Про Наташку.
"...Какое еще нужно напряжение, до какой какой еще пристальности дойти, чтобы словами передать зримый образ человека?"
В.Набоков "Соглядатай"
Первый раз я увидела Наташку 1 сентября 1968. В этот день я первый раз пошла в школу. Помню, как в потной от напряжения руке несла тяжелые астры.Хорошо запомнилось, как страшно было подходить к школьному двору, и как мама, которую я крепко держала за руку, проталкивая меня в толпе, улыбаясь говорила: " Пропустите, пожалуйста, виновницу события". И люди вокруг, тоже улыбаясь, расступались. На школьном дворе проходила линейка. Нарядные учителя и нарядные школьники громко орали в микрофон. От волнения я не могла ничего понять. Но вот нас, первоклашек, разделили по классам. Во главе с жуткой учительницей, которую до сих пор вспоминаю с отвращением, мы первый раз вошли в наш класс, и обьединились на много лет вперед.
Помню, что мне было очень страшно разлучится с мамой и оказаться с незнакомыми детьми. Все детские лица сливались в одно, но вдруг! За партой рядом я увидела прелестную девочку. Этакий идеальный образ первоклашки - аккуратнейшее форменное платьице с белоснежным воротничком, белый передник, светлые и тугие косички, с вплетенной в них коричневой шелковой ленточкой, ясные глаза, и зубки, выдававшиеся вперед, и делающие ее похожей на кролика из мультфильма.( Да она и была в жизни именно мультфильмовским кроликом - добрым , кротким, ласковым и невинным). Личико ее светилось добротой и спокойствием. Глядя на нее, успокоилась и я. Рядом с ней сидела девочка с черными волосами, и с точно такими-же косичками. Так я их в тот день и запомнила на всю жизнь - черненькую и беленькую - Наташку и Ираиду.
На Наташку, оказывается, я тоже произвела большое впечатление. Ей тоже на всю жизнь запомнился этот день, и я , и моя прическа - я была в классе единственная среди девочек без косичек. Она говорила, что была очарована мной с первого взгляда, и даже поделилась этим со своей мамой - " мама, у нас в классе та-акая девочка миленькая есть. Мне она та-ак понравилась." Наташка вспоминала, что у меня был такой растерянный и трогательный вид, что ей хотелось меня защитить.
Вот так началась наша крепкая дружба и большая любовь.
Но все было не просто сначала. Наташка и Ираида дружили, оказывается, задолго до начала школы. Почти всю свою семилетнюю жизнь. И хотя я чувствовала, что Наташке со мной интереснее, я понимала, что она не может "бросить" Ираиду. Уже с детства, Наташка была преданным и верным другом. Но Ираида была девочка пассивная, в отличие от меня, и очень забитая своими строгими родителями. Я, конечно, старалась всеми способами привлечь Наташку к себе. А Ираида равнодушно наблюдала . В конце концов получилось, что мы все чаще с Наташкой оказывались вместе. И через некоторое время, их дружба "сошла на нет". А наша - расцвела.
С Наташкой мы вместе шли в школу, встречаясь на газоне перед моим домом, и вместе возвращались домой. Чего только мы не выдумывали по дороге, и чего только не поверяли друг-другу. Был у нас свой "утес" на пустыре, забравшись на который, мы, как Огарев и Герцен, произносили клятвы и обещания. Мы были очень романтичны, но романтика наша была однобокая - сплошные пионерские бредни. Мы клялись всегда быть честными, примерными школьницами, и образцово помогать своим мамам по хозяйству. Наташка эти обещания выполняла с легкостью, а я, во всяком случае хозяйственные, с трудом. А еще мы в то время верили в свою Советскую родину, и произносили торжественные клятвы в верности ей. Экие дуры!
Однажды весной, мы нашли изуродованного котенка, которому какие-то мерзавцы поранили глаз. Мы нянчились с ним, умирая от нежности. Каждое утро, мы приносили из дому килограмм ватки и литр чая, и этим коктейлем протирали ему раненый глаз. Кормили его сгущенкой и докторской колбасой. И чудо свершилось - мы вылечили котенка! Мы страшно гордились, и умилялись, и хвастались. И после такого хэппи-энда еще долго рыскали по дворам в поисках нового пациента...
Во втором классе мы с ней задумали писать жалостливый роман. Помню, как и где начали - в Эрмитаже, в кабинете моей бабушки. Бабушка моя была великим знатоком по части античной Греции. В то время она еше была здорова, и полна сил. (Это через год с ней произошло несчастье - ее парализовало после инсульта). Мы попросили у нее много бумаги - чтобы хватило "на целый роман!". Бабушка дала нам какой-то свой незаконченный доклад. Так мы и писали наш шедевр - между печатным текстом об античном Риме - сидя на широченном мраморном подоконнике. А окно выходило на обожаемую "Зимнюю Канавку". Роман назвали "Жизнь Галинки". Почему дали такое название - забыла, но помню, что героиня была мала, как и мы, и невероятно бедна. И мы, упиваясь, описывали нищий быт. Наверное, начитались дрянных книг про "бедное", досоветское детство. Нас хватило только на две главы, к счастью.
Где-то с начала третьего класса, Наташка начала заниматься художественной гимнастикой. И никогда не отлынивала. Я иногда ездила на занятия вместе с ней, но только в качестве зрительницы. Она трудилась не на шутку, и была прелестна в черном гимнастическом трико. Строгая и грубая преподавательница ее очень хвалила. Вообще, все наше детство и юность, насколько помню, все всегда были ею довольны, чем бы она не занималась. Она была такая покладистая и добрая, с таким чистым взглядом, что вызывала симпатии и в самых грубых душах.
Наташка была примерной ученицей. Нашим клятвам не изменяла.Я учебой не увлекалась , но ходила в школу с удовольствием, т.к. во-первых встречалась с Наташкой, во-вторых обожала , как и сейчас, людей и общение с ними. Всю нашу школьную жизнь она выручала меня. Давала списывать домашнее задание, подсказывала ответы, когда я маялась у доски, на контрольных подбрасывала шпаргалки. Когда я, вместе с отчаянными смельчаками, прогуливала уроки, Наташка часто покрывала меня, что-то выдумывая в защиту. Но она никогда не читала мне нотаций, и никогда не жаловалась. А впоследствии и она удирала вместе с нами с уроков, и тогда уже мне приходилось ухищраться, защищая ее. Во время прогулов мы проводили время вполне невинно - шли к кому-нибудь из прогульщиков домой, и вкусно перекусывали.
У нас с ней было принято сопровождать друг-друга по всяким делам, чтобы не было скучно. Мы даже в булочную ходили вместе - только бы лишний раз увидеться. И часто Наташка ездила со мной в Эрмитаж, где я ходила в кружок "юных искусствоведов". Когда мы подросли, моя мама записала нас в художественную школу на канале Грибоедова. Уже будучи взрослыми, мы нередко с Наташкой смаковали то, что именно моя мама, с которой она очень дружила, подыскала ей выбор дела на всю жизнь. Я не относилась серьезно и к этой школе, а Наташка - в высшей степени. И прозанимаясь там несколько лет, без труда поступила в педагогический институт им.Герцена.
Каждый день, даже после школы, мы созванивались по телефону. И очень полюбили это дело. Как-то решили повеселится, и придумали такое развлечение: наугад набирали телефонный номер и разыгрывали людей. Иногда очень жестоко. Притворялись, что мы из миллиции, и что к нам поступило заявление от соседей насчет "хулиганства". Советские люди дико боялись милиции. Бедняги оправдывались и верили, что сейчас приедут к ним миллиционеры, и оштрафуют. Звонили мы так же родителям одноклассников, и выдумывали всякие ужасы. А как-то, Наташка очень долго морочила одну вредную старушку, притворяясь врачом из поликлиники. Ее номер телефона мы запомнили, и ложный "доктор" успешно выдумывала всякие рецепты в течении многих дней. После этих глупых звонков к Наташке прилипло имя "Доктор". Так ее стали называть друзья и в школе, и потом в институте. Но только мы с ней знали происхождение этого имени. Нас потом спрашивали - "а почему Наташа-доктор? Она в медицинском учится?" Не знаю, как Наташка обьясняла свое прозвище, а я придумала такое обьяснение -" Наташка, ведь, добреейшее создание. Всегда придет на помощь. Вот поэтому она - Доктор". Все знающие ее тут же соглашались.
Т.к. нас никто ни разу не разоблачил, глупостями этими мы занимались пару лет. Пока не подросли.
А когда подросли - продолжали делать разные глупости, и все так же дружить.
Во время летних каникул мы очень скучали друг-без-друга. И каждая из нас вела подробный дневник летних приключений. Много придумывали, конечно, чтобы поинтересней было. Потом, встречаясь, обменивались дневниками, и с наслаждением прочитывали.
Однажды мы обе оказались в один и тот же месяц в Крыму. Только я - в Коктебеле, а Наташка с мамой - в Судаке. Мы переписывались, и страстно надеялись на встречу. И вот сижу я однажды на жаркой веранде, и вдруг вижу Наташку и ее маму! Я от радости чуть не умерла. Они, кажется, приехали на пароходике из Судака на несколько часов. Я совершенно забыла, как мы провели время в Коктебеле, а вот ощущение невероятного счастья помню...
И какое блаженство было вернуться в летний, пахнущий теплым асфальтом пустой Ленинград, и после радостного телефонного звонка, нестись к друг-другу навстречу! Наташка каждое лето становилась все длиннее. И как-то, вдруг, подстригла свои прекрасные, пепельные волосы. Откуда-то у нее появились джинсы, и вот с тех давних пор она и не менялась. Вот почти всегда такая и была - с короткой стрижкой и в неизменных джинсах.
Однажды, родители разрешили нам провести зимние каникулы в Павловске. И несколько дней -мы первый раз в жизни - жили одни. Это было необыкновенное счастье - мы вдвоем, без врослых - хозяйничаем. Наташка жарила вкуснейшие яичницы, я мыла посуду - это был рай! Была восхитительная, снежная зима. Днем мы до одури катались на санках в парке, вечером решали мировые, взрослые проблемы. Помню, были глубокие разговоры о гениях, любви, искусстве и - женихах.
Ну о женихах, конечно, почаще. Вот и воплотился однажды один из, да еще и самый неудачный. Очень модный, хулиган-стиляга, решил нас навестить. Да не один приехал - а с жалким другом, плюс бутылка с какой-то гадостью внутри. Мы тогда еще с Наташкой, к "гадости", любопытства не испытывали. Сидим себе в комнатке, кокетничаем. Кавалеры содержимое бутылки поглощают, развлекаются. Вдруг в разгар веселья дверь открывается, и входит моя интеллигентнейшая бабушка Катя. Со своим интеллигентнейшим и кротчайшим мужем - Владимиром Иосифовичем. Это они решили нам одиночество скрасить. От неожиданности наши "гусары" бутылку в валенок спрятали. И деру дали.
Оставив после себя крепкий запах молодого пота и папирос.
Владимир Иосифович решил прогуляться. Стал валенки надевать. Занавес!
Из нас закурила первая, конечно же, я. И думать мы не думали, что и Наташка закурит через год. Под влиянием своего первого бой-фрэнда Коли. У меня о нем смутные воспоминания, какой-то невзрачный тип был.
Вообще лет так с 17, у нас уже были свои отдельные компании. И разные интересы. Но необходимость в друг-друге оставалась, встречались с радостью, и делились откровенно важными новостями, и переживаниями.
Наташке я про себя рассказывала - все! Нисколько не боялась, в голову даже никогда не приходило, что Наташка кому-то расскажет. У меня был трудный период совершеннолетия, и без ее любви мне было бы еще труднее. Она так всегда за меня переживала и радовалась, как никто. Какая она была замечательная, и верная, и любящая подружка! Как мне с ней невероятно повезло!
Как сейчас, вижу ее добрейшее личико и внимательный взгляд. Вот она сидит, немного ссутулившись, и спокойно слушает мой бурный монолог. На личике минимум косметики, только ресницы подкрашены. Насчет ее макияжа я часто посмеивалась, так он был незаметен. Но Наташка со смехом говорила, что очень ощущает разницу - накрашены ресницы или нет. Прическа - короткая стрижка, одежда - джинсы и футболка, ничего затейливого, а такая она какая-то чистенькая, и прелестная, и женственная, что лучше всякой красавицы. Когда я пыталась ей намекнуть, что и юбочку ведь неплохо надеть иногда, она кротко, но твердо отказывалась. Носила зимой мальчишеские куртки и ботинки, на голову надевала вязяный шлем, уничтожавший все признаки возраста и - пола. Но кокетливые сумочки, которые я ей дарила с опаской, носила с удовольствием. Я тихо гордилась.
В 18 лет я вышла замуж за Кристера, и уехала к нему в Швецию. Приехала - и опомнится не успела - как забеременела. И к жуткому токсикозу прибавилась тоска по родителям и - Наташке. Тоску мою муж развеял быстро - взял и заказал билеты в Ленинград. И как же мы с Наташкой упивались нашей встречей! Я помню, валялась в постеле, а Наташка примерив привезенные мной новые одежки, взахлеб расспрашивала обо всем. Мы как-то сразу поняли, что расстояние и рубежи между нами - в дружбе нашей не помеха.
Ну вот так и жили - она в Ленинграде, я - в Гетеборге. К превеликому счастью, мы часто переписывались - мне до сих пор попадаются ее письма в самых неожиданных местах. Открываю книгу - а там Наташкино письмо, написанное в 89 году. Или, среди детских фотоальбомов, затесалось чудное поздравление с 2000 годом. А дом, в котором я сейчас живу, уже наверное двеннадцатый по счету. Я часто переезжала, но письма берегла, умница. Как они мне сейчас душу согревают! И как вся Наташка в них проглядывает между строк, удивительна эта "сила слова".
Сильнее даже передает образ, чем фотографии. А вот фотографий у меня ее немного, но есть очень ценные - детские. Берегу их, конечно, как "зеницу ока". А в письмах ее ко мне столько любви, и заботы, и оптимизма. Ни на что не жаловалась никогда, и создавалось впечатление, что все у нее в жизни чрезвычайно легко и просто. Ну никаких проблем! На самом-то деле это было не так, конечно, но я ни разу не слышала от нее пессимистических жалоб или прогнозов. И всегда поражалась этому "дару". А иногда раздражалась, от зависти...
Вообще, она о себе очень редко рассказывала. Да и если вдруг такое случалось, то не "открывала душу", а просто коротко рассказывала о событиях в семье, или о грядущих выставках. Про рождение дочки Жени я узнала из письма. Помню я приехала в Питер зимой, было дико холодно. А "на крыше" у Наташки был мороз. Маленькая и бледная малышка лежала в кроватке, и громко плакала. Она была очень легко одета, и покрыта тонким одеяльцем. На мои изумленные вопли, Наташка ответила смущенно: "Но ведь ты всегда говорила, что в Швеции малышей легко одевают...". А я и не думала, что она так буквально, и притом в мороз, учтет мои давние рекомендации! Малышку мы укутали, успокоили, и вдоволь напились чаю. В тишине!
Женя росла, Наташка о ней нежно заботилась. Уставала очень, т.к. приходилось малышку таскать вверх-вниз по лестнице, на прогулку. На мой вопрос, будет ли заводить еще ребеночка, улыбаясь ответила: " Лифта вот нет, и не намечается!". Все понятно...
И - вот так вот и вырастила Женю - не жалуясь, не сетуя на усталость, на частое отсутствие денег.
Про свое путешествие с мужем и "картинками" в Антарктиду, Наташка написала мне за пару месяцув до отьезда. А вернулись они в Питер в январе. В это время и я была в Питере. Включаю телевизор - а там Наташка и Володя, интервью дают. Свежие, загорелые и счастливые! И так целую неделю, на многих каналах, можно было видеть их усталые и гордые лица.
Я уныло думала, что не удастся мне с Наташкой повидаться, не до меня. Но ведь у меня был самый преданный друг на свете! Она вырвалась на часик, прибежала к нам, я была счастлива. Про Антарктиду рассказывала что: "пингвины чудные, снег везде, здорово очень!" Рассказчик она была лаконичный...
Прошло пару лет, и вдруг мы узнали ужасную новость - у Наташки рак груди! Помню, что меня обуял леденящий ужас. Охватило страшное предчувствие, что "хэппи-энда" не будет. Я ей тут же позвонила,она была растерянна, но спокойна. И как то сразу стало понятно, что на эту тему страшную тему откровенничать не будет.
Этим же летом я приехала с детьми в Петербург. Наташка уже проходила курс "химии". И очень страдала. Но так кротко и мужественно, как присуще только ей. Установка у нее в жизни была такова - никого не огорчать, и никого не обременять собою. На мои осторожные расспросы, что за ощущения она испытывает от процедур, рассказывала что: "первый день вроде бы ничего не ощущаешь, а вот на второй и третий, начинает тааааааак "колбасить"! А главное, вот помеха - волосы лезут и наслаждаться мытьем в душе не дают. Уж скорей бы облысеть!"
И когда настал тот момент, что облысела, то очень радовалась этому, и со смехом рассказывала про парички. Вообще, в начале болезни, Наташка много подсмеивалась над собой, и хотя я от некоторой ее информации леденела от ужаса и боли, я поддерживала заданный ею легкомысленный тон. Внешне она изменилась, но не внутренне. Ни раздражения, ни зависти, ни нытья, ни жалоб - что за чудо была эта добрая фея!
И какая нечеловеческая сила помогала ей так героически нести свое горе? Наверное, это только добрые феи знают и умеют...
Прошло несколько месяцев. Наташка наблюдалась у врачей, которые непроницаемо молчали. По ее словам чувствовала она себя ничего, вот только спина побаливала. И нога вдруг подвернулась, и стало труднее ходить. Несмотря на это, она мужественно жила "нормальной" жизнью. Вдруг врачи ей предложили сдать многочисленные анализы, для прохождения нового курса "американской химии". Наташка с надеждой согласилась, отмучилась и - почувствовала облегчение! В этот период я со своей дочкой Малиндой ее навестила, и мы были совершенно обмануты и обнадежены Наташкиным поведением.
Наташка приняла нас бодрая, с "пиратским" платком на голове ( надо сказать, очень ее украшавшим) и в веселом ожидании пирушки. И пирушка наша очень удалась! И выпито, и сьедено, и картинок насмотрено - много! Наташка и водочку пила, и сигареты курила, и до утра с нами веселилась. Только вот муж ее, Володя, очень грустный был временами. И глядя на него, я трезвела, и у меня сжималось сердце...
В этот мой приезд в Питер мы часто виделись, и Наташка не раз забегала к нам. В один из ее кратких визитов и была сделана чудесная фотография, где мы вместе. Фотографировал нас профессионал Никлас - Малиндин бой-фрэнд. Он нас долго рассаживал, мы веселились, ребячились и поэтому все вышли очень счастливыми. Эта фотография висит у меня "примагниченная" на холодильнике, и я тысячу раз в день смотрю в Наташкины веселые глазки.
А через несколько месяцев Наташка слегла. "Не могу ходить, ноги слабые и спина побаливает" - спокойно мне рассказала по телефону. Я окаменела, но по телефону не видно, к счастью. Я стала ее подбадривать и обнадеживать. Наташка благодарно внимала. С этих пор я стала ей звонить несколько раз в неделю. И долго-долго мы болтали о том, о сем, только не о раке. А она все хуже и хуже себя чувствовала.
И уже и в туалет не могла сама ходить. И врачи вдруг куда-то пропали и замолчали. И обьявились гомеопаты и целители, в которых она сильно поверила, и о которых подробно рассказывала. Володя покупал корсеты, поддерживающие спину. Но носить Наташка их не смогла - они причиняли большие страдания. Обо всем этом она рассказывала спокойно и бодро, вот только уставать начала от длинных разговоров. Ну я стала звонить почаще. И ее бодрый и веселый голос внушал надежду.
Летом я приехала с младшими дочками, и мы вместе пошли к ней. Наташка лежала в постеле, похудевшая и помолодевшая. У нее немного подросли волосы, и она стала похожа на прелестного мальчика.Володя нам принес чай и какие-то сласти, у Наташки не было аппетита. Я говорю: " ешь, Наташка, не кокетничай. Загордилась небось, что на десять киллограм похудела!". Наташка в ответ: "Да гордись -не гордись, вот начну есть и опять наберу!". И так вот мы болтали, как ни в чем не бывало, только Наташка - лежа. Вокруг ее кровати лежало много фотоальбомов, и мы с нежностью рассматривали наши детские фото. И фото наших детей. И ни слова о болезни. Но через некоторое время стало заметно, что она очень устала. Ну тут мы засобирались, ведь девочкам скучно, конечно же надо бежать!
В тот год было знойное лето, и я привезла Наташке в подарок белые брючки и футболки. Она очень обрадовалась. Несколько позже позвонила мне, и с благодарностью рассказывала, как лежа в мастерской, в новых нарядах принимала гостей. И все с такой бодростью и легкомыслием говорила, что верилось, не смотря на трагичные факты, что произойдет чудо и все будет хорошо...
И маленькие чудеса происходили тем летом - и душ принимала сама, и бутерброды вдруг сама встала - и сделала! Опираясь на палочку, правда - но сама! И я, возвращаясь домой и отвечая на расспросы моей взволнованной бабушки Кати, с упоением рассказывала о прогрессе. Но мудрую бабушку, к моему ужасу, это не обнадеживало. А мне так хотелось верить в чудо! И когда я настаивала на том, чтобы каким-то образом, помочь Наташке спуститься вниз по этой треклятой лестнице в сад, куда ей так страстно хотелось, то Володя, провожая меня, тихо сказал: "Что ты, ведь это она так держится, а на самом деле, все очень плохо. Не спустится ей вниз ни за что!"
Я забегала к ней ненадолго, мы трепались - и это было счастье, драгоценные минуты! Обсуждали детей, одноклассников, мужскую красоту, красоту женскую, книги и фильмы. Обе, с детства, обожали фильм с Ж-П Бельмондо "Великолепный".
И вдруг его показали по телевизору, мы вместе немножко посмотрели, нахохотались.
Лето кончилось, нам нужно было возвращаться в Швецию.
Теперь я уже звонила Наташке почти каждый день. Голосок ее слабел, хотя она еще пыталась бодриться. Я звонила и уже не спрашивала о самочувствии, а рассказывала истории. Про сорок, которые обижали нашего кота, про причуды детей, про новые покупки. Наташка почти не могла говорить, только слушала. В один из звонков говорит: "не могу дышать, есть, пить. А Вовка говорит, что надо. Ты как думаешь?" Это она второй раз за время болезни совет попросила. (Первый - об операции, делать или нет). Я ей, тихо плача, "не хочешь, не надо". И это был наш последний разговор. После этого я говорила уже только с Володей, все было ужасно. У меня был куплен билет, и все мои мысли были уже лишь о том, чтобы увидеть ее, успеть.
Не успела - за день до моего приезда Наташки не стало. Моей любимой и прелестной Заиньки, моего ангела...