Цель этой главы - на основе модельного подхода дать по возможности широкое определение свободы и показать, как эти подход и определение "работают" при разрешении тех или иных конкретных общественных проблем. Параллельно показать, к каким ошибкам приводят различного рода не ґмодельные подходы к понятию "свобода".
Первое, что в данном случае следует из модельного подґхода (см. гл. 1) - это то, что нет единственных и абсолютґных понятий, что каждый может вводить любые понятия, в том числе и свободы по-своему, заботясь лишь, в первую очередь, о его строгости и однозначности, а во-вторых, о соґответствии той задаче, для решения которой вводится поняґтие.
Несмотря на такую свободу в определении "свобода", я попробую сформулировать некое максимально (на сегодня) общее определение, из которого все прочие, пригодные для решения конкретных задач, получались бы как частный случай. Или, иными словами, найти общий метод и общий базис для всевозможных определений свободы, а также получить какие-то достаточно общие выводы относительно возможґностей ее в человеческом обществе.
Исходить я буду из все того же ньютоно-лагранжевского подхода к моделированию произвольных процессов. Коґнечно, между механическими системами, для которых был развит упомянутый подход и системой "человеческое общестґво" есть огромная разница и это может вызвать у читателя априорное отталкивание от такой попытки. Вот-де опять меґханическое описание общества. Ведь уже когда-то пробовали и давно было доказано, что... Ну, и так далее. Поэтому снаґчала я попытаюсь несколько удобрить почву, по возможносґти размягчив предубеждения.
Я уже писал раньше, что ньютоно-лагранжевский подход давно вышел за пределы механики, что он пронизывает на сегодня все естественные науки, что он вошел и в общественные, и что, вообще, во всех случаях, когда мы хотим дать математическое описание произвольного процесса, мы можем представлять его как движение точки в n-мерном пространстґве параметров, описывающих процесс. Движение, подчиненґное фундаментальным законам модели, ограничениям-свяґзям, начально-граничным условиям, и обусловленное, влияемое со стороны внешних для системы воздействий. Само собой разумеется, что параметры, фундаментальные законы, законы свяґзи и так далее для системы "общество" будут весьма отличґны от того же в механической, либо физической, либо в биоґлогической системе. Но это не устраняет возможности, даже без строгого введения всех параметров, связей и воздейстґвий, описывающих общественный процесс, сделать кой-каґкие общие выводы (в частности, о свободе), отправляясь от ньютоно-лагранжевского подхода.
Ньютоно-лагранжевская механика не дает определения свободы, но она вводит понятие меры ее, именуемой числом степеней свободы системы. Под последним понимается число параметров, которые можно изменять независимо друг от друга.
Понятие "меры свободы", естественно, связано с понятием "свободы", но не обязательно вводить сначала второе, чтобы из него вывести первое. Можно и наоґборот. Например, из того, как в механике введена мера своґбоды, очевидно, что там подразумевается собственно под свободой, а именно - отсутствие ограничений на любые возґможные изменения параметров механической системы. Слеґдуя механике, я начну с введения меры свободы общества, рассматриваемого как система, точнее не с введения, а с объяснения, что таковая мера в принципе может быть введена (существует) и как примерно ее можно вводить.
Конечно, механическое перенесение меры свободы с механической системы на человеческое общество было бы просто оскорблением для последнего. Но если не механическое, то другое дело и тогда возникает только вопрос как. Как можно видоизменить понятие меры свободы, пригодное для механической системы, чтобы оно стало пригодным для системы "общество", и можно ли это сделать вообще?
Почему мера свободы механической системы не подходит к обществу? Прежде всего потому, что возможности изґменения разных параметров в системе "общество", то есть разные свободы (замечу для наглядности о каких параметрах и изменениях, в принципе, может идти речь: скажем, изменение места жительства, места работы, публичные выґсказывания, участие в демонстрациях, но также курение, переход через улицу, причем где угодно и как угодно, летание с аппаратами и без оных, зарезать кого-нибудь или ограбить и т. д. и т. п.) по-разному ценятся человеком, а тем
более разными людьми. Поэтому число (сумма) свобод, на которые нет ограничений, не годится. Но если бы, скажем, речь шла о мере свободы общества в оценке одного человека, то указанное несоответствие легко устранимо следующим изменением определения меры. А именно, под мерой в этом случае следует понимать не просто количество - сумму своґбод, на которые нет ограничений, а эту сумму, но с весовыґми коэффициентами, отражающими степень предпочтительґности разных свобод в глазах индивидуума. То есть
S=åfi
где fi - весовой коэффициент при i-й свободе.
Полученная таким образом оценка кажется предельно субъективной. Она, действительно, весьма субъективна в определенном смысле, но есть и такой смысл, в котором она вполне объективна: она объективно отражает мнение данного индивидуума о сравнительной ценности свобод. Вопрос лишь в том, какого смысла объективность нам нужна. Расґсмотренная - важна лишь в характеристике самого индивидуґума. Но если мы произведем осреднение индивидуальных оценок, то получим результат, который также будет в опреґделенном смысле не вполне объективен (так как, хотя и нет единого субъекта, который бы вполне определял эту оценку, однако может быть сильное влияние какой-то незаурядной личности на общественное мнение). Но тот смысл, в котором эта оценка вполне объективна, а именно, - она объективно отражает существующее общественное мнение по предмету, независимо от того, как последнее сложилось и хорошо это или плохо, - этот смысл является весьма важным для расґсматриваемого вопроса. Дело не только в том, что аналогичґным способом мы выбираем правительство и решаем еще ряд вопросов в демократическом обществе, дело в еще очень важной свободе - праве людей на собственное мнение, даже если оно ошибочно. Поэтому для целого ряда общестґвенных проблем, связанных со свободой, рассмотренная оценка с ее объективным смыслом, является не только приґемлемой, но и единственно приемлемой, или, по крайней меґре, наиболее приемлемой.
Не мешает, однако, понимать наличие и другого смысла объективности весовых коэффициентов, смысла, который вытекает из внутренней, природной, генной предрасположенности человека, разной к разным свободам. Человек может непраґвильно оценивать эту свою предрасположенность, тем более, что человек влияем и находится под сильным воздействием окружающей среды, включая воспитание и общественные связи, но это не мешает существованию этой предрасположенности. Разница между самосознанием человека и его внутренней природой является настоль заезґженным коньком всей постфрейдовской психологии и литеґратуры, что я не чувствую никакой необходимости и мне включаться в этот хор, умножая аргументы. Правда, разницу эту я понимаю не совсем по фрейдистски, но поскольку для меня сейчас важно утвердить сам факт существования внутґренней природы человека и несовпадения ее с самосознаниґем его, то я и позволю себе, не входя в детали, сослаться на постфрейдовскую психоаналитическую литературу и литераґтурный психоанализ, с которыми, именно в смысле сущестґвования разницы, я вполне согласен.
Как и прежде, от индивидуальной предрасположенности можно перейти к средней по обществу. Само собой, что мы не можем сегодня сделать это количественно ни для индивидуума, ни для общества, и допустим даже, что не сможем этого сделать вообще никогда. Тем не менее, признание факта существования, как уже говорилось, играет роль теоґрем существования в математике и может использоваться для получения важных выводов.
Более того, только признание последней объективности, делает осмысленными попытки людей влиять друг на друга с помощью идей и убеждений. В противном случае, получается экзистенционалистское "бэ-э": "Ты хочешь убедить меня в чем-то, потому, что ты так чувствуешь, но ведь я-то чувствую иначе, а объективности под этим все равно ниґкакой нет. Так не пошел ли бы ты...".
Итак, с помощью так или иначе определенных весовых коэффициентов можно поправить механическую меру свободы системы - "число степеней свободы". Достаточно ли этоґго, чтобы она стала пригодной для системы "общество"? Для того, чтобы показать, что нет, и выяснить, как ее еще нужно поправлять, рассмотрим очень важное в механике и имеющее отношение к предмету, понятие "связи". Оно имеет то отношение к предмету, что наличие связей, которые есть ни что иное, как ограничения, накладываемые на возможґность изменения параметров системы, влияет на меру своґбоды системы, а именно - сокращает ее. В частности, можґно завязать систему так, что никакие изменения параметров в ней будут вообще невозможны и тогда число степеней свободы ее будет равно нулю.
В механике связи подразделяются на абсолютные, или абсолютно-жесткие, и на гибкие, или упругие. Последние отличаются от абсолютных тем, что они допускают перемещение в том направлении, в котором они его и ограничиваґют, но перемещение это требует усилия, веґличина которого зависит от величины перемещения. Абсолютные связи являются частґным случаем упругих, когда потребное усилие, необходимое для минимального перемещения, бесконечно. Разумеется, что в реальной действительности нет ничего абсолютною, в том числе - абсолютных связей. Но как уже было сказано (глава 1), любое наше номинал-определение описывает лишь пустое множество. В этом смысле любая упругая связь при задании точного закона соответствия между сиґлой и перемещением описывает также лишь пустое мноґжество. При расширении же номинал-понятия за счет доґпусков абсолютная связь становится весьма важным и соґдержательным понятием в механике даже без указания величин допусков (например, при битье лбом об стенку, последнюю вполне можно рассматривать как абсолютное препятствие, хотя в принципе можно и повредить ее).
Понятие числа степеней свобод введено для механических систем только с абсолютными связями. Так что, даже при переходе к механическим системам, в которых помимо абсолютных, есть упругие связи, нужно было бы уже расширять понятие меры свободы системы. При переходе же к системе "общество" нужно учесть, что понятия абсолютных и упругих связей решительно недостаточно для описания каґчественного разнообразия связей в обществе. Я хочу дать лишь один пример: ограничение, обусловленное вероятностью каких-то негативных последствий при попытке реализовать соответствующую свободу. Например, опасность гулять веґчером по улицам города в ситуации сильно развитой пресґтупности (скажем, в Нью-Йорке). Свобода, о которой идет речь, достаточно существенна, ограничение не абсолютное и как упругое его нельзя описывать, но можно описать как вероятностное.
Возникает вопрос, как отразить в мере свободы общества наличие неабсолютных, да к тому же еще разной природы (упругих, вероятностных и прочих) связей? Это можно сдеґлать с помощью коэффициентов аналогичных весовым. При этом, мера свободы примет вид:
S=åfi×ÕKij
где Kij - коэффициенты, учитывающие характер j-той связи,
наложенной на изменение i-того параметра. (В случае, если связь обуславливает зависимость между возможными изменениями нескольких параметров, всегда можно принять праґвило, по которому все параметры в этой связи, кроме одного, будут полагаться независимыми, и тогда связь будет отноґситься только к этому последнему).
Коэффициенты Кij являются функционалами от функций, описывающих саму связь. Скажем, в случае упругой связи существует зависимость между возможным изменениґем параметра и усилием, которое необходимо для этого приложить. Например, dаi-изменение i-того параметра сисґтемы, Fj-усилие, необходимое для достижения этого изменения в соответствии с j-той связью.
dаi =fij(Fj) - функция, описывающая саму связь.
Соответствующий этой связи коэффициент Kij = Kij(fij).
Характер функции fij определяется характером самой упругой связи. Это может быть функция линейная, нелинейная, непрерывная, разрывная и т. д. В частности, при опреґделенном усилии связь может вообще исчезать (разрушаться или освобождаться), а до этого быть абсолютной и т. п.
Функционал Kij(fij) зависит от нашей внутренней природы или от того, как мы относимся к тем или иным ограничениям на данную свободу. Именно, благодаря тому, что он отражает наше отношение к различным ограничениям на свободу (осознанное или нет) оказывается принципиально возможным учесть (соизмерить) в одной мере связи разґличной физической природы, как то упругие, вероятностные и любые другие (для вероятностных, например, аргументом функционала Kij будет не fij, а функции, описывающие вероятность неприятного результата с учетом степени самой неприятности.).
Разумеется, что практическое применение функционалов, даже если мы будем объективировать их в смысле осредненного общественного мнения, а не в смысле нашей внутґренней природы, является настоль сложным, что вряд ли осуществимо. Меня, однако, интересует сам факт существования такой меры, и прежде всего во втором смысле объекґтивности, и мы видим, что наличие разнообразнейшей приґроды связей и ограничений в обществе, необычайно осложняя вычисление меры свободы общества, существованию ее не противоречит.
Небольшое отступление. Не пытаясь строить функционалы Kij, проведем кое-какие рассуждения об их свойствах, то есть по поводу нашего отношения к различґным ограничениям на свободу. Очевидно, что в случае абґсолютных связей, коэффициенты Kij следует полагать равґными нулю - возможностей изменения нет ни при каких усилиях, ни с какой вероятностью и ни с какими опасностяґми. При отсутствии j-той связи Kij логично принять равным единице. И казалось бы, все прочие возможные значения должны располагаться между нулем и единицей, между случаями абсолютного ограничения и полного отсутствия огґраничения. Однако, это не так и обусловлено это нашей внутренней природой в одном случае или связанным с ней сознательным отношением к различным ограничениям - в другом. Вследствие этого, Kij может иметь максимум при каких-то промежуточных значениях ограничений, т.е. когда ограничения есть, не равны нулю и в то же время - не абсолютны.
Чтобы лучше понять это, обратим внимание на существование крепкого сцепления в нашем сознании (или подґсознании) между свободой и природой, несмотря на то, что реализация многих свобод человека в природе требует затрат усилий больших, чем в аналогичных случаях в обществе. Кроме того, природа не знает юридических ограничений на свободу (включая "Не убий"), а также общественных институтов для их охраны, но именно поэтому вероятностные ограничения, связанные с опасностью, в ней больше, чем в обществе (если мы имеем ввиду не прирученную природу в виде горшка с цветком или городского парка). Но поскольку трудности и опасности и их преодоление до определенной меры оцениваются человеком положительно, то ценность соответствующей свободы, при реализации которой преодоґлеваются трудности и опасности, увеличивается по сравнеґнию с ценностью этой же свободы в безопасной ситуации. Поэтому природа и олицетворяет максимальную и даже безграничную свободу для большинства людей, а не только в воспаленном мозгу небезызвестного географа, вопившего: "На волю в Пампасы"!
Другое дело, насколько представление о безграничности или хотя бы максимальности свободы в природе соответствуют действительности. Причем не для львов и слонов, хотя и для них есть свои ограничения (львы, например, делят все пространство на эксплуатационные участки и в чужом охотиться нельзя), а для человека. Конечно, романтическая мечта о свободе рисует нам этакого отважного Соколиного Глаза, бесстрашно пробирающегося через джунгли с ружьем. Но возникает вопрос: при чем же здесь ружье? Ведь это же продукт товарного производства в высокоорганизованном обґществе. Тут тебе и восьми, а может и четырнадцатичасовой рабочий день, и начальство, а может, и профсоюз, и, безусґловно, полиция и армия, потому что если уж ружья есть, то не только ж для охоты. Нет, ружье придется убрать. Лука со стрелами также попрошу не давать. Ибо хоть его в принципе и может сделать сам охотник, но ведь его нужно сначала изобрести, а изобретение мало-мальски приличного лука и мало-мальски приличных стрел дело поколений первобытных людей, объединенных в первобытное общество. Последнее обстоятельство существенно, иначе не было бы передачи информации.
Вообще, существовал ли когда-нибудь человек необщественный? То есть не убежавший от общества и прячущийся от него, а человек на стадии, когда никакого общества не было? - Факт не доказанный. Но может быть, в перґвобытном обществе он был более свободен, чем современґный? Ну, чем современный, сидящий в концлагере - конечґно, но в полном объеме не берусь исследовать этот вопрос.
Вот то, что первобытный человек не был абсолютно свободен - это можно сказать с уверенностью. Даже переменить общество своих надоевших соплеменников для него было практически невозможно. Да и власть, пусть избранных, старейшин, существовала, и надо сказать без обязательной ротации. Не следует забывать и грозных для безоружного человека хищников, враждебные племена и тому подобное. Не мешает сравнить также необходимость почти безвылазно сидеть в пещере, да и, уходя, не слишком удаляться от нее, с нынешней свободой передвижения по морям и континентам (тоже, правда, не безграничной, особенно в соцстранах).
Так что лозунг "Назад в пещеры!" вызывает сомнение не только с точки зрения утраты комфорта в виде теплого санузла и душа, но и с точки зрения самой свободы тоже. Следует отдавать себе отчет, что история человечества или хотя бы история научно-технического прогресса не являет собой непрерывного убывания свободы за счет роста удобств. Скажем, изобретение самолета дало человеку новую свободу, свободу летать, которой у него раньше не было. Но это не устраняет того обстоятельства, что безграничное изгнание трудностей и опасностей из нашей жизни не обяґзательно приводит к непрерывному росту свободы. Лишь до определенной меры. И не только потому, что это устранение сопряжено, как правило, с утверждением каких-то институтов и норм, так или иначе ограничивающих нашу свободу напрямую (вроде паспортной и иных систем контроля и инґстанций его осуществляющих), но также и в силу нашего отношения к трудностям и опасностям и свободе, с ними связанной. Поэтому общество американского исторического дикого Запада воспринималось его современниками (да и большинством нынешних американцев) как более свободное, чем благопристойные и лучше защищенные от произвола центральным правительством и его полицией Восточные Штаты. Аналогичную параллель можно проводить между казачеством времен его зарождения и централизованной сильґной Московией, ну и т. д. (Само собой, что отсюда не стоит делать вывод, что разбойники с дикого Запада были защитґниками свободы, а шерифы - ее душителями).
Возвращаемся к мере свободы. С помощью коэффициенґтов мы получили оценку ее, учитывающую и наше разное отношение к разным свободам, и качественное разнообразие связей, ограничивающих свободу в обществе. Достаточно ли этого? - Нет! Мы знаем, что человеческая свобода подразделяется на две категории: "свободу для" и "свободу от". "Свобода для" это - свобода человека делать то, что ему хочется. "Свобода от" это - свобода не делать то, что ему не хочется, но что его заставляют. До сих пор рассматривалась и получила отражение в мере только "свобода для". Возникает вопрос: можно ли в принципе ее соизмерить со "своґбодой от" и как?
Вернемся к механике, а именно к понятию "освобождение от связей". Для изучения движения механической несвободґной, то есть со связями, системы (или точки) можно условно отбросить связи, заменив их реакциями и рассматривая полученную систему как свободную, но такую, что в числе внешних воздействий на нее будут и реакции связей. То есть влияние связей соизмеряется с влиянием внешних воздействий. "Свобода для" определяется ограничениями-связями. "Свобода от" связана с необходимостью и принуждением что-то делать. Необходимость и принуждение играют в обществе ту же роль, что и внешние воздействия для мехаґнической системы, хотя качественно содержание необходимости - принуждения гораздо богаче. Это указывает путь для соизмерения, с учетом, естественно, вышерассмотренных видов (смыслов) объективности искомой меры.
Прежде всего, в отдельных случаях принуждения выражаются через ограничения. Например, запрет - ограничение евреям царской России проживать за пределами черты оседґлости равносилен принуждению проживать внутри этой черґты. В подобных случаях, введение в меру принуждения и связанной с ним "свободы от" можно делать просто через соответствующую "свободу для" и ее ограничения.
Такое выражение естественно, не всегда возможно, но есть другой путь, в основе которого внутренняя природа человека и ее взаимоотношение с принуждением и ограничениями. То есть, как и прежде это не путь практического вычисления меры свободы общества, а путь доказательства ее существования. Осознавая это и учитывая, что разрабаґтываемая формула для меры свободы общества носит лишь иллюстративный характер, рассмотрим (для наглядности же) как в нее должны войти принуждения или "свободы от". Формула примет вид: S = åfi×ÕKij - årк,где rk - коэффициенты, оценивающие соответствующие приґнуждения.
Из вышерассмотренного уже ясно, что rк не только могут быть больше единицы, но могут приближаться к значеґнию åfi×ÕKij, то есть к цене всей той "свободы для",
которая предоставлена человеку природой и обществом, по крайней мере в осознанной оценке самого индивидуума. Подґтверждением этого являются случаи самоубийства в качестґве протеста против какого-то принуждения. Самоубийство, если причиной его является принуждение, ставит знак раґвенства в сознании самоубийцы между этим принуждением
83
или определяемой им "свободой от" и всем множеством "свобод для", которые у него были.
Этот пример говорит нам еще о двух вещах: о необыґчайно широком диапазоне индивидуального осознанного отґношения разных людей к разным свободам, и, во-вторых, что гегелевская "свобода как осознанная необходимость" - не пустое определение, поскольку субъективное осознание свободы индивидуумом есть также одна из объективных хаґрактеристик (причем исключительно важная для самого инґдивидуума), а значит осознание им необходимости каких-то принуждений (скажем, подчиняться любой власти, поскольку она об Б-га, или осознание биологической необходимости добывать себе пропитание и т. п.) может в высшей степени изменить представление его о мере своей персональной своґбоды. Не следует все же забывать о существовании внутренґней природы человека,, не зависящей от его сознания. Мера свободы, предоставляемая человеку обществом и определяеґмая через его внутреннюю природу, не связана и не зависит от осознания им каких бы то ни было необходимостей. И хотя сознание и осознание могут и очень сильно отвлекаться от подлинной внутренней природы их. носителя, но не до бесконечности. Кроме того, это расхождение между самоґосознанием сам ґосознанием и нашей действительной предрасположенностью и потребностями не может не порождать душевной дисгарґмонии. Все это не учитывается в гегелевской "осознанной необходимости".
Можно предположить по аналогии с ограничениями, что не только сознанием мы можем воспринимать какие-то неґобходимости положительно, но и наша внутренняя природа может обуславливать тот факт, что минимум выражения årk
будет достигаться не при полном отсутствии необ-
ходимостей-принуждений, а при каком-то их оптимальном значении. Это тяжело доказать, но в пользу этого говорят такие наблюдения, как, например: избавление от всех обязанґностей, включая, скажем, заботу родителей о\ детях, ощущеґние принадлежности своей к народу и налагаемых этим обязательств и т. п. приводит, как правило, к ощущению внутренней дисгармонии и пустоты. Однако это ощущение не обязательно должно быть связано и выражаться в терґминах свободы.
Итак, выше предложена (точнее показано существование) объективная мера свободы общества, причем не одна, а, по крайней мере, две. Одна - базируется на осознанном восприяґтии свободы индивидуумами общества,) а другая на природе человека с ее потребностями в различных свободах и отноґшением к различным ограничениям и принуждениям. Налиґчие нашего сознания, в одном случае, и нашей объективной
84
внутренней природы, в другом, являются теми факторами которые позволяют соизмерять в единой мере все качественґное разнообразие свобод человека, ограничений на них в обществе, и принуждений, как рассмотренных выше, так и вообще мыслимых.
Можно ли удовлетвориться последней формулой -моґделью для меры свободы общества? Это зависит от того, чего мы хотим от этой формулы. Как уже было сказано, она не претендует на то, чтобы по ней можно было вычислять упомянутую меру в конкретных случаях. Она лишь иллюстриґрует принципиальную возможность построения такой меры и, значит, факт ее существования и качественную структуру ее. Поэтому заведомая грубость апроксимации и наличие в ней неразработанного вида функционалов Ки и гrк, для которых принимается (в- модельном1 смысле) лишь сам факт их существования и весьма общие свойства, рассмотренные выше, приемлемы для поставленной цели. Моя задача была лишь показать, что никакие известные мне свойства объекта (свободы в обществе) не вступают в противоречие с сущестґвованием меры свободы общества и предложенная модель этой меры качестґвенно соответствует той самой существующей реальности, которую она описывает.
Полагая, что я это сделал, я могу перейти к выводам из факта существования меры свободы общества и ее каґчественной структуры, разобранной выше.
Прежде всего на основе, предложенной модели меры своґбоды я попытаюсь получить по возможности универсальный подход к самому понятию "свобода". Собственно, мера своґбоды фактически уже определяет содержание понятия своґбоды. Можно было бы сказать, что свобода - это то, мера чего рассмотрена выше. Но можно дать и прямое (что боґлее привычно) определение, которое, однако, будет менее точным. В этом определении свобода; -э это отсутствие любых ограничений и принуждений. Неточность этого определения в том, что максимум свободы (меры свободы) достигается не при полном отсутствии ограничений, а при некотором их оптимуме. Так что лучше пользоваться определением свобоґды через ее меру.
Теперь я хочу показать, что предложенное определение свободы обладает универсальностью в том смысле, что проґчие известные мне определения ее получаются из данного как частные случаи при определенных обстоятельствах и более или менее.оправданных допущениях.
Прежде всего, это уже упомянутая гегелевская "свобода как осознанная необходимость". Она есть ние что иное как рассмотренная выше свобода, в случае, есликогда объективация меры ее осуществляется по сознанию (само осознанию, оценґке) индивидуума. Заметим, что при такой объективации
85
осознание изменяет не только компоненты меры, связанные с необходимостями-принуждениями, но и компоненты связанґные с ограничениями на "свободы для". Если к тому же предположить, что принуждения и ограничения совершенно не зависят от нас, скажем "всякая власть от Б-га" и т. п., (что, как я понимаю, и предполагалось Гегелем), то рассматґриваемая объективация приобретает, если так можно выраґзиться, дополнительную объективность. Я имею в виду, что осознавать по-прежнему будет каждый индивидуально, однако объектом осознания будет некая абсолютно объективная необґходимость, независящая не только от того, в какой степени она осознается каждым индивидуумом, но и от деятельности людей. А если так, то становится неважным, каковы дейґствительные размеры необходимости или принуждения (раз уж мы не в состоянии их изменить), а важно только наше отношение к ним, т. е. осознание необходимости. Все дело только в том, что даже е^сли и существуют такие абсолютные необходимости и ограничения, то нельзя все же не признать, что огромное количество и тех и других, причем весьма суґщественных для человека и общества, ни в коей мере абґсолютными не являются. Обильные революции и смены обґщественных строев, произошедшие после Гегеля, лучше всеґго иллюстрируют этот факт. Целый ряд принуждений и ограничений, имевших место во фридриховской Германии во времена Гегеля, отпали в демократических государствах в результате человеческой деятельности. (Другое дело, что поґявились другие ограничения). Более того, в демократическом обществе мы вынуждены постоянно решать, какие свободы мы разрешаем, а какие ограничиваем, и в какой мере. Если мы, скажем, изменяем срок наказания за определенный вид ограбления с трех до пяти лет, то тем самым мы изменяем ограниченияе на свободу совершать данного вида ограбления. Подобного рода изменения есть ежедневная, нормальная заґконодательная деятельность в каждом государстве.
Таким образом, ограничения и принуждения не обладают вышерассмотренной абсолютностью и, следовательно, гегеґлевская "свобода как осознанная необходимость", имеет смысл только как само осознание индивидуумом своей своґбоды, каковое определение не может быть приемлемо для решения всех проблем, связанных со свободой и, прежде всего, проблем выбора или сравнения того или иного усґтройства общества по критерию "свобода".
Юридическое определение свободы. Это определение, приґнимающее во внимание лишь ограничение свободы законом и отвлекающееся от всех прочих. Определение вполне уместґное для решения каких-то общественных проблем, прежде всего юридического толка. Но не вызывает сомнения, что это определение далеко не универсально, что есть свободы
86
и ограничения пна них нею юридической природы, что одни и те же свободы могут ограничиваться как юридически, так и не юридически, и что не обязательно юридическое ограничеґние более сильно, чем не юридическое. Нет законов, которые нельзя было бы преодолеть или же обойти (более того, есть мнение, что они только для этого и существуют). Есть заґконы, которые практически не действуют. С другой стороны, мы знаем, насколько велика сила ограничения общественным мнением, принятостью, стереотипом и т. п.
Рассмотрим теперь марксистское, точнее энгельсовское, определение свободы "как преодоления необходимости". Оно также может быть получено из выше предложенного универґсального, если мы будем рассматривать только те ограниґчения, которые имеют отношение к необходимости, да к тоґму же преодоленной или преодолеваемой. Определение, правда, расплывчато и с другой стороны, отдает бросающейґся в глаза узостью, но, тем не менее, тоже не пустое: преґодоление необходимости и прочих препятствий - важный элемент жизни и в определенных психологических обстояґтельствах, а, следовательно, в определенных задачах можно отвлечься от прочих ограничений на свободу, тем более, что, как мы знаем, наличие некоторого количества препятствий увеличивает очарование свободы. Но' принять это за опреґделение, претендующее на всеобщность, - а как же тогда быть со свободами, на которые нет сегодня никаких оргграни-чений? Или точнее, вчера не было, сегодня они уже появґляются, а завтра мы будем уже просто задыхаться от ограґничений на них. Возьмем, например, свободу побыть наедине с природой. Недавно мы попросту не замечали ее, а сегодня нужно преодолевать здоровенные необходимости для ее реаґлизации, а завтра это уже будет попросту невозможно. Точно так же, с какой стати нужно пренебрегать теми свободами, которые на сегодня полностью ограничены непреодолимыми препятствиями. Сегодня непреодолимыми, а завтра будут преодолимыми. В прошлом у человечества не было самолеґтов и мы не могли летать, а сегодня мы, конечно, не соглаґсимся за просто так отказаться и от этой, и ^от многих других свобод, дарованных нам наукой и, техникой.
Все вышесказанное служит аргументом в пользу того, что если мы хотим максимально широкого и универсального опґределения свободы, то должны рассматривать ее как отґсутствие ограничений на все мыслимые действия, перемещеґния и изменения, плюс отсутствие принуждения к каким-либо действиям, перемещениям и изменениям.
Теперь я хочу проиллюстрировать, как выше предложен-нный подход, без применения количественных оценок, может помочь при решении реальных проблем общества, связанных с теми или иными свободами. Но прежде, чем перейти к
87
животрепещущему примеру нужно уточнить кое-какие моґменты, касающиеся системы "общество". Дело в том, что эта система, для которой мы, люди, как уже было сказано (главы 1, 2), являемся не только элементами, составными частями, но и факторами внешнего воздействия на процессы в ней текущие и даже на условия-связи. В частности, запреґщая или разрешая юридически какие-то свободы, мы, вообще говоря, изменяем систему, накладываем на нее новые или отменяем существующие связи. Таким образом, с помощью юридического законодательства интегральная мера свободы человеческого общества может быть весьма и весьма измеґняема. Однако, не всегда юридическое разрешение или сняґтие юридического запрещения свободы изменяет интегральґную меру в сторону увеличения. Причина этого, прежде всего, в вышеупомянутом факте, что составляющие меры свободы достигают своего максимума не при полном отсутґствии ограничений на соответствующие свободы, а при неґкотором оптимуме их. Но гораздо более существенная приґчина-это природа общества, которая обуславливает связь между различными свободами (или ограничениями на своґбоды), такую, что увеличение одних свобод может, вообще говоря, приводить к сокращению других. В частности, как уже было сказано, помимо юридических, в обществе есть огромное количество всяких прочих ограничений на свободу, стак или иначе связанных между собой и с юридическими. Это - и вышеупомянутые ограничения, обусловленные приня-тостыо, стереотипом и т. п. Но кроме них, это и такие связи, как - производственные отношения, необходимость товарообґмена, транспорт, всевозможные виды обслуживания, завязыґвающие и пере завязывающие общество. И необходимость управления с прененриятнейшими бюрократическими связяґми. И факт существования государств с возможностью войн, и вообще внешней политикой. Да иИ даже сам факт высокой^ плотґности населения - это, безусловно, ограничение на выше-4 упомянутую свободу быть наедине с природой.
Вся эта совокупность связей и помимо юридических запґретов определяет некую интегральную меру свободы в обґществе. Добавление юридических запретов может снижать и, каюк правило, снижает эту меру, что особенно очевидно в тоталитарных государствах. Но не всегда, не во всяком конґкретном случае. Вообще, как это ни парадоксально, целый ряд запрещающих различные свободы законов созданы для того,, чтобы защитить другие свободы, которые считаются обществом более важными. Например, небезызвестный1 антиґтрестовский закон в США запрещает свободу объединения предпринимателей в союзы, тресты и тому подобное свыше определенных размеров, во избежание захвата ими монопоґлии производства товаров. Однако закон этот создан именно
88
для защиты свободы конкуренции и частной инициативы, свободы, которая была сочтена американским обществом за более важную и существованию которой наличие монополий и, следовательно, неограниченной свободы объединения в тресты препятствовали.
^Не следует, отсюда делать, конечно, чрезмерных обобщеґний и забывать, что большинство законов защищает все же не свободу, а какие-либо другие ценности (чаще всего маґтериальные). Или если и защищают свободу, то, тем не менее, та свобода, которая запрещается этим законом, гораздо ценґнее для общества, как например, в случае законов, защиґщающих свободу власти (то есть попросту власть) против свободы граждан в тоталитарных государствах. Но я здесь не рассматриваю пока что ни какого-либо конкретного закоґнодательства, ни конкретных законов, и хочу лишь показать в принципе возможные отношения закона со свободой и со свободами. И в этом смысле, еще раз подчеркиваю, что хотя, как правило, запрещающий закон уменьшает интегральґную меру свободы общества, но, в частности, может и увеґличивать, как уже было сказано, благодаря наличию не только юридических, но и прочих объективно существующих ограничений и связи между ними.
Теперь можно перейти к реальной проблеме.
Рассмотрим проблему свободы печати и разумных ограґничений на нее. Проблема весьма животрепещущая и важґная для любого демократического общества, но я рассмотрю ее на примере Израиля, где в период, когда создавалась эта философия (примерно 12 лет назад1980 - 1982гг.) проблема эта была особенно остра. и достаточно остра и сегодня и где с состояґнием этой проблемы я лучше знаком, чем в других местах. Острота проблемы состояла в непрерывных утечках через средства информации секретных сведений с закрытых засеґданий правительства. Правительство высказывало упреки в адрес израильской прессы (весьма, надо сказать, деликатґные). В ответ часть этой прессы (левой) и вообще левые деятели поднимали большой шум по поводу посягательств на священную свободу печати и через то на демократичесґкие устои общества в целом. Проблема, вполне подходящая для того, чтобы взглянуть на нее с позиции вышеизложенґного. Замечу предварительно, что свобода не является единґственным критерием для решения любых общественных пробґлем и данной, само собой. При всей моей любви к свободе (а я полагаю, что люблю ее не меньше новоявленных лжеґпророков ее, наживающих себе авторитет бесконечными спеґкуляциями на этом слове), я исхожу из того, что существуют и иные человеческие ценности, которые не всегда могут быть приносимы в жертву любой свободе, как в том* нас пытается
89
убедить экзистенциализм и его последователи. Но в данном случае, при решении- проблемы/ "утечек", я хочу ограничиться рассмотрением только свободы, не принимая во внимание прочих параметров. Это не значит, что к предложенному рассмотрению нельзя будет присоединить того, что параллельґно происходит с такими категориями, как справедливость, достоинство, ну и кому чего еще захочется, но все это осґтанется за пределами данной работы. Но, естественно, что я не буду ограничиваться одной лишь свободой, печати, я буду исходить из интегральной меры свободы. А если кто считает, что нет свободы, кроме свободы печати, или что все прочие пренебрежимы в сравнении с ней, то да не скажет этого в бане, чтобы его не забросали шайками.
Я полагаю, что к рассматриваемой проблеме имеют отґношение три свободы, которыце войдут в интегральную меру с весовыми коэффициентами, соответствующими их значиґмости: свобода печати разглашать государственную секретную информацию (я подчеркиваю - не вообще "свобода печати", а именно свобода разглашать секретную государственную информацию, хотя она и часть от вообще "свободы печати"), свобода правительства осуществлять закрытые заседания и национальная свобода Израиля. Я не собираюсь одним шаґманским завываниям о свободе противопоставить другие такие же: конечно, утечки секретной информации не уничтоґжают национальной независимости Израиля непосредственґно. Но в силу реальности, в которой мы живем, они увелиґчивают вероятность утраты ее. В какой мере, а также, в какой мере разрешение "утечек" влияет на интегральную меґру свободы общества, предоставляю мнению читатеґля. Во всяком случае, выводы следует делать с учетом всех обстоятельств, определяющих проблему и уж, по крайней мере с учетом всех свобод.
Приведу еще примеры возможного приложения модельґного подхода к анализу конкретных ситуаций, связанных со свободой.
Наибольшее, причем огромнейшее количество спекуляций на слове свобода совершается в наши дни в сфере, связанґной с половой моралью. Когда нас убеждают в необходиґмости отмены запрещения проституции, гомосексуализма, лесбиианства и порнографии, то помимо таких аргументов, как общественная полезность (в случае проституции, в соотґветствии с высоко популярным учением Фрейда) и гуманйность (в отношении к бедным пидорам и лесбианкам) главным является аргумент свободы. При этом постоянно и настояґтельно подчеркивается, что предоставление свободы простиґтуткам, извращенцам и порнографии ничьей другой свободы не стесняет и таким образом, в терминах нашей работы,
90
Мможет только увеличивать интегральную свободу общества. Не останавливаясь на том, что даже интегральная свобода не является единственным или абсолютным критерием для решения любых общественных проблем, и не исследуюя вопґроса, возрастает ли в действительности интегральная свобоґда от вышеупомянутых разрешений, я хочу лишь подчеркґнуть, что заявление: "никакие иные свободы при этом не ущемляются" просто ложь, основанная на пренебрежении к этим последним, и непонимании того обстоятельства, что между различными свободами в обществе существует связь. Наиболее ярким примером связи и даже противостояния свобод в сфере половой морали, является взаимоотношение свободы насильника насиловать и, свободы женщин отдаґваться по своей воле. Правда, никто нигде законодательно не разрешал изнасилование, но мы знаем, что ограничения на свободу обуславливаются не только законом, но также и принятостью и опасностью и т. д. Распространенность же изнасилования, а следовательно и его опасность безусловно возросли с распространением проституции, порнографии, всеґдозволенности и половых извращений. Вот, например, в одґной из передач по израильскому телевидению (от 29.6.79) сообщалось, что за минувший год обратились в полицию по поводу изнасилования 300 женщин. Также сообщалось, что, согласно исследованиям, обращается в полицию лишь 10% изнасилованных. Приняв эти данные за среднегодовые, приґняв средний возраст насилуемых за 20 лет и приняв, что 20 лет назад естественный прирост населения в Израиле был 40 тыс. (из которых 20 -женщины) получим, что 15% женґского населения Израиля изнасилованы, так что для израґильской женщины такое ограничение на ее свободу, как опасность изнасилования, никак уж не является пренебре-жимым, о чем свидетельствуют и призывы полиции к женґщинам избегать езды в попутных машинах и т. п.
Мне могут* возразить, что изнасилование существовало всегда. Всегда, всегда, да не всегда в таких масштабах,1 как сейчас. Я не располагаю по этому поводу детальной статисґтикой и не знаю, существует ли она вообще, но я знаю, что невозможно убедить человека, прожившего жизнь в Советґском Союзе, что распространенность изнасилования там, скаґжем 30 лет назад была такая же, какой она стала 7-10 лет назад, после того, как упомянутая "новая ментальность" поґбедно' прокатилась по Союзу, несмотря на формальное соґхранение "коммунистической морали". Аналогично невозможґно убедить израильтянина, что положение в этом смысле, было такое же 30 лет назад, как сейчас. То же будет при сравнении современной Америки с Америкой времен, скажем, Марк Твена и т. д. и т. д.
91
Вышесказанное опровергает и еще одно возможное возґражение, а именно, что рост изнасилований и следовательно соответствующей несвободы для женщин не связан с расґпространением свободы проституции, порнографии и т. п. и более того, мол, наличие проституток и легкодоступных женґщин уменьшает количество изнасилований. Мы видим, что статистическая корреляция опровергает это возражение (а заодно и посылку Фрейда и фрейдизма, что сексуальная своґбода должна привести к уменьшению насилия вообще).
Можно указать и причинную связь между ростом изнаґсилований и преувеличенной половой свободой, включающей проституцию, порнографию и т. д. С ростом легко доступнос-ти женщин теряется уважение к ним, которое было воспиґтано "старой меинтальностью" и которое препятствовало приґменению к ним силы. Кроме того, преувеличенная половая свобода огрубляет эмоционально и мужчин и женщин. Перґвое непосредственно приводит к росту числа изнасилований. Второе приводит часть из женщин к тому, что они сами хотят, чтобы их брали, с большим или меньшим применениґем силы. В результате вообще стирается грань между изґнасилованием и нормальным овладением женщиной, как в глазах мужчин, так и в глазах суда. Вот, как, например, определил изнасилование один шестнадцатилетний израильґтянин: Если, говорит, пожаловалась, значит, изнасилование, не пожаловалась - не изнасилование. Имелось в виду, что его подход всегда один и тот же, но результаты могут быть разными в зависимости от женщины.
Ситуация осложняется и доходит до парадоксов еще и по причине того, что в преувеличенной погоне за свободой часть женщин позволяет себе соблазнять мужчин как угодно и где угодно, в частности, загорая голыми на общественных пляжах и т. п. Вот, например, была заметка ("Маарив" - 16.2.80) об изнасиловании туристки израильским солдатом в районе Шарм-аэль-Шейха. Она загорала голая недалеко от общественного пляжа и он, гуляя, обнаружил ее, подошел и присел возле. Между прочим, туристка и "ииже с ней объясґняют свое право загорать голыми в общественных местах свободой: они хотят быть свободными, как в природе. В этом есть явное противоречие с жалобой на изнасилование, поґскольку природа, в которой все голые, не знает понятия "изнасилования" и там, "кто кого сгреб, тот того в..." и в этом - свобода природы.
Бывают и еще более парадоксальные ситуации с игрой в свободу и изнасилованием. Одна дама пожаловалась на "изнасилования" и на суде сообщила, что она сама напросиґлась к незнакомому одинокому мужчине на ночлег. Ей было 92
постелено отдельно, а ночью она голая пришла и легла к нему в кровать. После этого - жалоба на изнасилование.
Все это свидетельствует о том, что современное общество пренебрегает свободой женщины не быть изнасилованной, предпочитая ей неограниченную половую свободу, включая проституцию и порнографию. Вопрос только в том, делается ли этот выбор сознательно, или он язвляется результатом одурачивания, с помощью демагогии на свободе и ошибочґными теорией и философией в этой области.
Проблема изнасилования - наиболее яркий пример взаиґмосвязи и противостояния различных свобод, связанных с половой моралью, но не единственный. Можно было бы приґвести еще много примеров взаимодействия различных свобод, связанных с этой областью, однако разбор их мог бы стать предметом отдельной книги и посему я ограничусь здесь вышесказанным.
В заключение этой главы я хочу привести цитату из Канґта (заимствованную из книги Берга "Труды по теории эвоґлюции" и в его же свободном переводе): "Наилучшим гражґданским обществом является такое, в котором максимум свободы, т. е. возможность неограниченного антагонизма, соґчетается с точным ограничением свободы при посредстве заґконов".