Первую часть этой статьи я написал давненько, но завершение ее откладывал до сих пор, поскольку другие, более горячие темы отвлекали меня. Но в связи с тем, что пару месяцев назад я получил предложение от международного издательства Lap-publishing опубликовать у них книгу на тему глобального кризиса человечества, я в процессе написания книги вынужден был вернуться к теме этой статьи. Предлагаемый вниманию читателя ниже текст является одновременно и продолжением той статьи и второй главой моей недавно вышедшей книги "Глобальный кризис: причины и пути выхода". (О том, где желающие могут приобрести книгу, я написал в статье с тем же названием, что и книга, и в ней же вступление и первая глава книги).
Неспособность современной философии и других гуманитарных наук в их нынешнем состоянии справиться с стоящей перед ними задачей (связанной с глобальным кризисом) видна хотя бы из ставших, так сказать, велением времени попыток синтеза гуманитарных и естесственных наук. Последняя такая попытка - международная конфереция "Проблемы синтеза гуманитарных и естесственных наук", проходившая в Москве 3.4.2012 года. Спрашивается, зачем нужен синтез гуманитарных и естественных наук? Синтез нужен для повышения эффективности науки. Причем, прежде всего (если не именно), гуманитарной науки, эффективность которой в сравнении с естественной явно проигрывает. Речь ведь идет о переносе методов естественных наук в гуманитарную сферу, а не наоборот. Попытки обратного переноса, если когда и были (например, попытка навязать диалектический метод ученым естественникам), то ничего не дали. Перенос же методов естественных наук в гуманитарную сферу, безусловно, дает определенный положительный результат. Но перенос этот осуществляется уже не первый год (некоторые считают, что как минимум 50 лет), а разница в эффективности гуманитарных и естественных наук остается по-прежнему драматической. Мало того, зачастую этот перенос не только не повышает эффективности гуманитарных наук, но служит лишь наукообразным прикрытием для откровенной научной имитации, количество которой в сфере гуманитарных наук стремительно возрастает. Важно отметить, что и в сфере естественных наук, порождающих эти методы, применение их для прикрытия научной имитации тоже имеет место, хоть и не в таких масштабах, как в гуманитарных. Таким образом, возникает вопрос, что, вообще, делает науку наукой, что отличает настоящую науку от лженауки и научной имитации. Очевидно, что, не ответив на этот вопрос, мы не можем решить проблемы, стоящие перед гуманитаристикой и надеяться на существенный успех от ее интеграции с естественными науками.
На уровне феномена настоящую науку отличает надежность и однозначность ее выводов, однозначность понятий, которыми она оперирует, и способность ученых договариваться между собой и всем сообществом (пусть не сразу) принимать какую-либо теорию как истинную, а остальные, конкурентные - как ложные. Ведь объективная истина одна и, если сообщество ученых неспособно
договориться между собой о том, какая из конкурирующих теорий истинна, то какая ж это наука и как ей пользоваться?
Естественные науки более-менее удовлетворяют этим требованиям, чему главное подтверждение - бурный научно-технический прогресс,
базирующийся на этих науках. Что касается гуманитарных наук, то успех человечества в гуманитарной сфере спорен, относителен и уж, во всяком случае, не сравним по темпам с успехом научно-техническим. Каждая из гуманитарных наук: философия, социология, психология, макроэкономика и т.д., разбита на множество школ, между которыми нет общего языка, и они не только не способны договориться о том, какая из конкурирующих теорий истинна, но как правило, и не пытаются этого делать. Как правило, каждая школа просто игнорирует другие. В качестве примера приведу высказывание Михаила Дюмета из его книги "Правда и другие загадки":
"...Хейдегер воспринимался лишь как экзотика; слишком абсурдная, чтобы
относиться к ней всерьез, для того направления философии, которое практиковалось в Оксфорде (аналитическая школа - мое)".[Dumett Michael: "Truth and other enigmas", "Duckwarth", London].
И это, замечу, при том, что Хайдеггер является одним из столпов другого философского течения, экзистенциализма и на современную западную систему ценностей Хайдеггер с экзистенциализмом оказали несравненно большее влияние, чем Михаил Дюмет вместе с прочими аналитиками. Таких примеров игнорирования представителями одной философской школы (аналогично, психологической, социологической и т.д.) представителей, даже всемирно известных, другой можно привести множество. А когда представители таких школ встречаются на конференциях, то даже если в своих докладах они утверждают прямо противоположные вещи, все равно к
утверждениям и аргументам противоположной стороны они никак не относятся.
Что касается точности и однозначности понятий и выводов, то в гуманитарной сфере она близка к пресловутой "точности до наоборот". В подавляющем большинстве случаев гуманитарии, особенно философы, не заботстся даже дать определение хотя бы базовым понятиям своих статей, книг и целых теорий. Возьмем, например, весьма влиятельую в Америке философскую школу, именующую себя "Современные теории познания", разветвленную внутри себя на 5 направлений: фаундизм, кохерентные теории, пробабилизм, релиабилизм и директ реализм, каждая из которых
имеет свои философские журналы, а представители школы возглавляют философские кафедры во многих универстетах. Базовым понятием для всех направлений этой школы является понятие оправданности выводов (justification of beliefs). Но, как пишет в своей книге "Современные теории познания" основатель направления директ реализм .Джон Поллок: "Все обсуждавшиеся выше теории (фаундизм, кохерентные, пробабилизм, релиабилизм - мое) имеют общий недостаток: ни одна из них не в состоянии дать внятного определения понятию оправданность, которым они пользуются" (John Pollok: "Contemporary theories of knowledge", Rowman and Litlefield Publishers, USA, 1986). Однако критерий оправданности самого Поллока также не обоснован им, хотя он и претендует на это. Поллок рассматривает, как оправданные, выводы, получаемые в соответствии с правильными эпистемологическими нормами. Очевидно, что это не решает проблемы, а лишь заменяет ее на аналогичную, поскольку теперь в обосновании нуждаются эти самые эпистемологические нормы. Но у Поллока нет ни малейшего объяснения, почему же, собственно, его эпистемологические нормы следует считать правильными и в каком смысле. Более того, он не дает и сколь нибудь ясного общего определения или хотя бы описания их. Он лишь между строк вскользь упоминает один раз индукцию и дедукцию, а другой раз механизм автоматического поддержания равновесия при езде на велосипеде в качестве таких норм. Но разве эти вещи имеют одну и ту же природу? С другой стороны механизм автоматической регулировки равновесия имеет ту же природу, что и перестальтика кишечника, скажем. Должны ли мы на этом основании относить и эту последнюю к эпистемологическим нормам?
Таких примеров можно приводить еще до бесконечности. На бесчисленных философских и гуманитарного направления конференциях, включая международные самого высокого ранга, авторы докладов до одури говорят о важности морали и духа, не заботясь уточнить, что они имеют в виду под оными. При этом одни под моралью имеют в виду вседозволенность сексуальной революции, а другие Домострой.
Какую пользу может ожидать общество от такого качества гуманитарной науки, не требует пояснений. Достаточно вспомнить международные конференции с участием политиков, философов и предсатвителей трех осевых религий: Христианства, Мусульманства и Иудизма по Чечне. На них было полное единодушие и согласие, все были за мир. Но никто не заботился определить, что он имеет в виду под миром и каждый имел в виду мир на его условиях. Поговорив таким образом за мир, все расходились довольные собой, а война продолжалась, как если бы этих конференций вообще не было. Хорошей иллюстрацией этого состояний философии и прочих гуманитарных наук является также упомянутая конференция "Гуманитарные и естественные науки: проблемы синтеза" с постановкой одного из проблемных вопросов: "Вызовы замещения в гуманитаристике: познания - цитированием, нового гуманитарного знания - научной имитацией, научной модели и теории - интерпретаторством, закономерностей общественного развития - "объяснительными" схемами".
Что же обеспечивает естественным наукам высокую надежность, общий язык (он же способность договариваться и принимать всем сообществом некую теорию, как истинную) и однозначность понятий и выводов? Расхожим мнением на этот счет, мнением, которого придерживаются и многие участники упомянутой конференции, является представление о том, что все это достигается за счет применения математики в естественных науках. И, следовательно, единственный путь
синтеза - это математизация гуманитарных наук. Но, во-первых, возможность математизации ограничена принципиальным отсутствием количественной меры для подавляющего большинства понятий гуманитарных наук. Не существует килограммов, метров и т.п. любви, справедливости и т.д. Во-вторых, идущее от Канта представление о том, что "В каждой науке столько науки, сколько в ней математики", попросту неверно. Использование методов естественных наук для прикрытия "научной имитации" выражается, прежде всего и более всего, в использовании для этой цели математики. Можно взять любую самую бредовую идею и украсить ее сколь угодно высокой математикой. Математикой украшают себя астрологи, нумерологии и прочие шарлатаны. Применение математики само по себе не имеет никого отношения к соответствию теории описываемой ею действительности, опыту. Прекрасной иллюстрацией этому послужили многие доклады, проходившие на ура на самой этой конференции. Например, доклад Соколова Н. В. "Естественно-научные и математические аспекты философии и этиологии". В нем он, на полном серьезе, давал "математическое доказательство" религиозной догмы, гласящей: "Бог один, но в трех лицах". Доказательство сводилось к тому, что Бог представлялся вектором в трехмерном пространстве а "лица" - его проекциями на оси координат. И докладчик при этом еще уверял, что вектор равен каждой из своих проекций. Все остальное в этом докладе было в том же духе. Подобную ахинею тяжело найти даже в астрологии или любой другой псевдо науке. А тут она преподносится и принимается на конференции, одна из заявленных целей которой - избавиться от
научной имитации в гумантаристике. И подобных докладов на конференции можно привести еще несколько.
Неудовлетворительное состояние современной философии, ее несоответствие задачам, вставшим перед ней в связи с глобальным кризисом человечества, иллюстрирует также тот факт, что философия сегодня перестала играть ту роль, которую она играла в прошлом.
Глобально ход истории, эволюция человеческого общества определялась идеологиями. Идеологии же базировались на большие философские или религиозные учениямя. (Последние, по сути, тоже являются философскими учениями, только обоснованными не рационально, а на авторитете Бога).
Вот приняла часть народов на планете христианское учение (идеологию) и их дальнейшая история, при том что у каждого она была своя, в целом пошла уже другим путем, чем у народов, не принявших Христианство. Причем христианские народы, а также народы, принявшие некоторое время спустя Ислам (другую осевую религию, вышедшую из того же корня) через некоторое время стали играть ведущую роль на
планете. Затем внутри христианского мира можно схематически и условно, но приемлемо для нашей задачи, отследить цепочку идеологических трансформаций. Сначала Возрождение, которое было синтезом идеологий христианской и античной. Затем Реформация. Затем именно на этом пути трансформации или эволюции идеологий зарождается рационалистическое мировоззрение и тесно связанная с ним наука Нового Времени. Причем именно народы, пошедшие этим путем, выделяются уже внутри христианского мира и становятся ведущими и в этом мире и в мире вообще, сохраняя пока еще эту ведущую роль по сей день. Далее на этом пути возникает идеология буржуазных революций и демократии с рыночной экономикой. И уже на подходе к сегодняшнему дню, идеология буржуазных революций трансформируется в современный либерализм и нео либерализм и более-менее одновременно возникают на этом же эволюционном стволе идеологий, в среде народов, пошедших этим путем, идеологии марксизма и фашизма. И опять народы, пошедшие каждым из этих разветвлений главного пути, пусть на короткий исторически период времени, вырываются вперед, добиваясь если не абсолютной гегемонии в мире, то конкуренции на равных с народами, оставшимися при либеральной идеологии, и превосходства над народами, оставшимися при более древних идеологиях.
Вывод, ради которого я сделал этот беглый экскурс в историю идеологий, очевиден и уже фактически сформулирован выше. Повторю и уточню его. Идеологии, базирующиеся на философские учения, играли главную роль в человеческой истории на длительных интервалах ее и народы, принимающие исторически правильную, соответствующую времени и новой действительности идеологию, получали преимущество
перед народами с отсталой идеологией и вырывались вперед в своем развитии.
Но сегодня философия превратилась в салонные разговоры профессиональных философов в узком кругу или источник цитат для украшения речей и статей журналистов и политиков. При этом никакого отношения к решениям, принимаемым политиками или рекомендациям, даваемым журналистами, эти цитаты не имеют. Место же, которое прежде занимала философия в качестве фундаментального основания для выработки внешней и внутренней политики, системы ценностей, короче идеологии, теперь заняли (претендуют занять) социология, и многочисленные и продолжающиеся множиться политологии, политтехнологии, социальные психологии, культурологи и т.д.
Спрашивается, если философия перестала играть роль ей предназначенную, так что плохого в том, что ее место заняли политология, политтехнология и иже с ними? Может быть, как сказал бы Васисуалий Лоханкин, в этом и есть сермяжная правда, может быть так и
надо, может быть это хорошо, соответствует времени и т.д.? К сожалению, это не так.
Дело в самой постановке задач и направленности мышления в философии (изначально и по ее предназначению) и в политологиях, социологиях и т.д. Философия предназначена определить смысл жизни, поставить цели и ограничения для отдельного человека и общества в целом. Причем делать это она должна, исходя из самой общей картины мира, человека в нем и общества. Социология, политология и т.д. рассматривают задачи несравненно более укороченные: как достичь власти, как ее удержать и тому подобные конкретные вещи. А вот, что должна делать власть для людей, а не для самосохранения, что вообще есть хорошо, а что плохо для человека и общества, это, по крайней мере, не главное для этих наук. Исходят они при этом также из сокращенной и упрощенной картины мира, человека и общества, статико - статистической, я бы сказал. Провели опрос общественного мнения и установили, скажем, что 90% хотят того-то и того-то. Значит это и есть то, что хорошо для общества. Статика. Не рассматривается возможность, что эти 90% заблуждаются и что после того, как они получат то, что хотят, они будут жестоко разочарованы и их мнение измениться на противоположное. В лучшем случае динамика учитывается через модели типа эконометрических с линейной экстраполяцией на будущее. Например, с помощью тех же опросов и статистики устанавливается, что в прошлом году готовы к активным протестным действиям были 2% населения, в этом 3%, значит, делается вывод, в следующем будет 4%. Подобные модели в серьезных науках, например в физике, были в ходу лишь на заре их становления, где-нибудь лет 300 назад. Там уже давно поняли, что линейная экстраполяция по одному параметру не дает нам
никакой гарантии истинности выводов. Что если в прошлом году было 2%, в этом 3, то в следующем может быть какое угодно изменение в какую угодно сторону. И что надежное предсказание результатов на будущее могут давать только модели, учитывающие причинные связи между главными параметрами процесса. Но до гуманитарных наук, в частности до политологий и политтехнологий это до сих пор не дошло. Но даже такой, сильно упрощенной, скажем так, наукой занимаются лишь лучшие из политологов и иже с ними. Большинство же политологов - это чистой воды футбольные комментаторы, только вместо футбола они комментируют политку и политиков. Футбольный комментатор пишет, что футболист Иванов заявил о своем намерении перейти в команду Б из команды А не для того, чтобы действительно перейти, а для того, чтобы его в родной команде чаще выпускали играть на поле. А политолог пишет, что политик Иванов заявил о своем намерении перейти в партию Б из партии А не для того, чтобы.... Ну или как в том анекдоте: "Партия А
заяляет, что она будет поддерживать принятие такого-то закона в парламенте, для того чтобы мы подумали, что она будет его валить, но ведь она действительно собирается его валить. Тогда зачем она так говорит?".
Я не хочу вышесказанным изничтожить, вообще, рассматриваемый класс наук. Они могут быть полезны, если их употреблять по назначению. Они должны служить подспорьем, вспомогательным инструментом для философии, а не ее заменой. Философ, дабы не отрываться от реальной жизни, должен принимать во внимание все эти опросы общественного мнения и выявленные (и, к сожалению, часто изобретенные самими политологами и политтехнологами) способы манипулирования сознанием масс. Но если мы будем руководствоваться только знаниями, пусть вполне научными, о том, как захватить и удержать власть, но не будем знать, как употребить эту власть на благо обществу и в чем вообще это благо состоит (в действительности, а не по мнению сегодняшнего большинства), то понятно к чему мы придем. Таким образом, эта подмена философии социологиями и политологиями только усугубляет неадекватность восприятия действительности и самим обществом и властями. Для подкрепления этого моего вывода в следующей главе я хочу рассмотреть более подробно, что дает и чего не может дать современная социология - первая среди наук претендующих заменить философию.