Морган Владимир: другие произведения.

Рене - Хоккеист

Сервер "Заграница": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 2, последний от 08/04/2010.
  • © Copyright Морган Владимир (kuk2ish@yahoo.ca)
  • Обновлено: 11/04/2011. 31k. Статистика.
  • Рассказ: Канада
  • Скачать FB2
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Напротив того, процессы болезненного угасания животного организма мало того, что необратимы, они нарастают непредсказуемо лавинообразно, как снежный ком, как число вариантных ходов в шахматной партии. То есть, не в простой арифметической, а в геометрической прогрессии. Метастазы раковой опухоли уже заполнили организм Рене. Ни оперированию, ни терапевтическому лечению такой тяжелый больной обычно не подлежит. Он обрекается на прогрессирующее умирание и "лекарство" таких - не более чем сильнейшие обезболивающие наркотики, облегчающие предсмертные муки обреченного. Бывает, что и творческий человек, разбросанный по характеру, часто отвлекающийся на борьбу за лучшие условия существования, постоянно откладывает завершение трудов на более отдаленное время. Кажется, что если долго жить, то успеешь состоятся, достичь покоя, необходимого для завершения трудов, но наступает нервное истощение, приходит неумолимая душевная устлость и не хочется ни завершать труда, ни вообще существовать.
    •   Слухи о прибытии в Бордо хоккеиста Рене просочились за стены этой респектабельной монреальской тюрьмы задолго до самого появления Рене. Он делал третью ходку, слыл признанным авторитетом и носил кличку "Бешеный" - за бешенство, в которое часто впадал, если чуть что было не по нем.
      Ближе к отбою, когда чугунная плита блекло-голубой двери сектора "Джи" всосала Бешеного Рене, в общем холле раздались радостные крики арестантов и громкие аплаузы их дружеского приветствия. Кто играл в карты, посиживая за вмурованными в пол металлическими столиками с "квотэрами" недвижимых стульев вокруг, кто поглядывал "телик", недосягаемо вздернутый высоко под потолком, кто просто покуривал за кофе в бумажных стаканчиках и за "бля-бля", кто болтался на двухэтажной фиге черного тренажера в углу - все в этот ответственный момент оторвали зады от своих ленивых занятий и сгруппировались на входе. Рене слегка возвышался над толпой своим бледным, издерганным лицом и бритым наголо черепом. Мышиного цвета заношеная "тишотка" и панталонное "хакки" вольготно обвисали вокруг его исхудалого, костистого тела. Проще говоря, невзрачные носильные вещи балахонно болтались на "мослах" бывалого грабителя.
      В едином гуле не менее чем пяти десятков голосов различались отдельные выкрики:
      -Наш Рене в одиночку взял три депанера! Кто бы еще такое смог сделать?! Только Рене! Молодец Рене! Он из Лонгю! Только там находятся такие отчаянные и настоящие квебекуанские парни, как Рене! Он покажет этому русскому!..
      По-боксерски подгребая ногами и притопив нижнюю челюсть в продвинутом вверх правом плече, Бешеный Рене проломился сквозь толпушку оживленных руммейтеров и мертвящим взглядом своих замутненно-карих и кнопочных глаз сверляще вперился в того единственного, кто не привстал в приветственном почтении. При этом скукоженный в длинну тюремный холл сектора "Джи" как бы еще более сузился в своих размерах.
      Возникла напряженная пауза: неподалеку, в стороне от всего шумно происходящего, сидел за столиком широкогрудый и накаченный паренек лет тридцати пяти, осененный ударами солнечных лучей из широкого тюремного окна, затянутого хитрой вязью толстющей решетки, Посиживал парень тихо и независимо, ни на что не отвлекаясь и видимо, не понимая смысла происходящего. Он не строил из себя увлеченного, а был, действительно, глубоео погружен в чтение какой-то толстющей книженции. Пауза затягивалась.
      -Я сделаю тебе кофе, Рене! -не выдержав напряжения, сквозь золоченые кольца в губе и в носу прогугнявил хлипкий Патрик и бросился шурудить у пластмассовой кофеварки.
      Стоящий рядом с Рене толстый и неопрятный Род из Гаспези наклонился и прощебетал, тыча перед собой сарделькой пальца:
      -Вот это и есть, тот самый, паршивый русский...
      От резкого движения Рода кривым пиратским ножом угрожающе взметнулась над его головой его рыжая худая косица.
      Сидящий в отдалении "русский" уловил, кажется, смысл происходящего, вышел из-за кругляша стола и сделал представление по-английски:
      -Хай! Меня зовут Денис. По-французски это тоже самое, что и Даниель . Я вижу - ты здесь какой-то босс и я , как и все, рад видеть тебя... Но, сам понимаешь, не здесь, не в тюрьме.
      Росту в Денисе оказалось не так уж много - чуть выше среднего. Одет он был, как и многие русские "за рубежом" - в синюю "джинсу". Внешне - ничего особенного: черные волосы с проседью да в коже лица как бы пороховины застряли.
      -Видишь, сам видишь! -зашумели в толпе. -Он не говорит по-нашему! Он не хочет говорить по-нашему! Что он там такое бормочет, проклятый табарнак? А как он себя ведет тут? Он ведет себя как сам менеджер всего нашего сектора!
      -Какого черта ты здесь читаешь, фак ю? -с долгой расстановкой в английских словах и с видимой натугой в голосе произнес Рене.
      -Это "Отверженные" Виктора Гюго. Только на русском, фак ю.
      -Ну, ты попал, партнер! -не мигая и не отводя своего мутного взгляда, воскликнул Рене. -Наверное, здорово успел насолить этим парням, что они так много ненавидят тебя?
      -Не знаю, с чего это они так взъелись! Ну, дал одному-другому по фейсу, но я первый не начинал...
      -А за что сидишь, фак ю?
      -Я сказал нашим мужикам, что сижу за изнасилование крупного рогатого скота. Нашелся переводчик. Правда, он уже вышел. Но вообще-то, сижу за превышение скорости. У меня навыки езды несколько другие, чем в вашей провинции.
      И добавил доверительно:
      -Какой же русский не любит быстрой и потому ужасной езды, не так ли? На Ронделе ты, наверное, был и на "Русских горках" катался. Правда, в России они называются "Американскими горками", фак хим. Я думаю, у русских сниженный инстинкт самосохранения. В этом секрет их национальной загадочности и поэтому они, фак ю, так безрассудно храбры.
      Молчащая толпушка непонимающе взирала на беседующих, обменивающихся резкими "факами", то есть ебуками. Было яснее ясного: назревает молниеносная драка. Некоторые инстинктивно отступили подальше, как бы очищая место для потасовки.
      Но тут душераздирающе взвыла тревожная сирена.
      -Трататата, табарнак! -бешено вращая зрачками, заверещал Род из Гаспези, затопал ногами, затряс косичкой и бабьим задом в ситцевых пестрых шортах по кривые колена.
      Вспугнутые "зэки" встревоженно вспорхнули из-за столиков, как взлетают из-под снега веером куропатки, и, поспешая, но с видимым достоинством рассыпались по своим камерам. По первому и - вверх по лестнице - по второму этажу. Стены каменных нор и опустевшего холла отсвечивали выгоревшим "салатом".
      Началась вечерняя проверка. Для этого в "Бордо" никто не выбегает на плац. Ни строями, ни шеренгами, ни рядами. И фамилии по списку никто не выкликает. Здесь, по сигналу с центрального пульта стальные двери в камерах электронно захлопываются на двадцать минут, и тогда гарды покамерно и поголовно пересчитывают людей, мельком взглядывая в пуленепробиваемые окошечки.
      -А ты что, действительно, умеешь драться? -спросил Рене.
      В секторе "Джи" были камеры и на восемь, и на четырех арестантов. Но по воле рока и по тюремной роли Рене оказался "прописанным" у Дениса, в его двухместной камере, первой от поворота с лестницы, на втором этаже.
      -Не знаю, -в ответ на вопрос Рене стрельнул Денис глазом, отливающим сталью.- Но я бывал на войне. Когда твои парни налетели на меня, этот прохиндей Патрик сразу же опрокинулся навзничь от одного только моего резкого движения. Франсуа - третий у них - тут же выбежал. А у крикливого и писклявого Рода оказался такой крепкий фейс, что у меня костяшки руки до сих пор болят. Даже через полотенце пробило. Сделал я ему маленький киксинг, вышел и позвал охранников: "Гард!" Смотрю, а гардъениха выскользнула из своей стекляшки и смылась. Ну, я переговорной трубкой постучал немного по стеклянной броне. Трубка и рассыпалась... Но ты же сам видел как этот Род из Гаспези орет ни с того, ни с сего! Я этого не люблю. Русские, вообще, не любят когда на них кричат.
      -Нет, вы только посмотрите на него! Ты! Сосунок! Ты многого не знаешь и о многом не догадываешься. Род - это менджер среди заключенных нашего сектора . Он кричит не на тебя. Он дублирует голосом электронный сигнал "По камерам"! Чтобы до каждого дошло. А если нет, то весь сектор будет лишен дневной прогулки. Вошло это в твою бестолковую башку? Дид ю гет ит, табарнак?
      -А зачем вообще нужен такой менеджер, если стража вокруг? Это дубляж!
      -Ну, не скажи-и-и, -раздумчиво протянул Рене.- У стражи свои интересы, у арестантов - свои.
      -Да, но я Рода все равно не люблю. А ты, ведь, боксер? Я сразу заметил, как ты умело передвигаешься.
      -И опять ты ошибаешься! Я хоккеист. Но да, я брал платные уроки по боксу. Потому что нынешний хоккей это одновременно и бордель, и смертоубийство. То к тебе в раздевалке какой-нибудь старый пидар пристает, то тебя убивают прямо на глазах одобрительно свистящей и все осознающей публики. Когда-то хоккей был красивой игрой, теперь - нет. Это - монстр. Люди, лишенные ужасающих зрелищ Гревской площади, изыскали много других способов наслаждения видом и запахом человечской крови. И потом, хоккей теперь - это одна из главных дорог к неожиданному и миллионному состоянию. Если ты выжил, если ты не потерял здоровье, если пробился в высшую лигу и был удачлив приэтом. А до этого - голая реальность для многих: тысяча, тысяча двести "гусиков" в месяц... Но я любил и люблю эту игру.
      Вновь душераздирающе взвыла тревожная сирена и, отпираясь, со звоном отщелкнулся встроенный в сердцевину затвор на двери. Тюремный народ высыпал в холл на вечерний кофе со сливками, с сигареткой, с картишками, с прохладным душем, с телефонными звонками друзьям и родственникам и - по "интеркому" - с дежурными гардами-земляками, всаженными тут же между секциями в свои прозрачные бронированные будки.
      -Эй, Денис! -выкрикнул по-английски один из гардов, используя громкоговорящую систему. -Тут про твои подвиги уже рассказывали.Ты, что, в самом деле русский? И прямо из Санкт-Петербурга?
      Сектор "Джи" приэтом безвыволочно утоп в громе путанной анлийской и русской лингвистики.
      -Да! - ответил Денис. -Три месяца тому назад.
      -А я через неделю отправляюсь туда на вакейшн. Красивый город. Может, что передать?
      - А ты, что? Тоже из Питера?
      - Нет, я поляк. Но могу передать, если что.
      -Спасибо, ничего не надо. Ни я не успел, ни они там еще не соскучились по мне. Я только хотел спросить... Эта гардиха, Сесиль, она откуда?
      -Много будешь знать - быстро состаришься, -засмеялся в "интерком" предусмотрительный поляк. -Здесь не принято сообщать своим подопечным такие вещи! Ты, вот, только скажи, твоя фамилия, действительно, Фак-ин?
      -Да! Факин. Бай зе уэй, одного моего приятеля звали еще почище. Он был Фак-ов!
      Когда перед одиннадцатью вечера Денис поднялся на ночь в свою камеру, Бешеный Рене сидел там в одиночестве спиной к двери за металлической плахой столика под виртуальным молоком электрического плафона. "Зэк", по-французски "призоньер", что-то там такое ковырял на столе и вдруг резко обернулся к Денису:
      -Ну, и что ты молчишь? Говори что-нибудь.
      -Я не говорю по-французски.
      -А и не надо по-французски, фак зем. По-английски! Мне нужно учиться говорить по-английски.
      -Для чего это тебе? Ты, ведь, квебекуа. И ты живешь в своей стране.
      -Не ска-а-ажи! -тщательно подбирая слова, задумчиво проронил Рене. - Вот видишь, чем я сейчас занимаюсь?
      При самом поверхностном взгляде легко определялось, что опыта пребывания в тюрьме Бешеному Рене не занимать. Ловко, безо всякого инструмента, разделался бывалый арестант с безопасной бритвой, которую он, как и все вновь поступающие в тюрьму, получил запакованной в целофан вместе с туалетным мылом, зубной щеткой и пастой. Теперь, освобожденное им от оправы, стальное лезвие бритовки угрожающе посверкивало в руке арестанта-рецидивиста. Ночью - чик - по горлу - и - нет - тебя!
      Но в сей момент Бешеный Рене был поглощен весьма мирным занятием. Слегка прикусив высунутый язык и по-детски посапывая, он старательно оконтуривал забавных зайчиков из журнала "Плейбой", обходя лезвием нижние части непотребных девок.
      -Та знаешь, для кого это я стараюсь?
      -Откуда мне знать?!
      -Для девочек моих стараюсь. Письмо им надо написать. Две маленькие дочурки есть у меня. Для них и стараюсь. И депанеры для них чищу. Хочешь на девочек моих посмотреть?
      Автоматически оглянувшись, Рене быстро извлек откуда-то глубоко из трусов уже порядком измятую фотографию. Две милые белокурые девчушки лет пяти и шести лукаво щурились с фото.
      ...В семнадцать лет, по рассказу Рене, он подавал большие надежды в хоккее. Был он высокорослым, крепким и выносливым юношей из средне-буржуазной семьи. Мама - служащая в банке и отец - социальный работник души не чаяли в своем единственном сыне. Хоккейное мастерство юного Рене быстро нарастало. Облаченный во флюоресцирующий аквамарин громоздких хоккейных доспехов, осыпанных белыми королевскими линиями, Рене был великолепен. Настоящий богатырь. Над строями и толпушками своих сверстников он возвышался, как стройный молодой дубок над кустарниковой зеленью лапчатого орешника.
      Юного Рене-хоккеиста буквально переехали подлые завистники. А, может, оплаченные наемники. А, скорей всего и то и это - все вместе. Потому, что большой спорт - это гигантский, как спрут, разветвленый бизнес, где все продается и все покупается.
      Это еще сущая чепуха, если в тебя выстреливают тяжелым куском прессованной резины прямо в незащищенное лицо. На одной из регулярных тренировок, даже не на хоккейном турнире, сверстники-завистники по юношеской лиге, как молодые волки, разорвали Рене на части. Они наехали на него в центре хоккейной площадки, когда Рене не владел шайбой и был расслаблен. Один саданул знаменитость между ног слева, другой со всего маху ударил по ногам и поволок вправо. Последовал разрыв паховых мышц и перелом шейки правого бедра. Рене дико закричал и сцепил зубы.
      Выступая перед журналистами, тренер команды, гордо противопоставляющий силовой канадский стиль игровому стилю европейского хоккея, только и сказал:
      -Если хоккеист во время игры обьемно не видит шайбы и поля, судью, соперников и партнеров - этого его беда!
      С той поры все кончилось для Рене раз и навсегда: слава, деньги и большие ожидания. Бывшая молодая знаменитость приволакивал правую ногу несмотря на металлическую вставку, получил инвалидность и стал стопроцентным психом. Он ничего не умел делать. Он был форвардом, а это совсем иной характер, чем у защитников. Вскоре дом-коттедж отняли у Рене за долги; жена, бывшая стриптизерка, тут же перешла на содержание к другому мужчине и отняла у Рене радость общения с милыми дочурками. В довершение ко всему, через какую-то пару лет доктора обнаружили у бывшего боевого парня смертельное заболевание раком.
      -Когда доктор в первый раз сказал мне, что мне осталось жить всего лишь три года, -скривив лицо, заметил Рене, - я грабанул свой первый депанер. Мне удалось захватить тысячу семьсот долларов для моих девочек, но деньги у меня тут же отняли. Второй раз я брал ночной депанер, когда до моей смерти, по сообщению доктора, мне оставалось полтора года. Но этот медик всегда ошибается в своих расчетах! В последний раз он отвел мне всего шесть меяцев, а я прожил, вот, уже восемь. Как это тебе нравится? Зато в этот раз я взял три тысячи долларов! И ничего не отдал полиции. Когда я умру эти деньги будут моим последним подарком для девочек.
      Около полуночи интенсивность освещения в тюрьме автоматически снижалалась до полутьмы. Рене вынужден был прервать свои "плейбойские" занятия и, укладываясь спать, начал мучительное для него заползание на второй этаж стальной двухярусной кровати. Он при этом болезненно морщился, оскальзываясь на узких хворостинах-поперечинах отвесно приваренной к нарам прямо с лица лесенки-стремянки, и бранился по-всякому.
      -Может тебе удобнее будет спать внизу? - деликатно спросил Денис, как бы предлагая больному свое нижнее место.
      -Не суйся куда тебе не надо! -психанул Рене. -Здесь никому и ничего не принято уступать. Если только кто сильнее тебя и не потребует этого! Ты, русский, никогда не пройдешь экзамена на принятую здесь душевную жесткость. Не обольщайся и впредь, увидев кое-кого улыбающимся. Это как звери: они улыбаются, когда насытятся. Запомни, если к тебе обращаются со словами "Шпе ву зеде?" , то это не значит что после этого ты можешь броситься в обьятия и повестововать о всех твоих бедах. Запомни, это всего лишь принятая форма общественной корректности. Ты обзан ответить отрицательно, но и поблагодарить при этом. А, что,-подтыкая получше жидкую арестантскую подушку себе под голову неожиданно поинтересовался Рене: -дети у тебя есть?
      -Нет еще, - с готовностью откликнулся Денис. -Только отец да мать. Да куча сестер и братьев.
      -Сколько?
      -Двенадцать! Мал мала меньше.
      -И ты приехал сюда, чтобы заработать им на жизнь?
      -А как ты думаешь?!
      -И что ты намерен делать?
      -Да хоть машины мыть!
      -Тебя не возьмут. И никуда не возьмут, потому что здесь много работников. И потому, что ты не знаешь французского, а, значит, не билингуал.
      -Да на такой работе можно и немым работать. Но я выучу!
      - Пока будешь учить и жизнь уйдет.
      -Так что?
      -Ты, конечно, можешь меня осуждать! -свесив вниз свою бритую до синевы голову, заявил Рене. - Да, я граблю депанеры! Но я делаю это без оружия, без насилия и без угрозы для жизни кого бы то ни было. Просто, захожу и говорю: "Давай деньги!" И они отдают. Пойдешь со мной, когда мы выйдем отсюда? Я умираю и потому прозорлив. Я хочу тебе помочь.
      -Надо подумать! - только и буркнул Денис.
      Июльская полночная духота неимоверно донимала сокамерников. Окна тюрьмы намертво инсталлировались толстющим бронированным стеклом и не открывались на проветривание. Действовал встроенный в стену стационарный для всего здания аэрокондиционер, но силы с какой он действовал не хватило бы и на трепетанье лепестка розы. Ровно в час ночи в дверь камеры требовательно постучали. В полутьме Денис напряженно вскочил со своего жесткого ложа и громко вопросил:
      -Что нужно?
      Тут на него сверху повалился колченогий Рене, сорвавшийся со стремянки. Денис инстинктивно подхватил руммейтера, спасая его от удара о бетонный пол.
      -Лекарство! - прозвучало за дверью. -Лекарство, фак ю! Что, не понимаешь?!
      Рене подскочил, даванул на сигнальную кнопку, смонтированную в стальной коробке дверного проема; ночной гард на пульте управления сектором "Джи" внизу принял сигнал, тоже даванул в ответ. Наконец, проверещал электронный замок и дверь отворилась, обозначив на пороге двух рассерженных задержкой гардов, одетых почему-то в черную униформу.
      -Кто тут Рене?
      Один из гардов ослепил сокамерников мощным полицейским фонарем. Другой, с пистолетом на вскидку, протянул перед собой крохотную оранжевую капсулу.
      -Это я Рене! - сказал Рене. -Извините, ребята, я уснул.
      -Что это у тебя? - полюбопытствовал потом Денис.
      -Это мой прескрипшен. Лекарство! Я без него спать не могу.
      Вторая лечебная процедура подобного рода проходила обычно в пять утра перед самым рассветом. Внутри тюремной камеры оверлогов и курантов не содержалось. Ни наручных, ни карманных часов у Рене не было, но дисциплинированный, он начинал возиться наверху гораздо раньше события. По многу раз за ночь Рене будил Дениса и озабоченно спрашивал по-французски:
      -Который час?
      Что и сердило, и смешило Дениса, потому что для непривычного русского уха фраза складывалась забавная "А кель хер?".
      -Да что ты так волнуешься? -заметил как-то Денис. -Придут гарды, сами разбудят...
      -Ты не знаешь этих ребят! -взвизгнул от возмущения Рене. -Если что не по ним - пристрелят и все тут! И тебя, и меня! Из чувства самосохранения. И за нарушенье тюремного порядка.
      После чего умирающий арестант, изрыгая приглушенные проклятья типа "О, путан!", "О, табарнак!", "О, бордель!", скользил и срывался своими негнущимися ногами со стремянки второго яруса. Иногда падал сверху.
      Всеми этими тревожными ночами взбудораженный Денис плохо спал и не высыпался. Время от времени он настороженно приподнимал голову, соображая что будет, что произойдет, если Бешеному Рене надоест его борьба за жизнь, если тот устанет сопротивляться смерти, если у него произойдет так называемый нервный срыв? Достанет тогда Бешеный припасенную им бритовку и полоснет он его, Дениса, спящего, по горлу, с тем, чтобы, например, не одному отойти в так называемый "иной мир".
      -Да возьми ты их себе, эти часы, я их дарю! -не выдержал однажды Денис. -Если хочешь, то навсегда!
      И впервые за эти дни уснул крепко-накрепко.
      Часы, с которыми Денис так кажуще легко расстался, были, между тем, редкими. Если не сказать бесценными. И по цене, и по модели, и по той памяти, какая связывала их и какая была дорога Денису. В самом верху циферблата этих часов призывно-загадочно люминисцировала ? красным крупная пятиконечная звезда. Чуть ниже, осененный как бы нерукотворным звездным символом, струило свой неудержимый и бесконечный полет голубое изображение реактивного самолеат-истребителя типа "Сухой". В нижнем ярусе, сразу под шпилькой центральных стрелок этих замечательных часов отливал изумрудом грозный "Т-34". Верх циферблата, как царской короной увенчивался стальным азимутальным сферой, с помощью которой можно задавать и удерживать заданное направление. Все - на семнадцати немаленьких рубиновых камешках. И - что самое важное - часы эти были с "боем", то есть с будильником... "Командирские" назывались. Еще советской выделки. И впридачу - рубчатый ремешок из черного "асфальта" прочной литой резины.
      Филантропическая выходка Дениса неожиданно загнала Бешеного Рене на передовые позиции глубоких нравственных размышлений. Практичность "Командирских" была несомненной. Рене сразу заценил это и не колебался. Отказаться от подарка, потому только, что сам учил этого недалекого русского мужика душевной жесткости? Это глупо! В сложившейся ситуации было совершенно неясно, кто проявляет мягкотелость: тот, кто берет или кто дает? Ничуть не заботился Рене и о том, что, возможно, будет не понят другими арестантами в любом своем решении относительно подарка. И ко всему, благодаря своим жестким моральным установкам, обсевшим его в результате свалившихся на него несчастий, Рене нисколько не переживал, что тревожит сокамерника своими шумными медицинскими подьемами по ночам. Но, в то же время, Рене и не сказал про себя грубо: "Да пусть этот глупый русский помучается без часов!" Не сказал так, ибо хранил в душе и еще кое-что, о чем предпочел умолчать до времени.
      -Беру! -твердо произнес Рене и с подчеркнутой благоговейностью пристегнул подареный русский раритет себе на руку.
      С тех пор, на ночные приемы лекарства квебекуанец-зэк сползал со своих нар заранее. Страждущий от боли и немо-терпеливый, он всякий раз по получасу, бесшумно, как затаившись, поджидал у дверного окошечка черных тюремных гардов с их особым лечебным препаратом, какой выдается только с оружием. Приемы наркотика стали проходить более спокойно и без происшествий. Как и в этот раз.
      На следующее утро, спозаранку, часов в десять, гарды прямо из камеры увели заспавшегося Дениса на собеседование в офис тюрьмы, а Рене появился перед позавтракавшими арестантами еще позже. Необычно громко для всех и твердо хлопнул Рене подпружиненной дверью, так что и гард в "стекляшке" и руммейтеры в холле воззрились вверх, как на эстраду.
      -Эй ты! -держаясь за балконные перила, как за поручни капитанского мостика, крикнул он Роду. И неожиданно добавил по-русски: -Иди сюда, е твою мать!
      Толстый Родней из Гаспези торопливо поднялся по лестнице, и Рене врезал ответственному призоньеру увесистую оплеху, полхожую на боксерский хук. Арестанты в холе захохотали и даже гард принял оплеуху за дружескую выходку.
      - Надо вести себя прилично! И еще. Этот русский с его первой ходки не может быть здесь менеджером, - громко сообщил Бешеный притихшей аудитории. -Потому что, как вы знаете, русский пока не билингуал.
      В этом месте еще более дружный хохот снизу прервал Рене, но он настойчиво продолжил:
      -Русский будет почетным гостем сектора "Джи". А со второй его ходки вы сами увидите!
      Едва отпив утренний кофе, Рене с просветленным лицом и ясным взглядом, поспешил к общественному телефону устроенному на стене под лестницей. Рене долго и настойчиво куда-то там звонил и перезванивал. К Денису, штудирующему своих "Отверженных", Рене подошел по-юношески стремительно, как бы другим, обновленным человеком. Ему безотчетно нравилось, что у него появился глупый новичок-подопечный, которого нужно учить и наставлять персонально, вести за собой, а иногда и защищать.
      -Ну, вот, и все! -радостно заявил он. -А ты говорил зачем мне английский! Я дозвонился до своего старого приятеля по хоккею из Пенсильвании. Ты знаешь, это ля - в Штатах. Он там владелец большой транспортной компании. Обещает до четырех тысяч долларов "америкой" в месяц, полное страхование и полное покрытие возможного ущерба! Поедешь со мной, а? Я сказал моему американцу, что у меня есть русский сменщик. И приятель ждет нас обоих!
      Но дня через два, к вечеру приподнятое душевное настроение Рене похожее на короткое весеннее половодье спало и состояние здоровья хоккеиста огорчительно-резко ухудшилось. Время от времени он стенал от боли и скрипел зубами.
      Да, многоуважаемого господина Рока никуда не обведешь вокруг пальца. Доктор хоккеиста Рене, как и все доктора, конечно, не бог; но в своих предсказаниях смерти медики обычно ошибаются только в сроках. Как и синоптики. Если у тех сказано, что ожидается плохая погода, то не сомневайтесь, скверность в природе наступит обязателньо. Пусть и с запозданием в месяц.
      Вдумайтесь, как медику ошибиться? Есть законы, и есть закономерности! Процессы развития растительных и животных организмов как живительны, так и плановы. Вот человек в виде младенца появился на свет. Вот у него молочные зубки пошли. Вот пошли, так называемые, "вторые" зубы. А вот наступила пора полового созревания... И так далее.
      Напротив того, процессы болезненного угасания животного организма мало того, что необратимы, они нарастают непредсказуемо лавинообразно, как снежный ком, как число вариантных ходов в шахматной партии. То есть, не в простой арифметической, а в геометрической прогрессии. Метастазы раковой опухоли уже заполнили организм Рене. Ни оперированию, ни терапевтическому лечению такой тяжелый больной обычно не подлежит. Он обрекается на прогрессирующее умирание и "лекарство" таких - не более чем сильнейшие обезболивающие наркотики, облегчающие предсмертные муки обреченного.
      Бывает, что и творческий человек, разбросанный по характеру, часто отвлекающийся на борьбу за лучшие условия существования, постоянно откладывает завершение трудов на более отдаленное время. Кажется, что если долго жить, то успеешь состоятся, достичь покоя, необходимого для завершения трудов, но наступает нервное истощение, приходит неумолимая душевная устлость и не хочется ни завершать труда, ни вообще существовать.
      В этот день на первую по времени традиционную ночную побудку Рене не смог спуститься со своих нар.
      -Увер! - триязычно просипел он на стук в дверь. - Опен! Открой!
      Двое каких-то новых заспанных гардов громко выказали свое недовольство нарушением порядка, в камеру вступить не захотели и Денис, нажавший сигнальную конпку, передал желтую капсулу лекарста на верхние нары. Потом поднес Рене воды из-под крана.
      Шумно проглотив снадобье и облегченно передохнув, Рене неожиданно заговорил.
      -Ты думаешь, почему я покровительствую тебе и откуда я умею материться на русском? В девяностых годах, теперь уже прошлого века, я в порядке обмена игроками побывал в Чехословакии и Финляндии, играл у немцев и у итальянцев. Привел Бог, побывал я и в России. И, ты знаешь, был я как раз в твоем городе Санкт-Петербурге - тогда он назывался Ленинградом. А ты как любишь материться?
      -Я? -опешил Денис. -Карамба!
      Для удобства общения Рене свесил голову сверху и продолжил:
      -Меня определили на проживанье в большую семью, где было семь или даже восемь детей. Они практически голодали. Но они уступили мне одну из своих комнат, а сами спали в коридоре, куда выходили двери еще нескольких семей. Я водил своих гостеприимных хозяев на Невский проспект и в "Детский мир", покупал им игрушки и мороженое. А мальчик из этой семьи, мой сверстник, пребывал в это время в Монреале у моих родителей и тренировался с пацанами Квебека... Мои родители ему тоже многое покупали. И он привез в Ленинград кучу подарков. А я истратил все свои деньги на эту семью, и они ничего не смогли подарить мне...
      В этом месте Рене слегка поперхнулся, откашлялся, помолчал немного и неожиданно для Дениса продолжил:
      -Твои "Командирские" - первый и единственный подарок, какой я имею на память о России... Никогда не думал, что такое может случиться! Через много лет ты для меня стал как бы олицетворением этой великой и красивой страны, где мне уже никогда не бывать.
      -А ты для меня стал прекрасным Квебеком! - откликнулся Денис и не нашелся больше что сказать в ответ.
      В этот момент Бешеный Рене , видимо, совсем изнемог, резко откинулся к стене и затих. Глубокой и душной июньской ночью он не встал на прием лекарства и во второй раз. Как ангелы тьмы, два рассерженных гарда в черных тишотках ворвались в камеру с пистолетами наготове.
      -К стене! - прорычал один из гардов, удерживая Дениса в прорези прицела. - Лицом к стене! Не двигаться!
      Напарник гарда, в два счета взорлив по стремянке над верхними нарами, резко дернул Бешеного Рене за руку и тут же почувствовал вступивший в молчаливое тело Рене холодок смерти. В слепящем и мечущемся свете фонарных лучей гард поспешно спрыгнул сверху.
      -О, бой! - в ужасе выкрикнул он и замолотил в "матюгальник", в "вокинг-токинг" , в мобильник или во все другое.
      Минут через десять по срочному вызову прибыла спецбригада стражников. Эти были одеты в белое. Шум передвижений и громкие переговоры гулко отскакивали от салатных стен каменного мешка сектора "Джи". И тут, как бы осознав смертельный смысл тайно происходящего, разом, по первому пинку менеджера Роднея, оглушительно застучали и заколотили изнутри в чугунные двери своих камер, молчавшие до тех пор арестанты. Они давали понять, что в случае чего они готовы выступить на защиту своего сотоварища, справедливости и тюремных законов.
      Предупреждающе вспыхнули в секторе слепительные прожектора под потолком, предусмотренные на случай тюремного бунта.
      А затем вскоре тело Бешеного Рене-хоккеиста было благополучно извлечено с верхних нар; потом его так же благополучно переместили по лестнице на первый этаж сектора Джи и на медицинской каталке доставили в тихий тюремный морг.
      
      
      
  • Комментарии: 2, последний от 08/04/2010.
  • © Copyright Морган Владимир (kuk2ish@yahoo.ca)
  • Обновлено: 11/04/2011. 31k. Статистика.
  • Рассказ: Канада
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта
    "Заграница"
    Путевые заметки
    Это наша кнопка