Аннотация: Это было на самом деле, и я знаю одного из участников этой истории, но все совпадения, конечно же, случайны :-)
Змея уползла из постели и растаяла в углу. Но ощущение упругости ее прохладного тела осталось на пальцах. Во сне он пытался разомкнуть кольцо, которым эта гадина обвила его закадычного приятеля Серхио и дражайшую супругу, Габриэлу. Слишком прозрачный образ. Любая мексиканская тетушка поймет, не говоря о нем самом, психологе, много лет ведущем прием в Мексико Сити. Мигель тряхнул головой и вышел на кухню, где жена привычными движениями закатывала всякую всячину в кукурузные лепешки. Он остановил ее коротким жестом. Она глянула в его посеревшее лицо и замерла.
- Габриэла, скажи мне... ты и Серхио...
Ее взгляд заметался, а губы зашевелились медленно, словно с мороза: "Кто тебе сказал?"
Свое детище, раскрученный бизнес с парой сотен работников Мигель оставил в распоряжении Габриэлы, равно как и троих детей-подростков. "А в Бразилии и на Филиппинах змея - хороший символ. Какого черта?" - думал Мигель.
Прошло два года. Мигель уверенно шагал по жизни. На одной из конференций ему повстречалась черноглазая Моника, психолог из Германии. У нее были нелюбимый муж (один), любимые дочки (две) и собственная практика. А еще - умение непринужденно изъясняться на шести языках. Они стали сотрудничать. Оба выплывали в нарядах римских богов Марса и Венеры, а потом работали с участниками тренинга и их мужскими-женскими архетипами. Вокруг них все бурлило и кипело. В воздухе плотным облаком висело либидо. Окружающие озадаченно спрашивали: "What's going on between you two?"*
Игра с мужской и женской энергией была опасной и получила логическое продолжение. Часть энергии захотела отпочковаться и жить в отдельном теле - Моника забеременела. Маленький Алехандро потребовал, чтобы родители жили вместе. Они радостно подчинились - развод с германским мужем показался делом одного обстоятельного разговора и нескольких формальностей. Моника улетела разводиться.
Следующей ночью Мигель проснулся с сильно бьющимся сердцем и сосущей пустотой внутри. Он стал успокаивать себя, а точнее пытаться обмануть, потому что душа уже знала все. Назавтра Моника не позвонила. И послезавтра тоже. Через неделю телефон вздрогнул. Мигель не узнал ее - это был глухой и чужой голос. Голос человека, отказавшегося от полнокровной жизни в пользу размеренного существования: "Мигель, я сделала аборт. Он сказал, что никогда не отдаст мне дочек. А без них я не могу".
Мигель уронил трубку и сразу забыл об этом. Горе заполнило всю комнату, и спрятаться было некуда. Он залез под стол и стал выть. Выл долго, пока не кончился голос. Потом упал ничком и на какое-то время забыл о себе тоже. Не о Монике - нет, с этим предстояло жить. Как и с болью от убийства ребенка, которому уже подобрали имя. Очнулся, завыл снова. Потом он не мог вспомнить, ел ли он что-то на той неделе. Наверное, нет, потому что все время выл. Выть было так же естественно, как дышать. С воем выводился избыток боли. Тот избыток, что мог иначе заткнуть дыхательное горло и остановить сердце. Дней через десять Мигель стал замечать, как меняется голос на пятнадцатой минуте, и одновременно с этим приходит облегчение. Исследователь поднял голову и заставил Мигеля замерять, записывать, сверять. Боль выплеснулась фонтаном новых идей. Вместо сына родился новый тренинг, только теперь он вел его в одиночку. Через полгода его было трудно застать дома, и почти все его дни были расписаны на год вперед. Хоровод улыбок и сияющих женских глаз протянулся на всю Южную Америку. Мигель стал знаменитым.
Однажды раздался звонок. Трепещущий голос, когда-то такой родной, рвался к нему по проводам:
- Miguel, I'll come to you for El Dia De Los Muertos.
"На День Мертвых - в самый раз, - подумалось ему. - Все ведь умерло".