Я обращаюсь к Вам, чтобы привлечь Ваше внимание к состоянию украинской науки в ряде важных областей и, прежде всего, в области философии и макроэкономики, состояние, за которое Вы, как Президент НАНУ, несете личную ответственность. А в условиях мирового финансово-экономического кризиса, который Украина переживает особенно остро, Ваша ответственность особенно велика. Возникает вопрос, зачем вообще Украине нужны академические институты экономики, на содержание которых тратятся бюджетные деньги, если практическое руководство экономикой осуществляется без какого-либо их участия, даже в ситуации кризиса. И, судя по тому, что Вы лично дали указание Отделению экономики НАНУ рассмотреть мою макроэкономическую теорию, мне кажется, Вы понимаете это. К сожалению, ситуация в украинской академической науке такова, что одного этого Вашего указания мало, для того чтобы произошло серьезное, плодотворное и по существу обсуждение.
В результате Вашего указания я получил из Отделения экономики рецензию на мою статью "Формула бескризисного развития экономики" и отправил туда мой ответ. (Рецензия с письмом за ?226/40 от 12.06.09). Копии рецензии и ответа прилагаю к этому письму. В нормальных обстоятельствах мне следовало бы дождаться ответа на мой ответ и продолжить переписку до тех пор, пока бы она не исчерпала себя, и только потом обращаться к Вам. Но как характер самой рецензии, так, тем более, достаточно богатый опыт моего общения с НАНУ и ее институтами говорят мне, что без дополнительного Вашего вмешательства я либо вообще не получу ответа на мой ответ, либо это будет такая же бюрократическая отписка, как и сама рецензия. Дабы это мое заявление не было голословным, даю краткий обзор истории моего общения с НАНУ и ее институтами.
В 1992 году я приехал в Украину из Израиля и привез с собой рукопись моей книги "Неорационализм". В этой книге излагались разработанные мной теории: познания, детерминизма, свободы, теория оптимальной этики и часть, посвященная включению духа в рациональные модели общества. Отвлекаясь от того, что из себя представляла каждая из этих моих теорий, я думаю, нельзя не признать, что заявка на результат была более чем значимая. Я обратился на одну из кафедр философии университета им. Т. Г. Шевченко и предложил им заслушать сообщение по моей теории познания, и предоставил им соответствующую часть рукописи книги. Они передали эту часть М. Поповичу, ныне директору Института Философии НАНУ, а тогда руководителю сектора теории познания, логики и методологии науки в этом же институте. Он, прочтя эту часть, захотел, чтобы я сделал доклад не в университете, а у него в институте, на его семинаре. В самом начале доклада, после того как я изложил мое определение понятия "понятие", М. Попович прервал меня, заявил, что я не так определяю "понятие", как у них принято, и поэтому дальше меня нечего и слушать. Непонятно, как он, читая мою работу, не заметил моего определения "понятия" и не высказал мне свое мнение по поводу расхождения в этом пункте еще до семинара, если с этого определения моя теория познания и начинается и если оно играет в ней центральную роль. Но не это главное. Я попытался объяснить, что, если бы я принял существующее определение "понятия", то не смог бы построить новую теорию познания, дающую ответы на те вопросы, на которые предыдущие не смогли дать ответ. Но М. Попович и слушать не захотел, а замахал руками и заявил, что он закрывает семинар.
После этого я издал свою книгу и стал предлагать ее вниманию других философов. В частности предложил ее бывшему (ныне покойному) заведующему кафедрой философии и религиеведения Киево Могилянской Академии В. Горскому. Горскому книга понравилась и он предложил мне сделать сообщение по моей теории познания у них на кафедре. Сообщение прошло успешно и Горский предложил мне читать в КМА мой собственный курс лекций "Современные теории познания", в котором давался обзор этих теорий в свете моей теории. Через некоторое время после этого Горский сообщил мне, что Попович хочет, чтобы я сделал повторное сообщение у него на семинаре. Когда мы встретились, чтобы договориться о дате, Попович принес мне извинения за то, что произошло на первом семинаре, и сказал, что он тогда не разобрался и что, конечно, можно вводить понятие "понятие", так как это делаю я. Семинар состоялся в назначенное время, но сам Попович не пришел на него. Никакого обсуждения моего сообщения на этом семинаре не было. Ни один из присутствующих, включая ведущего Ишмуратова, не задал ни одного опроса, не сделал ни одного замечания и не высказался ни одобрительно, ни против. Меня просто поблагодарили и все. Такой характер обсуждения (если это вообще можно назвать обсуждением) в дополнение к вышеописанному эпизоду при первом моем сообщении свидетельствуют об уровне семинара и Института Философии в целом. И, естественно, пользы от этого сообщения для дальнейшего признания новой теории познания не было никакой. Мало того, подстраховав себя таким образом на случай, если моя философия получит признание за пределами Украины и убедившись, что мои возможности для ее продвижения вне Украины весьма ограничены в силу обстоятельств, Попович, используя свое положение в украинской философии, сумел организовать систематический зажим меня.
По окончании семестра договор в КМА мне не продлили, несмотря на то, что и зав. кафедры и студенты были довольны моими лекциями. Сделано это было под предлогом, что меня взяли якобы на место другого преподавателя, который уезжал за границу и теперь вернулся, хотя когда меня брали на эту работу, никто не говорил мне о преподавателе, который должен вернуться. Но преподаватель преподавателем, а курс "Современные теории познания" никто там ни до меня, ни после не читал и не читает, не говоря о том, что я разбирал в этом курсе такие популярные на Западе теории познания, о которых в Украине до моего приезда вообще не было известно (фаундизм, кохернтные теории, пробабилизм, релиабилизм и т. д.). Почему нужно было отказываться от такого курса, даже если преподаватель вернулся? После этого меня не брали преподавать философию ни в какие университеты в Украине, и не публиковали ни в одном украинском философском журнале.
Я тем временем продолжил мои разработки в теории познания и смежных областях и разработал единый метод обоснования научных теорий. Для того чтобы было понятней дальнейшее, я должен сказать здесь несколько слов об этом методе и его значении для философии, науки в целом и, наконец, общества. Во-первых, этот метод решает одну из очень давних и центральных проблем философии, а именно, вопрос о том, что отличает рациональную науку от альтернативных способов познания, от не науки и лженауки. Я показал, что рациональную науку отличает от всего прочего именно единый метод обоснования, неизменный при смене всех научных парадигм и связанных с ними понятий (категорий) и выводов. Этот результат особенно важен в свете того, что в 20-м веке на Западе восторжествовали философские школы, прежде всего пост позитивизм (Кун, Фейерабенд. Куайн, Поппер, Лакатос и др.), которые, отправляясь от парадоксов современной науки, релятивизировали научное познание, размывая границу между ним и любыми другими способами и попытками добывания истины, вплоть до гадания на кофейной гуще (Фейерабенд). И сторонники рационализма, включая советских философов (Лекторский, Степин, тот же Попович и др.) ничего не смогли противопоставить их аргументации, несмотря на обильные попытки сделать это. Легко видеть, что эта проблема важна не только для философии, но и для науки в целом, ибо отсутствие признанного единого метода обоснования необычайно снижает эффективность науки, т. к. позволяет подвизаться в ней огромному количеству людей бесталанных и карьеристов, засоряющих науку потоками псевдонаучной болтовни, и нет четкого критерия, позволяющего отделять эту болтовню от действительно научных работ. Эта проблема особенно остра в сфере гуманитарных наук. Но и в сфере наук, находящихся на стыке естественных и гуманитарных, прежде всего экономики, и в сфере самих естественных наук и даже в области прикладных наук она имеет место, хотя здесь, особенно в сфере прикладных наук, достаточно хорошим критерием, отделяющим науку от не науки служит практика. Что касается философии, то отсутствие в ней единого метода обоснования превращает ее в бесполезное словоизлияние, где признаком научности служит умение щеголять философскими терминами и ссылаться на философов известных и малоизвестных. Хорошим примером тому служит мое первое сообщение у Поповича. В едином методе обоснования и, более того, еще в моей теории познания, на которой этот метод базируется (и по которой я и делал доклад у Поповича), я показал, что не существует универсальных понятий с универсальными определениями, пригодными для всех случаев, что определение понятий зависит от решаемой задачи и что нельзя получить новую теорию, решающую некую проблему, отправляясь от понятий предыдущей теории, которая с решением этой проблемы не справилась. Если бы единый метод обоснования был принят в философской среде, то не могло бы быть даже вопроса, почему я иначе определяю понятие "понятие", чем это до сих пор делалось.
Во-вторых, единый метод обоснования позволяет устанавливать наперед границы применимости научной теории. До сих пор даже в физике не было ясного понимания этого вопроса и о границах применимости конкретной теории начинали говорить только после экспериментального обнаружения фактов, противоречащих этой теории. (Как это было, например, с опытом Майкельсона, показавшим границу применимости механики Ньютона).
В-третьих, в сфере естественных наук и в физике в частности, а также в теории познания в философии, сегодня принято считать научной теорию, построенную на системе аксиом, выводы из которой накрывают все известные в описываемой области действительности факты. При этом известно, что любое множество фактов может быть накрыто выводами из разных наборов аксиом. И все эти наборы аксиом и построенные на них теории считаются равноценными и научными до тех пор, пока не буду обнаружены новые факты, которые одним из этих теорий будут противоречить, а другим нет. Тогда последние отбрасываются. Я же в едином методе показал, что не всякая теория, построенная на системе аксиом, выводы из которой накрывают множество известных фактов в области, является научной, а только та, у которой сами аксиомы привязаны к опыту. Это далеко не то же самое, что соответствие опыту выводов из этих аксиом. И само соответствие опыту понятий и аксиом я существенно уточнил в едином методе и моей теории познания.
Далее я показал, что только теория, обоснованная по единому методу обоснования, гарантирует нам истинность ее выводов (в пределах границ ее применимости, естественно), а никакая теория, построенная на аксиомах, не привязанных к опыту, нам этого не гарантирует. Я также уточнил само понятие истины, которую дает нам научное познание. В частности показал, что так называемую онтологическую истину научное познание в конечном виде не дает и давать не может. (Мы можем лишь бесконечно приближаться к онтологической истине).
Я проиллюстрировал во многих статьях применение единого метода обоснования в самых разных областях науки, в сфере естественных наук и гуманитарных. Я не буду это повторять здесь, но в дополнение к приведенной выше истории с понятием "понятие" на сообщении у Поповича приведу еще два примера из опыта моего общения с НАНУ и ее институтами, показывающих, к чему приводит непонимание единого метода обоснования. После моего второго сообщения на семинаре Поповича - Ишмуратова я некоторое время посещал этот семинар и присутствовал на докладах двух докторантов по их готовящимся докторским диссертациям. Оба они были математиками по университетскому образованию, перешедшими в философию. Диссертации строились на том, что бралась какая-нибудь известная в философии теория или концепция (у одного, помню, это был кантовский моральный императив) и одевалась в математические формулы. Т. е. по сути это был упрощенный вариант аксиоматической развертки теории, где в качестве аксиом брались постулаты какой-нибудь известной философской теории. Казалось бы, что тут плохого? А плохо тут то, что ни докторантам , ни их руководителям и в голову не приходило проверить эти постулаты на соответствие опыту. Ведь то, что эти постулаты были выдвинуты известным философом, отнюдь не означает, что они соответствуют опыту. В частности, кантовский моральный императив никак не соответствует опыту истории ни до кантовской, ни, тем более, после него. А ведь после Канта прошли две мировые войны с такими преступлениями против человечности, что их невозможно увязать с моральным императивом и уж скорее можно объяснить глубоко сидящим в каждом человеке диким животным, лишь сдерживаемым до поры до времени нормами культурного общества. Из единого метода обоснования вытекает, что построенные таким образом диссертации не имеют никакого отношения к науке и лишь засоряют ее тем хуже, что видимость научности в них достигается некорректным применением математики, перед которой прочие гуманитарии, не понимая ее, склоняют головы.
Второй пример - в рецензии из Отделения экономки НАНУ на мою статью "Формула бескризисного развития экономики". Авторы рецензии обвиняют меня в не профессионализме среди прочего на том основании, что вместо принятого у них понятия Парето оптимальности я ввожу свое понятие оптимального распределения совокупного общественного продукта. В ответе на рецензию я объясняю, почему понятие Парето оптимальности не годится для той задачи, которую я решаю. Но главное, что здесь опять с порога отвергается новая теория на том основании, что в ней базовые понятия вводятся не так, как до сих пор было принято, в то время, когда согласно единому методу обоснования это не только возможно, но и необходимо при построении новой теории, решающей ту задачу, которая прежней не решалась.
Цикл статей, излагающих единый метод обоснования, я опубликовал в московском философском журнале "Философские исследования" (?3, 2000; ?1, 2001 и ?2, 2002). Еще ряд статей, развивающих метод ("О принципиальной возможности аксиоматической перестройки произвольной научной теории", "Теория и гипотеза в современной науке", "Полемика с профессором Смирновым", Кризис рационалистического мировоззрения и неорациионализм" и др.) и иллюстрирующих его применение в различных областях ("Биоэтика или оптимальная этика", "Синергетика и единый метод обоснования", "Эйнштейн и единый метод обоснования", "Наука и лженаука", "Креационизм, Большой взрыв и апдукция", "Проекция космонавтики на атомную энергетику" и т. д.) разместил в интернете. (Их можно найти на сайте Международного Института Философии и Проблем Общества www.philprob.narod.ru). Я докладывал единый метод обоснования на семинаре в секторе философии Московского института философии и имею положительные отзывы на него от руководителя сектора проф. Е. Мамчур и других сотрудников. Дальнейшее продвижение моей философии в России было остановлено директором московского Института Философии В. Степиным. Степин (как и Попович) хорошо понимал значение единого метода обоснования, поскольку сам подвизался в области теории познания и смежных ей и в советское время по долгу службы пытался противостоять пост позитивистам и прочим релятивизаторам, хотя и безуспешно. Но после того, как Союз распался, Степин сформулировал теорию трех периодов развития науки: классический, не классический и пост не классический, в каждом из которых свой метод обоснования теории. Это с очевидностью противоречит единому методу обоснования, и поэтому он не хотел признания метода. Амбиции в нем превысили научную честность. В результате, цикл моих статей по единому методу, который Лекторский собирался опубликовать в "Вопросах философии" (самый престижный философский журнал в России), так и не вышел там, статья, которую мне заказала Мамчур для ее сборника, также так и не вошла в него и всякое официальное продвижение моей философии в России прекратилось.
А в Украине ситуация с единым методом обоснования оказалась и того хуже. Я до сих пор так и не смог сделать здесь сообщение по единому методу обоснования ни на одном философском семинаре. Я предлагал заслушать мое сообщение в Институте Философии Поповичу, Ишмуратову и Йолону. Попович сказал, что занят в настоящее время зарабатыванием денег лекциями в 4-х университетах. Зарабатывать деньги не грешно, но почему от этого должна страдать философия и общество? Ведь он же не отказался от должности заведующего сектором в институте философии ради зарабатывания денег, а должность эта существует не для того, чтобы занимающий ее человек зарабатывал деньги на стороне, не исполняя обязанностей по должности. Ишмуратов, у которого к этому времени был свой, подходящий для обсуждения моего доклада семинар, отказался также из-за занятости. Но он был занят подготовкой к защите докторских диссертаций своих докторантов, тех самых, о которых я писал выше. Теперь философия предавалась не ради налички в данный момент, а ради получения ее в большем количестве в будущем с помощью докторских степеней. Добро бы еще степеней заслуженных, но как я уже сказал, диссертации готовились липовые. А Йолон (тогда зам. директора института и зав. сектором не то логики, не то методологии науки) отказался тоже из-за занятости, но сформулировал ее причину еще интересней. Дело в том, что у Йолона в соавторстве с Крымским и Парахонским была книга по рациональности, по предмету достаточно пересекающаяся с тем, что я делал. Я ее прочел и в одной из моих статей опровергал Йолона по ряду пунктов. Я ему сказал об этом и сказал: "Вы ж не останетесь равнодушны к опровержению Ваших положений?". Но он остался и сказал, что сей предмет был у них в плане в прошлом году, а в этом году у них в плане другая тема. Вот такая себе плановая философия.
К Поповичу я обращался по поводу единого метода обоснования еще не раз, в том числе и после того, как он стал директором Института. Одно из этих обращений связано с еще одной историей, тоже весьма характеризующей ситуацию в украинской философии, да и в науке в целом. Еще когда я читал лекции в КМА, я по совету Горского обратился к зав. сектором этики и эстетики Института Философии Е. Быстрицкому и предложил ему сделать сообщение по моей теории оптимальной морали у него на семинаре. Он согласился. На семинар он, на всякий случай, не пришел (как это, похоже, принято в Институте Философии), но там присутствовал член кор. Академии Пазенок. При обсуждении он заявил, что все это не интересно. Ну, если бы он стал утверждать, что это неверно потому-то и потому-то или не ново, т. к. было там-то и там-то, то я мог бы спорить, но "интересно", "не интересно" - категории вкусовые, кому что интересно. Хотя тяжело понять, как философу, занятому в области этики, может быть не интересна теория оптимальной морали. Еще, что было интересного на этом семинаре, это что меня стали упрекать, что я позволил себе употреблять какие-то формулы в исследовании предмета. "Так у вас тут за стенкой отделение Ишмуратова, в котором только тем и занимаются, что грузят математикой Канта и других" - сказал я. "Мы с ними не общаемся" - сказали мне. Это тоже неплохо характеризует украинскую философию. Но через пару месяцев после этого Горский сообщил мне, что Пазенок собирает международную конференцию в Институте Философии по этноэтике. Понятие этноэтики я ввел корректно как дополнительный результат моей теории оптимальной морали, показав, что хотя основная часть этики общечеловечна и универсальна, не зависит от строя (по Марксу) и т. п., но за пределами основного ядра есть место и для этноэтики, не противоречащей общечеловеческой. Узнав от Горского о конференции, я разыскал Пазенка и сказал ему примерно так: "Как же так дорогой товарищ! Вы сказали мне, что не интересно, а теперь собираете международную конференцию по этноэтике, само понятие которой Вы заимствовали у меня, а меня даже не приглашаете на эту конференцию. А ведь, минуя мою теорию оптимальной морали, Вы даже не можете корректно ввести понятие этноэтики, у Вас получится ницшеанское "у каждого народа свое добро и свое зло"". Пазенок охотно согласился, что, минуя мою теорию, нельзя корректно ввести понятие этноэтики, сказал, что не пригласили меня, потому что потеряли мой номер телефона, а насчет своего заявления про "не интересно" пояснил, что это "обыкновенные интеллигентские штучки" (интеллигенция, однако, пошла).
Так вот в очередной раз я предложил Поповичу собрать международную конференцию по единому методу обоснования. Сказал, что важность предмета он понимает, а что касается возможности созыва такой конференции, то собирал же Пазенок международную конференцию по этноэтике, саму идею которой он украл у меня, так почему бы ему Поповичу, ныне директору Института, не собрать конференцию по методу. По поводу важности метода Попович согласился, за Пазенка, сказал, что не отвечает, поскольку тогда не был директором Института, а насчет созыва конференции, так почему он должен продвигать мои идеи. Идеи у него, оказывается, делятся не на правильные, нужные и важные для общества и неправильные, не важные и не нужные, а его идеи, способствующие его карьере, и не его, его карьере не способствующие. А насколько они нужны и важны для общества и для человечества, его, главу украинской философии, не интересует и он не только не обязан их продвигать, он еще имеет право препятствовать их продвижению, что он на практике и делал.
После этого я еще несколько раз обращался в Президиум Академии Наук или туда передавались из администрации Президента мои обращения по поводу единого метода обоснования. Из президиума мои обращения попадали в Институт Философии, откуда я получал издевательские ответы от какого-нибудь аспиранта, который писал, что не может сказать ничего содержательного о моем методе, потому что не получил моих статей (хотя он мог их прочесть в "Философских исследованиях", в интернете или обратиться ко мне). А один раз я получил ответ за подписью зам. директора Института А. Колодного, заканчивающийся так: "Свои статьи Вы начали публиковать в "Дне" (газете - мое) (недавно там появилась еще одна Ваша статья)...Пишите, печатайтесь, выступайте... Вас заметят, если Ваш творческий результат будет того стоить". После этого, помимо того, что нигде в Украине не публиковали моих философских статей (а публицистические их заменить не могут), мои публицистические статьи тоже перестали публиковать, а до этого я публиковался в "Зеркале недели", "Дне" и других газетах. Но это - окончание письма Колодного, а начинает он его рассуждениями о демократии в науке. Вот, мол, у нас сегодня демократия везде и в науке тоже, а я де пытаюсь навязать другим философам свое мнение административно командными методами через президента. Господин Колодный тут явно передергивает. Я не просил президента заставить других философов принять мою философию, я просил лишь посодействовать рассмотрению единого метода обоснования и это с учетом важности решаемых с его помощью проблем (что я пояснил выше). А его рассуждения о демократии в науке хорошо иллюстрируют ситуацию в ней в Украине (хотя не только в Украине), а особенно в философии. Демократия - хорошая вещь, но в науке истинность теории не определяется голосованием, а определяется ее обоснованностью. И как раз с этой обоснованностью в 20-м веке появилась проблема, возник вопрос и в самой науке и в философии, что она из себя представляет (если она вообще есть) и насколько на нее можно полагаться в свете того факта, что наука меняет свои понятия и выводы. Единый метод как раз и дает ответ на этот вопрос. Но многих ученых и философов, тех, кто на самом деле таковыми не является, но числится в силу незаслуженно добытых ученых степеней и званий, очень устраивает ситуация с отсутствием признанного единого метода обоснования, поскольку она позволяет, добывать степени и звания псевдонаучной болтовней, в которой главное - жонглирование научными терминами и категориями. Потому и происходит столь яростное сопротивление даже обсуждению единого метода и его публикации, а прикрывается это чем угодно, в том числе и рассуждениями о демократии в науке. Но на самом деле никакой демократии при этом нет, ибо демократия предполагает свободу слова для каждого, а псевдо философы, которых сегодня подавляющее большинство в украинской философии, никакому настоящему философу не дадут ни опубликоваться, ни добиться обсуждения. Потому лукаво предложение Колодного: 'пишите, публикуйтесь и ждите'.
Затем я предложил заслушать мое сообщение по единому методу обоснования на так называемом междисциплинарном семинаре, руководителем которого является ректор Политехнического Института М. Згуровский. Одной из центральных тем этого семинара тогда была проблема общего языка для представителей разных научных дисциплин, каковые и собирались на этом семинаре. На круглом столе, на котором обсуждалась эта проблема, я сказал, что такой общий язык дает разработанный мной единый метод обоснования научных теорий в силу того, что он универсален, а не является принадлежностью какой-то одной дисциплины, и сделал краткий обзор его. Это вызвало интерес и секретарь семинара Рыжкова включила мой развернутый доклад на следующее заседание. В Доме Ученых, где проходило одно из двух в месяц заседаний семинара, уже висело объявление о моем докладе, но когда я пришел на семинар, оказалось, что тему изменили. "Ваш доклад будет в следующий раз" - сказала Рыжкова. Так продолжалось несколько месяцев, затем Рыжкова сказала мне, что это от нее не зависит, решения принимает руководство семинара. Я обратился к академику Барьяхтару, второму лицу на семинаре после Згуровского. Он прочел одну из статей и сказал, что даст указание Рыжковой включить мой доклад в план семинара. Прошло около года, доклад не включили. Я обратился к самому Згуровскому, он при мне дал указание Рыжковой включить мой доклад в план, но воз и ныне там.
Прошло еще пол года или год и на своем семинаре Згуровский сам делал доклад по "Концепции устойчивого развития". В докладе излагались результаты работы большой группы ученных под его руководство по данной теме в рамках программы ООН, которая выделила на это большие деньги. Согласно этой концепции устойчивость системы "общество" определялась вектором с 3-я компонентами: экономическое развитие, социальная защищенность граждан и экологическое благополучие. Фактор времени в модели не учитывался. При обсуждении я сказал Згуровскому, что такой вектор не может отражать устойчивость системы, поскольку экономическое развитие тесно связано с уровнем технологии, а сам же он признал, что технический прогресс сопровождается ростом числа конфликтов на планете и масштабом приносимых ими жертв. Кроме того, нельзя вообще говорить об устойчивости, не учитывая фактор времени, т. е. динамику процессов. Згуровский согласился и сказал, что концепцию надо дорабатывать. (А на самом деле ее надо в корне менять). После семинара я предложил Згуровскому свое сотрудничество в дальнейшей работе над концепцией и рассказал ему о едином методе и моей теории детерминизма, имеющей прямое отношение к устойчивости общественных процессов. Згуровский в принципе согласился и мы договорились, что я принесу ему пару моих статей для ознакомления, а он даст мне свою, по которой он хотел, чтобы я высказал свое мнение. Когда я в назначенное время принес свои статьи, Згуровского не было и секретарь сказала, что никакой статьи он для меня не оставлял. После этого я с пол года (включая летний перерыв) не видел его, а когда мы снова увиделись и я спросил его , как насчет сотрудничества, о котором мы договаривались, он сказал мне, что он прочел мою сатью "Концепция устойчивого развития", которую я разместил в интернете и в которой раскритиковал его концепцию. На этом разговор закончился (Згуровский куда-то спешил). Получается, что делать по заказу ООН и за большие деньги неправильную концепцию - это нормально, а критиковать эту концепцию нельзя. Кстати, насколько я понимаю, украинские ученые экономисты не принимали участия в разработке этой концепции (а если принимали, то тем хуже). Но не знать о ней, в силу того, что она делалась по заказу ООН и рекламировалась в прессе, они не могли. Что ж они то молчали? По непониманию или по принципу: не выносить сор из избы? Но ведь речь идет о предмете колоссальной важности для человечества и для Украины в частности (что особенно показал разразившийся уже после этого кризис). И потом, я не знаю, кто там, в ООН принимал эту заказанную концепцию, но рано или поздно ее ошибочность откроется и не лучше ли, чтобы она была подвергнута критике в самой Украине, чем потом Украину ткнут в это носом. А еще лучше было бы сразу привлечь меня к работе над концепцией и тогда к моменту кризиса Украина выступала бы с правильной концепцией устойчивого развития, что если бы не предотвратило кризис (времени могло не хватить), то смягчило бы его, а Украины добыла бы на этом доброе имя.
Когда я написал статью "Формула бескризисного развития экономики", то, поскольку эта формула обеспечивает важную часть устойчивого развития общества, я решил предложить ее Згуровскому в надежде, что важность предмета побудит его забыть "обиду" от критики его концепции. Я занес ее в институт и, поскольку Згуровского не было, оставил ее его секретарю, которая обещала ее передать ему. После этого я пару месяцев звонил Згуровскому, но получал ответ секретаря, что его нет. Тогда я еще раз зашел в институт , застал там Згуровского и спросил, прочел ли он мою статью и каково его впечатление. Он сказал, что статьи не получал. Я тут же дал ему еще один экземпляр статьи. После этого, сколько я ни звонил и ни заходил, застать Згуровского я не мог. Правда, когда я вручал ему статью, он пригласил меня на конференцию, где был его доклад, а я прийти на нее не смог. Может, конечно, он опять "обиделся". Кроме того, он, безусловно, человек занятой. Но, учитывая, что он
над этой проблемой работал с большим коллективом за большие деньги не меньше года и решить ее не смог, мог он хотя бы через секретаря передать мне свой ответ?
Такого рода, с позволения сказать, снобизмом, когда в жертву амбициям приносятся интересы науки и общества, заражено, похоже, все украинское академическое сообщество. Он проявился и в рецензии на эту мою статью из Отделения экономики НАНУ, о чем я пишу в ответе на нее. Я могу привести еще много примеров такого снобизма, но хватит и этих.
В заключение хочу заметить, что противодействие признанию моей философии, а теперь и макроэкономической теории, не ограничивается сферой философии и науки только. Меня лишают источников существования (в частности я 11 лет после достижения пенсионного возраста не получал пенсию и только полтора года назад начал ее получать, при том, что мне не засчитали 6 лет стажа в Украине). В результате я не имею возможности поехать на конференцию не только на Запад, но последнее время и в Россию. Я не имею также средств нормально поправить свое здоровье, в результате чего мне все труднее продолжать мою работу. Наконец, я готов доказывать, что совершаются действия, направленные преднамеренно на разрушение моего здоровья, в виде подтравливания, электронного воздействия и другие. Конечно, я не утверждаю, что все это делается непосредственно Академией Наук или ее руководством, но это слишком хорошо коррелирует с упорным нежеланием признать мою философию, чтобы не допустить мысль о, как минимум, молчаливом согласии руководства Академии или какой-то ее части с этим.
Я уверен, что рано или поздно моя философия и моя макроэкономическая теория будут признаны в мире и, если зажим меня не прекратится, это ляжет позорным пятном на Украину и лично на Вас, как главу украинской науки.