Как узнал я пару дней назад из передачи по БиБиСи, в России собрались ввести цензуру на порнографию. Не знаю, как в целом в передаче раскручивалась эта тема, я включился посредине и не дослушал до конца, но тот, кого я услышал, был резко против. И, похоже, ведущий был на его стороне. Во всяком случае, они вместе хихикали по поводу того, как будет исполнитель закона, простой мент различать между порнографией и эротикой. Ему ж надо дать четкое определение порнографии, установить четкие границы между ней и эротикой, а иначе тупые чиновники и "Мадонну" Рафаэля запретят, потому что у нее одна грудь обнажена.
Передергивает тут товарищ, спекулируя на двух вещах.
Во-первых, он спекулирует на присущей всем людям и лежащей в их природе любви к свободе. Он апеллирует к чувствам сторонников демократии и противников тоталитаризма, возрождающегося в России, но делает это не честно. Я был диссидентом при советской власти и остаюсь сторонником демократии и противником тоталитаризма и теперь, но именно поэтому я не могу молчать, когда демократия отождествляется с порнографией и защита порнографии выдается за защиту демократии. В России идет наступление на политические свободы, а сторонники порнухи только ослабляют позиции борцов за демократию. Своей шумной борьбой за свободу грязи они отвлекают народ от борьбы за политические свободы и порочат в его глазах демократию отождествлением ее с аморализмом.
Да, свобода - это прекрасно, и ущемлять ее без нужды ни в коем случае нельзя. Но абсолютная свобода возможна только в дикой природе (еще точнее, ее нет и там). Объединяясь в общество, люди добровольно отказываются от части свободы, а попытка достичь абсолютной свободы в обществе ведет к разрушению общества со всеми вытекающими последствиями. Кроме того, как я показал ("Неорационализм", Киев, 1992), одни свободы в обществе могут противоречить другим и, пытаясь максимизировать одну свободу, мы, как правило, наезжаем на какую-нибудь другую, которая может быть более важной для большинства. Это, не говоря о том, что, как ни хороша свобода, она - не единственная ценность, и безграничное освобождение может ущемлять другие потребности человека, например, достоинство. Кстати, Запад, противопоставляемый России в этом отношении, ведь тоже не допускает абсолютной свободы, ни вообще, ни в отношении пресловутой порнографии в частности. Детская порнография, например, запрещена во всех западных странах.
Второе, на чем спекулировал говоривший, это на непонимании большинством людей того, что такое понятие и как оно соотносится с действительностью. Тут он спекулировал скорей всего не сознательно, а потому что и сам не понимает этого. Вот де, мол, надо дать четкое определение понятия "порнография" с четкими же границами его применимости, а иначе вместо порнографии нехорошие чиновники будут запрещать настоящее искусство. Он не понимает, что границы применимости любого понятия, даже в физике, всегда условны. А в гуманитарной сфере, в отличие от той же физики, мы к тому же принципиально не можем точно задать эти границы. Мы не можем мерить любовь или справедливость ни метрами, ни килограммами. Но отсюда вовсе не следует, что мы вообще не можем и не должны пользоваться понятиями и устанавливать их границы (принципиально неточно) в гуманитарной сфере. Иначе мы должны будем отказаться от применения любых законов и от уголовного кодекса в целом. Ведь если в законе речь идет, например, о взятке, то и для этого понятия мы не можем дать абсолютно строгого однозначного определения с точными границами его применения и всегда будут действия, по поводу которых будет неясно, взятка это или нет. И то же самое и в отношении кражи и т. п. И это обстоятельство и усложняет применение закона, и делает результаты применения его не всегда такими, как хотелось бы. И тем не менее, не вызывает сомнения, что если мы откажемся вообще от законов, то будет хуже.
И то же самое относится и к закону о цензуре в отношении порнографии. Никакого разгрома Эрмитажа от того, что будет принят этот закон, не произойдет. Ведь при советской власти была цензура на предмет порнографии и с Эрмитажем ничего не случилось. Вообще, хоть советское искусство и страдало от цензуры, но, прежде всего, от цензуры политической и меньше всего от цензуры моральной. Был, конечно, вред и от моральной цензуры по причине, что цензоры и вообще чиновники, как правило - не лучшая порода людей, не говоря о том, что людям вообще свойственно ошибаться. Вред этот усугублялся еще и тем, что за цензорами стояла не имеющая политических конкурентов и оппонентов коммунистическая партия. Но вред от моральной вседозволенности, царствующей сегодня в российском искусстве, больше для самого искусства, не говоря уже об обществе. Свобода без ограничений превращает искусство в проститутку, торгующую собой, и снижает его уровень. Наконец то обстоятельство, что сегодня в России есть несколько политических партий и кой-какая свобода СМИ, снизит вред от возможного идиотизма цензоров. Он будет еще меньше, если цензоры будут не назначаемые, а выборные.