довольно быстро продали три пары горных лыж, но замешкались на заставленной машинами стоянке возле рынка. К их "Москвичу" подошли несколько человек и с характерной наигранной манерой объяснили, что в Поволжье уже лет 70 голод. И что надо помогать, делиться. Пришлось делиться.

Через несколько месяцев Маркус забыл тот эпизод. Он работал в городе Milwaukee. Однажды позвонил московский знакомый. Но из Калифорнии. Он, захлебываясь, рассказывал о знаменитых компьютерных фирмах, сгрудившихся в районе Сан-Франциско. Sun, Intel, HP, Sybase так и слетали с его языка. Выходило, что там, в Силиконовой долине, и есть рай земной для программиста. Маркус отнесся к этим воплям скептически, но еще раньше определил, что штат Wisconsin уж очень провинциален, и что не это - настоящая "land of opportunity".

Рай, в котором он разыскал знакомого, оказался сомнительного вида квартирой, которую тот снимал вместе с двумя девицами, профессионалками совсем не в области software. Но общая оценка обстановки оказалась правильной.

Маркус устроился в небольшую фирму, где был ученый китаец, плохо понимавший по-английски, зато знавший, как написать формулу, повышающую производительность микросхемы. Но все же это не было настоящее дело, хотя и позволило через пару лет купить дом в дорогом районе возле Стэнфордского университета. Настоящее дело началось позже совместно с двумя другими выходцами из СССР. Новая фирма быстро росла и Маркус, сменив несколько спортивных машин, остановился на "Porsche".

Этот край, открытый капитаном Гаспаром Партолой, а позднее покоривший воображение истомленного долгим морским путешествием Резанова, не подвел Маркуса. Но, в отличие от мореплавателей, он не собирался его покидать, справедливо считая, что здесь-то и сможет найти применение своей энергии и предприимчивости. К тому же и на лыжах здесь можно было кататься, проехав три часа до ближайшего подъемника. И сезон не короче, чем в Москве.

Игорь-Таксист

Когда стало казаться, что вокруг ну просто все уезжают, и в одном московском театре шел спектакль "Шалом Алейхема, 40", смехотворно драматизировавший расставание с родиной, Игорь приобрел документ, позволивший ему превратиться из преследующего в преследуемого и отправиться в землю обетованную. В Калифорнию его пригласил в гости бывший одноклассник.

В Сан-Франциско даже в момент экономического спада, частично вызванного несимметричным горбачевским решением по программе звездных войн, жилось заметно лучше, чем в Хайфе. Игорь работал здесь таксистом, как и положено иммигранту. Документально зацепиться на диком Западе удалось благодаря женитьбе на американке с шестилетним стажем. Жена, правда, вскоре нашла себе нового "партнера", и пришлось расстаться. Но запущенный бумажно-адвокатский процесс уже пошел и закончился для Игоря бледно-розовой карточкой, по привычке называемой green-card.

Новый друг его жены оказался программистом и зарабатывал, по ее злобным словам, раза в два больше Игоря. Звучало это, впрочем, правдоподобно, потому что Силиконовая долина оживала после рецессии. Среди русскоязычных жителей города все чаще зазвучала профессия, называемая по-американски QA. Выучиться ей было легко, а платили $50 в час. И даже больше. Всего и дела: застолби участок, бери лопату, лоток, и золото быстро осядет тяжелым грузом в мешочке на поясе. Да, но надо участок застолбить ...

Игорь собирался начать учиться на следующей неделе. А недели все проходили. Один раз после смены он ехал вечером домой. Было темно, шел проливной дождь, и поздно он заметил встречную машину, вылетевшую прямо на него. Лобовой удар оказался силен, а Игорь ехал не пристегнутым, и в старой его машине не было защитной воздушной подушки. Встречный водитель-мексиканец оправдывался, что не заметил красную стрелку поворота из-за грузовика.

Левая рука оказалась сломанной, а страховка на машину истекла несколько дней назад. Игорь не продлил ее, ища более выгодную. Мексиканец, как водится, вовсе не имел страховки.

Ожившая кукла-полицейский *) появилась на удивление быстро и, заполняя рапорт о происшествии, спросила Игоря: "Раса?" Он сплюнул ей под ноги выбитый зуб со сгустком крови и ответил: "Pure Chinese".

Зеленый

Зеленый сидел за столом перед монитором, на котором стояла табличка с надписью "It's not easy to be Green", но не смотрел ни на монитор, ни даже на табличку. Он отвалился всем большим упитанным телом на спинку крутящегося стула, закинув руки за голову, и рассматривал потолок. Обычно хмурое его лицо выражало еще и досаду. На столе перед ним валялся пакет с документами, из которых следовало, что Зеленому отказали в статусе постоянного резидента США. Фирма, где он работал, экономила на зарплате некоторым сотрудникам, поэтому при оформлении бумаг вышло несоответствие между должностью, которую занимал Зеленый, и его относительно невысоким жалованьем. Адвокат предупреждал о возможном отказе заранее, но делать было нечего. Предложение поднять зарплату начальством не рассматривалось как смехотворное. К тому же бумажная процедура требовала формального объявления в газете для возможных соискателей должности, занимаемой Зеленым. Если бы жалование было велико, то пришлось бы отгонять американцев, захотевших занять эту должность.

Зеленый сидел так уже больше часа, с тех пор как прочитал дурную весть. Никто из администрации не подходил к нему, не спрашивал работы, однако и не спешил с утешениями. Бумаги на столе не грозили ничем прямо сейчас, хотя в отдаленной перспективе и означали неприятную возможность покинуть благоустроенную Калифорнию. А реакция начальства на качание прав была непредсказуема и могла быть - увольнение. Тогда изгнание из рая вставало бы во весь рост прямо сейчас. Оставалось сидеть, глядя в потолок, дожидаться конца рабочего дня, а потом пожаловаться жене и быть утешенным уверением, что на нем, программисте от Бога, держится вся фирма.

Дима-Клоун

День начался для Димы-Клоуна удачно. На фирме праздновали чей-то день рождения, ели торт, пили вино. А значит, можно было болтать на кухне на законных основаниях. И он рассказывал об Австрии. Выходило у него, что там и в самом деле очень хорошо. Настолько, что вся бухарская община, направлявшаяся было в Израиль, решила задержаться в Вене, где и осела. Навсегда ли? По крайней мере, до того, как назваться венской общиной. Для контраста Дима начал уже было хаять Италию за запах мочи в подворотнях по соседству с собором Святого Петра, как услышал, что седой бухгалтер немец Вальтер рассказывал по-английски про свое боевое прошлое, про тяжелое ранение, полученное в 43-м году под Одессой. В этом месте Дима влез и сказал, что это, наверное, его дедушка, тоже воевавший под Одессой в 43-м году, приложил Вальтера. И захихикал немного в нос. И было хорошо и весело. И работать не надо было. Но, выходя покурить, он случайно услышал, как Маркус, стоя спиной к нему в дверях маленького офиса, сказал кому-то приглушенным голосом, что Дима - болтун. Хуже того, неделикатный Маркус вместо слова "болтун" употребил другое русское слово с тем же значением, но которое до самого последнего времени невозможно было увидеть напечатанным.

С этого момента удача отвернулась от Димы. Часов до пяти он хмурился, глядя мимо монитора в окно, потом стал искать попутчиков в город. Не найдя, отправился один.

На другой день он всем рассказывал, что его ограбили вчера вечером на улице Hyde. Заметив, что Дима достал наличные из банковского автомата, двое оборванцев неожиданно затолкали его в узкий темный проход между домами. Один схватил сзади за шею, а другой приставил пистолет к животу и потребовал cash. Много у Димы не было, но сорока долларами они поживились. Дима добавлял, что сам виноват, что место выглядело подозрительным с самого начала, но он легкомысленно посчитал, что ничего не произойдет. Он уверял, что в Нью-Йорке ездил в метро и ходил ночью пешком в самых "черных" местах и ни разу с ним ничего не случилось. А тут на тебе, пистолет к животу. Эта история немного смахивала на другой его рассказ о том, как они вместе с приятелем решили "снять" проституток. Не выходя из машины, лишь опустив стекло, Дима обратился к черной девице в короткой юбке с вопросом, не хочет ли она выполнить blow job за 50 баксов. Девица улыбнулась, нагнулась к окну, словно собираясь торговаться, и вдруг протянула руку, выдернула ключи из зажигания, показала полицейский badge и объявила радостно: "You are under arrest!" Солженицын открыл, что на эту фразу всегда следует стандартный вопрос: "За что?" Дима не был оригинален и спросил с изумлением: "For what?" Он рассказывал об этом, хихикая немного в нос и обращаясь ко всем: "Быть арестованным проституткой! Как тебе? А?"

Маркус вышел покурить на улицу, "стрельнул" у Димы сигарету и в качестве платы послушал историю про его ограбление. Вернувшись в офис, он изобразил попавшемуся навстречу Зеленому обеими руками круги из пальцев вокруг глаз и повторил с выражением вчерашнее матерное слово.

Дима не казался огорченным ни в том, ни в другом случае, потому что оба происшествия давали ему возможность быть в центре внимания, развлекать, веселить людей, выполняя свое жизненное призвание клоуна. И, конечно, его убеждение, что здесь рай, нисколько не пошатнулось. К тому же, если б случилось ему прочесть Ремарка, то он бы знал, что и в раю есть тени.

Про йогов

Запись была сделана на концерте. Владимир Семенович сказал насмешливо: "Песня про йогов. Сейчас хорошо как раз про Индию". В зале дружно засмеялись. Спустя лет 25 трудно было сообразить, что тогда случилось с Индией, но про йогов и Индию было хорошо и сейчас, поскольку многочисленные йоги попадались на каждом шагу.

Фирма устраивала праздник для отдела информационного обеспечения. Громко играла музыка, столы под брезентовыми накидками полны были закусок. В пластиковых корытах со льдом лежали банки с кока-колой, бутылки с содовой, пиво, белое вино. Красное стояло в открытых бутылках рядом с едой. Протяни руку и налей. Кончится - спроси еще; откупорят новую бутылку. Рамиш, новичок на фирме, спросил по какому поводу party. "Мил человек, так не тебе ж платить!" - удивились даже его соплеменники. Застенчивый смуглый Ювраж рассказывал о своем брате, сдавшем недавно экзамен и получившем лицензию на преподавание йоги. И что, преподает? "Нет, в software работает", - улыбнулся Ювраж. Я попросил подвыпившего йога, он бритвы, гвозди ел как колбасу. Эти ребята очень щепетильны в том, что едят. Мясо - нет. Курицу - кое-кто. Из оставшихся часть не ест креветки, насекомых: можно только то, что растет, а не движется. Еще сужая подмножество, получим таких, которым и яблоки с дерева нельзя, а только упавшие. Зато всем абсолютно не возбраняется каждый день жарить чеснок.

Эта маленькая квартира находилась на втором этаже картонного домика, словно построенного одним из трех поросят, беспечным. Юра-дилер сидел на полу, на персидском ковре, скрестив ноги, голый выше пояса, в индийской дареной чалме и ел китайскими палочками из тарелки гречневую кашу из русского магазина, поджаренную на американском беконе. Он отставил тарелку на ковер, отряхнул со спортивных штанов фирмы Nike зерна гречки и попытался встать, но завалился на бок. "Не поверишь, - сказал он торжественно, - на этой неделе два дня не пил!" Тихий солнечный день за окном. Гречка на тарелке, палочки в руке, пустые бутылки на полу. Два дня не пил. Вот он, рай земной. А delirium tremens может начаться только по утру, если не окажется в холодильнике спасительной "Короны". Горячка, лихорадка. Разница в цене за проданную машину. Рай, лихорадка в раю.

Первый в жизни йог встретился еще в Советском Союзе, в министерстве Внутренних дел. В проходной сидело несколько человек, дожидаясь, пока выпишут пропуск, и придет сопровождающий. Одна дверь из проходной была отперта и вела на лестницу. Вторая дверь была заперта. За ней, похоже, находилась караулка. Слышно было, как лениво перебрехивается свободная смена оперативников. Приглушенные плотной дверью, слова сливались в невнятное бормотание. Прорезался один голос громче остальных, c раздражением сказавший: "Нет, а зачем политзанятия, когда плюрализм?"

По мере ознакомления с задачей прояснился стиль работы уголовного розыска. База данных содержала сведения обо всех лицах, покупавших крупную мебель и автомашины за последние несколько лет. Расследование, стало быть, начиналось не от преступления, а от момента расхода средств. Купил вторую машину за три года - вот и преступник. А статья найдется.

Высокий суровый капитан Кукушкин договаривался с насмешливым старлеем, чтобы тот приехал на своем "Москвиче" и отбуксировал Кукушкина вместе с его неисправным "Запорожцем" с дачи в Москву. Условившись обо всем, старлей подмигнул и сказал: "Слава советской лимиции!"

Возле одного компьютера возился какой-то малый. Негр, ни негр, но сильно смуглявенький и кучерявый. Старлей попросил объяснить ему по-английски, чтобы он в другой раз приходил не завтра, а в четверг. Сам старлей в языках был не силен, Кукушкин учил когда-то немецкий, но смуглявенький, оказавшийся индусом, по-немецки не знал даже "Хенде хох". Услышав почти родной, усвоенный от колонизаторов язык, он кивнул, что понял насчет четверга. "Яволь?" - уточнил Кукушкин, но йог только похлопал глазами и ничего не ответил. "Да понял он, понял, - сказал старлей. - Сёрздей, иес".

Внизу, в проходной, из-за двери доносилось: "И зачем политзанятия, когда плюрализм?"

Левое дело

На стоянке перед музеем было всего несколько машин. Фестиваля не было, и по пустынному огороженному пространству форта "Росс" бродило всего несколько человек. Молодая американская пара с двухлетним сыном и няней, тоже молодой и русскоговорящей. Несколько американских подростков с рюкзаками и в грубых походных ботинках. Служащая музея с явной примесью индийской или алеутской крови, да еще два-три случайных посетителя. Разнообразие в серый пасмурный весенний денек внес Cadillac, остановившийся не на стоянке, а у самых задних ворот форта, смотревших на океан. Из него вышли четверо мужчин и бодро стали организовывать шашлык (barbecue) возле деревянных столов для пикника. Даже поверхностный взгляд обнаруживал обилие припасов. Пятилитровая бутыль красного вина и большой "Смирнофф" с ручкой подтверждали серьезность намерений. Один из хлопотавших возле стола посмотрел пристально и уверенно пригласил по-русски: "Иди, освежись!" Выяснилось, что граждане приехали из Сиэтла своим ходом, увидев по телевизору передачу про форт. Родом все они были с Дальнего Востока. И хотя провели в Америке более двух лет, в английском были нетверды и просили переводить их разговор со служащей музея, которую они называли хозяйкой. Молодой американской паре переводила няня. Хватившая водки хозяйка, смеялась и говорила, что чувствует себя вполне русской. Пили за русский флаг, вяло колеблющийся на шесте, и всё хотели вовлечь в русский пир подростков-скаутов, задумчиво выглядывавших из угловой башни форта. Быстро прояснилось, что двое гулявших - люди серьезные, деловые, а двое других - на подхвате. Один из них, назначенный шофером, не пил вовсе и заметил, что предлагать алкоголь лицам моложе 21 года в Америке запрещено. Деловой, приглашавший освежиться, задумался на секунду, потом сказал резонно: "Так это вопрос, кто нальет". Несмотря на российский патриотизм, они предсказывали в скором времени образование независимой Дальневосточной республики. Весело было, но почему-то вспомнились урки, описанные в "Архипелаге ГУЛАГе". Мобилизованные из лагерей на фронт, они пели, раскачиваясь, в вагонах: "Наше дело правое, наше дело левое ... "

Перед выборами в Думу так назывался предвыборный блок, позже переименованный в Союз правых сил. "Правое дело" состояло в большинстве из людей колоритных, побывавших уже на видных постах. Один список фамилий звучал внушительно: Немцов, Кириенко, Гайдар, Хакамада. "Правое дело" ставило почетную задачу - готовить экономические кадры для Новой России. Эти кадры должны, очевидно, были довершить рыночные реформы, начатые Гайдаром, Чубайсом, Черномырдиным, Лифшицем, Кохом, Авеном и др. Бывший премьер Кириенко сунулся, было, в калитку московской мэрии, но там кепка уверенно контролировала проход. Тогда он направился в Кремль и выложил перед Петрушкой-Президентом, незадолго до того вытащенным из мешка с куклами пьяной ельцинской рукой, том с программой "Левого дела" толщиной не меньше, чем с "Капитал". Президент перевернул обложку, постучал пальцем по первой (чистой) странице и отложил с удовлетворением в сторону. Должно быть, за этот том Кириенко был вскоре назначен полпредом по Приволжскому округу.

А кого встретишь первым в день выборов в Русском консульстве в Сан-Франциско, за стеклянными дверями, в подъезде, на низких каменных ступенях? Да грузного усатого Мишу из Фримонта, разговаривающего с маленьким человечком с еврейской внешностью.

Но не все цеплялись друг за друга, идя на приступ Думы и распевая: "Наше дело правое, наше дело левое!" Было и затянувшееся явление Явлинского. А Борис Абрамович и просто Абрамович были выбраны индивидуально и стали знатным черкесом и чукчей. Березовский, впрочем, вскоре отрекся от своей очередной национальности. А владелец энергетики Чубайс, постаревший и пополневший, коротко подстриженный, стал похож на раздраженного, но еще сохраняющего достоинство белого медведя. В его снисходительном рычании ясно проступала все та же поучительная интонация: трудами праведными не построишь палаты каменные.

Слово о последнем защитнике

В огромной, рассчитанной человек на 350, аудитории проходила общая пересдача экзаменов по предметам кафедры Алгебры и Анализа. Здесь собрались студенты всех четырех факультетов, "заваливших" зачет или экзамен по математическим дисциплинам. Руководил пересдачей Душский. Часто слышалось его обращение "Батенька". Иногда раздавались громкие восклицания доцента Каменева: "А! Ага-а!" И тогда Душский метал на него сердитые взгляды. Прошло уже несколько часов после начала. Душский, выгнав очередного студента, просмотрел ведомость и упрекнул Каменева, что тот принял только четыре экзамена, а, например, он, Душский, уже справился с двенадцатью претендентами. Каменев оторвался от листков, подсовываемых ему меланхоличным долговязым шизофреником Митей, и закричал с пафосом, что он принимает экзамен по Теории Функции Комплексного Переменного у факультета Прикладной Математики, а Душский - аналитическую геометрию у ПЭМа. Душский заворчал: "Тише, тише!" Но Каменев зазвенел еще громче: "Композитор сочиняет фуги! А сапожник стучит молотком! Тюк-тюк!"

Но пора вернуться в песочницу. В энтузиазме калифорнийской пивной родилась идея создать русскую футбольную команду ветеранов. Как назвать? Да хотя бы "Спартак" (Санта-Клара). После того, как обслуживающий принес премиальный бесплатный кувшин с пивом (впервые за много посещений: buy one hundred get one free), все стало казаться возможным, и стали уже обсуждаться кандидатуры на каждую позицию. Нашлись полузащитники, нападающие, даже вратарь. Но и в эйфории пивной зиял провал: некому было сыграть заднего стоппера, последнего защитника. Вспомнился Толик, игравший когда-то на этой позиции в команде ИТМиВТ. Был он высоким и крепким; опытным, смелым, расчетливым; с хорошим ударом правой. Он посмеивался над собой, что дома его ждут жена и дети, а теща стыдит, что здоровый мужик все играет, как пацан. Подставляя голову под сильно летящий мяч, он крякал и говорил: "Все равно бестолковая". Голова у Толика была крупная, волосы темные с небольшой проседью. Он слегка щурился, вглядываясь вдаль. Улыбаясь, поблескивал металлической коронкой.

В октябре 1988 года он ехал на работу. Дожидаясь электрички, покупал газету возле платформы и вдруг встретил своего сослуживца. Тот несколько дней назад купил "Запорожец" и предложил подвезти Толика. Почти сразу же после выезда на шоссе из-за скользкой, в выбоинах, дороги и неопытности водителя "Запорожец" вылетел боком на встречную полосу. Правым боком, где сидел Толик. И удар "Икаруса" пришелся прямо в него. Лицо Толика не было повреждено и в гробу выглядело красивым и серьезным. Он ушел в 37 лет, в возрасте поэтов. Сослуживец почти не пострадал. Как записал Шолохов: "Хороших людей убивают, а ты, Некрасов, все живой".

Композитор сочиняет фуги, а сапожник стучит молотком. Сапожников много, а последнего защитника сыграть некому. Даже в национальной команде России никак не могут найти замену состарившемуся Онопко.

Но не все так печально в песочнице. На очередную игру приехал Андрей, а с ним незнакомый высокий крепкий парень. Андрей сам играть отказался, но вот, мол, привез замену. Парень отошел чуть в сторону размяться.

-А он играет?

-Играет в лиге.

-В какой? В East Bay? Или в City? Нельзя его к нам?

-Нет, Дима играет в Арзамасе. Раньше не видел, и то был лучший. А теперь вообще красавец.

-Ну да, возраст. Меньше бегать стал, больше на поле смотреть ...

-Нет, он вообще почти не видел. У него зрение было минус 11. А потом операцию сделал и теперь видит.

Подошел Дима, сказал, что хотел бы сыграть во втором тайме. И возраст его оказался подходящим для ветеранской лиги - 37 лет. Возраст поэтов. В подтверждение даты рождения Дима достал российский заграничный паспорт. Ближе к концу игры назначили пенальти. Дима подошел к мячу. Администратор Эд спросил, забьет ли. Сомнений не было: забьет. Дима и забил. В левый угол в метре над землей у самой штанги. Такой удар не берется. Эд после игры сказал, что в команде есть вакантные позиции, и что Дима может занять одну из них. Но он уезжал обратно через неделю. Предлагали, шутя, ему остаться в Америке. Он ответил не развеянным еще российским мифом, что у вас тут работать много надо. Да, у нас в раю глаза устают за акциями следить, а так ничего. Уехал в Арзамас. Бомбы конструировать, если их еще делают. Уехал высокий крепкий Дима в возрасте 37 лет, успешно испытанный в песочнице, забив гол в Америке. Промелькнул как напоминание о последнем защитнике Толике. На таких, как эти двое, держалась и по-прежнему держится Россия.

Крупица и пожар

Миша был родом из одного из древнейших городов России, побывать в котором так и не довелось. Он утверждал, что настоящие русские фамилии - это те, которые образованы от старинных русских мужских имен. "Вот моя, например, - говорил он. - Владимиров, или завлаб наш Моисеев". И улыбался плутовато.

Валера, зайдя в лабораторию и впервые увидев Мишу, спросил:

-А это кто у вас такой? С лицом алкана?

-Кто? А! Это Миша из Новгорода.

Как-то раз, собравшись у дверей во двор, мужики дружно отгадывали какой-то заковыристый нетрадиционный кроссворд. Пожилой доцент Сергей Петрович зачитал вслух: "Единица измерения мастерства на "к". Посыпались плоские шутки-догадки: Килограмм! Кирпич! А Миша, в неизменном сером, болтающемся на худых плечах пиджаке, засновал журавлиной походкой между станками и лестницей на второй этаж, потирая веснущатую лысину посреди яркой рыжей шевелюры, и вдруг вскрикнул: "Крупица!" Сергей Петрович проверил буквы. Сошлось. "Вот Миша - молодец!" - сказал он. А Миша весь расцвел.

Вечером он все ходил по лаборатории, курил и думал о чем-то. Татьяна вернулась после семинара, дернула дверь в запертый машинный зал и расстроилась, потому что там осталось у нее мясо в холодильнике. Миша принес отвертку, частично разобрал замок и сумел его открыть. На другой день Татьяна выговаривала, что заперли двери, не дождавшись ее, и хвалила Мишу за помощь. "Так вот кто у нас весь спирт выпил", - заметил завлаб Моисеев. Миша стал, было, оправдываться, а потом сказал, что в следующий раз и правда отольет себе из большой бутыли, хранимой в машинном зале, потому что лучше грешным быть, чем грешным слыть.

Когда загорелся во дворе института гараж военной кафедры, и студенты - будущие дезертиры, шли мимо, приговаривая: "Чего тушат, раздувать надо", Миша оказался у огня одним из первых. Плутовато смотрел на всех подходящих знакомых и говорил, показывая на пламя: "Это не я!"

Серега-Бабник

Серегина фамилия тоже была истинно русской по определению Миши Новгородского. Мужское имя, от которого она образовывалась, было редким. И фамилия звучала красиво и очень подходила к Сереге - высокому крупному мужчине с приятными чертами лица. Женщины любили Серегу за его внешность; мужчинам он нравился также своей фамилией, прославленной его дедом - Заслуженным мастером спорта.

Он, обычно веселый, пришел ярким весенним днем на стадион расстроенным и пожаловался, обращаясь Столыпину, но громко, так что многие слышали: "Опять от жены ушел". "От которой? От третьей?" - спросил Столыпин. "От четвертой. Не поверишь, Володь. Своими руками пеленки стирал, попку дочке мыл, а ей все мало, - сказал Серега, имея в виду жену. - Нежности, говорит, хочется". Мишка-Пискля засмеялся и закричал тонким голосом, что Столыпину жаловаться бесполезно. Он с первой и последней женой развелся лет десять назад. Серега знал это не хуже Пискли, но покачал головой и заметил с отрешенной грустью: "И напрасно, Володь. Такую фамилию надо продолжать".

-Какая у него такая фамилия?" - поинтересовался пренебрежительно Пискля.

-А ты не знаешь, кто такой был Столыпин?

-Да был такой козел раньше.

-Не козел, а премьер-министр. Его убили, а то бы революции не было. Понял? Сыграли на низменных чувствах: отнять у богатых, раздать голожопым. Зато теперь у нас все есть.

Было это давно. И даже в распределителе в министерстве, где работал Серега, памперсы еще не знали (сам пеленки стирал). Хотя, по его словам, там всегда можно было купить несколько сортов баночного пива, парное мясо, невиданное в обычных магазинах, и много чего еще. Солженицын еще, кажется, не написал глав "Красного Колеса", посвященных Петру Аркадьевичу. "Архипелаг ГУЛАГ" был недоступен, но Серега все-таки сказал эти слова, указывающие на его знание новейшей русской истории в неискаженном коммунистической идеологией виде. Он знал правду про Столыпина и про революцию, но пользовался благами, принимая жизнь такой, какой она была. Не он ту власть устанавливал, не ему было с ней бороться. Леонид Андреев справедливо написал: "Зачем переделывать мир, в котором вы сидите партере. Пусть себе остается таким, как есть".

В это время на площадке Столыпин, стоявший в воротах, отбил сильно пущенный мяч. "Да ты прибавил!" - крикнули ему. "У меня ж реакция, - отвечал Володя, улыбаясь. - Столыпинская".

Миша Новгородский

На заседании так называемой "зеленой кафедры", т.е. на пикнике в зоне отдыха на Клязьме, Миша Новгородский очень хорошо играл на гитаре и пел сильным голосом, выказывая большую природную музыкальность. Но наметанный глаз не обманул Валеру по части Мишиного пристрастия. Сотрудники играли в футбол, в бадминтон, купались в заливе, целовались в укромных зарослях, хорошо, впрочем, видимых пловцам из воды. А Миша спал на краю поляны, на солнцепеке, рядом с футбольной баталией. Кто-то сердобольный накрыл ему голову рубашкой, но обнаженное (кроме плавок) его белое, в веснушках, тело через пару часов покраснело, словно ошпаренное. По легенде Святой Лаврентий был заживо зажарен римлянами на углях, и последними его словами была просьба к мучителям перевернуть его, потому что он уже достаточно приготовлен со спины. Миша тоже был достаточно прожарен со спины, только не снизу - углями, а сверху - солнцем. Проснулся он, когда остальные уже начали расходиться. Миша оделся, нашел гитару и пошел вместе с группой инженеров сосновым перелеском к автобусной остановке. По дороге встретились ему две девочки, игравшие в бадминтон. Как раз воланчик у них застрял на дереве. Миша бросил в него своей 9-рублевой гитарой и сбил, но гитару не поймал. Она ударилась о землю, и 1-я струна лопнула от сотрясения. Однако чувство праздника у Миши это не омрачило, так же, как и пропажа часов с руки, которую он отметил с мимолетным легкомыслием.

Не один Миша хотел продолжения банкета, и вместо автобусной остановки он с пятью-шестью работниками высшей школы оказался за деревянным столом, врытым в землю под открытым небом, рядом с фанерным павильоном, из которого подавали разливное пиво. Долго было светло июньским длинным вечером, и всем казалось, что еще рано. Даже разбавленное пиво после водки дало результат. Кто-то из гулявших потерялся, отойдя в туалет. Миша все порывался запеть, но гитара без струны его сдерживала. Потом ... "Потом пошли плясать в избе, потом дрались не по злобе, и все хорошее в себе доистребили". Помирившись после драки, все несколько пришли в себя, но оказались почему-то не в автобусе, а в электричке. Миша рассказал кстати про мост через Волхов в родном Новгороде. Язычество на Руси было отменено князем Владимиром. "Перун уж больно гадок, когда его спихнем, увидите, порядок какой мы заведем". Верховный бог был свергнут в реку, но продолжал держать палицу в руке. И, проплывая под мостом, стукнул дубиной по одной из опор. С тех пор сотни лет мост, старый и перестроенный, служил местом драк новгородцев. Сперва организованно, "стенка на стенку". После - просто пьяных мужиков. В советское время продолжили традицию шпана, уголовники. Спутникам Мишиным, потиравшим синяки и рассматривавшим закапанные кровью порванные рубахи, рассказ показался занятным и своевременным. Один из попутчиков, настроенный оптимистично, заметил, что драка в зоне отдыха - дело обычное, и привел по памяти недавнее сообщение из газеты о задержании злоумышленника.

Слесарь Богданов, как и положено в зоне отдыха, отдыхал, когда увидел, что через железнодорожные пути бежит пиротехник студии детских и юношеских фильмов Орлик с большой спортивной сумкой в руке и отстреливается от милиционера. Милиционер метит Орлику в ноги, но попасть не может, и у него кончаются патроны. Богданов встал, обезоружил и задержал Орлика. Хорошо в стране советской жить! В зоне отдыха - железнодорожные пути. Стреляющий среди бела дня пиротехник. И всегда найдется смелый слесарь, чтоб обезвредить преступника.

По поводу пива и пивных Миша сообщил, что в Новгороде прямо на пивной зал упал самолет "ЯК-40". О жертвах, как и вообще о происшествии, не сообщалось в новостях, но марка самолета осталась в памяти народной. Припомнился этот рассказ, когда такой же самолет разбился вместе с Артемом Боровиком и Зией Бажаевым. Гласность давно бушевала на пост-советском пространстве, и по телевизору не только почтили память владельца холдинга и нефтяного магната, но привели статистику катастроф самолетов "ЯК-40". Надежная машина падала всего 7 раз за последние 6 лет. Причем один пассажирский самолет был сбит из автомата возле города Баку во время военных учений. Собрались люди в отпуск на Каспий, а тут как раз маневры ... Хорошо в стране советской жить!

За разговорами не упустили момент, когда в вагон на одной из остановок вошла девушка. Виду она была бойкого и не отказалась от Мишиного предложения сесть рядом с ним. Гитара как-то сама собой починилась, и до самой Москвы Миша пел народные песни чуть охрипшим, но по-прежнему красивым и звучным голосом. После каждой песни он спрашивал: "Неужели, Надя, вы еще в меня не влюбились!?" И каждый раз Надя смеялась.

Утром в почти пустом по летнему времени общежитии Миша умылся, поискал часы, вспомнил, что они пропали еще вчера, расстроился и сказал: "Все! Больше пить не буду!" Потом добавил: "И меньше тоже!"

На Савеловском вокзале потрепанная, но веселая гражданка лет 35 с испитым лицом, обратилась к Мише: "Молодой человек, где тут вина можно купить?" Пока Миша объяснял, улыбаясь плутовской улыбкой, подошла еще одна особа, тоже трепанная, с синяком под глазом. Первая сказала: "Я себе со второй кражи мужа нашла". Миша, уже направившийся было прочь, обернулся. И женщина успокоила его: "Ты на меня не обижайся, я баба шкодливая".

Весна - Осень

Жизнь скучна и однообразна. Но бывают в ней неординарные моменты, которые следует хранить в памяти.

Пасха в тот год пришлась на самый конец апреля. На Швивой горке крутой спуск к Москве-реке весь кудрявился первой нежной листвой, которую несколько лет спустя военные, а вслед за ними и журналисты, стали называть мерзким словом "зеленка". Было теплое и солнечное утро. Возле ступеней церкви Никиты-Мученика священник в длинной черной рясе с радостным застенчивым лицом подарил Свете раскрашенное пасхальное яйцо и серебряную монетку достоинством в 10 копеек еще царской чеканки. Церковь ремонтировалась. Внутри, в полумраке, лежали штабеля досок, но с временного иконостаса уже смотрели темные святые глаза, мерцало несколько голубых огоньков лампад. А снаружи яркое солнце, голубизна неба, свежая зелень напоминали о Воскресении.

"Плешивый щеголь, враг труда, нечаянно пригретый славой, над нами царствовал тогда". Советский Союз еще был крепок, "Время" транслировалось в 9 часов сразу по всем программам, и в меру веселый диктор, передавая вести с полей, спрашивал с экрана, какова же самая стойкая примета весны. И сам себе отвечал, что самая стойкая примета весны - это отсутствие запасных частей. Но не совсем он был прав. Были и другие приметы, не менее стойкие.

В переполненном вагоне метро стоял маленький седой подполковник, а позади него - две девушки. Поезд качнулся на повороте, и в сутолоке вагона одна из девушек случайно задела фуражку подполковника. Фуражка чуть съехала ему на глаза. Он с неудовольствием поправил ее, но краем глаза заметил, что девушки беззвучно смеются. Тогда неосанистый подполковник в полуобороте сказал, улыбаясь доброй улыбкой: "Накажу!" Девушки отвернулись и снова залились неслышным смехом. На просветлевших лицах пассажиров, видевших сценку, можно было прочесть общее выражение: весна. Образы тех насмешниц исчезли, а вот какими были две другие весенние попутчицы того же времени.

В междугороднем автобусе первая девушка, Алла, тоненькая брюнетка, была одета в черное пальто и черный берет, из-под которого на лоб падали несколько прядей темных волос. При улыбке рот ее кривился в неуловимую гримаску. Серые продолговатые глаза смотрели весело, но смущенно. Другая, Наташа, была ниже ростом и полней. Шапки на ней не было, и длинные светлые волосы лежали на плечах, на голубой куртке. Огромные голубые глаза иногда были дерзки, иногда испуганы. Насмешливая защитная улыбка не сходила с лица. Обе разговаривали бойко, но вместе с тем, неуверенно. Были они из Питера; возвращались с соревнований по фехтованию. "Мы учимся", - начала Наташа. "... в школе", - добавила Алла простодушно и получила за свое признание тычок локтем от подруги. Обе смущенно захихикали.

Всю долгую дорогу радовала свежесть их лиц, ясная беззаботность улыбок, яркий блеск глаз, веселый смех, неомраченный чередой серых дней, полных разочарований и неудач. Больше всего хотелось тогда поцеловать нежное лицо Аллы, сидевшей ближе к проходу.

Ярким солнечным днем бабьего лета в Царском Селе было тихо, зелено, почти жарко. Над заросшим водяными лилиями и осокой каналом стоял перед мольбертом парень и писал маслом этюд. Другой, рядом с ним, играл на гитаре и пел звонким поставленным голосом популярную тогда песню на слова Н. Рубцова: "Я буду долго гнать велосипед ..." Больше вокруг никого не было. И песня эта словно тоже была частью этюда, объединявшего природу, погоду, музыку, живопись. Этюд этот был хрупок и недолговечен, но в краткие минуты своего существования приоткрывал обычно невидимую гармонию жизни.

Акции фирмы 3Com потихоньку падали в связи с невыразительными финансовыми результатами. Однако денег хватало на обновление картин в холлах. Доступ на второй этаж одного из зданий, где был машинный зал, сначала ограничили с помощью дополнительной двери. После еще и в лифте смонтировали электронный замок. Кореянка Лоран удивилась, увидев его впервые. "Слишком много картин на втором этаже", - объяснили ей в шутку. И, правда, немало картин было в 3Com'e. И не только на стенах.

На Halloween Джон нарядился в шотландца и играл на волынке что-то старинное, средневековое. Все еще жаркое осеннее калифорнийское солнце, клонившееся к западу, слепило глаза и ярко освещало простую грубую рубаху, клетчатую юбку, белы вязаные гетры Джона. "Взгляд его был тверд и ясен, что-то тая в себе в тоже время". Напротив стояли, смотрели на музыканта и слушали заворожено красивая девушка из бухгалтерии в нарядном платье 19-го века и две женщины, одетые крестьянкой и ведьмой, похожей на крестьянку. Резкие звуки волынки, старинные одежды в слепящих солнечных лучах, строгие лица создавали замечательный образ. Много лучше ученических абстрактных полотен в холле на втором этаже. Жизнь полна символов, которые надо уметь видеть. Может быть, именно это имел в виду Блок, написав: "Да будет взгляд твой тверд и ясен".

Сентябрьский день был солнечно-ярким. Людские фигурки далеко виднелись на песчаном берегу Полумесячного залива возле белой кромки прибоя. Волны и легкий ветерок рождали ровный звуковой фон. Солнце прошло уже больше половины пути до встречи с океаном, и коричневатый песок золотился в его лучах. У самой воды медленно двигалась причудливая пара, иногда замирая, и пейзаж являл образы Сальвадора Дали: нестерпимая ясность дали, плавный горизонт и четкие гипертрофированные фигуры. Непомерно толстая женщина казалась большим волчком, воткнутым в песок. Худой мужчина высокого роста выглядел жердью в плоской шляпе рядом с ней. Они были иллюстрацией к "Дон Кихоту", выполненной другим великим испанцем. Оправданием перед строгим судом реализма могло быть только: "Я так вижу".

Прошлый год здесь стоял отец и разговаривал по-русски со старым рыбаком-китайцем. Не понимая ни слова, китаец улыбался и отвечал что-то свое по-английски или на мандарине.

Простор и свет, шум волн и ветра, четкость фигур точно определяли настроение. Было в нем спокойствие, даже величье. Но не было радости, легкости для человеческого сердца. Красота дня казалась скорее зловещей.

В это самое время один из тех собеседников умер в несколько минут на другой стороне земли, прозвучав чеховской лопнувшей струной, не расслышанной за шорохом прибоя.

Начало октября в Москве выдалось непривычно солнечным и теплым. Красные и желтые листья кленов, лип и тополей придавали старому кладбищу праздничный вид. У самых ворот стоял высокий черный мраморный обелиск 90-х годов еще 19-го века с редким именем на нем - Пегасий. А рядом, как молодая поросль возле патриарха лесов, расположились более поздние памятники и плиты. Все больше Пегасьевичам и Пегасьевнам. Группа немолодых родственников и знакомых чуть слышным шепотом встретила по-прежнему непривычное обращение "господа". Почти летнее тепло; легкое сожаление по поводу того, что не придется лечь здесь, рядом с дедом, бабушкой, дядей, теперь вот и отцом; краткое одиночество - вызвали нежданные облегчающие слезы. "Сотри случайные черты, и ты увидишь: мир прекрасен".

Сергей Петрович

Лина, недавно принятая в отдел кадров, старательно перебирала карточки сотрудников и выписывала стаж. Она нахмурилась над одной бумажкой, потом подошла к заведующей. "Виолетта Владимировна, здесь ошибка, - сказала она. - Стаж указан - 74 года". Но опытная Виолетта сразу разобралась. "Это ж Сергей Петрович, - сказала она. - Он 10 лет сидел, потом реабилитирован. Ему стаж зачли год за три. Вот и выходит 74, а возраст 72".

Сергей Петрович подошел к дверям во двор и выглянул наружу. Рабочий день близился к концу. Он подошел к Егорычу, курившему в одиночестве во дворе, протянул ему пачку листов, на верхнем из которых можно было прочесть "В круге первом", и сказал: "Спасибо". Потом добавил: "Ведь я там был! Я этих людей знал!" Руки у него заметно дрожали.

Через несколько дней у тех же дверей Егорыч стоял, окруженный лаборантами и инженерами, и повествовал очередной фрагмент из своей армейской службы, прошедшей в конвойных войсках. На этот раз его рассказ был посвящен караульной собаке, которая грозно бросилась на них, двоих бойцов, тянувших проволоку сигнализации между внешним и внутренним забором зоны. Но в последний момент она, прикормленная зэками, стала ласкаться, выпрашивая сухарь.

Сергей Петрович тоже подошел к дверям. Постоял, послушал. И, уходя, негромко сказал фразу, содержавшую малопонятное тогда слово: "Я не знал, что ты вертухаем служил, а то бы руки тебе не подал".

Егорыч, крепко выпивши, шел по Садовому кольцу, собираясь попасть в метро "Курская". Несмотря на поздний вечер возле вокзала еще попадалось порядочно народу. Егорыч, одетый прилично, солидный и представительный, подкрадывался к женщинам тоже приличного вида и вдруг громко начинал петь им в ухо:

Виновата ли я?!

Виновата ли я, что люблю!

Дальше спеть ему не удавалось, потому что женщины убегали в испуге. Веня Ерофеев когда-то именно отсюда начинал свой бессмертный путь в Петушки.

Золотой фазан

В городе Братиславе в подвальном продуктовом отделе большого универсального магазина среди множества других сортов попалось пиво "Золотой фазан". Фазан, фазан ... Золотой фазан. Что-то знакомое.

Ранней украинской весной сидели в темноте на железной трубе возле разрытой траншеи ушедшие в самоход курсанты в грязноватых зеленых бушлатах и пили пиво из бутылок. Фонарь светил вдалеке с забора части, и совсем не видно было лица бойца, пожаловавшегося, что пиво кислое. В ответ с другого конца трубы еще один невидимка голосом мифической Сирены повел рассказ о заграничной Чехословакии, где пьют самое лучшее и самое вкусное в мире пиво "Золотой фазан". В темноте и холоде ветреного мартовского вечера та невиданная страна представилась светлой беломраморной палатой для дезертиров и предателей Родины, которую не выстроишь трудами праведными. И несбыточной фантазией казалась мечта попасть туда из грязи на окраине города Гайсина. Не были те бойцы настоящими солдатами, но принимали присягу и изучали военные дисциплины. Военная подготовка называлась войной. Спрашивали друг друга: "В понедельник на войну пойдешь?" Не пойти было чревато. Студент Гундаев, опоздав на первую пару, писал в объяснительной записке, что был в опохмеляторе на приеме у опохметолога, но так и не решился отдать этот документ подполковнику Семенову.

Подполковники и майоры были разные. Мише Новгородскому довелось учиться у майора Пилипенко, который почти на каждом занятии упоминал, что закончил военную академию за четыре года вместо шести. "То ж надо голову иметь!" Поступив в аспирантуру московского института, Миша долго не виделся с Пилипенко. Но летом поехал домой, в Новгород, и встретил его в пивном зале. Пилипенко был в меланхоличном настроении и после нескольких кружек сказал Мише разочарованно: "Ну выдали диплом, а зачем он мне? Лучше б мне охотничий билет дали". Военная кафедра как раз организовывала туристскую поездку во Псков, и Пилипенко пригласил Мишу поучаствовать. По дороге, в поезде, офицеры начали активно отдыхать, что для части личного состава оказалось не по силам. Один старший лейтенант, свалившись со скамейки общего вагона, лежал, бездыханный, в проходе среди водочных пробок, газетных обрывков и прочего. В вагон зашел проводник и расшумелся на беспорядок. "А в чем дело?" - поинтересовался Пилипенко. "Как в чем?! - закричал проводник, указывая на лежавшего, - он же у вас так умрет!" Майор Пилипенко наклонился, сгреб старшего лейтенанта за грудки и усадил на свободное место рядом с собой. Потом повернулся к проводнику и сказал с достоинством: "Советские офицеры так не умирают!"

И вот на 11-м этаже гостиницы "Киев" в Братиславе пиво "Золотой фазан" оказалось в самом деле неплохим. Вялый отдыхающий мозг, развлеченный быстрой сменой впечатлений, отметил ту самую палату для дезертиров и предателей. Но бывшая советская интуристовская гостиница выглядела устаревшей и обшарпанной. И пиво не было уж таким уникальным среди множества немецких, чешских, австрийских и прочих сортов. Так неужели это и есть рай?

Андрей Тарковский отмечал, что не в том состоит цель искусства, чтобы свести богатую красками и фантазиями глубину и неоднозначность жизненных явлений к плоской и примитивной (боюсь даже сказать) истине. "Совсем там не так, как вы тут все думаете".

Девушки в раю

Очередной день рождения пришлось встретить на койке райского госпиталя El Camino. Операция по поводу перелома завершилась. В посленаркозной лихорадочной дреме, когда стала чувствоваться больная нога, вспомнился давний стих. Мне тогда было 20 лет. Я работал грузчиком на уборке картошки. Помогая поздним вечером высокой рыжей девке вылезти из окна 1-го этажа палаты пионерского лагеря, занятого под общежитие, подхватил ее на руки и сказал, что она весит, как средний мешок. И эта девка родом из Егорьевска с большой грудью и тонкой талией нашептала мне ночью, на скрипучей кровати, давясь тихим смехом, такой стих:

По деревне я все хо-о-жу.

Мне колом попали в рожу.

По деревне я хожу, хожу и охаю:

Мне колом, колом, колом попали по х...

Рай у каждого свой. Убежденный индус спешит под колесницу Джаганнатхи, торопясь в него. Викинг норовит скорей погибнуть в битве, чтобы попасть в Валгаллу. Людям, прозванным лимитчиками, московская прописка казалась раем. [Женщина, переехавшая из Волгограда на улицу Осипенко вместе с мужем - полковником КГБ, говорила: "Тут воздух кремлевский!"] А еврей исходит в Америку. В раю все не так, как думают вне его. При возвращении из рая легче поддержать принятый тут райский образ, чем его поправлять или развеивать.

Самолет начинал снижаться к аэропорту Махачкалы. Две сестры, пышные, крупные, черноволосые, играя огромными черными глазами, начали краситься, примерять гигантские блестящие клипсы, глядясь в зеркальца. Одна, удовлетворенная своим видом, вдруг сказала озабоченно: "Если старший брат будет встречать, то сразу убьет!" Другая закивала, соглашаясь, но не переставая краситься.

В раю, как в раю. Незамутненная ясность январского голубого горного неба. Высокое субтропическое солнце пригревает так, что шапка не нужна. Утрамбованный снег искрится на склоне, ветер свистит в ушах. И это так естественно, что возле подъемника установлен деревянный ящик, похожий на скворечник, из которого торчат бумажные салфетки, чтобы вытирать нос. Тут же большой бак для мусора, чтобы не засорять гору. На веранде стоят столы для уставших. Можно сидеть на солнце, попивая горячий кофе или холодное пиво, и наблюдать, например, как стайка малышей-снежинок в одинаковых белых накидках змейкой спускается по склону за девушкой-инструктором. Припомнился другой склон возле города, тогда называвшегося Алма-Ата. Горячая мраморная плита, покрытая простыней в банях "Заравшан". Полупустой рынок, где треть коммерсантов торгует товаром, а две трети, разделившись на две части, скупают и продают пятидесяти- и сторублевые купюры, отмененные указом будущего заговорщика товарища Павлова. И две девки в баре на Медео. Одна - очень толстая, вторая - очень красивая. Как та Свобода, описанная Мариной Цветаевой. Ну та, что "на шалой солдатской груди".

-Вы местные?

-Мы-то местные. А вы, и так ясно, откуда; мАсковский говор сразу слышен.

После третьей бутылки шампанского Свобода рассказывает, что она большая чемпионка по горным лыжам, что коронный ее номер - спуститься с Чембулака с откупоренной бутылкой, сделав паузу в середине и допив шампанское прямо на склоне. И никак не поделить с Митей эту Свободу. Потому что кому же тогда очень толстая?

Близился к концу один из самых долгих дней в северном полушарии. Солнце добралось сквозь листву березы до маленькой комнаты и брызнуло в глаза. Вслед за коротким стуком в дверь послышался легкий женский смех. Это вместе с Сомовым вошла Лена. Очень загорелая, в открытом белом платье на лямках. Она ждала, пока Сомов найдет книгу в рюкзаке, и, просвеченная солнцем, сквозь щелочки чуть приоткрытых век казалась окруженной теплой радугой. Какая красивая девушка пришла! Всегда готовая к насмешливой улыбке, не удержалась она и сейчас: "Это тебе снится!" Но голос выразил скорее радость, чем иронию. Редко увидишь такой приятный сон! Она вышла с книгой, а кто-то в углу все спрашивал Сомова: "Что? Что ему приснилось?"

Райский сон на бренной земле. В раю полицейские, чтобы облегчить себе жизнь, сажают в патрульную машину куклу в униформе. Кукла эта призвана играть роль усмирявшего бунты картуза господина капитана-исправника. Но сны в раю бывают совсем не райские. У входа на школьный двор испугал звуковым сигналом толстую тетку со знаком "Stop" в руках, погрозил кулаком молодой учительнице, стоявшей возле дверей класса, и мрачно плюнул на сапог полицейскому. Хотя радостная улыбка не омрачилась на лице женщины-манекена, чувство наносимых оскорблений прервало сон и с изумлением вернуло в райскую действительность.

В музее Изобразительных Искусств она заскучала среди импрессионистов, не впечатленная видами Руанского собора и тропическими натюрмортами. И пришлось увлечь ее в пустынный и гулкий греческий зал, где выставлены были многочисленные копии из золотого века, первого периода расцвета человечества, рая на земле. На вершине мраморной колонны была установлена голова Геры. Больше натуральной величины. Правильные крупные черты, безмятежная ясность. "Посмотри, как будто твое изображение". Сходство было изумительным. Может ли земная женщина остаться равнодушной к такому сравнению? Не многим довелось увидеть себя в образе богини. Что же потом? Среди изобилия копий выставлены были в другом зале редкие подлинники. На надгробии I века до р. Христова греческая надпись гласила: "Калетиха, жена Фракида, прощай".

Буран

Внизу была сплошная ватная масса облаков. Когда, снижаясь, самолет пробил белесую толщу, земля оказалась совсем близко. Бесконечная степь, заметенная снегом, из которого выглядывали и гнулись под ветром сухие былинки. Метель все усиливалась. Ясно было, что это не просто ранний осенний снег, а снежный шторм. Ровная степь, сухие былинки ковыля, ветер, несущий волны снега между землей и облаками ... Больше всего это было похоже на буран, заставший Гринева в Оренбургской степи. Буран, барин. Не прикажешь ли воротиться? Но поздно было возвращаться. Самолет медленно подруливал к огромному зданию Денверского аэропорта с причудливой крышей, похожей на колонию сросшихся гигантских колокольчиков.

В аэропорту было многолюдно и оживленно. Ближайший рейс на Сан-Франциско был отменен из-за бурана. Серега легко нашел отдел обслуживания клиентов компании United по огромной очереди, змеей вившейся в обширном вестибюле. Через полчаса он понял, что попал в неприятную ситуацию. Очередь двигалась медленно, а рейсы все отменяли, и просвета не предвиделось. Мужик в джинсовой куртке с пьяными глазами, стоявший перед Серегой, сообщал соседям, что он налетал 2 миллиона миль самолетами United, а они (он указывал на конторку, где стучали по клавишам, изнемогая, операторы) "treat me as a peace of shit". Все было плохо за исключением очень симпатичной задумчивой девушки. Она стояла на несколько человек впереди, и Серега хорошо ее рассмотрел, когда очередь сделала поворот, и девушка оказалась почти к нему лицом. Высокий, крупный, по-московски очень хорошо одетый, Серега выделялся в толпе. И девушка, хотя и была задумчива, опустив левую руку вдоль тела и прижав ее правой возле локтя, но все же раза два подняла на него карие глаза, в которых было неопределенное выражение. Продвигаясь в очереди, она небрежно двигала ногой по гладким плиткам пола дорожную сумку.

В Санкт Петербурге, в Эрмитаже, когда-то висела картина Рубенса "Даная". Однажды на нее плеснул кислотой новоявленный Герострат, имя которого не сохранилось. По-видимому, из-за неоригинальности замысла. Картину долго спасали, восстанавливали. В конце концов, кажется, написали заново. К счастью, подобная работа была выполнена плодовитым Рубенсом не единожды. Встречается она и в других городах и музеях. Заточенная отцом в башню, Даная смотрит с ложа, как из солнечных лучей рождается золотой дождь, которым прикинулся греческий громовержец, чтобы свершить предопределение, свитое парками, показав мимоходом тщетность людских усилий против Божьего замысла. В лице обнаженной Данаи застенчивость, изумление. Бог застал ее врасплох. Но не ей, пышной и томной, устоять против обаяния Зевса. И она готова уступить его ласкам отчасти против воли, отчасти с радостью и любопытством. Золотой дождь сверкает в солнечных лучах.

Серега умел превращаться в золотой дождь. Не жалел он и самого презренного металла для женщин, привлекавших его внимание. Но главным его богатством было обаяние, сквозившее в особенной улыбке, кристальном взгляде темно-синих глаз, в мягких, плавных движениях большого тела, крупных белых рук. Его золото сверкало крупными чеканными монетами.

Узнав, что придется ему провести ночь в Денвере, он отправился вслед за задумчивой девушкой в бар ближайшего Hilton'а. Девушка была красива. Среднего роста, стройная, темноволосая. В аэропорту длинные ее волосы были собраны в пучок на затылке, но в баре они уже оказались распущенными по плечам, и стало заметно, что они немного вьются. А покойный Ерофеев отметил во фривольной частушке, что вьются кудри у б...й, не у порядочных людей. У порядочных людей денег нет на бигудей. Ну и т.д. На бледном лице было несколько родинок, по цвету совпадавших с темно-карими глазами. Небольшой нос был чуть вздернут. Она сидела босая в мягком кресле, сбросив туфли на пол. Сзади видна была тонкая золотая цепочка на тонкой щиколотке. "Чуть узенькую пятку я заметил. Довольно с вас. У вас воображенье в минуту дорисует остальное; Оно у вас проворней живописца. Вам все равно, с чего бы ни начать, с бровей ли, с ног ли".

Английский язык для Сереги не был родным, но он знал довольно, чтобы начать разговор. Девушку звали Миган, что отдаленно напоминало любимое его женское имя Маша. Скоро она сидела, по-турецки уместившись с ногами в кресле, сложив маленькие ступни одна на другую, и рассказывала грудным голосом, выдававшим сексуальную силу, о небольшом калифорнийском землетрясении, которое ей довелось испытать несколько лет назад. Пила она "Маргариту". Сзади, сквозь брюки из тонкой серой ткани, Сереге, возвращавшемуся с новым дринком, видны были слега разошедшиеся ягодицы, словно на картинах Дега.

Поздно вечером он проводил ее до номера, но не спешил уйти. Как будто несколько против воли, но с легким радостным любопытством Миган пропустила его внутрь: русский, экзотика. Она вышла из душа, закутанная в длинное полотенце, и сказала, что хочет побыть одна. Когда Серега вернулся в комнату, она сидела, обнаженная, в той же позе, что и в баре, с ногами на кресле, перед зеркалом и сушила феном длинные волны волос, почти полностью повторяя работу ню Ренуара "За туалетом". Серега большими белыми руками легко подхватил ее и, не меняя позы, усадил на темно-вишневый полированный стол к себе лицом. Провел сверху вниз ласковыми ладонями по маленьким крепким грудям. Черный пушок под животом был слегка влажный. И он начал половой процесс, стоя перед ней.

В начале 19-го века Печорин после нескольких дней знакомства дал понять княжне Мэри запутанной фразой, что она ему давно нравится. Утром, в самом конце века 20-го, Серега навсегда расстался с Миган, дав ей понять запутанной из-за плохого английского фразой, что она ему понравилась.

Две смерти

Выходные дни были особенно теплыми даже для Сан-Франциско в начале ноября. Солнечно. Ни тумана, ни резкого ветра. И поэтому особенно не хотелось поздним воскресным вечером отправляться в аэропорт, чтобы успеть на ночной рейс до Миннеаполиса. Часов сна в самолете досталось всего четыре. И те с перерывом на пересадку в Чикаго. Ранним утром озноб начал колотить уже в аэропорту. На улице морозный воздух неприятно остудил лицо и руки, отвыкшие от отрицательной температуры. Прокатная машина оказалась на втором этаже гаража. Лифт в конторе не работал, потому что возле его дверей лежал на спине мужчина. Был он раздет выше пояса. Белый толстый живот и жирная грудь, покрытые редкими черными волосами, были обклеены присосками с тянувшимися от них проводами. Лицо мужчины скрывала резиновая маска. Вокруг него стояли в рост и на коленях четверо человек. На полу разбросаны были сумки, флаконы и прочие предметы медицинского ритуала. Подошли еще двое в синей униформе с носилками.

Снаружи на втором этаже крыши не было, и вдоль стен лежал горками снег. Скользкий асфальт был присыпан песком и солью. Девушка в форменной куртке и в шерстяной повязке на голове вместо шапки пошла показывать, где стоит машина. На вопрос, что случилось с тем человеком у лифта, она отвечала, что heart attack. "Мы старались ему помочь, но он, кажется, умер еще до прихода врачей".

Газированный Феликс был близко знаком с Сергеем Сальниковым, известным в прошлом футболистом "Спартака", а после - тренером и спортивным комментатором. Газированным Феликса прозвали за то, что он заправлял в институте баллоны с углекислотой в автоматах с газировкой. Феликс пришел хмурый и рассказал про Сальникова. Его пригласили играть за ветеранов. Было ему уже за 50. Он чувствовал недомогание и не хотел ехать. Тем более, что игра была назначена в Подольске, а не в Москве. Но пообещали прислать автобус, к тому же за игру платили 50 рублей. И жена уговорила Сергея: деньги никогда не лишние. Он поехал, отыграл первый тайм. В перерыве, в раздевалке, умер от инфаркта, не дождавшись скорой помощи.

Вспомнилось, как новопреставленный незадолго до этого комментировал матч чемпионата СССР, словно давал оценку своим игрокам. Спокойно, но и не прощая ошибок. Случилось как-то играть против парня из "Красной Пресни", которую тогда тренировал Сальников. Парень тот, почти профессионал, выделялся мастерством и физической готовностью. Но ему не везло, и он раза два не забил с близкой дистанции, сильно посылая мяч в перекладину ворот. Кто-то из его команды сказал насмешливо: "Не зря вас Сальников учит: Низом бей! Низом!"

Феликс ругал его жену за жадность и глупость. Но не совсем он был прав. Такая смерть, словно смерть в бою. Не придумать лучше для футболиста. И должен Сальников быть нынче в раю, а иначе "нет правды на земле, но правды нет и выше". Смерть не назовешь счастливым концом, но это достойный конец. Не хотелось бы упасть где-нибудь в гараже или в аэропорте, уложенным инфарктом имени Миокарда, как говорили офицеры запаса на военных сборах, и больше уже не подняться, несмотря на усилия сбежавшихся людей с приборами, шприцами, носилками.

Женщины в раю

Не все так печально в песочнице, но не все радостно и в раю. И на солнце есть пятна.

Высокая статная блондинка лет 55 по имени Элеонора(Eleanor) называла себя Californian girl, потому что прожила здесь всю жизнь, исключая короткие путешествия в Европу, Австралию, на Дальний (Азиатский) Восток. Бывший муж ее, итальянец, был большим поклонником Лучано Паваротти. После одного из концертов "звезды" Элеонора с мужем были приглашены на обед, где знаменитый тенор лично готовил спагетти. Californian girl, тогда молодая, удостоилась личного внимания певца. Всякое искусство чувственно, к тому же еще итальянский темперамент. Но уверенная в себе американка повествовала о том обеде с легкой насмешкой над тенором, впрочем, как и над собой. Она жила тогда в Сан-Рафаиле. Однажды ехали они с мужем в Сан-Франциско и были уже на мосту "Золотые ворота", когда музыку по радио вдруг прервало экстренное предупреждение о приближающейся с Аляски волне цунами. Дом супругов стоял на горе, но о катере в бухте следовало побеспокоиться. Муж развернул машину прямо на мосту. В Сан-Рафаиле соседи уже скрепляли свои лодки стальным тросом в плавучее кольцо. Присоединили и их катер. Элеонора замешкалась на деревянном причале. Муж поторопил ее, и они поднялись по склону холма прочь от берега бухты. Вскоре бухта, соединенная с заливом Сан-Франциско, а значит, и с океаном, стремительно опустела. Вся вода, словно втянутая насосом, ушла, обнажив дно с валявшимися кое-где старыми покрышками и тележками из супермаркета, покрытыми серым илом. Смягченная изгибами залива, волна не плеснула на берег классическим пенным гребнем. Просто вернулась вода; много воды; очень много. И очень быстро. Кольцо лодок стремительно поднялось вместе с водой. Когда успокоилось, лодки, по-прежнему скрепленные тросом, остались плавать, валяться на боку опрокинутыми в маленьком пруду, образовавшемся во впадине на склоне холма.

Случилось это в конце 60-х годов. Нынче на память о муже осталась фотография. А Californian girl скупала маленькую недвижимость и называла несколько приобретенных квартир и домиков своими детьми. Это было не лишено смысла, поскольку каждый ребенок, так же как и каждый выплаченный налог на недвижимость, согласно американскому законодательству уменьшает подоходный налог.

Однажды бархатной калифорнийской осенью субботняя газета "SF Examiner" сообщила о трех происшествиях, случившихся на прошлой неделе. По странному стечению обстоятельств во всех трех случаях речь шла о женщинах.

Группа туристов собралась ярким октябрьским днем в долине Yosemite. Все смотрели, задрав головы и прикрывая глаза от солнца, на вершину скалы "El Capitan". На самом верху от края отделилась человеческая фигурка и начала стремительный полет вниз. Примерно в середине скалы развернулся яркий оранжевый купол, и человек, потеряв скорость, плавно заскользил вдоль серой стены, медленно снижаясь, относимый легким ветерком. Зрители дружно захлопали. Мужчина с камерой, снимавший прыжок, рассказывал, что следом должна прыгать его жена, опытная спортсменка, приезжавшая сюда уже несколько лет подряд. Он добавил, что опасается парковой охраны, запрещающей парашютные прыжки в Yosemite. Жена даже взяла чужой парашют, чтобы свой, дорогой и надежный, не конфисковали.

Снова фигурка сорвалась с края скалы. Купола не было. В толпе раздались возгласы: "Do it! Now!" Купола не было. Женщина в несколько секунд долетела почти до подножия скалы и скрылась в расщелине. Звука падения не было слышно, заглушенного шумом водопада. "Если нам по чуть-чуть добавлять, то на кой тебе шут парашют".

Долго в Америке обсуждали стрельбу, затеянную двумя подростками в одной из школ Денвера. Несколько школьников были убиты и ранены. Одна девушка оказалась навсегда парализованной из-за ранения позвоночника. Причины так и остались не вполне ясны. Ветреным октябрьским днем в оружейный магазин Денвера зашла полная женщина средних лет и спросила револьвер 38-го калибра. Получив оружие из рук продавца, она зарядила его несколькими патронами, принесенными с собой. Предупреждающий окрик клерка остался без ответа. У женщины хватило хладнокровия сделать пробный выстрел в стену, чтобы убедиться, что оружие в порядке. И лишь после этого выстрелить себе в голову. Женщина оказалась матерью парализованной школьницы. "Я чуть замешкался и, не вступая в спор, чинарик выплюнул и выстрелил в упор".

Члены религиозной секты ехали на микроавтобусе на церковный слет, посвященный грядущему Апокалипсису. За рулем была женщина. Ясной октябрьской ночью на пустынной 101-й скоростной дороге при допустимой скорости автобус опрокинулся. Шесть человек погибли. Все - женщины. Уцелел только муж водительницы. Большинство погибших вылетело из машины. Легкий ночной ветерок ворошил листы религиозной литературы об Апокалипсисе, обильно пересыпавшей окровавленные тела на обочине. Со слов водителя, ехавшего сзади, полицейские предположили, что женщина, сидевшая за рулем, попыталась избежать наезда на какое-то мелкое животное, выскочившее на дорогу. Спасти жизнь скунсу или опоссуму она смогла ценой своей и еще пяти человеческих жизней. Апокалипсис. "Все, и шофер, получили увечья, только который в гробу - ничего".

О Владимире Высоцком

Попался CD с записями Владимира Семеновича, где было несколько не слышанных раньше песен. Не мудрено. Пародист А. Иванов как-то сказал на концерте, что Высоцкий сочинил около тысячи песен. "Представьте, тысяча песен! Это вам не Шаферан какой-нибудь!"

Солнечная райская ясность царила осенним утром над заливом Сан-Франциско. С высоты горбатой части моста Сан-Матео, предназначенной для прохода судов под аркой, были видны блестевшие на солнце небоскребы финансового района далекого города. Среди игрушечных построек выделялись черная башня "Bank of America" и пирамида "TransAmerica". Движение почти остановилось. Из-за аварии несколько миль по мосту пришлось ехать почти час. Что ж, спешить некуда. "Так держать: колесо в колесе, и доеду туда, куда все". Над мостом появился красный пожарный вертолет. "Появились стрелки, на помине легки, и взлетели стрекозы с протухшей реки".

"Уходим под воду. В нейтральной воде мы можем по году плевать на погоду, а если накроют, локаторы взвоют о нашей беде". Не взвыли. Словно нарочно была написана эта песня для этих дней, когда на весь имеющий уши мир прочитали предсмертную записку, найденную в кармане 27-летнего моряка Дмитрия Колесникова. "Спасите наши души, мы бредим от удушья ... услышьте нас на суше, спешите к нам!" Был услышан стук по корпусу, что помог обнаружить лодку. Отвергнутый Клебановым как технический шум, после записки, ясно, что все-таки был.

Пустой бассейн, ярко-зеленая трава газона, подстриженные кусты, аккуратные постройки. Заходящее солнце, расслабленность уставшего тела в горячей воде spa, алкоголь серебряными молоточками звенящий в ушах. Не это ли рай, лучше которого и не дано изведать смертному? Нет друзей рядом; тех, кто мог бы разделить беседу? Но кто знает, кого встретишь там, "за сгибом бытия"?

Высоцкий имел серьезные сомнения по этому поводу. "Что ж там ангелы поют такими злыми голосами?" Но, может быть, это колокольчик, то есть, еще здесь. А вот точно там: "Наважденье, знакомое что-то ... Вот уж истинно зона всем зонам". И казалось ему, что можно вернуться обратно, то в виде ожившего памятника самому себе, то быть выгнанным прочь. "Как я выстрелу рад, ускакал я на землю обратно ..." "Зря пугают тем светом, ... врежут там - я на этом".

После гибели драматурга Вампилова, известного "Утиной охотой", "Старшим сыном" и другими пьесами, интерес к нему сильно возрос. "Не скажу про живых, а покойников мы бережем". "Литературная газета" даже опубликовала его записные книжки. В той публикации была запись о поэтах. Что их в Москве нет. Там их давят машинами. Провинциальный драматург, пробивавшийся в литературный мир с большим трудом, заслуженно не любил Москву из-за множества унизительных встреч с московской литературной бюрократией. Сразу выскакивает из "Мастера ..." сидящая в приемной девица с косыми от постоянного вранья глазами. И все же жили в Москве поэты. Главное, один поэт, равного которому в советское время не было. И хоть бывал он пьян, но машиной его не задавило, и прожил он 42 с половиной года. Большей частью в Москве. "Где мои 17 лет? - На Большом Каретном, а где меня сегодня нет? - На Большом Каретном". Но Вампилов не совсем не прав. Было у Высоцкого несколько странное для горожанина пристрастие к лошадям, конной скачке, гонке. Хотя ездил он больше на машинах, но как будто был знаком с той строчкой в записной книжке, потому что написал: "При современном машинном обилии трудно по жизни пройти до конца". Лошади казались ему надежнее. Как для земного спасения от волков, так и для последнего пути в гости к Богу.

А.С. Пушкин определил народность поэзии как достоинство, оцененное лишь соотечественниками, и непонятное для других. Хоть кричат итальянцы что-то одобрительное на римском концерте, и переводит Марина мелодичным голосом, но видна и понятна им только темпераментность актера, но не глубина поэта. Так что Высоцкий - истинно народный поэт, обогативший русский язык не меньше, чем "Горе от ума".

Молодость моего поколения прошла под его песни и была бы другой без них. Кроме ролей в кино и телепередач удалось дважды видеть его живым. В самой главной роли в театре - в "Гамлете", и на концерте в МИЭМе.

В 1988 году отмечалось 50-летие Владимира Семеновича. Э. Рязанов сделал передачу по этому поводу, части которой показывали несколько дней подряд. В один из этих дней пришел сантехник чинить кран. Из этого же поколения. Разговор сам собой зашел о Владимире Семеновиче. Похвалился я, что видел Высоцкого. Росту, говорю, он был невысокого. Сантехник посмотрел на меня насмешливо и сказал: "У нас плохих полно, а он - хороший был".

Гулливер

Владимир Высоцкий рассказывал о готовящейся передаче для итальянского телевидения о нем под названием "Гулливер". Символичное название. Гулливер среди кого? Среди лилипутов в СССР? Среди великанов в Италии? Или наоборот? В некий период своей жизни Эйнштейн открыл, что все относительно.

Другой Владимир в Новосибирске был знатным шахматистом, но не всесоюзного уровня. Здесь, в раю, он показывал журнал "Chess" со своей фотографией на обложке, как чемпиона Калифорнии. В турнире из 50 человек только двое лилипутов не говорили по-русски, а борьба шла между Гулливерами. Играл Владимир и в футбол. В первой же игре за ветеранов он забил два гола, обеспечив победу 2:1. Лилипуты интересовались, кто он; где играл раньше. Помогла стандартная фраза: "Russian software engineer!" То есть, Гулливер, которому за что ни возьмись, шахматы ли, футбол ли, все равно среди лилипутов равных нет.

В честь 200-летия со дня рождения Александра Сергеевича в театре на улице Van Ness был концерт по его произведениям. В фойе, после окончания, в публике сформировалось мнение, что "Заремба всех перепела". Еще бы, с гулливерской глоткой да среди лилипутов.

В тени высоких хвойных деревьев за столом на пикнике почти незнакомый человек, слегка подпив, сказал: "Я здесь [в раю] разгибаюсь". Здесь, среди лилипутов. А может, просто сила притяжения меньше на этом материке. И позволяет прямо держать спину, а не кутаться, гнуться и щуриться от студеного ветра Родины?

3Com отмечал Рождество в музее технических изобретений в Сан-Хосе. Две сотрудницы, обе лет за 50, увидели кольцо, купленное в конце 80-х годов за несколько сот рублей в Москве, в магазине "Бирюса", что находился на проспекте, названном в честь "ничтожнейшего типографского рабочего Калинина". Одна из них попросила его примерить и сказала, что оно очень красивое, "real Russian thing". Еще бы, у вас на острове Блефуску такое не сыщешь!

Под ногами было сыро и грязно. Из ларька громко разносилась песня: "Серега тоже бабник хоть куда!" И сразу стало ясно, что вокруг не лилипуты, а обычные люди. Даже телефон с автодозвоном не мог пробить сигнал "занято" в справочной. Кровь на анализ нужно было нести в пробирке на станцию переливания крови самому. В кассу стояла очередь, в которой молодой парень волновался и, в конце концов, спросил, заплатят ли ему деньги за кровь, если он с бодуна. На что здоровенный дядя с синяком под глазом обернулся и разъяснил мрачно: "Могут сказать, что в вашем алкоголе слишком мало плазмы".

Когда орел уронил в море домик Гулливера, и его обнаружил человеческий корабль, то люди не знали, как тот домик поднять на борт. Что же тут трудного? Проденьте палец в кольцо на крыше! И смех в ответ: "Сумасшедший!" То, что можно было сделать, шевельнув пальцем, по телефону, здесь приходится пропиливать пилой. Так у лилипутов был или у великанов?

Пригрезился в полусне теплый летний дождь в Москве. Небольшой сквер между Канавой и Английским посольством. В аллее под старыми липами капли шуршали по листьям и дрожали потревоженные травинки на газоне. Скрипел красноватый гравий на дорожке под ногами.

Пасха в церкви Всех Скорбящих Радости в Сан-Франциско.

Девушка пела в церковном хоре

О всех уставших в чужом краю,

О всех кораблях, ушедших в море,

О всех забывших радость свою.

Рядом шла высокая красивая женщина в длинном светлом плаще. Щека ее в профиль была мокрая от дождя или слез.

И всем казалось, что радость будет,

Что в тихой гавани все корабли,

Что на чужбине усталые люди

Покой и счастье себе обрели.

У каждой прогулки бывает конец. И даже во сне железная рука жизни, сдавив за глотку, напоминала: Там жить нельзя. Чем? Да хотя мерзкими бетонными блоками в сквере имени Репина по соседству с его памятником. После рая, хоть великанского, хоть лилипутского, человеческая жизнь кажется Гулливеру неприглядной. Не заставить шею вновь согнуться под ярмо, хуже Ордынского, постсоветского угнетения и бесправия.

Старорусские, русские, новорусские, нерусские, крестясь и не крестясь, расходились. Церковь скорбящих о радости пустела.

И луч был светел и голос тонок,

И только высоко у царских врат,

Причастный к тайнам, плакал ребенок

О том, что никто не придет назад.

Ну, "никто" - это сильно сказано. Есть, например, писательница Толстая. Но Гулливер не придет.

Слово про доцента Грабежова

В городе Кургане доцент Грабежов приходил на кафедру политехнического института, разувался, снимал носки и вешал их на спинку стула. Не то, чтобы он всегда так делал, но и не было это редкостью. Однажды нетактичный аспирант по кличке Алкашенко, данной за соответствующее пристрастие и за созвучную фамилию, такую же, как у будущего президента Белоруссии, прямо потребовал, чтобы Грабежов убрал носки. Грабежов отказался, объясняя это тем, что у него на ногах грибок, от которого ноги мокнут, а от ног мокнут носки.

Ну грибок, так грибок. И Грабежов и дальше преподавал бы технологию, но стал он проситься в школу марксизма-ленинизма. На вечернее обучение в ней существовала разнарядка, и отбиться от той школы было нелегко. Особенно - в ВУЗе; вдвойне - членам партии. О добровольцах никогда слышно не было. Наверное, поэтому не придали сразу должного значения просьбе Грабежова. Но он не успокоился и стал писать письма в инстанции. Сперва - в ректорат, после - в Москву, в ВПШ. И тогда догадались, что с головой у доцента Грабежова не все в порядке.

Сказал мне доктор: "Плюй на них".

Они ведь, сука, буйные.

Все норовят меня лизнуть.

Ей-богу, нету сил.

Владимир Семенович знал предмет не понаслышке. Вход на территорию больницы имени Кащенко был свободный. В теплую погоду выздоравливающим разрешалось гулять за воротами и даже купаться в историческом пруду перед входом. В том самом, в котором утопилась у Карамзина бедная Лиза. "Вон дантист-надомник Рудик. У него приемник "Грундик". Он на дачный ходит прудик, ловит, контра, ФРГ". Заведующий отделением больницы сообщил, что Высоцкий отдыхал у них, в 31-м отделении, в палате 2, на кровати в углу.

Все совсем с ума свихнулись,

Даже кто безумен был.

И тогда главврач Маргулис

Телевизор запретил.

Корпус, где находилось буйное отделение, был огорожен высоким забором из каменных плит. Но сквозь щелку было видно, как за этим забором двое играли в настольный теннис, а еще несколько человек покуривали на скамейке.

Мы не сделали скандала.

Нам вождя не доставалою

Настоящих буйных мало,

Вот и нету вожаков.

1937 год

Представь себе ... кого бы?

Ну, хоть меня - немного помоложе;

Влюбленного - не слишком, а слегка -

С красоткой, или с другом - хоть с тобой, -

Я весел ... Вдруг: виденье гробовое,

Незапный мрак, иль что-нибудь такое ...

А.С. Пушкин

Моцарт и Сальери

Коля-Спекулянт умело прибивал новую доску к полу баскетбольной площадки на место прогнившей. "Ты чего так часто садишь? Гвозди пожалей", - посоветовал, подходя Андрюха с японскими иероглифами на груди по зеленой майке. "Так не свои же! - улыбнулся Коля. - Вчера с работы ящик прихватил. Сгодились". Подошли еще мужики. "Неси с работы каждый гвоздь, ты здесь хозяин, а не гость", - заметил Андрюха. "Ты лучше расскажи про Жору Рябова. Ты ж с ним работаешь", - ухмыльнулся Коля, продолжая стучать молотком. "Это который? Динамовский?" - спросил кто-то. "Динамовский. Как выпьет, мы его всегда прикалываем: как ты, Жора, против Пеле играл? Воронина, говорит, Пеле на дальних подступах обыграл, потом Царева, а следом - меня. Мы, трое, за ним рванули, а Кавазашвили нам уже мяч из ворот выкатывает. Успели, - говорит, - успели!" Посмеялись. "Это в каком же году было?" - спросил Сашка-Дьякон. "В 69-м, - ответил Коля, вставая с колен, - Рябов и Царев - динамовцы, а Воронин - из "Торпедо", кажись". "Из "Торпедо", - подтвердил с расстановкой Володя Столыпин, - Стрельцов, Янец и девять пьяниц".

В далекой тропической стране в шумном зале большого ресторана, освещенном ослепительным заходящим солнцем, танцевала среди прочих пара, на которую все оборачивались и освобождали ей место, так оба партнера были красивы и ловки. И мужчина, и девушка оба были высоки, стройны, черноволосы; только партнерша - смуглее. Бесконечно звучало танго, и все постепенно расходились к столикам, оставляя свободной всю середину зала, где та пара продолжала свое чарующее движение в одиночестве. Но вот музыка смолкла, и зал наполнился аплодисментами, громкими выкриками по-испански. Дама присела, благодаря, а мужчина поцеловал ей руку, улыбаясь, прошел через зал и сел за стол. Один из сидевших за тем столом сказал ему по-русски: "Молодчик, Валера".

Громкий марш из динамика на столбе сменился фрагментом пьесы 2 Моцарта для флейты. Коля махнул рукой в сторону динамика и сказал: "Веселенькое, веселенькое; потом хватились, что радоваться ни с хрена, и давай похоронную!" Сашка-Дьякон досказал анекдот про 37-й год. Все засмеялись, только молодой парень по кличке "ЦСКА" из-за неизменного красно-синего свитера с армейской эмблемой нахмурился и стал жаловаться, что его дед в 37-м году был военным атташе в Японии; что в том же году его посадили, а в 56-м прислали бумажку о реабилитации, и что, мол, не смешно. Но Дьякон махнул на него рукой, не дослушав. "И мой дед 10 лет отмотал, хоть и не был атташе. Там многие наши деды перебывали". Андрюха слушал задумчиво, потом сказал: "А мне дед рассказывал, что он в 37-м году тоже за каким-то атташе в Японию ездил".

Отец Александр Покровский был протоиреем в храме Владимира в Старых Садах в Москве до 30-го года, до самого ареста. Храм, построенный при Иване IV, Грозном, цел и нынче. Если подниматься по улице Забелина от площади Ногина, от Солянки, справа потянется стена бывшего Ивановского монастыря, прочно занятого КГБ. Огибая угловую башню, загорбится вниз Малый Ивановский переулок. Налево, вверх уйдет Старосадский, а посередине окажется небольшой холм за железной оградой. На холме - церковь с золотыми крестами над пятиглавием. Церковь Владимира. В церкви - библиотека (была до начала 90-х). Не самое плохое применение для церковного здания. В Даниловом монастыре, например, до устройства там резиденции Патриарха, в одном из храмов была фабрика зонтиков. В церкви в подмосковном Бортниково - керосиновая лавка. А рядом с кладбища сдвинули в кучу бульдозером старые надгробья. На одной плите были две надписи, прямо относящиеся к тем губителям. "Не суди мя, Господи, по делам моим". Вторую приведем позже.

Первый арест сошел с рук отцу Александру. Всего-то ему дали полтора года. После освободили и даже разрешили снова служить в церкви. Ну, не в Москве, в Наро-Фоминске, в Никольском храме. Другой бы призадумался, перешел на гражданскую службу. Хоть в библиотеку. Не в своем бывшем храме, так где-нибудь еще. Но отец Александр не пошел.

В 1937 году началась пятилетка безбожия. И 13-го ноября Александра Покровского арестовали снова. Родственники узнали о его приговоре: 10 лет без права переписки. Тогда не всем было известно, что это значило на самом деле. Поэтому сын Владимир уже после войны все добивался узнать что-нибудь о судьбе отца. Сначала Лубянка отбрехнулась маленькой бумажкой с красным штампом, что гр. Покровский А.М., 1879 г.р., осужденный Особым совещанием за контрреволюционное преступление, умер в 1942 г. от болезни сердца в северных лагерях. После, в 1956-м, в "оттепель", когда, по выражению (более позднему) журнала "Коммунист" "засновали повсюду хитрые и злые иваны денисычи, заплескали грязную воду на дорожку, где начальство ходит", отца Александра реабилитировали в связи с отсутствием состава преступления.

Екллесиаст написал, что "всякое дело Бог приведет на суд, и все тайное, хорошо ли оно или худо (12, 14)". Тогда, в ноябре 37-го, строптивые прихожане Никольской церкви Наро-Фоминска как один отрицали антисоветскую агитацию отца Александра, и десять дней местное ГПУ ничего не могло добиться. Пришлось везти его на Лубянку. На нет и суда нет, а есть Особое совещание. Оно-то, ОСО, и приговорило Покровского Александра Михайловича к высшей мере по статье 58/10 УК РСФСР. В тот же день его расстреляли в Бутово вместе с еще 134 мучениками, одними священнослужителями. День такой был - для священников. И неспроста: по православному церковному календарю 27 ноября - день памяти одного из 12-ти апостолов, Филиппа, распятого вниз головой в I веке именно в этот день.

Вторая надпись на могильной плите в Бортниково гласила: "Не суди мя, Господи, по милосердию Твоему".

Допуск

По случаю успешного завершения проекта вся группа, работавшая над ним, была награждена поездкой в долину, называемую винной страной. Выехали рано, и через пару часов автобус остановился возле первой винокурни из намеченных по списку для посещения. В тени было еще прохладно по-утреннему, и Боб сказал: "Наверное, только в Америке могут пить в 10 утра".

Согласно табличке на дверях магазина до открытия было еще 3 часа, однако сведущий народ исправно открывал ту дверь и заходил, этим не смущаясь. При Горбачеве, сильно стесненный, магазин все же сохранил свою ориентацию. А позже, при расцвете ограниченной ответственности, стал звучно именоваться "ТОО Штоф". Отчего же, есть места, где пьют и в 8 утра.

Обратный путь пролегал по 101-й дороге мимо обширного пространства, огороженного сеткой. Видны были летное поле с несколькими самолетами в камуфляже, локаторы, ангары. По краю территории шел трамвай местного назначения, развозивший служащих от ворот к объектам. Боб указал пальцем в окно: "Это Lockheed". Вот он, значит, где. Lockheed Martin, производитель военных самолетов и другой боевой техники. Для работы там, хотя бы и временной, требовался специальный допуск, а лучше - гражданство США. Саша из Одессы в software разбирался слабо, будучи до того наладчиком станков с ЧПУ, но уже успел превратиться из беженца в гражданина, получил допуск и работал в Lockheed, участвуя в большом долгом проекте.

В ноябре погода в Американской Грузии была такая же отвратительная, как и в Грузии азиатской. Низкий туман висел над дорогой, из которого на лобовое стекло падали хлопья мокрого снега, слегка белившего жухлую траву по сторонам, но таявшего на асфальте. В проходной дедушка-вахтер попросил открыть сумку с компьютером и покопался во всех отделениях. Но окончательно прояснилось, что такое Hughes Aircraft, в длинном коридоре, на стенах которого висели крупные красочные фотографии с изображениями самоходных орудий, ракетных установок, наводимых понтонных мостов с подписями: "Bosnia. This is the customer!" К концу недели работа была закончена. Во время ленча в городке Lagrange в маленьком ресторанчике не далеко от памятника генералу Лафайету на площади, американские сотрудники смеялись, что один русский к ним все-таки проник, несмотря на секретность. Hughes Aircraft стоял далеко от рая. Может быть, поэтому не встретилось там ни одного йога.

В тот раз даже допуск (security clearance) не потребовался. Потребовался он позже для работы в одном из государственных учреждений. Консультант Майкл, узнав про необходимость мочиться в специальную баночку, которую потом запечатывают на твоих глазах, сказал, что в свое время требовалось, чтобы двое ответственных сотрудников наблюдали за самим процессом наполнения баночки, препятствуя возможной подмене мочи. Когда операция была завершена и баночка запечатана, Майкл сказал им: "You guys really enjoy your job!"

Хапсалис и Цурюпа

Фирма 3Com была одним из лучших мест работы. Но сам характер деятельности - поддержка функционирования промышленного объекта и отдела продажи, доставлял слишком много хлопот, чтобы долго это выдержать. Даже редкие ночные звонки на пейджер из Salt Lake City и Чикаго напоминали об уставе караульной службы. Для некоторого облегчения жизни администраторами баз данных было принято решение назначать дежурного на все системы, обязанного первым отвечать на аварийный звонок и обращаться к другим за помощью только в крайнем случае. Дежурство длилось неделю.

Из-за такого дежурства в субботу на поясе были два пейджера, а в голове двойное беспокойство. За себя и за того [индийского] парня. Но футболисты приветствовали так: "Гляди! У него два пейджера! Новый русский!"

Время от времени звонил Билл из Чикаго по поводу изменений в системе. Билл как Билл. Вежливый корректный американец.

К кубику (рабочему месту) подошел человек средних лет, белокурый кудрявый, в круглых очках, какие носил когда-то Джон Леннон. Он представился: "I am Bill Kapsalis". Улыбка сама собой проступила на лице, но выражение его, очевидно, было не вполне американским; уж слишком неудержимо радостным, потому что Билл спросил озадаченно: "Something wrong?" "No, everything is just perfectly all right!" В киевском "Динамо" когда-то играл Хапсалис, про которого спартаковские фанаты сочинили насмешливое двустишье: "По воротам бил Хапсалис, на трибунах все ус...ись!" Нельзя, невозможно было это объяснить и перевести. Everything is all right. По ворота Bill Kapsalis ...

Нет, вот как было: ... бил Хапсалис ... и обсуждались две телепередачи. "Взгляд", вдруг обнародовавший продовольственную заявку из Кремля от 1918 года. Даже в относительно сытом 1990 году эта заявка выглядела убедительно. И как это Цурюпа в обморок упал при таком снабжении? "Не опохмелился!" - веско разъяснил Столыпин, сам чуть улыбаясь своей догадке.

Вторая обсуждаемая передача была - последнее "Футбольное обозрение". Мишка-Пискля поздравил Серегу-Бабника с тем, что его папашу показывали, как члена московской федерации футбола. Серега сказал: "Как он руки сложил, я уже вижу: сейчас врать будет. Дед - Заслуженный мастер спорта, а у меня способности к футболу нет. Приходится тут вот, с вами ..." Потом пришел Артем и рассказал театральную сцену.

Семеновская. Стадион "Крылья Советов". Первенство г. Москвы по футболу. Кадры старой черно-белой хроники поверх опущенного занавеса. Футболист в длинных трусах хочет сделать навес на ворота, но защитник подставляет ногу, и мяч улетает на угловой. Занавес поднимается. Артем [по стрижке и форме распознается начало 90-х], разгоряченный, идет за ворота искать улетевший мяч. Между оградой и футбольным полем растут старые высокие тополя и густая молодая поросль между ними. Эти деревья и кусты - декорация. Артем раздвигает ее и оказывается на небольшой поляне, скрытой до того от глаз. На деревянных ящиках сидят четверо мужчин. Перед ними на газете разложена простая закуска. Один из мужчин держит в руке только что открытую бутылку портвейна. Пара пустых бутылок валяется тут же. Артем замечает мяч возле одного из ящиков и хочет его взять, но мужчина с бутылкой останавливает его:

-Куда спешишь? На, глотни. Отдохни!

-Нет, спасибо, - отказывается Артем.

Берет мяч, уходит, задвинув за собой кусты-декорацию. Сцена поворачивается, показывая одновременно два продолжающихся действия: Артем подает угловой; мужики отдыхают.

"Два пейджера! Новый русский!" Пришлось огрызнуться: "Не новый русский, а двойной лох". А вот как поживает имярек? Тысяч 150 уже получает? Андрей ответил, что нет, не получает и девяноста.

-Как же так? Он же крутой!?

-Не крутой, а гений. Вот Пушкин - гений, а я крутой. Большая разница!

Недавно купленный новый Lexus Андрея и 70 тысяч долга Пушкина, уплаченного после его смерти Николаем I, подтверждали, кто - гений, а кто крутой.

Иль в лесу под нож злодею попадусь на стороне,

Иль со скуки околею где-нибудь в Tiburon'е.

В свой предпоследний день в 3Com'е делал upgrade для Чикаго, для Хапсалиса. Никак не удавалось смонтировать CD в специальном формате. Наконец, справились усилиями одного DBA и двух системных администраторов. Картина словно у передвижников: трое возле монитора, наперебой стучат по клавишам. "Последний Upgrade".

Здесь и там

На экране телевизора появилась невысокая кирпичная труба. Вокруг нее, ближе к верхушке, был установлен круговой помост с невысоким ограждением. На помосте явственно различался человек в клетчатой серо-зеленой рубашке, облокотившийся на ограждение. Диктор с положенной по сюжету долей участия в голосе сообщал, что там, наверху, сидит истопник местной котельной. Сидел он в знак протеста, потому что уже 5 лет не получал жалование. Он отказывался слезать, пока ему не заплатят. Все, что должны, или хотя бы за текущий месяц - было не ясно. Но из дальнейшего репортажа оказалось, что истопник по ночам спускался с трубы в котельную и топил печь. Сын-подросток приносил ему еду на трубу. Поэтому истопник был жив и на вид относительно здоров. Не вызывало также вопросов пятилетнее неоплаченное существование. Сама собой приходила на ум бессмертная реплика покойного ныне Папанова, сказанная также покойному Миронову: "Чтоб ты жил на одну зарплату!" Некоторое отдаленное недоумение рождала простая мысль о том, почему бы не слезть с трубы раз и навсегда и не заняться профессионально чем-нибудь другим. Но и на это был ясный ответ в форме риторического вопроса: "А вдруг заплатят!?" Даже с учетом бодрой российской инфляции общая сумма долга казалась астрономической. Кроме того, другой государственной работы, по-видимому, по близости не было. И не находилось капиталиста, желающего выжать из истопника прибавочную стоимость.

Мимо Национальной Художественной галереи в Вашингтоне от Белого дома по направлению к Капитолию шла оборванная немолодая женщина с шалым лицом. Она несла на себе крупный плакат, из которого следовало, что она является членом коммунистической партии США и призывает всех в нее вступать. Но американцы не спешили в первичные ячейки, а больше вели себя как бывший морской пехотинец с татуировкой "Navy" и "Vietnam" на правом предплечье, рассказывавший в spa аппетитной черной мисс о том, что он недавно переехал в Калифорнию из Мичигана. "I follow money". "That's right, that's right!" - согласно кивала головой шоколадка.

Погожим январским днем в Сан-Франциско небоскребы отбрасывали резкие тени на мостовую. Белый пар, относимый ветерком, поднимался над вентиляционными люками. Обычная деловая толпа, одетая в плащи и костюмы, торопливо шагала по красным кирпичам тротуара улицы Market. Из поминутно открываемых дверей старбаксовских кофеен и макдональдовских забегаловок вырывались резкие запахи кофе и бутербродов, гораздо более приятные, чем их вкус. Посыльные с рациями и пейджерами на поясе, с ранцами за плечами, в коротких, чуть ниже колен, штанах шустро сновали на велосипедах, привстав в седле и успевая проскочить перекресток перед носом машин или хлынувших на мостовую пешеходов с телефонами и портфелями в руках. Среди этого делового движения казались неподвижными грязноватые бездомные на подстеленных одеялах, похожих на тряпки, с выставленными картонными табличками с просьбой о подаянии. Некоторые не торопясь катили тележки из супермаркетов, набитые скарбом, при этом что-нибудь бормоча, выкрикивая или напевая.

На углу улицы Powel, где знаменитый сан-францисский cable car делал разворот, пять дней подряд с регулярностью нанятого по контракту разгуливал бессмысленно-улыбчивый китаец, похожий на швейцара из ближайшего банка, с плакатом на палке, призывавшим к импичменту президента Клинтона уже много позже мутной волны, поднятой вокруг Моники.

О хамах

Чтобы рай выглядел раем, его постоянно следует обновлять: менять заборы, перекладывать асфальт на дорогах, красить стены, чинить крыши. А в мебельных райских магазинах полки шкафов, выставленных на продажу, уставлены книгами, чтобы придать экспозиции домашний вид. Для этой цели обычно используют книги толстые, скучные и старые. Такие, которые никто никогда не захочет читать, а, тем более, стащить. Книга с крупной черной надписью "Lenin" на сером корешке как раз была из таких. Текста в ней было много, а времени читать - мало. Но порадовали фотографии. Некоторые - редкие. Например, Инесса Арманд. Вот она, оказывается, какая была. Вот и Саша Коллонтай. Что-то знакомое, давнее. Ах, да! Ее правнук, тоже Саша Коллонтай, когда-то учился в московской школе 572 и жил в нашем подъезде на 2-м этаже. А вот групповой снимок российской делегации, подписавшей Брестский мир: Иоффе, Карахан, Троцкий, Стучка ... А где же Ленин? Вот и он на фанерной трибуне на Красной площади, а у основания трибуны - Троцкий. И текст поясняет, что эта популярная фотография с некоторого времени публиковалась в СССР в ретушированном виде, где Лев Давыдович был замазан и слит с трибуной.

Иван Бунин в очерке о Маяковском дал свой образ Владимира Ильича, красочный и яркий: "Но вот наконец воцаряется косоглазый, картавый, лысый сифилитик Ленин". Это классика, нынче доступная всем интересующимся. А бабушка, долго жившая в том же подъезде, что и Саша Коллонтай, вполне советская по убеждениям и мировоззрению, сформированному в трудные времена, рассказывала с усмешкой, как в Москве в 1918 году на улицах пели куплеты на мотив известной песни о Степане Разине: "... на переднем [челне] Волька Ленин с Коллонтайкою-мадам свадьбу новую справляет, Русь продавший немцам хам!" Продавший хам. Время было подходящее для хамов. Кого бы еще взять для примера? Ну, хотя бы батьку Махно. Если взглянуть на него иначе и прочесть фамилию, начиная с конца, то станет ясно, кем был батька на самом деле. Кажется, Есенин догадался об этом. Он, явно симпатизируя батьке, в несколько антисемитской поэме "Страна негодяев" назвал главного бандита или главу повстанцев Номах, переставив слоги, но не перевернув всего написания.

Райский мир звал к действию, и жизнеописание "косоглазого, картавого, лысого сифилитика" и его соратников без сожаления вернулось на полку непроданного шкафа.

О прибавочной стоимости

Нет на свете печальнее повести,

Чем об этой прибавочной стоимости.

А. Галич

Толстый Юра появился только после обеда и застал разгар обсуждения новых мер по борьбе с нетрудовыми доходами. Егорыч вслух зачитывал фрагменты из свежей газеты о жителе Ставрополья, подвозившем пассажиров от железнодорожной станции в райцентр на собственной машине. Автолюбитель Андрюха грубо перебил и сказал, что если не воровать, не "бомбить", то на одном бензине сгоришь. А Юра уставился сердитым взглядом на Егорыча и проворчал: "Нетрудовые доходы ... Это что, крантик завернул, чтоб больше не капало? Вы тут все ничего не делаете, а зарплату получаете. Это что, трудовой доход?" Видно было, что вопрос ему давно ясен. И никто не возразил.

"Плешивый щеголь, враг труда, нечаянно пригретый славой, над нами царствовал тогда". Точнее, только начинал царствовать. А ближе к концу его карьеры, когда все уже наглотались гласности, в другом месте и в другом окружении загорелся спор, вызванный листовкой Андрея Сахарова о социалистической эксплуатации. Принудительная марксистская подкованность толкнула на предположение, что прибавочную стоимость при социализме присваивает государство, как капиталист при загнивающем строе. На это стоявший уже одной ногой в Израиле Паша, смеясь, заметил, что мы, работники умственного труда, ее (прибавочную стоимость) не создаем, поэтому присваивать нечего.

Позднее прояснилось, что это верно для любого работника, гегемона по Марксу. Рабочий, какой бы квалифицированный он ни был, никакой прибавочной и прочей стоимости создать не может, если предприниматель не организует производство. А уж будет это производство прибыльным или обанкротится, зависит от многих факторов помимо квалификации рабочего.

Куратор Кирилл Кириллович (в США нет бывших президентов, так и К.К. по-прежнему куратор) сказал однажды про историческое учение, что вся теория построена на единственной формуле: деньги-товар-деньги штрих. Штрих какой-то! Даже не потрудился объяснить, как его вычислить. Думается, что здесь и кроется вся гениальность основоположника. И простота формулы Д-Т-Д' отдаленно напоминает великую теорему Ферма, о доказательстве которой математик тоже отозвался поверхностно.

Многие последователи Маркса отличались лаконичностью, родственной таланту. Хотя бы Ленин с его замечательными лозунгами об управлении государством или награбленном. Потом жить стало еще лучше, еще веселее. Ильич Второй открыл, что экономика должна быть экономной. А К.У. Черненко, прозванный Кучером, указал: "Чтобы [нам] лучше жить, [вам] надо лучше работать", опустив, правда, местоимения в []. Но очередной руководитель ленинского типа не мог их не иметь в виду, поскольку без них его истина входила в противоречие с совершенно бесспорным изречением, гласящим, что трудами праведными не построишь палаты каменные.

На Арбате в тот же период повышенной политической активности масс некто делился с окружавшей его небольшой толпой избытком знаний, почерпнутых из томов, которых Есенин не читал ни при какой погоде. Раздавались в ответ возражения вроде: "Маркс жил на средства капиталиста Энгельса!" Тогда не знали результатов последних открытий, показывавших, что Энгельс финансировал Маркса вовсе не из чувства дружбы, и, игнорирую баронессу фон Вестфален, не жалел для своего любовника средств, добытых эксплуатацией немецких пролетариев. Впрочем, эта тема требует более серьезного исследования. Вот удастся намыть золотишка в райской лихорадке, и начну работу над эпохальным произведением "Кремлевские ж...ы" (не "жены"), где прослежу гомосексуальные традиции строителей коммунизма в СССР, как продолжателей дела Маркса - Энгельса. История борьбы с оппозициями прямо указывает на любовные связи. Их так и преследовали по привязанностям: Каменев - Зиновьев; треугольник Бухарин - Рыков - Томский; Молотов - Каганович (примкнувшего Шипилова можно в расчет не брать). Ленин, правда, выпадает из списка. Его, по-видимому, сторонились из-за венерической болезни.

А пока, отягченный всеми этими знаниями, я твердо осознавал свое место в раю, как место гегемона, пролетария умственного труда. К несчастью, рай, охваченный лихорадкой, страдал от транспортных проблем, заставивших искать занятие поближе к дому. А ближе всего оказался видимый прямо из окна спальни офис SONY Playstation. Придя в него, я твердо знал, что я-то и есть настоящая соль американской земли и постарался "походкой, голосом, всем движением выказать человека, который себе хорошо знает высокую цену" (Л.Н. Толстой). Но китаец из SONY тоже знал, что гегемон не создает прибавочной стоимости, или, может быть, читал Ходасевича: "Что она соль-то? 30 центов фунт". И пришлось мне уйти, не получив своей высокой цены. "Нет на свете печальнее повести ..."

Алмаз, Кошмаров и Акдам

На Покровке навстречу попались только что вышедшие из железных ворот пивного зала два однокурсника. Один имел характерную внешность: большая голова, начинавшая уже лысеть с крупного лба, роговые очки с толстыми стеклами, придававшие лицу изумленное выражение, широко распахнутая куртка на большом толстом теле, косолапая походка. Второй был вида менее приметного, но, высокий и худощавый, тонкими чертами нервного лица и возбужденным блеском глаз напоминал студента-анархиста времен революции 1905 года. Сразу было заметно, что оба находились в приподнятом состоянии и твердо были намерены продолжать славное дело, начатое в пивной. Это были граф Алмаз и Кошмаров. Рассказывали, что граф Алмаз в самом деле был родом из графской семьи. По крайней мере, его породистая внешность способствовала этой молве. Фамилия его была Лопаткин. Кошмарова по-настоящему звали Кашматовым. Но после очередного продолжения, когда он, входя в вагон метро, театральным художественным жестом бросил длинный конец шарфа через плечо, так что тот обернулся вокруг тонкой шеи, Валера назвал его Кошмаровым. На картошке, на 2-м курсе комиссар рассказывал с изумленным негодованием, что студент Лопаткин целый день проспал на раскладушке в луже сгущенного молока.

Двумя годами позже на другую картошку ни граф Алмаз, ни Кошмаров не попали, поскольку были отчислены со второго курса "за бездарность и беспробудное пьянство". Зато Валя приехал в лагерь не на автобусе вместе со всеми, а на собственном мотоцикле. На нем же Валя ездил на работу из лагеря, обычно прихватывая с собой еще кого-нибудь. Однажды на перекрестке Валя пропускал самосвал, хотя по правилам должен был ехать сам. Заметивший это гаишник остановил Валю и поинтересовался, есть ли у него права. Убедившись, что документы в порядке, он спросил, зачем Валя пропускал грузовик. Валя работал грузчиком и общался с местными водителями, у многих из которых права были отобраны за пьяную езду. Однако они продолжали ездить до конца уборочной. Поэтому Валя ответил своим тихим высоким голосом, махнув рукой в сторону уехавшего самосвала: "Он же железный, товарищ лейтенант". После чего был отпущен.

За день до отъезда в Москву мы обошли все комнаты в лагере и собрали все пустые бутылки, которые отдавали студенты, не собиравшиеся реализовать их сами. Главным образом, студентки. Сдавать собранную тару пришлось ездить дважды. Во-первых, два мешка не увезешь сразу на мотоцикле, а во-вторых, разные бутылки принимали в разных приемных пунктах. На вырученные деньги с добавлением последних наличных ресурсов была закуплена водка "коленвал". К вечеру в обоих корпусах пионерлагеря ни одной пустой бутылки, пригодной к сдаче, не осталось. Потом была бурная ночь. А утром начальство распорядилось не оставлять никаких вещей в помещениях.

Был женский день в душе. Мы с Валерой вернулись с поля раньше обычного с грузовой машиной и рассчитывали помыться до приезда остальных. Не ожидая никого застать, мы, громко разговаривая, без стука вломились в раздевалку и застали неодетой красивую и очень застенчивую девушку, сидевшую там в одиночестве. Она завизжала, как под ножом злодеев, и накрылась первой попавшейся в руки вещью.

Когда пришли автобусы, эта девушка, стараясь не привлекать внимания, вышла из корпуса, держа в руках две пустые водочные бутылки, и поставила их возле стены корпуса слева от входа. Остальные последовали ее примеру. Получилась стройная картина: вдоль всего фасада стояла изгородь из стандартных пол-литровых бутылок с одинаковой зеленой этикеткой. Комиссар Михайлов, недалекий человек, призывавший в начале работ убрать картошку "любой ценой", посмотрел на стеклянную галерею и сказал с задумчивым удивлением: "Вот сколько водки можно выпить за месяц!" Что ж, прав Солженицын: "Глупого ищи в политруках".

Город назывался Винница. Кто и почему дал ему такое название - неизвестно, но название подходящее. Отъезд с военных сборов был почему-то спланирован так, что попали в этот город отслужившие три месяца студенты ранним субботним утром, а отправляться дальше предстояло только вечером. И город Винница свое название оправдал. Плодово-ягодное вино продавали повсюду по умеренной цене. Первым пропал Акдам. Не знаменитый напиток, увековеченный в не менее популярной комсомольской песне: "Я сегодня там, где дают "Акдам". Акдамом прозвали за соответствующее пристрастие одного бойца. Он заснул мертвым сном на привокзальной скамейке уже около 10 утра. К нему приставили часового. Но часовой отлучился ненадолго, а когда вернулся, Акдам исчез. Обнаружить его ни на вокзале, ни в окрестностях не удалось.

Незадолго до посадки в поезд командиры стали проверять личный состав, считать потери. Кроме Акдама не хватало еще несколько человек. Одного за драку на рынке забрали менты, а денег на выкуп уже не хватило. Боец Гундаев был одним из трех человек, знавших код ящика в камере хранения. Лучше всех код знал автор этих строк, лично его набиравший. Но он уже несколько часов находился в состоянии так называемого мертвецкого опьянения, и попытки его разбудить были давно оставлены. Серега же Гундаев, разбуженный, был очень сердит. Кричал: "Сейчас в крови умоетесь!" и про камеру хранения ничего слышать не хотел. Потом все же некоторые цифры пришли ему на ум. Он сказал: "В/Ч 024567, но я этого никому не скажу, это военная тайна". Номер части, написанный на обратном адресе любого письма, Серега назвал правильно, но в качестве трехзначного кода он никак не подходил. Наконец, Гундаев указал, что ящик был закрыт числом "e". Это выглядело правдоподобным, но комбинация E272 замок не открывала. Когда казалось, что эти трое так и уедут в Москву без вещей, третий боец проснулся и сказал, что верный код - число "Пи", а не число "e". Магически постоянное отношение длины окружности к диаметру помогло, и вещи были извлечены. Позже нашелся и Акдам. Проснувшись на вокзале, он зачем-то залез в кузов стоявшего рядом грузовика и снова заснул. Второе его пробуждение было более основательным. Он почти протрезвел, вылез из кузова, но вокзала уже поблизости не было. Акдам пошел его искать, но, к своему удивлению, вскоре оказался на улице Крещатик. Бывав в Киеве прежде, Акдам не мог спутать высокие сталинские дома с винницкой застройкой. Выпив несколько стаканов пива за 10 копеек в уличных автоматах, он поехал на вокзал, нашел поезд на Москву и сел в пустое купе СВ. Когда поезд тронулся, пришли две девушки, ехавшие в этом вагоне из Румынии. Вид небритого и грязного Акдама им не понравился, и они позвали проводника. Да и как им было понять "сердце пьяного солдата из Советского Союза"? Проводник вместе с милиционером повел упиравшегося Акдама через вагоны к коменданту поезда, угрожая наложить штраф и ссадить его на первой станции. Акдам заявлял, что едет по государственной военной надобности. Это, конечно, не вызывало доверия до тех пор, пока в одном из общих вагонов они не встретили его роту. Началось братание нашедшегося бойца с родной частью. Билет до Москвы был предъявлен сопровождавшим подполковником. Проводник махнул рукой и ушел.

Проснувшись утром в поезде, участники событий вспоминали Винницу, число "Пи" и число "e". Смеялись. Взяли гитару и запели великую песню: "Считать по-нашему, мы выпили немного. Не вру, ей-богу, скажи, Серега!" и впервые в жизни до конца прониклись ее глубиной и народностью. Серега Гундаев напомнил, как после 2-й бутылки автору записок нравились все проходящие мимо рыжие девушки, после третьей - все девушки. Потом... Потом не помню, дошел до точки.

Райской теплой зимой на православное Рождество в русской школе при церкви известная всему старорусскому обществу Сан-Франциско юродивая, мешая русские и английские слова, несколько раз повторила: "Против России не воюй!"

Кошмаров, отслужив два года в армии, снова восстановился на 2-м курсе и опять стал Кашматовым. Граф Алмаз не восстановился, так и не стал студентом Лопаткиным, потому что умер.

Сделать можно все

На Святой Руси нет невозможности.

Н.С. Лесков

Potential means you haven't done anything yet.

NFL Coach

Экспериментальная производственная линия, состоявшая из двух станков с ЧПУ и каретки-оператора, предназначенной для доставки по рельсам деталей к этим станкам, должна была управляться от компьютера, который назывался ЭВМ М6000. Каретка эта работала по принципу лифта, только перемещалась горизонтально, а не вертикально. И вместо этажей имела три остановки: около каждого станка и около загрузочного стола. Компьютер должен был заменить оператора, нажимавшего кнопки, управлявшие движением каретки. Первые тесты показали, что электрический сигнал от компьютера во много раз быстрее человеческого пальца. При попытке переместить каретку на одну позицию реле многократно щелкнули, каретка выдвинула обе стальные лапы в проход, ведущий к дверям лаборатории, и быстро двинулась по рельсам, громыхая тянувшимся за ней кабелем. Инженер Боцман не растерялся у пульта, нажал большую красную кнопку и успел остановить каретку прежде, чем она ударилась в ограждение в конце рельсового пути. Несколько дней после этого на призывы идти тестировать каретку опять Боцман отвечал корректно, но строго: "Не надо этого делать". Нужная задержка все же была подобрана, каретка стала слушаться компьютера и разумно начинала движение всякий раз, как деталь появлялась у станка или на загрузочном столе. Ее действие сняли в документальном фильме, который потом видели в качестве киножурнала перед началом художественных картин в кинотеатрах, хотя во время съемок сотрудники лаборатории допытывались, не для "Фитиля" ли пойдут эти кадры. ЭВМ М6000 уже тогда морально устарела. В качестве консоли ее использовался почтовый телетайп, неторопливо посимвольно печатавший протокольные сообщения. Ректор Соломенцев, приводя в лабораторию гостей, говорил, улыбаясь снисходительно, что-то о допотопной советской технике. И противопоставлял телетайпу басурманский лазерный принтер, умевший в минуту испечатать гору бумаги. Позже подуло другим ветром. В институте в полголоса запели: "Держи меня, Соломенцев, держи". А из уст ректора стали с гордостью вылетать заявления о том, что тут все отечественное.

Однажды привели посмотреть на линию какого-то начальника из авиационной промышленности. Может быть, директора самолетного завода. Он произвел впечатление технически очень толкового человека, хотя и был большим начальником. Одобрив в целом опытную конструкцию, он сразу указал на возможные проблемы, которые возникли бы при переносе разработки в промышленные условия. Стали ему отвечать, немного фантазируя, как сделать, чтобы эти проблемы преодолеть, но он не дослушал и сказал с мудрой улыбкой: "Сделать можно все".

Много позже, в раю, открылся истинный смысл этой фразы. Точнее, два ее аспекта. Сделать можно все, но в какие сроки? Какими силами? На какие средства? Поэтому важно то, что уже сделано, а не то, что может быть сделано. Так что и говорить следует только о том, что готово.

Примером такого реального достижения, которым вполне можно было гордиться, являлась разработка кафедры станков. Кафедра получила небольшой робот-манипулятор - механическую руку с несколькими степенями свободы, управляемую аналоговой ЭВМ. Программы для той ЭВМ набирали на пульте с помощью металлических перемычек. Для демонстрации возможностей робота была введена программа, действуя по которой механическая рука брала со стола пол-литровую бутылку и разливала ее содержимое поровну в три стакана. Только первый немного расплескивался из-за резкости движения. Но тут надо быть снисходительным. Что с железяки возьмешь!

Праздник опоздавших

Кудрявый черноволосый Леня попросил мобильный телефон, называемый старорусскими, принципиально старающимися переводить с английского любое слово, переносным. Андрей, протянул Лене свой аппарат и пошутил, что за углом есть телефон-автомат. Само собой добавилось: "Ты пользуйся, пользуйся. Всего 17 шиллингов в минуту - венские расценки". Леня прищурился и спросил:

-Ты тоже этим путем добирался?

-Нет. Носом не вышел.

-А откуда знаешь?

-Бывал.

На обратном пути из Вены в Калифорнию погода в Европе испортилась. "Пал туман, и оказался в гиблом месте я". В Париже, то есть. В аэропорту имени Шарля де Голя. В толчее при выходе из терминала, где не работал эскалатор, идущий вниз, и двери на улицу были заперты до прихода очередного автобуса, развозящего пассажиров на пересадки, американцы изумленно разводили руками: "Nobody is going to help us!" Промелькнуло несколько соотечественников, проворно и с энтузиазмом проталкивающихся сквозь толпу по ступенькам. "Во система, - сказал один с оттенком удовлетворения, что быстро в ней разобрался, - отсюда выходишь, а сюда заходишь!" У дверей он был одним из первых и первым заскочил в подъехавший автобус-челнок. Вспомнилась давнишняя карикатура. На фоне пылающего, гибнущего брюлловского "Последнего дня ..." стояли два одинаковых гражданина в ватниках. Один - с табличкой "Куплю ваучер", другой - "Продам ваучер". Подпись гласила: "Советские люди выживут даже в Помпеи".

Самолет в Сан-Франциско, однако, уже улетел. Пришлось провести более 3-х часов в беспорядочной и неорганизованной очереди, которая заставила даже непуганных шотландцев начать пререкания с ленивыми работниками Air France. Серьезных результатов это не дало, и пришлось и им лететь на следующий день. Правда, добрый Air France оплатил опоздавшим ночь в гостинице на окраине в деловом районе Парижа. И многие из той долгой очереди встретились вечером в конференц-зале гостиницы на бесплатном обеде. Сборище было причудливое. Люди из разных стран, с разных материков, разного возраста, образования, достатка, говорившие на разных языках, сидели рядом за длинными банкетными столами, ели консервированную разогретую еду (индусы сторонились мяса), пили дешевое красное вино. Кажется, никакие другие обстоятельства не смогли бы свести такую компанию за общей трапезой. Волей случая шотландцы оказались рядом. Смеялись, вспоминая дневное происшествие в аэропорту, которое они называли сражением. Само собой родилось название мероприятия: "Party for those who are late".

Представим теперь подобный банкет, состоявшийся в некотором царстве, некотором государстве, в виртуальном аэропорте. А люди собрались уже мелькавшие раньше по этим сумбурным страницам. Буран, туман, отключение электроэнергии, компьютерный сбой. Так или иначе, виртуальный аэропорт перестал принимать и отправлять самолеты, закрылся. Пассажиры потянулись по длинным коридорам, по движущимся дорожкам, по просторным холлам в большой бар. А полиция продолжала дежурство. Трое молодых людей в черной форме быстро шли куда-то, оживленно обсуждая бейсбольные новости. Проходя мимо рядов пустых кресел, где сидят обычно ожидающие посадки пассажиры, один из них вдруг заметил пару пакетов, словно надутых или чем-то наполненных. Полицейский подошел и осторожно проверил пакеты. Убедившись, что они пусты, догнал остальных. Одно из поучений Козьмы Пруткова звучало предельно лаконично: "Бди!"

Черный улыбчивый бармен накладывал в стакан с ромом неимоверное количество льда. На сдержанное пожелание: "Easy on ice!" он оскалился радостно, как умеют улыбаться только черные, и сказал: "Two things are free: water and advice". После чего взял двумя пальцами единственный кубик льда, задержал его в воздухе, демонстрируя, и опустил в стакан с ромом.

Две красивых высоких молодых женщины вели неторопливый разговор. Одна из них была Эстонка, названная учительницей музыки своей дочери стареющей фотомоделью.

Самодовольный Киевлянин подогнал новый, только что купленный вагон Toyota ко входу в церковь, где проходили те музыкальные занятия. Пока семейство Киевлянина грузилось в машину, его широкое лицо светилось гордостью, а глаза искали, перед кем бы похвастаться. Тут как раз подкатила Эстонка на черном открытом "Мерседесе" одной из последних моделей. Она кивнула Киевлянину небрежно и пошла по ступенькам вниз, за дочкой. Лицо Киевлянина самопроизвольно исказилось и перестало излучать тоетную гордость.

Собеседницей Эстонки была Маша. "Ты знаешь, - говорила она. - Для него мое имя магическое. Он рассказывал, что не мог пропустить ни одной Маши". "Значит, он такой бабник?" - спросила Эстонка с улыбкой. Маша потемнела лицом на мгновение. "Ну да, он четыре раза был женат. Ну и что? Он умный, способный, красивый. (Она задумалась). В меру добрый". Серега? Четыре раза женат? "Серега тоже бабник хоть куда". Эх, Серега. И добрым надо быть в меру, а то призадумаешься, причислять ли это к достоинствам.

Невысокий толстенький кудрявый Сандип в красивых золотых очках сидел на высоком табурете и пил из большого стакана пепси-колу. На стойке бара лежали листы газеты с курсами акций. Сандип провел пальцем по колонкам цифр и обозначений, набранных мельчайшим шрифтом, и сказал, улыбаясь, что акций ARIBA и LEGATO нет в его portfolio, и что следует их прикупить. Он возвращался из Индии, из отпуска, обратно в райские кущи. На родине Сандипу не понравилось. От сильной загазованности в Бомбее у него начался кашель. А почти всех тех, с кем он учился в университете, можно было встретить здесь, в раю, но никак не в Индии. Возвращаясь к американским делам, он похвалился, что в текущем году сделал хорошие деньги на акциях Oracle и 3Com и купил дом в Santa Clara. Вообще Сандип выглядел умелым ловцом в мутной воде райской лихорадки. Так что надо делать? Как? Подобный разговор с йогом Высоцкий уже приводил лет 25 назад. "Был ответ на мой вопрос прост ... Но йог велел хранить секрет, вот".

Зеленый, программист от Бога, пил банальный Heineken из бутылки и читал родословную, изданную его отцом малым тиражом на собственные деньги, подтверждавшую его, отца, а, значит, и самого Зеленого польское дворянское происхождение. На вопрос: "Путешествуешь?" Он кивнул меланхолично и ответил: "Угу!" Очевидно, замечание Достоевского о том, что все путешествующие поляки - графы, было ему неизвестно. "Не торговал мой дед блинами, не ваксил царских сапогов ... Так мне ли быть аристократом, я, слава Богу, мещанин".

Столыпин, судя по алмазному блеску глаз, уже хвативший порядочно джина с тоником и без тоника, спросил малознакомого человека с наушниками: "А ты все разгибаешься?" Тот поднял глаза, снял наушники и протянул их Столыпину. В наушниках великий кулинар и бывший подпольный певец пел несколько гнусавым голосом об охотниках за удачей, птицей цвета аквамарин.

На тусклой заре перестройки в отдельно стоявшей столовой университета, на втором этаже образовался кооператив. По будним дням там была кофейня, по праздничным устраивались концерты. Одно время в кооперативе директорствовал Мура, футбольный партнер Столыпина. Мура вскоре, прямо по Твардовскому, "тридцати неполных лет, любо иль не любо, прибыл ... на тот свет, а на этом убыл". Но перед тем в один из праздничных дней кооператив организовал концерт того самого будущего кулинара и только что вышедшего из подполья певца. Уже тогда пьяный Столыпин, присутствовавший на концерте, кричал: "Андрей! Ты не прав!" И сейчас пьяный Столыпин послушал с минуту, потом вернул наушники владельцу и сказал: "Он вышел биться с дураками, но он воюет сам с собой". Разгибающийся владелец наушников не одобрил мнения Столыпина. "Зря ты так. Эта песня прямо про меня". И поведал историю о том, как разбогател в Америке трудами праведными. Вдобавок выгодно продал в середине 98 года квартиру в Москве и построил, то есть купил палаты деревянные чуть поодаль от центра райской лихорадки, в городе имени Грецко-Орехового Ручья. До каменных чуть-чуть не дотянул. Все было хорошо, и даже один сосед оказался русским. Сосед этот купил дом на два месяца раньше, занимаясь программированием, хотя ни по образованию, ни по призванию никогда не был программистом ни от Бога, ни даже от Портнова, а выучился как-то сам. Как же обнаружились в нем такие способности?

На Арбате парень лет 18-ти за пять рублей вырезал из цветной бумаги бритвой профили прохожих. Его тоже спрашивали, когда в нем проснулись художественные способности. На это резчик по бумаге отвечал: "Когда Горбачев издал закон о кооперации".

"Ты подумай, - сказал разгибающийся домовладелец. - Что ж это за профессия такая, которой можно выучиться за полгода?" Но не профессия была тут причиной, а лихорадка, бушевавшая в раю.

Чехов говорил, что человек не должен думать о смерти. Простой человек. Толстой же не был ни простым, ни обычным. Думал о смерти постоянно и другим советовал: "Надо, надо думать!" Миша Новгородский был человеком простой и ясной земной жизни. Он не думал и не хотел думать о смерти, только смутно желал, как и большинство простых людей, попасть в рай. Поэтому он не любил Толстого и особенно "Крейцерову сонату", называя ее детской и идиотской. Он сидел за столом в углу. Время от времени доставал из большого дорожного баула, лежавшего у ног, бутылку водки и быстро подливал в стакан на столе. Выпивал, запивая из другого стакана пепси-колой. Он спрашивал насмешливо русского software engineer Володю, хорошо ли у вас там [в раю]. Володя, подумав, как перед ходом в шахматах, отвечал, что хорошо. А чем же хорошо? Ну, например, нужна тебе краска стену покрасить. Вместо обоев стены красят. Берешь кусок штукатурки, несешь в магазин. Продавец сует этот кусок в сканнер, считывает цвет в компьютер. Компьютер запускает центрифугу, подбирает краски, крутит банку. Получается точно такой же колер, как на принесенном куске штукатурки. Миша улыбался, не веря ни единому слову.

-Ну, а ты чем занимаешься?

-Компьютерами.

-Так ты, значит, миллионер?

-Нет, я инженер. [Совсем там не так, как вы тут думаете].

Лицо Миши приобрело насмешливо-пренебрежительное выражение, которое можно было понять так: "Тогда ты, стало быть, дурак".

-А ты уже гражданин [США]? - спросил он другого соседа по столу.

-Почти. Подписался подо всем. Готов защищать Америку с оружием в руках.

-А как же "против России не воюй"?

-А помнишь "цыганочку"? Эх, раз, еще раз! Одной родине изменил, другой - уже проще. А может, еще и не придется.

Игорь-Таксист переходил с места на место и пил все подряд. Точнее, то же, что пили собеседники. И жадно вслушивался в истории успеха. Вот опять стали рассказывать, что рядом с ним, в Лос-Алтосе, какой-то Зеленый так разжился на акциях, что купил сначала новый BMW, а потом и дом за 700 тысяч. А какой-то Маркус из Palo Alto долго искал новый дом за два миллиона. Наконец, нашел. На горе. Точнее, не дом еще, а проект. Внес задаток, но начались дожди, и недостроенный фундамент смыло со склона. Тут Игорь не выдержал и сказал с сердцем: "А не надо было выёживаться!" Ему вспомнилась давнишняя советская зимняя рыбалка. Была долгая оттепель в конце февраля. Снег таял, и на льду было сыро. Подлещик и плотва почти не брали на озере, и они с приятелем пошли к устью маленькой речки, в которую впадали незамерзающие ручьи, и вода должна была быть свежее. Но в устье оказалось подо льдом много гнилых водорослей. Вода в лунках даже пахла тиной, и, конечно, клева не было. Какие-то чудаки ставили жерлицы на щуку, хотя по всем признакам было еще рано. Слишком далеко до весны. Но на одной из жерлиц упал красный флажок, и прибежавший пацан лет 15-ти вытащил щуку грамм на 800. Ни у Игоря, ни у приятеля жерлиц с собой не было. Еще через полчаса тот же пацан выхватил вторую щуку, теперь больше килограмма. Приятель уговаривал Игоря уходить: у них совсем не клевало. Игорь и сам понимал, что тут делать нечего. Но сил не было просто так встать и уйти, когда вот пацан снова осторожно стал выбирать тугую толстую леску из лунки в двух метрах от его сапога. Вот везет же людям!

Стали объявлять посадку. В виртуальном аэропорте не только посадка шла на разные рейсы в разные города и страны, но и отправляющий терминал трансформировался по понятиям и особенностям страны, в которую отправлялся самолет. Из послушной очереди на Сингапур два узкоглазых охранника вывели под руки пассажира, уронившего на пол обложку от билета, и повели куда-то под одобрительное кваканье остальных. То ли в тюрьму, то ли прямо сразу сечь плетью.

С российскими рейсами все было, как всегда. Сразу три самолета грузились через одну калитку. Охрана не успевала пропускать пассажиров через железную рамку, просматривать через монитор содержимое сумок. А толпа из пятисот человек, подогреваемая морганием надписи об окончании посадки, все напирала. Дима-Клоун без вещей, с толстой газетой в руках, застрял в самой гуще этой толпы. Кто-то ухватил его сзади за плечо и дыхнул в ухо: "Браток, попаду я в Нью-Йорк?" Дима ответил: "Может и попадете, если успеете. Да не пихайтесь так, пожалуйста. Я тоже в Нью-Йорк". "А! Ну хорошо. Я тогда за тобой буду держаться". "В Париже бардак, но здесь еще хуже", - сказал Дима как будто даже с удовольствием. "Хуже! Хуже!" - поддакнул сзади браток.

Тут работница аэропорта высунулась из калитки и закричала, что кто до Нью-Йорка, то проходи первым. Пассажиры барселонского и цюрихского рейсов справа и слева от входа удивлялись, пропуская:

-И откуда вас столько в Нью-Йорк?

-Так выходные начинаются. На дачу надо, огурцы не политы! Малаховка, Нью-Йорк ...

-А! Ну тогда проходите.

Когда лихорадка улеглась, и все терминалы опустели, неторопливой походкой, слегка улыбаясь и щурясь на моргающие рекламы и табло, обладающий тем бытием, каким его наделили живые, прошел высокий и крепкий, с небольшой проседью в темных волосах, последний защитник Толик. И сказал, ни к кому не обращаясь, почему-то как Иоанн: "Если Я сказал вам о земном, а вы не верите - как поверите, если буду говорить вам о небесном".

Январь 2000 - Март 2001

/-\/

Примечание

*) Кукла эта будет разъяснена позже.

Комментарии: 3, последний от 25/04/2004. © Copyright Ayv (ayv_writeme@yahoo.com) Обновлено: 17/02/2009. 146k. Статистика. Повесть: США		Оценка: *7.149** Ваша оценка:

Ayv: другие произведения.

Лихорадка в Раю